Текст книги "Могила на взморье (ЛП)"

Автор книги: Эрик Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

– Если ищешь убийцу, начинай с друзей жертвы.

Удивительный, интересный и заставляющий задуматься тезис.

Раньше Сабина никогда особо не интересовалась кем-то из компании Леи, но так как они все бывали у них дома, она автоматически составила портрет каждого из них.

Друзья сестры предстали перед ее мысленным взором. Майк, самый старший, но смог бы быть главарем, даже если бы был самым младшим. В восемь лет отец впервые взял его с собой на рыбалку, после чего он повсюду с гордостью рассказывал всем, что уже работает. Был о себе высокого мнения, а что думали о нем другие, его не интересовало, до тех пор, пока они его уважали.

О сыне рыбака Харри Сабина думала тогда, что он пойдет по стопам отца. Он был скорее интровертом, немногословным и нетребовательным, но его дружба с Майком затмевала все это. В какой-то степени Харри добавил ему силы и уверенности в себе. В присутствии Майка Харри становился разговорчивым, уверенным и иногда даже надменным. Однако Сабина видела, как он ведет себя дома, где жил за счет своей сестры, младше его на год.

Сила Маргрете с самого начала нравилась Сабине. Девочка не позволяла парням обижать себя. Из всех девочек кальтенхузеновской компании Сабине нравилась только Маргрете. Жаклин слишком походила на куклу, своего рода стюардесса внутренних авиалиний или Штеффи – Барби из восточной Германии. А Леа – это вообще была другая история. Из парней ей больше всех нравились Юлиан и Пьер, хотя она не могла объяснить себе, почему ей нравился именно Пьер. Он был абсолютной противоположностью Маргрете, изворотливый и покорный как дурачок, все прощал и подчинялся всему и всем. Она ни разу не видела, чтобы он чему-то воспротивился. Несмотря на это Сабина не могла избавиться от ощущения, что он был себе на уме и мог проявить грубость, хотя ей так никогда и не удалось подкрепить это ощущение конкретными доказательствами.

Насколько Сабине было известно, никто из шестерых не был в ссоре с Юлианом. Он был человеком, нуждающимся в гармонии, всегда избегал каких либо ссор. Но в отличие от Пьера в Юлиане было что-то, что трудно было описать словами... внутренняя прочность и искренность. У него были свои принципы. Однажды Леа с гордостью рассказывала об этом за завтраком. Майк потребовал, чтобы Юлиан написал гимн для их компании, но то, что получилось, показалось Майку слишком мягким и чувственным. И, тем не менее, Юлиан наотрез отказался написать другую музыку. Итак, с ним вполне возможно было вступить в конфликт, если его убеждения сталкивались с мнениями других.

Целью Сабины являлся небольшой причал, где стояли весельные лодки, куда могли положить тело Юлиана в ночь его исчезновения. Какие тропинки вели туда и обратно?

Море было недалеко. Но сначала Сабине нужно было пересечь буковый лесок, который она не помнила, хотя он был виден с Кальтенхузена. Он возвышался среди полей, лугов и зарослей камыша вокруг побережья. Войдя в лес, Сабина ощутила, что температура упала на несколько градусов, а туман между деревьями осложнял видимость. Как убывающая волна, резкий порыв ветра сдул шуршащую листву, после чего наступила тишина. Как раз в этот момент из тумана появилось высокое строение.

Теперь она поняла, где находилась. Тогда руины монастыря были окружены лишь несколькими молодыми деревцами, доходившими до плеча, а сейчас они достигли впечатляющих размеров и полностью скрывали стены. За те двадцать пять лет, что Сабина прожила в Кальтенхузене, она всего раз шесть была на месте руин и то лишь для того, чтобы забраться на стены и балансировать на них. Но самое большое впечатление оставили не руины, а крапива и ссадины. Одно то, что Лея и компания играли там каждый день, удерживало Сабину от частых посещений этого места.

Она мельком оглядела территорию. От крапивы не осталось и следа, а вместо нее простирался ковер из скошенной травы и клевера с вкраплениями одуванчиков, то здесь, то там виднелся ухоженный розовый куст, флоксы, рододендрон. Все выглядело так, будто за этим местом ухаживало садово-парковое хозяйство.

– Четыре так называемых д-двора, которые когда-то были к-комнатами,– услышала она голос, прежде чем из-за стены вышел какой-то мужчина. – Самая высокая, с-сохранившаяся стена достигает пять метров двадцать два сантиметра в высоту. Девять стрельчатых окон полностью сохранили свою ф-форму, два ч-частично. Это т-трапезная, там спальня, а вот т-там капитул, зал собрания. Построен в начале шестнадцатого века цистерцианцами, но так и не з-закончен. По ним прокатилась волна р-реформации.

Незнакомец, невзначай ставший гидом Сабины, был худым, неряшливо одетым человеком с длинными, растрепанными волосами. Создалось даже впечатление, что он живет в развалинах. Он стоял перед Сабиной, втянув и опустив плечи, и переминался с ноги на ногу, нервно затягиваясь сигаретой. Жалкое зрелище. Однако в его колючем взгляде читалось беспокойство, азарт и страсть. Именно глаза делали этого человека живым и интересным.

– Сабина Малер, верно? – спросил он.

Она помедлила.

– Да. Откуда...?

– Я случайно у-увидел тебя возле дома родителей и сразу узнал. П-продажа удалась?

– К сожалению, нет.

– А что с участком, на котором мы стоим? Х-хочешь его тоже п-продать? Или ты з-забыла, что он п-принадлежит твоей семье?

Сабина и вправду забыла. Для нее это был просто луг с парочкой деревьев и заросшими мхом стенами.

– Харри? – спросила она.

Сабина быстро перечислила в уме все возможности. Судя по свету волос и росту, это не Майк и не Пьер. Странным образом этот приблизительно сорокалетний мужчина больше всего был похож на Юлиана, у которого тоже были светлые, довольно длинные волосы и высокий рост. В памяти Сабины Харри выглядел по-другому, намного крепче и плотнее. Значит он определенно похудел. Его выдали лишь обгрызанные ногти и то, как он затягивался сигаретой. Только сейчас она вспомнила, что он и раньше заикался, но не так сильно как сейчас.

Он сосредоточился и продолжил экскурсию, чуть ли не ударившись в философию.

– Монастырь издавна превратился в руины, покинутый создателями, он начал приходить в упадок уже в момент создания. Он никогда не исполнил свое религиозное предназначение. Ну, может быть в более глубоком смысле, как никак, а пятьсот лет спустя он стал для нас местом собраний.

Харри взглядом обвел стены и цветущие кустарники.

– Здесь никто никогда не жил. Но тогда мы были д-детьми и не знали об этом. Я помню, как мы боялись, что здесь могут водиться п-призраки умерших монахов. Маргрете тоже было не по себе. Приходя сюда, мы всегда д-держались вместе как овцы. В принципе мы знали, что нет н-никаких призраков, но туман, т-темнота и ш-шелестение часто заставляли нас сомневаться. Майк и я даже ходили в туалет вместе, потому что боялись...

Харри блаженно улыбался. На минуту он окунулся куда-то в другой мир, и не зная его жизни, Сабина почувствовала, что он страстно и ожесточенно держался за эти стены, возможно, потому что проведенное здесь детство было самым счастливым временем в его жизни.

Харри вдруг резко обернулся и поднял указательный палец.

– Ты слышишь?

Она услышала глухой стук, не далеко, но и не близко, повторяющийся каждые несколько секунд. Пять раз, шесть раз, будто кто-то рубит дерево.

– Это он,– прошептал Харри.

– Кто?

Согнувшись, он прокрался из руин наружу, как делала Сабина во время опасных полицейских операциях. Она последовала за ним, навстречу звуку.

Туман был как тонкая паутина, качающаяся на легком морском ветру. На расстоянии десяти шагов уже ничего не было видно, взгляд цеплялся за отдыхающих чаек, дрозда, скачущего по лужайке, за собственную обувь, оставлявшую следы в мягкой, «чавкающей» почве.

Сначала из тумана появился деревянный колышек, затем мужчина, ударявший по нему большой кувалдой. Сабина сразу узнала бывшего соседа. Руперт Бальтус почти не изменился. Он уже тогда был помятым, седовласым и сероглазым стариком впечатляющего роста.

Харри бросился вперед и попытался вытащить колышек из земли, однако старик оказался быстрее и так сильно оттолкнул Харри, что тот упал на землю. Но лежал он не долго, встав на ноги Харри принял позицию для атаки, а старик стоял, крепко держа обеими руками кувалду с длинной рукояткой.

Среди клубов тумана, эти длинноволосые мужчины выглядели как воинственно настроенные викинги. Во время короткой потасовки они не произнесли ни слова, вот и теперь продолжали молчать. Зачем говорить, если и так было ясно, чего каждый из них хотел добиться.

– Вот что, господа, так дело не пойдет,– решительным и глубоким голосом сказала Сабина, встав между спорщиками.

– Уйдите с дороги,– приказал Руперт Бальтус. – Против Вас я ничего не имею.

А вот Сабина не могла этого утверждать.

– Положите кувалду. Я Сабина Малер и хочу знать, что здесь происходит.

Руперт и вправду опустил тяжелый молоток.

– Ах, эта, – сказал он, и Сабина живо представила себе, какой фильм шел сейчас перед его мысленным взором. Речь в нем шла об одной дерзкой девчонке, которая показала ему средний палец, потому что он отругал ее за одежду, о девчонке, которая напевала про себя провоцирующие песни Нены, проходя мимо него.

Эта самая девушка сегодня пыталась успокоить его.

– Мы цивилизованные люди и можем обо всем поговорить спокойно, господин Бальтус.

– А не о чем говорить. Это моя земля.

В доказательство он указал на колышек с табличкой, на которой было написано «Частная территория Руперта Бальтуса! Проход воспрещен!»

Постепенно Сабина начала понимать, что здесь происходило.

– Мы не на Диком Западе, где достаточно поставить забор, чтобы объявить какой-нибудь участок своей собственностью. На чем основывается Ваше...

– Хватит мне тут болтать,– прервал ее Бальтус. – Докажите, что земля принадлежит Вам или проваливайте.

Сабина вдруг оказалась в ситуации, когда ей приходилось отстаивать участок земли, который имел для нее примерно такое же значение, как садовые гномы, которых родители ставили тогда в цветочные клумбы вокруг дома. Если бы Бальтус не был таким неприятным человеком, и Сабина бы не посмотрела несколько минут назад в горящие глаза Харри, переживавшего за руины, то кто знает. Возможно, она бы, пожав плечами, отдала этот кусок земли.

– Он хочет с-снести «Д-дворец»,– крикнул Харри. – Мы должны п-помешать этому.

«Мы»,– подумала Сабина. Как у него все было быстро.

– Самое время сравнять с землей эти жалкие руины,– ругался Бальтус. – То, что здесь произошло, лишило меня единственного ребенка. Этот полудурок вместе с другими дегенератами испортили мою Жаклин. Они настроили ее против меня, отдалили. В этих стенах они курили травку, пили, трахались и строили планы на будущее. Именно, строили, скажу я вам. И что в итоге? Достаточно взглянуть на этого бездельника, тут даже слов не надо. Его сестра глупое, жирное, копытное животное, господин доктор – ловелас, а мой зять, спившийся хвастун. Вашу сестру, дама, я к счастью потерял из виду, но наверняка она осталась той же шлюшкой, что и раньше. Ну и компания! Стены этого проклятого места я с превеликим удовольствием...

– Подождите-ка, что вы имеете в виду? – прервала его Сабина.

Ее вопрос касался сразу нескольких вещей, начиная отчуждением Жаклин к отцу и заканчивая курением травки, занятий сексом и шлюшкой Леей. Сабина даже не сразу смогла решить какой аспект интересует ее больше всего.

Прямо в этот момент из тумана выскочил Харри и одним рывком сорвал табличку с колышка. Сабина уже даже успела забыть, что Харри был здесь. Бальтус видимо тоже. Какое-то время он даже не понимал, что только что произошло, а когда понял, Харри уж давно скрылся в безопасное место.

– Ты жалкий кусок дерьмa! – прорычал Бальтус. Он замахнулся кувалдой как секирой и попал слишком поздно отреагировавшей Сабине прямо в висок, отчего она упала на землю.

Сабине была знакома боль. Всяческие ушибы, сломанная рука, порезы и вывихнутое плечо – все это уже было в ее жизни, и поэтому она знала, что такое тянущая, колющая, жгучая боль. Ее сознание помутилось, но она уже догадывалась, какого рода ранение получила. Сабина ощупала висок: рваная рана.

Девять из десяти человек в такой ситуации либо ужасно разволновались бы, либо в состоянии шока удалились с места происшествия. Однако Сабина рассмеялась, по крайней мере, мысленно. Она оказалась прямо в центре местечковых разборок и почувствовала себя как в сериале «Королевский баварский участковый/административный суд». Двадцать первый век был где-то далеко. Берлин, Росток, Дрезден и Гамбург находились на другой планете. Никто из ее берлинских друзей и коллег не поверит ей.

Без всякой тени сочувствия старик посмотрел на нее и сказал:

– Ну, вы что, осторожнее надо!

Сабина больше не могла сдерживаться. Она опустилась в холодную, мокрую траву и громко рассмеялась.

Через какое-то время старик ушел, что бурча себе под нос, а Харри подошел ближе, держа добычу в руках. Немного растерянный, он стоял рядом с Сабиной и ждал, пока у нее закончится приступ смеха.

– Выглядит п-плохо,– сказал он, осмотрев ее рану.

– Не так страшно, как кажется,– сказала она глубоким голосом.

– У тебя голос как у Б-брюса Уиллиса. Или ты и есть Брюс Уиллис... после операции?

– Эй, да ты оказывается шутник. Обычно ты пытаешься подавить эту плохую черту характера?

На его лице появилось довольное выражение, и Сабина догадывалась почему. Он только что выиграл битву и табличку, да еще и боевую соратницу, только что пережившую боевое крещение кровью.

– Мне п-понравилось, что ты смеялась, когда лежала на з-земле,– сказал он.

– Тебе это понравилось потому, что так делают только такие сумасшедшие как ты,– грубо ответила она, но тут же улыбнулась.

Харри протянул ей руку и помог встать на ноги.

– Пойдем со мной, х-хромоножка. Отведу тебя к сельскому в-врачу. А по дороге немного расскажу о с-себе.

Глава 12

Сентябрь 2013 года

Два раза в неделю Жаклин ползала на коленях по кухне, отмывая шкафы: едва заметные пятнышки от томатного соуса, капелька розового вина, пятна воды на плите, несколько заплесневелых листочков салата в сточном отверстии. Через пятнадцать минут придет убираться Маргрете, и Жаклин хотела, чтобы до ее прихода все было идеально чисто. Ну, или, по крайней мере, близко к идеальному. Чтобы вымыть все помещения у нее каждый раз уходило несколько часов. Если ей не удавалось это сделать, например, по причине болезни, она ужасно волновалась о том, что подумает Маргрете о ее ведении домашнего хозяйства.

Особое внимание она всегда уделяла кухне и двум ванным комнатам. Она беспрестанно и с довольно большой скоростью полировала различные поверхности, доводя до блеска белый лак и арматуры. А само помещение наполнялось запахом лаванды, исходящего от чистящего средства. В завершение Жаклин еще раз обходила весь дом, чтобы решить, где ей целенаправленно расположить недостатки: например отпечаток бутылки в холодильнике, чистая посуда в посудомойке или несколько крошек цветочного удобрения на подоконнике в спальне. У Маргрете не должно создастся впечатления, что она лишняя, но в тоже время не нужно ее переутомлять. Потому что Маргрете, к сожалению, не была для Жаклин тем, что принято было называть «жемчужина», напротив, она убиралась очень поверхностно, слегка проводя тряпкой по всему дому. Но Жаклин любила, чтобы все блестело чистотой, и, чтобы квартира ей нравилась, она должна была быть идеально чистой.

Так Жаклин и балансировала между уважением к душевному состоянию старой подруги и требованиям к самой себе и собственному дому, при этом обе должны были по возможности сохранять лицо. Вдобавок ко всему Жаклин просто не знала, о чем говорить с Маргрете, но ведь надо было вести какой-то разговор, тем более, когда так давно знаешь друг друга. Без учета стилистических различий, многие темы были под запретом, среди них Харри, красный платок, или плохое здоровье Эдит, которое очень тяготило Маргрете. А также все, что касалось денег и то, на что они тратились: отпуск, кино, продукты питания, уход за собой, поездки, компьютер, мебель, рестораны, предметы домашнего обихода... Разговаривать с Маргрете для Жаклин было все равно, что бежать в темноте по минному полю.

Это балансирование так напрягало Жаклин, что часто перед приходом Маргрете она предпочитала уезжать в Визмар. Она посещала несколько курсов в народном университете, которые выбрала не только по интересу, но в первую очередь из-за того, что они проходили в определенный день и час. Всегда, когда Маргрете приходила убираться, в расписании Жаклин стояли техника росписи по шелковой ткани, испанский, аутотренинг, пилатес или психология. От гончарного ремесла она отказалась, потому что каждый раз ей приходилось целый час стоять перед умывальником и вымывать глину из-под ногтей. Жаклин уже неплохо разбиралась в истории искусств и могла без труда проанализировать полотно Вато или Модильяни. Во время каникул, она действовала на нервы какой-нибудь продавщице бутика, примеряла двадцать пар обуви, чтобы купить одну, пила лимонад и ехала назад в Кальтенхузен, каждый раз взволнованно надеясь не застать Маргрете.

В этот день Жаклин должна была остаться дома, что уже само по себе противоречило ее планам. Причина тому начала трепать ей нервы, появившись в кухне с чипсами в руках, едва она закончила уборку.

– Джереми, ты уронил несколько крошек.

– Ну и что, сейчас все равно придет уборщица.

– Во-первых, уборщица наша с твоим отцом старая подруга, у которой трудная судьба. Поэтому, пожалуйста, побольше уважения и сочувствия.

– Сочу... Чего?

– Во-вторых, нельзя вести себя в принципе как свинья.

– Вести себя!

Он засмеялся, так что из его рта выскочило несколько мокрых крошек от чипсов.

– Ты бы себя послушала.

– А ты бы на себя посмотрел. Наполовину деревенщина как твоя мать, наполовину воображала как...

В последний момент она спохватилась, чтобы не сказать лишнего.

Джереми ухмыльнулся.

– Не надо было выходить за него замуж. Тогда много чего бы не было, например этой ужасной обстановки. Эй, здесь все как на мебельной выставке, а пахнет как в прачечной.

Сердце Жаклин бешено колотилось. Парень ужасно действовал ей на нервы. Справляться с ним становилось все труднее. Дошло до того, что стоило ему только взглянуть на нее, Жаклин уже переполняла ярость. Тем не менее, она попыталась взять себя в руки и говорить примирительным тоном.

Она достала тарелку из холодильника.

– Хоть ты и не заслужил, но я все равно приготовила твое любимое блюдо.

– Супер! Подгоревшие вафли.

Жаклин закрыла глаза.

– Они совсем чуть-чуть подгорели. Подгоревший слой можно соскрести, видишь?

– Не бывает сгоревшего чуть-чуть. Так же, как не бывает совсем чуть-чуть лишнего. Либо это лишнее, либо нет. Ты лишняя.

– Какой же ты все-таки ужасный мальчишка,– выругалась она.

– Спасибо.

Он взял с тарелки вафлю, соскреб подгоревшее тесто и сдул его с руки, отчего черные крошки разлетелись по всей рабочей поверхности стола.

– Хватит!– крикнула она. – С меня хватит. Ты все вытрешь. Сейчас же!

Жаклин намочила тряпку и положила ее рядом с крошками.

– Забудь об этом,– надулся Джереми. – Уборщица уберет.

– Ну-ка взял тряпку!

Он взял ее прижал к лицу Жаклин.

Она вскрикнула. Моющее средство обожгло глаза, и пока она смыла все водой и вытерла лицо, Джереми уже давно ушел с кухни. Жаклин неподвижно стояла три секунды. Затем, словно взорвалась снятая с предохранителя граната, она выкрикнула его имя.

Жаклин в ярости оббежала нижний этаж и обнаружила мальчика в гостиной, где он издевательски улыбаясь, стоял рядом с картонной коробкой среднего размера, которая слегка двигалась.

– Что там внутри? – спросила она, но он лишь захихикал.

Ее взгляд упал на открытую дверь террасы.

– Где Шанель? Что ты сделал с моей любимицей?

Джереми пожал плечами.

Как будто кто-то внутри нее задействовал переключатель, ее гнев куда-то исчез, и она совсем забыла отчитать мальчика за его наглое поведение на кухне. Все внимание Жаклин переключилось на коробку, откуда доносились скребущиеся звуки. Она медленно подошла поближе.

Только сейчас она заметила, что из нее вытекала тонкая красная струйка.

– Отойди в сторону,– приказала Жаклин Джереми, и он послушался.

Она боязливо протянула руку к коробке.

– Что... что ты сделал с Шанель? – спросила она дрожащим голосом. Дотронувшись до картона, она ощутила легкие толчки, отдававшиеся болью в душе. – О, боже, мой маленький любимец, что этот изверг сотворил с тобой?

Жаклин прижалась мокрой от слез щекой к коробке, обхватив ее обеими руками. Она была готова к худшему, когда взялась за крышку, наклонилась над импровизированной тюрьмой и открыла ее. Когда оттуда выскочило что-то белое, Жаклин потеряла равновесие и упала. Раздался резкий крик, смешавшийся с ее криком. В следующий момент по комнате начало что-то порхать.

Джереми громко рассмеялся.

– Чайка. Ха-ха. И кетчуп. Ха-ха-ха. С твоей шавкой все в порядке. Ха-ха-ха. Ха-ха-ха.

Чайка! Все еще кричащая Жаклин, попыталась встать, но поскользнулась на мраморной плитке и ударила локоть. Когда она лежала на спине, птица пролетела прямо над ней.

Она ощущала ее запах. Чувствовала поток воздуха. Жаклин затаила дыхание, не отваживаясь открыть глаза.

Она проползла на четвереньках несколько метров, натолкнулась на дверь, и, держась за нее, встала, наконец, на ноги. Лишь захлопнув за собой дверь, она глубоко вздохнула и открыла глаза.

Смех Джереми преследовал ее до самого коридора.

Жаклин ненавидела чаек! Она ничего так не боялась, как этих подлых хищников, воздушных гиен, которые группами нападали на беззащитных маленьких зверей и рассекали клювами птенцов других птиц. Эти каркающие, питающиеся падалью птицы, регулярно являлись ей в кошмарах.

Несколько секунд Жаклин думала, что отошла от шока.

Но вдруг чайка ударилась о дверь с другой стороны. Жаклин отпрянула назад, побежала в кухню и закрыла за собой дверь. В круглом как тарелка зеркале на стене, на нее смотрело бледное лицо с мокрыми от пота прядями волос.

– Успокойся,– прошептала она себе. Но дело было не только в чайке и связанным с ней испугом, но и с этим ужасным мальчишкой, этим чудовищем, в глазах которого читались ненависть и жестокость...

Дрожащими руками Жаклин достала из шкафа жестяную банку с зеленым Цуонг-Тсенг-чаем, открыла и заглянула внутрь. При попытке положить небольшое количество чая в ситечко, ложка в ее руках дрожала как сейсмограф, в результате чего половина высушенных листочков упали на пол. Жаклин раздраженно отбросила все в сторону.

Жаклин в отчаянии пыталась собраться с мыслями, но ощущала себя так, словно ее уносит огромной волной, в то время как она беспомощно пытается нащупать дно. Но вдруг, во всем этом хаосе, она действительно нащупала опору.

– Пьер,– пробормотала она. – Мне нужно к нему.

Не прошло и десяти секунд, как Жаклин покинула кухню через задний вход.

Во второй раз за последние два дня к Пьеру приходил кто-то из старой компании, у кого шалили нервы. С Харри и его жестокими фантазиями он сталкивался часто, Жаклин напротив была очень редким гостем. Она предпочитала врачей, которые предпочитали пациентов, лечащихся частным образом, врачи с частными врачебными кабинетами, похожими на номера-люкс в отелях, с паркетом, мягкими коврами, с фанерными деревянными панелями и фонтанами. Именами этих врачей она разбрасывалась повсюду, как священник именами святых. Малейший насморк она лечила лекарствами за несколько сотен евро, в то время как спрей для носа и упаковка носовых платков имели бы такой же эффект.

Когда в тот день у Пьера раздался звонок в дверь, и на пороге стояла совершенно расстроенная Жаклин, он сначала подумал, что дело в ее аллергии на орехи. Однако симптомы аллергии были куда сильнее. Даже при небольшом количестве съеденных орехов, Жаклин была не в состоянии ходить, а здесь она даже смогла дойти сто пятьдесят метров до его дома.

– Что случилось? – спросил он.

– Это все этот противный мальчишка,– вырвалось у Жаклин. – Когда-нибудь он сведет меня с ума. В буквальном смысле слова.

– Ах, вот оно что.

Пьер выдохнул. Значит ничего серьезного, не экстренный случай.

Нервная система Жаклин после ее возвращения из США была тонкой как шелк. Ее могло вывести из себя буквально все, начиная от грязи на петрушке и заканчивая птичьим пометом на ветровом стекле. Стоило ей услышать о том, что повысился процент безработных, как она сразу начинала переживать за защищенность своего дома от кражи со взломом. Если где-нибудь в Билефельде обнаруживали легионеллез в водопроводной воде, она на целый час открывала все краны, сливая горячую воду. Пойманная в клетку своих же страхов, Жаклин совсем разучилась наслаждаться жизнью. Увидев красивую радугу, она боялась промокнуть.

– Что это значит? – напала она на него. – Меня систематически терроризируют, а все, что ты можешь сказать, это «Ах, вот оно что».

– Мальчику тринадцать лет и ему не нравится мачеха. Вполне нормально, что зная твои слабые места, он пытается вывести тебя из равновесия. Ты сама можешь решать, как реагировать на его провокации.

С каждым словом Жаклин все больше повышала голос.

– Я что выгляжу так, будто хочу подискутировать с тобой о воспитании детей?

Пьер чувствовал, что она готова была расплакаться. Жаклин просто не была загружена работой. С ее безрассудной любовью к собаке, курсами от аэробики до ухода за декоративными растениями и всеми этими ощущениями, что ей угрожает опасность, она производила на него впечатление богатой, разведенной, одинокой женщины.

– Хорошо, входи.

Он пошел вперед в гостиную.

– Сейчас немного рановато, но я дам тебе брэнди.

– Если бы я хотела выпить алкоголя, я вы воспользовалась баром Майка, у него там больше промилле, чем у тебя пациентов.

Пьер знал о привычке Майка выпить и вынужден был согласиться с Жаклин.

– Ну, хорошо, тогда успокоительное.

Жаклин схватилась обеими руками за волосы.

– Мне нужно что-нибудь покрепче,– взмолилась она.

Он посмотрел в ее сверкающие безумием глаза, которые подходили такому человеку как Жаклин примерно так же как боксерский нос члену дворянского сословия.

– Может чашечку какао? – провоцирующе спросил он.

– Не прикидывайся дураком, больше чем ты есть. Не надо меня обманывать, я знаю, что у тебя дома есть небольшой запас опиума.

– Да, для Эдит. Если ей срочно понадобится.

– Ну вот, а теперь мне срочно понадобилось,– крикнула она и начала ходить кругами.

– Кстати, Лея переодевается наверху. Мы собираемся на кладбище.

Пьер знал, что присутствие Леи успокоит его взволнованную посетительницу. Странно, сколько усилий прикладывали некоторые люди, чтобы сохранить лицо. Жаклин работала над своим фасадом дольше и труднее, чем строители пирамиды Хеопса, а то, что она показывала ему свое истинное лицо, было связано исключительно с профессией Пьера. Так уж повелось, что все грехи и слабости мира рано или поздно оказывались либо в исповедальне, либо в суде или у врача.

– Правда, Пьер,– прошептала она, схватила его руки своими ледяными руками и, казалось, примерзла к ним. – Я должна что-то принять. Должна, должна, должна, иначе я просто не вынесу всего этого.

Она говорила как тогда, в две тысячи третьем году, после возвращения из Голливуда. Почти четырнадцать лет она провела там среди иллюзий о вечной молодости, красоте и стройности, вынуждена была справляться с сильным психологическим давлением, направленным на достижение успеха и носила с собой таблетки для похудания и пакетики с белым порошком. Короче говоря, жила жизнью метеора, падающей звезды. Уже тогда Жаклин была «развалиной», и после долгих уговоров, Пьеру наконец удалось убедить ее обратиться за помощью в наркологическую клинику.

– Четыре месяца назад ты обещала мне окончательно завязать с этим,– заклинал ее Пьер. – И теперь ты хочешь сдаться, только из-за издевательств подростка?

Она в отчаянии покачала головой.

– Пожалуйста, Пьер, ради старой дружбы.

– По старой дружбе, и не только по этому, я не дам тебе морфий.

– Хочешь, чтобы я вернулась к нелегальным веществам? Хочешь, чтобы я снова достала себе пакетики? Ты же знаешь, что произойдет, если я ничего не приму. Вспомни, что было четыре месяца назад. Если не дашь мне морфий, будешь сам виноват, если это снова произойдет. Ну а раз уж мы заговорили о вине...

Жаклин сделала несколько шагов назад с коварным выражением лица, заставившим его догадаться, какую подлость она собиралась сделать.

– А кто вообще познакомил меня с этими вещами? Кто, тогда, после смены политического строя, уговаривал меня попробовать чудесный, чистый белый порошок? Я все помню в деталях. Мы были во «дворце», цвели первые подснежники, это было в феврале, на улице было холодно, и ты сказал: «Порошок сделает мир теплым и красочным, подснежники начнут звенеть». Тогда я еще подумала: «Ну, если это говорит тихий, спокойный, милый и безобидный Пьер, то тогда...»

– Хватит,– прервал он ее. – Это была ошибка. Именно потому, что для всех я был просто тихим и милым Пьером, я хотел сделать что-нибудь запрещенное.

– И втянул меня в это дело.

Как и все наркозависимые люди, Жаклин прекрасно играла на слабостях окружающих ее людей. Позитивные чувства, такие как сочувствие, любовь и дружба, люди используют так же беззастенчиво, как угрызения совести или страх. Пьер должен опасаться Жаклин.

– Ну что ж, твоя взяла,– пробормотал он.

Ее победная улыбка была для него как удар в лицо. Но Пьер прекрасно знал, что это была улыбка женщины, стоявшей на краю пропасти.