Текст книги "Земля призраков"

Автор книги: Эрин Харт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Эрин Харт
Земля призраков

Пэдди, моему любимому

 
Одна ворона – горе,
Две – веселье.
 
 
Три вороны – свадьба,
Четыре – рожденье.
 
 
Пять ворон – богатство,
Шесть – вражда.
 
 
Семь ворон – дорога,
Восемь – жизнь тяжела.
 

Народная считалка

КНИГА ПЕРВАЯ
СМЕРТЕЛЬНАЯ РАНА

 
Cr echt do dhail me arthach galair
Рана смертельная в судно унынья меня обратила.
 

Ирландский поэт Даби О'Бруадар, 1652

ГЛАВА 1

С хлюпающим скрежетом торфяная лопата Мак-Ганна врезалась в земляную насыпь под его ногами. Знал бы он, что откопает вместе с зимним топливом, – наверняка бы в это мгновение остановился, выбрался на насыпь, а потом наполнил свой сарай стандартными брикетами прессованного торфа, который нынче можно заказывать хоть грузовиками.

Но Брендан продолжал извлекать квадратной торфяной лопатой черные сырые куски, перебрасывая их через насыпь, где они падали со смачными шлепками. Он совершал это с легкостью и отточенностью движения, выработанного повтором одного и того же действия бесчисленное множество раз. Хотя и его отец, и дед, и все прочие предки добывали торф из того же клочка болота, Брендан никогда не думал о себе как о продолжателе вековой традиции. Не более размышлял он и о тех древних, примитивных растениях, чей вечный покой сейчас потревожил. Такая ежегодная рутина была единственным способом избавиться от мучительного холода, который подползал под дверь каждый ноябрь.

Но чего Брендан меньше всего опасался в этот необычный, осиянный солнцем апрельский денек – так это холода. Устойчивый западный бриз обдувал болото, погоняя высокие облака через размытую голубизну неба и осушая болотную влагу. «Хорошо подсушит сегодня», – сказал бы отец. Брендан работал, засучив рукава. Шерстяной пиджак со сморщенными от постоянной носки локтями лежал на насыпи. Остановившись, он оперся левой рукой о рукоятку sléan [1]1
  Sléan – лопата для торфа (ирл.).


[Закрыть]и закатанным рукавом вытер пот со лба, отбросив назад намокшие темные волосы. Кожа лица и предплечий уже ощущала приятное покалывание загара. Внезапно он почувствовал сильный голод, сопровождаемый мучительным беспокойством. Должно быть, последний год он без помех срезает торф на собственной земле. Воспоминание об этом обожгло его до самой глубины желудка. Когда он взобрался на насыпь, чтобы достать платок из кармана плаща, то огляделся – не видно ли на горизонте велосипедиста.

В сорока ярдах от Брендана его младший брат Финтан комично «сражался» с наполненной торфом тачкой. Финтан сгрузил два десятка мокрых торфяных кусков в конец длинного ряда, одного из тех, что делали поверхность болота похожей на вельвет. На добрую квадратную милю окрест ландшафт покрывали маленькие «хибарки» из перевернутого торфа. Тут и там выступали выпуклости белых пластиковых пакетов с хорошо просушенными дернинами.

– Не видно ее? – крикнул Брендан брату, который в ответ лишь пожал плечами и продолжил работу. Оба парня вкалывали здесь с девяти, лишь с коротким перерывом на чай в середине утра. Их сестра Уна собиралась принести сэндвичи и чай и заняться переворачиванием торфа. Это была непосильно тягостная работа – переворачивать торфяные брикеты руками, чтобы они высыхали на солнце. В другое время они могли бы сохнуть и дома.

Сложив платок и убрав его в карман, Брендан вновь спустился в подобное могиле углубление, с гримаской удовлетворения отметив: его slean накренился под углом к стене насыпи. Он уже подбирался к хорошему черному торфу, которые ценили в этих местах не за то, что он пролежал в земле не потревоженным и не сгнившим чуть ли не восемь тысяч лет, а за отличную горючесть.

Он снова принялся за работу и, пытаясь заглушить урчание в желудке, сосредоточил на ней все внимание. Он привык к тяжелому физическому труду, однако нечто в болотном воздухе вызывало яростный голод. Что сегодня будет на обед? Сандвичи с цыпленком, яйцо или полоска соленого красного бекона на куске черного хлеба? Вгрызаясь лопатой в землю, Брендан мысленно откусывал аппетитный ломоть, запивая его глотком горячего сладкого чая. Еще один ряд, думал он, с неистовством выбрасывая очередной кусок дерна, еще один ряд… – И вдруг его лопата замерла.

– Черт!

Над краем среза поднялась голова Финтана.

– В чем дело? Наткнулся на остатки Ноева ковчега?

– А, нет, – сказал Брендан. – Это всего лишь конский волос.

Четыре вещи, повторял их отец, могут помешать человеку, который заготавливает торф. Брендан как будто бы снова услышал голос старика: «Парик, вода, комья и конский волос!» Завершив перечисление, он важно поднимал четыре пальца и добавлял: «Наткнетесь на что-нибудь такое, мальчики, и это станет вашим Ватерлоо».

– Подай-ка лопату, а?

Финтан выполнил просьбу, а затем, опершись на рукоять вил, начал наблюдать. Хотя «эти четыре вещи» обычно оказывались стволами и корнями деревьев, порой на болотах обнаруживали диковинки: грубые дышла из дуба, древние телеги, некогда запрягавшиеся быками, сырные головы или деревянные бочки с маслом. Зарытые во влажную почву для сохранности и давно забытые в ее недрах, они словно бы выключались из времени, огражденные вязкой, оберегающей властью болота.

Не торопясь, Брендан окопал по периметру волокнистый ком, подрезал его по краям и отделил лишние кусочки почвы. Затем встал на колени и потянул за пряди, торчавшие из мокрого торфа. Спутанный и свалявшийся, ком оказался слишком длинным и тонким для корней, именуемых конским волосом. Брендан запустил сильные пальцы в плотный черный торф… Неожиданно ком поддался, и он отшвырнул его в сторону.

– Святой Иисусе! – прошептал Финтан, и Брендан посмотрел вниз. Его колена почти касалось человеческое ухо табачного цвета. И хотя лицо было скрыто, очертания челюсти и колтун тонких мокрых волос свидетельствовали: ухо принадлежит женщине. Брендан с трудом встал на ноги, едва сознавая, что холодная вода просачивается сквозь его брюки и сапоги.

– Простите, ребята. Вы, должно быть, чуть не померли с голоду, – донеслось до них извинение запыхавшейся Уны. – Но вы бы видели: я буквально по горло в работе…

Ее голос умолк, едва она разглядела лица повернувшихся к ней братьев. Она ступила на край насыпи рядом с Финтаном, взглянула вниз на ужасную находку, и Брендан заметил, как ее пальцы стиснули фляжку и наспех обернутые в бумагу сандвичи.

– Ах, Иисусе, бедняжка! – вот и все, что она смогла сказать.

ГЛАВА 2

Кормак Магуайр мылся под душем, когда зазвонил телефон. По привычке он продолжал слушать, как он звонит, ожидая, что включится автоответчик. Но, услышав взволнованный голос Пядара Уинна, поспешно завернулся в полотенце и бросился вниз по лестнице, надеясь перехватить Пядара до того, как тот бросит трубку. Ростом чуть выше шести футов, Кормак хоть и начал ощущать груз тридцати девяти прожитых лет, но все еще обладал худощавым, мускулистым сложением гребца. Его темно-каштановые волосы были коротко подстрижены; на заостренном лице выделялись черные глаза, длинный прямой нос и квадратная челюсть. Бледно-оливковая кожа словно впитала в себя солнце, ибо все летние месяцы он провел в поле. Последнюю пару дней Кормак пренебрегал бритвой, и теперь вода стекала с его щетинистого подбородка на голую грудь.

Пядар, лаборант на кафедре археологии Дублинского университета, где Кормак преподавал, был вялым молодым человеком. Его изогнутая фигура и большущие руки неизменно напоминали Кормаку схематичные фигурки древних наскальных рисунков. Волнение Пядара скоро объяснилось: вчера какие-то фермеры, срезая торф, обнаружили человеческое тело в болоте южной части графства Голвей (более двух часов езды на запад от Дублина).

Хотя в Центральной Европе, преимущественно в Германии и Дании, такие тела откапывали сотнями, в Ирландии они были чем-то вроде раритета. В ирландских болотах насчитывалось менее пятидесяти подобных находок, и все они предоставляли беспримерную возможность заглянуть в прошлое. Торфяная почва сохраняла не только кожу, волосы, жизненные органы, но и черты лица; позволяла узнать, что ел в последний раз человек, испустивший предсмертный вздох двадцать столетий назад. Современные торфодобывающие способы часто повреждали болотные находки. Если новый образчик цел, он станет первым за двадцать пять лет, прошедших с тех пор, как были обнаружены древние останки женщины в Майннибраддане, в Донегале. Нынешнее тело нашел мужчина, срезавший торф вручную, – хороший шанс, есть надежда, что тело не повреждено.

Внимая безостановочной болтовне Пядара, Кормак перешел к письменному столу, чтобы надеть очки, и выхватил из потока слов наиболее существенное.

– Драммонд был там? – спросил он. Малаки Драммонд, главный государственный патологоанатом, посещал место любой подозрительной смерти, дабы решить, необходимо ли вмешательство полиции. Драммонд уже приезжал на место, заверил Пядар. Осмотрев останки, он заявил, что этот случай интересен скорее для археологов, нежели для полиции. Юридическим правом на подобные находки обладает Национальный музей, но, объяснил Пядар, как раз накануне отдел консервации в полном составе отправился на конференцию в Бельгию и будет отсутствовать четыре ближайших дня. Поэтому смотритель музея позвонил из Брюсселя с вопросом: не сможет ли Кормак произвести раскопки.

– Он сказал, что понимает – вы в отпуске, но счел бы это большим одолжением.

– Не позвоните ли вы туда, Пядар, а? И сообщите им, что я уже в пути.

Кормак замолчал, чтобы прочистить горло, приступая к обсуждению следующего.

– Я полагаю, кто-то уже информировал доктора Гейвин.

Нора Гейвин была преподавателем анатомии в медицинском колледже Тринити, американской исследовательницей с исключительным интересом к болотным телам. И, вдобавок, тем человеком, с которым Кормак никак не хотел бы работать, хотя и не представлял, как этого избежать. Было бы легче, если бы не пришлось звонить ей самому.

– Ее уже уведомили. Говорит, встретит вас на месте, – сказал Пядар.

Двадцать минут спустя Кормак уже был в дороге. Что же они там нашли? Из-за содержавшихся в торфе природных консервантов сложно сразу же определить возраст захоронения. Кормак вспомнил случай пятидесятых годов: английские рабочие нашли в топи женские останки, что спровоцировало слезные признания одного из местных жителей. Он поведал полиции, будто убил свою жену и свалил ее тело в болото. Вскоре после того как раскаявшийся муж повесился в тюремной камере, было установлено – труп принадлежит женщине, умершей в конце Железного века Останки убитой жены так и не обнаружились.

Размышляя о возможном значении нынешней находки, Кормак почувствовал растущее возбуждение. Уже почти десять лет он всецело сосредоточен на поиске болотных останков. В болоте у дороги в Оффали обнаружена полностью сохранившаяся рука. Кормаку особенно памятны неровные побуревшие ногти. Просто удивительно, сколь неодинакова сохранность подобных останков: иногда кости полностью декальцинированы, но кожа, волосы и внутренние органы остаются нетронутыми. Хорошо сохранившееся древнее тело нередко соседствует со скелетными останками совсем иной степени сохранности.

Отправляясь в путь, Кормак надел джинсы, темный шерстяной пуловер и ярко-синюю куртку с капюшоном; в багажник джипа он положил непромокаемые плащи и резиновые сапоги. Миновав новостройки, беспорядочно расположившиеся вдоль окраинных городских дорог, и оказавшись за той чертой, где застроенное пространство сменяется обширными пастбищами и усадьбами преуспевающих хозяев, Кормак предвкушал, как избавится от грохота Дублина. Минуя обширные и мелкие водоемы, болота, пастбища центрального графства, он направится к устью реки Шэннон, в места, которые всегда считал самыми интересными на этом маленьком острове. Большой мир неизменно представляет Ирландию поделенной на Северную и Южную. Но для Кормака наибольшее различие всегда существовало между Ирландией Восточной и Западной, особенно между владениями жизнелюбивых обитателей окрестностей Дублина, который английские первопоселенцы окрестили Пэйлом, и каменистым, открытым всем ветрам западом, куда некогда были изгнаны обитатели Гаэльской Ирландии. Здесь все еще слышатся отзвуки древней культуры: в народной музыке, в говоре людей, в их манерах, в особом ритме их жизни, замедляющемся по мере продвижения на запад. Дорога на запад всегда казалась Кормаку дорогой в прошлое.

Поездка займет по крайней мере два с половиной часа. Запустив руку в бардачок, Кормак вытащил оттуда запись Джэка Долана, флейтиста, играющего в старом puff-and-blow [2]2
  Puff-and-blow —роскошный (ирл.).


[Закрыть]лейтримовском стиле. Кроме того, на сиденье для пассажира лежал футляр с деревянной флейтой. В Ист-Голвейе много флейтистов. И никогда не знаешь, что за музыку там выищешь. Бок о бок с флейтой помещались инструменты для раскопок, которые Кормак хранил в старой санитарной сумке отца. Маленькая позолоченная надпись «Дж. М.» на потертой кожаной поверхности напоминала, что он направляется и в собственное прошлое. Кормак родился на западном побережье Клэр, в часе езды от места назначения. Следовало бы посетить церковь в Килгарване, где похоронена мать. Сейчас Кормак упрекал себя за недостаточное внимание к матери. Ничего не поделаешь, остается лишь размышлять о ней после смерти больше, чем он удосуживался при ее жизни. Он навестит могилу – если представится случай.

Кормаку не нравилось ездить по шоссе. В другое время он предпочел бы второстепенные дороги. Сегодня же причина для спешки была: изъятое из стерильной среды болотное тело восприимчиво к обезвоживанию и быстрому разложению. Обычная процедура извлечения состоит в окапывании находки. Затем обволакивающий тело кусок торфа вырезают целиком, используя его «консервирующие» свойства вплоть до доставки в лабораторию Коллинс Барракс в Дублине. Лабораторные методы консервации болотных тел – дубление и сухая заморозка – недостаточно успешны. Такому хранению нередко сопутствует появление бактерий и плесени, поэтому проблему долговечности решает последовательная упаковка останков во влажный торф и несколько слоев черных пластиковых листов, замораживание и хранение приблизительно при четырнадцати градусах по Цельсию. У Национального музея уже появился специальный блок именно для этой цели, размером с комнату. Не идеально, конечно, но это – лучший в настоящее время вариант.

Мозг Кормака начал раскладывать по полочкам детали предстоящих раскопок. Если один кубический метр влажного торфа весит тонну, какого вида ящик следует построить, чтобы его емкость составляла два кубических метра? И сколько времени займет раскопка всего участка вручную? Но за размеренным течением всех этих мыслей звучала скрытая мелодия, пробужденная случайной встречей с человеческим существом, чья жизнь и смерть вот-вот пересечется с его бытием. В первый раз Кормаку стало любопытно, кем окажется новое болотное тело – мужчиной или женщиной. Проблемы пола и возраста мало касались его непосредственной работы, но каждый индивидуум, найденный в болоте, вернее, каждые человеческие останки – обладали собственной историей. И вопрос в том, можно ли ее разгадать.

«Легко „увязнуть“ в методологии, во всех высокотехнических аспектах того, что мы делаем, – как-то раз сказал его коллега и наставник Габриал Мак-Кроссан. – Но это лишь научный аппарат, а не суть того, чем мы занимаемся. Помните, что наша основная забота – люди. Изучая тех, кто жил до нас, мы изучаем себя».

Это будет первая поездка в поле без Габриала. Три недели назад Кормак, заскочив на кафедру, нашел старика за письменным столом. Габриал был мертв. Авторучка выпала из его правой руки, и на том месте, где она последний раз касалась бумаги, образовалось огромное чернильное пятно. Кормак не сомневался: старик разделил бы его волнение по поводу новой находки.

Габриал неизменно утверждал: вести любое научное исследование – через линзы микроскопа или линзы телескопа – все равно что всматриваться в необъятную Вселенную через один-единственный маленький глазок. Он часто говорил о своей археологической работе как о наблюдении сквозь замутненное стекло в попытке воссоздать прошлое по разбросанным и неполным свидетельствам. Габриал наслаждался открытиями. «Еще одна частица мозаики, мой мальчик, – сказал бы он, в предвкушении потирая руки. – Еще одна частица мозаики».

В Атлоне Кормак пересек границу Роскоммона. Постепенно уменьшались поля и сужались дороги – он был уже на настоящем Западе, когда вспомнил о той неловкой ситуации, что ожидала его на раскопках. Габриал сам представил его Норе Гейвин. Хотя Нора и американка, ее родители родом из Ирландии, и у нее со стариком обнаружились общие знакомства: он учился в университете с ее отцом или что-то вроде того. О возрасте Норы судить сложно: вероятно, ей под сорок. Габриал настойчиво упоминал о Норе и о том, что Кормак прямо-таки обязан с ней встретиться, поэтому археолог заключил, что она одинока. Во время их немногочисленных встреч она показалась ему умной и достаточно приятной, но из ухаживаний Габриала ничего не вышло. Примерно полгода назад они оказались в небольшой группе гостей, приглашенных провести вечер у Габриала, и старик просто заставил его подбросить Нору домой. Кормак хорошо помнил свою досаду по поводу вынужденной любезности. Нора жила в одной из тех современных многоэтажек, которые расположены вдоль Гранд-Канал, недалеко от его собственного дома. Вряд ли по пути он обмолвился с ней хоть словом и даже не подождал, дабы убедиться, благополучно ли она попала в квартиру. Стремительно отъехав, он обернулся и обнаружил: она все еще стоит у бордюра и смотрит ему вслед. С тех пор он ее не видел. Конечно, она была на похоронах Габриала, но воспоминания о том дне были слишком омрачены скорбью, чтобы на них полагаться.

В Беллинаслоу он свернул с главной дороги и направился на юг к Портумне, городку в начале Луг Дерг. На западе земля, постепенно возвышаясь, уходила к пушистым сосновым лесам, покрывавшим горы Слив Оти Маунтинс. К востоку лежало то, что осталось от древнего моря, некогда покрывавшего весь центр Ирландии. Далее – вниз по берегу озера – лежали курортные городки Маунтшаннон и Скарифф, но в этом отдаленном углу Голвея располагались лишь фермы да горы, отражающиеся в небольших укромных озерах, да протяженные болота без единого деревца. Добравшись до берега, Кормак всмотрелся в расставленные вдоль дороги самодельные знаки. Поначалу он решил – это что-то вроде указателей или рекламы, однако, приблизившись к первому, прочитал: «Нет лицензированию болот», а чуть дальше: «Нет вытеснению болот» и, наконец:

1798 ГОД

ВОССТАНИЕ

1999 ГОД

ДОБЫЧА ТОРФА ЗАПРЕЩЕНА

200?

???

Его не удивили стоящие вдоль дороги лозунги. Споры о хищнической добыче торфа шли уже давно, ибо он являлся невосполнимым ресурсом. Ирландские болота обеспечивали существование целого ареала дикой природы, единственного во всей Европе, и ЕС усиленно требовал проанализировать последствия торфяной добычи для окружающей среды.

Кормак подъехал к месту раскопок без четверти два. Солнце, едва скрытое вуалью из нескольких рваных облачков, стояло еще достаточно высоко. Здесь и там пустынную поверхность болота прорезали глубокие черные рытвины. На взбученном торфяном покрове не было ни котлованов, ни ограждений, ни видимых границ участков. Но Кормак побился бы об заклад: каждый добытчик точно знает, где заканчивается его собственный торфяной надел и где начинается соседский. У самой дороги виднелись беспорядочно разбросанные кусты колючего утесника, еще не покрытые ярко-шафрановыми цветами. За ними на ветру дрожали клочки болотного хлопка. А еще дальше, на расстоянии около пятидесяти ярдов, Кормак заметил небольшую группу людей, среди них – Нору Гейвин и офицера полиции в форме. Влезая в водонепроницаемые штаны, а затем аккуратно снимая обувь и засовывая каждую ногу, одетую в чулок, в прочный сапог, Кормак ощутил нечто вроде волнения. Мгновение он стоял на обочине, бегло исследуя горизонт в поисках какой-нибудь определенной точки, церковного шпиля или радиовышки, короче – чего угодно, что помогло бы точно определить на карте место обнаружения тела. Однако ничего не нашел. Недалеко от него хлопнула дверь допотопной «Тойоты», и появился мужчина с квадратными плечами, обтянутыми коричневой кожаной курткой. Слегка выдававшийся живот намекал на любовь к портеру, солнечные лучи отражались в серебристо-белых волосах. Кормак взял куртку и раскопочные инструменты с пассажирского сиденья и, когда мужчина приблизился, протянул руку:

– Кормак Магуайр. Национальный музей попросил меня проследить за раскопками.

– А, археолог, – сказал мужчина и крепко пожал его руку. Теперь Кормак смог рассмотреть свежее румяное лицо, контрастировавшее с сединой. Вероятно, незнакомцу было не больше пятидесяти.

– Детектив Гарретт Девейни, – представился он. – Доктор Гейвин будет рада вас видеть. Она дожидается вас, чтобы начать.

Девейни проговорил все это уголками губ, немного в сторону. Бледно-голубые глаза остро посматривали из-под век, на лице мелькало что-то вроде недоверчивой ухмылки. Затем полицейский кивнул в сторону болота, и они направились к собравшимся, осторожно ступая по топкой земле. Девейни шел впереди, продолжая беседовать со следующим за ним Кормаком.

– Вы, скорее всего, знаете основное: местный фермер срезал торф. По его словам, за последние сто лет и даже больше никто так сильно не обнажал дренаж на этом участке. Малаки Драммонд – вы знаете Драммонда, патанатома? – вероятно, пришел к такому же выводу. Он заскакивал сюда утром минут на десять.

– Если вы не против, я бы хотел узнать: а что здесь делает детектив из самого…

– Лугрея.

– Из Лугрея, если это происшествие не считается одним из нераскрытых убийств?

– А, ну мы ничего не знаем наверняка, верно ведь? Предполагалось, что эта женщина могла жить где-то неподалеку. Я здесь лишь для того, чтобы прояснить некоторые вопросы. И мой дом – чуть дальше по дороге.

– Много шума вокруг тела?

– Ясное дело, – сказал Девейни. – Поняв, на что он наткнулся, парень поспешил с объяснениями.

Когда они приблизились к срезу, подошла Нора Гейвин. Она оказалась выше, чем считал Кормак, а одета так же, как и он: в джинсы и сапоги, но без водонепроницаемых брюк. Большие голубые глаза, темные волосы и контрастирующая с ними молочно-белая кожа – одно из лиц, столь характерных для Ирландии. Случайное слово или интонация могли бы выдать ее ирландские корни, однако акцент Норы свидетельствовал о годах, проведенных в Америке. Ее волосы, кажется, были короче, чем последний раз, когда они встречались. Это привлекло внимание Кормака к изящной линии ее шеи, которой он раньше не замечал. Во время недавнего припадка самобичевания по поводу собственной невежливости Кормак забыл, сколь привлекательной она была, и с облегчением осознал, что волнение по поводу происшедшего заслонило память о его неловкости.

– Кормак, приятно вас видеть! – сказала Нора, протягивая руку для пожатия. – Я мчалась сюда целый день, будто маньячка, и вынуждена извиниться, что до сих пор докучаю этим людям своими вопросами.

– Простите, что заставил вас ждать, – откликнулся Кормак. – Мне тоже приятно вас видеть. – Он повернулся к Девейни: – Человек, который нашел тело, – он здесь?

– Брендан Мак-Ганн, – ответил Девейни, указав на коренастого мужчину лет тридцати, стоявшего в нескольких футах от них, опершись на раздвоенные вилы. Лохматые кудри, обрамлявшие лицо Мак-Ганна, скрывали его черты. В отличие от этого замкнутого фермера, настроение остальной группы, представленной Кормаку детективом Девейни, было явно выжидающим. Здесь находились Деклан Маллинс, молодой офицер полиции, очевидно, только что выпущенный из академии Таллимора, с тонкой шеей, лопоухий, как служка-переросток. Светловолосая женщина в джинсовой куртке и индийской юбке, которой, как предположил Кормак, было лет двадцать пять, оказалась Уной – сестрой Мак-Ганна. Кормака изумили ее огромные черные глаза и мимика крупного рта. Особенно поражали ее руки и ногти, запачканные чем-то вроде клюквенного сока.

– Ничего, если я посмотрю? – спросил Кормак Брендана Мак-Ганна, который ничего не ответил, лишь сжал губы и кивнул головой в знак согласия. Кормак осторожно спустился в яму со своим раскопочным инструментом, чувствуя, что топкий торф прыгает под ним, словно резина. Срез был двухметровый, но и пространства в длину руки достаточно, чтобы комфортно работать одному человеку, хотя двоим станет тесно. Одна стенка возвышалась над другой, а их поверхность, цвета сепии и черной глины, хранила следы от лопаты. Подножье было неровное, и Кормак обратил внимание на участок неплотного торфа, где Брендан Мак-Ганн, по-видимому, и прекратил работу. Он встал на колени и рукой соскоблил сырой торф, набросанный на тело. Было слишком рискованно использовать в болотных раскопках скребок: острый металлический край мог запросто повредить скрытые предметы. Как только он бросил первый взгляд на прекрасно сохранившиеся волосы и кожу, его дыхание участилось. Однако он оказался совсем не готов к волне жалости, затопившей его при виде уха, столь маленького и хрупкого, словно оно принадлежало ребенку. Он посмотрел наверх и увидел, что Нора Гейвин склонилась на самом краю среза, очарованная зловещей картиной, явившейся из недр торфа.

– Вы готовы? – спросил Кормак. Ничего не сказав, она лишь кивнула, а затем спрыгнула в раскоп рядом с ним.

– Придется определить расположение тела, прежде чем мы начнем окончательные раскопки, – сказал Кормак. – Голова повернута приблизительно под углом в сорок пять градусов к подножью среза, значит, тело может быть расположено как угодно.

Он знал, что Нора, скорее всего, впервые имеет дело с нетронутым болотным телом. После того как голова была тщательно обложена мокрым торфом, Кормак извлек из сумки бумагу и карандаш, быстро обозначив для Норы, чем они будут заниматься.

– Так, здесь голова – верно? Тело могло полностью вытянуться, изогнуться или вообще сложиться углом, если его никто не трогал. Мы наметим максимально большую окружность, затем выкопаем маленькие тестовые ямки вроде этих, – он нарисовал маленькие кружки, – начав за кругом и двигаясь внутрь. Подобным способом мы установим, сколь большой кусок торфа придется удалить. Лунки следует делать сантиметров на пятьдесят одну от другой, двадцати-тридцати сантиметров глубиной. Нам придется копать голыми руками; так мы сможем ничего не повредить и будем ощущать структуру окружающего материала.

Кормак отстегнул наручные часы, мельком взглянув на них, перед тем как положить в карман.

– Жаль, что сегодня уже поздно. Нам придется работать быстро.

Он протянул Норе свою водонепроницаемую куртку:

– Можете встать на нее коленями, если пожелаете. Какие-нибудь вопросы, пока мы еще не увязли?

– Да нет, – ответила она. Ее глаза на мгновение остановились на его щетинистом подбородке, и, когда она отвернулась, Кормак почувствовал, что слегка покраснел от смущения: в спешке он так и не успел побриться. Он снял через голову свитер и закатал рукава. Пока он работал, погружая голые руки в плотный влажный торф, он размышлял: нет в мире ничего столь же долговечного. Не жидкое и не плотное, болото было любопытнейшей смесью того и другого. В промокших на руках и груди рубашках стало очень холодно. И ему, и Норе приходилось каждые несколько минут останавливаться, согревая руки. После приблизительно двадцати минут основательного зондирования дуги круга они ничего не нашли.

– Мне кажется, – сказала она, откинувшись на спину и оттирая крупицы мокрого торфа, прилипшего к ее руками, – или здесь все-таки чего-то не хватает – хоть какого-то признака тела?

– Давайте еще раз взглянем на нее, – сказал Кормак. Убрав большую часть защитного торфа (Нора заглядывала из-за его плеча), он обнаружил лицо женщины, скрытое длинными рыжими волосами, повисшими, словно водоросли на утопленнице. Болотные танины придавали волосам любого оттенка – даже черным – красноватую окраску, но все же было ясно, каков первоначальный цвет. Кормак осторожно поднял мокрые пряди и откинул их в сторону, а затем застыл, узрев, что они скрывали. Рот девушки был плотно сжат, верхние зубы впились в нижнюю губу. Один глаз был дико вытаращен, другой – полузакрыт. Лицо искажал ужас. Девушка разительно отличалась от виденных им мертвецов Железного века. Их расслабленные тела и спокойные выражения лиц наводили на мысль, что они стали одурманенными или добровольными жертвами. Оказавшись на воздухе, волосы сразу же начали обсыхать. Несколькими прядями уже поигрывал ветерок. На одно пугающее мгновение показалось: девушка жива.

Кормак почувствовал, что Нора содрогнулась.

– Продолжим? – спросил он. Нора медленно повернулась, их глаза встретились, и она кивнула.

Кормак пальцами отскребал мягкий черный торф, пока его подозрения не подтвердились. Шея девушки резко обрывалась, как он и предполагал, между третьим и четвертым позвонками. Он застыл на коленях.

– Боже мой, – сказала Нора. – Ее обезглавили.

Девушка была молода, не больше двадцати лет, и, если отвлечься от жуткого выражения лица, весьма красива – с изящно изогнутыми бровями, высокими скулами и маленьким подбородком. Рядом с собственным коленом Кормак разглядел неровный край грубой ткани, напоминающей рваную мешковину. Кто была девушка, чья жизнь завершилась столь жестоко и внезапно? Медленно поднявшись на ноги, он обнаружил, что Мак-Ганны и молодой полицейский со всей серьезностью уставились на нее, пребывая, как и он с Норой, в молчании.

Вдруг на дороге раздались голоса. Детектив Девейни разговаривал с каким-то незнакомцем – высоким светловолосым мужчиной, одетым в джинсы и тяжелые рабочие ботинки. Мужчина вдруг оставил Девейни и большими шагами направился в сторону раскопок. Девейни последовал за ним, прыгая сбоку по вереску, будто терьер. Послышались слова полицейского:

– …совершенно не относится. Разве мы не обещали известить вас, как только появятся какие-нибудь новости?

Незнакомец игнорировал Девейни и с каменным лицом маршировал сквозь кустарник. Достигнув среза, он уже задыхался от волнения, хотя не произнес ни слова. На мгновение его глаза встретились с глазами Кормака, но взгляд был каким-то отстраненным, пока не наткнулся на ужасное, обращенное вверх лицо рыжеволосой девушки. В этот момент вся решимость незнакомца улетучилась. Он упал на колени и закрыл рукой глаза, словно в непомерном изнеможении или облегчении. Спустя одно-два мгновения Уна Мак-Ганн подступила к незнакомцу и помогла ему встать на ноги.

– Хью, – сказала она, всматриваясь в его лицо, – ты же знаешь, это не Майна.

Он безмолвно кивнул и позволил увести себя от канавы. Все это время Девейни неотрывно следил за незнакомцем. Теперь полицейский отер шею тыльной стороной руки и вздохнул. Кормак боковым зрением поймал еще одно незначительное движение и заметил, что Брендан Мак-Ганн, покручивая в руках вилы, уперся взглядом в спину сестры.