Текст книги "Да или нет?"

Автор книги: Эрика Спиндлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

– Этого не будет.

Она перевела взгляд на свои сжатые пальцы.

– Ты уверен на все сто процентов? – Он помедлил с ответом, и Джилли чуть слышно застонала. – По крайней мере, спасибо за то, что ты мне не лжешь.

Он вполголоса чертыхнулся и остановил машину на красный свет.

– Стопроцентной уверенности у меня нет, но я готов дать девяносто пять процентов, что судья присудит опеку тебе.

– Правда?

Она смотрела на него с такой надеждой, что ему стало больно. Он сделал глубокий вдох.

– Да, правда. Как и сказал твой адвокат, хорошо, что Ребекка – девочка. С сыном было бы сложнее. И то, что у Питера уже есть еще один ребенок, тоже дочь, также говорит в твою пользу.

Зажегся зеленый свет, и он поехал через перекресток.

– И ведь он сказал тебе, что угрозы Питера относительно наших отношений и твоей работы в кинообозрении – это просто шум? Судью интересует только одно: какие вы родители. И точка. Он должен исходить из интересов девочки.

– Питер – хороший отец. – Она снова стиснула пальцы. – Он очень сильно любит Ребекку, сильнее просто невозможно. И это меня пугает. Судья это увидит, он услышит показания Джин на этот счет, и мать Питера будет распространяться об этом. А кто расскажет, какая я чудесная мать? Учительница из подготовительной группы? Женщина, которая присматривает за Ребеккой?

Она чуть слышно всхлипнула, и Джек понял, с каким трудом она продолжает держаться.

– Адвокат Питера будет подчеркивать, что я работаю, что Питер может дать Ребекке традиционную семейную жизнь: собака, младшая сестра, куча детей по соседству. Этого я ей дать не могу.

Джек поморщился. Это были минусы. Адвокат прямолинейно честно высказал все, что говорит в пользу Джилл, и что – против.

Джек колебался, не желая расстраивать ее еще больше собственной неуверенностью.

– Не надо ожидать худшего, Джилли. Старайся поменьше тревожиться. Так будет только хуже тебе и Ребекке.

Она прикусила губу и отвернулась, оставив этот бесполезный разговор. Джек последовал ее примеру, хоть и понимал, что ничем ей не помог, что теперь было не время для логических рассуждений. Ей было слишком больно.

И ему тоже.

«Отец был прав, – мрачно подумал Джек. – Нельзя иметь все сразу: любовь и семью – и блестящую карьеру. Что-то обязательно будет страдать, кому-то будет больно. Пусть даже только тому, кто пытается иметь одновременно все». Он и прежде понимал истинность отцовских слов, но пытался не согласиться с реальностью – хотел этого больше всего на свете из-за своих чувств к Джилл и Ребекке.

Они подъехали к дому, и, не дожидаясь его, Джилл вылезла из машины и быстро пошла к калитке – почти побежала. Он пошел следом за ней, удивляясь такой спешке. Он понял ее причину в ту секунду, когда Джилл увидела Ребекку. Он забыл, что девочка днем должна была вернуться от отца. У Джилл просветлело лицо, и она подхватила малышку на руки.

– Я по тебе скучала, киска. Очень-очень.

– И я тоже.

Зажмурившись, Ребекка тоже крепко обняла мать.

– Вам с Маргарет было весело?

– Угу. – Малышка улыбнулась и вырвалась из объятий матери. – Мы тебе кое-что сделали.

– Вот, куколка. – В комнату вошла Маргарет с тарелкой печенья. Она вручила ее Ребекке, и та гордо продемонстрировала кривые кусочки теста, посыпанные сахаром.

– С виду – просто здорово, – пробормотал Джек, рассматривая угощение.

– Объедение! – подхватила Джилл.

– Можешь попробовать, – с сияющей улыбкой предложила Ребекка. – Они для тебя и мамочки.

Зазвонил телефон, и, взяв одно печенье, Джилл ушла в соседнюю комнату, чтобы ответить на звонок.

Звонила Дана.

– Джилл, ты уже дома. – Услышав в голосе подруги облегчение, Джилл почувствовала мощный прилив благодарности. В эти последние недели Дана очень ей помогла: оказывала ей моральную поддержку, служила настоящей опорой. – Ну, как?

– Нормально. В общем, как я и ожидала. Мы только-только вошли.

Дана безнадежно хмыкнула:

– Я надеялась на какое-нибудь чудо. Например, что Питер вдруг опомнится и передаст опеку над Ребеккой добровольно.

Джилл по привычке начала наматывать телефонный шнур на указательный палец.

– Нет, боюсь, что на такой поворот событий рассчитывать нечего.

– Мне искренне жаль, Джилл. И если тебе что-нибудь понадобится – звони, не стесняйся. И скажи Джеку, что к нему это тоже относится.

Джилл озадаченно нахмурилась.

– Джеку? Что ты имеешь в виду?

– Ну, из-за болезни его отца, ты же знаешь. Могу себе представить, как тяжело он это принимает.

Джилл посмотрела в сторону двери и увидела в соседней комнате Джека и Ребекку. Он сидел на корточках перед ее дочерью, жевал печенье и был поглощен тем, что она ему рассказывала.

«У Джека болен отец? Когда он об этом узнал?»

– Джилл? Нас не прервали?

– Нет, все в порядке. – Она откашлялась. – Джек не упоминал о болезни отца. Это серьезно?

Дана секунду не отвечала, потом негромко чертыхнулась.

– У него рак. Очень запущенное состояние…

У Джилл из пальцев выскользнуло печенье, расколовшееся на мелкие кусочки на деревянном полу.

– Рак? Ты точно знаешь?

– Джилл, врачи говорят, что надежды нет.

Он умирает, поняла Джилл, испытывая острое сочувствие к Джеку. Как ему должно быть трудно! Он должен чувствовать себя просто ужасно – особенно если учесть, насколько у него с отцом были плохие отношения.

Но он ей ничего не сказал.

Джилл наклонилась, чтобы собрать крошки. Руки у нее так дрожали, что ей едва удалось это сделать. Как Джек мог ей ничего не сказать? Она была совершенно ошеломлена. Как он мог утаить от нее столь важное? Она-то считала, что они близки настолько, что должны делиться всем.

В Джилл поднялась боль – и ощущение того, что ее предали…

Дана вежливым покашливанием напомнила о себе:

– Послушай, Джилл, мне очень неловко. Я не должна была…

– Нет, Дана, извиняться надо не тебе.

– Он сказал мне это только потому, что ему может понадобится уехать.

– Я понимаю, Дана. Тебе не надо мне ничего объяснять. – Джилл сделала глубокий вдох. – Спасибо за звонок, я очень ценю твое внимание. Я перезвоню попозже.

Она положила трубку, а потом некоторое время стояла, слепо глядя перед собой, стараясь справиться с наплывом чувств, которые грозили полностью ее захватить. Боль и ущемленная гордость. Гнев и отчаяние. Сочувствие и жалость к Джеку.

Какая она была слепая дурочка, какая наивная идиотка! Тем утром в День Благодарения он чем-то с ней поделился. Он рассказал ей о своем прошлом, об отце, о своих чувствах. И она цеплялась за это, лелеяла те минуты в своем сердце, как символ того, что их отношения не безнадежны, что у них есть шанс…

Она ошибалась.

Они и сейчас не ближе, чем пять лет тому назад. Он – все тот же эгоистичный мужчина, и у них все те же бесперспективные отношения.

Джилл сжала кулак, и остатки печенья рассыпались в мелкие крошки. Джек не хотел сегодня с ней ехать к адвокату: она поняла это по его глазам, когда обратилась к нему с этой просьбой. Теперь она жалела о том, что попросила его сопровождать ее. Она нуждалась в его моральной поддержке, она хотела, чтобы рядом оказался кто-то, кто помог бы ей взять себя в руки, если дело примет скверный оборот.

У нее защипало глаза от слез.

Как ей хотелось бы быть рядом с ним. Ей хотелось обнять его и успокоить. Ей хотелось переживать вместе с ним и хорошее, и плохое. Но он не дает ей это делать.

Джек все время отстранялся от нее.

Стена, которой он окружил себя в тот день, когда присматривал за Ребеккой, больше ни разу не исчезала – никогда. Даже когда они любили друг друга. Не надо было быть гением, чтобы понять, что происходит: он уже тяготится отношениями с ней. Он из чувства жалости дожидается конца судебного процесса, чтобы об этом объявить.

Слезы, навернувшиеся ей на глаза, грозили вот-вот пролиться. Джилл гордо выпрямилась и направилась к Джеку. Она с самого начала знала, что это должно случиться, – нет причины плакать и закатывать истерики.

Джилл нетерпеливо смахнула слезы, покатившиеся у нее по щекам. Она больше так не может. Если Джек не хочет открыть ей свое сердце, если он не собирается дать ей всего, то им придется распрощаться.

– Маргарет? – Она набрала побольше воздуха в легкие. – Ты не могла бы еще немного задержаться? Мне надо поговорить с Джеком.

– Конечно. – Маргарет переводила взгляд с нее на Джека, вопросительно хмуря брови. – Мы с Бекки можем выйти во двор полюбоваться на рыбок.

Услышав, как за ними закрылась входная дверь, Джилл повернулась к Джеку.

– Это звонила Дана, – тихо объяснила она. – Она сказала мне, что у тебя болен отец.

Лицо Джека застыло.

– Да.

– Мне очень жаль. – Она спрятала дрожащие руки в карманы брюк. – Когда ты об этом узнал?

– Пару недель тому назад. В тот день, когда оставался с Ребеккой.

Новое озарение откликнулось в ее душе острой болью. Джилл поняла, что надеялась услышать от него какое-нибудь объяснение, пусть самый беспомощный предлог, который извинил бы его молчание. Теперь у нее уже не оставалось никакой возможности обманывать себя относительно его чувств.

– Я чем-то могу помочь?

Замкнутое выражение его лица больно ранило ее душу.

– Спасибо, Джилли, но я должен справиться с этим один.

Эти слова были для нее равносильны пощечине.

– Но тебе вовсе не нужно справляться с этим одному! Разве ты не понимаешь, Джек? Нет ничего страшного в том, что ты обопрешься на меня, в том, что я буду тебе нужна.

Он ничего не ответил, и Джилл быстро отвернулась, чтобы как-то справиться со своими чувствами, взять себя в руки. Спустя несколько секунд она снова повернулась к нему.

– Почему ты мне ничего не сказал?

На этот раз отвернулся Джек. Очень долго он молчал, а потом покачал головой:

– Не знаю.

Вот уж прекрасный ответ.

Джилл решила не прекращать этот трудный для них обоих разговор:

– Что между нами происходит? Чего тебе нужно от наших отношений?

Затравленное выражение его лица поразило ее. Он уже один раз смотрел на нее с таким видом: в тот день, когда она сказала ему о своей беременности. Невольно помотав головой, Джилл отступила от него на шаг.

– Нам нужны совсем разные вещи. Так было пять лет назад – и осталось сейчас.

– Я не хочу тебя потерять, Джилли. Я уже один раз тебя терял и не хочу, чтобы это случилось снова.

– Тогда женись на мне, – тихо проговорила она, подходя к Джеку. Она приложила ладонь к его щеке. – Если ты не хочешь меня терять, женись на мне. Стань Ребекке отцом. Она уже тебя любит.

Он накрыл ее руку своей.

– Не делай этого, Джилли. Не сейчас.

– А когда? Через неделю, через год? Через десять лет? Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на тупиковые ситуации.

– Так вот что у нас было? Тупик? – Джек поднес ее пальцы к губам. – У меня было совсем другое впечатление.

Она заглянула ему в глаза, чувствуя, что сердце у нее вот-вот разобьется.

– Но ведь это не тебе хотелось получить невозможное. Тебе легче жить, оставляя все как есть…

Джек уронил ее руку и, подойдя к окну, выглянул во двор. Внизу играла Ребекка. Глядя, как она гонится за соседским котом, он услышал ее смех. Она внезапно остановилась, словно почувствовав его взгляд, и посмотрела вверх. Заметив его, девочка улыбнулась и помахала рукой – и у него замерло сердце. Что подумает Ребекка, если он перестанет приходить? Может быть, она решит, что больше ему не нравится?

Он снова повернулся к Джилл, чувствуя, как в нем комом встает неутоленное желание.

– Тогда почему же ты снова со мной сблизилась, зная о моем отношении к семейным узам и твоих устремлениях?

– Я могу задать тебе тот же вопрос.

Он поднял лицо к потолку, мрачно сдвинув брови. Он вспомнил своего отца – отца из детства: мрачного, озлобленного, недовольного жизнью. И подумал об отце теперешнем – смертельно больном.

«Если любовь тебя поймает, она выдавит из тебя все соки».

«Хочешь закончить жизнь так, как я, парень?»

Джек пытался сохранить душевное равновесие и способность рассуждать, но поднимающиеся в нем чувства делали это нереальным. Он не хочет окончить жизнь таким, как отец, он поклялся, что этого не будет. И тем не менее…

Он посмотрел на Джилл. Последние недели были чудесными – неправдоподобно прекрасными. Но что происходит потом? Неужели можно жениться, не поступаясь при этом своими привычками и образом жизни?

Джек сокрушенно вздохнул:

– Я снова с тобой сблизился потому, что я… не могу перед тобой устоять. И никогда не мог.

У нее на глазах показались слезы.

– А я тебя люблю. Вот и вся суть наших отношений – и в прошлом, и сейчас. Печально, правда?

– Джилли… мне очень жаль. Я не хотел причинять тебе боль. Мне хотелось бы…

Она подняла руку, призывая его замолчать.

– Не давай невыполнимых обещаний и не объясняй мне, почему ты меня не любишь. Это слишком больно.

Он подошел к ней и обхватил ее лицо ладонями. Щеки у нее были мокрые от слез.

– Давай пока не будем делать никаких выводов. Когда я сказал, что не хочу тебя потерять, я говорил правду. Мы можем пойти на компромисс, найти решение, которое…

– Какой может быть компромисс в любви и верности? – Она накрыла его руки своими. – Компромиссов тут нет, Джек. – Джилл на секунду сжала его пальцы, а потом отступила от него на шаг. – А я так больше не могу, – чуть слышно проговорила она, и голос у нее вдруг охрип. – Мне надо все – или ничего.

Он рассмеялся – зло и жестко, и даже сам это услышал.

– Понял. Все та же история, все та же Джилл. Все должно быть по-твоему, иначе ты уходишь. Никаких компромиссов, никаких обсуждений. Ты должна всем распоряжаться.

Джилл отступила еще на шаг, и на лице ее отразилась боль. Она обхватила себя руками, словно защищаясь.

– Это нечестно. Речь у нас не о деловых переговорах. – Она прижала ладонь к его груди. – Мы говорим о человеческих отношениях, о любви и семье.

– Нечестно? Пять лет тому назад ты сделала точно то же, что и сейчас. – Он выругался. – Ты ушла, потому что я не мог дать тебе «все». А как насчет того, что я мог тебе дать? Насчет того, что я тебе давал? Это вообще ничего не стоило?

Он шагнул вперед, протягивая вперед раскрытую ладонь.

– Если то, что я тебе говорю, – неправда, тогда что ты, к черту, делаешь? И почему ты это делаешь?

Джилл вскинула голову:

– Пытаюсь уберечься от боли. Пытаюсь избавить себя от многих месяцев или даже лет тоски, от горьких воспоминаний. И хочу избавить Ребекку от того же.

Он покачал головой.

– Не надо припутывать сюда и Ребекку. Речь идет о тебе. Ты снова хочешь сбежать. Во второй раз.

– Это ты мне говоришь? – возмутилась она, и в голосе ее явственно звучала боль. – Это ты бежишь. И не надо себя обманывать – это имеет самое прямое отношение к Ребекке. Она улавливает все, что мы чувствуем – все, что ты чувствуешь. То, как ты эмоционально отчужден от нее. И от меня.

Джек открыл было рот, собираясь опровергнуть ее слова, но она подняла руку, не дав ему говорить.

– Она спросила меня, нравится ли она тебе. Она спросила, почему ты не хочешь стать ей вторым папой. Твое равнодушие причиняет ей боль.

Джек невольно отступил на шаг. Такие мысли как-то не приходили ему в голову. Он вспомнил о равнодушии и апатии отца, о том, как ему не хватало отцовской любви. И как было больно ее не иметь.

Неужели он причинил Ребекке такую же боль?

– Когда? – напряженно спросил он. – Когда она это сказала?

– Пару недель тому назад. – Джилл покачала головой. – Но какая тебе разница.

Джек смущенно провел пальцами по волосам.

– Я не хотел ее ранить. Я просто не хотел, чтобы она слишком ко мне привязывалась.

– Или, может, это ты не хотел слишком к ней привязываться? Или ко мне? – Подойдя к нему, Джилл заглянула ему в лицо. – Я люблю тебя, Джек. Но больше я так жить не могу. Мне надо, чтобы ты тоже меня любил.

Ему казалось, что он вот-вот потеряет власть над своими чувствами. Снова обхватив ее лицо ладонями, он попытался ее переубедить:

– У тебя было такое безрадостное детство, что теперь, если тебе не пообещают идеальной любви, ты бежишь в страхе. Ты боишься, что тебя отвергнут, Джилли.

Она прижала ладони к его груди, ощущая кожей мягкую шерсть вязаного свитера.

– А чего боишься ты, Джек? Того, что тебя будут любить?

Он сжал ее лицо чуть сильнее.

– Я не могу изменить своих чувств.

– И я тоже.

Джек нежно провел пальцами по ее щекам, наслаждаясь прикосновением к ее гладкой коже. В нем тугой пружиной сжалась боль.

– И что мы будем делать теперь?

У нее из глаз снова полились слезы – медленно покатились по щекам, увлажняя и его пальцы.

– Скажи мне ты, Джек. Я не хочу расставаться.

Он попытался найти подходящие слова, чтобы попытаться ее в чем-то убедить, как-то успокоить, – но тут же остановился, осознав, что они попали в безвыходное положение. Наклонившись, он прижался к ее губам, ощущая вкус ее слез. Почувствовала ли она вкус его сожалений и печали?

Испытывая такое ощущение, словно сердце у него разрывается на сотни кровоточащих кусочков, он опустил руки, повернулся и ушел.

10

Джек выехал на своей взятой напрокат машине на дорогу к двухэтажному каркасному дому и отключил двигатель, однако выходить из машины не торопился. «Шесть лет», – подумал он, обводя взглядом неказистое здание. Шесть лет прошло с тех пор, как он сидел вот так, глядя на то, что он называл домом.

Сощурившись, он всмотрелся внимательнее. Дом был недавно выкрашен: прежний белый цвет сменился на мягкий желтый. Дуб перед домом, казалось, увеличился втрое и стал гигантом по сравнению с тем деревом, на которое он карабкался в детстве. Его ветви теперь тянулись к небу, и сейчас они были покрыты почками, которые вскоре должны были уже раскрыться. А в остальном почти все осталось прежним.

Джек с удивлением понял, что ему приятно здесь оказаться. Открыв дверь автомобиля, он вышел, громко захлопнул дверью и прислонился к ней. С другой стороны, где бы он ни оказался сейчас, это место было бы приятнее, чем то, в котором он провел несколько последних дней.

Последние дни были настоящим адом.

Он потер рукой щеку, на которой отросла двухдневная щетина. Как ни больно ему было это признать, но у них с Джилл ничего не вышло. Он не в состоянии дать ей то, что ей нужно и что она заслуживает: любовь и верность, традиционную семью.

Но ему страшно ее не хватало. Настолько сильно, что временами ему казалось, что он сходит с ума. Он был в таком отвратительном настроении, что даже самые его терпеливые знакомые посоветовали ему срочно обратиться к психоаналитику, чтобы окончательно не спятить.

Джек не стал никого слушать и поехал домой. Повидать отца и близких и примириться с прошлым. И может быть – получить ответы на важные вопросы. Если эти ответы вообще существуют.

Занавеска на одном из окон зашевелилась, и в окне показалось маленькая мордашка. Шон, решил он, улыбаясь, и приветственно помахал рукой. Мальчуган изумленно разинул рот, и занавеска снова опустилась.

Джек ухмыльнулся, пытаясь угадать, узнал ли его мальчишка, или сейчас взволнованно сообщает взрослым, что у дома стоит какой-то незнакомец. Он никого не предупредил, что приезжает. Джек и сам не знал толком почему – но он не хотел, чтобы отец узнал о его намерении.

Он направился к дому – и тут входная дверь распахнулась. Оттуда выскочила Сью, а за нею – его мать, Бонни и близнецы. Если за эти годы семейная традиция не изменилась, то он приехал как раз в тот момент, когда все сидели за воскресным обедом.

– Джек! – хором закричали все, и в следующую секунду его уже обнимали, целовали, дергали за руки и хлопали по плечу.

– Наконец-то ты дома! – сказала его мать со слезами на глазах.

– Почему ты не позвонил? – нахмурилась Сью. – Я бы встретила тебя в аэропорту.

– Ты нам что-нибудь привез, дядя Джек?

– Мальчики! Не забывайте, как себя надо вести! – Бонни взглядом попросила у него прощения. – Добро пожаловать домой, Джек.

Смеясь, Джек ответил на все вопросы по очереди, давая увлечь себя в дом. Его мать настояла на том, чтобы он присоединился к обеду, и ему сейчас же поставили прибор.

Дом! Он оглядел комнату, заметив выгоревшие обои в цветочек, буфет красного дерева, принадлежавший его бабке, фарфор, заказанный матерью по каталогу. Все будило воспоминания – даже еда, которую подала мать. Вареная курица с клецками, зеленая фасоль с чрезмерным количеством животного жира, домашний яблочный пирог… Во время еды перед ним вставали картинки из прошлого – включая и то, как он тайком скармливал фасоль пристроившемуся под столом псу.

Его сестры рассмеялись, когда он им об этом напомнил. Его мать укоризненно пощелкала языком.

– Твой отец быстро разобрался, что происходит, и стал на время обеда сажать пса на цепь.

– Да, Джек, – подхватила Сью. – Тебе еще повезло, что он не посадил на цепь тебя. Он так разозлился!

Все снова рассмеялись, а Джек скорчил рожу.

– Наверное, я бы предпочел сидеть на цепи, чем есть овощи. Он потом несколько месяцев заставлял меня есть двойную порцию, чтобы наверстать то, что я не съел.

Разговор стих. Джек решил, что каждый вспоминал свое детство – и думал о Билли Джейкобсе.

Откашлявшись, он бросил салфетку на стол.

– А где папа? В больнице?

– Наверху, спит. – Бонни встала и начала убирать со стола. Лицо ее выражало угрюмое неодобрение. – Он отказался оставаться в больнице.

– Вопреки рекомендациям врача, – прибавила Сью, тоже вставая. – Они мало что могли ему предложить – только продлить жизнь. Я могла бы понять желание вернуться домой, если бы ему хотелось быть с близкими. Но он хочет только, чтобы его оставили в покое.

– Близнецы уверены, что он их ненавидит. – Бонни взяла стопку тарелок. – Казалось бы, перед смертью у него должно было бы возникнуть желание хоть немного с ними побыть!

«Все по-прежнему», – подумал Джек. Даже умирая, отец остался к ним равнодушен.

– Девочки, не надо, – дрожащим голосом попросила мать. – Вашему отцу осталось жить недолго. Если он хочет провести эти дни в одиночестве, то у него есть на это право.

Бонни посмотрела на Джека, выразительно поднимая глаза к небу. Сью сочувственно сжала плечо матери. Джек понял, что его сестры приехали из любви и сочувствия к матери, а не ради Билли Джейкобса.

Но его сестры уже примирились со стариком: тем, что остались рядом, что регулярно приходили в дом. А он – нет.

Пришло время для решительного объяснения.

Джек сделал глубокий вдох и встал из-за стола. Как бы отец к нему ни относился, надо с ним увидеться, стать лицом к лицу с прошлым. Пусть даже ему очень этого не хочется.

– Мне можно подняться наверх?

Мать молча кивнула, и Джек вышел из комнаты, ощущая на себе взгляды всех близких. Они поняли, что ему необходимо побыть с отцом вдвоем. Он оценил по достоинству их чуткость, хотя встреча прошла бы легче, если бы при ней присутствовали другие. Тогда у него появилась бы передышка, во время которой можно было бы привыкнуть к тому, что он снова видит отца – и что тот настолько болен. У него была бы возможность спрятать свою неуверенность. Свое отчаяние.

Джек поднялся по лестнице, без колебаний направившись к двери бывшей спальни родителей, которая теперь была превращена в комнату отца. Дверь была приоткрыта, и он напряженно выпрямился, не скрывая от себя того, что ему меньше всего хочется зайти в эту комнату.

И больше всего.

Джек решительно сжал зубы. У них с отцом уже нет времени на игры, уклончивость и споры. Больше нет времени.

Джек шире открыл дверь и вошел в спальню. При виде отца – исхудавшего, потонувшего в двуспальной кровати – у него перехватило дыхание. За те шесть лет, что они не виделись, отец постарел на целую жизнь. Его посеревшая от болезни кожа туго обтягивала лицо, глаза провалились и были обведены темными кругами.

Он полулежал на горе подушек, устремив взгляд в угол комнаты. Джек проследил за направлением его взгляда. Там был установлен его саксофон – точно так же, как когда-то в гостиной.

Джек нахмурился. Занавески на окнах были широко раздвинуты, и в комнату лился яркий свет. На ветке дерева за окном громко распевала какая-то птица.

Но его отец предпочитал смотреть в темный угол. Как всегда.

В нем начал подниматься гнев, но Джек сумел с ним справиться. Он приехал примириться с отцом, а не продолжить войну.

– Здравствуй, папа.

Его отец повернулся и взглянул на него. Несколько долгих секунд он не отвечал, а только разглядывал его с равнодушной опустошенностью.

– Так, значит, ты приехал домой.

– Да. – Отец ничего не добавил, и Джек сунул руки в карманы. – Чтобы повидаться с тобой.

– Потому что я умираю?

– Да. И потому, что ты – мой отец.

Отец закашлялся, и этот звук пугающе гулко разнесся по тихой комнате.

– И что я должен тебе сказать? Спасибо?

Джек покачал головой и сделал еще шаг к кровати.

– Может быть, «Добро пожаловать домой». Или – что ты рад меня здесь видеть.

– Как хочешь.

Отец снова стал смотреть в угол комнаты, словно исключив Джека из своего мира.

Как он всегда его исключал.

На долю секунды Джек снова стал ребенком – заброшенным, обиженным, рассерженным. Мечтающем о внимании отца, о его любви. В нем волной поднялась потребность громко возмутиться, и, чтобы сдержаться, ему понадобились вся его зрелость и сила воли.

Он давно перестал быть ребенком. Он больше не нуждается в том, что отец отказывается ему дать. Он может прожить и без этого.

– Мне жаль, что прошло так много времени. Мне жаль, что наша ссора так затянулась. Не надо было этого допускать.

– Избавь меня от твоих извинений. – Его отец снова закашлялся, а потом содрогнулся, по-прежнему не глядя на него. – Они мне совершенно не нужны.

Близнецы промчались вверх по лестнице, а потом понеслись по коридору, смеясь и крича, наполняя дом жизнью. Радостью.

Отец повернулся к нему.

– Заткни этих мальцов, ладно? Я умираю – и все равно не могу остаться в тишине! – Он откинулся на подушки, слабый и обессилевший. – Здесь ничего не меняется.

Джек представил себе смеющиеся лица племянников – и гнев, который ему удалось подавить, снова поднялся в нем, грозя разрушить его самообладание.

– Это все, чего ты хочешь, папа? Остаться наедине со своим прошлым? Со своими разбитыми мечтами? – Джек кивнул головой в сторону угла. – Провести свои последние часы, взирая на свою святыню?

Его отец кинул на него возмущенный взгляд:

– Убирайся. Ты меня слышишь? Я не хочу никого из вас видеть. Я хочу остаться один.

Джек сузил глаза, ощущая, как кровь бьется у него в висках.

– Я приехал сюда не для того, чтобы с тобой ругаться, но с меня хватит. Ты – подлый и жалкий эгоист, ты это знаешь? Тебя окружают любящие тебя люди, а ты только и можешь, что перебирать воспоминания и жалеть себя. И никогда ничего другого ты не мог.

Джек презрительно хмыкнул.

– Сколько я помню себя, ты винил меня и всех остальных в своей неудавшейся жизни. Ты сам во всем виноват. Мы не имели к этому никакого отношения. Ты не считаешь, что пора бы тебе наконец прозреть и перестать обвинять других в твоем собственном выборе?

У отца на щеках загорелись пятна лихорадочного румянца, из-за которых он вдруг стал казаться не таким больным, как несколько минут тому назад.

– Я от всего отказался ради вас, детей, и ради вашей матери. Я мог бы быть музыкантом… мог иметь собственный ор…

Его слова прервал приступ сильнейшего кашля, и секунду Джек колебался, продолжать ли этот разговор. Но потом он решил, что завтра может оказаться уже поздно, а он не собирался всю свою оставшуюся жизнь пережевывать так и не высказанную правду.

– Ради нас ты ни от чего не отказывался, папа. Ты сам захотел бросить музыку – скорее всего потому, что был не уверен, что сможешь чего-то добиться.

Он приблизился к кровати еще на шаг, ощущая, как у него бешено колотится сердце.

– А что до твоей дальнейшей жизни – то ты ее просто пустил на ветер. Ты всех нас отверг. Ты все потратил на сожаления о том, от чего отказался, вместо того, чтобы сосредоточится на том, что у тебя было. У тебя прекрасная семья, которая оставалась с тобой, несмотря на то, что ты не заслуживал их любви и преданности. Ты – счастливчик, и всегда им был.

– Вот как – и ты злишься на своего старика? – Отец слабо приподнял руку. – А тебе надо было бы меня благодарить. Посмотри на себя. Ты добился успеха, у тебя есть все, о чем ты мечтал. Тебе никогда не приходило в голову, что твои успехи – это в немалой степени моя заслуга? Я помог тебе стать таким, какой ты есть, – пусть я и сукин сын.

Джек ошеломленно уставился на отца.

– Что?!

– Ты меня слышал. Это я научил тебя, как надо жить. Я! – Отец прерывисто вздохнул. – Как ты считаешь, ты смог бы добиться столького, если бы на тебе висела семья? Чего бы ты добился, если бы тебе не так сильно хотелось отсюда вырваться? Ты – мой единственный сын, я не собирался сидеть и смотреть, как ты губишь свою жизнь так, как погубил ее я.

Джек с трудом сглотнул, впервые осознав истину.

Его отец был озлобленным и несчастным человеком не потому, что когда-то любил, а потому, что отверг любовь.

Боже правый! Джек замотал головой, чувствуя, как правда обжигает его, словно огонь. Он давал себе клятву не стать таким, как отец, – а сам сделал именно это!

Отец научил его быть таким же. Отвергать любовь. Оставаться в одиночестве.

Что сейчас сказал отец? Что Джек добился всего, о чем мечтал? Добился ли? Разве та жизнь, которую он сейчас ведет, – это то, чего ему всегда хотелось? Разве он может смотреть в будущее и быть довольным тем, какой он есть и что имеет?

Джек подумал о Джилл, и у него сжалось сердце. Джилл воплощает в себе то, о чем он всегда мечтал. Идеал – это их отношения, их любовь и страсть, счастье, когда она смотрит на него полным любви взглядом, когда Ребекка доверчиво берет его за руку… Вот о чем он мечтал всю жизнь.

Джек с трудом проглотил вставший в горле ком. Джилл заполнила пустоту, которая была в его душе. Она дает ему счастье – с ней он ощущает себя полноценным человеком.

Он ее любит!

Сердце у него гулко застучало в груди. Он любит ее больше жизни. И всегда любил.

Его отец хорошо обучил его – настолько хорошо, что он чуть было не отказался от самого большого чуда на свете, от самой важной вещи в своей жизни.

От любви. От любви Джилл.

Джек посмотрел на отца, впервые увидев его таким, каким он был на самом деле: несчастным и заблудшим человеком, потратившим всю свою жизнь на борьбу с призраками. Его гнев вдруг испарился, сменившись сожалением. Жалостью. У его отца было все – но он отказывался это замечать. Отказывался это признавать. И теперь было уже слишком поздно.

«Если бы мамочка заболела, я сидела бы у ее постели всю ночь».

Джек улыбнулся вставшей в его голове картине: воспоминание было таким далеким, что казалось чуть ли не фантазией. Один раз отец сидел с ним всю ночь. Джеку было шесть, и он горел в жару. В ту ночь ему виделись чудища, всевозможные звери скалили зубы и рычали на него. Его отец не отходил от него – успокаивал, рассказывал истории из своего детства. И когда он проснулся на следующее утро, отец все еще был рядом.