Текст книги "Ящер [Anonimus Rex]"

Автор книги: Эрик Гарсия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

18

Квартирка Гленды Ветцель в Хеллс Китчен во многом похожа на мою старую арендованную машину – в том смысле, что такая же маленькая, изношенная и, похоже, кишит паразитами. Зато хозяйка оказалась достаточно мила, чтобы позволить мне рухнуть в гостиной на диван – раздвижной, и всего шесть пружин вылезли! – несмотря даже на то, что я поспособствовал ее увольнению из «Джей amp; Ти» и каким-то боком втянул в неофициальное расследование убийства не менее четырех динов. Мой план, тщательно разработанный сегодня утром в самолете, таков: я распутываю дело, я нахожу Джейси, я подхватываю ее на руки, как Ричард Гир Дебру Уингер в финале «Офицера и джентльмена», я забираю ее в Лос-Анджелес. Мы не располагаемся на заднем сиденье моего автомобиля только вследствие вышеупомянутой проблемы с паразитами.

Я проснулся с головной болью, способной свалить Годзиллу, – что бы ни было в этом шприце, оно било наверняка; не удивлюсь, если это окажется какой-нибудь травяной концентрат. Ощущение будто с похмелья в мои разгульные дни – боже мой, неужели с тех пор прошла всего неделя?

Педро обратил оставшиеся у меня мебель и электроприборы в девятнадцать сотен наличных долларов, и я горячо поблагодарил его за избавление от последних мирских богатств. Двадцать долларов такси до аэропорта, пятнадцать сотен билет на самолет, сорок долларов дорога до Манхэттена. Теперь я приблизился к нищете, как никогда еще в своей жизни, но это беспокоит меня меньше всего.

– Не могу поверить, что ты взошел на ложе любви с человечьей особью, – говорит Гленда, когда мы уже готовы ринуться в город. Ее вышвырнули из «Джей amp; Ти», но она утверждает, что наслаждается свободой, работая не на дядю. Думаю, этот бред собачий состряпан для моего утешения, ведь меня и так уже от земли не видать, но это ее слова, и она на них настаивает. – Я в том смысле, что… человек, боже упаси.

– Она не человек, – в десятый раз объясняю я. – Она просто выглядит и пахнет, как человек.

– Если что-то пахнет человечиной… – бормочет Гленда древнейший трюизм динов. – Ладно, может, она и не человек, но сучка еще та.

– И вовсе не сучка. Она действовала по заданию Совета.

– Я делала фотографии, Рубио. Цветные, глянцевые и все такое прочее. Сучка прямо текла от удовольствия.

– Конечно, – пожимаю я плечами. – Они оба дины. Разве два дина не имеют права наслаждаться друг другом?

– Да, только… – Тут она замолкает, задумчиво выпятив нижнюю губу. – Ладно, уговорил.

– Ты собираешься перестать называть ее сучкой?

– Ох, поглядите на него. И вправду, что ли, запал на эту… штучку?

Когда выяснили с этим, я принимаюсь разрабатывать план наступления на город. Сделать предстоит немало, а времени, если меня не обманывает медленно, но верно нарастающая злость, всего ничего.

– Первая остановка – апартаменты Макбрайд в Верхнем Ист-Сайд, – сообщаю я Гленде. – Сможешь остаться здесь и позвонить в пару мест?

– Дерьма-то.

– Дерьма в смысле раз плюнуть или дерьма в смысле пошел ты?

– Просто скажи, что делать.

– Работа несложная: связаться с «Пасифик Белл» и выяснить, куда звонили из моего дома между шестью вечера и восемью утра. Может, с оплатой за счет вызываемого лица, может, по телефонной карточке, но у них должна быть распечатка. Джейси кому-то от меня звонила, в этом я уверен.

– Думаешь, когда найдешь его, то найдешь и свою маленькую суч… Джейси?

Эта несколько неуклюжая и запоздавшая попытка уважить мои чувства вызывает у меня улыбку.

– Где-то она есть, – говорю я. – Никто не исчезает бесследно.

– Вспомни, кто говорил тебе об этом.

Схватив ключи, бумажник, несколько дезинтеграционных мешочков на случай, если возникнут трудности, я говорю:

– Все узнаешь?

– Немедленно, босс.

– Спасибо. – Я чмокаю Гленду в щечку, и она хихикает. Это первое свидетельство женственности, которое я замечаю в моем новом временном партнере, но мне, похоже, больше по душе, когда она чертыхается. А то я смущаюсь.

– Теперь вали отсюда, – командует она, и все в этом мире возвращается на свои места.

– Запри дверь, – советую я с порога. – Запри покрепче.

За моей спиной гремят засовы.

Нет никакого сравнения между, скажем, «Плазой» и возвышающимся над Центральным парком домом, где расположена квартира миссис Макбрайд; поставить отель рядом с этим зданием равносильно тому, что Кармен Миранде[15]15
  Бразильская певица и киноактриса (1909–1955).


[Закрыть] встать для группового фото рядом с королевой Елизаветой. То, что кажется такой роскошью в «Плазе», становится явной показухой рядом со сдержанной элегантностью этого безымянного строения.

Кстати, об исключительности: швейцар, уже не тот джентльмен, что на днях с удовольствием поделился информацией о Джудит, не желает сообщить мне даже свое имя, не говоря уж об имени этого комплекса. А о том, что он меня внутрь пропустит, и речи быть не может. Я объясняю, что у меня дело в этом доме, затем переключаюсь на личную встречу с миссис Макбрайд. Он не реагирует. Я пробую тактику запугивания, так прекрасно действующую на большинство из тех, кто встречается на моем пути. Опять неудача.

– Существует что-нибудь, что я могу сделать, чтобы проникнуть в это здание? – Фантазия моя иссякает.

– Полагаю, что нет, сэр. – Швейцар все так же исключительно вежлив, но учитывая то, что он не позволит мне сделать ничего из того, что мне хочется, положение становится все более удручающим.

– Что, если бы я пробежал мимо? Не обратил на вас внимания и прошел внутрь?

Его улыбка вызывает озноб. Под нелепым привратницким костюмом невозможно не заметить пляски внушительных мускулов.

– Лучше вам этого не делать, сэр.

Деньги. Деньги работают всегда. Я вытаскиваю из бумажника двадцатку и протягиваю ее церберу.

– Что это? – с неподдельным замешательством смотрит он на купюру.

– А на что это похоже?

– Это похоже на двадцать долларов, – отзывается он.

– Молодец, выиграл пупсика, – говорю я, понимая, что нет смысла проявлять такт в ситуации, давно ставшей бестактной. – Мне она больше не нужна. Только бумажник загромождает.

– Но двадцать долларов…

Я вскидываю руку в сырое вечернее небо – что там с этой влажностью? кто-то выплеснул в воздух целый океан? – и говорю:

– Ладно, ладно, ладно! Деньги тебе не нужны, деньги тебе не нужны! – после чего хватаю мою двадцатку, но швейцар вцепился в нее намертво.

– Что ты от меня хочешь? – интересуюсь я. – Деньги мои тебе не нужны…

– Я этого не говорил, сэр.

– Что?

– Я не говорил, что мне не нужны ваши деньги. До меня доходит:

– Ты… о господи боже мой… ты хочешь больше, угадал? – Смех легко вырывается из моей диафрагмы и выплескивается изо рта, покрывая весельем несчастного швейцара. – Все это время я пытаюсь найти волшебное слово, а тебя с самого начала просто надо было подмазать!

Я изменяю свое отношение к Нью-Йорку; я люблю этот город!

Швейцар и бровью не ведет; к его чести, он сохраняет непроницаемое лицо деревянного щелкунчика, делая шаг в сторону и желая доброго вечера пожилому джентльмену, выходящему из дома. Потом он возвращается на место и, уставив в пространство отсутствующий взгляд, будто невзначай протягивает руку к моему бумажнику.

Я охотно выставляю на обозрение сотню и сую ему в карман. У меня в бумажнике еще осталось – если этот парень ждет золотого дождя, я вытащу затычку. Однако сто двадцать долларов решают дело: швейцар кивает, тянет на себя медную ручку и отворяет ворота, даруя мне право вступить в сводчатый холл.

– Добро пожаловать в Парк. Пятьдесят восемь, сэр.

Я благодарно кланяюсь:

– Спасибо огромное… как, вы сказали, ваше имя?

– Это еще двадцать, – отвечает он с намертво застывшим лицом игрока в покер.

Джудит Макбрайд нет дома. Подозреваю, что эту информацию можно было получить проще и, возможно, дешевле, но швейцар, как и все остальные, любит деньги. Судить не берусь. Я бы и сам сжульничал. Я звоню снова и снова, несколько раз стучу, громко свищу, зову хозяйку по имени, но никакого отклика.

Наверное, я мог бы взломать и проникнуть – кредитная карточка с такой массивной дверью не справится, но в рукаве у меня припасены и другие отмычки, – однако времени в обрез, да и трудно себе представить, что Джудит оставит лежать посреди квартиры какую-нибудь явную улику. Я уже готов уйти, вернуться к Гленде и попытаться возобновить поиски Джейси с того места, где мы остановились, как вдруг замечаю уголок полоски желтой бумаги, засунутой под дверь Джудит Макбрайд. На самом деле, я обнаружил его не раньше, чем распростерся по полу, зажмурил один глаз, прижался щекой к плисовому ковру и заглянул в щель, но конечный результат от этого не меняется – так какая разница?

Вопрос о том, нравственно ли подцепить и вытащить записку, не стоит: мой гражданский долг – предупреждать замусоривание, даже в чужих постоянных местожительствах. Несмотря на то что мой накладной палец оказывается слишком пухлым, так что для достижения цели приходится оголить коготь.

Сообщение о пакете. Это значит, что домоуправляющий или портье приняли для жильца пакет и теперь он находится там, где подобным вещам положено находиться. Я слышал о таких услугах, но никогда прежде не доводилось воспользоваться ими лично. Когда я был арендатором и на мое имя приходил пакет, то наиболее похожей на это извещение оказывалась злобная записка в почтовом ящике: «Если я еще раз услышу от этого парня из «Ю-Пэ-эС» жалобы на то, что Вас нет дома, я сорву Вашу входную дверь и пусть оставляет свое дерьмо на коврике». Я приобрел тогда пятноустойчивые ковровые покрытия.

Полагаю, я мог бы отыскать приемную пакетов, устроить большую бучу, попытавшись выдать пакет за свой собственный, но, скорей всего, в результате либо получу что-нибудь совершенно бесполезное, либо проведу ночь в городской каталажке.

Но все мне необходимое написано на квитанции. Два пакета ожидают внизу, оба адресованы Джудит Макбрайд. Отправителем пакета номер один числится «Мартин и Компаньоны», фирма по прокладке и подводке медного кабеля из Канзас-сити, и прибыл он, если верить штемпелю, сегодня рано утром.

И зачем же Джудит Макбрайд понадобилось прокладывать медный кабель? Научный проект? Слишком стара. Бомба? Слишком рассудительна. Домашний ремонт своими руками? Слишком жеманна. Есть одна теория, но я тут же отвергаю ее как совершенный вздор.

Пакет номер два такой же странный и отправлен компанией по оборудованию для бассейнов из Коннектикута. В записке ничего не сказано о содержимом, но я представить себе не могу, чтобы Джудит Макбрайд подрядилась добровольцем и тратит время на очистку санитарных объектов местного отделения Девичьей христианской ассоциации.

Я рассчитываюсь. После того как очередные двадцать долларов перепрыгивают из моего бумажника в карман швейцара, он сообщает, где найти приемную пакетов, и я держу путь к подсобным помещениям. Там другой выдающийся сноб ожидает меня с категорическим отказом, но на этот раз я не беспокоюсь насчет того, как с ним обойтись. Мне просто нужно добраться до склада.

– Могу я… вам помочь? – интересуется кладовщик.

– Нет, нет, просто взглянуть. – Я еще больше перегибаюсь через стойку, и он отстраняется, взволнованный такой близостью. – Пакеты вон там хранятся? – показываю я за его спину, где аккуратно в ряд выстроены пакеты.

– Да… Вы в доме гость? – спрашивает он, прекрасно зная, что нет.

Я не отвечаю. Мне нужно слегка принюхаться. Я делаю быстрый выдох, изгоняя весь использованный, бесполезный воздух в раздраженную физиономию кладовщика, а затем начинаю долго и медленно затягивать новый; мои ноздри трепещут, мои пазухи хрустят от усердия. Запахи стекаются со всего Нью-Йорка, и мой мозг работает в полную силу, пытаясь их отсортировать. Я повожу носом в направлении закрытой двери склада и внюхиваюсь сильнее. Грудь моя расширяется, легкие наполняются; не удивлюсь, если высосу здесь из воздуха весь кислород, погрузив кладовщика в глубокий обморок. Тогда все станет проще.

И только я думаю, что больше в меня не влезет, только кладовщик, преодолевший замешательство, готов уже позвать на мою бедную голову охрану, как улавливаю легчайший проблеск запаха, который ищу.

Хлор. Нет никаких сомнений, утверждает мой нос. Несколько хлорных таблеток в папиросной бумаге, засыпанных пенополистиролом, упакованных в картон, завернутый в коричневую оберточную бумагу. Да, настолько я хорош.

– Гленда, нам надо идти. – Я только что заплатил таксисту тройной тариф за то, что он домчал меня к дому Гленды и ждет теперь внизу, пока я заберу кое-какие необходимые вещи. Он был несказанно счастлив получить эти деньги, но у меня есть серьезные сомнения, оказался ли он способен понять мои указания и действительно ли не тронется с места. – Внизу ждет такси. Надеюсь.

– Возможно, тебе захочется на это взглянуть, – говорит она и протягивает мне светлый восковой свиток факсовой бумаги в три фута длиной; каждый дюйм заполнен крошечными циферками и буковками.

– Что это?

– Все телефонные звонки из твоего дома за последний месяц. – Заглядывая мне через плечо, она указывает на единственный звонок по коммерческой линии 1-900: – Черт тебя побери, Винсент, ты что, беседуешь с экстрасенсом?

– Всего один раз, – рассеянно отвечаю я, целиком поглощенный новым свидетельством, оправдывающим меня.

Вот он, звонок, который я ищу, – сегодня утром, в четыре часа. За счет вызываемого лица, но все же попавший на этот листок, код 718.

– Вот этот номер, – показываю я Гленде. – Вот здесь.

– Я так и подумала. Так что уже успела его пробить. У тебя три попытки догадаться, куда звонили.

– Детская клиника в Бронксе.

– Фу-у… – надувает она губы. – Не положено угадывать с первой.

– У меня есть кое-какая внутренняя информация. Ты узнала адрес?

– Конечно. Самое дерьмовое место в городе и везде.

– Отлично. Пойдем, может, успеем туда прежде, чем начнется представление.

Водитель действительно ждет нас внизу, и, к счастью для нас, сегодня вечером ему не хочется практиковаться на клиентах в английском. Я прошу его сделать погромче радио, и салон заполняют звуки очаровательной индийской песни, которую, по всем признакам, исполняют кошки в течке. Превосходно: я могу не шепча до самой клиники рассказывать Гленде свою историю.

– Поехали, – говорю я и приступаю к рассказу.

19

– Похоже, это самое необычное дерьмо, о котором мне доводилось слышать, – говорит Гленда, когда я выкладываю ей все до конца, главу за главой, версию за версией. Должен признать, все это действительно несколько необычно. В Бронксе мы останавливаемся прямо за тем знакомым переулком, через дорогу возвышается, поджидая нас, детская клиника. Чтобы заплатить шоферу, я опустошаю бумажник.

– Спору нет, удивительный город, – продолжает Гленда. – Это все, так? Больше никаких неожиданностей?

– Ну… – повожу я плечами. – Есть еще одна малость, в которую я тебя толком не посвятил. Но, знаешь, всегда лучше сперва убедиться самому, а потом уже вешать лапшу на уши друзьям. Я не из тех детективов, что расследуют и тут же начинают рассказывать. Да может, я и ошибаюсь.

– Ага, я хотя бы надеюсь, что в этом деле ты поглубже засунул голову в задницу, потому что если ты прав насчет того, что будет дальше, то и думать не хочется, что будет с нами.

Мы вылезаем из такси и разглядываем клинику. Окна заколочены досками, словно на глаза надели деревянные повязки; раздвижные алюминиевые двери тамбура плотно закрыты. Психи сегодня вечером высыпали в полном составе, и оказавшийся на нашем пути бродяга щиплет Гленду за задницу. Я удерживаю ее от ответных действий. – Будь начеку и держи нос по ветру, – предупреждаю я напарницу. – В прошлый раз у меня здесь возникла небольшая проблема. – Вернее сказать, большая, рычащая, зубастая проблема. – Дай мне знать, если уловишь запах барбекю.

Будто невзначай мы переходим через дорогу, стараясь казаться всему миру незлонамеренной человеческой парочкой, вышедшей на прогулку по задворкам Бронкса в десять часов вечера без оружия и прочих средств обороны.

– Давай быстрей, – подгоняю я, – но только естественно.

Немногочисленные фонари перед клиникой давным-давно разбиты вандалами, так что мы имеем возможность первый этап нашего путешествия завершить в темноте. Мы приближаемся к парадному входу. Закрыто. Заперто. А попытаешься раздвинуть те металлические уродины, так наделаешь слишком много шума в вечерней тишине.

Гленда бросает взгляд на здание, оценивая его размеры, и говорит:

– Должен быть черный ход с той стороны. Всегда бывает долбаный черный ход.

– Не знаю. Когда я в прошлый раз пытался найти его, меня… отвлекли.

Гленда идет вокруг здания, я за ней, и сердце у меня колотится так, что готово выпрыгнуть из груди в ожидании следующего нападения. С какой силой я ни втягиваю в себя воздух, органы обоняния не улавливают ни малейшего признака горелого пластика, но осторожность еще никому не мешала. Я не ослабляю бдительности, вглядываясь в каждый угол и каждое углубление.

Нет никаких следов моей тогдашней битвы, хотя мусорный контейнер кто-то убрал, то ли команда чистильщиков, приезжавшая за скелетом, то ли мусорщики, чей грузовик слегка барахлил.

Путь нам преграждает невысокая металлическая ограда, и Гленда собирается через нее перелезть. Она тянет руки…

– Подожди! – шепчу я. – Надо проверить.

Гленда удивленно оборачивается:

– Что проверить?

– Ограду. Они здесь не шутят: бестолковая проволочная оградка не слишком надежная преграда для злоумышленников. К тому же я видел здесь сторожевых собак.

Я нерешительно тянусь указательным пальцем к металлическим ромбам…

Разряд дергает палец, заставляя меня схватиться за решетку, втягивает руку – я рву ее на себя, корчусь, сражаясь за собственную конечность…

Я одерживаю верх и отлетаю назад, прямо на грудь Гленды; оба мы валимся на землю. Скатившись с подруги-Хадрозавра, я помогаю ей подняться.

– Какого дьявола…

– Ток, – объясняю я, потирая руку, которая с каждой секундой болит все сильнее. – Электрическая ограда, и, судя по тому, как она цепляется, мы имеем дело с совершенно смертельным напряжением.

Не видно никаких предохранителей, не видно способа закоротить ограду, не видно ни одной лазейки.

– Возвращаемся к главному входу? – предлагает Гленда.

– Нет смысла. Сам он по волшебству не откроется. – Разве только… Я поднимаю глаза, вглядываясь во тьму, и замечаю прямо над оградой маленький карниз. – Гленда, сможешь подсадить меня на водосточную трубу?

– Я шестерых таких могу подсадить на эту трубу. Но я-то как туда попаду?

– Я проберусь сзади и открою главный вход. Давай помоги мне.

После необходимых взаимных предупреждений избегать риска, сохранять осторожность, действовать с оглядкой и т. д., Гленда сажает меня на плечи, словно мамаша, поднимающая сына полюбоваться парадом, и я хватаюсь за трубу. Она держится на совсем слабеньких кронштейнах, подозрительно задрожавших, когда я всей массой висну на ней. Хорошо, что у меня давно не было времени поесть; похоже, один-единственный гамбургер в моем желудке привел бы к сокрушению всего сооружения. Кронштейны трясутся, вибрируют, трепещут, но держат.

Короткий подъем – с каждым оставленным позади дюймом труба скрипит все более угрожающе, – и я у карниза. Но только вскарабкавшись на него, соображаю, что окно заколочено точно так же, как остальные окна этой клиники. Внушительные балки преграждают мне путь. А я забыл дома электропилу.

Гленда уже завернула за угол, вышла за пределы слышимости и направляется к главному входу ждать, когда я открою ей дверь, так что с этой стороны помощи ожидать не приходится. Выбора нет, только прыгать, но до земли добрых двадцать пять футов. Если б я мог распустить хвост, добавочная мускульная поддержка, может, и смягчила хоть как-то удар, но…

Черт возьми, а почему, собственно, я не могу распустить хвост? Будут нарушены правила, но если существует время для нарушения правил, то оно как раз настало. Вцепившись для равновесия в сучок деревянной доски, я быстро снимаю брюки и трусы, дергаю сзади оболочку и освобождаю верхнюю часть серии «Г».

Боже, как приятно, когда хвост снаружи! Прохладный ночной ветерок ласкает мне шкуру, заставляя вспомнить прошлую ночь с Джейси, как она терлась об меня, и своим телом… Ладно, работать, Винсент, работа прежде всего. Но надо признать, что эта свобода просто потрясающа, и остается надеяться, что мне еще выпадет возможность вот так порезвиться на свежем воздухе в каком-нибудь другом месте, нежели детская больница на Восемнадцатой улице.

Перспектива долгого полета к твердой земле, конечно, располагает к медлительности, но надо двигаться. Сотворив короткую молитву богам на тот случай, если я всю жизнь ошибался, не веря в их существование, я собираюсь с силами, делаю крошечный шаг к самому краю и прыгаю.

Как и было задумано, хвост помогает смягчить удар, и я, свернувшись клубком, качусь по земле, остановившись всего в нескольких дюймах от внутренней стороны ограды. Поскорее вскочив, я отряхиваюсь. «Плевое дело», – говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь, и голос мой скоблит ночную тишину. Я решаю помалкивать, раз все равно никого нет рядом.

Я чую поблизости смерть и разложение, запахи, обязанные вернуть меня в боевую готовность, однако сейчас в них нет налета опасности. Решив выяснить, что к чему, я делаю несколько шагов и оказываюсь в небольшой нише. Я всматриваюсь, ожидая, когда глаза привыкнут к еще более сгустившейся темноте. Неровно закругленная стена ниши вся испещрена длинными царапинами, как будто дикий зверь, наплевав на бетон, решил прямо здесь вырыть себе логово.

Кости животных с обгрызенными хрящами, расколотые, с высосанным мозгом, грудой в два фута высотой окружают постель, изготовленную из разорванных в клочья матрасов, газет и старой одежды. На стене будто рукой ребенка кровью намалеваны изображения людей, собак, динозавров…

Кажется, я знаю, кто – что – жил когда-то в этом логове. Прежде чем напал на меня. Прежде чем я убил его.

В другой нише я обнаруживаю вход в клинику, и замки здесь достаточно просты, чтобы отпереть их нужным инструментом. Фокусы с кредитной карточкой и пивной жестянкой годятся для обычных дверей, но для нынешней работы требуется слесарный набор, и в этот раз я оказался достаточно мудр, чтобы прихватить его. На мое счастье, у Эрни был товарищ, у которого был племянник, у которого был приятель, чья мать работала на заводе, выпускающем такое оборудование, и он достал для меня комплект по себестоимости. Во всяком случае, мне он сказал, что по себестоимости.

Здесь вполне можно ожидать какой-нибудь сигнализации, так что я с облегчением перевожу дыхание, не услышав при входе трубного зова. Я попадаю в мрачный коридор; здесь не светит луна, а потому еще темнее, чем снаружи, вдобавок стены покрыты паутиной и плесенью. Коридоры сходятся и расходятся почти как в лабиринте. С улицы больница кажется гораздо меньше, и я гадаю, что же это за оптическая иллюзия.

Достаточно быстро я нахожу главный вход и открываю пять запертых изнутри засовов.

– Вот долбаный холод, – жалуется Гленда, и я прикладываю палец к губам.

Мы вместе движемся по коридорам, жестами советуясь относительно направления и поворотов. Повсюду нас сопровождает непрерывное жужжание, так что я полагаю, что рано или поздно мы отыщем источник энергии. И когда отыщем, то посмотрим, в чем я нрав и в чем не прав во всем этом деле.

– Тсс! – Я поворачиваюсь и вижу Гленду у полуоткрытой двери. – Я что-то слышу оттуда.

Мы идем дальше по широкому темному коридору, стены которого покрыты чем-то металлическим, впитывающим протекающее здесь электричество: приложив ладонь к стене, я чувствую покалывание. На стенах трепещут прожилки голубого света, и я невольно задаю себе вопрос, не приближаемся ли мы к самому центру этого лабиринта.

Еще одна дверь, а за ней приглушенный рокот, будто вода падает на заржавевшее мельничное колесо или публика недовольно гудит после очень плохого фильма.

– Кажется, это оттуда, – говорит моя спутница, без малейших предосторожностей открывая дверь. Внутри непроницаемая чернота, и Гленда шарит по стене в поисках выключателя.

– Подожди, – шепчу я. – Не гони волну…

С оглушительным треском над нашими головами вспыхивают ряды флюоресцентных ламп, осветивших длинную прямоугольную комнату в сто футов длиной и по меньшей мере сорок шириной; вдоль стен тремя рядами в высоту тянутся клетки. Странное бормотание усиливается, и, ступив в комнату, мы невольно разеваем рты, ясно уразумев происхождение этого шума.

В каждой клетке находится… существо, за неимением более подходящего слова, миниатюрный вариант той твари, что напала на меня три дня назад. Впрочем, это не совсем точно. В этих существах можно разглядеть генетические свойства всех шестнадцати видов динозавров. Маленькие уродливые рога под невероятными углами вылезают из больших уродливых голов, покоящихся на перекрученных уродливых шеях на перекалеченных уродливых телах. Звуки, которые мы слышим, несомненно, потому столь необычны для уха, что нет здесь двух одинаковых ртов, – у тех существ, что не обижены ртами. У иных нет ничего, кроме зияющих с обеих сторон головы отверстий, так что тоненький истерзанный визг, исходящий оттуда, усиливается ужасными пустотами впадин.

Они совсем маленькие. Они просто младенцы. Но это еще не все. Далеко не все.

Еще есть пальцы. Самые настоящие пальцы. И ноги, истинные ноги. И уши, и ушные мочки, и носы, и торсы, и все эти части тела вопиют: это существа рода человеческого.

– Он сделал это, – выдыхает Гленда с изумительной смесью благоговения и отвращения. – Валлардо действительно сделал это.

– По-похоже на то… – заикаюсь я.

– Но что… что же с ними такое?…

– Я думаю… думаю, это уроды, – предполагаю я.

– Уроды?

– Любое дело не обходится без неудач. Это они.

И как по сигналу, они принимаются издавать тихие плачущие звуки. Котята, щенята, младенцы, нуждающиеся в помощи и заботе.

– Но он запер их здесь, как… как животных.

Я киваю:

– В известном смысле, они и есть…

– Как можешь ты так говорить? – чуть ли не кричит Гленда, гневно повернувшись ко мне. Надо же – на какой час выпал материнский дебют Гленды Ветцель. – Они малыши, Винсент.

В оцепенении выходит она на середину комнаты, с отвисшей челюстью разглядывая окружающих ее уродцев. Прежде чем я успеваю ее остановить, Гленда подходит к одной из клеток и скребет за причудливым ухом то, что выглядит помесью Хадрозавра и человека. Оно урчит от удовольствия.

– Видишь, Винсент. Они нуждаются в любви, вот и все. – Лицо ее темнеет, и в голосе нарастает гнев: – А этот сукин сын Валлардо запер их тут.

– Согласен, он не прав и должен быть наказан, – говорю я, – но у нас нет на это времени. Давай же, Глен, идем отсюда.

Но Гленда, похоже, другого мнения. Она направляется к пульту управления у дальней стены, пробегает пальцами по кнопкам, и с каждым мгновением гнев ее нарастает. И вместе с яростью Гленды усиливается шум в клетках.

– Засранец думает, что может извращать природу, а потом сажать малышей за решетку? Это забавляет его?

– Глен, я действительно думаю, что пора тебе остановиться. – Уже гремят прутья, все существа проснулись, насторожились и бьются в своих клетках. Плач оборачивается воем и уже недалек от визга.

Но Гленда не слышит ни моих возражений, ни нарастающего гвалта. Она направо и налево щелкает переключателями, и мертвый до того пульт вспыхивает, ощутив прилив энергии. Я кидаюсь к ней, готовый немедленно прекратить, что бы она там ни задумала.

– Я покажу этому сукину сыну, как забавляться с генофондом, – визжит она. – Я ему покажу! – Вот теперь зверинец уродов дает себе волю по-настоящему, прыгает в своих клетках, словно стая обезьян, бросается на прутья, будто понимая, что близится избавление, что явился мессия, который освободит их из рабства.

– Гленда, не… – кричу я в тот момент, когда она бьет ладонью по кнопке, разом открывающей все клетки.

С диким воплем, способным посрамить Тарзана и всех его лесных друзей, с неба сыплется сотня ужасающих тварей, скачет по комнате, на Гленду и мне на спину. Нападение началось.

Моя первая мысль, что я составил себе неправильное мнение об этих существах, и на самом деле они не опаснее, чем блохи, улетучивается, как только первое из них принимается грызть мое ухо, срывая части облачения вместе с хорошим куском моей собственной плоти. Уже не задумываясь, я тянусь за спину, хватаю тварь за загривок – зубчатой шеи? – и швыряю прочь от себя. Она шмякается о дальнюю стену и падает на пол, после чего, неустрашенная, поднимается и снова кидается в свору собратьев.

Но на моем пути их множество, и они прыгают на меня, отталкиваясь от земли чахлыми извивающимися хвостами, кривя широко разинутые пасти, смыкая острые как бритвы зубы на моих глазах, лице и мягких тканях тела. Смертельная комбинация – человечьи пальцы цепляются за меня, в то время как зубы дина делают свое черное дело. Сквозь суматоху я вижу Гленду, согнувшуюся под грудой тварей, и стараюсь отшвырнуть их как можно дальше, чтобы пробиться через комнату.

Мои когти, вылезшие через оболочку, словно шипы на розе, гребут всякую плоть, с которой вступают в контакт, а руками я отбиваю атаки спереди. Хвост, снова вырвавшийся на свободу, приходится кстати, чтобы отбивать противника, нападающего сзади, и хотя за две минуты я весь искусан и расцарапан, раздал все же больше, чем получил. Кровь на полу комнаты с клетками в основном не моя.

– Гленда! – пытаюсь я перекричать этот кошачий концерт, и слышу в ответ:

– Винсент!

– Как у тебя? – воплю я, превозмогая новую вспышку боли, на этот раз в запястье, опускаю глаза и вижу ряд зубов на бесформенном куске плоти, плотно сомкнувшихся на моей руке. Я трясу рукой, крутя бестию во все стороны, но она не ослабляет впившихся в мышцу челюстей. Когтем другой руки я пронзаю ей голову; взвизгнув, она разжимает зубы и падает на землю, мертвая.

И вот уже Гленда рядом со мной, еще больше, чем я, окровавленная, но оба мы живы, и оба устояли.

В углу.

Существа на минуту отступают, по меньшей мере семьдесят злобных маленьких гоблинов, каждый не более двух футов высотой, включая рога. Они все так же визжат и курлычат, словно стая голубей-мутантов, но теперь в этом гвалте слышится осмысленность, словно они как-то общаются между собой, планируя новую атаку.

– Ладно, я была не права, – признает Гленда. – Это не милые крошки.

Я быстро озираюсь. Стена за нами абсолютно гладкая, ни единой опоры для руки или ноги.

– Что теперь? Они загнали нас в угол.

И они, похоже, это понимают.

Мы с Глендой устремляемся влево, и они тут же перестраиваются, преграждая нам путь к бегству. Мы дергаемся вправо – результат тот же.

– Мы в ловушке.

Шум опять нарастает, существа снова жаждут крови. Двое в последних рядах стаи бросаются друг на друга, маленькие человечьи пальцы и маленькие когти дина бьются не на жизнь, а на смерть, мощные челюсти с убогими человечьими зубами инстинктивно тянутся к беззащитным шеям и главным артериям.