Текст книги "Французский поцелуй"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)

– Какого типа помощь?

Сутан закрыла глаза. Ее веки дрожали, будто она спала и видела сны.

– Семья Муна – можно сказать, и моя семья – была весьма известна в Камбодже во время правления Лон Нола, – тихо сказала она. – И, в результате этого, у них появилось много врагов, врагов могущественных и непримиримых. Когда Муну удалось бежать во Францию, у него были опасения, что враги последуют за ним. И он нашел меня. Мы долгое время не виделись с ним. Свидание было кратким, так как он боялся подвергать меня риску.

И именно я убедила его приехать сюда, в Вене, и устроить для себя здесь убежище. И я не захотела с ним расставаться, почувствовав в нем родную кровь. Я ненавидела мать, а он был так непохож на нее. Я часто видела во сне мое раннее детство в Юго-Восточной Азии, а Мун был частицей того мира, и с ним я открывала для себя родину снова и снова. Так что он был для меня как родной брат.

Но он все время опасался, что его враги доберутся до него и убьют. Эта мысль ему покоя не давала до такой степени, что он постоянно тренировался и настоял, чтобы и я тренировалась вместе с ним. Он знает многие виды боевых искусств. Его духовная выучка просто поразительна: как Тибетские монахи, он может неделями находиться в состоянии анабиоза и ходить по огню.

Конечно, таким вещам он и не брался научить меня за какие-то месяцы или даже годы. Но он научил меня убивать. Я сопротивлялась, не желая этому учиться, и он однажды даже разозлился и выгнал меня из виллы. «И чтоб духу твоего здесь не было», – крикнул он мне. Но я вернулась. И делала то, чему он меня учил. Занималась я весьма прилежно, хотя мне было противно до тошноты изучать эти вещи. Ты даже не представляешь, сколько способов разработано для того, чтобы быстро убивать людей, Крис!

Дни шли за днями, недели сливались в месяцы, а месяцы – в годы. Никто не появлялся с замыслом убить Муна, но он все был во власти страха за свою жизнь и продолжал настаивать, чтобы и я не бросала занятия боевыми искусствами.

Очень немногие люди посещали его виллу. Ну, конечно, Терри, несколько камбоджийцев, эмигрировавших во Францию. Время от времени какая-нибудь девушка. Но никогда никто из его деловых партнеров. В этом он был кремень.

К моногамии у Муна склонности никогда не было. Но одна из его девушек появлялась на вилле чаще, чем другие. Она тоже из кхмеров, и Мун ее знал, когда еще жил в Камбодже. Они, фактически, выросли вместе, играли, плавали в Меконге, нежились в грязи на берегу, возможно, и любовью занимались с малых лет. Я ее очень смутно помнила. Пожалуй, преобладающей эмоцией во мне была ревность, когда я ее увидала на вилле. Посмотрел бы ты, как Мун таращился на нее!

Но она, со своей стороны, всегда была очень мила по отношению ко мне. Раз или два, помню, приносила мне подарки, когда приезжала на уик-энд на виллу: не хотела, чтобы я чувствовала себя забытой. Ее внимание еще больше распаляло мою ревность.

В один из уик-эндов – а это было во время самых жарких недель августа, и было жарко и душно, как в бане, – Мун объявил, что ждет ее. Они двое у меня уже в печенках сидели, и я сказала, что, пожалуй, поеду в Ниццу на пару дней. Он упросил меня остаться, но когда я увидала ее улыбающуюся рожу, я почувствовала дикое желание врезать ей хорошенько. Мне стало самой нехорошо от таких мыслей, и я уехала.

Уже вечерело, но было неимоверно жарко. Моя машина стояла целый день на солнце и, не успела я отъехать и на милю от виллы, как у меня потек радиатор.

Я поискала станцию техобслуживания или хотя бы заправочную станцию, где есть механик, но было уже слишком поздно. Все закрыто. Я вытащила из машины сумку с постельным бельем и ночнушкой и на попутке добралась до виллы. Никто мне не открыл ворота, но, к счастью, у меня был свой ключ, и я им воспользовалась, чтобы не звонить.

Их я нашла в библиотеке. Девушка Муна – его любовь с детских лет – подсыпала ему что-то в бренди, и он лежал на ковре. Лицо серое-серое. Без сознания или уже мертв – я не знала. А она стояла над ним, намотав на кулаки струну от пианино.

Сутан внезапно остановилась. Лицо ее было бледным, мученическим, как у пациента, которого врач заставляет рассказывать о травме, явившейся причиной жутких страданий. Крис было положил ей на плечо руку, но она нетерпеливым жестом сбросила ее, будто ее кожа была слишком чувствительной и не переносила прикосновений.

– Ну и что было дальше?

– Что? – Ее голос, повторивший вопрос, звучал удивительно глухо. – Я ее убила. Приблизилась к ней сзади, как меня учил Мун. Она не слышала, где ей! И сломала ей шею. Потом отвезла Муна в больницу. А потом чуть не покончила жизнь самоубийством.

– Что ты, Сутан! – Крис пришел в ужас. – Почему? Ты же спасала жизнь брата. Спасала себя, если на то пошло. Тебе не приходило в голову, что она бы и тебя убила при случае?

Глаза Сутан сверкнули.

– Это все неважно! – А потом эта вспышка быстро погасла. – Тебе этого не понять. – Ее голос звучал опять глухо.

– Так объясни мне тогда!

– И этого я не могу, – откликнулась она. – Понять это может только тот, кто сам убивал другого человека. – Она подняла на него глаза. – Но я тебя знаю, Крис. Тебе этого никогда не приходилось делать. Слава Богу, ты никогда не почувствуешь то, что чувствовала я тогда.

– Ага, так вот чем тебе Терри помог! Научил тебя самоистязанию? Научил растравлять свое чувство вины?

Сутан кивнула.

– Это чувство и тебе не чуждо. Что-что, а его ты хорошо знаешь! – Потом она взглянула на него. – Извини, Крис. Это было жестоко с моей стороны.

Крис смотрел на окружающие холмы и думал, как это получилось, что жизнь прошла мимо него. Столько самых разных событий происходили в жизни людей, которых он любил, а он все это время крутился, как белка в колесе своей профессии адвоката.

– Ты не ответила на мой вопрос, – напомнил он ей, наконец прервав молчание. – Ты сразу же с ним легла в кровать?

– Я думала, ты забыл, – печально улыбнулась Сутан. – Он так напоминал мне тебя. Тебя, каким ты был до того несчастного случая.

– Я такой, какой есть, – заявил Крис, и в этих словах смешались и злость, и грусть, которые захлестнули его душу от такого ответа Сутан. – Такого, каким я был, не вернуть. Нельзя вернуть того, что ушло безвозвратно.

– Ты говоришь о себе, как о покойнике. Вот в этот момент Крис и понял, почему желание узнать о том, что случилось с Терри во Вьетнаме, превратилось у него в навязчивую идею. Потому что явление именно такого рода произошло и с ним – таинственное и неуловимое – в тот день, под дождем, когда он лежал, обжигаемый болью подвернувшейся ноги. В висках стучал ненужный напор адреналина, а в душе стонала тоска несбывшихся надежд. Потому, что финишную линию ему уже никогда не пересечь.

– Юноша, которого ты знала, – сказал он, – тот le coureur cycliste, как однажды назвала меня твоя мамаша, тот юноша действительно умер.

– Почему? Потому что ты проиграл ту гонку?

– Я мог победить, – сказал он, не желая вновь переживать то, что пережил тогда. – Мне надо было победить.

– Но не победил, и ты до сих пор не смирился с этим, даже после всех этих лет. – Она покачала головой. – Ты больше похож на брата, чем ты думаешь. Он всегда жил прошлым, и ты – тоже.

Сутан отошла от дерева. У нее была походка танцовщицы: центр тяжести смещен ниже, чем у других людей, где-то на уровне бедер и нижней части живота. Японцы называют это качество «хара», и необычайно высоко ценят.

Эта походка казалась Крису сексуальной. А, может, это Сутан сделала ее таковой. А, может, он сам наделил все это сексуальностью.

Когда она была совсем рядом, когда он уже чувствовал ее дыхание, она подняла руку и убрала прядь волос с его лба. Рука не торопилась опускаться.

– Помнишь, я спрашивала тебя, обучался ли ты когда самообороне? – спросила Сутан. – Я хочу показать тебе кое-что сейчас.

– Зачем?

Она пожала плечами.

– Мы не знаем, во что оказался вовлеченным Терри, но, факт остается фактом, из-за этого он лишился жизни. Не кажется ли тебе, что и тебе есть смысл поостеречься?

– Может, лучше просто обратиться в полицию?

Сутан взглянула на него удивленно.

– А что ты им скажешь?

– Только то, что ты только сейчас сказала мне.

– И как же, ты думаешь, полиция отреагирует на твое заявление?

Он не ответил. Тогда она взяла его правую руку.

– Сожми кулак, – попросила она и, когда он выполнил ее просьбу, провела пальцем по первому ряду костяшек. – В драке обычно используются они. – Затем она, нажав на эти костяшки, слегка вытянула его кулак, так что второй ряд костяшек выдвинулся вперед. – Теперь сожми пальцы покрепче, – инструктировала она его, – и твой удар получится более эффективным.

Затем она направила его кулак в свое солнечное сплетение.

– Бей сюда. Или в подмышку – вот сюда, под эту кость, – говорила она, прижимая костяшки его пальцев к своей нежной коже. – И то, и другое болевые точки, где начинаются нервные волокна. Здесь, поэтому, и источник силы.

Он взял ее руку, сжал ее крепко, чтобы остановить ее внутреннюю дрожь.

– Я всегда помню, – сказал он тихо, – как ударил тебя в тот вечер в саду. Помню звук удара, помню, как откинулась твоя голова, как сразу покраснела щека. Помню ненавидящий взгляд твоих глаз.

– Я тогда тебя ужасно ненавидела.

– Я хотел, чтобы у тебя тогда появился такой взгляд. Мне надо было, чтобы ты ненавидела меня с такой же силой, с какой я презирал себя. За то, что искал тихую гавань, что бежал как можно дальше от Вьетнама. А Вьетнам преследовал меня по пятам, и это было не спроста. Я думал, что мне надо найти свой театр военных действий.

– Теперь я знаю, что я проиграл Тур де Франс именно в тот момент, как ударил тебя в припадке самоедства, увидав себя в тебе. Как и я, ты стояла в стороне от главных битв того времени.

– Кто это сказал, что я стояла в стороне?

– Твоя мать, – признался Крис. – Мы разговаривали о тебе.

– Ты хочешь сказать, что она говорила обо мне? О Господи, только не говори мне, что она так здорово сумела провести нас обоих!

– Что?

– И все потому, что ты не захотел с ней переспать, – печально сказала Сутан. – Твоя моральная устойчивость привела ее в ярость. И, раз ей не удалось соблазнить тебя, она постаралась сделать так, что и я не смогла долго удержать. Она враз раскусила тебя. Это был один из ее талантов. И она всегда знала, на какие кнопки нажимать.

– Ты в самом деле считаешь, что она виновата в нашей размолвке?

Сутан кивнула.

– К сожалению, да.

– Но ты ведь действительно не хотела участвовать в делах, в которые были вовлечены твои родители.

– Подстрекательство к бунту, поставка оружия, шантаж, убийство. – Сутан подняла глаза на него. – А ты бы хотел?

– А, черт!

– Ну ладно, это дело прошлое, – Сутан махнула рукой. – Забудем об этом. И я тебя не виню. Твоя щепетильность сделала тебя таким ранимым.

– Но все это время...

– Скажи мне лучше, – прервала она его, – если бы ты не подслушал разговор моей матери с Пол Потом в тот вечер в саду, если бы мы не поссорились, если бы ты не ударил меня, если бы ты выиграл Тур де Франс, – что тогда?

– Тогда бы между нами не встали проклятые тайны, – он так и не смог заставить себя дать ей другой ответ.

Она передразнила его надутые губы.

– Бедная детка таскает всюду свое разбитое сердце людям на показ!

– Не всем людям, – поправил он. – Только тебе. – Но он понимал, что она в чем-то права. Как и во всем остальном. Дело в том, что она его знала лучше, чем он знал сам себя.

– Интересно, – сказала она, – знаешь ли ты, что в тебе гибнут таланты манипулятора? Тогда в этом, я думаю, кроется единственная существенная разница между тобой и Терри. Он не только знал, как надо манипулировать людьми, но и отдавал себе отчет, насколько здорово это у него получалось.

Крис вспомнил слова Макса Стейнера о его так называемом «бархатном молоточке», которым он умел вбивать в сознание присяжных точку зрения его клиента. Он пожал плечами.

– Все юристы умеют это делать в той или иной степени. – Но он знал, что радости это умение манипулировать людьми ему не приносит, во всяком случае, после дела Маркуса Гейбла. Слова других о том, что он добился успеха в своей профессии – даже стал своего рода знаменитостью – теперь коробили его.

– Нет, – сказала Сутан. – Ты все-таки нечто из ряда вон, Крис. Так же, как и твой брат.

Крис отвел глаза в сторону.

– Мой брат, мой брат! – Он уже начинал злиться. – Почему ты все повторяешь, что то я похож на Терри, то веду себя, как Терри?

Сутан хладнокровно встретила его взгляд.

– Даже сейчас, после его смерти, ты все еще боишься его.

Крис отпрянул.

– Боюсь? – Что-то холодное и неприятное зашевелилось у него внутри.

– И всегда боялся, Крис. – Сутан своей вкрадчивой, кошачьей походкой двинулась прочь от него. – Никогда не могла понять людей, которые обожают какого-либо человека, поклоняются ему, как идолу...

– Я никогда не поклонялся Терри!

– Конечно, нет. – Она опять поддразнивала его. – И ты никогда не бил меня. И никогда не любил.

На это Крису нечего было возразить. Он пошел за ней следом, и так приблизился, что не смог противостоять искушению – и коснулся ее.

– Не сказала бы я, что это ты хорошо придумал, – мягко попеняла она.

Но его уже нельзя было остановить. Его руки обвились вокруг нее. Она попыталась вырваться.

– Крис, не... – Когда он впился в ее губы, годы, казалось, растаяли. Как будто он снова вернулся в то лето Тур де Франс, а скользкие от дождя парижские улицы, бегущая собака, несчастный случай – это только какое-то эфемерное будущее, которое может и не произойти. Он вновь почувствовал себя уверенным и полным жизни.

– Сутан, – прошептал он ее имя. Вот он, тот момент, которого он, сам того не зная, ждал с того самого мгновения, как услыхал в телефонной трубке ее голос.

Он увлек ее на землю, уткнулся лицом в ее грудь. Он ощущал запах лета и солнечного света. А, может, он просто возбудил соответствующие центры в мозгу...

– О Господи! – Она ответила на его поцелуй и обхватила его ногами.

Крис расстегнул ее блузку, опустился немного пониже, а она, изогнув спину, запустила ему в волосы свои пальцы. И он сразу же вспомнил этот ее жест, вспомнил, какие ласки ей нравились. Это было все равно как забираться на свой велосипед в первый раз после того, как он оправился от травмы: страшно, сердце так и стучит, но так сладки воспоминания о том, что было раньше, и чего ему так не хватало эти годы, что у него дух захватило.

Полуденные тени ползли по долине, как гибкие дикие кошки.

Сутан плакала, когда они занимались любовью медленными, долгими, страстными качками. Она выгнула спину и, когда радость близости стала невыносимой, когда от сладостной муки она закатила глаза и дыхание застряло по полдороги к легким, она судорожно подалась вперед, схватила его за бедра и крепко прижала его к себе, содрогаясь всем телом, и дыхание ее вырывалось резкими, короткими всхлипами.

И затем, по-прежнему держа его крепко, она осела на него со всего маху, обвившись вокруг него, окутав его всего, захватив все его существо так, что он не выдержал, взорвался внутри нее и весь содрогнулся в экстазе.

Солнце, медленно описывая свой обычный круг по небу, осветило вершину водопада, и вода заблестела серебром, освещая тьму, которая собралась, как годы, у его основания.

* * *

Кристофер и Сутан казались плоскими, как вырезанные из папиросной бумаги, сквозь стекла полевого бинокля Сваровского, 6Х50. Данте еще подрегулировал резкость и продолжил наблюдение. Он лежал, распластавшись, на камне на пятьдесят ярдов выше них, похожий на гигантскую ящерицу, греющуюся в лучах полуденного солнца.

Он начал следить за Сутан еще с того времени, когда она была на своей квартире в Ницце, причем гораздо более умело, чем иезуит, которого она так быстро раскусила.

После последнего нелицеприятного разговора с тем человеком, которому он поручил следить за Сутан (расстрига-священник из ордена иезуитов, переживавший тяжелое время), Данте решил сам взять на себя это тонкое дело. С самого начала разговора с ним Данте почувствовал, что иезуит отводит глаза, и понял, что у того получилась осечка. Сначала иезуит не признавался: эти католики порой бывают очень упрямы. Но Данте скоро расколол его.

Как и М. Мабюс, Данте вырос под оранжевыми небесами Вьетнама. Хотя воевали они в разных местах, но Данте слыхал кое-что о подвигах М. Мабюса, который к тому времени был своего рода живой легендой.

Ко времени личной встречи с М. Мабюсом Данте уже работал на Мильо, который дал ему новое имя и значительно повлиял на его мировоззрение. Мильо учил Данте мыслить более широкими категориями, чем его родная страна, видеть ситуацию масштабно, наблюдая за приливами и отливами международной политики.

Данте знал, что Мильо пытался воспитывать и М. Мабюса, но там было уже слишком поздно. Мабюс был уже похож на гранитную глыбу, от которой, при желании, можно отбить кусок, изменив форму, но не содержание.

Чтобы расколоть иезуита, Данте потребовалось около двадцати минут. К тому времени на полу образовалась темная лужица крови и пота. Но это была, так сказать, лишь разминка. Священник понял это и начал исповедываться: Отче, прости меня, ибо я согрешил.

Естественно, это было не в натуре Данте прощать кого бы то ни было, но, тем не менее, он принял исповедь, слушая со все растущим возмущением о грехах иезуита: похищение из квартиры Сутан ее трусиков, что навело ее на мысль, что кто-то что-то искал у нее, последовавший за этим захват его в Кур-Салейа владелицей трусиков с полным рассказом ей и о Лесе Мечей, и о том, на кого он работал с упоминанием даже имени Данте.

В приступе праведного гнева он врезал изо всей силы кулаком в болевую точку священника под его правой рукой. Смотря в безжизненное его лицо, он думал, как ему теперь подчищать то, что этот нечестивец нагадил. Он терпеть не мог убирать за другими людьми. Большую часть войны он делал это за русскими, которых он, не в пример Мильо, ненавидел еще больше, чем он ненавидел американцев.

Начав слежку за Сутан, он поехал за ней в аэропорт. Установив, прибытия какого рейса она дожидалась, он пошел к администратору и, воспользовавшись удостоверением, которым в свое время его снабдил Мильо, попросил список пассажиров. К своему величайшему удовольствию он увидел там имя Кристофера Хэя.

Он следовал за ними по пятам весь этот день, хотя, поскольку был вынужден делать это пешим, дело это было не безопасным. Не стоит недооценивать мисс Сирик. Иезуит сделал такую ошибку и за это поплатился жизнью.

Наблюдая за ними сейчас, он облизывался. Предчувствие поживы или просто похоть? Трудно сказать.

В своем воображении он пережил не раз все пытки, которые перенес, находясь в тюрьме во Вьетнаме: сидел под капельницей, из которой вода падала на выбритую точку на голове; зарытый по шею в песок, он следил глазами за раскаленным диском полуденного тропического солнца, чувствовал, как ему в мошонку загоняют иглы из бамбука.

Он просидел в тюрьме полтора года во время войны, и даже Мильо не мог его вызволить. Изредка видел М. Мабюса, хотя целый год они находились в одной и той же тюрьме. Изоляция, вкупе спытками, по расчетам его палачей, должны были уничтожить его личность с такой же эффективностью, с какой химикаты сводят краску с куска дерева.

Слой за слоем слущивались с личности Данте, пока он не дошел до такого состояния, что потерял всякую ориентировку в пространстве и во времени. Он был уже на пороге того, чтобы рассказать своим врагам все, что они хотели знать, все, что он поклялся хранить как тайну.

Но затем, как какой-то подарок судьбы, его по ошибке поместили в одну камеру с М. Мабюсом. Они оба ждали возобновления пыток, и М. Мабюс заговорил первым.

– Мужайся. Еще один страдающий дух находится рядом с тобой.

– Кто ты, – спросил Данте, – ангел или дьявол?

– Я – это ты, – ответил Мабюс. – Мы с тобой одно существо.

– Как долго мы здесь находимся?

– Сделай вдох, а потом выдохни, – ответил М. Мабюс. – Вот как долго.

– Я на пределе. Даже не могу точно сказать, ты – реальность или иллюзия.

– Это не суть важно, – сказал М. Мабюс. – Мы здесь, чтобы спасти друг друга. Думай обо мне, а я буду думать о тебе. Всегда помни этот момент. Тогда время пройдет незаметно.

Звук открываемой двери камеры.

Данте сморгнул. Он опять на поросшем лесом горном хребте, с которого видно Турет. Капля соленого пота попала в глаз. Он покрутил колесико, навел свой «Сваровский» на сплетенную парочку. Они уже закончили.

Он видел их обнаженные тела. Теперь не мешало бы посмотреть на их обнаженные души.

* * *

Сив заснул на борту самолета, совершающего полет в Ниццу. Заснул, читая отчет Билли Мэйса о нападении на Аликс Лэйн. Из-за своего поврежденного горла он так храпел во сне, что испуганная стюардесса разбудила его.

Билли Мэйс был негр-детектив, с которым Сив работал патрульным в Южном Бронксе, Нью-йоркском филиале ада на земле. Там для патрулирования департамент предпочитал брать представителей этнических меньшинств: негров, испано-язычных иммигрантов и прочих:

Билли оказался в самой гуще драки между бандами и острие стилета зацепило его за подбородок, прежде ему удалось свалить предводителя «скорпионов», который размахивал им. Этот шрам Билли Мэйс носил с гордостью.

Свой отчет о нападении на Аликс Лэйн он принес в отдел уже после того, как Сив отправился с Драконом в Чайна-Таун, и Диана сообразила приобщить копию этого отчета к остальным делам, интересующим Сива, и принести все это к нему в больницу. В своей записке Сиву Билли Мэйс указал на две причины, по которым он хотел бы, чтобы Сив посмотрел его. Во-первых, «железный веер» фигурировал в этом деле в качестве возможного орудия нападающего, и, во-вторых, нападение имело место в квартире известного адвоката по имени Кристофер Хэй. Последняя строчка в записке Билли гласила: «Кажется, ты служил во Вьетнаме с одним пижоном по имени Хэй? Я не ошибся?»

Во рту у Сива пересохло, голова раскалывалась от боли. Перелет, как он понял, не очень хорошо подействовал на него в его теперешнем состоянии. Пошел в туалет, облегчился, потом плеснул себе в лицо холодной водой. Посмотрелся в зеркало, осторожно потрогал красный рубец на шее.

– Боже, этот гад Транг здорово меня разделал!

Заглатывая таблетку, увидел, как за его отображением в зеркале блеснуло зарево напалма. Хотя три четверти срока он провел там, но не Вьетнам обычно Сив вспоминал, думая о военной службе, а о Камбодже. «Сумеречная зона» – так в шутку называли Камбоджу в те дни, когда американские вспомогательные части порой пересекали границу этой нейтральной страны. Там, позади, пограничный столб. Ты только что проник в...Камбоджу.

Он выбрался из крохотного помещения туалета с поспешностью, словно почувствовал приступ клаустрофобии, слыша свое собственное дыхание, напоминающее ему взбесившиеся дедовские часы. Втиснулся в свое сидение третьего класса, завидуя пассажирам, летящим вторым, а, тем более, первым классом. Тем, кто при деньгах. А полицейские, как говорится, богаты не деньгами, а сознанием того, что служат закону.

И, в конце концов, стоила ли игра свеч? На службе он или нет, а в мире преспокойно все идет своим чередом. Никто на работе, наверно, даже не заметит, что он отбыл во Францию. От грустных мыслей он отвернулся к иллюминатору и уставился сквозь плексиглас в пустоту – серую, холодную и такую далекую от всего на свете.

Он всегда считал, что Закон – прежде всего: прежде личных пристрастий, даже прежде семьи. Внезапная смерть Дома столкнула его лицом к лицу с его упорядоченным, подчиненным Закону миром. Теперь, когда Дома с ним больше не было, он обнаружил, что все больше отдаляется от его монотонных ежедневных трудов, предпринимаемых ради того, чтобы Закон торжествовал хотя бы на крошечном участке планеты.

Понятие «закон» казалось теперь более абстрактным Сиву. Оно сжалось до жалких размеров, которые были присущи этому понятию во время войны. Закон не спас жизни Доминику. Более того, Доминик погиб, а Закон словно упивается своей инертностью.

Закон стал громоздкой, бесполезной недвижимостью, вот чем! Хуже, чем бесполезной, – обременительной.

Он вернулся к отчету Билла Мэйса. Кое-что в нем притянуло его внимание, как магнитом. Кристофер Хэй несколько дней назад покинул страну, чтобы привезти тело своего брата Терри, умершего в городке под названием Турет-сюр-Луп. Он не указал причины смерти брата, но дал адрес, по которому его можно найти в случае необходимости. И, что самое интересное, это в том же городе, который указан на записке, данной Аль Декордиа Доминику. Адрес Сутан Сирик, ниже ее имя, а еще ниже – приписка рукой Дома: Спасен?

У Сива голова кругом пошла от этих совпадений. Терри Хэй, с которым он служил во Вьетнаме, умирает примерно в то же самое время, как в Америке убивают Доминика. Он умирает во Франции, и его брат Кристофер едет за телом Терри и собирается остановиться в отеле «Негреско» в Ницце. Дом и Декордиа убиты вьетнамцем по имени Транг, который также делал попытку убить и Сива.

Какой смертью умер Терри Хэй? Погиб в автокатастрофе? От сердечного приступа? Свалился со скалы? Или убит? Может, и его пришил Транг? И если это так, то за что?

Что здесь вообще творится, черт побери?!

Сив закашлялся и сплюнул кровью в носовой платок, на мгновение закрыл глаза от сильных ударов в голове. Вспомнил Терри Хэя, странного, погруженного в себя человека, трудно сходившегося с людьми, крутого парня, когда в этом была необходимость. Тем не менее, Сив уважал его и всегда чувствовал к нему симпатию. Жаль, что и его уже нет на свете. Интересно, каков его брат, Кристофер? Сив открыл глаза и, призвав на помощь все свои внутренние силы, начал читать отчет по делу нападения на Аликс Лэйн с самого начала.

Есть ли еще какая-то причина, что имя Кристофера Хэя ему знакомо? И тут он вспомнил. Так и есть. Точно. Они с Аликс Лэйн были главными антагонистами по делу Маркуса Гейбла. У них в участке было много домыслов и споров по поводу того, виновен или не виновен Маркус Гейбл. Фактически, в последние недели процесса они ни о чем другом и не говорили.

Сив вспомнил, что Кристофер Хэй постоянно акцентировал, что Гейбл был ветераном Вьетнамской войны, хотя потенциально этот факт мог обернуться против его подзащитного. И еще: почему Аликс Лэйн не раскрутила эту тему, указав на то, что человек, научившийся убивать на войне, знает сотни способов, как лишить человека жизни? Впрочем, это было рискованно делать. Гейбл ведь не просто ветеран, а еще и герой впридачу, увешанный медалями до йинь-янь. Кто знает, сколько среди присяжных заседателей вьетнамских ветеранов?

Сив оторвался от бумаг и уставился в иллюминатор, чтобы дать глазам отдохнуть. Транг. Во Вьетнаме. Сива преследовало лицо Транга. И Вергилий рядом. Между этими двумя людьми были крепкие связи. Возможно, и сейчас поддерживаются. Транг и Вергилий.

Закрыв снова глаза. Сив увидел танцующих апсара,огромные каменные лица Будды и Вишну: там, в пуповине мироздания, индуизм и буддизм слились. Ощутил запах кардамона, щедро приправленных специями овощей, почувствовал вновь страх, как бы их не окружили Красные Кхмеры и не помешали им довести до конца их странное задание, выполнять которое они начали.

Задание Вергилия. Всегда на заднем плане любого задания маячила фигура Вергилия, дающего указания.

Он решил позвонить Диане, как только приземлится, и попросить ее посмотреть военный послужной список Вергилия. Его подлинное имя было Арнольд Тотс. Сив в те годы был в душе детективом, и он докопался до этого, хотя Вергилий об этом, по видимому, так и не узнал.

Сив подумал, что превращается в параноика, видя в каждой тени заговорщика. Ну и ладно! Диана уже намекала, что я свихнулся.

"Ты ломаешь все правила, уважать которые всегда учил меня,сказала она. Не ломаю,ответил он – и имел на это основание. Только сгибаю немного, чтобы ими удобнее было пользоваться.Но он видел взгляд ее глаз и слышал ее невысказанное замечание: А какая разница между тем и другим?"

—Но Господи Иисусе, ведь это о Доме мы говорим! – подумал Сив. О моем брат. Если я не позабочусь о том, чтобы с ним обошлись по закону, то кто позаботится?

* * *

Крис открыл глаза. Над ним колыхались переплетенные ветки оливкового дерева. Рядом с ним было теплое тело Сутан. Воздух вокруг них прямо-таки потяжелел от запаха секса. Но лето и солнечный свет все еще были с ними, едкие и уютные, как дым костра.

– Вот что происходит, – изрек он, – когда занимаешься любовью с женщиной, которую не надеялся больше увидеть.

– И что же?

– Это как сон. Будто ничего этого не было. И будто все это плод твоего воображения, что все это случилось в твоей душе, а тело вовсе не участвовало.

Она провела рукой по его потной груди.

– И от моей руки тоже исходит ощущение духовности?

– От нее исходит ощущение лета и дыма костра, – ответил он, оглядывая мирный пейзаж. Кроме того, у него было ощущение, что он преодолел чудовищное расстояние, чтобы добраться сюда, куда большее, чем четыре тысячи миль, отделяющие Вене от Нью-Йорка.

Она повернулась к нему лицом, поцеловала в губы.

– Никогда не думала, что увижу тебя снова. Затем, откинувшись назад, заметила в его глазах «думающее» выражение. – О чем это ты?

– О Лесе Мечей, – ответил Крис. – Существует ли он на самом деле? За ним Терри гонялся всю жизнь. Зачем? Неужели для того, чтобы, как ты говоришь, получить власть над опиумными баронами Шана? Насколько я наслышан о ситуации там, в такое верится с трудом. Во-первых, для того, чтобы повелевать ими, надо их прежде сплотить. И я не думаю, что есть такая сила на земле, которая была бы в состоянии сделать это.

– Тогда, я думаю, пришло время рассказать тебе еще кое-что о Лесе Мечей, – сказала Сутан, начиная одеваться. Она поняла, что идиллия кончилась, во всяком случае, пока. Надо вернуться к делам и попытаться все-таки выяснить, что было на уме Терри и за что его убили. – Лес Мечей – старинный талисман, дающий его обладателю поистине неограниченную силу.

– Согласно легенде, Лес Мечей был изготовлен монахом-ренегатом по имени Махагири много столетий назад. Это был аскет, который написал «Муи Пуан», сборник религиозных текстов. Сборник настолько, как выражаются современные политики, ревизионистский, что книга была немедленно запрещена.

– Другие теравадан-буддистские монахи подвергли Махагири остракизму. Написав «Муи Пуан», представляющую собой новую интерпретацию учения Будды, он провозгласил себя Бодхисаттвой,то есть Буддой будущего. Этого правоверные буддисты потерпеть не могли.

– Говорят, что для монаха изгнание – самый тяжелый вид наказания. В безлюдных, обледеневших горах, где Махагири обрел себе приют, он заключил союз с Равана, главным демоном в нашей мифологии. Долго Равана искал путей, как подорвать учение Будды. В Махагири он, кажется, его нашел.