Текст книги "Заговор против маршалов. Книга 1"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

–       Как не вернуться? – ответил Бухарин и на прямой вопрос.– Стать эмигрантом? Нет, так жить я бы не смог. Будь что будет...

Когда-то, еще в довоенной эмиграции, знаменитая гадалка предсказала ему судьбу: «Вас казнят в собственной стране. Притом дважды».– «Как это возможно?» – «Не знаю, но я вижу рану на шее и веревочную петлю».

Вечером Николай Иванович чуть ли не со скандалом заставил Адоратского позвонить Сталину. За завтраком Владимир Викторович клялся, что звонил несколько раз, и все неудачно. Потом они оба поочередно пытались связаться с Кремлем, но к телефону никто не подходил. Наконец трубку взял Поскребышев:

–      Товарищ Сталин предлагает придерживаться первоначальной суммы.

«Чингисхан, Гений дозировки, Маленький злобный человек, Дьявол»,– бремя лет множило тайные прозвища. Как накипь. А он... Он был вездесущ.

24

Графиня Хейла фон Вестарп с ностальгической грустью вспоминала стародавние времена. В качестве непременного секретаря «Общества Туле» она близко сошлась со многими его членами. Ее мюнхенский дом посещали председатель «Пангерманского союза» Леман, генерал Людендорф, Гуго Стиннес, его светлость принц фон Турн и Таксис, барон фон Зайдлиц.

За учеными занятиями и политическими спорами лучшие люди Германии ни на миг не забывали о будущем: заботились о подрастающей смене, просвещали юные умы. Редактор Дитрих Эккарт, выпускавший замечательную газету «На добром немецком языке», привел с собой молодого остзейского эмигранта Розенберга, профессор Хаусхофер представил собранию своего ассистента Гесса.

Ныне оба они – рейхслейтеры, члены кабинета. Прекрасную карьеру сделал и студент юридического факультета Ганс Франк. Без преувеличения можно сказать, что все основополагающие пункты партийной программы были впервые сформулированы на заседаниях «ложи». По иронии судьбы «Общество Туле» получило при регистрации именно такой статус, хотя вся деятельность тайного ордена борьбы за немецкий образ жизни была направлена против иудео-масонства. Общество отпочковалось от эзотерического «Немецкого ордена» по предложению барона Рудольфа фон Зеботтендорфа унд фон дер Роза в целях конспирации. Сделавшись «мастером», барон первым делом создал «Боевой союз», организовав в подвалах гостиницы «Четыре времени года» оружейные склады. Он вызвался лично убрать красного правителя Курта Эйснера, но покушение почему-то не удалось. Зато граф Арко де Валлей не промахнулся. Словом, практический вклад «ложи» в победу национальной революции несомненен. Об идейном и говорить не приходится. Партия еще и не родилась, когда свастика позади обнаженного меча была принята в качестве символа.

И еще одна знаменательная веха. Первым приобретением общества стала полубульварная газетенка «Мюнхенер беобахтер». Всего за год ее удалось превратить в общегерманское издание, прогремевшее на весь мир. Поныне «Фёлькишер беобахтер» – боевой орган движения.

В одном из первых номеров Розенберг высказал пророческую мысль: «Идея национал-социализма под тем или иным названием распространяется во всем мире. Придет время, когда у нас будет французская национал-социалистическая рабочая партия, английская, русская и итальянская».

Она пришла, эта заветная пора всемирного возрождения. «Фёлысишская» национальная идея, огненный знак движения и тевтонский меч стали ее предвестниками. Многие члены общества заслуженно получили высокие государственные посты. Многие, но не все... Лично себя графиня Хейла определенно считала обойденной. Тематику растащили по различным ведомствам, международные связи взяли под неусыпный контроль, а ее лично, «Брунгильду златовласую», как выразился поэт Зельхоф, просто-таки забыли. Пришлось напомнить о себе сильным мира сего пригласительным билетом со свастикой на фоне перекрещенных копий.

Это был личный орденский знак, придуманный все тем же искрометным Зеботтендорфом. На первых порах его штамповали из латунных гильз.

Традиционный день приема, когда в замке Вестарп давался концерт, пришелся на двадцатое апреля, день рождения фюрера. Все сливки будут, конечно, в Бергофе! Графиня решила пожертвовать традицией и перенести вечер на ближайший понедельник, хоть он и находился под покровительством Луны, семитской планеты. Хозяйка рассчитывала, что на сей раз уже ничто не помешает высокопоставленным особам украсить ее салон своим присутствием. Программа намечалась обширная: сын Ганса Хербигера обещал выступить с лекцией о новом подтверждении знаменитой теории «Мирового льда», подающий надежды специалист по еврейству Карл-Адольф Эйхман приготовил очередной реферат, а в заключение, как обычно, состоится концерт камерной музыки. Пригласительные билеты, отпечатанные золотом на бристольском картоне, графиня заранее разослала по адресам.

За исключением двух-трех новичков – молодых способных идеалистов, состав гостей отличался завидным постоянством. Все старые, испытанные друзья, спаянные высокой целью и беззаветной верой.

Победа движения и последовавший за ней повсеместный расцвет немецкой науки привели к неизбежному расширению круга посвященных. Возникли всевозможные общества, исследовательские центры и прочие учреждения, растащившие по кускам сокровища духа, накопленные в герметическом уединении. Мастерам, к сожалению, все чаще наследовали профаны. Такова, увы, изнанка просвещения и прогресса. Толпа опошляет любые светлые начинания. Чем сокровеннее мудрость, тем банальнее предстает она в массовом преломлении. Вот почему так важно сохранить в неприкосновенности внутренний круг с его элитарной секретностью.

Есть вещи, которые не терпят яркого света. Они вызревают в безмолвии мрака, подобно алхимическому яйцу, дабы в урочный час явить себя потрясенному человечеству. Это прежде всего относится к таинственной субстанции, одухотворяющей космос. Рейхсфюрер правильно поступил, забрав исследования по врилю к себе в Аненэрбе, хотя не стоило явно отлучать ветеранов. Общество все-таки заслужило право на благодарность... Но бог с ней, с благодарностью. Нельзя вверять высшие тайны в руки людей, пусть способных и честных, но недостаточно подготовленных. Подобное легкомыслие чревато неисчислимыми бедствиями. Может быть, мировой катастрофой. «Помни о дуализме» – вот первое правило посвященных. Для нормального функционирования государства существует один рецепт – магия власти. Его нынешние правители рейха усвоили крепко. Но есть еще и власть магии, беспредельная и невообразимая, пред которой бледнеет сияние самых великих владык. Профессор Вириг совершенно прав. Атланты проникли в святая святых природы, но не сумели совладать с титанической силой, которую, сами того не ведая, высвободили, и она уничтожила их.

«Сны Атлантиды» – так назвал свою новую симфоническую поэму знаменитый Фриц Хорнер. Это и был тот «сюрприз», которым надеялась покорить гостей все еще обаятельная наследница герба Вестарпов. Не столько даже покорить, сколько тактично, но недвусмысленно напомнить о золотом правиле герметизма и не в последнюю очередь о собственной персоне. Должность и почести ее не волнуют. Важно внимание.

К великому разочарованию Хейлы, Гиммлер на приглашение не ответил вообще, а Гесс, сославшись на крайнюю загруженность, прислал подобающую записку. Из членов кабинета обещался присутствовать один Альфред Розенберг. Тот самый ревельский уроженец, знаток России, Прибалтики и мирового еврейства, которого приметил и подобрал Эккарт. Его рефераты в ложе всегда имели бурный успех. Графиня распорядилась добавить к обычно скудному угощению бутерброды с яйцом и килькой и водку. Как-никак главный идеолог.

Рейхслейтер и имперский министр согласился почтить своим посещением подругу молодости не только из сентиментальных побуждений. Наслышанный о секретных музеях, которые новоявленный эксперт по еврейскому вопросу Эйхман создавал под крылом СС, Розенберг надумал глянуть на этого протеже рейхсфюрера Гиммлера. Идеолог партии испытывал растущую ревность к ближайшим коллегам. Они вели себя нелояльно.

Геббельс, создав мощнейший пропагандистский аппарат, активно вмешивался в теоретические сферы, Гесс вносил несусветный сумбур в идеологию, Фрик, в сущности ни в чем толком не разбираясь, совал свой крысиный нос в расовую политику. Тут вообще кто как хотел, так и резвился. Самую жирную пенку с законов об охране расы сорвал, конечно, Геринг. Раздавая направо-налево заграничные паспорта (плюс тысячу долларов на дорогу), он под видом ариизации прикарманивал миллионные состояния. Концерн «Герман Геринг верке» рос как на дрожжах, внушая тревогу даже таким капитанам промышленности, как Тиссен и Крупп.

В итоге в руках творца «Мифа XX века» остался, по существу, миф без ощутимых прерогатив реальной власти. Его внешнеполитические инициативы с присущими им передержками подло высмеяла закупленная плутократами пресса. Продажные писаки не остановились даже перед прямым оскорблением. «В обмен за Польский коридор продавец воздуха обещает Украину». Зачем так убого примитизировать? И, главное, без малейшей исторической перспективы. Навозные жуки, жиреющие на ротшильдовских подачках! Обиднее всего то, что МИД поспешил отмежеваться от запущенных в Лондоне и Варшаве пробных шаров. Константин фон Нейрат даже подсунул фюреру меморандум по этому поводу, мерзкий донос. Что же остается в итоге? «Восточная политика»? Но Эрнст Боле вкупе с Гиммлером беззастенчиво прибирают к рукам его, Розенберга, заграничную агентуру. Геббельс организует у себя в министерстве сектор стран Востока во главе с Маурахом, бывшим белогвардейцем, берет на дотацию «Новое слово» крымского грека Владимира Деспоту ли. Вся сеть таким образом оказывается в чужих руках. А это не только Париж или Хельсинки, но прежде всего Китай, Соединенные Штаты Америки. Не менее беззастенчиво действует Гейдрих. Самовольно вмешивается в разработку операций в Палестине, вносит неразбериху в славянский вопрос, создает невыносимую обстановку в остзейских лимитрофах, где у него, Розенберга, отлаженные, можно сказать, исконные связи. И аппетиты растут. Как грибы после дождя, на поверхность выскакивают невежественные проходимцы. Директором «Русского института» назначен сотрудник СД Ахметели, иудейскую экспозицию развертывает какой-то там Эйхман, хаупштурмфюрер СС – всего-навсего капитан. Словом, сплошная профанация. Все гребут под себя. Интересы дела в расчет не принимаются.

Гиммлер намеренно распустил слух, будто Эйхман родился в Палестине, в семье немецкого колониста, и лишь недавно переселился в рейх. Наверняка хочет создать своему выдвиженцу подходящее реноме непревзойденного специалиста. Пришлось навести соответствующие справки. Доктор Райхерт, корреспондент ДНБ <sup>[14]14
  Германское информационное бюро.


[Закрыть]</sup> в Иерусалиме, ни о каком Эйхмане и не слыхивал.

На поверку все оказалось весьма обыденно. Родился в Золлингене, но во время войны родители переехали в Австрию. Никакой тебе Палестины. Дальнейшее тоже ординарно. Посещал начальную школу, лицей, затем поступил в школу машиностроения и электротехники в Линце, но диплома не получил. В 1925 году зачислен коммерческим агентом «Австрийского акционерного общества по строительству электростанций». Прослужив два года, перешел в американскую «Вакуум ойл компани» в Верхней Австрии, Зальцбурге и Тироле. Карьеры в сфере коммерции, невзирая на заманчивые перспективы, так и не сделал: увлекся политикой. Первого апреля 1932 года вступил в запрещенную в Австрии НСДАП (билет 889 845) и в тот же день подал рапорт о зачислении в СС. Присягу принял во время смотра соединений штурмовиков Верхней Австрии, на котором присутствовал сам фюрер. По рекомендации Кальтенбруннера и Глобоцника прикомандирован к главному штабу СС в Пассау. В начале 1934 года зачислен в дивизию «Мертвая голова» и направлен в отряд охраны концентрационного лагеря Дахау. Всего через восемь месяцев переведен во Второй департамент управления СД (секция 112 – «Вопросы религии, масонства и еврейства»). Таким образом, для того чтобы приобрести «наивысшую компетенцию» в еврейском вопросе, «изучить» древнееврейский и идиш, «проштуди ровать» горы исторической и политической литературы, гениальному Эйхману понадобился год с небольшим! Репутация оказалась дутой. Все решила протекция земляков – крупных эсэсовских генералов, таких же недоучек и амбициозных невежд.

Розенберг решил не упускать случая, дабы лишний раз убедиться в собственной правоте. Столкновения с коллегами неизбежны, значит, придется апеллировать к фюреру. Для этого нужны факты.

Неистощимая на всяческие превратности судьба, как водится, распорядилась по-своему. Аккуратно в назначенный день в Мюнхен нежданно-негаданно нагрянул Рейнгард Гейдрих и спутал все планы. Разумеется, он предварительно позвонил и, как положено, испросил приема, сославшись на дело государственной важности. «В связи с известными новациями в Белокаменной»,– пояснил довольно туманно. Прилетел на боевом самолете, лишний раз подчеркнув срочность визита. В партийный дом явился в летной форме, прямо с аэродрома. Позер...

–      Рейхслейтер! – начал уже с порога.– Обстоятельства вынуждают меня просить вашего содействия.

–      По-моему, еще не было случая, чтобы я в чем– то отказал вам, группенфюрер,– Розенберг постарался продемонстрировать чисто товарищескую любезность.– Надеюсь, вы не впутаете меня в какую-нибудь сомнительную авантюру?

–      Мне нужны кое-какие связи,– Гейдрих проигнорировал дежурную шутку рейхслейтера.– Только не спешите сказать «нет». Я вам все объясню.

–      Вы же знаете, что я непосредственно не занимаюсь оперативными вопросами.

–      У меня и в мыслях не было посягать на вашу агентуру,– намеренно затронув болезненную струну, Гейдрих неторопливо сужал круги.– Просто кое-кого требуется немного попридержать. Это единственное, о чем я прошу. До прояснения обстановки.

–      Вы говорите загадками.

–      Разве? – шеф СД сделал недоуменное лицо.– Мне казалось, что вы догадываетесь, о чем идет речь. Видимо, я ошибся. Привычка, знаете ли, не особенно доверять телефону. Вот и приходится изъясняться намеками... Вырисовывается занятная перспектива, рейхслейтер. Мы располагаем кое-какими указаниями на некоторую, скажем так, напряженность в высшем эшелоне Красной Армии. Не исключено, что это всего лишь проявления вполне естественной борьбы за место под солнцем. Личное и групповое соперничество... Примерно, как у нас в Цоссене или на Бендлерштрассе.– Сравнение вырвалось как бы случайно, в порыве сдержанного азарта.– Однако возможен и иной вариант. Серьезные расхождения между армией и партией, армией и НКВД.

–      Даже так?

–      Точной картины пока нет. И это обязывает нас действовать чрезвычайно осторожно. Говоря военным языком, как на минном поле... Прощупывая каждую пядь земли. Когда я пытался осмыслить происходящее, то задал себе вопрос... Боюсь, что вам он покажется странным.

–      Все конструктивные идеи сперва кажутся странными,– милостиво кивнул Розенберг.

–      Итак, я спросил себя: все ли средства дозволены в тайной борьбе? И не нашел удовлетворительного ответа. Вы досконально знаете Россию и куда лучше поймете психологию большевиков. Как бы вы ответили, рейхслейтер, на мой действительно несколько странный вопрос? – Гейдрих заранее продумал каждое слово. Его безусловно интересовало мнение Розенберга, но еще больше – первая непосредственная реакция.

Путь будущего теоретика национал-социализма был далеко не столь прям и однозначен, как это пишется. Розенберг не просто жил и учился в России. На первых порах он даже пытался предложить свои услуги новой власти, но не вызвал доверия. Столь же неуспешной оказалась и его попытка сотрудничества с командованием немецких оккупационных войск. Короче говоря, прежде чем обрести в девятнадцатом году прибежище в Мюнхене, ему пришлось проделать известную эволюцию. Что ж, именно такие, свободные от догм люди и делают блистательную карьеру.

–      В позорные дни лондонского ультиматума я говорил о нашем потенциальном союзнике на Востоке,– Розенберг каким-то шестым чувством уловил вкрадчивый намек, но истолковал его по-своему, с мрачной агрессивностью фанатика.—«Только не подписывайте капитуляции, как в девятнадцатом году,– говорил я,– на пять минут раньше времени. Вся Россия как раз восстает против еврейского большевизма»...

Вы спрашивали о средствах, группенфюрер? Да, отвечаю, в такой борьбе нет никаких запретов.

–      Но если это еще не такая борьба? Не прозорливо предугаданное вами восстание?

–      Умейте за внешним обличьем различать основу. Лозунги и цвет знамен не имеют определяющего значения... Какие есть у вас точные указания на обострение противоречий между генералитетом и комиссарами? Между армией и НКВД?

–      Пока ничего конкретного,– уклонился Гейдрих.– Но может создасться впечатление, что кто-то весьма заинтересован в устранении ряда крупных фигур. Причем любой ценой и даже не без помощи извне. Последнее как раз и наводит на размышления... В монархистских кругах и среди украинцев ходят всякие слухи. У кое-кого уже чешутся руки ввязаться в драчку. Только неизвестно, на чьей стороне.

–      Не зная броду, не суйся в воду! Вы это хотите сказать?.. Есть у русских такая пословица.

–      Я счастлив, рейхслейтер, что вы разделяете мои мысли. Поостерегите свою клиентуру. В Праге, Варшаве и Харбине – прежде всего. Если армия хочет свалить правительство Сталина – Молотова, то прежде всего следует решить, насколько это отвечает нашим стратегическим планам. Вы согласны со мной?.. Фюрер не раз отзывался о нынешнем руководстве в положительном смысле.

–      Не стоит преувеличивать. Наши жизненные интересы лежат на Востоке, и битвы не избежать, но, разумеется, национальная Россия намного предпочтительнее, чем Коминтерн. В ограниченных рамках вассального государства она бы могла наряду с Украиной занять подобающее место в обновленной Европе.

–      Тогда тем более не стоит проявлять спешки. Ваши люди соревнуются друг с другом в подбрасывании всевозможных компрометирующих документов. У меня нет предрассудков, и в принципе я вполне готов помочь даже контрагентам из НКВД. Раздор в стране противника всегда на пользу. Но действовать надлежит с открытыми глазами. Я решительно против слепой дилетантщины. Наконец, необходимы консультации с Нейратом. На действительных или мнимых – не суть важно – болячках Москвы мы строим перспективную политическую игру.

–      И здесь требуется вдумчивый анализ. Я за Гип пократов принцип: «Не навреди!» Не пора ли напомнить нашим русским друзьям, что они могут чего-то добиться, лишь неукоснительно выполняя наши указания? Никакой инициативы! Те времена прошли.

–       Пожалуй,– без особого энтузиазма признал Розенберг.– Что конкретно мы должны, по вашему мнению, предпринять? – Велеречивые разглагольствования Гейдриха он воспринял как дымовую завесу. Налицо была неумная попытка окончательно вытеснить его, Розенберга, бюро из сферы восточной политики. Что ж, пусть выскажется яснее.

–      Категорически воздержаться от всякой импровизации и по возможности прояснить обстановку.

–      Для этого у вас больше возможностей.

–      Мы не сидим сложа руки, смею уверить.

–      И готовы поделиться информацией?

–       На основе полной взаимности, рейхслейтер, только так... С Гессом и Герингом вопрос согласован,– выбросил напоследок свой главный козырь Рейнгард Гейдрих, надевая кожаный шлем.– Благодарю за содействие.

Розенберг позвонил графине фон Вестарп, принеся подобающие случаю извинения, и спешно отбыл в Берлин.

25

Люшков понял свою задачу едва ли не лучше, чем ее поставил Ежов. Самое главное – уловил недосказанное, схватил перспективу и наметил возможные направления дальнейшего развития. Материалы на Примакова, Путну и Шмидта, как на бывших троцкистов, и без того уже находились в работе. Пожалуй, он бы успел закончить еще сегодня, если б не помешал Гай. Приперся зачем-то и пустился, присев на угол стола, в неуместные разглагольствования.

– Со скрипом двигается машина,– жаловался на соседей, поводя папироской и осыпая пеплом колени.– Недопонимают некоторые товарищи, что идет по восходящей. Третьего Ленинграда не будет. Если уж спросят, то сразу со всех.

Люшков не ответил, лишь неопределенно покачал головой: как хочешь, так и понимай. Гай, конечно, в растрепанных чувствах. Паникует, ищет, где бы подстраховаться. Но чутье у него звериное. Зрит в самый корень. Ведь это же мрачный юмор, когда при Зиновьеве пришлось размножать материалы съезда чуть ли не в подпольных типографиях, как при царе. Словно бы и самого съезда не было, и оппозицию не высекли там по первое число. Центральные газеты арестовали на почте, а в городских – ни гугу. А все почему? Все кадры – зиновьевские: обком и, главное, органы. Не в том задача, чтоб окончательно раздавить оппозицию – ее песенка спета давно. Раз и навсегда искоренить саму возможность любого ее возрождения, в какой бы то ни было форме – вот главное направление. Маховик раскручен, и его не остановишь. К прежнему возврата не будет. Кто этого не понял, тот, почитай, погиб. Если уж сам Гай, начальник Особого отдела, запсиховал, то что, спрашивается, остальным делать? Зажаться и продолжать жить.

Люшков шмыгал носом, вздыхал, пока не выжил докучливого посетителя.

Как не мозгуй, а по всему видно, что в наркомате назревают крупные перемены. В кабинете Ежова Люшкову приходилось бывать много чаще, чем в наркомовском. Не зря же он столько лет сидел на партоппозиции. Направление ветра угадывалось без слов. Держи глаза и уши открытыми, примечай и делай свои выводы. Царствование Ягоды, по-видимому, подходит к концу. Его стиль и ориентация уже не отвечают требованиям момента. Личные связи, например с правыми, позволившие слегка полавировать в начале тридцатых, теперь определенно потянут ко дну. Генрих Григорьевич слишком поздно осознал то, что сразу усвоили в аппарате ЦК. Он позволял себе поиграть в политику, тогда как требовал совсем иное. В результате ничего не довел до логического конца – ни «московский центр», ни «кремлевское дело». А с Рютиным в тридцать первом вообще непростительно оскандалился. Вместо того чтобы укатать туда, куда Макар телят не гонял, провел освобождение решением Коллегии ОГПУ. Дикий смех да и только!

Люшков вел в тридцать пятом году дела Зиновьева и Евдокимова и, как на ладони, видел типично интеллигентские промахи начальства. Куда ни шло, если бы для дела или хотя бы из принципа, а то так, ради кривлянья перед зеркалом. Когда накрывает волна, надо подныривать и лететь с нею вместе. Другого не дано. Уж коли служить, то беззаветно, не выстраивая хитроумных комбинаций, которым цена копейка. Если с кого и брать пример, так с Ежова. Николай Иванович только с виду прост. Он все правильно понимает. Даром что до последнего часа ходил в люстриновом пиджачке да сатиновой косовороточке. Каждый мог убедиться: знает свое место человек. Не лезет в вожди. Со всеми ровен, приветлив и вообще без претензий. На одного бога молится. Бывало, дневал и ночевал у бывшего начальника, а почуял перемену – и сразу как отрезало. И неважно уже, кто выстилал дорожку. В таких делах памяти нет. Память – это погибель, потому что вокруг тысячи глаз.

Люшков продумывал каждое свое слово и не делал ничего, что могло быть истолковано хоть в малейшей мере превратно. Не совался к начальству, вообще не проявлял инициативы, но порученное выполнял с пунктуальной точностью. Зная, что внутри НКВД существует специальная, пожалуй даже наркому не подконтрольная, служба наблюдения, не оставлял посторонних предметов ни в ящиках, ни в несгораемом шкафу.

Не то что записная книжка, но бутылка вина, коробка шоколадного набора и то могла оказаться некстати. Объясняйся потом, что взял в спецраспреде. Крайность, конечно, никому и в голову не придет спросить, но, как говорится, лучше не надо. Лишний предмет для разговора, а разговоры до добра не доводят. Только по делу, ну разве что про футбол: «Динамо» было на высоте!»

Кабинет Ежова находился в опасной близости от приемной наркома. Идя по коридору, Люшков всякий раз ощущал неприятное сердцебиение. Каждый встречный на красной, заглушающей шаги ковровой дорожке казался чуть ли не врагом. Хоть и знали все, что к Николаю Ивановичу не заходят без вызова, но наверняка кем-то сопоставлялось, кто именно и как часто. Небось и умозаключения возводились на этой основе. Иди гадай, как оно все потом обернется. Заранее ничего нельзя знать. Станешь копаться в себе, неизбежно подставишься. Работать надо.

Подготовленная Люшковым справка пришлась как нельзя более к месту. Все было отражено в лучшем виде: Шмидт и Примаков, оказывается, даже женаты на сестрах!

Ежов сразу же занялся наведением прочих, как он называл, «параллелей»: кто с кем, по какой линии и когда. Схему предстояло увязать с материалом, поступавшим от начальника Секретного политического отдела Молчанова. В самом первом приближении. Окончательные коррективы внесет хозяин. На случай, если возникнут вопросы по спискам, была разработана специальная форма – «альбом», где содержались все нужные сведения: от личных данных до статей обвинения и категории возможного приговора. Трудился Николай Иванович увлеченно, с азартом вычерчивая замысловатые схемы со множеством разнонаправленных стрелок.

«Возможно, следовательно, не исключено»,– гвоздило в мозгу. Поэтому увязка плодов «чистого разума» (кажется, что-то из философии) с реальной действительностью заботила меньше всего: на это есть следователи. Не люди, как таковые, подлежали обезвреживанию, но сама Возможность. В том и коренился великий профилактический смысл. Имена же могли взаимозаменяться, как болты и гайки, не нарушая общего вида и прочности конструкции.

Сличая возвращенные от Сталина списки со своей копией, Ежов переносил в нее все, без исключения, пометки: крестики, галочки и утверждавшие категорию цифирки. Почти всякий раз хозяин добавлял новые фамилии или, руководствуясь ему одному ведомыми соображениями, кого-то вычеркивал напрочь. До поры до времени, а может, и навсегда (никаких объяснений не давалось) эти лица были неприкосновенны, фигурируя лишь в показаниях подследственных.

Николай Иванович устремлял свои стрелки не только в указанном вождем направлении, но и в том самом порядке, что составился из беседы. Коли был записан в блокноте под номером один Тухачевский, то с этого и начинал, переходя далее к пункту второму – командировкам в Германию. При такой методе неизбежно приходилось вновь возвращаться к Тухачевскому (с двадцать пятого по тридцать второй год был несколько раз), но это лишь проясняло общую картину.

«Параллели» устанавливались как бы сами собой, заполняя все пространство листа.

Жены командарма первого ранга Якира и комкора Ильи Ивановича Гарькавого тоже сестрички, а дочери командарма первого ранга Уборевича и начальника ПУРа Гамарника – сестры молочные – обеих выкормила Нина Владимировна Уборевич, вторая жена.

Любые совпадения брались Ежовым на заметку: Путна и Примаков вместе учились и закончили в двадцать третьем году академические курсы комсостава РККА, Тухачевский и комкор Фельдман вместе сидели в тюрьме во время мятежа Муравьева. Не в совпадениях интерес, но в дружеских связях, которые идут исстари. Дружба предполагает единомыслие, а возможно, и укрывательство, если к тому есть причина.

Тухачевский дружит с Путной с самого детства. Вместе учились (александровцы), служили в старой армии (семеновцы), воевали на гражданской, подавляли Кронштадтский мятеж – всегда рядом, плечом к плечу.

Уборевич тоже из подпоручиков – константиновец, а Примаков, кстати, полный георгиевский кавалер, был у него комбригом в Четырнадцатой армии – опять далеко идущая «параллель». И у маршала Буденного – четыре Егория. Да и в связи с Германией имеется какая– то шероховатость... Тут, где ни копни, обнаруживаются знакомые лица. Смирнов, например, Иван Никитич – заядлый троцкист, которого готовят к процессу,– был членом РВС в Пятой армии Тухачевского. Кто только не прошел через эту Пятую! Всю РККА можно – и нужно, наверное – перешерстить. И с Кавказского фронта тянутся нити, в органы в том числе. Тухачевский, Гусев, Трифонов – все это еще предстоит прояснить. И товарищ Орджоникидзе Григорий Константинович выплывает то здесь, то там, хоть и вычеркнул его Сталин из первого же протокола. Когда одна и та же фамилия возникает все в той же связи повторно, а то и трижды, есть над чем поломать голову. Ленинградский округ, к примеру, при Тухачевском: член РВС Славин, помощник командующего Федько, начштаба Фельдман. Опять, значит, Фельдман!

Люшков, молодчага, указал всех родственников Путны, Примакова и Шмидта, всех друзей и даже друзей детей. На каком-то этапе, возможно, понадобится.

Если дружат отцы, то дружат и сыновья – это нормально, это в порядке вещей. Света Тухачевская, Владимир Уборевич, Виктория Гамарник, Слава Фельдман, Петя Якир, Володя Апанасенко – одна, как говорится, шайка-лейка. Интересно, о чем говорят между собой, какие книжки читают...

Помимо наблюдательного досье материалы на Тухачевского были и в парткомиссии КПК. Ежов не первый раз брал в руки этот грубого, занозистого картона скоросшиватель с четырехзначным номером, выведенным фиолетовыми чернилами с золотистым налетом времен. В самом начале оборотной стороной, содержащей пункты порядка хранения секретных постановлений ЦКК РКП(б), была подшита следующая записка:

Зампред. РВС т. Склянскому

лично, секретно

Парткомиссия ЦКК просит Вас срочно прислать ей все имеющиеся у вас материалы на тов. Тухачевского.

Помзавбюро.

«Склянский»,– дополнил свою схему Ежов.

Далее следовал вызов, адресованный уже самому Тухачевскому:

Совершенно секретно, лично, срочно.

ЦКК просит вас прибыть к члену ЦКК тов. Сахаровой 24 октября к 12 часам дня по адресу: Ильинка, 21, 3-й этаж, комната 31.

И тут же резолюция: «По распоряжению т. Сахаровой дело сдать в архив по заслушанию личных объяснений Тухачевского».

«Сахарова»,– добавилась новая пометка.

А вот и сам материал:

Служебная записка заместителя полномочного представителя ГПУ по Западному краю. 2 сентября 1923 г.

Ежов хорошо помнил это безграмотное письмо, адресованное лично Ягоде:

«Глубокоуважаемый Генрих Григорьевич!..»

Безграмотное не только по форме (это еще полбеды), но и по существу, потому что серьезные политические обвинения были так густо перемешаны с бытовыми, что прямо-таки тонули в гуще никому не интересных подробностей. Те еще кадры выпестовал Генрих Григорьевич!

«Ходит масса анекдотов о его подвигах на пьяном и женском фронтах,– писал замполномочного представителя.– Его помимо воли могут склонить к шпионажу. У нас есть сведения, что в Польше интересуются его романами...»