Текст книги "Французский поцелуй"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц)

* * *

Крису, забывшемуся коротким, тревожным сном на борту авиалайнера кампании «Пан-Ам», снились тени. Он мчался по залитой солнцем сельской местности где-то во Франции. Улыбающаяся Аликс рядом с ним, не отстает. Ее легонькая, складная фигурка согнулась над велосипедным рулем и так и излучает сексуальность.

Солнечные лучи, прорезая листву платанов, растущих по обе стороны дороги, время от времени ярко освещают ее лицо, которое как бы выныривает из тени в свет.

Она улыбается. Он видит ее ровные белые зубки, а потом тень вновь закрывает ее лицо. И тут Крис чувствует какой-то толчок в грудь, будто невидимой руки необычайной силы. Он отбрасывает его в сторону, и велосипед его теряет устойчивость на какое-то мгновение. Потом он выравнивается, но Аликс уже умчалась далеко вперед.

Крис кричит ей вслед, но ветер возвращает ему его слова. Втянув голову в плечи, он разгоняет велосипед, чтобы догнать ее, крутя педали с такой силой, что ноги начинают болеть. Чем сильнее они болят, тем отчаяннее он крутит педали. Но чем быстрее он мчится, тем дальше Аликс, уменьшившаяся уже почти в точку на горизонте.

Но он не сдается, тем не менее, а только удваивает свои усилия. И, наконец, он подкатывает к ней и видит, что она вместе со своим великом лежит на обочине дороги, пригвожденная гигантским веером к земле, влажной и темной от ее крови.

Он проснулся, вздрогнув, когда самолет коснулся посадочной полосы. Заморгал, облизал сухие губы, вспоминая сон, их гонку на велосипедах. Неприятно кольнула мысль, что Аликс лежит в больнице в Нью-Йорке, совершенно беспомощная, а он оставил ее.

За стеклом иллюминатора была Ницца, обрамленная синими горами, подернутыми дымкой, как на полотне импрессиониста. В здании аэропорта обнаружилось, что авиакомпания потеряла его багаж. Пришлось заполнять соответствующие требования, что он сделал, скрепя сердце: ничего ценного в его чемодане не было. Только время теряется зря.

Сутан он увидел на площадке для встречающих. Она всматривалась в лица пассажиров, сходящих с борта самолета. Так вот она какая: подружка Терри. Что-то это никак не укладывалось в его голове, как он ни старался.

Она была еще более красивой, чем тот образ, что хранился в его памяти. Время подчеркнуло экзотику ее черт, частично кхмерских, частично французских. Увидав его, она сняла темные очки.

На ней была блузка темно-зеленых, лазоревых и розовато-лиловых тонов, черные облегающие брючки, коротенькие сапожки того же цвета. Ее длинные, невероятно красивые ноги по-прежнему казались позаимствованными у какой-нибудь un petit rat, юной балерины из Парижской Оперы.

Крис заглянул в ее карие глаза, в которых плавали зелененькие точки, и произнес ее имя внезапно дрогнувшим голосом.

– Сутан!

– Привет, Крис!

Как все это прозаично! Совсем не так, как он представлял себе эту встречу в воображении. А теперь-то что делать? Просто улыбнуться друг другу? Обняться? Все так чертовски неудобно!

Она расцеловала его в обе щеки. Когда они шли к ее машине, она обернулась к нему.

– Это путешествие, конечно, не может быть для тебя приятным, но я попытаюсь сделать его для тебя хоть чуточку менее мучительным.

У Криса вертелось на языке спросить, как она собирается сделать это, но он промолчал. За время перелета он ничего не ел, потом этот сон урывками. Проснулся совершенно не отдохнувшим. Ощущение прескверное.

– Сейчас, – сказал он, – щурясь от яркого солнца, – я бы не прочь принять душ.

– Это нетрудно организовать, – сказала Сутан. Потом показала жестом на машину. – Береги коленки, когда садиться будешь. В этих спортивных машинах всегда некуда ноги девать.

Это была «Альфа Спайдер» медвяного цвета с белыми кожаными сидениями. Брезентовый верх был опущен, и ветер, даже когда она разогнала машину с приличной скоростью, был нежен, как шепот.

Ницца, вся белая и оранжевая, взбиралась с грацией танцора вверх по склонам холмов, спускавшихся к лазурному Средиземному морю. Сюда, мрачно подумал Крис, приезжать на медовый месяц или с любовницей, а не для того, чтобы забрать тело убитого брата.

Сейчас доберемся до дома, там душ и примешь, – сказала Сутан.

– До дома? Не до моего отеля?

– Я взяла на себя смелость ликвидировать твою бронь, – сообщила Сутан. – Решила, что тебе будет удобнее у меня.

Крис на это ничего не возразил, и она приняла его молчание за согласие.

– Я подумала, что тебе захочется побыть с... вещами Терри.

– С чем, с чем?

– Ну, с тем, что осталось после него: фотографии, письма...

– Мы никогда не писали друг другу, – сказал Крис, сам удивляясь, как он до сих пор может злиться на Терри за это.

Она повернулась и посмотрела на него.

– Да, ты мне говорил. Но разве тебе не любопытно взглянуть на разные памятные вещицы, что он хранил, вероятно, потому, что они были для него важными?

Крис откинулся на подголовник сидения. Что мне действительно любопытно, подумал он, так это то, какие у тебя чувства по поводу того, что ты спала с двумя братьями.

– Честно говоря, не знаю. Я даже не представляю пока, каким образом смерть Терри изменит мою жизнь. Я даже не знаю, изменит ли вообще.

– Тогда я могу сообщить тебе приятную новость, – сказала Сутан, прибавляя скорости после того, как они вышли из-за поворота. – Она уже изменила. Ты ведь здесь, не так ли?

Крис повернулся к ней. Ее высокие скулы были слегка подрумянены, иссиня-черные волосы заплетены в замысловатую косу.

– Скажи мне, – спросил он, – сколько у тебя уходит времени на то, чтобы так уложить волосы? Сутан засмеялась. – Больше часа.

– Результат стоит трудов.

Она кивнула, улыбаясь.

– Спасибо.

Крис помнил Сутан как человека доброго, веселого, открытого. Ничего в ней не было враждебного, как, например, в Терри. Терри всегда воплощал для него враждебную силу.

И дом Терри оказался совсем не таким, каким он ожидал его увидеть; светлая квартира с высокими потолками, выходящая окнами на бульвар Виктора Гюго, с его сочной зеленью платанов и яркими цветами на клумбах. Мебель была мягкая, менее мужественная, не такая, на которой, по его мнению, Терри должен был чувствовать себя комфортно. Тем не менее, Терри здесь был, по-видимому, счастлив.

– Ты любила моего брата? – спросил Крис, принимая из рук Сутан большой бокал минеральной воды.

– Ты хочешь принять свой душ?

– А нужно ли? – Она посмотрела на него молча, и ему стало стыдно. – Извини, – пробормотал он, ставя на стол запотевший бокал. – Ты права. От меня, наверно, изрядно попахивает.

Он пошел в ванную, стянул с себя одежду. Теперь, у него в руках, она выглядела и пахла, как одежда, продающаяся кучей на барахолке. Он отнес ее в комнату, которая будет здесь служить ему спальней, бросил на кровать. Комната пробудила в нем целый рой мыслей и вопросов. Он огляделся вокруг. Как эта комната использовалась, когда Терри был жив. Когда Терри был жив.

Он вернулся в ванную, включил душ, встал под сильную струю воды. Медэксперты, полиция, наводнившие его квартиру, вопросы, вспышки осветительных ламп, будто Аликс была кинозвездой или какой-то иной знаменитостью. Крису хотелось только одного: ехать с ней в больницу, а ему приходилось вновь и вновь повторять свои показания, потому что в них были детали, вызвавшие сомнение у полиции: что он имеет в виду, говоря, что на нее напал человек с веером? Ну и прочие недоуменные вопросы, исходящие от людей, не желающих слушать о том, что не может вместить приземленная философия.

Намыливая тело, он обратил внимание на то, какой сухой и рыхлой кажется его кожа. Будто кто-то пытался освежевать его живьем. Показания записали, потом еще вопросы. Эксперты-криминалисты ползали по окровавленному ковру, как будто пародировали агентов ЦРУ, как их изображают в фильмах. Детектив – высокий негр со шрамом на подбородке – записал адрес и номер телефона отеля «Негреско» в Ницце, где Крис собирался остановиться. Записал и номер рейса, и всякую прочую полезную информацию. Так сколько вы планируете находиться вне страны?

Крис начал отвечать на вопросы сам, а потом к нему присоединился Макс Стейнер: иногда даже юристам требуется помощь юристов. Он отвечал на вопросы голосом, отупевшим от шока и боли, уставившись на шрам, украшающий подбородок детектива, – немного сероватый, немного розоватый, разжижающий шоколадный цвет кожи до цвета кофе со сливками.

Этот штрих действовал на него странным образом успокаивающе, как небольшой дождик, стучащий по крыше ночью, капающий со стрех: что-то, из чего в одиночестве можно черпать утешение.

В конце концов, они поблагодарили его и откланялись. Все-таки он не мог рассматриваться в качестве подозреваемого. Всего-навсего свидетель, правда, по делу весьма темному и зловещему.

Крис говорил, что надо позаботиться о Дэнни, сынишке Аликс, и детектив – другой, белый с красными, слезящимися глазами, успокоил его, что, мол, не беспокойся, приятель, все здесь заметано. Когда они удалились, Крис вместе с Максом съездили в Вест-Сайд за Дэнни и привезли его в больницу, где в палате скорой помощи находилась Аликс. Их там заверили, что беспокоиться нечего. Господи, да в наши дни не такие чудеса делают – почитайте только газеты. Даст Бог, и все у нее обойдется...

Но Крис не ушел до тех пор, пока сам не поговорил с хирургом, который проводил операцию. Тот сообщил ему, что ее жизнь теперь вне опасности, хотя положение по-прежнему серьезное. Чудо, что она вообще осталась жива, сэр, но у нее характер бойца, она выдюжит. Может, немного погодя придется подправить шею с помощью пластической хирургии. Она необычайно везуча.

Но навестить ее можно будет не раньше, чем дня через три, сказал хирург. Крис препоручил Дэна заботам Макса и, как это ни печально, должен был улетать. Приготовлениям по части транспортировки тела Терри на родину отбой, к сожалению, не дашь.

Мыло и губка, в конце концов, победили грязь и пот путешествия и кошмаров. Уже собираясь выходить, Крис увидел тень за занавеской душа. Он смыл мыльную пену с глаз, раздвинул занавеску.

Там стояла Сутан, держа в руках одежду, которую он бросил на кровать.

– Здесь как в горах, – сказала она, глядя прямо на него. – Твои вопросы, мои ответы полны подголосков горного эхо. – Она уже повернулась, чтобы уходить, потом вновь остановилась. – Отвечая на твой вопрос, должна сказать, что я очень любила Терри. – Она потупилась, потом вновь подняла глаза. – Но сейчас мне кажется, что это не имеет никакого значения. По-видимому, я совсем его не знала.

Вода падала ему на плечи, вода смывала с него грязь и пот и уносила все это в водосток вместе с его прошлой жизнью.

– Я отнесу твое белье в чистку, – сказала Сутан. – Когда ты подсохнешь, мы с тобой немного перекусим. Ты какое вино предпочитаешь: красное или белое?

– Белое, – ответил он. Потому что красное сейчас слишком уж напоминает кровь, добавил он про себя.

Выйдя из ванной, он увидел приготовленное для него свежее белье: рубашку и брюки. Они лежали на его кровати. Облачился в них, не в силах побороть неприятное ощущение, вызванное мыслью, что это была, по-видимому, одежда Терри.

На туалетном столике стояло зеркало. Он нашел щетку, пригладил волосы. Потом заметил нож и положил щетку.

Он взял его в руки, ощутив шероховатость рукоятки, сделанной из рога оленя. И вновь улетел памятью в то далекое утро Рождества Христова, в тот заснеженный лес. Рука Терри, поймавшая его руку, заставляющая нажать на курок его нового ружья. Сухой звук выстрела, от которого, казалось, задрожали голые сучья над их головами. Благородный зверь, падающий на колени, вздрагивая боками. Его хриплое дыхание, вырывающееся из горла, глаза, полные боли, беспомощное выражение в них, когда это грузное тело опрокинулось на землю.

И следующее Рождество. Терри подарил ему тогда этот нож с четырехдюймовым лезвием, рукоятка которого была сделана из рога того оленя. Крис, конечно, швырнул этот подарок прямо в лицо брату, как только понял, что это такое.

И вот теперь Терри уже нет в живых, и Крис в его квартире в Ницце крутит в руке этот нож, как будто это какой-то странный предмет, найденный во время раскопок, к которому у него нет никакого ключа. Он вытер глаза. Что вызвало эти слезы: сам факт существования этого ножа или то, что Терри хранил его все эти годы?

Осознание того, что нож этот кое-что значил для Терри, и не был, очевидно, просто грубой шуткой, за которую принял его тогда Крис, а, напротив, был своего рода умилостивительной жертвой, глубоко его тронуло.

Этот нож сказал ему о брате больше, чем целый том апологий. Сжав нож в руке, он попытался представить себе, что рядом с ним сейчас стоит Терри. Он уставился в зеркало, с невероятной силой ощутив свое одиночество в этой чужой комнате, в этой чужой стране.

Постояв так немного, он опустил нож к себе в карман. Сутан сидела на диванчике. Вино, сыр и свежие фрукты стояли на столике для коктейлей. Она смотрела на фотографию. Когда он опустился рядом с ней, она подала ее ему. Это был снимок, запечатлевший их с Терри в ресторане «Сафари».

– Это его самая последняя фотография, – пояснила Сутан. – Сделана всего неделю назад.

Он совсем не изменился, подумал Крис. Выглядит точь в точь таким, каким был в день окончания колледжа. Но затем, приглядевшись, он заметил в глазах брата что-то темное и, пожалуй, болезненное.

С испугом он понял, что видит Вьетнам или, точнее, то, что Вьетнам сделал с Терри. Подобно тому, как металл, окунаемый в кислоту, становится другим, так и новый, совершенно другой Терри вышел из того жуткого нравственного испытания. Крис вспомнил, с каким жаром Маркус Гейбл говорил, Как можно было быть там, в той вонючей адской дыре, и не перемениться? Там был только один способ не перемениться – быть убитым.

– Крис?

К собственному удивлению он обнаружил, что ему трудно оторвать взгляд от фотографии. Как к какому-то талисману, его рука потянулась к ножу, лежащему в его кармане, и потрогала его шершавую рукоятку.

– Что с тобой, Крис?

– Просто задумался, – ответил он, опускаясь на диван. – Как жаль, что Терри нельзя вернуть, даже на один час.

– А что бы ты сказал ему?

Крис закрыл глаза.

– Знаешь, это так странно. Всю дорогу сюда я задавался этим вопросом. Очень о многом хотелось бы ему сказать, о чем раньше я просто не мог... Но сейчас мне кажется, что я ничего бы ему так и не сказал. – Он открыл глаза, взглянул на нее. – Но что бы мне хотелось – действительно хотелось – так это услышать его речь. Я хочу понять его. И особенно я хочу узнать, что с ним произошло во Вьетнаме.

Сутан встала и, пройдя через комнату, остановилась у окна, всматриваясь очень внимательно сквозь занавески на бульвар Виктора Гюго.

– Скажи мне, – спросила она, не отрывая глаз от окна, – ты проходил какие-нибудь курсы самообороны?

– Шестимесячные курсы айкидо сразу же после окончания университета, – ответил он. – Я думал, это будет интересно, но оказалось, что это искусство требует больше труда, чем мне хотелось в него вкладывать. Да и времени совсем не было. А что?

Она все не отрывала глаз от улицы.

– Частично я могу организовать то, что ты хочешь, – сказала она. – Я познакомлю тебя со своим кузеном Муном. Они воевали вместе. Он расскажет тебе об этом периоде в жизни твоего брата. – Она повернулась к нему. – Если ты действительно этого хочешь.

Крис опять посмотрел на фото, как будто желая усилием воли оживить изображение.

– Хочу, – подтвердил он. – Хочу хоть немного загладить грех равнодушия к брату, когда он был жив. Это мой последний шанс.

– Ты уверен? – Она уже снова сидела рядом с ним. – Могут выявиться, так сказать, глубины, в которые лучше не нырять.

– Что ты хочешь этим сказать?

Сутан показала ему открытку, которую Терри ему написал, но так и не отправил, потом рассказала ему о иезуите, который следил за ней, и о том, что он ей сообщил во время допроса с пристрастием, включая и информацию относительно Леса Мечей. – Если у Терри был Преддверие Ночи и если он пытался собрать у себя весь комплект Леса Мечей, то это значит, что он каким-то образом связан с торговлей опиумом, переправляемом в Европу и Америку из плато Шан в Бирме. В том регионе Лес Мечей означает неограниченную власть, потому что каждый опиумный барон слепо последует в самый ад за тем, кто обладает этим талисманом.

– Невероятно, – ахнул он, пораженный. – Чтоб Терри был вовлечен в торговлю наркотиками...

– Крис, – Сутан положила ему руку на колено, – Вьетнам буквально захлебывался в наркотиках в то время, когда Терри там был.

– Да, но...

– И ты ведь сам сказал, что практически не знал брата.

Крис смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

– Ты любила его. И как ты можешь после этого верить такой чепухе? Я имею в виду торговлю наркотиками. Это ни в какие ворота не лезет. Я не могу – я не хочу – верить в это. И, честно говоря, удивлен, что ты веришь.

Лицо Сутан потемнело. Будто оно абсорбировало в себя его гнев. Теперь на нем проступило горе, бессонные ночи и беспросветное отчаяние.

– Я любила его, – тихо сказала она. – Но, кажется, совсем его не знала.

– Но черт побери, где же твоя вера?

– Вера умирает в свете неопровержимых улик.

– Каких улик? То, что мой брат держал у себя тот меч...

– Кинжал.

– Не важно. Кто может знать, что он собирался с ним делать? А ты веришь, как божественному откровению, словам того сомнительного типа, уверяющего, что Терри собирался продать этот кинжал его боссу! Куда логичнее предположить, что они знали о том, что он был у Терри, и теперь пытаются таким образом заполучить его, да еще и даром. Все это может быть липой. Я знать ничего не желаю про этот мистический трехлезвиевый меч, которого, может, и в природе-то нет. Но я хочу, черт побери, добраться до истины относительно смерти моего брата.

– Каковы твои чувства к нему: любовь, ненависть? – спросила вдруг Сутан. – Целых десять лет вы не поддерживали с ним никаких отношений. Ты о нем абсолютно ничего не знал, ты не знал даже наверняка, жив он или мертв.

– Ему было наплевать на меня.

– Неправда. Он следил за твоей карьерой. Знал все случаи, с какими ты сталкивался в своей практике.

– Такое вряд ли возможно, – возразил Крис. А она потянулась рукой к одному из ящиков стола и вытащила его.

– А это что такое? – спросила она.

Он пошелестел газетными вырезками, которые Сутан сунула ему в руки, но ему не было нужды рассматривать их. Он их прекрасно знал. Это были отчеты о процессах, в которых он выступал в качестве адвоката.

Крис едва сдержал слезы, подступившие к глазам. Он был поражен, тронут до глубины души.

– Я не знал, – только и мог сказать он.

– Теперь ты понимаешь, надеюсь, почему он называет тебя в этой открытке le monstre sacre, сверхзвездой? – Сутан закрыла на мгновение глаза и тихонько покачивалась, как на лодочке. Потом тихим голосом подвела резюме. – Теперь мы понимаем друг друга. Мы оба очень любили Терри, и этого никто из нас не может сбросить со счетов. Но надо также уметь смотреть фактам в лицо... Конечно, мне и в голову не приходило верить на слово всякому проходимцу. Но я рассказала об этом Муну. И я видела выражение его лица. И слышала, что он сказал.

– И что же он сказал?

– Меня озадачило не столько то, что он сказал, а, скорее, что он не сказал, – ответила Сутан. – Я подозреваю, что он знает о том, что Терри замышлял, куда больше, чем он счел нужным сообщить мне.

– Может быть, он это скажет мне. Я все-таки его брат.

– Ты не знаешь Муна, – сказала Сутан. – Он тверже камня. Он никогда не скажет тебе того, чего не хочет.

– Тогда мне ничего не остается делать, как постараться сделать так, чтобы ему это захотелось сделать.

* * *

За чашкой китайского чая, божественно густого и душистого, они перешли к делу.

– Я приготовил для тебя пятьдесят кило Номер Четвертого, – сообщил Адмирал Джумбо. – Сам проследил за тем, как его выпаривали.

– Пятьдесят кило? – озадаченно протянул Мун. – Вы обычно оставляете нам сто.

– Очень неудачная весна: слишком холодно и слишком сухо для мака.

– Но ведь, наверно, ваши фермеры всегда сумеют выжать максимум даже при самой неподходящей погоде.

– Да что ты! – Адмирал Джумбо даже глаза закатил в расстройстве чувств. – Нет на свете ленивее фермера, чем те, что культивируют мак на плато Шан! Извини, мой друг, но ничего здесь не попишешь.

Ма Варада, красивая девушка, которая сервировала для них чай, налила еще по чашке. Она уже прижилась в доме Адмирала Джумбо и была таким же непременным атрибутом дома, каким раньше была Ма Линг. – А как поживает наш друг Терри Хэй? – осведомился Адмирал Джумбо. Крошечная чашечка смешно выглядела в его огромной лапе.

– Терри уже нет с нами, – ответил Мун. – Убит. Чашечка в руке Адмирала Джумбо не дрогнула. Глаза за этой чашечкой не моргнули: как были, так и остались темными и загадочными, как у прожженной кокетки. Только его толстые губы округлились в букву О, выражая удивление и даже шок.

– Но это, должно быть, для тебя ужасный удар. Ну и что же ты теперь будешь делать?

– Не знаю, – ответил Мун, решивший быть поосторожнее с опиумным бароном. Не больно-то он поверил в старушечье клохтание Адмирала Джумбо после того, как он, фактически, выдернул из-под него коврик партнерства. Пятьдесят кило вместо обычных ста. Может, погодные условия и не очень благоприятны, но Мун прекрасно знал, в какой строгости держит своих фермеров Адмирал Джумбо. И, интересно, откуда взялась эта штучка из первоклассного жадеита, что украшает баронскую шею? Его рыночная стоимость не меньше четверти миллиона долларов. Наверное, презент. Только от кого? Камень очень редкой окраски, такие обычно ходят в этом регионе в качестве взятки. Внезапно Муну пришло на ум, что Адмирал Джумбо мог переметнуться в стан врагов. Почему? Не исключено, что за то время, как Мун отсутствовал на плато Шан, здесь что-то могло произойти.

– Так что это даже хорошо, что у меня для тебя только пятьдесят кило, а? – говорил между тем Адмирал Джумбо. – Пожалуй, без Терри содержание путепровода будет слишком накладным? Как-никак, а м-р Хэй большинство контактных проводков держал в своих руках. – Адмирал Джумбо сам себе глубокомысленно кивал головою во время этой речи, подобно слишком упитанному Будде. – Может, тебе следует поискать себе другого поставщика? Да и у меня для тебя могло бы найтись дело, сопряженное с, так сказать, меньшим риском. Я бы на твоем месте обдумал это предложение.

Соболезнования, вежливый треп, – все это, конечно, маскарад. А не знал ли Адмирал Джумбо о смерти Терри еще до сообщения об этом Муна? Это вопрос первоочередной важности, но на него мог ответить только Могок. Ну а пока аудиенция должна идти своим чередом. Чем больше Адмирал Джумбо болтает, тем больше он может выболтать.

– Очень печально, что с Терри Хэем такое случилось, – сказал он, внимательно глядя на Муна. – И ты не знаешь, кто его убил?

Теперь перед Муном возникла весьма сложная дилемма. Его ответ сейчас покажет, предпочитает ли он снять с себя ответственность перед Терри и сдаться, или же он повернется лицом к опасности, угрожающей их совместному с Терри детищу и голубой мечте Терри? А может он также и ничего не сказать, а просто подняться и уйти отсюда, чтобы никогда не возвращаться. И поставить точку на всем. На всем ли? И Мун решил идти напропалую. Терри был его другом. Они доверяли друг другу так, как даже братья не доверяют. Такова, знать, его карма.

– Возможно.

– Ну, ну, не надо со мной скрытничать, – сказал Адмирал Джумбо тоном доброго дядюшки. – Скажи мне их имена. В конце концов, Терри Хэй был и моим другом.

– Я знаю, кто убил моего друга, – сказал Мун. – Их можно уже считать покойниками, хотя они об этом, возможно, пока не догадываются.

Адмирал Джумбо слегка приподнял брови. Затем широкая улыбка покрыла морщинами его толстое лицо, он поставил чашечку на стол и даже всплеснул руками от избытка эмоций.

– Ну и сукин же ты сын, Мун! – воскликнул он. – Послушай, у меня есть деловое предложение. Я посылаю с тобой нескольких моих людей. Они едут с тобой в Европу, помогают отомстить за смерть твоего друга, а потом вместе с тобой возвращаются сюда. Я пристраиваю тебя на какое-нибудь новое дело, ты начинаешь здесь новую жизнь. А? Для друга я на все готов. Мы ведь с тобой как братья. Соглашайся! Мы с тобой всегда мыслили одинаково.

Не спуская с опиумного барона тяжелого взгляда, Мун ответил:

– Это верно. Мы никогда не забываем своих друзей – и своих врагов.

* * *

Не без колебаний и опасений Сив выпускал на волю Дракона. Он потратил столько времени и сил, засаживая его за решетку, столько людей погибло ради этого, что ему пришлось стиснуть зубы, когда он подписывал бумаги по условному освобождению Питера Чана из-под стражи – под его персональную ответственность.

А потом еще Диана. Она так яростно протестовала против того, чтобы выпускать Чана из участка по какой-либо причине, указывая на принципиальную неверность такого решения, не говоря уж о том, что оно представляет потенциальную угрозу для самого Сива.

– Хотя бы возьми с собой группу поддержки, – попросила она, видя, что все ее доводы не убедили его. Сив покачал головой. – Дракон настаивает на том, чтобы шли только он и я.

– Это ловушка, босс, неужели не ясно?

– С кем он мог связаться, сидя у нас в камере? Ни с кем не мог, – возразил Сив. – Он у нас на крючке и никуда не денется. Он понимает, что его песенка спета, но, поскольку думает, что потянет за собой сестру, если не поможет нам, то будет вести себя, как дрессированная свинка. Для китайца семья – дело святое. Он ничего не сделает такого, что могло бы повредить ей.

– Как можно надеяться на это? – с горечью воскликнула Диана. – И ты прекрасно знаешь, что ломаешь все правила, уважать которые всегда учил меня.

– Не ломаю, – сказал он с широкой улыбкой. – Только сгибаю немного, чтобы ими удобнее было пользоваться.

Глядя ему вслед, когда он уходил вслед за Драконом, Диана думала, знает ли он сам, как изменился. Со дня убийства его брата, на него как будто что-то нашло. Как будто это не тот самый Сив Гуарда, которого она знала столько лет. Что с ним такое случилось? Какие невидимые для других письмена он прочел на месте преступления? Ей это было совершенно непонятно, и это пугало ее.

В течение всего того времени, как она знала его, Сив был тверд, как скала, по вопросам Закона. А Закон, насколько Диана понимала, непреложен. Что произойдет с ее понятиями о правде и неправде, если Закон будет нарушаться – гнуться, как уверяет ее Сив, но не ломаться?

Диане хотелось побежать следом за ним, остановить его, встряхнуть хорошенько, чтобы в нем хоть какой смысл пробудился. Но как раз в этот момент заработал факс: это пришел материал из полицейского отделения Нью-Ханаана.

Сив догнал Питера Чана у выхода из участка, свел его вниз по каменным ступенькам и усадил в «Бьюик» без опознавательных знаков полиции. И сразу же приковал его наручниками к сидению.

– Разве это так необходимо? – спросил Чан.

– Чтоб без глупостей, – сказал Сив, заводя двигатель. – Думай о сестре и о том, что с ней случится, если будешь пытаться обдурить меня.

Чан прижался затылком к спинке заднего сидения. – Ты получишь то, что тебе надо, – сказал он устало. – Единственное, что я хочу, это чтобы мою сестру оставили в покое.

Он направил Сива вниз по Третьей авеню, пока она не соединилась с Бауэри-стрит. Когда они подъезжали к Сент-Джеймс Плейс, сказал:

– Вот здесь остановись.

Сив вильнул к тротуару, припарковался сразу же за остановкой автобуса, присобачил к ветровому стеклу наклейку: ПОЛИЦИЯ ГОРОДА НЬЮ-ЙОРК. Затем снял с Чана наручники и, когда тот потянулся рукой к дверной ручке, развернул его лицом к себе, показал револьвер в наплечной кобуре, спрятанный под пиджаком.

– Не забывай про это, – сказал он, похлопав по рукоятке оружия. – Я без малейшего колебания вышибу тебе мозги, если вздумаешь попытаться удрать.

Безуспешно попытался прочесть по лицу Чана, что у него на уме. Он понимал, что Дракон знает о том, что Сиву позарез нужен человек, заправляющий наркобизнесом в Чайна-Тауне. Не мог он скрыть от Дракона этой своей слабости, и это теперь тревожило Сива. Чан был человеком, который зарабатывал себе на жизнь – и неплохо зарабатывал – на слабостях других людей. Сейчас Сив пытался понять, каким образом Дракон попытается воспользоваться его слабостью.

Они пересекли авеню, прошли через торговые ряды, провонявшие рыбой и звездчатым анисом, вынырнули на Элизабет-стрит. Чан провел его прямо на Байард, затем свернул налево – на Мотт, а потом еще раз налево – на Пелл-стрит, как раз недалеко от церкви Преображения Господня.

Внизу Дойерс-стрит, коротенькой и странной улицы, переломленной посередке под тупым углом, Сив остановил Чана.

– Какого черта ты водишь меня кругами? Мы могли пройти сюда по прямой, с Бауэри.

– Это верно, – согласился Дракон. – Но тогда бы я не знал, следят за мной или нет. Во время нашей прогулки у меня было полно времени, чтобы оглядеться, почувствовать атмосферу вокруг. Кто знает, может, за нами следят? Тут в Чайна-Тауне кругом глаза и уши. Теперь мы можем идти куда надо. Ну как, удовлетворен?

Сив в упор смотрел в лицо Дракона, но не мог определить, говорит ли тот правду или же ведет какую-то скрытую игру. Еще раз подумал о том, насколько уязвима его позиция, и чертыхнулся про себя, проклиная судьбу, связавшую его с этим опасным и непредсказуемым субъектом.

Скрепя сердце, он кивнул, и Чан повел его дальше по изогнутой улице. Подойдя вплотную к невыразимо грязному дому из бурого кирпича, в полуподвальном помещении которого разместился зачуханный ресторанишко, остановился.

Они вошли сквозь узкую дверь, поднялись по крутой, замызганной лестнице. На площадке верхнего этажа Дракон остановился. Сив прислушался, но ничего не услыхал, кроме звука капающей воды, доносящегося сквозь тонкие стены из одной из квартир. Не было ни звуков работающего телевизора, ни детского плача, ни ругани взрослых. Никаких основных звуков человеческого жилища.

– Что...

Чан махнул на него рукой, чтоб не шумел. – Говори тише.

– Что случилось с жильцами? – прошептал Сив. – Куда они подевались?

– Все разъехались, – ответил Чан, тоже шепотом. – Только один остался. – Он показал пальцем на закрытую дверь в противоположном конце обшарпанной лестничной площадки. Он было двинулся по направлению к ней, но Сив потянул его за рукав назад.

– Куда это ты собрался?

– Туда, – ответил Чан.

– Только не один. Со мной.

– Он тебе нужен? Крестный отец Чайна-Тауна?

Сив не ответил, только красноречиво посмотрел на него.

– Очень нужен? – спросил Чан. – Вот сейчас мы и узнаем, насколько нужен.

– Или мы идем вместе, или вообще не идем, – настаивал Сив.