Текст книги "Однокурсники"

Автор книги: Эрик Сигал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

*****

– Нет.

– Да.

– Нет!

Сара Харрисон села, резко выпрямившись, лицо ее пылало.

– Перестань, Тед. Сколько раз в своей жизни ты отказывался заниматься с девушкой любовью?

– Пятая поправка [26]26
  Пятая поправка к Конституции США защищает права граждан в суде, включая отказ свидетельствовать против себя.


[Закрыть], – возразил он.

– Тед, здесь темно, а ты все равно стесняешься до ужаса. Для меня совершенно не важно, со сколькими девицами ты переспал до меня. Я просто хочу, чтобы ты позволил мне вступить в этот клуб.

– Нет, Сара. Мне не кажется правильным делать это на заднем сиденье «шевроле».

– Но я же не возражаю.

– Зато я возражаю, черт побери! Я хочу, чтобы у нас с тобой это случилось где-нибудь в более романтическом месте. Ну, знаешь, например, на берегу реки Чарльз.

– Ты спятил, Тед? Там же холодно! А может, в мотеле «Киркланд»? Я слышала, у них с этим не очень строго.

Тед было встрепенулся, но потом покачал головой.

– Не выйдет, – вздохнул он с сожалением. – Его хозяин – приятель моих родителей.

– Значит, мы опять возвращаемся к нашему славному «шевроле».

– Прошу тебя, Сара, я хочу, чтобы все было иначе. Послушай, в следующую субботу мы сможем поехать в Нью-Гемпшир.

– В Нью-Гемпшир? Ты рассудка лишился? По-твоему, нам придется ездить за сотню миль отсюда всякий раз, когда захочется заняться любовью?

– Нет, нет, нет, – заверил он. – Лишь пока я не найду достойное место. О боже, вот когда я действительно жалею, что не живу в колледже, так это сейчас. Во всяком случае, наши перцы имеют своих женщин у себя в комнатах хотя бы в дневное время.

– Ну, ты не живешь в «хаусе», а я торчу в рэдклиффской общаге, куда мужчин пускают раз в год по обещанию…

– И когда же вам это обещают?

– Не раньше последнего воскресенья следующего месяца.

– Ладно. Подождем.

– И что нам делать до тех пор – принимать холодный душ?

– Не понимаю, почему ты так спешишь, Сара.

– Не понимаю, почему ты не спешишь.

Правду говоря, Тед и сам не понимал, почему перспектива «переспать» с ней вселяет в него такую неуверенность. Он вырос с представлением о том, что любовь и секс имеют отношение к двум совершенно разным типам женщин. И хотя он и его дружки с важным видом гордились своими похождениями в обществе девиц, ублажавших их по-всякому, никто из парней и помыслить не мог, чтобы жениться не на девственнице.

И хотя он не посмел бы признаться в этом даже самому себе, одна мысль смущала его: с чего вдруг «хорошая» девушка вроде Сары Харрисон так стремится заняться с ним любовью. Вот почему он с радостью отложил эту тему до следующего воскресного Дня открытых дверей в ее общежитии. У него еще будет достаточно времени, чтобы привести в соответствие такие противоположные понятия, как чувственность и любовь.

И все же один вопрос не давал ему покоя, и он все искал подходящие слова, чтобы озвучить его как можно мягче.

Сара поняла: его что-то тревожит.

– Эй, что с тобой?

– Не знаю. Просто… мне бы хотелось быть у тебя первым.

– Но это так и есть, Тед. Ты – первый мужчина, которого я действительно полюбила.

*****

– Эндрю… ты сегодня занят? – спросил Тед, заметно нервничая. – Ты можешь уделить мне пять минут после того, как закроешь библиотеку?

– Конечно, Ламброс. Хочешь, спустимся в «Гриль» за парой чизбургеров?

– А? Вообще-то я бы предпочел более тихое место.

– Мы можем взять еду ко мне в комнату.

– Это было бы отлично. Я захватил с собой кое-что особенное – выпить.

– Ну-у, Ламброс, это звучит заманчиво.

В четверть первого ночи Эндрю Элиот разложил два чизбургера на кофейном столике у себя в комнате, а Тед извлек бутылку из своего рюкзака.

– Ты когда-нибудь пробовал рестину? – спросил он. – Это греческий национальный напиток. Принес тебе в подарок.

– С чего вдруг?

Тед склонил к нему голову и пробормотал:

– Вообще-то это вроде взятки. Мне нужна твоя помощь, Энди, очень большая помощь.

Судя по смятению, отразившемуся на лице приятеля, Эндрю был уверен, что тот сейчас попросит у него денег в долг.

– Не знаю, как тебе сказать об этом, – начал Тед, пока Эндрю разливал рестину. – Но независимо от того, согласишься ты или нет, поклянись, что не скажешь об этом ни единой душе.

– Конечно, конечно, будь уверен. А теперь – выкладывай, а то у меня от напряжения сейчас будет сердечный приступ.

– Энди, – смущенно заговорил Тед, – я влюбился…

И снова замолчал.

– О, мои поздравления, – ответил Эндрю, не зная, что еще можно на это сказать.

– Спасибо, но, видишь ли, есть одна проблема.

– Слушай, не тяни, Ламброс. Какая проблема?

– Обещай, что не будешь меня осуждать с этической точки зрения!

– Если честно, я не очень-то разбираюсь в вопросах этики.

Тэд посмотрел на Элиота с облегчением и неожиданно выпалил:

– Слушай, можно, я буду занимать твою комнату пару раз в неделю после обеда?

– И это все? Вот из-за чего у тебя разжижение мозгов? Когда тебе надо?

– Ну, – ответил он, – согласно правилам проживания вам разрешается принимать у себя девушек с четырех до семи. Тебе с твоими соседями бывает нужна квартира в это время?

– Нет проблем. У Уиглсворта гребля, а потом он ужинает в клубе универа. То же самое Ньюол, только у него теннис. Я тренируюсь в спортзале. Как видишь, у тебя полная свобода действий – можешь заниматься чем угодно.

Тед вдруг широко улыбнулся.

– Господи, Элиот, как мне тебя благодарить?

– Ну, бутылочка рестины от случая к случаю – неплохая идея. И еще вот что: мне нужно обязательно знать имя девушки, чтобы записать ее как свою гостью. Сначала придется хитрить, но наш комендант – парень неплохой.

Они договорились о способе, который позволит Теду и его возлюбленной («совершенной богине» Саре Харрисон) пользоваться гостеприимством «Элиот-хауса». Все, что для этого требуется, – просто предупредить Эндрю за пару часов.

Тед обрушил на него потоки благодарных слов и выплыл из комнаты, как на облаке.

А Эндрю остался один – размышлять над вопросом, который сформулировал умный йелец Коул Портер: «Что за штука эта любовь?» [27]27
  «Что за штука эта любовь?» – название песни Коула Портера.


[Закрыть]

Но, черт подери, он так ни до чего и не додумался.

*****

Эта весна стала весной Джейсона Гилберта.

Он закончил свой первый сезон по университетскому сквошу непобежденным. И сразу же пошел дальше – сменил прежнего капитана теннисной сборной, став первой ракеткой в одиночном разряде. Здесь ему тоже не было равных. Более того, он выиграл титулы чемпиона Всеамериканской студенческой ассоциации спортсменов-любителей и чемпиона Восточных университетов.

Благодаря этим двум последним победам он стал первым студентом из всего выпуска, чья фотография появилась на спортивной странице газеты, имевшей гораздо более высокие тиражи, чем «Кримзон», хотя тоже почти университетской, – «Нью-Йорк таймс».

И даже если он испытал психологическую травму после неприятного случая с «Файнал-клубами», это было совершенно незаметно – по крайней мере, для его соперников в спорте.

В любом американском колледже, как правило, есть какая-нибудь личность, известная всем как «студенческий лидер». Гарвард всегда гордился тем, что не признавал правомерность такого названия.

Но вопреки семантике в данный момент в этой пьесе из жизни второкурсников неоспоримым героем – или, говоря шекспировским языком, «в центре всеобщего внимания» – был, безусловно, Джейсон Гилберт-младший.

Почитание Дэнни Росси со стороны немногочисленной музыкальной общественности не могло уравновесить того разочарования, которое он испытал после оскорбительного уничтожения рояля. Дэнни ненавидел «Элиот-хаус» и временами даже обижался на главу колледжа профессора Финли: и зачем только тот привел его в эту противную нору, где живут такие отвратительные псевдоутонченные придурки.

Его презрение распространялось почти на всех обитателей дома и возвращалось ему тем же. Почти всегда он ел в одиночестве – и лишь Эндрю Элиот, когда им случалось увидеться, подсаживался к нему и старался приободрить.

В случае с Тедом Ламбросом все возрастающая увлеченность этого юноши Сарой доказывала обоснованность высказывания Платона о том, что любовь заставляет умственные способности развиваться и достигать больших высот. По всем классическим предметам он получил твердые «отлично». Кроме того, он теперь не чувствовал себя полностью оторванным от жизни кампуса. Может, потому, что он по многу часов проводил в «Элиот-хаусе».

Эндрю мог лишь наблюдать за всеми со стороны и восхищаться тем, как растут его сокурсники. Лепестки раскрывались, цветки распускались. На второй год обучения наступило славное пробуждение всего выпуска.

Это было время надежд. Веры. Безграничного оптимизма. Почти все студенты выпуска, уезжая из Кембриджа на лето, думали: «Это пока еще только начало».

Когда на самом деле все уже почти закончилось.

*****

Второе лето в Тэнглвуде, по сравнению с первым, стало для Дэнни Росси просто незабываемым. Если летом 1955 года его самой вдохновляющей обязанностью было всего лишь «полировать до блеска дирижерскую палочку маэстро Мюнша», как самоуничижительно шутил он, то в 1956-м ему уже доверили помахать ею перед оркестром.

Убеленный сединами француз проникся любовью к энергичному маленькому калифорнийцу, словно это был его собственный внук. И, к ужасу остальных студентов фестивальной школы, предоставлял Дэнни любую возможность участвовать в создании «настоящей» музыки.

Так, например, когда Артур Рубинштейн приехал на фестиваль играть Пятый концерт Бетховена, Мюнш во время репетиции дал задание Дэнни переворачивать для виртуоза ноты.

Во время первого перерыва Рубинштейн, о невероятной музыкальной памяти которого ходили легенды, с озабоченным видом потребовал объяснить, зачем дирижеру понадобилось выставлять перед ним эти отлично знакомые ему ноты. Мюнш ответил с лукавой улыбкой, что делается это ради молодого человека, который переворачивает страницы. Чтобы Дэнни Росси мог учиться у мастера в непосредственной близости от него.

– Этот мальчик очень увлечен, – добавил он.

– Как и мы в его возрасте, разве нет? – улыбнулся Рубинштейн.

Некоторое время спустя он пригласил Дэнни к себе в гримерную, послушать концерт в его интерпретации.

Дэнни начал играть нерешительно. Но, дойдя до аллегро в третьей части, он уже так увлекся, что забыл о собственной робости. Пальцы его летали. По правде говоря, он и сам поражался той необъяснимой легкости, с которой у него получалось играть произведение в таком бешеном темпе.

Закончив, он поднял голову – тяжело дыша, обливаясь потом.

– Слишком быстро, да?

Виртуоз кивнул, но глаза его светились от восхищения.

– Да, – признал он. – Но все равно очень хорошо.

– Может, я просто переволновался, но эта клавиатура создает у меня ощущение, будто я качусь с горки. Словно что-то меня подгоняет.

– А знаете почему, мой мальчик? – спросил Рубенштейн. – Видите ли, поскольку я не очень-то вышел ростом, мастера из фирмы «Стейнвей» были так добры ко мне, что специально изготовили этот инструмент с клавишами, ширина которых на одну восьмую меньше обычных. Взгляните еще раз.

Дэнни с удивлением разглядывал личный инструмент Артура Рубинштейна. Ведь на этой клавиатуре он, который тоже «не очень-то вышел ростом», мог с легкостью растягивать пальцы на полные тринадцать клавиш.

А затем мастер великодушно заметил:

– Послушайте, все мы знаем, что мне не нужны никакие ноты, тем более чтобы их переворачивали. Почему бы вам просто не остаться здесь и не поиграть для души?

В другой раз, когда оркестр репетировал на открытом воздухе увертюру к опере Моцарта «Свадьба Фигаро», Мюнш очень театрально вздохнул, будто от усталости, и сказал:

– Все-таки для француза погода в Массачусетсе чересчур жаркая и влажность здесь повышенная. Мне надо побыть в тени минут пять.

Затем он повернулся к Дэнни.

– Идите сюда, молодой человек, – сказал он, протягивая ему дирижерскую палочку. – Думаю, вы хорошо знакомы с этим произведением, чтобы помахать перед музыкантами этим предметом. Займите мое место на минутку и убедитесь, что все вас слушаются.

С этими словами он оставил беззащитного Дэнни стоять в одиночестве за дирижерским пультом перед целым Бостонским симфоническим оркестром.

Разумеется, при оркестре состояло несколько помощников дирижера и репетиторов – именно для подобных случаев. Но всем им пришлось стоять в сторонке и сгорать не только от летней жары.

В тот вечер он действительно был на высоте. И, едва добравшись до гостиницы, Дэнни сразу же позвонил профессору Ландау.

– Это просто чудесно, – с гордостью похвалил учитель ученика. – Ваши родители должны быть очень рады.

– Да-а, – ответил Дэнни уклончиво. – А вы не могли бы позвонить маме и рассказать ей об этом?

– Дэниел, – профессор Ландау обратился к нему со всей серьезностью, – эта мелодрама с вашим отцом чересчур затянулась. Послушайте, ведь это прекрасная возможность для вас сделать жест примирения.

– Профессор Ландау, прошу вас, постарайтесь понять. Я просто не могу заставить себя…

И он умолк.

Из дневника Эндрю Элиота

29 сентября 1956 года

Секс.

Я много думал о нем летом, когда потел, надрываясь на строительных работах, о которых так предусмотрительно договорился мой отец, желавший расширить мое знакомство с физическим трудом. И пока мои соседи по кампусу, Ньюол и Уиг, валялись на лучших пляжах Европы, я все лето только тем и занимался, что укладывал кирпичи.

В Гарвард на предпоследний курс я вернулся, преисполненный решимости добиться успеха там, где до сих пор не знал неудач – ибо еще ни разу не пробовал.

Я настроился потерять свою девственность.

Майк и Дик приехали в колледж, полные впечатлений о том, как они гуляли ночи напролет с нимфами разных национальностей и габаритов – на любой вкус.

Но желание быть как все и ничем не отличаться мешало мне попросить у них совета – как у одного, так и у другого, а если точнее, спросить у них чей-нибудь номер телефона. Ведь тогда я стану посмешищем для всего «Порцелина», не говоря уже об «Элиот-хаусе»: вся эта разудалая компашка, включая даже старых сплетниц, которые служат в столовой, обязательно начнет надо мной потешаться.

В отчаянии я даже подумывал, не посетить ли мне пресловутые бары в районе площади Сколэй в Бостоне, но так и не собрался с духом, чтобы пойти туда одному. Кроме того, сама мысль об этом внушала отвращение.

Кто бы мог мне помочь?

Ответ на этот вопрос стал для меня очевиден в первый же вечер, когда я вновь приступил к работе в библиотеке. Ибо там усердно трудился за своим столом Тед Ламброс – он-то мне и был нужен.

*****

На этот раз уже Эндрю упрашивал Теда прийти к нему в комнату для очень важного разговора.

Тед был озадачен, поскольку никогда не видел своего приятеля таким взволнованным.

– Как дела, Элиот?

– Так себе. А как ты провел каникулы, Тед?

– Неплохо, если не считать того, что виделся с Сарой всего раза два за все время. А так работал, как обычно, в «Марафоне». Так что у тебя стряслось?

Эндрю ломал голову, как же ему начать разговор.

– Эй, Ламброс, ты умеешь хранить секреты? – спросил он.

– У кого ты спрашиваешь, Элиот? Мы же связаны с тобой священными узами арендатора и арендодателя.

Эндрю открыл еще одну бутылку пива и сделал большой глоток.

– Ты знаешь, я с восьми лет учился в частных пансионах. Девочек мы видели только таких, каких привозили к нам на чаепития с танцами, на утренники всякие. Ну, ты знаешь – обычно это маленькие жеманные принцессы-недотроги…

– Да уж, – подхватил Тед. – Наслышан о таких.

– А у вас в школе было совместное обучение?

– Конечно, это одно из преимуществ отсутствия денег.

– Значит, тебе наверняка было не так уж много лет, когда ты… начал спать с девушками?

– Да уж, немного, – ответил Тед, отнесясь к теме разговора с беззаботным легкомыслием: он явно не догадывался о причине терзаний Эндрю.

– А сколько тебе было лет, когда ты в первый раз… ну, ты понимаешь… попробовал?

– Ну, если быть честным, – ответил Тед, – то на самом деле, наверное, многовато. Мне было почти шестнадцать.

– С профи или дилетанткой?

– Брось, Элиот, за такие вещи не платят. Это была маленькая второкурсница по имени Глория – большая охотница до подобных дел. А ты?

– Что я?

– Сколько тебе было, когда ты утратил невинность?

– Тед, – промямлил Эндрю в смятении, – ты, наверно, сильно удивишься…

– Погоди, Элиот, неужели ты хочешь сказать, будто занимался этим со своей няней, когда тебе было одиннадцать?

– Хотелось бы. На самом деле это у Ньюола так все и было. Нет, я хотел сказать – черт подери, как мне стыдно! – что я еще ее не утратил.

В момент признания Эндрю боялся, что его друг вот-вот рассмеется. Но вместо этого Тед, задумавшись на мгновение, посмотрел на него с искренней симпатией.

– Неужели у тебя со здоровьем проблемы или что-то другое?

– Нет, никаких проблем, если не считать проблемой страх. То есть у меня было множество свиданий за последние несколько лет, и, думаю, во время некоторых из них можно было бы… вступить в связь. Но всякий раз мне не хватало духу, чтобы действовать. Ведь если честно, Ламброс, я совсем не уверен, что знаю, как это делается. То есть я прочел все книжки – «Любовь без страха», «Идеальный брак». Но все эти мысли уже так долго мучают меня, что я ужасно боюсь облажаться в решающий момент – если ты понимаешь, о чем я.

Тед покровительственным жестом положил руку Эндрю на плечо.

– Дружище, я думаю, тебе нужно то, что на языке футболистов называется «отработкой удара».

– Да уж. Но мне бы не хотелось тебя напрягать и причинять беспокойство.

– Эй, Энди, это же легко. Здесь, в Кембридже, полно цыпочек, с которыми я учился в школе. Для них переспать со студентом Гарварда, к тому же с утонченным парнем из «Элиот-хауса», – сплошная радость.

– Но, Тед, – ответил он с волнением в голосе, – только пусть они с виду не будут шлюшками. Меня же могут с ними увидеть. Ну, ты знаешь, в столовой или где-нибудь на свидании.

– Нет-нет. Тебе не придется поить их или кормить. Просто пригласишь к себе в комнату, а там природа сделает свое. И не беспокойся: та, про которую я думаю, очень даже хороша собой.

– Э-э, нет, не надо, чтобы была слишком хороша. Хочу начать свою карьеру с азов, а потом уже продвигаться. Если ты понимаешь, о чем я говорю.

Тед Ламброс рассмеялся.

– Энди, Энди, хватит строить из себя убогого пуританина. Все в этой жизни должно даваться легко. Слушай, может, подождешь меня завтра в двенадцать пятнадцать перед кафе «Бригхем»? Вот увидишь: эта маленькая блондинистая мороженщица – настоящий фейерверк.

Тед поднялся на ноги и зевнул.

– Слушай, уже совсем поздно, а мне утром к девяти. Давай до завтра.

Эндрю Элиот остался сидеть, будто контуженный. Он совсем не ожидал, что дело пойдет так быстро. У него же еще миллион вопросов, которые он хотел бы задать.

На другой день у дверей «Бригхема» он встретил Теда с явным раздражением.

– Где тебя носило, черт возьми? Я уже битый час жду.

– Да ну, я же вовремя пришел. У меня лекция в двенадцать закончилась. Да что с тобой? Ладно, пойдем, пора приниматься за дело.

– Погоди, погоди, Ламброс. Мне надо знать, что я должен делать?

Тед мягко ответил:

– Значит так, Элиот, просто входишь вместе со мной внутрь, заказываешь рожок мороженого, и, когда поблизости никого не будет, я представлю тебя Лорейн.

– А кто это – Лорейн?

– Это твой пропуск в рай, малыш. Она и в самом деле славная крошка и просто обожает гарвардских парней.

– Но, Тед, что мне говорить?

– Просто одари ее своей соблазнительной улыбкой и спроси, не желает ли она выпить с тобой после обеда. А Лорейн, на то она и Лорейн, обязательно согласится.

– Почему ты так уверен?

– Потому что она еще никому в своей жизни не сказала «нет».

Она появилась перед ними сразу, как только молодые люди подошли рассчитываться к стойке. Тед не соврал – девушка действительно была настоящей красавицей. Пока все дружески болтали, Эндрю не мог удержаться, чтобы не скользнуть взглядом туда, где у девушки была небрежно расстегнута пуговица на форменной кофточке.

Ух ты, подумал он, неужели это происходит со мной? Господи, надо было получше перечитывать все эти инструкции вчера.

– А в каком корпусе ты живешь? – поинтересовалась Лорейн.

– Э-э… в «Элиоте», – ответил он односложно.

Но затем, почувствовав на своих ребрах локоть Теда, добавил:

– Э-э… может, зайдете ко мне сегодня?

– Зайду, – ответила она. – Посещение разрешается с четырех, да? Я подойду в это время ко входу, там и встретимся. А теперь, простите, меня посетители ждут.

– Ну что? – спросил Тед, когда они снова оказались на улице. – Теперь-то ты готов?

Готов? Да он почти без чувств.

– Ламброс, – взмолился он, – ну пожалуйста, дай мне хоть пару советов. Как мне сделать первый шаг?

Тед остановился, когда они оказались в центре Гарвардской площади – среди гущи студентов, которые стеклись сюда к полудню.

– Энди, – милостиво произнес он, – скажи ей что-нибудь легкомысленное, вроде: «Лорейн, почему бы нам с тобой не пойти в спальню и не побаловаться?»

– А это не будет очень грубо?

– Господи, Элиот, она же не Дорис Дэй! [28]28
  Дорис Дэй – популярная американская певица, актриса (в начале 1950-х гг. за ней закрепилась репутация высоконравственной девушки, даже девственницы).


[Закрыть]Этой девушке действительно очень нравится заниматься такими вещами с ребятами из Гарварда.

– Честно?

– Честно, – подтвердил Тед.

А затем прощальным жестом он достал что-то из кармана и сунул в руку Эндрю.

– Что это?

– Вопрос культуры – это самое главное, – ответил Тед с улыбкой. – Осторожней с «троянским конем», который достался тебе от грека.