Текст книги "Маршал Ней: Храбрейший из храбрейших"

Автор книги: Эрик Перрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

С 16 по 19 октября под Лейпцигом разыгрывается сражение, названное Битвой народов. В этой битве Ней и Мармон, кажется, больше стараются для личной славы, чем для успеха общего дела. Результат: героические атаки не привели к прорыву фронта Богемской армии. 17 числа, в шесть часов утра, Ней получает следующую депешу: «Необходимо, чтобы вы удержали позиции в Лейпциге. Сегодня утром Император атакует неприятеля, которому вчера мы нанесли серьёзный урон. Всё ещё может быть исправлено, если мы обратим его в бегство». Но реальность диктует свои условия. Численное превосходство союзников растёт с каждым часом, вокруг Наполеона вырастает живая стена. Сосредоточенный и хладнокровный, «с признаками отчаяния на лице», Император прекрасно понимает, что нужно отступать, пока есть возможность, и он отступит, сражаясь с противником при соотношении один к трем.

Не желая слушать советы генерала Ренье, который больше не доверял саксонской пехоте, самоуверенный Ней приказывает начать атаку на Паунсдорф, оказавшуюся бесполезной. Как и предвидел Ренье, атака быстро захлебнулась из-за предательства оставшихся саксонцев. Едва увидев прусские знамёна, они повернули пушки против дивизии Дюрютта, поддержанной Неем и подкреплением генерала Дельма, ярого республиканца, друга Моро, который будет смертельно ранен в этом бою. Маршал вынужден отступить к Зеллерхаузену, где, будучи контуженным в плечо, он укроется в безопасном месте. Что касается вероломных саксонцев, то Блюхер с отвращением отправляет их в тыл, «чтобы быть уверенным, что они не предадут ещё раз». Менее совестливый Бернадот принимает саксонцев в свои ряды и требует их артиллерию для усиления огня собственных батарей. К ночи обе армии оказываются на исходных позициях. Наполеон не уступил, но какой ценой! Теперь следует как можно быстрее выйти из тупика, так как петля опасно затягивается. Нею удаётся перейти Эльстер, вздувшийся после недавних дождей, в то время как части Понятовского, недавно произведённого в маршалы, тонут в реке. В официальном отчёте о сражении всё достигнутое Император приписывает Нею, тем самым допуская явную несправедливость. До сих пор существует выражение «врёт, как Бюллетень Великой армии». Ложь приводит в ярость маршала Мармона, который сыграл в этой операции главную роль, глубокая неприязнь герцога Рагузского к Нею становится очевидной: «Сир, все что касается обороны Шенфельда и всей равнины 18 октября, то это целиком моя заслуга, как в смысле расположения войск, так и руководства ими во время сражения, а не заслуга князя Москворецкого, которому Ваше Величество приписывает достигнутый успех. Он пробыл здесь не более десяти минут. Я же лично оставался на поле боя под огнём противника десять часов. <…> Сир, после большого унижения и ещё большей опасности находиться в подчинении такого человека, как князь Москворецкий, я не могу представить ничего обиднее, чем быть совершенно забытым».^{327}

Как бы там ни было, сражение за Германию проиграно. По мнению Жака Бенвилля, именно 19 октября 1813 года следует считать датой конца Империи. Путь, который был пройден ранее, Ней проделывает в обратном направлении. Он проходит мимо мест, названия которых напоминают ему о похороненных победах. Его стране грозит большая опасность, речь идёт об иностранном вторжении, как это было после Революции. Теперь, в 1814 году, после того как он прошёл всю Европу, ему придётся воевать на французской земле. Угасло ли в его душе патриотическое пламя?

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.
Да здравствует король!

День, когда я представлю Старую Императорскую гвардию, солдат без страха и упрёка, новому суверену, принятому нами, станет одним из самых счастливых дней моей жизни.

Ней, 11 апреля 1814 года

1814 год оставил в истории неприглядные образы маршалов Наполеона, этих баловней режима, утомлённых до предела, мечтающих оказаться в своих замках, «в домашних туфлях», этих людей в пышных эполетах, решившихся на предательство во имя сохранения недавно обретённых привилегий. «Священный огонь угас, – скажет Наполеон на острове Святой Елены, – они пожелали стать маршалами Людовика XV».[89]89
  В последнее десятилетие царствования Людовика XV Франция не вела войн и его маршалы превратились в декоративные фигуры – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] Если и был король, о котором мечтал Ней, абсолютный продукт Революции и Империи, так это лишь король Римский.[90]90
  Имеется в виду Наполеон II (1811-1832), сын Наполеона I и Марии-Луизы, при рождении провозглашённый королём Римским. В 1814 году ему было 3 года, и он, конечно же, не стал бы воевать и не погнал бы на войну своих маршалов. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] Ней ни в коем случае не может быть обвинён ни в вялости, ни в бездействии в ходе замечательной Французской кампании, сравнимой по изяществу и храбрости с первой Итальянской кампанией. Князь Москворецкий готов вовлечь в огонь неопытных «Мари-Луиз»[91]91
  Так, по имени молодой императрицы, с иронией называли вчерашних школьников – призывников 1814 года. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] неожиданно оторванных от семейного очага, как раньше ему приходилось бросать в сражения молоденьких новобранцев, призывников 1813 года, подчиняя их взглядом и словом. В военном смысле он будет достоин высших похвал, но… только в военном!

Маршалу Нею сорок пять лет. Как и Наполеон, он немного располнел, появился животик, но он по-прежнему выглядит здоровым и крепким. Он стал ещё высокомернее в своих расшитых золотом одеждах, усеянных наградами настолько, что трудно определить цвет мундира. Но дух маршала надломлен. В нём зреет чувство, что он ввязался в авантюру, из которой нет выхода, но всё ещё отказывается допустить, что игра уже проиграна и цепляется за надежду, что Наполеон наконец договорится со своим тестем, императором Австрии. Супруге маршала не чужды пораженческие настроения Нея. Она прожужжала ему уши жалобами, вопросами о будущем их семьи. Первые приводимые ею аргументы в пользу Бурбонов относятся к тому времени, когда русские степи поглотили Великую армию, когда прошли сражения 1813 года. Её поддерживает отец, господин Огийе, ставший ревностным роялистом. Бурбоны? Ней пожимает плечами. Можно ли говорить о возращении брата Людовика XVI, этого призрака старого режима, живого анахронизма, который уже сейчас требует, чтобы его называли Людовиком XVIII, как будто после 1789 года ничего не происходило. Как маршал Наполеона, проведший лучшие годы жизни в борьбе против этой династии и её союзников, может согласиться с реставрацией Бурбонов? А аристократы? От этих самодовольных людей в париках можно ожидать чего угодно. Они будут смеяться над его титулами герцога Эльхингенского и князя Москворецкого. Тем не менее «подрывная работа» супруги принесёт свои плоды и постепенно подготовит Нея к принятию роялистской идеологии.

Поправляясь после ранения, полученного под Лейпцигом, 6 января Ней узнает, что должен прибыть в родную Лотарингию, точнее в Нанси. Ему поручено руководить обороной города и взять Эпиналь. Бертье пришлось дважды писать маршалу прежде чем тот покинул свой особняк на улице Лилль. Ней уехал из Парижа только после получения внушительной денежной суммы. Маршал без стыда пользовался своим средством давления. Он повторял, что не может оставить супругу на растерзание кредиторам. В одном из писем Бертье Наполеону говорится, что маршал просил без промедления выплатить ему «50 000 франков жалованья за последнюю кампанию и добавить 100 000 франков, обещанных Его Величеством в качестве аванса к определённой ранее и уже полученной дотации в 300 000 франков, что составляет 400 000 франков, которые будут удержаны из дотационных выплат как в 1813-м, так и в 1814 годах».^{328}

Как и прежде, отсутствие Наполеона в январе 1814 года в местах военных действий порождает примиренческие настроения. Но некоторые историки, пытаясь объяснить поведение военачальников в ходе данной кампании, придают этому фактору слишком большое значение. Например: «Как только Император прибыл на место военных действий, каждый из них спохватился, “обул сапоги 1793 года” и одержал прекрасные победы, изумляя Европу».^{329},[92]92
  Эта пухлая связка полученных Неем писем, часто игнорируемых военными историками, позволяет день за днём проследить за всеми инструкциями Императора. При этом ни одного упрёка в адрес маршала не обнаружено.


[Закрыть]

Задержанный делами в Париже, Наполеон вынужден заняться восстановлением армии, в то время как его военачальники должны если не остановить, то замедлить движение вражеских войск к Рейну: 250 000 солдат Богемской армии во главе с Шварценбергом и Силезской армии, ведомой старым Блюхером. Против них Ней, Мармон, Виктор и Макдональд располагают вместе не более чем 46000 человек. Маршал Ней покидает Париж после заверений Наполеона, что в Нанси его ждёт корпус, численностью 15 000 человек. На самом же деле армия, которой предстоит защищать Францию, намного слабее. В некоторых кантональных центрах в мэрии являются только четверть призывников. Уклонисты прячутся в лесах вблизи своих деревень. Но проблемы не исчерпываются очевидным численным превосходством неприятеля. Здручают отношения между маршалами перед лицом вторжения в Лотарингию: они и не думают о взаимопонимании! Отсутствие взаимодействия и координации ускоряет их отступление перед надвигающимися союзниками. Конечно, каждый объясняет свою неудачу всевозможными ошибками другого. Так, Ней отмечает, что расположение войск Виктора в Рамбервилере было «неприемлемым и даже критическим». Мармон, со своей стороны, жалуется на «фатальное отсутствие предвидения» Нея и упрекает его в том, что он не разрушил мост в городке Фруар, на дороге, ведущей из Нанси в Понт-а-Муссон.

13 января префект департамента Мерт, главные чиновники и даже епископ бегут из Нанси, 17-го числа Блюхер спит в постели короля Станислава, через два месяца граф д’Артуа, будущий Карл Х, прибывает в старинную столицу Лотарингии. Страдающий от недостатка ресурсов, Ней решает отказаться от самой идеи наступательных действий – он ограничивается лишь попытками упорядочить отступление своих 6300 солдат, отходящих к Бар-ле-Дюк, и упускает из вида мосты через Мозель, которые целыми и невредимыми попадают в руки союзников. Напрасно Бертье пишет ему 15 января: «Новобранцы умножают ряды частей Молодой гвардии, стоящих в Шалоне и прибывающих из Меца. Таким образом, следует выиграть время до 15 февраля. Впрочем, кажется, враг слишком рассредоточен, чтобы всерьёз готовиться к маршу на Париж». Наполеон ещё не знал о том, насколько ситуация серьёзна: маршалы отступали быстрее, чем курьеры доставляли плохие новости до столицы. Потеря Нанси заставила Императора раньше, чем было намечено, взять на себя практическое руководство военными действиями.^{330}

Несмотря на общее уныние, Наполеон, располагая только 70 000 солдат, творит чудеса. Это победа храбрости и стратегического таланта над численностью! Во весь опор Император мчится, чтобы разбить сначала Блюхера, потом Шварценберга, которые, разделившись, допустили роковую ошибку.

Командуя Молодой гвардией, состоявшей из двух небольших дивизий Мёнье и Деку, Ней тоже завершает свою эпопею. Он участвует во всех сражениях. В присутствии главнокомандующего, Ней вновь становится Храбрейшим из храбрых, освобождённым, к счастью, от ответственности за стратегию и от командования армией или слишком большим корпусом. Когда он идёт во главе «Мари-Луиз» и на них смотрит сам Наполеон, всё становится возможным. Мы видим князя Москворецкого со шпагой в руке повсюду – от Бриенна до Монтеро, от Краона, где он вступил в бой слишком рано, как когда-то под Йеной, до Арси-сюр-Об.

11 февраля. Сражение при Монмирайе в разгаре. Цель – ферма Грено, самый трудный для взятия объект, так как она находится под защитой мощной артиллерии. Взятие фермы Наполеон поручает Нею. Маршал спешивается и со шпагой в руке становится во главе четырёх батальонов Старой гвардии, твёрдых, как скала, но, прежде чем двинуться вперёд, он приказывает высыпать порох из ружей. Он намерен идти в штыковую. Ней бросается вперёд, ферма Грено взята, русские и прусские солдаты бросают оружие, зарядные ящики, ещё кипящие котлы. Кажется, Наполеон и Ней вернулись во времена своей молодости. В тот же вечер Император пишет императрице Марии-Луизе: «Прикажите дать салют из шестидесяти залпов и объявить новость перед началом всех представлений». После этого Наполеон со своими маршалами устраивается на ночь прямо на этой ферме, захваченной с такой смелостью. Стены фермы изрешечены пулями, в окнах не осталось стёкол. Штабные офицеры спорят за право спать на лестнице или на первом этаже вповалку рядом с Неем, Лефевром, Мортье и Бертье. Комнаты заполнены убитыми и истекающими кровью ранеными, многие уснули прямо во дворе, на тёплом навозе. Через многие годы, уже при Июльской монархии, бывшие солдаты Нея совершат паломничество на ферму Грено и от избытка чувств будут лобзать её стены.^{331}

Наполеон одержал десять побед, но ситуация остаётся критической. С момента вхождения союзных войск во Францию его поражение подразумевается как нечто предопределённое. Между собой маршалы постоянно возвращаются к проблеме численного перевеса противника по сравнению с неотвратимо тающими собственными силами. Ситуация настолько серьёзна, что Ней, при поддержке Удино, пытается урезонить Императора.

– Нас в шесть раз меньше, чем их! Мы должны пойти на переговоры с союзниками! – говорят оба бесцветными голосами.

– У кого из вас почерк лучше?

Выбирают Нея. Он усаживается перед листом бумаги. Наполеон ходит взад и вперёд по кабинету и называет по памяти части, которыми они располагают. Он диктует так быстро, что князь Москворецкий едва поспевает. Ней и Удино возражают по мелочам относительно приводимой численности. Император оживляется, и, как всегда, последнее слово остаётся за ним. Встреча заканчивается за столом, обед проходит очень быстро.

– Признайтесь, господа, что вы сговорились обескуражить меня!

Ней и Удино хранят молчание, Наполеон возвращается к картам.^{332} 21 марта, Арси-сюр-Об.^{333} Маршал Ней не верит своим глазам. Перед ним, расположившись полукругом, стоят 80 000 солдат, которых Шварценберг привёл за ночь. Насколько простирался взор, можно было видеть блеск сабель и штыков. Ситуация представляется невероятной: маршал видит и сознает опасность и тем не менее в таких условиях ждёт приказа Императора, чтобы бросить в бой свои тощие дивизии. Это не похоже на Нея! Наполеон отказывается признавать очевидное, заявляя Нею:

– Их войска разрознены, корпуса находятся в беспорядке, австрийцы не встают так рано…

Но всё же он вынужден согласиться с мнением маршала: сражение уже проиграно. С удручённым видом он приказывает отступить.

И только с этого дня, а никак не ранее, можно представить и описать Нея, как это сделал Месонье,[93]93
  Имеется в виду живописное полотно художника Эрнеста Месонье (1815-1891) «Французская кампания 1814 года». – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] верхом объезжающим поредевшие ряды своих солдат, мрачным взором окидывающим горизонт, где нет и признака славы и надежды. В собственных глазах его честь не запятнана. Не он ли продолжал сражаться до последнего каре своих храбрых солдат, закрепившихся у Торси-ле-Гран, рискуя быть раздавленным потоком вражеских войск? До конца он оставался достойным своей репутации командира, который никогда не сдаёт позиции, несмотря на преобладающие силы противника, артиллерия которого пробивает в его рядах невосполнимые бреши. Сейчас он думает и о собственной судьбе. Нужно спасти то, что ещё может быть спасено! Один и тот же вопрос мучает его: если Император падёт, падёт ли вместе с ним и он? Но Наполеон упорствует, и когда после мрачного молчания он обращается к маршалам, то лишь для того, чтобы ознакомить их со своими новыми дерзкими планами, отдать новые приказы. Теперь Ней, как и все маршалы, непосредственно сталкивающиеся с жестокой реальностью, возражает, вставляя свои «но», «если» и «так как». «Распоряжения Его Величества предписывающие мне атаковать Витри, с тем чтобы ускорить сдачу находящегося там неприятеля, с учётом средств, которыми мы располагаем на месте, представляются нереальными», – пишет он 23 марта.^{334} Вынужденный обойти Витри, Наполеон приказывает искать брод на Марне. Он допускает различные варианты развития событий: начать атаку, быть атакованным или увлечь австро-русские войска на восток.

27 марта, Мароль, деревня, находящаяся перед Витри. Наполеон созвал маршалов, чтобы ознакомить их с полученной депешей. Нужно прочесть её несколько раз, чтобы поверить: Мортье и Мармон разбиты наголову при Фер-Шампенуазе. Их поражение открывает путь на Париж. На лицах военачальников вялость и безнадёжность, за исключением Наполеона. Он задаётся вопросом, не лучше ли забыть о столице и отойти в Лотарингию, чтобы там набраться сил и поднять народные массы, как предлагает Макдональд? Сдать Париж! Вялость исчезает с лиц Нея и Бертье – об этом не может быть и речи. Думают ли они о своих семьях или об оставленном имуществе? Нет, вместо того чтобы поднимать крестьян на востоке страны, Наполеон решает спасти Париж. Форсированным маршем он пойдёт к городу и нападёт на врага с тыла. Следуя советам Нея и Бертье, Император выбирает дорогу через Труа и Фонтенбло. Безусловно, путь через Куломье короче, но тогда придётся идти через разорённые места и форсировать Марну.

Именно в Фонтенбло и развернутся драматические события.

Слишком поздно! На почтовой станции Кур-де-Франс, в двух часах езды от столицы, генерал Бельяр объявляет Наполеону о капитуляции Парижа. Продолжит ли Император сопротивление? Ней тысячу раз задаёт себе этот вопрос. 2 апреля, на пути в Фонтенбло, он встречает министра иностранных дел Коленкура, возвращающегося из Парижа. Последний крайне огорчён. Из разговора с министром Ней узнает, что его неоднократно вежливо и корректно принимал русский царь, но царь категорически отказывается вести переговоры с Наполеоном. Это конфиденциальное сообщение пугает Нея, который осознаёт: Император полностью теряет контроль над событиями. Сенат проголосовал за его отречение; Талейран ратует за Бурбонов. Коленкур первый в присутствии Наполеона произносит слово «отречение». Ней же позволил себе только шепнуть адъютанту Левавассёру: «Его заставят отречься!»^{335}

Император ещё не потерял надежду, он думает о последней попытке. С войсками, которыми он располагает и которые считает верными, Наполеон намерен идти на Париж и атаковать неприятеля. «Несбыточно!» – в один голос возражают маршалы. Никогда они не были так единодушны, как в эти страшные дни в Фонтенбло. 3 апреля Бертье приказывает Нею подвести свои войска к Эссону, а Наполеон приглашает его для разговора: «Если он будет откровенен, я смогу много узнать: он, безусловно, в курсе всего происходящего, все парижские интриги должны доходить до него через тестя и других родственников жены. Конечно, Талейран знает об этой возможности». В полдень во дворе «Белой лошади» появляется возбуждённый Император в своей знаменитой треуголке, надетой несколько набекрень. Он пришёл, чтобы провести смотр войск. Маршалы столпились внизу перед ступенями крыльца. Находящийся в нервном ожидании Ней выпрямляется, когда Наполеон кричит, обращаясь к солдатам: «Мы им докажем, что французы – хозяева своей земли!» Князь Москворецкий живо представляет себе солдатню, вооруженный народ и гибнущий в пожарах Париж. Состояние Нея передаёт его письмо Бертье от 15 марта: «Неужели судьбой ему предписано вечно воевать? Даже если Императору удастся выставить союзников из Парижа, где он остановится? Может быть, на Немане?»

4 апреля во время парада, когда солдаты, проходящие перед Императором, ревут: «На Париж!» – Ней голосом, который, случалось, звучал громче пушек на поле боя, кричит:

– Нас может спасти только отречение!

Он тут же пожалел о вырвавшихся словах. Император сделал вид, что не расслышал, но сразу же удалился в замок, опасаясь большего предательства, чем то, что случилось в Сенате. Он внимательно вгляделся в лицо каждого в своем окружении, чтобы понять, как следует поступить.

Наполеон ходит взад-вперёд по кабинету, где собрались сосредоточенные и молчаливые маршалы. Это Ней, Удино, Лефевр, Монсей, Бертье и Макдональд, к ним присоединился генерал Коленкур. Их семеро против повелителя, и это не слишком много. Легенда описывает происходившее как 18 брюмера наоборот. Людям с воображением сцена напоминает трагедию времён античности, когда восставшие преторианцы вторглись в жилище Цезарей, чтобы завладеть императорской порфирой. Сегюр, не очень добросовестный литератор, что бы о нём ни говорили, старательно и прилежно описал «агонию Фонтенбло». Сам Ней дал пристрастный рассказ, заботясь о том, чтобы предстать в глазах роялистов маршалом, который «спихнул» Наполеона с трона. Его свидетельства не дошли до нас, ведь наш герой не оставил мемуаров, но можно судить о его позиции по документам историков первой Реставрации, опубликованным в 1815 году. Альфонс де Бошан рисует Нея таким злобным, что Наполеон должен был бы пролить реки слез. Граф де Монгайар, двусмысленная фигура контрреволюции, утверждает, что Ней отличался особым упорством, требуя отречения Наполеона. У него хватило дерзости положить руки на эполеты Императора, сдавливая его плечи, объясняясь при этом жёстко и угрожающе.^{336} На полотнах Бушо и Берн-Белькура мы видим маленького, побеждённого Наполеона, сидящего в тесном и даже удушающем окружении стоящих маршалов. Это статные, высокие фигуры победителей, с гордыми лицами лидеров. В центре – Ней, преисполненный удовлетворения.

Чтобы лучше представить происходившее, достаточно обратиться к «Мемуарам» Коленкура и Макдональда – участников событий, развернувшихся в Фонтенбло. При этом нужно учитывать, что они оба могли – что вполне объяснимо по-человечески – преувеличивать собственную значимость. Что Ней вёл себя грубо и агрессивно по отношению к Наполеону – в это мы легко можем поверить, ведь он никогда не отличался ни особым послушанием, ни деликатностью. Но он так сильно боялся Императора, что представляется маловероятным, чтобы он нанёс ему прямое оскорбление. Эйме, адъютант Нея, находившийся в Фонтенбло, утверждает, что маршал в это время «не проявлял ни злости, ни ненависти»^{337}.

Вначале Ней убеждал Наполеона, что остаётся преданным его династии. Он даже не думает отказываться от клятвы на верность Империи, но он также не собирается настаивать на своем презрении к Франции, существовавшей до 1789 года. По его мнению, отречение должно произойти в пользу Римского короля, но ни в коем случае не о возвращении Бурбонов. «Аристократы быстро напомнят моим сыновьям, что их отец был лишь крестьянином, рядовым гусаром из полка генерал-полковника». Император тут же перечисляет трудности, связанные с его отречением и регентством Императрицы до совершеннолетия Наполеона II: «Моя жена и мой сын не продержатся и часа, наступит анархия, и через две недели у власти окажутся Бурбоны».

Между Неем и Наполеоном началась неприкрытая борьба, настоящее сражение, в которое они вступили с решительностью военных. Теперь князь Москворецкий в отношениях с Императором хотел выглядеть столь же непреклонно, как во время атаки неприятельских редутов. Поддержанный другими маршалами, которые разделяли его взгляды и стремление уберечь Париж от судьбы Москвы, Ней пускается в словесный поединок и даже позволяет себе нападки, когда он почти не контролирует себя, тем более что от него не ускользает обескураженность Императора. «Армия подчиняется мне!» – восклицает Наполеон. Ней в том же тоне возражает: «Сир, армия подчиняется генералам!» Затем, испуганный собственной дерзостью, маршал добавляет: «Не беспокойтесь, мы не будем устраивать заговоры, как в Петербурге», – намекая на дворцовые убийства в России. На наш взгляд, речь идёт об апокрифических высказываниях, ни Коленкур, ни Макдональд не упоминают о них. Скорее всего, маршалы просто опускают глаза, но это уже само по себе означает оппозицию самодержцу. Можно предположить, что «мятежники», не имея возможности возразить вслух, отвечают на его распоряжения красноречивым молчанием. Им удаётся сломить Императора. Наполеон соглашается подписать акт отречения с определёнными условиями. Трижды переписанный акт предусматривает передачу прав сыну, а регентство – Марии-Луизе.

Несмотря на раздражение, растерянность и страх, Ней ещё не был готов к политической измене. Нужный путь ему был указан в Париже, куда он с Коленкуром и маршалом Макдональдом был послан Наполеоном в качестве полномочного представителя, который должен был передать Александру акт отречения. «Остерегайтесь Талейрана, – напутствовал Коленкура Император, – он озабочен только личными интересами. Он постарается обмануть Нея, будьте внимательны, так как амбиции маршала могут стать причиной глупостей, если у него появится надежда на важную роль в новом правительстве. Он ничем не связан, никто не может сказать, что маршал сделает через час». Неужели для защиты будущего режима нельзя было назначить более подходящую фигуру? Император объясняет свой выбор: «Для сражений мне будет его не хватать, он, безусловно, самый стойкий из моих маршалов, но, будучи одним из самых заметных людей в армии, оставаясь военачальником, вызывающим доверие многих офицеров и солдат, он, со своим весомым мнением, окажется более полезным, чем кто-либо другой, в ходе переговоров, конечно, при условии, что пойдёт по правильному пути». Скептически относясь к миссии, порученной этим комиссарам, Наполеон не назначил бы Нея своим полномочным представителем, если, как утверждают некоторые, отношения с маршалом были бы откровенно враждебными.

А вот пример полного отсутствия такта у Нея. Перед тем как уехать в Париж, он опять попросил у Наполеона денег. Император ответил, что располагает лишь небольшими средствами, которые нашёл в Фонтенбло, но при этом пообещал пятнадцать тысяч франков. Ней их получит… после того как сообщит Талейрану, что переходит на сторону Людовика XVIII!^{338}

У русского царя ещё нет твёрдого мнения о будущем режиме во Франции. Эта неопределённость предоставляет шанс переговорщикам Наполеона. К сожалению, измена маршала Мармона смешивает все карты. В Эссоне три полномочных представителя узнают, что герцог Рагузский начал самостоятельные переговоры с союзниками. Мармон пытается их успокоить, утверждая, что всё происшедшее теряет силу, так как отречение меняет ситуацию. Решив действовать заодно с ними, он едет в Париж.

5 апреля, половина двенадцатого. Послы обедают у Нея. Его особняк находится поблизости от штаб-квартиры царя Александра. Коленкур и Макдональд внимательно смотрят на князя Москворецкого, умалчивая, безусловно, о том, что напишут позже. Как и следовало ожидать, перед Александром он проявил себя очень неумелым дипломатом, слишком нервничал, импровизировал, чем ставил коллег в затруднительное положение. В частности, он довольно неуклюже делал акцент на амбициях, жажде славы и ослеплении Наполеона. Его мнение, даже если бы оно было полностью справедливым, представляется совершенно неуместным в речах, призванных показать все преимущества регентства для обеспечения внутреннего спокойствия Франции и безопасности Европы. Ней доказывал, что армия, вся целиком, скорее погибнет, чем согласится принять суверена, которого она не выбирала. Нужно признать, что страсть и убеждённость, с которыми он пытался внушить это царю, произвели на последнего большое впечатление. Но Коленкуру кажется, что такие словесные излияния ни к чему хорошему не приведут. Например, неужели Александр не заметит разрыв между армией и её вождём? Но все-таки есть несколько хороших новостей, пролившихся бальзамом на сердце: прибытие в Париж полномочных представителей заставляет вздрогнуть Сенат – две тысячи белых кокард[94]94
  Белый цвет – цвет династии Бурбонов. – Примеч. пер.


[Закрыть] исчезают со шляп. В салоне маршала Нея появляется Мармон с перекошенным лицом, едва способный вымолвить слово.

– Я отдал приказ Суаму не оставлять позиции. Какой позор! Вместе с моим корпусом он перешёл на сторону врага, несмотря на мои запрещающие приказы, которые я слал из Эссона.

Ней, Макдональд и Коленкур замерли в изумлении. Мармон нарушает молчание, заявляя:

– Я бы отдал руку на отсечение, лишь бы этого не случилось!

– Всего лишь руку? – удивился Ней. – Даже голову – и то было бы недостаточно!

Через год Мармон проголосует за смертную казнь Нея.

Во время следующей встречи с царём присутствовавший король Пруссии Фридрих Вильгельм резко высказался, обращаясь к Нею, Макдональду и Коленкуру:

– Вы сделали всю Европу несчастной!

Боясь, что снова вспыхнет спор, вмешивается Александр:

– Брат мой, сейчас не время копаться в прошлом. Насколько царь великодушен, настолько же решительно он отвергает идею регентства Марии-Луизы, особенно после того, как узнает об измене Мармона, в чём склонный к мистике Александр видит знак свыше. У Наполеона больше нет средств дать сражение – час Бурбонов пробил. Русский император предлагает Коленкуру и двум маршалам возвратиться побыстрее с окончательным и безоговорочным отречением. Для них это единственная возможность снова быть принятыми и выслушанными, чтобы дальше вести переговоры, защищая интересы армии и Франции, обсуждая судьбу Наполеона и его семьи.

Как сказал Наполеон Коленкуру, Талейран знал о ревности Нея к любому знаку внимания, оказанному другому, и о том, что маршал чрезвычайно легко поддаётся влиянию. Видимо, поэтому Ней был тесно окружен членами временного правительства, которые льстили ему и всячески его восхваляли. Можно предположить, что Александр был хорошо осведомлен о военных подвигах Нея, в частности, о героическом переходе Днепра. Пикантность ситуации придавала симпатия царя к маршалу, имевшему титул князя Москворецкого, что символизировало дерзость Наполеона, распространившуюся до Москвы. Их приятельские отношения породили слухи: утверждали даже, что царь подарил Нею шкатулку с вложенным документом, по которому маршал имел право на значительную дотацию. В той же шкатулке якобы был указ о присвоении ему очень высокого воинского звания в российской армии. Ещё поговаривали, что царь попросил Нея организовать в России политехническую школу.^{339}

Опередив Макдональда и Коленкура, Ней прибывает в Фонтенбло поздно вечером 5 апреля. Под влиянием супруги он принимает решение. В котором часу маршал встретился с Императором? Это очень важный вопрос. В тот же вечер Ней пишет Талейрану, что во имя защиты страны от ужасов гражданской войны французы должны вернуться к ценностям прежней династии. Дело сделано! Прощай, Наполеон, да здравствует Людовик XVIII! На самом деле всё обстояло гораздо сложнее. В Национальном архиве хранятся две версии письма Нея Талейрану. Первая, вероятно, черновик: «Могу заверить Вашу Светлость, что император Наполеон, осознал всю критичность своего положения и положения страны, что мы смогли убедить его в необходимости действий, которые, как мы надеемся, он предпримет завтра, чтобы примирить интересы Франции и армии и покончить со страданиями нашей родины». Это витиеватое неотредактированное послание говорит о том, что Император ещё ничего не решил, что лишь его полномочные представители убеждены в необходимости подписания безоговорочного отречения. Такая версия приемлема. Ней не берётся предвосхищать намерения Наполеона. Затем пассаж претерпевает любопытную эволюцию, мы видим окончательную формулировку в письме, обращенном князю Беневентскому. Текст стал более гладким, при этом изменился смысл: «Император, понимая критичность ситуации, в которой оказалась Франция при его правлении, сознавая собственную неспособность спасти страну, отказывается от дальнейших попыток и соглашается на полное и безоговорочное отречение. Официальный подлинный акт отречения приведённого содержания я получу из рук Его Величества завтра утром, после чего поспешу на встречу с Вашей Светлостью, чтобы представить его Вам». На письме проставлено время: 5 апреля, 11 часов 30 минут. Макдональд утверждает, что был час ночи, когда Коленкур вошёл в спальню Императора и, чтобы разбудить его, довольно грубо встряхнул, после чего передал содержание бесед с Александром. Представляется, что Ней написал письмо раньше, чем встретился с Наполеоном, который не мог его принять, так как спал. Эта ложь не украшает князя Москворецкого, который стремится ускорить события, обнаружив, что в умах происходит брожение, что значительное число генералов и высших офицеров склоняется в сторону смены режима. Отречения Наполеона желают все, Нею казалось, что это отречение у него в кармане. Не имея возможности опередить Мармона в переходе на сторону Людовика XVIII, он старается театральными жестами обеспечить себе второе место. Как выразился Пьер Серваль, «Ней покинул Императора, пока тот спал».^{340}