Текст книги "Могила на взморье (ЛП)"

Автор книги: Эрик Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Глава 23

Сентябрь 2013

Мы поехали на трех машинах из Кирхдорфа в Кальтенхузен, Харри и Маргрете впереди. Уже стемнело, и я не успевала за Харри, ехавшим с большой скоростью. Пьер, сидящий рядом со мной, не сказал ни слова. У меня в голове тоже было столько мыслей, что я даже забывала говорить. Снес ли старый Бальтус руины полностью? Какие чувства вызовет у меня вид разрушенных стен? Дойдет ли до рукоприкладства?

Жаклин, сидевшая за рулем третьей машины, была консервативным водителем и постоянно отставала. Но вскоре, наверное, из-за нетерпения Майка, она снова догнала нас на прямом участке дороги. Фары приблизились.

Вдруг случилось нечто жуткое. Поначалу это было нехорошее предчувствие, но затем меня бросило в жар, в течение нескольких секунд появилось внутреннее беспокойство и мне пришлось свернуть вправо на обочину. Жаклин и Майк проехали мимо нас.

– Что такое? – спросил Пьер.

Перед моим внутренним взором внезапно предстала одна из самых странных «фотографий», как всегда черно-белая и мрачная. Однако на ней было трудно что-либо разглядеть. На этот раз это была картинка из салона транспортного средства, взгляд был направлен через лобовое стекло наружу, где на расстоянии десяти, двадцати метров, две фары как два злобно сверкающих глаза, прорезали темноту. Меня охватил хорошо знакомый страх, и я точно знала, что когда-то уже испытывала его.

Картинка исчезла так же быстро, как и появилась.

Видимо, на моем лице был написан такой ужас, что Пьер сказал:

– Пойдем, выйдем и прогуляемся немного.

– Опять начинается.

– Что случилось-то?

Я просто покачала головой, и мы поехали дальше. Примерно через километр я свернула с шоссе на проселочную дорогу, ведущую к лесу, где располагались руины. Две другие машины были припаркованы в середине поля, и я пристроилась сзади них.

Выйдя из машины, мы с Пьером увидели свет множества фонариков, которые держали в руках едва различимые фигуры, только что скрывшиеся в лесочке. Пьер тоже достал из багажника фонарик, а я включила соответствующую функцию сотового телефона, чтобы хоть как-то осветить нам дорогу.

Так как я была в туфлях на высоких каблуках, которые надела специально для выставки, мы продвигались довольно медленно. Пьер поддерживал меня и постоянно бросал озабоченные взгляды, которые, должно быть, предназначались как мне, так и нашему ночному походу.

Когда мы приблизились к «дворцу», тот был погружен в мрак и был похож на монстра странной формы, от которого исходило жуткое рычание. Мотор автомобиля для строительных работ взревел, стих, и взревел вновь. Один за другим, наши друзья, находившиеся примерно в ста метрах от нас, исчезли в месте со светом от фонариков в пасти руины, которая, по крайней мере, на первый взгляд, казалась целой. Немного погодя, мы услышали громкие голоса Харри, Майка и старого Бальтуса, которые трудно было разобрать, так как они старались перекричать друг друга. Я поняла только обрывки фраз: «сошел с ума», «пьяница», «уйди с дороги», «я тебе сейчас набью морду».

Брань и угрозы не прекратились даже тогда, когда мы присоединились к остальным.

Несколько небольших стен уже упали или имели дыры, некоторые цветущие кустарники также не пережили атак мощного экскаватора. В свете его фар я, к своему облегчению, увидела, что само здание еще сохранилось.

Майк и Харри стояли плечом к плечу перед старым Бальтусом. Каждый из них в последние месяцы как только мог боролся за сохранение «дворца». Харри, отчаянно вырывая таблички с надписью «Вход воспрещен!», Майк дипломатически, так сказать, за кулисами. Кульминацией их усилий стала совместная работа. Впервые за двадцать лет они делали общее дело. Маргрете и Жаклин держались в стороне, так же, как поначалу Пьер и я. Двое нанятых Бальтусом рабочих, один молодой, другой немного постарше, внимательно и спокойно наблюдали за ссорой. Один из них сидел за рулем экскаватора, другой опирался на кирку. До всего происходящего им не было никакого дела.

– Если так будет продолжаться, мы не продвинемся дальше,– пробормотал Пьер, в тот самый момент, когда я подумала то же самое. Он обратился прямиком к рабочим.

– Добрый вечер, парни.

– Добрый вечер, доктор.

– Это твой экскаватор, Веллер? Пожалуйста, поезжай домой. Господин Бальтус не имеет права сносить руины.

– Не получится, доктор,– сказал Веллер, спустившись с экскаватора. – Кто платит, тот и прав. А этот пожилой господин очень хорошо заплатил нам.

Как по команде, Майк вытащил кошелек.

– Я заплачу вам вдвое больше.

Мужчины обменялись неуверенным взглядом.

– Но мы... мы заключили соглашение с этим пожилым господином.

– Именно так, – сказал пожилой господин. – Я легко смогу предложить более высокую цену в ответ на любое предложение моего пьяного зятя.

– Ни один из вас,– слегка заплетающимся языком, обратился Майк к рабочим, – не найдет работы в радиусе ста километров, если вы продолжите делать то, что делаете, это я вам обещаю. А если вы сейчас же исчезнете, я найду для вас парочку хороших заказов.

Поначалу, удивленный тем, что оказался в центре аукциона, Веллер с большой радостью тут же переметнулся на другую сторону, а его молодой коллега, конечно, сделал то, что приказал более опытный. Именно в тот момент, когда казалось, что кризис миновал, Бальтус бросился к кабине экскаватора и привел его в движение, прежде чем кто-то успел что-либо сделать. Когда Веллер попытался вернуть экскаватор, то получил пинок от Бальтуса, заставивший его держаться на расстоянии.

Мы все отпрянули назад. Отец Жаклин хоть и был здоровым, крепким, имеющим ремесленные навыки пенсионером, но управлять экскаватором он совершенно не умел. Громко крича, он пытался подчинить себе машину, которая, издавая не менее громкие звуки, отказывалась слушаться его. Экскаватор двигался в разные стороны, врезался в стену, которая тут же разрушилась и упала, крутился вокруг своей оси, повредив мощным ковшом одно из стрельчатых окон. Крики Веллера, Майка и Харри ни к чему не привели. При попытке поднять ковш, старик, наоборот, опустил его. В то же мгновение экскаватор метнулся вперед, ковш зарылся в землю, запутался в кусте ежевики, разорвал его и вырвал с корнем.

Фары экскаватора осветили то место в стене, где в камне, друг под другом, были вырезаны семь имен, окруженные овальной насечкой, сделавшей из нас товарищей по несчастью.

Майк

Харри

Маргрете

Лея

Жаклин

Юлиан

Пьер

Я сразу поняла, что это Харри давным-давно увековечил наши имена, тогда он повсюду что-нибудь царапал во «дворце», словно пещерный человек.

Мой взгляд продержался на именах не дольше одной, двух секунд, после чего я отвлеклась. В этот момент Веллеру, при поддержке Майка и Харри, удалось вытащить Бальтуса из кабины, но не это привлекло мое внимание.

Я сделала несколько шагов вперед, чтобы удостовериться, что это не был обман зрения.

Кроме меня, лишь еще один человек заметил то, что я обнаружила. Это был молодой рабочий. Он стоял прямо перед человеческими останками. Из вспаханной земли торчали рука, плечо и половина черепа, а полуразрушенные временем остатки голубой пилотной куртки не оставляли сомнений в том, что тело было закопано здесь не много столетий назад.

У Юлиана была точно такая же куртка.

Харри опустился на колени, Майк отвернулся, Маргрете застыла, в ужасе и одновременно завороженно уставившись на тело, Жаклин закрыла глаза, а Пьер провел руками по лицу. Я приблизилась к скелету.

Молодой рабочий сказал:

– Черт возьми.

Время, проведенное с Юлианом, было самым счастливым в моей жизни. Наше совместное время, песни, которые он играл, в то время как моя голова лежала на его плече. Книги, которые я читала ему вслух, когда его голова лежала на моих ногах. Наши обнаженные, прижимающиеся друг к другу тела. Любовь, с которой он смотрел на меня. Часы, проведенные вместе на пляже. Купание в море.

Французская писательница Франсуаза Саган сказала однажды: «Редко когда знаешь, что есть счастье, но, в большинстве случаев, знаешь, что было счастьем». Как же она права.

Мы собрались на кухне у Маргрете. Было уже за полночь, лампа над столом тускло освещала наши головы и руки. Никто ничего не говорил, а я все время повторяла про себя имя единственного отсутствующего друга – Юлиан, будто он был чем-то будущим, целью, стремлением. При этом он был завершенным прошлым.

Странно, но я до сих пор не могла представить, что он на самом деле был мертв, хотя в этом не было никаких сомнений. Голубую колледжную куртку из прочного нейлона я сама подарила ему в восемьдесят девятого году на Рождество. Это была моя первая покупка с Запада, выписанная по каталогу. Голубой цвет идеально подходил к его глазам, он часто носил ее, как выяснилось, и в день своей смерти тоже.

Я пыталась заплакать, но мне не удалось, как это часто бывало. Даже после выкидыша я не проронила ни слезинки так же, как и в тот день, когда застукала Карлоса с другой женщиной и вскоре после этого бросила его. Плакать – для меня это было высшее проявление и признание несчастья, и я не хотела давать слабину. Или, наверное, нужно сказать: та женщина, которой я была когда-то, никогда не хотела показывать эту слабину. Но теперь я не смущаюсь показывать отчаяние. Однако прежняя Лея не исчезла окончательно. Некоторые ее навыки продолжали проявляться во мне, а навыки это самые сложные противники. За прошедшие годы я разучилась плакать. Поэтому отчаяние комом стояло у меня в горле.

Слабо освещенное помещение усиливало печаль, впрочем, как и весь дом, в котором годами царило горе. Дом, где вяло текущая болезнь пожилой женщины заживо хоронила ее дочь, где пахло мазями и перевязочным материалом, мочой и рвотой. Никто не был виноват в этом, меньше всего бедная, старая Эдит, но это не делало ситуацию лучше. Больше всего мне хотелось встать и пойти спать, однако полиция попросила нас не расходиться и ответить на несколько вопросов.

Я по очереди смотрела на каждого. Пьер задумчиво царапал крошащийся край стола, Жаклин нервно играла с клипсами, Майк, скрестив руки на груди, смотрел в потолок, а Харри непрерывно теребил нижнюю губу и выглядел при этом слегка по-идиотски. Именно Маргрете выражала свою печаль отчетливее всех нас, наклонившись над столом и прижимая кулаки к глазам. Однако когда она через какое-то время опустила руки, стало заметно, что у нее ясные, не покрасневшие глаза.

Она встала и поставила на стол различные стаканы для сока и воды, а к ним три бутылки «Кьянти» с закручивающейся крышкой. Майк сразу же присвоил одну бутылку себе.

– Пьер? – спросила Маргрете. – Тебе тоже?

– Нет, я пью только когда мне хорошо.

– В таком случае некоторые бы уже умерли от жажды,– ответила Маргрете и разлила всем по кругу, больше не задавая вопросов.

Я не решилась попросить у нее чай, может быть, потому, что мне показалось пошлым просить какой-то напиток, в то время как недалеко от нас полиция раскопала и увезла останки Юлиана. Больше от рассеянности, чем от жажды, я пила красное вино из стакана для воды. Каждый небольшой глоток подавлял всхлип, имя когда-то давно любимого человека.

– Может, это и к лучшему,– сказала Маргрете в воцарившейся тишине.

– Что? – спросил Майк. У него был мрачный голос, подходящий под настроение и поздний час. – Что в этом хорошего?

– Ну, для старого Моргенрота теперь закончилась неизвестность. Кроме того... такая ужасная вещь, как сегодня, делает все остальное неважным, не так ли? Думаю, ты и Харри, должны, наконец, помириться.

Харри бросил на сестру мрачный взгляд. Майк, напротив, неожиданно позитивно отреагировал на предложение Маргрете.

– Ты права. Мы достаточно долго воевали, да, Харри? Именно сегодня, в память о Юлиане и нашей компании, мы должны заключить перемирие.

Прежде чем Харри успел что-либо сказать, у Жаклин вырвалось:

– Мне срочно нужна таблетка.

Ее глаза беспокойно поблескивали как у маленьких млекопитающих в конце пищевой цепи.

– Пьер, немедленно!

– В последнее время тебе нужно слишком много таблеток.

– Не ломайся, Пьер,– вмешался Майк, тем самым признаваясь, что уже давно знал о зависимости Жаклин.

– Ну ладно, давай быстро сходим ко мне,– неохотно сказал Пьер Маргрете и уходя, бросил мне извиняющийся взгляд.

Состояние Жаклин отошло для меня на второй план из-за возникшей где-то внутри смеси из тошноты, грусти по поводу смерти Юлиана и замешательстве от того, как мы вели себя в связи с этим за столом. Я не могла сказать точно, что мне мешало, но мне точно что-то мешало.

Маргрете, кряхтя, поднялась.

– Посмотрю, как там мама,– сказала она и оставила меня наедине с Харри и Майком.

После некоторого, очень неприятного для меня молчания, Майк сказал:

– Тебе, наверное, тяжелее всего, Лея.

Не успел он произнести эти слова, как у меня откуда-то из груди к горлу подступил горячий, обжигающий поток. Зажав рот рукой, я побежала в туалет, где из меня выплеснулась эта противная жидкость. Несколько минут я продолжала стоять на коленях, склонившись над унитазом.

Когда все прошло, и последняя капля вылилась из моего желудка, я поняла, что только что сидела за одним столом с убийцей.

Эта мысль постепенно приобретала четкие контуры. Если Юлиан был убит тридцать первого августа девяностого года и закопан именно во «дворце»... Почему вообще закопан? Только для того, чтобы все считали его пропавшим без вести... Кому это было выгодно? Почти не могло быть иначе... что... кто-то из его друзей...

Я встала, умылась и посмотрела на себя в зеркало.

Были ли мы вообще друзьями? Тысячу лет назад, перед расставаниями, обидами, изменениями, перед ударом судьбы? Мы были детьми, а в детском возрасте дружба часто бывает произвольной, не долгой. Переходишь в другой класс, переезжаешь в соседний город и на этом все. Когда мы уже не были детьми, с ноября восемьдесят девятого года, мы упивались возможностями, которые подносило нам на блюдечке будущее. В таком угаре каждый дружил с каждым, банкир и кассир, бизнес-леди и уборщица, убийца и его будущая жертва. На протяжении четверти века я хранила воспоминания о нашей дружбе, с годами они даже превратились в миф, а мифы, как известно, это часто повторяющаяся ложь, которую охотно слушают и передают дальше. То, что мы еще испытывали друг к другу, не имело ничего общего с дружбой.

Кому я еще могла доверять?

В дверь ванной комнаты постучал Пьер.

– Лея? С тобой все в порядке?

Я открыла.

– Да. Мне стало плохо от вина.

Вернувшись вместе с ним на кухню, я заметила две вещи: На столе перед Харри лежал порванный на мелкие кусочки чек, а в темном углу стоял полный человек с красным лицом.

– Меня зовут Мирослав Амманн,– представился он. – Главный комиссар.

Комиссар полиции Амманн объяснил нам на кухне у Маргрете, что, по всей видимости, покойным действительно являлся Юлиан. В его зимней куртке они нашли заржавевший брелок для ключей с его именем.

– Мы должны дождаться результатов судмедэкспертизы, – сообщил он, – но уже сейчас можно предположить, что молодой человек был убит тяжелым, тупым предметом. По всей видимости, у него раздроблена передняя, лобовая часть лица.

– О, боже, – прошептала я.

Не знаю почему, но после того, что я узнала, вся эта история стала для меня еще хуже. То, что Юлиан в момент смерти смотрел в глаза своего убийцы... какой ужас! А убийцей был кто-то, кого я еще пару часов назад считала своим другом или подругой.

– Вы понимаете,– сказал Амманн,– что я должен задать всем вам несколько вопросов. Господин Никель, я слышал, что ваша жена уже ушла спать. Наверняка ее шокировали последние события. Вы можете пойти к ней. Наш разговор может подождать до понедельника.

Майк не решался принимать это предложение. В какой-то степени, он все еще считал себя главным в нашей компании и, тем самым, нес за нас ответственность. По крайней мере, так я интерпретировала его нерешительность. Амманн снова заверил нас, что он и его коллеги будут опрашивать нас по одному, и Майку все равно нечего было бы делать кроме, как ждать. А он не хотел заставлять его ждать. Я вдруг вспомнила, каким Амманн был в молодости. Ужасным карьеристом, который готов был из кожи вон лезть, лишь бы понравиться любому, даже самому мелкому начальнику. Я несколько раз шутила про него дома, и вскоре Сабина бросила его. Тогда я приписывала эту заслугу себе, это был один из многих крошечных триумфов, которые я одерживала над старшей сестрой. Теперь я понимала, что Сабина оставила его по собственной воле.

Амманн крепко пожал Майку руку на прощание.

– Надеюсь, Ваша супруга скоро поправится. Мои наилучшие пожелания.

Лезть вон из кожи вышло из моды. Тем не менее, мне казалось, что я слышала этот звук издалека.

Несмотря на мой бледный, как у привидения цвет лица, Амманн, видимо, решил, что я в более подходящем состоянии для допроса, чем сильный и крепкий Майк. Он хотел обязательно начать с меня и собирался лично вести допрос. Казалось, он чувствовал мою антипатию и отвечал ею же. Наверное, поэтому он и хотел допрашивать меня сам, в то время как Пьера, Маргрете и Харри допрашивали его подчиненные. Мы вели разговор холодно вежливым тоном.

Большинство вопросов, которые он задавал мне в гостиной Петерсенов, я считала идиотскими. Например, путем безумно сложно сформулированных предложений, он пытался связать исчезновение Юлиана с моим отъездом в Аргентину несколько недель спустя. Я могла бы указать ему на то, что Жаклин и Майк тогда уехали с Пёль еще до меня, но сдержалась. Вместо этого я спокойно изложила ему, что вряд ли стала бы ждать несколько месяцев, если бы убила Юлиана в припадке ярости. На его вопрос, что я делала тридцать первого августа девяностого года, ответила встречным вопросом, что он делал двадцать второго апреля девяносто первого года и вечером шестого октября девяносто второго.

Не говоря уже о том, что прошло слишком много времени, чтобы давать серьезный ответ на этот вопрос, те летние недели были для меня совершенно однообразными. Я бы ни за что не смогла вспомнить каждый отдельный вечер. Теми немногими особенностями, вздымавшимися из моря внутренней пустоты, являлись похороны родителей и знакомство с Карлосом. Даже первый секс с Карлосом я помнила смутно, тогда как секс с Юлианом запомнился настолько, будто это было всего несколько дней назад.

Я не могла помочь Амманну и, хотя его задачей было найти убийцу Юлиана и тем самым отомстить за его смерть, я не желала ему в этом успеха. Этот тип даже как-то сблизил нас с Сабиной, по крайней мере, я была солидарна с ней в ее неприязни к этому человеку.

– Ваша сестра приходила ко мне несколько месяцев назад, Вы знали об этом? Мы немного поболтали о старых добрых временах, мы ведь даже встречались когда-то. Воспользовавшись случаем, я и с ней поговорил об исчезновении Юлиана Моргенрота, как коллега с коллегой. Это дело мне всегда казалось странным. Сабина тоже знала этого парня, вполне возможно, что она, на свой страх и риск, начала вести собственное расследование, но не рассчитала своих сил. Такое вполне возможно. Если бы она только подключила меня. Но она всегда была немного... трудной. В любом случае, после сегодняшней находки мы вернемся и к расследованию несчастного случая, в котором Сабина погибла, а Вы, госпожа Хернандез, получили тяжелые ранения.

Я верила ему только наполовину, но это была интересная информация. До этого момента я исходила из того, что причина моего первого приезда на Пёль, заключалась в том, что я хотела помочь Сабине в деле с участком земли. По крайней мере, так сказал Пьер, а Маргрете утверждала, что Сабина искала нового маклера. Конечно, для моей сестры эта причина могла являться лишь прикрытием так же, как и для меня. Но зачем, если сестра и я уже тогда не занимались расследованием на основе каких-то подозрений?

Я вспомнила слова моего психолога:

– Вы знаете это точно, или Вам так сказали?

Этот вопрос она задала мне по поводу Сабины и поиска документа, подтверждающего права собственности на участок земли, где стояли руины. Мне можно было рассказать все что угодно о том дне в мае, и я вынуждена была всему верить – или не верить совсем.

– Вы по-прежнему настаиваете, что ничего не помните?

Своим вопросом Амманн вернул меня в реальность. Опять эти пассивно-агрессивная конструкции предложения.

– Слово настаивать подразумевает, что это сознательное решение, – ответила я.

– Значит, Вы так ничего и не помните? Ни о Вашем приезде в мае, ни об аварии, ни о вечере, когда исчез Юлиан Моргенрот? Ну, как хотите.

– Что значит, как хотите. Это так и есть.

– Конечно, конечно. Я лишь надеюсь, госпожа Хернандез, что Вы не повторите ошибку Вашей сестры. Так как повезло Вам, везет только один раз в жизни. Хорошо подумайте над моими словами.