Текст книги "Да или нет?"

Автор книги: Эрика Спиндлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– Это неправда! Я был готов к тому, чтобы пойти на компромисс. Я тебе это сказал, когда уезжал. А вместо этого ты ушла. – Он судорожно сжал кулаки. – У тебя даже не хватило порядочности самой сообщить мне о ребенке.

– Порядочности? – Она резко отстранилась, давясь слезами. – Когда я сказала тебе, что беременна, ты пришел в ярость. Ты обвинил меня в том, что я попыталась обманом заставить тебя на мне жениться.

– Я был молод и вспыльчив. Ты застигла меня врасплох. – Он понизил голос. – Я знаю, что ты меня не обманывала, Джилли. Нечестность тебе не свойственна.

Она вызывающе посмотрела на него:

– Теперь об этом легко говорить, правда?

– Все должно было быть только по-твоему, да? – Джек отступил от нее на шаг. – Никаких компромиссов. Ничье мнение тебя не интересует. Вот почему ты ушла, вот почему даже не потрудилась позвонить мне и сказать про твою беременность. Я имел право знать!

– Да неужели? – Она плотнее обхватила себя руками. – Ты дал мне ясно понять, что отцовство не для тебя. Ты недвусмысленно высказал мне все свои чувства.

– Поэтому ты быстренько осмотрелась и нашла себе кого-то другого – кто был готов сделать все, как ты хотела.

У нее к щекам прилила кровь – а с нею и гнев.

– А что ты знаешь о компромиссах, Джек? Что ты знаешь о том, как договариваться и уступать? Господи, ты настолько жесткий человек, что шесть лет не разговаривал с собственным отцом!

Ее выпад попал точно в цель. Джек стиснул зубы. Джилл мгновенно пожалела о сказанном. Но вернуть эти слова обратно было уже нельзя.

– Спасибо, Джилли. Это было мило с твоей стороны. – Выражение его лица было таким же саркастическим, как и его слова. – Теперь, когда ты снова владеешь ситуацией, ты почувствовала себя лучше?

– Я ухожу.

– Ну конечно же! Очень трудно отказываться от старых привычек, правда?

– Будь ты проклят!

Она резко повернулась и направилась к бару. Джек пошел следом за ней. Шофер лимузина вскочил, оставив недоеденную порцию начос. Бросившись к автомобилю, он распахнул перед ними дверцу.

Прежде чем Джилл успела сесть, Джек ее догнал. Поймав ее за локоть, он повернул ее лицом к себе:

– Я спросил тебя, что с нами случилось. Ты мне напомнила. Вот это и случилось.

– Что? – парировала она. – Мой уход? Мое нежелание идти на компромисс, соглашаться на полумеры?

– Нет, – тихо ответил Джек. – Наше нежелание идти на компромисс. Я не снимаю с себя ответственности, Джилл. Но виноват был не только я. Ты тоже сыграла свою роль в нашем расставании.

Она мгновение смотрела на него, ощущая, что у нее все так же отчаянно колотится сердце. А потом медленно покачала головой.

– Нет. Ты не оставил мне почвы для компромисса. Я хотела иметь семью, Джек. – Она прижала ладонь к его груди. – Я хотела детей. А ты не хотел ни того, ни другого. И что я должна была сделать – отказаться от своей мечты, вечно ждать того, что никогда не произошло бы?

– В тот последний день, перед отъездом в Канны, я сказал тебе, что готов попробовать все наладить, найти компромисс. У нас было все, Джилл, – и тут ты…

– Нет. – Она снова покачала головой и высвободила свою руку, которую он продолжал сжимать. – У нас могло бы быть все. Но не было. Потому что тебе не хотелось ничего давать. Тебе никогда не хотелось делиться собой.

Он с досадой поморщился и провел рукой по волосам:

– Ты снова ставишь меня в безвыходное положение! Каких слов ты от меня ждешь?

– Никаких. Говорить уже нечего.

Оба стояли друг против друга не двигаясь. Джилл снова увидела, как в его взгляде появилась тоска, которой она прежде никогда в нем не замечала. Но это выражение быстро исчезло, сменившись стальной решимостью и холодной отстраненностью. Она сказала себе, что эта минутная слабость была плодом ее фантазии.

Она собралась сесть в машину, когда Джек пробормотал ее имя, остановив ее. Джилл обернулась.

Поколебавшись, он покачал головой.

– Садись. Шофер ждет.

Джилл села в машину. Джек последовал за ней. На этот раз не было ни шампанского, ни тихого смеха, ни приятной интимной обстановки. На этот раз они сидели напротив друг друга, но старались не смотреть друг другу в глаза, не разговаривали и не улыбались.

Машина поехала, пожирая мили. И с каждой милей тишина все сильнее разъедала ей душу. Этот вечер начался так хорошо! Мгновения, проведенные в его объятиях, были полны наслаждения.

Как она могла так себя обмануть? Как она могла ослабить бдительность и позволить себе забыть – пусть всего на несколько дивных секунд, – как больно Джек ее ранил?

Джилл прижала пальцы к губам, которые еще горели после его поцелуев. Поймав себя на этом жесте и ужаснувшись тому, что подумает Джек, она поспешно уронила руку на колени. Пять лет назад она сумела продолжить свою жизнь без него. Без его прикосновений, без его поцелуев, без того волшебства, которое было между ними. И за эти годы память о том, как чудесно ей было с ним, поблекла.

И вот теперь она снова все вспомнила. Воспоминания вернулись к ней с прежней силой. Как она будет жить теперь? Как сможет забыть?

Завтра наступило гораздо раньше, чем она ожидала.

Лимузин остановился у ее дома. Шофер вышел из автомобиля и открыл Джилл дверцу. Она начала вылезать, ощущая на глазах жгучие слезы. Джек снова поймал ее за руку и удержал. Она встретилась с ним взглядом.

– Я провел ту неделю в Каннах, думая о нас с тобой – и о ребенке, который, как я считал, растет в тебе. Пытался понять, что надо сделать, как будет лучше для всех нас. Я вернулся домой на два дня раньше, с обручальным кольцом и речью, которую повторял, пока не заучил наизусть. А тебя уже не было.

От этих его слов у Джилл захватило дух. Ее мир перевернулся.

Джек собирался сделать ей предложение! Он был готов на ней жениться! Ей трудно было в это поверить, но она понимала, что он не лжет.

– Не тебе одной было больно, Джилли. – Он отпустил ее руку. – Вспомни об этом, когда тебе снова захочется во всем обвинить меня одного.

Долгое мгновение она смотрела на него, и слезы готовы были хлынуть из ее глаз. А с ними слова – извинения, мольбы и сожаления.

Джилл встряхнула головой. Прошлого ничто не изменит. Ничто не сотрет ту боль, которую они причинили друг другу. Рубцы от прошлых ран слишком глубоки.

Не сказав ни слова, она вылезла из машины и пошла к калитке. Джек не стал провожать ее до двери – но она этого и не ждала. С тоской в сердце Джилл стояла на ступеньках, глядя, как уезжает лимузин.

Спустя неделю слова Джека по-прежнему не давали ей покоя. Джилл хмуро смотрела в зеркало, застыв перед ним с баночкой кольдкрема в руках. Оказывается, Джеку было больно, когда он вернулся домой и обнаружил, что она от него ушла и что ребенка у них нет – и никогда не было.

Джилл никогда не представляла ситуацию в таком свете, считая, что пострадавшей стороной была она одна. Она его любила, а он ее – нет. Черное и белое, все очень просто. Так ей было легче его ненавидеть, легче было отказаться от всякой надежды на совместную жизнь с ним и уйти.

Неужели в их с Джеком разрыве она тоже сыграла свою роль, – роль, в которой никогда себе не признавалась?

Теперь Джилл не знала, что ей думать. Теперь она не могла перестать думать о Джеке и их прошлом. Она не могла спать, не могла нормально работать, она почти лишилась аппетита и постоянно ловила себя на том, что все время думает о Джеке – прошлом и настоящем. Мысли о нем не давали ей покоя ни днем, ни ночью.

Со вздохом Джилл окунула пальцы в крем и начала покрывать им лицо и шею. С помощью салфетки она сняла грим, а потом протерла кожу влажным тампоном.

Джек был готов на ней жениться. Он сказал, что вернулся из Канн, приготовившись к этому. Но что бы от этого изменилось?

Ничего. Если даже он и хотел на ней жениться, то не по любви. Он принял это решение только из чувства долга и вины.

И все же он был готов идти на компромисс, готов был пойти навстречу. А она – нет. Джилл нахмурилась. Может быть, он прав. Может быть, ей действительно всегда нужно, чтобы все шло по ее, всегда нужно было распоряжаться и владеть ситуацией. Ей не хотелось бы так думать: она считала такие черты весьма непривлекательными.

Джилл сжала кулаки, вспоминая свое безрадостное детство. Она так много времени проводила одна или с людьми, которые присматривали за ней за деньги. Ее родители были людьми занятыми. Она была нежеланным ребенком: ее родители заводить детей не собирались. И дали себе слово вести прежний образ жизни, словно рождение дочери ничего не изменило.

И они это сделали. Джилл приходилось добиваться от них тех крох внимания, которые ей изредка перепадали. Она привыкла полагаться только на себя, поняла, как важно быть целеустремленной и решительной.

Так что, возможно, Джек был прав. Может быть, она ушла от него потому, что не хотела идти на компромисс. Но что бы изменилось, если бы она осталась? Скорее всего, ничего. Джилл встряхнула головой. Прошлого не изменить. Оно осталось позади. Есть только будущее – но в этот момент оно казалось еще более трудным, чем прошлое.

Ребекка.

Джилл поднесла руку к виску и начала его растирать, надеясь хоть немного смягчить боль, которая в нем пульсировала. Рекламная кампания была в полном разгаре. Куда бы она ни приходила, всюду были их с Джеком фотографии: на рекламных щитах, автобусах, в светской хронике «Лос-Анджелес таймс». А подпись «Джек и Джилл: да или нет?», казалось, дразнила ее со всех сторон.

Похоже, Ребекке нравилось повсюду видеть фотографии матери, и ее преподаватели из подготовительной группы уверяли ее, что не заметили никаких перемен ни в настроении Ребекки, ни в ее поведении.

А вот Питер, напротив, воспринял случившееся болезненно. На днях он позвонил ей, пылая гневом, и заявил, что она представляет опасность для эмоционального равновесия дочери. Ребекка, как он утверждал, ведет себя напряженно, кажется расстроенной и все время плачет. Он дал понять Джилл, что на суде воспользуется этим фактом.

Его звонок напугал Джилл. Очень сильно. Она моментально перезвонила своему адвокату, и тот уверил ее, что угрозы Питера – сплошная чушь. Но ее страхи не улеглись. Она знала, что Питер готов воспользоваться всем, чем угодно, лишь бы выиграть дело.

Джилл содрогнулась. У нее не было возможности положить конец рекламной кампании – кроме как только отказаться от участия в передаче. Ее успех пока еще не шел на убыль, хоть Джилл по-прежнему не могла понять причины этого успеха. Письма и звонки шли сплошным потоком, и их передача становилась одной из самых популярных в Калифорнии.

Взяв щетку, она начала расчесывать волосы. Неизвестно почему, но они с Джеком пробудили огромный интерес зрителей. Те или возненавидели, или полюбили одного из них и зациклились на том, что ведущие кинообозрения должны сблизиться. Они решили, что Джек и Джилл идеально подходят друг другу.

Она тоже так думала. Когда-то.

Джилл швырнула щетку на столик и встала, возмутившись своим мыслям и своей слабости. Паблисити было частью ее работы. Как и их с Джеком совместные появления на публике. Пройдя через гримерную, она вышла в коридор. Она будет участвовать в рекламной кампании, и охотно – если только это не будет вредить Ребекке или ставить под угрозу ее шансы получить опеку над дочерью.

– Привет, Джилли!

Она вздрогнула от неожиданности, только сейчас заметив Джека. Он шел по коридору, направляясь в ее сторону. Руки он засунул в передние карманы брюк, под мышкой у него торчала газета.

– Привет! – Она всмотрелась в его лицо. – Я думала, ты уже ушел.

– А я уже ушел. А потом увидел вот это и вернулся. – Он протянул ей газету. – Мы опять попали в колонку светской хроники.

Джилл посмотрела газету, которую Джек уже развернул так, чтобы заметка оказалась снаружи. Там была и фотография, которую сделали на открытии нового кинозала в торговом комплексе. Она закусила нижнюю губу. Они присутствовали на открытии ради рекламы, и Джек вел себя крайне театрально: встал перед ней на колено, чтобы поцеловать ее руку, играя роль пылкого влюбленного.

У нее заалели щеки. Зрители были в восторге. Дана и администрация телеканала были довольны. Джек, похоже, тоже наслаждался всеобщим вниманием: он был словно рожден для славы.

А Джилл чувствовала себя неловко и неуверенно. Она не могла управлять своими эмоциями, когда рядом находился Джек, и ей это было страшно неприятно. К тому же ей было неприятно сознавать, что они своим поведением вводят в заблуждение многочисленных телезрителей.

Джек же, судя по всему, относился к происходящему спокойно.

– Почитай подпись.

Она подняла взгляд на Джека, потом перевела его на подпись.

Репортер узнал, что они с Джеком когда-то были любовниками.

У нее оборвалось сердце. Видел ли эту газету Питер? Ее охватила паника. Если видел, то он придет в настоящее бешенство. И его гордость будет ущемлена. Джилл достаточно хорошо его знала, чтобы в этом не сомневаться. Не усомнилась она и в том, что Питер попробует обернуть это против нее. Он ненавидит Джека. Он почти патологически ревновал ее к нему, еще когда они только поженились, отказываясь верить ее клятвам, что она больше не любит своего бывшего возлюбленного.

Но не послужит ли это фото против нее на суде?

– С тобой все в порядке?

Она пожала плечами.

– Конечно.

Но ей не удалось его обмануть. Он поймал ее руки и внимательно всмотрелся в ее лицо. Джилл постаралась не показать, как она расстроена и испугана, но по его лицу поняла, что это ей нисколько не удалось.

– Ничего страшного не произошло, Джилли, – мягко сказал он. – Ну и что, если люди будут знать, что когда-то мы были любовниками? Такое в жизни часто случается.

– Дело не во мне и не в том, что я думаю. Это… – Она с трудом сглотнула, пытаясь справиться со слезами, которые ее душили и могли вот-вот хлынуть из глаз. – Не важно. Мне пора.

Она попыталась высвободить руки, но Джек сжал их сильнее.

– Будь со мной откровенна, Джилл. Здесь кроется что-то более серьезное, чем просто подпись под газетной фотографией. В чем дело?

Она помедлила.

– Дело в Питере. Он недавно мне звонил и был в ярости из-за развернутой рекламы. Он считает, что это вредит Ребекке, и говорит, что он… воспользуется этим против меня.

Джек разразился проклятиями.

– Ну и подонок! Единственное, что может повредить Ребекке, так это его решение судиться с тобой из-за опеки.

– Мой адвокат говорит, что, по его мнению, моя известность не повлияет на решение судьи, но я не могу не тревожиться. – Она снова встретилась с ним взглядом. – А что, если повлияет? Я боюсь, Джек!

Снова чертыхнувшись, на этот раз негромко, он притянул ее к себе.

– Знаю, малышка. Но все будет хорошо.

– Хотела бы я быть в этом уверенной! Но я слишком хорошо знаю Питера.

Он погладил ее по голове.

– Я могу с ним поговорить. Может быть, он…

– Нет! – Джилл быстро подняла голову. – Не связывайся с Питером. Не знаю, что он может сделать, если вы двое вдруг встретитесь лицом к лицу.

Джек нахмурился.

– Почему? Он со мной даже не знаком.

– Не важно. – Она покачала головой. – Просто пообещай мне, что не станешь с ним встречаться. Пожалуйста!

Джек взял ее за плечи.

– Только если ты объяснишь мне, в чем дело.

Джилл поняла, что он говорит серьезно, и, прерывисто вздохнув, сказала:

– Питер винит тебя, мое чувство к тебе, в том, что наш брак распался.

– Но это же безумие! Мы с тобой расстались прежде, чем ты с ним познакомилась. Я впервые встретился с тобой всего несколько недель тому назад.

– Он этому не верит. Он всегда ревновал к тебе. Он обвинял меня в том, что я с тобой встречалась, пока мы были женаты. – Джилл сжала руки. – А когда я доказала ему, что не изменяла, он обвинил меня в том, что я все еще… люблю тебя. Вот почему он со мной развелся.

Джек в изумлении разжал руки.

Она секунду смотрела на него, потом отвела взгляд.

– И эта рекламная кампания… подтверждает то, в чем он и так был уверен, Я так боюсь, как бы он чего-то не сделал! Как бы этим не воспользовался против меня.

– Что я могу сделать?

– Ничего. – Она со вздохом покачала головой. – Мне пора идти, меня ждет Ребекка.

Повернувшись, Джилл поспешно пошла по коридору, ощущая на себе пристальный взгляд Джека.

7

Солнечные лучи врывались в окно спальни Джека, создавая островки света на его постели. Реальность начала оттеснять его сон, отодвигая мир грез. Джек со стоном спрятал голову под подушку. Ему снился приятный сон – слишком приятный, чтобы добровольно променять его на будничную реальность.

Джек снова застонал, стараясь удержать сон – такой несбыточный и чудесный. Но тот от него ускользал, и, негромко чертыхнувшись, Джек отбросил подушку и сел в кровати. Зевая, он потянулся, наслаждаясь ясным солнечным днем. В доме стояла гулкая тишина. Тишина и одиночество царили в его жилище. Не доносилось ни запаха свежесваренного кофе, ни пригоревшего тоста. Не хлопали двери, не звенели детские голоса. И на краю постели не сидела Джилл, улыбаясь ему так, словно его пробуждение – большая радость для нее.

Все это было волшебным сном.

Еще один День Благодарения в одиночестве.

Джек поправил подушки у себя за спиной и откинулся на них. Хмурясь, он пригладил волосы пальцами и вспомнил свой вчерашний разговор с сестрой. Сью уговаривала его приехать на праздник Благодарения домой, настойчиво приглашала его.

– Ну же, Джек! – убеждала его она. – Ведь это же День Благодарения! Нам надо всем быть вместе.

Джек старался говорить непринужденно, хотя сам напрягся так, что у него свело мышцы шеи и плеч.

– Извини, Сью, но ничего не получится.

– Ты мог бы прилететь на четверг, а в пятницу вернуться обратно, – продолжала настаивать она, не отступая. – Тебе не придется пропустить ни одного рабочего дня. А мама будет так счастлива!

Джека охватило чувство вины. И желание повидать близких – такое острое, что сжалось сердце.

– Мама через несколько недель приедет с Бонни и близнецами.

– Это совсем не то же самое, как видеть нас всех за праздничным столом.

– Давай не будем об этом, сестричка.

Сью сказала с досадой:

– Ты совершенно такой же, как папа, Джек, знаешь? Эгоистичный сукин сын.

В нем поднялся гнев.

– Тогда почему ты мне звонишь, Сью? Если я такой эгоистичный сукин сын, зачем тебе меня приглашать?

Несколько мгновений сестра не отвечала, а потом грустно призналась:

– Я это несерьезно. Просто… Ты мой брат, и я тебя люблю. Мы все тебя любим и… хотели бы, чтобы ты был с нами.

Джек стиснул пальцами телефонную трубку, стараясь справиться с душившими его чувствами.

– Знаю. И я… тоже хотел бы быть с вами. Но наши с отцом отношения препятствуют этому. Я не могу… пойти на уступку. И не пойду.

Тут он заставил себя засмеяться, но даже сам понял, насколько его смех получился неестественным и безрадостным.

– И вообще, если мы с отцом будем испепелять друг друга взглядами, у остальных испортится аппетит.

Джек тряхнул головой и повернул голову к окну спальни и яркому дню, который вступал в полную силу. После этого разговора его начали преследовать мысли о доме и прошлом.

Дом.

Джилл.

Его голова была полна ею, воспоминаниями о том волшебном Дне Благодарения, который они провели вместе, картинами их последнего вечера в мексиканском ресторанчике, когда они танцевали, и видениями из недавнего сна, где Джилл сидела на краешке его кровати и улыбалась ему.

Он прерывисто вздохнул, ощущая сосущую боль в груди, раздираемый воспоминаниями. Будет ли Джилл на этот раз готовить индейку и все прочее, как в тот год, когда они были вместе? Он улыбнулся, вспомнив ее в переднике с оборками, снова ощутив манящие ароматы, наполнившие их дом. Тогда она встала на рассвете, чтобы поставить тесто для пирогов, и в тот день они три раза любили друг друга.

В вечер премьеры он снова обнял Джилл, целовал ее. Это было такое же волнующее, невероятное ощущение, как и прежде. Или, может быть, оно стало даже более сильным.

Почему она по-прежнему так сильно на него действует? Прошло уже так много лет, они оба столько пережили…

Джек еще раз пригладил волосы пальцами. Он никак не может не думать о Джилл, о том, что она сказала ему при последней встрече. Эти слова снова прозвучали у него в голове, словно дразнили его:

«Питер винил тебя в том, что наш брак распался. Он развелся со мной потому, что считал, что я по-прежнему люблю тебя».

Джек сбросил с себя одеяло, поднялся с постели и прошел к окну. Ему вдруг показалось, что солнце с безоблачного голубого неба смотрит на него с насмешкой.

Неужели это была правда? Она по-прежнему его любила? Он покачал головой. Вряд ли. Ее бывший муж оказался глупым закомплексованным ревнивцем. Питер получил сокровище – и был настолько слеп, что этого не понял.

А он сам понимал?

Чувствуя, как от всех этих воспоминаний и размышлений быстро портится его настроение, Джек хмуро смотрел на солнечный день. Он – другое дело. Он – человек несемейного склада. Он не собирается взваливать на себя ни обязательств, ни семейных уз. Он давным-давно выбрал для себя другую дорогу – единственно приемлемую для него. Он не может с нее свернуть – и не свернет.

Но это не значит, что он равнодушен к Джилл. Это не значит, что он не страдал, когда она ушла. Подняв руку, он постарался размять напряженные мышцы. Она обвинила его в том, что он не отдавал себя полностью их отношениям. Если это было так, то почему ему было так больно, когда эти отношения закончились? Если он не вкладывал душу в их отношения, то почему до сих пор, спустя пять лет, они его терзают?

«Забудь об этом! – приказал он себе. – Пусть она думает обо мне что хочет. Все позади. Между нами ничего нет…»

Джек покачал головой. Кого он хочет обмануть? Если бы их отношения закончились, то он не думал бы о ней целыми днями. Она не снилась бы ему. Если бы все было позади, то от их поцелуя он не испытал бы такой мучительной боли.

И он не боялся бы за нее, его не волновало бы, что Джилл может лишиться дочери.

Выругавшись, он отвернулся от окна. Неужели она действительно может потерять Ребекку? Есть ли вероятность, что их кинообозрение и связанная с ним реклама могут повредить Джилл в глазах суда?

У него тревожно сжалось сердце. И чувство вины за ту роль, которую он сыграл в этих событиях – пусть и невольно.

Это настоящее безумие. Он просто псих. Джек нервно провел пальцами по волосам. Он позволил себе войти в ее жизнь. В жизнь Ребекки. Зачем он это сделал? Когда он в прошлый раз был связан с Джилл, то чуть не забыл данную себе клятву оставаться свободным. Он чуть не забыл те уроки, которые преподал ему отец.

Ему надо немедленно исчезнуть из жизни Джилл, разрядив тем самым создавшуюся ситуацию. Ему надо перестать думать о ней и ее дочери и сосредоточиться на собственной жизни, – на жизни, которую он себе запланировал и ради которой трудится, на жизни, которая идет именно так, как ему хочется.

Сегодня, в этот праздничный день, Ребекка будет с отцом, в окружении семьи за обильным столом. Джилл этот семейный праздник проведет одна. И ей наверняка будет грустно. Может быть, ему удастся скрасить ей этот день.

Джек нахмурился. Как ни неприятно ему было в этом признаваться, но сегодня он не хотел оставаться один. Он хотел провести День Благодарения с Джилл.

Не обращая внимания на тысячи доводов, почему ему не следовало бы совершать опрометчивых поступков и не видеться с нею, он направился в ванную комнату, под душ.

Джек добрался до ее дома в полдень. Судя по стоянке, большинство ее соседей куда-то уехали. Ее белое «вольво» было одной из немногих машин, оставшихся на стоянке.

Он нажал кнопку домофона. Она ответила почти сразу же, и голос ее прозвучал хрипловато и резко. На секунду звук ее голоса лишил его способности думать и говорить.

– Да? – повторила она. – Кто там?

– Джилли… Это я, Джек. У тебя все в порядке?

Несколько мгновений она не отвечала.

– В порядке, – после паузы произнесла она.

Между ними наступило молчание. Испытывая неловкость, не зная, чем объяснить свой визит, Джек кашлянул:

– Я надеялся, что… Я бы хотел зайти, Джилли.

Она снова помедлила. Ему показалось, что она хмурится в этот момент.

– По-моему, это ни к чему.

Джек сжал кулаки, чувствуя, как его переполняет разочарование – и желание.

– Джилли. Сегодня же День Благодарения. Я один. И ты тоже. – Он поднял глаза на ее окна. – И больше ни с кем я не хотел бы быть.

Она еще мгновение колебалась, потом произнесла:

– Сейчас я тебя впущу.

Она отключила замок, и Джек открыл чугунную калитку, а потом прошел через двор к ее двери. Когда он оказался у дома, Джилл сразу же открыла ему.

На ней был передник вроде того, что ему запомнился с того давнего Дня Благодарения. Под ним были шорты защитного цвета и белая футболка. Джек перевел взгляд на ее лицо. Щеки у нее разрумянились, пряди волос выбились из-под заколки и падали на щеку и шею. По лбу шла мучная полоса, нос тоже был в муке.

Она плакала.

У него оборвалось сердце.

– Ты в порядке?

– Ты уже второй раз это спрашиваешь за последние пять минут. – Он заметил, что она старается держаться спокойно. – У меня что – больной вид?

– Нет. – Чуть понизив голос, он шагнул к ней. – Печальный.

Джилл повернулась к нему спиной и направилась в дом. Он пошел следом. За дверью его встретили ароматы жарящейся индейки и пирогов. Но это отвлекло его лишь на мгновение, и уже в следующую секунду он мог думать только о Джилл.

Она стояла спиной к нему посредине комнаты, напряженно выпрямившись. Руками она обхватила себя.

– Э-э… черт, Джилли. Мне очень жаль.

Она не повернулась.

– Ты пришел, чтобы заставить меня плакать?

– Нет. – Подойдя сзади, Джек обхватил ее руками и притянул к себе. Ее тело била дрожь – от напряжения и усилий сдержать слезы.

Он прижался щекой к ее волосам.

– Я знаю, что ты по ней очень скучаешь.

Она трепетно вздохнула.

– Очень. Так скучаю, что…

Он обнял ее крепче, разделяя ее боль.

– Мне это ненавистно, Джек. Ненавистно, что она не со мной. Это несправедливо. Так не должно быть…

– Знаю, – пробормотал он, потершись щекой о ее шелковые волосы.

Повернув ее к себе, Джек заглянул в полные слез глаза. Подняв руки к ее влажным щекам, он поймал пальцами ее слезинки и нежно смахнул их.

– Иногда жизнь мне просто отвратительна.

Она попыталась улыбнуться, и он погладил ее по щеке.

– Ты такая красивая.

Джилл резко выпрямилась:

– Джек!..

– Знаю. – Джек нагнул голову и прикоснулся губами к ее лбу, бровям, носу. – Мне не следует к тебе прикасаться. Но стоит мне на тебя посмотреть… и все мои честные намерения летят в тартарары.

Он поцеловал ее – нежно, но настойчиво. Она бессильно приникла к нему, обхватив руками за плечи.

Но уже в следующую секунду Джилл высвободилась, хоть он и видел, что она вся дрожит.

– Мне надо проверить пироги в духовке. Извини.

Джилл поспешно прошла на кухню, зная, что Джек идет следом. Ей не следовало его впускать. Не сегодня – сегодня она чувствует себя слишком одинокой и ранимой. Как она сможет от него защититься, если ее единственное желание – прижаться к нему и остаться рядом с ним навсегда?

Но с Джеком никакого «навсегда» не существует. Ей следует об этом помнить.

Джилл трясущимися руками открыла духовку проверить пироги. Ей потребовалось сделать над собой огромное усилие, чтобы сосредоточиться на приготовлении праздничного обеда.

– Пахнет тут дивно.

Она с трудом проглотила стоящий в горле ком.

– Спасибо. Ты знаешь мое отношение к праздникам.

– Да. – Он помолчал. – Знаю.

Джилл обругала себя за неудачные слова и, поспешно надев рукавички, начала вынимать противень.

– Помочь?

– Нет, все в порядке. Спасибо.

Она вынула пироги из духовки и накрыла клетчатым полотенцем.

– Похоже, ты сегодня ждешь гостей.

– Да.

Джилл искоса посмотрела на Джека – и мгновенно об этом пожалела. Он стоял в дверях – крупный, красивый, мужественный. И полный желания принадлежать кому-то, не быть одному.

Он гневно бы отрицал это. Но что-то в его взгляде – что-то юное и потерянное – сказало ей, что она не ошиблась. У нее на кончике языка вертелось приглашение, ей хотелось, чтобы он остался. Назвав себя дурой, она удержалась.

– Хочешь кофе? – спросила она.

– Очень. – Он прошел к мойке, уселся на край кухонного столика и благодарно улыбнулся: – Спасибо.

У нее вдруг быстрее забилось сердце. Присутствие Джека все вдруг изменило, заметила она. Ее кухня, ее дом почему-то перестали казаться пустыми. Ей снова стало уютно. Так же, как и в ту секунду, когда в дом вбегала Ребекка.

И столь же внезапно она ощутила себя женщиной. Живой, чувственной, желанной.

Джилл приказала себе опомниться и достала из шкафчика кружку. Просто ее воображение в очередной раз разыгралось. Она слишком долго была одна, она соскучилась по Ребекке, она…

Истомилась по Джеку.

Нахмурившись, она налила в кружку кофе, а потом автоматически плеснула туда немного молока и добавила пол-ложки сахара. Подавая Джеку чашку, она надеялась, что он не заметит, как у нее дрожат руки. Он взял кружку и встретился с ней взглядом. Джилл приказала себе отвернуться, сказать что-нибудь нейтральное. Но вместо этого продолжала тупо смотреть на него, пока их пальцы не соприкоснулись.

– Как раз как я люблю, – пробормотал Джек, принимая из ее протянутой руки кружку кофе.

У нее покраснели щеки, и она поспешно отодвинулась. Но разве можно убежать от любви? Он наполнял ее чувства, заставляя ее сердце и ее разум выйти из-под контроля. Боже милосердный, что же ей теперь делать?

Отвернувшись, Джилл проверила индейку и без всякой нужды полила ее подливкой, все время ощущая на себе его взгляд.

Обещая себе, что не позволит своим эмоциям выйти из-под контроля, она поставила жаровню обратно в духовку. Ей нельзя терять бдительность. Нельзя вспоминать, что она чувствовала, когда между ними еще все было хорошо.

Джилл захлопнула духовку, стараясь справиться с волной воспоминаний. Воспоминаний о том, как они прижимались друг к другу, еще разгоряченные любовью, только утолив страсть, как смеялись какой-нибудь остроумной шутке, как Джек обнимал ее, пока она спала. И о словах, которые они бросали друг другу в ту ужасную последнюю ночь.

Джилл глубоко вздохнула, сняла рукавички и кинула их на столик. Чтобы хоть чем-то занять руки, она налила себе полчашки кофе, долила до краев молоком и всыпала туда две полные ложки сахара.

– А, я вижу, что ты по-прежнему любишь добавлять в молоко с сахаром немного кофе! – с улыбкой сказал Джек.

Она встретилась с ним взглядом, но тут же быстро снова отвела глаза:

– Я никак не совладаю с этой привычкой, хоть время от времени и пытаюсь.

Между ними снова наступило молчание. Джилл еще раз проверила духовку, а он не спеша пил кофе. С улицы донесся детский смех. Этот звук заставил ее вздрогнуть, и она снова поспешно взялась за чашку.

– Красивый день, – пробормотала она, понимая, что слова ее звучат глупо, но чувствуя острую потребность прервать неловкое молчание.