355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эрик Берг » Могила на взморье (ЛП) » Текст книги (страница 2)
Могила на взморье (ЛП)
  • Текст добавлен: 11 октября 2018, 15:30

Текст книги "Могила на взморье (ЛП)"


Автор книги: Эрик Берг


Жанр:

   

Триллеры


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Глава 2

Вдали шумело море. Харри сидел на разрушенном окне монастыря, удобно прислонившись спиной к каменной стене, упираясь ногами в карниз. Он не делал ничего, кроме как смотрел на проплывающие облака, которые спешили прочь над по-летнему перезревшими полями.

Порой он, как в скоростной киносъемке, подносил руку ко рту и вытаскивал сигарету. Он едва ли сделал пять затяжек, но зато каждая отдельная затяжка была такой напряженной, будто речь шла о последнем никотине в его жизни. После того как Харри тщательно затушил сигарету, он разместил окурок в небольшом мешочке в кармане куртки и закурил следующую сигарету.

Это продолжалось час, возможно, дольше. При этом мужчина не смотрел на часы. Здесь, во дворце, время не имело значения. Это всегда было так. Когда Харри был мальчиком, сразу после домашних заданий он ехал на велосипеде к руинам – иногда даже прямо там делал задания – и с нетерпением ждал появления своих друзей.

Все изменилось. Сегодня Харри был бы разочарован, если бы кто-то помешал спокойствию руин, в которых он так искал покоя. К счастью, этого не происходило почти никогда. Во-первых, здание не упоминалось в путеводителях, с другой стороны, оно располагалось в стороне от шоссе, и туда вела только плохо построенная грунтовая дорога.

Пару раз случалось, что подростки жили кемпингом в одном из двориков, курили травку и распыляли на стены плохое граффити. Харри всегда очищал их наследие и обрабатывал граффити щелочью так долго, пока оно не становилось только лишь бледными тенями и выглядело так, будто было поглощено вековой стеной.

Внезапно Харри занервничал. Не двигаясь, он напрягся. Осмотрел глазами сотканную туманом паутину над пастбищами, эту диффузную смесь серого и зеленого, которая ассоциировалась с сумерками.

Ничего. Почти ничего. Только черные вороны, которые кружились над полями, белые, питающиеся падалью, чайки. Все же, он чувствовал, что на дороге что-то приближалось.

Из тумана появилась фигура человека, которая была одета в светлый тренч и прятала руки в карманы пальто. Несмотря на расстояние, Харри его сразу узнал. На его лбу выступил пот, ладони стали влажными. Окурок выскользнул и упал на землю.

Харри спустился с карниза. Это было не осознанное решение, просто так случилось. В его голове проходил фильм о том, что произойдет то, что должно было сразу произойти. Он был не режиссером, а только исполнителем. Харри медленно прошел несколько шагов к своей машине, древнему Форду и сел. Урчание мотора напоминало грохочущий трактор и неоднократно казалось, что тот замолкнет, но он каждый раз снова оживал.

Не отрывая глаз от Майка, Харри положил правую руку на ручке переключения передач и нажал на сцепление. Майк находился только лишь примерно в пятидесяти метрах, его черты лица становились узнаваемыми, небольшие сфокусированные глаза, снисходительно улыбающиеся губы. Его походка предвещала успех, целеустремленная и значимая.

Харри нажал правой ногой на педаль газа. Форд выл, прыгал, но не двигался с места. На данный момент фильм в голове Харри отклонился от реальности. Он раздраженно посмотрел вниз. Ручной тормоз был еще затянут.

Его рука дрожала, когда Харри ухватился за тонкий рычаг и отпустил тормоз. Капли пота текли между его бровями на нос. Как раз в тот момент, когда он испустил стон, то снова наступил на педаль газа, машина с сильным толчком устремилась вперед и помчалась прямо на Майка. Харри закрыл глаза.

Все произошло очень быстро. Глухой звук впереди, затем скрип на крыше автомобиля, наконец, второй глухой удар, на этот раз сзади.

Полное торможение. Остановка. Мотор хрипел и стучал.

Харри понадобилась минута, чтобы выключить ключ зажигания, и еще одна, пока он, дрожа, зажигал сигарету.

Из той же серо-зеленой дымки, откуда появился Майк, теперь выступали два подростка, которые толкали свои велосипеды рядом друг с другом. Подростки были примерно одинакового роста, у одного были черные, у другого светло-каштановые волосы, и они были одеты в джинсы, кроссовки и куртки. Им было примерно восемнадцать, девятнадцать лет.

Харри вышел из машины. Ни один из двоих не посмотрел на него. Ребята говорили и небрежно прошли мимо него и машины, будто он был воздухом. Самое ужасное, сейчас они должны были заметить мужчину, через которого переехали. Но не было ни мертвеца, ни раненого, и дорога была только дорогой. Слева и справа пустые поля, почти бесконечные. Хотя отпечатки вращающихся шин и след от торможения нельзя было пропустить.

Харри наблюдал за тем, как юноши оставили свои велосипеды перед руинами и исчезли во дворце. Только тогда он последовал за ними, и обнаружил их, прислонившихся к одной из стен. В сумерках казалось, будто они сливались со стеной, частью декора далекого прошлого, такого же размытого, как граффити. У одного было лицо Майка, у другого – Харри.

Это была весна тысяча девятьсот девяностого года, и они говорили о своих планах на будущее.

Внезапно Харри закричал и побежал к машине.


Глава 3

«Он выглядит как современный распятый Иисус», – думал Пьер, когда мужчина его возраста сел напротив него в его кабинете: тонкие волосы до плеч, удрученное лицо, светло-рыжая шестидневная борода... Всякий раз, когда он встречал Харри, Пьер невольно думал о мученике, о греческой трагедии, о смерти. Каждый раз снова немедленно подпадал под руку шприц и маленький флакон с прозрачной жидкостью, который он с давних пор хранил в ящике.

– Я могу к-курить?

Пьер открыл окно, прохладный майский воздух устремился внутрь. Обычно он никому не разрешал брать в своем лечебном кабинете сигарету, но Харри действительно выглядел больным – что не было неестественным в кабинете врача. Он говорил о пережитом час назад в руинах монастыря, и действовал как кто-то, кто недавно избежал восьмого круга ада. Но это был не он. Мужчина все еще находился в самой середине, был пойман в свой самостоятельно созданный личный ад. Заикание, которым Харри страдал с подросткового возраста, было сильнее, чем обычно.

– Успокойся, – сказал Пьер. – Та не переехал Майка. Он здесь, звонил полчаса назад...

– З-зачем?

– Это касается только врача и пациента.

– Я н-надеюсь, у него ч-чума.

– Я не надеюсь, потому что в течение трех дней она была бы у всех нас. Я только говорил тебе, чтобы ты больше не думал....

– О-оставь эту фигню, я в-ведь не тупой, я знаю с-сам, что задавил не г-галлюцинацию, – рявкнул Харри.

Пьер невозмутимо все воспринимал.

По его мнению, агрессивность Харри была безвредна, надутый пластиковый монстр с маленькой дырой. За несколько минут он рухнет вместе со своим жеманством. Харри был неплохим парнем, только в плохом настроении последние двадцать лет.

На острове они давно называли Харри Дон Кихот де ла Пёль. На протяжении двадцати лет – или семи тысяч дней – тот боролся против Майка, преимущественно против него. Он не только пытался предотвратить строительство завода Майка по переработке рыбы, но и ускоренное расширение последним порта, строительство холодильных цехов, ослабление экологических норм, развитие центра снабжения...

Для этого Харри находил себе непостоянных союзников, то это были защитники окружающей среды, то фермеры, то владельцы отеля. Несколько лет назад мужчина уже делился с Пьером тем, что не проходит ни дня, в который он бы не думал дюжину раз о своем злейшем враге, который однажды был его лучшим другом.

Харри проиграл все битвы без исключения. И в буквальном смысле дорого заплатил за поражения, так как многие процессы поглотили огромные суммы. Пожалуй, даже были расколоты оба его брака.

К тому же, молодой человек взял несколько потребительских кредитов, которые вместе с процентами, вероятно, выплачивал целую вечность, он хронически был на мели. Также и профессионально Харри не двигался вперед, а работал на семи или восьми различных работах. Сначала рыбаком, как и его отец, который погиб в море, когда мужчина был еще младенцем.

Потом садовником, механиком тракторов, конюхом, управляющим складом и лесозаготовителем. В последнее время он был принят на работу в новостной листок, где осуществлял весь спектр трех служащих газеты, от обязанностей привратника до написания небольших статей о местной суете. Кстати, с недавних пор Харри также был могильщиком Пёль.

– Я тебе е-еще не все рас-сказал. – сообщал дальше Харри. – После того, как я сбил Майка, б-были двое молодых людей, которые прошли м-мимо меня во дворец. Это были Майк и я д-девятнадцатилетние. В тот день он убедил меня, что мы должны продать з-западно-германские к-консультации по финансовым вопросам с-страхования в тогда еще ГДР4. Я был с ним во д-дворце и...

Пьер его перебил.

– Он сказал тогда, что от рыбы не богатеют и что стена не упадет, чтобы вы, наконец, смогли теоретически купить себе все, но практически не имели на это денег. Потом он упомянул страховые дела и что есть трехдневные плотные курсы для инвестиции денег и стратегии продаж...

– О-откуда..?

– Я был там.

– Честно? П-потому что я с-совсем не помню об этом. Но да, это м-могло быть.

Пьер привык к тому, что в определенных случаях другие редко вспоминали об его присутствии. В иерархии компании, где лидирующим и задающим тон был здоровенный как бык Майк, он занимал последнее место, позади девочек и мечтательного Юлиана. Вторым рангом стоял Харри, просто потому что был лучшим другом Майка. Затем шли Маргрете и Лия, потому что Майк больше уважал первую из двух и испытывал большую привязанность к последней.

Обворожительно выглядящая Жаклин и Юлиан, который мог играть на гитаре, следовали на последних местах. Пьер тогда не предъявлял никаких особых способностей, он не мог даже болтать, и то, что все взрослые называли его мальчиком, красивым как с картинки, приносило ему у Майка только следующее штрафное очко – и вместе с ним также у Харри. Так как он принимал все и участвовал во всем, что утверждал Майк. Если Майк игнорировал Пьера, то Харри тоже оказывал ему холодный прием, и когда Пьер раздражал Майка, рядом, посмеиваясь, стоял Харри.

Теперь, десятилетиями позже, для Пьера это было маленьким удовлетворение, что Харри, не хотевший в его детстве освободиться от своего друга Майка, теперь не мог освободиться от своего лучшего врага Майка.

– Так не пойдет, – сказал Пьер, снова став врачом, и схватив один формуляр. – Я позабочусь о твоем специальном курортном лечении.

– Ты с-сумасшедший? – запротестовал Харри.

Пьер улыбнулся. И это слова из уст мужчины, который только что переехал призрака!

– Тебе срочно нужны расстояние и психотерапевт.

– Нет, никакого пс-сихотерапевта.

– Харри, у тебя галлюцинации. Ты не убил привидение, и это во-первых. Сколько раз я уже тебе советовал избегать руин.

– Д-дворца, – исправил Харри.

– Но ты все равно еще ездишь туда, почти каждый день.

– К-каждый день, – снова исправил тот.

– Это исключительно навязчиво.

– Моя д-душа находится там в-в спокойствии, – неожиданно поэтично ответил Харри и его глаза неясно заблестели.

Когда он был в таком состоянии, Пьеру приходилось чрезвычайно трудно быть с ним строгим, так как он, по возможности, пытался что-то втолковать так, что Харри должен был расстаться со своим любимым делом, потому что это было для него вредно. Эпизодические насильственные фантазии, в которых Майк всегда был жертвой, становились чаще. Пьер полагал, что Харри поддерживал сосредоточение на развалинах монастыря, возможно даже возбуждаясь.

– У тебя н-нет места, Пьер, где ты всегда можешь быть самим собой? Реальный д-домашний очаг, где ты мечтаешь и...

– В своих мечтах я никого не убиваю.

Выражение лица Харри изменилось. Его только что затуманенные глаза приняли злобное выражение.

– Я з-знаю, что ты мечтаешь только о том, чтобы трахаться с женщинами, и твой домашний очаг там, где твой ч-член чувствует себя как дома.

– Ну, ладно, этого достаточно. На сегодня это все.

Мимика Харри снова изменилась, в этот раз на дружелюбную. Его перепады настроения и фантазии беспокоили Пьера. Пациент не хотел слушать, впрочем, это не было преступлением, а поскольку фантазии Харри никому не вредили, кроме него самого, у Пьера были связаны руки. Он уступил обязанности соблюдать служебную тайну и ничего не мог делать, кроме как продолжать воздействовать на Харри, насколько это было возможно.

– Не в-выгоняй меня, – попросил Харри. – Кроме как с т-тобой, я не могу ни с кем говорить...

– Начиная с?

– Все равно.

– С Сабиной?

– Все р-равно, я с-сказал.

– Я думал, ты хочешь поговорить.

Губы Харри стали тонкими.

– Не об этом.

– Как скажешь, – вздохнул Пьер. – Но разговаривая друг с другом таким манером, мы далеко не продвинемся. В конце концов, в своей фантазии ты как раз наломал дров с Майком. Я должен был это знать. Не лечить психоз разумными аргументами, иначе все психиатрические заведения сегодня могли бы быть закрыты.

– Ум-мник, – Харри вскочил так резко, что кресло перевернулось. – Ты б-был не лучше, чем д-другие. Ты также мало меня понимаешь и не заботишься о д-дворце, об острове. Майк позволяет строить фабрики, хран-нилища, парковки для грузовиков... Кусок за куском изменяет нашу р-родину, в-все, что нам было свято, этот ненасытный обжора, этот предатель. И сейчас старый Бальтус – он на самом деле не шутит и позволит построить на территории д-дворца дом отдыха. Ты говоришь, что я должен быть на расстоянии, но ты подразумеваешь с-сдаться. Так типично для тебя, Пьер. Ты трус и подхалимский подлиза. Всегда был таким. Я, наоборот, дошел до значимого заключительного этапа своего развития.

Подобное Пьер слышал уже полдюжины раз на протяжении многих лет, и это казалось ему просто идиотским, чтобы через двадцать лет вражды и борьбы кто-то пустословил о значимом этапе.

Харри сжал кулаки, но Пьер оставался спокойным и выписал рецепт.

– Успокаивающее средство, возможно, действительно поможет. Бери или оставляй, совершенно как ты хочешь.

– У меня нет д-денег на ап-птеку, – смущенно ответил Харри, пока опускал кулаки и вытирал мокрые от пота ладони о брюки.

Пьер подошел к шкафу для хранения запасов и вытащил коробку, которую подал Харри:

– Три раза в день до приема пищи. Впрочем, против призраков они не помогают.

Когда Харри уже наполовину был в дверях, Пьер сказал, пока заполнял на компьютере карту пациента:

– Кстати, звонила Лея. Она снова здорова и сегодня возвращается на остров.

Харри стоял с рукой на дверной ручке, три, пять, десять секунд.

– П-почему ты мне это говоришь?

Пьер посмотрел на него.

– Просто так. Я подумал, что было бы лучше подготовить тебя.


Глава 4

Было не случайно, что первоначально, в этот день, Майк рассчитывал на встречу с Пьером сразу после того, как узнал от своего доверенного лица о выписке Леи из шверинской реабилитационной клиники.

Он очень редко и неохотно посещал практику Пьера, прежде всего потому, что его не устраивало, что кто-то, кем он распоряжался в своей юности, теперь имел перед ним преимущество, даже если и в области медицины. То, что Пьер что-то знал о организме Майка и его сокровенном, было крайне досадным обстоятельством, которое мужчина компенсировал тем, что демонстративно игнорировал советы и предостережения врача.

После того, как Майк прошел обследование, он безразлично спросил:

– Ну? Мне грозит сердечный приступ?

– Каждому, у кого есть сердце, грозит сердечный приступ.

– Ты считаешь опасность у меня незначительной?

– Ты можешь снова одеваться, мы закончили.

Майк застегивал рубашку, пока наблюдал за тем, как Пьер изучал его ЭКГ. На самом деле, мужчину ни в малейшей степени не волновали результаты, и было ясно, что Пьер тоже об этом знал. Тем не менее, они оба делали так, как будто здоровье Майка было основным поводом для этой встречи.

В этом не было ничего необычного. В течение многих лет, в которые бывшая компания была знакома – в принципе всю жизнь – было нормальным состоянием болтать о делах. Если быть так хорошо знакомыми как они, когда вы живете слишком близко друг к другу, и знать так много друг о друге, были только два способа справиться с этим: абсолютная открытость или маскарад.

В конце концов, возобладало последнее, и с тех пор под сомнение никем не ставилось. С каждым годом это специальное обхождение проявляло себя друг с другом немного больше и сохранило дружбу, вопреки некоторому соперничеству в определенном равновесии.

Лея могла полностью помешать этому равновесию.

– Она уже позвонила тебе? – спросил Майк небрежным тоном.

Он рассчитывал на то, что Пьер знал о ком шла речь.

– Это было предсказуемо.

– Нельзя было предвидеть, что она снова вообще вернется. Ты не поощрял ее? Но мы сошлись на том, что...

Пьер бросил результаты медицинского обследования через стол и откровенно посмотрел на Майка.

– Не я посещал ее каждый день на протяжении четырех месяцев после того, как это случилось, – сказал он с подавляемой горячностью. – Я также не звонил ей, не писал открыток, ни посылал никаких цветов... То, что она приезжает на Пёль, не имеет со мной ничего общего, но я скажу тебе одно: сейчас, поскольку это так, я этому рад.

Майк ухмыльнулся.

– Тс, тс, как маленький Пьер может волноваться... Кроме того, абсолютно безосновательно. Я только задал тебе простой вопрос.

Пьер глубоко вздохнул.

– Ответ – нет.

– Ну, вот, это происходит без твоего детского крика.

То, что Пьер, который никогда не повышал голос, конечно, не против него, неожиданно так встревожился, подтвердило подозрения Майка. Еще до того, как Лея вообще появилась, она уже вызывала волнение. Несмотря на то, что он ее любил, лучше бы ему знать, что она живет в Аргентине. Но в действительности ничего не помогло.

– Из всего, что я слышал, она все еще страдает от амнезии, – сказал он. – Не смотри так удивленно, я каждый раз узнавал то, что хотел знать. Медицинским сестрам плохо платят.

Майк наблюдал, как Пьер сердито убирал оборудование, но душевное состояние собеседника его не волновало. У него были другие заботы. Если состояние Леи продолжится, это многое бы упростило. В противном случае...

Когда Майк встал, чтобы заправить рубашку в брюки, то слегка покачнулся.

Пьер спросил:

– Сколько виски ты уже сегодня выпил?

– Без понятия, три или четыре.

– Литра или стакана?

– Ты официант или врач?

– Оракул. Однажды, не я с тобой расквитаюсь.

– А кто?

– Твое ах какое огромное сердце.

Майк засмеялся и пошел к двери.

– Мне нравится сарказм, Пьер. Особенно использование его слабаками, потому что он позволяет им казаться храбрыми.


Глава 5

Практика Пьера, деревенского врача в Кирхдорфе, самом большом муниципалитете на острове, с двенадцатью сотнями жителей, была простой: узкий коридор, довольно извилистый, небольшой зал ожидания, шесть стульев, три пенсионера, две репродукции голубых лошадей Франса Маркса и очень старательная медсестра. Она заговорщицки прошептала мне, что «проведет меня вне очереди», что и сделала.

– Лея. Наконец-то.

Пьер, улыбаясь, прошел ко мне по врачебному кабинету и искренне обнял. В первое мгновение я слегка напряглась и, вероятно, довольно ошарашенно на него уставилась, потому что он быстро сказал:

– Извини, я... позвонил врачу в реабилитационной клинике, и он рассказал мне, что ты все еще страдаешь от амнезии. Но на мгновение я об этом не подумал. Ты действительно не можешь вспомнить о своем первом посещении? Совсем ничего?

Я озадаченно смотрела на него.

– Понимаю, – сказал он. – Это значит, что я, в принципе, для тебя незнакомец. В конце концов, ты видела меня в тысяча девятьсот девяностом, а я просто бросился тебе на шею.

Он сразу мне понравился и признаюсь, также из-за своего хорошего вида. Абсолютно черные волосы и спортивная фигура. Улыбка была привлекательной, придавая ему мальчишеское обаяние. От его застенчивой юности осталось совсем немного, например, то, что Пьер неловко сунул руки в карманы, когда извинялся передо мной за пылкое приветствие.

– Ты отлично выглядишь, Лея.

– О, спасибо, – ответила я и неуверенно осмотрела себя.

Утром я решилась на более спортивную одежду, как если бы хотела пойти на фото сафари. Этот вид казался мне уместным для Пёль. Только элегантные туфли не подходили к нему, на самом деле.

Пьер засмеялся.

– Собственно, я подразумевал твое лицо. Хирурги выполнили всю работу. Шрамов тоже не видно. Было бы слишком жаль, если бы ты потеряла свое обаяние Одри Хепберн.

– Одри Хепберн? Я?

– Я и раньше ощущал это так. Образ того, как ты смеялась, как за секунды могла переключаться с веселого до печального, твоя особая задумчивость, жесты... Это была точная Холли Голайтли.

– О, Боже. Ты никогда мне об этом не говорил.

– Верно.

Пьер снова засунул руки в карманы брюк. Я легко возражала ему и навела мосты, даже если не совсем бескорыстно.

– Я планирую остаться на несколько дней. Мой терапевт считает это хорошей идеей, – лгала я.

Пьер со знанием дела кивнул.

– Комната для гостей в твоем полном распоряжении.

– Я не это имела в виду. Я...

– Никаких возражений. Я буду ужасно рад.

– Ну, тогда... Большое спасибо. Ты скоро закончишь работу? – в заключение сказала я.

Он был пока занят. Но предложил мне встретиться двумя часам позже в доме Петерсенов, у Мергрете.

– Она все еще живет в Кальтенхусен? – удивленно спросила я.

– Мы живем там все, – ответил он и мимоходом добавил: – Ну, да, почти все.

– А мне там вообще будут рады?

Я обратила внимание не небольшую задержку ответа Пьера, морщины на лбу, брови, уголки губ, но мне не удалось обнаружить ничего, что бы сделало меня подозрительной.

– Конечно, – сказал он. – Почему нет?


* * * 

Почти в пешеходном темпе я ехала по поселению Кальтенхусен, которое, несмотря на незначительную застройку, простиралось на целый квадратный километр, потому что несколько больших луговых земельных участков лежало между усадьбами. Меня удивило то, что три дома из шести были приведены в порядок, один даже был начат заново, расширен и модернизирован. Остальные же пришли в упадок, бурая штукатурка на стенах была еще со времен ГДР. Перед одним из этих домов, домом моей семьи, я вышла из машины.

Здание, в котором я выросла, пережило свои лучшие дни. Штукатурка отпала, окна были жалкими, водосточная труба отошла от стены, сад был безнадежно запущен, изгородь из вика5 заросла... Между диким терном и различными сорняками лежал заржавевший почтовый ящик, на котором, в том числе, стояло и мое имя.

Насколько я знала, уже несколько десятилетий назад Сабина поручила его продажу брокерской конторе, но, разумеется, до сих пор ничего не получилось. Большинство людей, которые ищут спокойствие и уединенность, делают это, как правило, три недели в году. Тот, кто приобретал этот дом, напротив, должен бы здесь жить и работать. Кальтенхусен был как маленький остров на острове, не защищенный от волн среди зеленого океана лугов. Кто не понимал соседей...

Я вздрогнула. На некотором удалении, за большими придворными воротами, послышался шум циркулярной пилы. Резкий, неприятный, громкий шум напоминал человеческий крик.

Я взяла свою сумочку из машины и пошла к дому Петерсенов, который находился на удалении только двух полетов камня. И он тоже был в плохом состоянии.

– Что вы хотите? – проворчал кто-то сразу после звонка, с другой стороны коричневой, немного прогнившей двери. – Я ничего не покупаю, тем более у вас.

Глубокий голос Маргрете вызвал у меня эффект узнавания, потому что еще ребенком она звучала немного ворчливо и по-мужски. В первое мгновение я хотела обнаружить себя, но затем меня охватило желание сделать маленькую шалость. Я мало смеялась в течение последних нескольких месяцев и даже не могла вспомнить, когда в последний раз.

– Но вы даже меня не знаете, – прошептала я, и могла бы положиться за то, что она не узнала мой изменившийся голос.

Она не могла меня видеть.

– Я и не должна. Ясно слышала ваши туфли на шпильках. Ваш сорт людей давно уже больше не забредает сюда. Хотят продать мне место на небесах. Мини пылесос, что для таких людей как вы, кажется одним и тем же. Может быть, даже вечную молодость или последнее космическое исследование. Или при разграблении влажных джунглей вы наткнулись на чудесный цветок, который теперь замешиваете в своих нагло дорогих кремах?

– А что, если даже так?

– Милая женщина, чтобы вы знали. Я покупаю свои крема в дисконтных магазинах, храню духи из смеси испражнений кита и воловьей мочи, и последний раз использовала карандаш для глаз шесть лет назад, спросите меня, курю ли я тайно опиум. Так вот, чтобы знали, что я думаю о косметике. Вы смеетесь? Прекрасно, что я улучшаю ваше настроение. Прощайте.

– Для того, у кого на циновке стоит «Добро пожаловать», вы довольно недружелюбны, – сказала я, с трудом подавляя смех.

Кажется, так я не смеялась уже целую вечность.

– Ну, теперь с меня хватит, – сказала Маргрете и рванула дверь.

Передо мной стояла женщина средних лет, которая вытирала свои грубые рабочие руки о кухонное полотенце. У нее была почти белая кожа, темно-рыжие, окрашенные, короткие волосы и зеленые глаза. Ее коренастая фигура, выражение лица и глухой, немного нервный голос были заметными предупреждающими знаками. Входите на свой страх и риск.

Она была огорошена.

– Лея, – пробормотала Маргрете и уставилась на меня как на призрака.

Через несколько минут я сидела на кухне Маргрете, мы были вдвоем и так же, как другие из компании раньше, сидели на кружком. Мы с пристрастием поедали огромные куски вкусных пирогов Эдит Петерсен, которые запивали какао «Тринкфикс». Мать Маргрете радостно смотрела на нас, и в тот момент я не желала себе ничего более страстно, чем ромовую бабу и «Тринкфикс» на столе.

Всюду присутствовало прошлое. Чугунная форма для кекса, которую Эдит Петерсен издавна использовала, стояла на своем старом месте ― на покосившемся кухонном шкафу. К тому же газовая плита из шестидесятых и репродукция наивной картины, которая изображала рыболовный катер на заходе солнца. Изменилось только немногое. Старая прихожая исчезла под современным уродливым ПВХ-покрытием, которые издавали скрипучие звуки. Монументальный холодильник был первым западным приобретением Петерсенов после перелома, был сейчас не заметен, видимо потому, что с тех пор выглядел сейчас почти так же, как тогда старомодный холодильник ГДР.

Маргрете поставила на стол два бокала кофе, противное быстрорастворимое барахло, который она пила большими глотками. На нас падало только небольшое количество света из окна над раковиной, и настроение между мной и Маргрете было таким же унылым. Веселье от небольшой забавы у входа утихло, над которым итак только я и могла смеяться. Я попросила Маргрете принять ее с юмором, но с таким же успехом могла бы попросить мертвеца подняться. До сих пор уголки ее рта не искривились даже в подобие улыбки.

– Не думала, что ты снова появишься, – сказала она. – Пьер однажды как-то рассказывал, что у тебя провал в памяти. Пожалуй, ты хотела забыть наши смешные фигуры? Ну, если это все, что осталось от аварии... Повезло, сильно повезло.

– Авария уже вытащила пару ран и перемен, – ограничила я ее приговор.

– Да, твой голос звучит иначе.

– Физически относительно, – лгала я.

– Гибкость подходит тебе гораздо лучше, чем ясная голова с утра. То, что раньше ты бы добавила от себя, всегда действительно принадлежало тебе, будто бы ты часами пролистывала сборник стихов. Только голос твоей Пеппи Длинный Чулок не подходил для этого, он всегда был скрипучим. Слышала, что ты стала Щелкунчиком.

– Что?

– Фотографом, – перевела она.

– Верно. Я не говорила об этом во время своего посещения в мае?

– Мы немного поговорили друг с другом, – сказала она, и я не была уверена, был ли ее тон озлобленным или разочарованным, или оттенка не было вовсе. – Кроме того, здесь ты была только однажды, во второй половине дня и вечером.

– Да, предполагаю... К сожалению, я не помню о том, как тогда говорила.

– Ну, тогда я хочу немного рассказать тебе кое-что о себе, что в любом случае пройдет быстро, – Маргрете пожала плечами. – Не замужем, детей нет, – сообщила она так, будто ее жизнь лучше всего описывалась этим. – Но у Харри было две... двое детей и две экс жены. Мой брат платит за свою тупость и глупость. Напортачил. Он уже несколько лет живет с нами.

– С вами?

– Мама наверху. У нее был апоплексический удар шесть лет назад, и с тех пор она лежит. Или это уже семь? Не знаю, может больше.

– О, мне жаль. Она была всегда такой бодрой. – Это не было моей пустой фразой. В молодости Эдит Петерсен была для меня больше, чем просто мать моих друзей – Харри и Маргрете, что-то вроде любимой тети.

– Она уже очень долго больна, собственно, и ушла на пенсию раньше. И с тех пор всегда что-то было: рак, язва желудка, ревматизм...

Маргрете опустила свой взгляд на пустую чашку, которую охватила обеими руками, пока я искала оборванную нить общения, которую, тем не менее, не могла так быстро найти. Двадцать три года были сжаты в несколько минут, в пять, шесть предложений, и таким образом все, казалось, говорило о прошлом. Настоящее время было тягостным. Так как был этот сонный, болезненный домик, кухня в серых сумерках, брат и сестра в возрасте около сорока, которые жили с больной матерью, мутная бурда, не заслуживающая названия – кофе. Тут были тишина и застой, несмотря на тикающие кухонные часы.

В голову не пришло ничего утешительного, что можно было бы сказать, поэтому я даже не пыталась.

– Скажи, Маргрете, ты знаешь, почему Сабина и я приехали в мае на Пёль? Не могу себе представить, что мы устроили здесь ностальгическую семейную встречу.

– Не-е, определенно нет, – рассмеялась она. – Но вы были как кошка с собакой.

– Именно.

Мы с Сабиной не контактировали двадцать три года, не считая разовых рождественских открыток, которыми обменивались – она регулярно, а я не очень. Мы обменялись адресами, но не более того. Мы не посещали друг друга, не писали никаких электронных писем и созванивались за все это время только единственный раз, когда она позвонила через двадцать лет после моего отъезда в Аргентину и хотела узнать, буду ли я согласна, чтобы могилы наших родителей на Пёль были ликвидированы. Так как я не имела ничего против, разговор продолжался не более трех минут.

– Сабина была полицейским, – объяснила Маргрете – Во время операции кто-то повредил ей выстрелом колено. С тех пор она хромала и была переведена в полицию нравов. Почему она была здесь? Думаю, речь шла о какой-то маклерской истории.

Сейчас, когда Сабина была мертва, мне было немного стыдно от того, что я почти ничего не знала об ее жизни, даже профессии, а также ничего о ранении. В рождественских открытках такие вещи не упоминают. Маргрете знала о моей сестре в десять раз больше, чем я.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю