Текст книги "Маршал Ней: Храбрейший из храбрейших"

Автор книги: Эрик Перрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Казалось, ничто не может остановить этого тридцатитрёхлетнего генерала, который – весь огонь, весь пламя. Обласканный аристократическими семьями Берна, наш парвеню наслаждается удовольствиями и деньгами, которые даёт власть, но при этом не забывает о цели, поставленной ещё в 1788 году, когда он поступил на военную службу, – о военной славе.

Мы помним о трудном характере генерала, поэтому представляем его закрытым человеком. Однако в этот позитивный период, когда комплименты не омрачаются никакими выговорами, которые через несколько лет сильно осложнят его жизнь, он более открыт и гибок. Несколько раз генерал Ней принимал в своем кабинете швейцарского механика, сумасшедшего изобретателя машины, «которая позволит путешествовать по воздуху». Муниципалитет Берна согласился финансировать эту машину будущего. Пребывая в уверенности, что машина предназначена для Англии и что её шансы подняться в воздух больше нуля, Ней перехватывает контракт в пользу французского правительства. Он обещает в случае успешных испытаний представить правительству и изобретателя, и изобретение.^{110} Вероятно, машина так и не оторвалась от земли, но генерал Ней и далее интересовался техническими новинками.

Приветливому и любопытному Нею случилось принимать и другого швейцарского посетителя, предшественника военных теоретиков Антуана Жомини.[39]39
  Жомини, Антуан Анри (1779-1869) – бригадный генерал, с 1804 года адъютант Нея, в дальнейшем – начальник его штаба. В 1813 году перешёл на службу в русскую армию. Автор ряда военно-теоретических сочинений. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] Молодой человек двадцати четырёх лет, «с умным лицом, но заурядной внешностью»,^{111} скороспелый военный теоретик, достаёт из кармана первый том «Трактата о крупных операциях», амбициозного исследования военных кампаний Фридриха Великого и войн Революции. Мюрат выпроводил Жомини, а Ней удосужился просмотреть рукопись. Казалось, следовало бы опасаться худшего со стороны генерала, который своими победами обязан не теориям и не догмам, а собственным отваге и интуиции. Но нет! Ней интересуется наблюдениями этого торговца тактическими разработками, такого же поклонника Фридриха И, как и он сам. Жомини заявляет, что «ухватил суть, которая обеспечивает правильный подход к военной теории, позволяет понять настоящие правила военных действий, даёт возможность отказаться от расплывчатых собственных систем».^{112} Каждому, кто хочет слушать, он заявляет, что случайности в сражении могут быть устранены. Обстоятельность представленной им аналитики заставила Наполеона шутливо заявить: «Заметьте, не профессора-придурки из военной школы в Бриенне, а этот швейцарец объяснил мне, как я выигрываю сражения», – его слова приводит Маре, герцог де Бассано. Жомини опубликовал много работ по военной стратегии, в одной из которых он с большой точностью описал будущие операции кампании 1806 года.

Очевидно, сознавая пробелы в своем образовании, генерал Ней принимает этого учителя в свой штаб. Постепенно Жомини становится своего рода советником и занимает должность первого адъютанта. Между Неем, который поддаётся порывам, не всегда учитывая разумные доводы, и Жомини, человеком рассудочным, даже педантичным, не желающим поступаться идеями, возникают разногласия, к тому же оба за словом в карман не лезут.^{113} Практически постоянно они действуют вместе, начиная с 1803 года и до войны в Испании. Они снова вместе в Немецкой кампании 1813 года. Будучи человеком высокомерным, но очень привязчивым, швейцарский стратег всё время, пока находился на французской службе, считал, что к нему недостаточно прислушиваются, но на всю жизнь сохранил огромное уважение к маршалу Нею и восхищение им, он даже пытался спасти его в 1815 году.

В сопровождении этого «суфлёра» генерал Ней приобретает новый, не лишенный престижа образ маршала Империи.

В тот вечер маршалы ждут прибытия Наполеона, который провозгласил себя императором. С 18 мая 1804 года они обязаны ему красивыми жезлами, усеянными золотыми пчёлами.[40]40
  Ошибка автора. На самом деле на жезлах, пожалованных маршалам, были изображены золотые орлы. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] Об этих жезлах мечтали многие. Почётное маршальское звание, упразднённое Конвентом, только что восстановлено новым режимом. «Только в армии, – сокрушается Фуше, – орёл стремится укоренить свою власть».^{114} Зимой 1804-1805 года эти великие воины, столь гордые тем, что вошли в первый список произведённых в маршалы Империи, принимали своего повелителя в парижской Опере, украшенной по такому случаю полотнами серебристого газа и гирляндами живых цветов, наполняющих воздух ароматом. Многочисленные свечи позволяют разглядеть во всех подробностях украшения дам и награды кавалеров. Лаура Жюно вспоминает, что сверкание драгоценных камней, украшавших некоторые платья, заставляло щуриться. Маршальский бал стал ещё более ярким событием, чем большой вечер в честь армии, организованный в театре «Олимпик».^{115}

Объявляют прибытие Наполеона и Жозефины. С этого момента все взгляды направлены на императорскую чету, коронованную 2 декабря в соборе Нотр-Дам. Восемнадцать маршалов с почтением принимают их. Когда они окружают Наполеона, можно сказать, что он находится среди «движимого человеческого имущества». Здесь Бертье, Мюрат, Монсей, Журдан, Массена, Ожеро, Бернадот, Сульт, Брюн, Ланн, Мортье, Ней, Даву, Бессьер, Келлерман, Лефевр, Периньон и Серюрье. Здороваясь с каждым, Наполеон ещё раз мысленно одобрил свой выбор, как в смысле личных отношений, так и в смысле стратегии. В список избранных счастливчиков он включил преданных генералов и добавил менее преданных, но тех, которых «было бы политически неправильно не включить».

Как бы то ни было, Ней был доволен новым положением, которое делало его ровней, например, Массене. Главные подвиги Нея ещё впереди, но после женитьбы на Эгле ему всё удаётся. Он верит в свою звезду, его судьба отныне связана с жизнью императора, которого он считает непобедимым.

Так же как и другие семнадцать маршалов и те, кто к ним в будущем присоединится, Ней покорён и укрощен. Конечно, он бурно протестовал, когда власти посмели обвинить капитана Ламура, одного из его адъютантов, в том, что в театре Невера 19 июля 1804 года он аплодировал пьесе, оскорбительной для правительства, но Ней не рискнул скомпрометировать свое будущее выступлением на процессе Моро. Защищая Ламура, он бросил в лицо одному из высших полицейских чиновников: «Капитан сражался за национальную независимость во всех революционных войнах!»^{116} Так почему же Лей не мог привести этот же аргумент в защиту победителя битвы при Гогенлиндене?

Лев на поле битвы, в мирной жизни он овца: двойственная политическая атмосфера диктует законы поведения. Резкая критика в адрес генерала Моро под флагом кампании против «предателей» Пишегрю и Кадудаля заставляет Нея заявить без обиняков: «Ничтожества, посмевшие посягнуть начесть героя Франции, ожидают в застенках своего часа мучения и бесчестья».^{117} «Моро – заговорщик», – утверждает Наполеон, и Ней убеждает себя в том же. Если такой рассудительный человек, как маршал Бессьер, поддерживает новый режим в силу глубокого убеждения, то представляется, что наш персонаж действует скорее исходя из собственных интересов, сочетающихся с доверчивым восхищением восхождением генерала Бонапарта. «Примите корону императора, которую вам предлагают тридцать миллионов людей, – торжественно заявляет Ней, соблюдая все полагающиеся приличия. – Карл Великий, величайший из наших прежних королей, когда-то получил корону из рук Победы, Вы же, осенённый ещё более крупными достижениями, получаете её из рук Признания».^{118}

ГЛАВА ПЯТАЯ.
«Этот человек – лев»

Благо той армии, в которой часто проявляется несвоевременная отвага, это – буйная растительность, она – признак могучей почвы.^{119}

Клаузевиц

По возвращении в лагерь Монтрёй, которым с 28 декабря 1803 года он командовал, маршал Ней готовит свои полки к высадке в Англии. Наполеон решил вернуться к старому плану Директории. На французской стороне словно проводится генеральная репетиция накануне премьеры, которая должна стать триумфом. Первые роли отданы известным актёрам, все артисты заняты подготовкой. Солдаты размещены в саманных бараках, покрашенных известью. Ряды бараков образуют улицы, названные в честь героев или побед. Ней с супругой расположились в замке Рек, частично реставрированном по этому случаю. Маршальская чета с подобающей пышностью приняла в замке Гортензию де Богарне. Все стараются воспользоваться пребыванием в Монтрёе, чтобы получше узнать историю самых знаменитых войн; изучаются книги и карты, ведутся споры по поводу результатов поисков и сделанных открытий, «учиться никогда не стыдно».^{120} Пока что Ней разыгрывает сражения только на бумаге. Он строит военные гипотезы и перемещает войска с помощью карандаша, резинки и костей домино, имитируя радикальное изменение фронта или испытывая систему расположения войск амфитеатром.^{121} «Легко, но методично упражняясь», Ней быстро овладевает наукой военного маневра.^{122} У него в подчинении армейский корпус, состоящий из трех пехотных дивизий и бригады лёгкой кавалерии. Когда люди смотрят на внушительную фигуру маршала,^{123} его продолговатое лицо, широкие плечи, они ждут, что этот человек заговорит сильным глубоким голосом. Действительно, если верить свидетельству очевидца, его «серебристый тембр» разносится очень далеко,^{124} он мобилизует солдат, вовлекает даже самых робких в героические свершения. Наполеон может быть доволен: голова нашла надёжную руку.

В августе 1805 года император теряет интерес к побережью в районе Булони.[41]41
  Именно отсюда в1803 году Наполеон намечал осуществить высадку в Англию. – Примеч. перевод.


[Закрыть] В конце концов всё будет решено на европейских равнинах. «Всё» – это либо покорение Европы, либо возвращение Франции в её старые границы. «Уверена, что ты расстроена новым назначением твоего супруга, – пишет Гортензия Эгле Ней, – однако, несмотря на горечь долгой разлуки, мне кажется, опасность на суше всё же гораздо меньше, чем на море, если бы эта экспедиция состоялась, так как море – это дикая стихия».^{125}

Вскоре Наполеон, в соответствии с традицией, диктует Дарю план компании: приказ о марше к Рейну от 27 августа 1805 года. 1 -м армейским корпусом назначен командовать Берна дот, 2-м – Мармон, 3-м – Даву 4-м – Сульт, 5-м – Ланн, 6-м – Ней, 7-м – Ожеро, во главе кавалерийского резерва поставлен Мюрат. В жестокой конкуренции каждый из помощников Наполеона во главе с Иоахимом Мюратом, зятем императора, стремится извлечь пользу для себя. В силу своего особого положения Мюрат считает, что он выше других маршалов. Не лишенный нарциссизма, будущий король Неаполитанский не забывает о своих реальных физических козырях: высокий рост, длинные чёрные вьющиеся волосы, спадающие на плечи, тонкие черты лица, как будто выписанные китайской тушью, пронзительный взгляд, изящные манеры и исключительная активность, которую признают все, кроме Нея. Бой двух петухов не заставит себя долго ждать.

27 сентября 1805 года, с шести утра до полудня, под ласковым осенним солнцем, которое неожиданно выглянуло как будто для того чтобы полюбоваться происходящим, колонны Нея форсировали Рейн в районе Лотербурга. У реки, на берегах которой Мишель Ней не раз оказывался во время своих кампаний, им вдруг овладело неукротимое желание броситься в воду. Солдаты в парадной форме пели и скандировали: «Да здравствует Император!» У каждого на головном уборе дубовая ветвь – символ победы.^{126} В армейский корпус Нея входили дивизии Дюпона, Луазона, Малера, кавалерия генерала Тилли, артиллерия генерала Серу и инженерные войска под командованием полковника Казаля, всего около семнадцати тысяч человек. «Мы не ездим на поклон к фортуне», – провозглашает генерал Дюпон, который вместе с маршалом переправляется в лодке на разведку на правый берег. Австрийцам дан приказ не открывать огонь первыми. «Особая форма вежливости», – замечает Дюпон.^{127}

Сгорая от нетерпения быстрее выйти на сцену, Ней приказывает ускорить движение. «Есть опасение, что из-за отданного Вами приказа об увеличении скорости марша войска устанут раньше времени, что войдёт в противоречие с планами Императора»,^{128} – пишет Нею Мюрат, которому доверено командование правым флангом Великой Армии. Так красавец-муж Каролины Бонапарт старается указать маршалам Ланну и Нею их место. Последний, задетый за живое, жалуется начальнику главного штаба Бертье, известному своими собственными методами, которые позволяют избегать уныния или ослабления армии: «Отказ от части причитающейся мне славы был бы для меня слишком большой жертвой, но именно это и произойдёт, если я попаду под непосредственное командование принца Мюрата; подобная беда погубила бы все мои способности».^{129} Не раз во время наполеоновских войн слышится голос жалующегося Нея.

Маршал, который не признает за Мюратом никаких военных талантов, во время кампании 1805 года сам совершает серьёзные ошибки, допускает неправильные оценки, причём первый промах он совершает вместе с Наполеоном. Наполеон оставляет за собой общее руководство, но при этом для исполнителей он предусматривает определённую свободу в выборе средств. Так у подчинённого всегда есть возможность отличиться.

Наполеон прекрасно сознавал, что в долине Дуная должны были сойтись войска коалиции. Корпуса Ланна, Нея и кавалерия Мюрата должны были окружить Уаьм с восьмидесятитысячным гарнизоном, с тем чтобы отрезать всякую возможность для отступления. Дело при Хаслахе 11 октября 1805 года оказалось не самым удачным для Нея. Он оставил дивизию Дюпона один на один с неприятелем в деревне, где более слабая французская артиллерия была частично уничтожена. Ней пытался переложить ответственность на генерала Барагэ д Илье, которого невзлюбил. Позже Ней постарается оправдаться: «Из-за того, что этот офицер не выполнил мои приказы, я оказался в затруднительном положении; тем не менее я его не обвиняю».^{130} В действительности же, чтобы объяснить непоследовательность своих действий, он заявил Бертье: «Барагэ д'Илье должен был поддержать дивизию Дюпона. Почему он не выполнил столь важное задание?»^{131} Правда заключается в том, что, как только речь заходит о командовании армейским корпусом, маршал опаздывает с исполнением инструкций Императора. Бертье упрекает маршала в недостаточном количестве донесений. Из-за опасений, что главное наступление пройдёт без него, маршал покидает важные позиции. Вопреки распространённому мнению, не Ней, а Мюрат предусматривал атаку на левом берегу Дуная. Ней не выполнил приказ занять мост и возвышенность Эльхингена. Наполеон в гневе! Нужно завершить окружение Ульма, а для этого – снова закрепиться на левом берегу. Генерал Дюпон не может в одиночку сдерживать австрийцев. Эльхингенский мост, расположенный в семи километрах ниже Ульма, оставляет неприятелю путь к отступлению.

Выговор подхлёстывает наступающего Нея. Сейчас маршал покажет, на что он способен на поле боя.

Эльхинген, 14 октября 1805 года. Ранним утром солдат, отставший от своей части, обращается к маршалу. Куда его определить? «Назначьте меня в роту карабинеров, которая пойдёт на мост». Достойная храбрость, поскольку большая часть роты не доберётся до другого берега.^{132} Непрерывно идёт дождь, промокшие до костей солдаты вязнут по колено в грязи, ружейные стволы полны воды. На берегу Дуная Ней поднимает глаза и видит укрепления Эльхингенского аббатства, возвышающиеся над равниной. Мощная артиллерия надёжно защищает крепость, внутри которой укрылись в засаде пятнадцать тысяч австрийцев. Деревня амфитеатром поднимается к вершине холма. В домах и садах засели солдаты. «Высота неприступна, – пишет капитан Куанье, – но ничто не может удержать маршала Нея». Первая преграда: деревянный мост длиной 90 метров. Осторожные австрийцы разобрали настил на одном участке моста. Под обстрелом Ней восстанавливает его, каждая вновь уложенная доска обходится в три жизни. Вольтижёры и карабинеры 6-го лёгкого пехотного полка при поддержке гренадеров 39-го полка, ведомые только своей отвагой, кинулись на шатающиеся балки. Сапёры вокруг маршала падают один за другим, но он не дрогнул под градом пуль. Его присутствие удваивает храбрость французов, которым удаётся отогнать вражеских стрелков. Ней объявляет выговор одному из высших офицеров за то, что тот остался в тылу, и тут же приказывает ему сесть на коня. Ней понимает, что должен немедля развернуть веером свои элитные подразделения: первый батальон 6-го лёгкого пехотного полка перед аббатством, второй батальон – перед деревней Обер-Эльхинген, а 1-й батальон 39-го полка – лицом к часовне Святого Вольфганга. По только что – хорошо ли, плохо ли – восстановленному мосту проходит и вступает в бой кавалерия под командованием полковника Кольбера де Шабане. Ней, видя его кавалерийский задор, поручает ему командование на том уровне, который явно не соответствует его чину.

– И ты здесь, полковник? – кричит Кольбер своему другу Брюну.

– Почему бы нет? – с энтузиазмом откликается тот.

И во весь опор оба всадника мчатся в бой на своих рыжих конях. Кольбер спасает стрелков 76-го полка от сабель противника. «Он лично убил одного улана», – уточняет донесение. Австрийцы, засевшие в монастырском саду, открыли бешеную стрельбу из бойниц. Ней успевает повсюду, приказы разлетаются во всех направлениях: брать деревню в штыки, дом за домом, захватывать высоты, окружить аббатство, бросить свежие войска, не дать противнику собрать свои силы на равнине. Каждый шаг вперёд даётся с боем, отвага атакующих деморализует обороняющихся. 6-й лёгкий пехотный полк берет деревню и Эльхингенское аббатство, при этом захватывает восемьсот пленных. 69-й и 76-й полки под командованием генерала Роге получают приказ продвигаться вперёд. Кажется, враг больше не сопротивляется. «Свои планы я составляю прямо под огнём», – предупреждал маршал. Чтобы не быть отброшенным к Дунаю, нужно изменить направление фронта. Ней прибег к своему любимому маневру, уже испытанному в лагере под Булонью. Растягивая свой правый фланг на высотах, он должен занять господствующее положение и слева, в той основной точке, где противник ещё сопротивляется, устроив засаду в лесу, и откуда он мог бы попытаться отбить Эльхинген. Манёвр, выполненный с точностью упражнения на параде, вынуждает австрийцев отступить за Хаслах, их колонна разрезана на две части. Уже полдень, а сражение началось в 8 часов. Эльхинген – это прелюдия к Аустерлицу. Маршал Ней горд своими успехами ещё и потому, что перед битвой у него произошла очередная стычка с Мюратом. Таким образом, с его точки зрения, встреча в Эльхингене была вызовом, способом доказать его храбрость.^{133} В плен взят австрийский генерал Германн. Опьянённый романтизмом военного успеха, победитель снисходительно заявляет пленнику: «Сожалею о Вашей участи».^{134}

Когда Наполеон в синей форме пеших гренадеров нервным шагом входит в аббатство, к нему выходит Ней, и они обмениваются взглядами, которые могли бы много сказать об их грядущем славном сотрудничестве. «Среди известных военных операций эта одна из самых блестящих», – заявляет Император. Именно за действия в Эльхингене Ней получит не только титул герцога, но и официальный допуск в ближний круг военных бывшего генерала Бонапарта. Одним ударом Ней компенсировал свое неучастие в Итальянском и Египетском походах. Комо, выходец из провинциальной военной знати, отмечает, что в Эльхингене Ней постоянно находился в самом пекле: «Он поднимал войска. Мгновенно принимаемые решения, быстро исполнялись, подтверждая их правильность. <…> Вне поля битвы он груб, простоват, малоприятен, безрассуден, при этом обладает природным умом и очень деятелен. <…> Ней был одним из лучших наполеоновских полководцев именно потому, что у него не было какого-то заготовленного метода. Как в атаке, так и в обороне он действовал по обстоятельствам».^{135}

Победа под Эльхингеном окрылила Нея. Он выводит свои части к укреплениям Ульма, превратившегося в западню для загнанных туда австрийских войск. Внезапно Ланн будит задремавшего Наполеона:

– Сир, пока вы спите, Ней в одиночку сражается со всей австрийской армией.

– Почему он ввязался? Я ведь приказал ему ждать, но он, как только завидит врага, бросается на него, забывая обо всем.^{136}

Следуя своей стратегической логике «чувства локтя», т. е. необходимости учитывать действия соседних армейских корпусов, император сообщает своему пылкому маршалу, что Ланну и Мюрату нелегко приходится на его левом фланге. Тут же следует ответ Нея: «Славой не делятся. Я уже предусмотрел эту атаку с фланга».^{137} Австрийцам неоткуда ждать помощи – русские войска ещё не прошли Польшу, – поэтому они молят о перемирии. «Вложив свое красноречие в стволы орудий», маршал Ней ответил артиллерийскими залпами доказав, что он достойный наследник генерала Клебера, который обучил его штурмовать города. Сдача Ульма не заставила себя ждать. 20 октября 1805 года Нею поручена почётная миссия: он организует прохождение австрийской армии перед Императором. Такой жест со стороны Наполеона – знак признания его заслуг.

В то время как Наполеон шёл на Вену, Ней был занят усмирением Тироля, поэтому он не участвует в битве при Аустерлице. Что он мог получить в сражении, победа в котором больше, чем в любом другом, принадлежала целиком одному Императору? Ни один из маршалов не стал герцогом или князем Аустерлицким. «Кузен, я понимаю Ваше огорчение из-за того, что Вы не участвовали в этом событии, я тоже об этом сожалею, вспоминая Ваш героизм в Эльхингене. <…> Вы не можете быть повсюду. Вы хорошо проявили себя в Тироле. Дайте Вашей армии отдохнуть».^{138} С этого момента Наполеон знает, что в храбрости Ней не уступает Мюрату, хотя, может быть, тогда он ещё не понимает, что «были и другие не хуже, чем эти двое», как он выразится, находясь на острове Святой Елены.

«Эгле довольна мной», – объявляет Ней своему тестю.^{139} Сегодня это военная слава, завтра – состояние, а может, что-то ещё более важное. Разве не говорят о возникновении новой знати как о вполне реальном событии? Маршал не одобряет возврата аристократов, опасаясь их презрения. Но он готов забыть принцип равенства, если сам будет причислен к знати. Он вспоминает о своих убеждениях солдата II года Республики, когда объявляют, что Евгений де Богарне, пасынок Императора, женится на Августе Баварской из династии Виттельсбах. Мюрат, который тоже не может забыть мундир республиканского генерала, публично осуждает этот союз, резко замечая Наполеону: «Вы покажете Европе, как высоко цените то, чего нам всем не хватает – знатное происхождение».^{140} Ней не может позволить себе столь едкую ремарку, у него, в отличие от Мюрата, нет семейных привилегий. Но Евгению пришлось услышать от Нея, что титулы королевского дома Баварии на него не производят особого впечатления: «Находясь во втором ряду первой империи мира и женившись на принцессе из менее знатной семьи, Вы, тем не менее, достойны всех почестей и знаков уважения. Вам предстоит продолжительная и славная карьера, жизнь, наполненная счастьем».^{141} Женитьба Евгения заставит наполеоновский «персонал» сосредоточиться на удовлетворении своего честолюбия; Мюрату и Нею стоит набраться терпения, прежде чем им удастся прославить свои имена.

1806 год. Маршал Ней предвкушает радости семейной жизни; 22 апреля 1804 года у него родился второй сын Мишель. Воинственность, царившая в 6-м корпусе, расквартированном в Швабии, уступила место усталости и меланхолии. Генерал Маршан писал жене: «Все должны оставаться здесь, увеличивая число скучающих и бездельничающих. Маршал Ней предпринял всё возможное, чтобы провести неделю в Париже, но не преуспел. Для нас это утешение – видеть таких выдающихся людей в том же положении, что и остальные».^{142} Бертье передаёт Нею слова Наполеона: «Даже если бы Жозефина была при смерти, я бы ни на минуту не оставил свое место в армии».^{143} Несмотря на пример Императора, маршал всё же получает разрешение на краткосрочный отпуск, чтобы присутствовать при рождении третьего сына Эжена. Прибыв в Париж 13 сентября, 20 числа он уже уезжает, так как получает приказ срочно вернуться к своему армейскому корпусу в Ульм.

Долг прежде всего. Снова война. В этот раз зачинщиком стала Пруссия. Случилось нечто шокирующее: Йена, 14 октября 1806 года. То не был день Нея, то был день славы Даву, самого искусного из маршалов, который обессмертил своё имя при Ауэрштедте, где ему, несмотря на соотношение сил один к четырем, удалось опрокинуть армию герцога Брауншвейгского. Даву действует как стратег там, где Ней в очередной раз проявляет себя как бесшабашный и безрассудный храбрец. Генерал Кольбер подаёт принятую у них команду, которую тут же подхватывают многие солдаты Нея:

– Вперёд, а кто боится пусть пукнет! Грохот картечи доносится до Наполеона.

– Что происходит?

– Сир, это маршал Ней, со своими гренадерами и вольтижёрами вступил в схватку с кавалерией.

Наполеон шумно дышит и топчется на месте – верные признаки гнева. Ней в своем репертуаре! Он атакует слишком рано и только силами авангарда, и при этом на открытом участке. Это безумство![42]42
  В своих «Тетрадях», изданных в 1951 году, полковник Жирар утверждает, что присутствовал при том, как Наполеон отдал Нею приказ атаковать с Кольбером, не дожидаясь подхода всех войск (Girard É.-F. Les cahiers du colonel Girard, 1766-1846. Paris: Pion, 1951. P101). Это представляется неправдоподобным. – Прим. авт.


[Закрыть] Ланн бросается к нему на помощь. Туман, скрывавший войска, рассеивается. Солнце освещает пятьдесят прусских батальонов, стоящих перед Неем.

– Бокалы наполнены, придётся выпить, – бросает маршал, сознавая собственную неосторожность.

Шесть грозных орудий каждым выстрелом уносят жизни трех солдат 10-го егерского полка. Ней становится впереди полка.

– Стрелки, эти орудия нам слишком мешают, нужно взять их! В ответ дружное:

– Они Ваши, господин маршал!

Трубы играют сигнал к атаке, бравые солдаты 10-го полка колонной, эскадрон за эскадроном, быстро меняют направление и захватывают зарядные артиллерийские ящики. Вдруг они окружены, ряды смешались, саблями они яростно отбивают натиск драгун и кирасиров. В сражении при Йене 10-й полк потеряет 180 человек.

С помощью Ланна Ней захватывает деревню Фирценхайлиген, Его вольтижёры, расположившись на всех крышах, держат противника под прицелом, они уже не отдадут деревню! Они тревожат прусскую пехоту, которая перемещается вокруг. Куанье[43]43
  Куанье, Жан Рош (1776-1865) – солдат, затем офицер наполеоновской армии, автор мемуаров об эпохе Империи. – Примеч. науч. ред.


[Закрыть] сообщает, что Наполеон больше не «ворчит». При виде длинной колонны пленных он негромко замечает: «К 4 часам у короля Пруссии уже не будет армии». Так и произошло, к указанному часу Ней с другими маршалами преследовал её остатки. Атакованные с фронта и с флангов пруссаки отступали к Веймару.

Рапортуя Императору о своих дерзких действиях, Ней пишет: «6-й корпус находился в Рода. Из этого удалённого от передовой пункта было трудно выйти на позиции для атаки, закрывавший всё густой туман стал ещё одним препятствием. Я принял решение продвигаться с авангардом, составленным из элитных частей, с тем чтобы участвовать в предстоящем славном сражении».^{144} В Ватерлоо Сульт вспомнит: «Он опять нас подвёл, как при Йене».

Наполеон дунул, и грозная армия, созданная Фридрихом Великим, развалилась как карточный домик. Преследование её остатков до берегов Балтики не приносит удовлетворения маршалу Нею. Он отказывается занять предназначенную ему комнату в Веймарском дворце из-за соседства с Мюратом, которому завидует ещё больше с тех пор, как тот стал великим герцогом Берга и Клеве.^{145} Никак не способствуя разрядке обстановки, Наполеон находит возможным» ещё раз подчинить Нея Мюрату, который руководит преследованием пруссаков. Последний 21 октября направляет Нею полное упрёков письмо, которое выводит Нея из себя: «Начальник главного штаба сообщил мне, что Вы не оставили гарнизон в Эрфурте и что слабо охраняемые пленные были освобождены отрядом из двухсот гусар, и это притом, что я просил Вас принять все необходимые меры для обеспечения безопасности и города, и пленных. Я очень огорчён произошедшим».^{146} Ней относится свысока не только к приказам Мюрата, но и к советам и рекомендациям других маршалов, считая их наставления по тактике излишне поучительными. Тогда же, в октябре 1806 года, Сульт проявляет чудеса дипломатичности в письмах, обращенных к победителю при Эльхингене, понимая, что следует всячески избегать неприязни, столь вредной для координации передвижений армии: «С полным доверием сообщаю Вам, что посчитал бы разумным предпринять в данных обстоятельствах. Будьте уверены, что обращаюсь к Вам без всяких претензий, и поскольку обращаюсь именно к Вам в первую очередь, то я с удовольствием и признательностью узнал бы Ваше мнение по этому поводу. Будьте любезны сообщить мне, что Вы намерены предпринять, с тем чтобы, в случае необходимости, я мог принять соответствующие меры». Сульт знает о мрачном настроении маршала Нея, которому кажется, что он потерял расположение Императора, а благосклонность Наполеона теперь обращена к коллегам, больше преуспевшим в этой кампании. Ней с трудом переносит рассказы об их подвигах: Бернадот отличился в Галле, Лассаль с одним гусарским полком захватывает укреплённые города, а этого чёртова Мюрата «Бюллетень Великой армии» называет «неутомимым». Прусская армия больше всего похожа на остатки корабля, потерпевшего крушение во время бури. А какова во всем этом роль Нея? К великому несчастью, это не он вызвал бурю, ему досталась неблагодарная задача осаждать Магдебург. «Безропотно исполнить приказ остановиться здесь – это требовало самоотречения», – пишет историк, о событиях при Иене.^{147} Тем временем Ней не перестаёт жаловаться Бертье: «Моё положение довольно неприятно, мне, военачальнику, всегда привыкшему быть на передовых позициях, где я полезен больше всего, приходится оставаться в роли наблюдателя».^{148} Остаётся утешаться тем, что 11 ноября 1806 года Магдебург капитулирует. Ней получает конфиденциальное поручение захватить ценности принца^;; Гессен-Кассельского. В банке Магдебурга обнаружены драгоценности огромной стоимости. «Эти сокровища я лично передам Его Величеству, – пишет Ней тестю. – Император отметит моё старание и бескорыстие и, надеюсь, вознаградит меня, ведь до сегодняшнего дня моя участь была вовсе не блестящей».^{149} Нам остаётся поставить под сомнение его бескорыстие. Можно сравнить Нея с Массеной, Брюном и Сультом, прославившимися в оккупированных странах систематическим мародёрством. На острове Святой Елены Наполеон обвинит Нея в безнравственности и алчности. Император имел определённые подозрения на этот счёт с того момента, когда Ней в Эрфурте конфисковал триста тысяч франков, не получив предварительного согласия начальника Генерального штаба. «Передайте маршалу Нею, – приказывает Наполеон Кларку 17 октября 1806 года, – что я не спускаю с него глаз и что категорически запрещаю любую конфискацию без распоряжения маршала Бертье».^{150}

Чудеса, творимые Наполеоном и его маршалами, держат в напряжении их супруг, страдающих от одиночества в парижских особняках. «За чашкой чая мы обсуждаем очередную победу», – пишет герцогиня д’Абрантес.