Текст книги "Заговор против маршалов. Книга 1"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

–      На ваш выбор,– маршал понял, что армия не хочет отставать от флота.– Вы хозяин.

–      Предположим, неудачную воздушную атаку на базы германских подводных лодок в Брюгге. Должен сказать, что она вызвала разочарование в возможностях военно-воздушного флота.

–        Я знаком с точкой зрения Морриса, даже написал предисловие к русскому переводу. Единственное преимущество массированных налетов он видит в преследовании уже разгромленного противника, причем «малокультурного». Это не выдерживает серьезной критики. Насколько я знаю, британская военная мысль развивалась в ином направлении. У вас есть замечательные достижения во всех областях авиации, включая десанты.

–      Борьба мнений не утихает,– Бэль скептически улыбнулся...– Оценить возможности парашютистов на примере операции в Брюгге будет весьма поучительно.

–       Можете играть за любую сторону. Выбирайте сами: Антанту или немцев?

–       Предпочитаю свою команду. Какова численность парашютистов?

–      Допустим, тысяча. Для начала. Перед нами ставятся следующие задачи: вывести из строя хранилища горюче-смазочных материалов, перерезать пути подвоза, создать площадки для приема подкреплений, включая тяжелую технику. В современных условиях тут нет ничего невозможного. А в будущем... Кстати, генерал, я возлагаю большие надежды на совершенствование автожиров и геликоптеров. Хотелось бы ознакомиться с вашим опытом в этой области.

–      Боюсь, что вы убедили меня.– Бэль уклонился от ответа.– Я вынужден коренным образом пересмотреть мнение о Красной Армии. Признаю свое поражение.

–      Поражение? В данном случае атакующие войска одержали победу. Хотелось бы надеяться, что в союзе друг с другом наши страны сумеют предотвратить войну.

Расстались с Бэлем почти сердечно. Тухачевский догадывался, что англичане занимаются боевыми ракетами, и не случайно заговорил о межпланетных перелетах. Если сегодня доступ к секретным разработкам закрыт, пусть отложится на будущее. О дальнем обнаружении самолетов посредством отражения электромагнитных волн он даже не заикнулся. С научной стороны эта проблема была решена учеными физико-технического института еще в те годы, когда Тухачевский командовал Ленинградским округом.

Утро следующего дня оказалось свободным.

–      Не хочешь прокатиться по городу? —предложил Витовт Казимирович Путна.– Лондон того стоит, уверяю тебя. Когда еще доведется увидеть?

–      Переодевшись в штатское, они удобно устроились на заднем сиденье «кросслея».

–      Есть специальные пожелания? – Путна предупредительно протер запотевшие окна, поднял внутреннее стекло.

–      Разве что музей музыкальных инструментов? Хотелось бы взглянуть на здешние «Страдивари», но это не обязательно.

–      Посмотрим, где оно может быть,– Путна вынул путеводитель.– Ройал колледж оф мьюзик, наверное?.. Принц Консорт роуд. Где-то совсем рядом, у Саут Кенсингтон.

–      Тогда на обратном пути.

–      По-прежнему увлекаешься скрипками?

–      Что делать? Музыка – жизнь души. Жаль, времени катастрофически не хватает.

–      Не раскрыл еще секрета лаков?

–      Еще не раскрыл...

Они выехали на широкую Бейсвотер. По правую сторону проносились лужайки парков, среди темных стволов мелькала позеленевшая бронза конных статуй. Слева тянулись тесные ряды домов, удививших Тухачевского обилием дверей, разнообразием цвета и мелких архитектурных деталей.

–      У каждого свой вход, свой дом, пусть хоть часть дома. Оригиналы!

–      Этого у них не отнимешь. Даже движение и то левостороннее.

–       Не хочется верить, что и здесь фашизм пустил свои липкие побеги. Нацизм – это болезнь, парализующая волю к сопротивлению. Чехословакия, Франция, Австрия, Польша – всюду дает знать о себе эта бацилла.

–      Верно. Только в Англии все немножко не так. Британца не заставишь орать: «Хайль!» Не тот характер. Ирландское государство – разговор особый. Там действительно всякое возможно. Но здесь... У Мосли и его хулиганов нет прочной опоры в народе.

–      А как насчет промышленников, высшей аристократии?

–      Ты имеешь в виду эту Астор? Лорда Лотиана?.. Политические симпатии налицо, и с ними нельзя не считаться. Но у доморощенных фюреров нет шанса. Наши газеты определенно перехлестывают насчет Англии. Это никому не на пользу, кроме Гитлера.

Великобритания – могучая страна. Договор с французами, нет слов, крайне важен, но без англичан он так и останется на бумаге.

–      Ты меня агитируешь? – уголками губ улыбнулся Тухачевский.– Будем надеяться, что Максим Максимович сумеет найти общий язык с Иденом.

–      Иден, к сожалению, не премьер.

–      Даже не министр иностранных дел. В основных позициях я согласен с тобой, но вся беда в том, что твои хваленые англичане попустительствуют Гитлеру. Думают, что останутся в стороне... Зато они весьма чувствительны к разбою чернорубашечников в Африке. Понимают, что Абиссинией не ограничится. Поддержка Франции для них тут очень важна. Вот мы и попробуем нажать на Лондон через Париж.

–      Чертовски хочется повидать Иеронимуса!

–      Он нас будет встречать, уверен.

–      Судя по откликам, французы в восторге от маневров. Молодец Уборевич!.. Кстати, английские газеты довольно язвительно проехались на наш счет. «Фашистские наблюдатели на военных учениях большевиков» и далее в том же духе. Это к вопросу о принципиальности. Пригласив итальянцев, мы потеряли в глазах прогрессивной общественности.

–       Политически это был правильный шаг. Бели у меня и были какие сомнения, то здесь, в Лондоне, они окончательно отпали. Я даже рад, что англичан это задело за живое. Мы ясно дали понять, что наша система союзов преследует одну-единственную цель – коллективную безопасность. Двери открыты для всех.

–      И для Гитлера?

–      Гитлер никогда не откажется от своих планов, а значит, и не присоединится к европейскому сообществу. Иначе бы он не порвал с Лигой Наций. Антисоветская установка Германии очевидна для всех. Но это отнюдь не значит, что, прежде чем броситься на Восток, вермахт не ударит по Западной Европе. Мы были бы последними простофилями, если бы не пытались сыграть на противоречиях между империалистами. Принципы не всегда совпадают с реальной политикой.

–      Марбл Арч,– Путна показал на монументальные трехпролетные ворота, напоминающие триумфальную арку.– Там дальше Гайд-парк.

Машина плавно свернула на Парк-лейн.

–      Тот самый?

–      Уголок ораторов... Хочешь взглянуть? – Путна постучал в стекло шофера.– Так уж устроен человек, что ему необходимо бывает выговориться.

Они пошли по аллее, блаженно щурясь навстречу солнечной неге. Ласковый ветерок перегонял по траве лоскутки прелых листьев. Снега почти нигде не осталось. Тянуло прижаться щекой к платану и погладить замшевую кору. Она казалась мягкой и теплой.

Ни ораторов, ни слушателей в парке не встретили. На скамейке, изредка покачивая коляску, дремала молодая мама. Тут же шуршал газетой старичок в распахнутом пальто, а чуть поодаль две благовоспитанные девицы играли в серсо.

–      Тут это и происходит? – оглянувшись по сторонам, спросил Тухачевский.

–       Странно, что никого нет. Обычно как войдешь, так сразу же наткнешься на очередного цицерона. Каких только призывов не услышишь! Один требует немедленно уйти из Африки и заняться Европой, другой – напротив, чуть ли не всем миром переселиться в Уганду. Кто претендует на роль пророка, кто защищает права престарелых моряков... Всего и не перечислишь. Над этим, конечно, можно потешаться, а можно и нет...

Тухачевский уловил недосказанное и ничего не ответил.

Витовта он знал чуть ли не с самого детства. Вместе служили потом в лейб-гвардии Семеновском полку. В гражданскую прошли от Волги до Камы. Кротовка, Бугуруслан, Уфа, Челябинск – это ли можно забыть? Тухачевский принял армию в самый критический момент. «Штаб отбивает атаки противника»,– доложил начштаба. Куда уж дальше... Пятая отступала, измотанная до последнего предела, обескровленная в боях. Отступала, «огрызаясь жестоко», как проникновенно заметил Витовт. До Волги белым оставалось два, от силы три перехода. Но они не сделали их. Пятая устояла и перешла в наступление. Блюхер, Вострецов, Хаханьян, Эйхе, Борчанинов, Ермолин, Гайлит, Матиясевич, Лапин – каждый в отдельности и все вместе они совершили почти невозможное. Не верить им, сомневаться – все равно что не верить себе, а Путна, комдив-27, витязь Витовт – самый близкий.

Омская стрелковая сражалась и на Западном фронте. Ее командир знает, почему Тухачевскому пришлось отступить от Варшавы. И когда было приказано подавить кронштадтский мятеж, он опять оказался рядом. Доблестный всадник, как на гербе «Погоня» [7]7
  Литовский геральдический символ – рыцарь с мечом, преследующий противника.


[Закрыть]. Это сокровенное, устоявшееся. На всю жизнь.

Но было и другое, пребывавшее в некой почти абстрактной обособленности. Подобно слоям керосина и воды, сосуществующим, но не поддающимся смешению. «В 1923 году состоял в троцкистской оппозиции». «Примкнул к объединенной оппозиции, от которой отошел в конце 1927 года». Две короткие строки в личном деле, точно крест-накрест забитые доски.

Впервые за все эти дни, впрессованные в жесткий распорядок программы, они остались с глазу на глаз. Молчание скорее соединяло, нежели разделяло. Оба думали об одном и том же, а слово могло обернуться ложью. Скупо отмеренная недреманным, имплантированным в мозг соглядатаем, ставшим частью души, речь утратила свое исконное предназначение. Есть вещи, которые не принято обсуждать. Для них существуют готовые формулы, раз и навсегда закрывающие проблему. Поэтому лучше и вовсе не говорить, даже если молчание угнетает. Или переключиться совсем на иное, принудив смириться бунтующий разум.

–      Что вообще происходит? – осторожно, точно пробуя тонкий лед, спросил Путна.– Какие ветры веют?

–      Сам-то как ощущаешь, Витовт Казимирович?.. Нелегкий вопрос. И все же легче спросить, чем ответить.

–      Понимаю.

–      Чего ж тогда спрашиваешь, ежели понимаешь? – Тухачевский снял перчатку и с нажимом обвел извилистые узоры коры. Пальцы обожгло промороженным наждаком.– Ну, скажу я тебе, старый товарищ,– суровые ветры. Успокоит такой ответ? Ненужный это разговор, Витусь, вокруг да около. Если есть что конкретное, давай напрямую. Увиливать не стану.

–      Прости, Михаил Николаевич! Мы же здесь, как на необитаемом острове. Буржуазной прессе веры, конечно, нет, но тут столько наверчено, так бьет по нервам... Московские газеты приходят с запозданием, радио... А что радио? Словом, тяжело.

–      Терпи, казак. Трудное время нам выпало. Но мы солдаты: надо служить... С тобой лично, по-моему, все в полном порядке. Никаких вопросов.

–      Пока...

–      Вот и довольствуйся этим «пока». Человек не властен над собственным завтра. Нигде и никогда. Но есть народ, есть великая страна. Этим и нужно жить.

–      Все так, Михаил Николаевич. В большом у меня нет и тени сомнений. Все правильно. Но как доходит до отдельно взятого человека, верного, испытанного в борьбе товарища... Вот тут – извини. Не могу понять. Хотел бы, очень хотел, но не могу.– Путна ослабил галстук, повернул вдавившуюся в кожу запонку.– Помнишь «Повесть о непогашенной луне»?

–      Еще бы.

–      С ним тоже «все в порядке», с Пильняком?

–      Точно не знаю, но тревожных сигналов как будто нет. В свое время всыпали по первое число, потом успокоились. Тебя-то это с Какого боку затрагивает?

–      Меня? – Путна окинул Тухачевского пустым, отрешенным взглядом и отрицательно помотал головой.– Не обо мне речь, не только обо мне... Мы все, как Гаврилов. Прикажут лечь под нож, и мы безропотно ляжем. Потому что «так надо», потому что этого требуют «высшие интересы». Вот в чем штука.

–      Может, и так... Но мы с тобой не пешки, Витовт. От нас очень многое зависит, и мы многое можем сделать. Столкновения с фашизмом не избежать. Это и есть «высшие интересы». Поэтому не лезь на рожон.– Тухачевский взмахнул зажатой в руке перчаткой.– И не поддавайся на провокации... Поедем?

Они повернули к выходу, вминая листву во влажный песок. Изредка похрустывали под ногой прошлогодние желуди, колючие орешки платана.

–      В музей?

–      Как-нибудь в другой раз.

Проскочив перекресток, где замерли перед светофором два встречных потока красных автобусов и черных кебов, машина вырвалась на Гросно-плейс и понеслась по Воксхолл-бридж роад. Показалась бурая Темза, суда на приколе. На набережной свернули на Майлбэнк и, миновав парламент, влились в поток, продвигавшийся к мосту Ватерлоо.

Тухачевский воспринимал великий город как разорванную партитуру. Обрывками завораживающей мелодии летели навстречу колоннады и купола. Жизнеутверждающим трагизмом звучала воздушная готика. Гениальный порядок в хаосе небытия. Шостакович! Это его музыка звучала в ушах. Милый Дим Димыч, это он стоял и стоял перед глазами.

«Правда» со статьей об опере «Леди Макбет Мценского уезда» добралась до Лондона только вчера. Глянув на заголовок – «Сумбур вместо музыки», Тухачевский ощутил резкий прилив крови к вискам. Не сразу удалось сосредоточиться, дочитать до конца. За огульными обвинениями и бранью угадывалась недвусмысленная угроза. Критике подвергался не только композитор, создавший себе на беду гениальное творение. Раздраженный выпад насчет «наиболее отрицательных черт «мейерхольдовщины» обнаруживал куда более далекий прицел. Ради того, чтобы лишний раз заклеймить левое искусство (в газете упоминалось «левацкое»), не стоило городить огород. Трудно было отделаться от мысли, что опера явилась лишь поводом для очередного нагнетания страстей. Крушение воинского эшелона, падеж скота, клеветнический роман, хозяйственное дело – не в отдельной личности суть и не в событии как таковом. Жертвой пропагандистской кампании с одинаковым успехом мог стать и прославленный музыкант, и безвестный доселе расточник коленчатых валов.

Статья была без подписи, следовательно, имела директивный характер. Молнию низверг Олимп. Оставалось гадать, куда именно направлен главный удар.

Литвинов выразил опасение по поводу Мейерхольда. «Пятая годовщина РККА,– бесстрастно и коротко напомнил Максим Максимович,– премьера спектакля «Земля дыбом». Не помните?.. «Троцкому работу свою посвящает Всеволод Мейерхольд». Тогда такое считалось в порядке вещей, но нынче... Не знаю».

Михаилу Николаевичу оставалось лишь подивиться сложным узлам, которые завязывала жизнь. Ничто не проходило бесследно. То, что даже мимолетная, а то и вовсе случайная близость к Троцкому могла обернуться крупными неприятностями, в общем было понятно. По крайней мере поддавалось объяснению. Но когда брошенная с широким замахом сеть накрывала «й чистых, и нечистых» и все они превращались в одинаково виновных, трезвый разум отказывал.

–      Через Стренд на Пиккадилли? – Путна отвлек маршала от изнурительного бега по замкнутой траектории.– Колонна Нельсона, Национальная галерея...

–      Давай-ка лучше до дому, Витовт Казимирович. Могут быть телеграммы...

–      Завтра Иван Михайлович дает завтрак. Военный министр Даф-Купер уже прислал визитку. И вообще день забит до отказа.

–      Ну и замечательно. Я почти уверен, что англичане примут приглашение, а уж Якир не подкачает. У него есть на что посмотреть.

–      Скрипочки, значит, побоку?

–      Попробуем послезавтра, если ничего не случится.

–       «Что день грядущий мне готовит?..» – невесело пропел Путна и расстегнул пальто.– Душновато, не находишь?.. Я почему Пильняка вспомнил... Ты читал его «Красное дерево»?..

–       «Красное дерево»?.. Что-то такое припоминаю. По-моему, именно за это и прорабатывали?

–      Дело знакомое. Пророков всегда побивали каменьями. А он определенно пророк. «Всех ленинцев и всех троцкистов прогонят»... Попробуй кто скажи такое... А он посмел.

«По слову его»,– пронеслось в голове Витовта Казимировича. С запоздалым сожалением он подумал о том, что у Тухачевского, который не только никогда не примыкал к оппозиции, но и не раз схлестывался с самим Троцким, тоже нет охранной грамоты.

–      Не помню подобного «предсказания»... Это когда было? В двадцать девятом?

–      Двадцать восьмом... Я книжку в Берлине купил.

–      Не имеет значения. Судьба троцкизма решилась окончательно и бесповоротно еще в двадцать седьмом. Тебе ли не знать? – Тухачевский дал понять, что не желает продолжения разговора.

6

Самолет Люфтганзы, прибывший из Лондона, встречал в Темпельгофе майор Остер. Получив из рук пилота запечатанный конверт, он сел в «опель», поджидавший с работающим мотором прямо на летном поле, и поехал в управление военной разведки и контрразведки.

Германское посольство и разведывательные службы тщательно собирали любую информацию о визите военной делегации СССР: газетные вырезки, радиоперехват, светские сплетни, слухи. Все материалы, включая фотографии Тухачевского и Путны, где они были запечатлены рядом с самыми разными, порой совершенно случайными людьми, спешно переправлялись в Берлин. Судя по всему, не приходилось, по крайней мере в обозримом будущем, опасаться существенных изменений британской позиции.

Стало известно, что руководитель экономического департамента Форин оффиса Эштон-Гуэткин и советник Чемберлена Лейт-Росс готовят записку, в которой высказываются в пользу таможенного союза с Германией. В руки агента абвера попал обрывок копировальной бумаги с фрагментом текста чрезвычайной важности:

«Германская экспансия в плане растущего экспорта была жизненно необходимой, естественным направлением для нее явилась Центральная и Юго-Восточная Европа, и в обмен на прежние германские колонии ей могли предоставить компенсацию в виде субсидий».

Нетрудно было прийти к успокоительному заключению, что Великобритания с пониманием относится к восточной политике рейха и, следовательно, едва ли пойдет на сближение с Москвой. Предложение субсидий означало не только согласие с программой вооружений, но и недвусмысленную ее поддержку. Но в отношениях между странами нет раз и навсегда завоеванных рубежей, а ветры над Темзой отличаются особым непостоянством. Коварство Альбиона вошло в пословицу.

Глагол «мочь», употребленный в прошедшем времени, явно не способствовал безудержному оптимизму. Мало ли какие похлебки варятся во всякого рода канцеляриях? Куда важнее, что подадут на стол.

Миссия Тухачевского определенно повлияла на настроения в высших военных кругах, что так или иначе скажется на ситуации во Франции. В будущем подобное развитие событий может привести к значительным осложнениям.

Рудольф Гесс потребовал предложений.

Получив секретный пакет из партийной канцелярии, Гейдрих позвонил Канарису. Условились встретиться с глазу на глаз. Интересы рейха превыше симпатий и антипатий. Фридрих Вильгельм Канарис, возглавивший абвер всего несколько месяцев назад, ни на йоту не сомневался в том, что Гейдрих подслушивал и его телефоны. Благо, штаб-квартира абвера находилась в непосредственной близости от военного министерства.

Случай любит выкидывать забавные коленца.

Шефа СД Канарис помнил еще лейтенантом военного флота: оба служили на одном корабле. Как старший офицер крейсера «Берлин», он даже входил в состав «суда чести», разбиравшего скандальное дело Гейдриха.

Внешнюю канву составляли похождения по женской линии: адюльтер в своем (морских офицеров) кругу. Было и еще кое-что, слегка напоминавшее брачную аферу, прикрытую скоропалительной женитьбой. Но все это так, зыбь на поверхности, каемка прибоя. Истинная причина лежала много глубже, в сфере политики. Весной 1931 года это еще считалось несовместимым со службой. Особенно на флоте, где чуть ли не каждый второй мог похвастаться дворянской приставкой «фон». Генералам-аристократам, даже отпрыскам коронованных фамилий, вовсе не возбранялось поддерживать национальное движение господина Гитлера, но формальная принадлежность к партии была несовместима с присягой. Офицер не мог позволить себе якшаться с нацистами, тем более эсэсовцами, уже успевшими снискать дурную славу. Для этого надо было выйти в отставку, как Рем или Геринг. Иное дело абвер: работа в военной разведке считалась почетной. Но такого субъекта, как Гейдрих, полковник Николаи никогда бы не взял к себе в штат.

Одним словом, оскандалившегося героя пришлось выкинуть за борт. Национальная революция помогла ему вновь выплыть на поверхность. Менее чем через два года о нем упоминали уже с опаской. Он составляет списки противников режима, обеспечивает прикрытие поджигателям рейхстага, а затем их же и убирает. Не в пример флоту черный корпус уготовил своему любимцу феноменальный взлет. В двадцать девять лет – бригаденфюрер, эсэсовский генерал. Затем ликвидация Рема и его шайки, тесные связи с Герингом, организация концлагерей.

Канарис располагал подробным досье на Гейдриха. По нынешним временам, там не было темных пятен. Пороки проклятого прошлого обернулись несомненными достоинствами. Даже неумение деликатно работать. Вернее, нежелание: Гейдрих способен по-медвежьи ополчиться даже на очень серьезного противника, но он ничего не делает по наитию, под влиянием чувств. Все заранее продумано. Канарис колебался лишь в оценке его аналитических возможностей. Для того чтобы просчитать комбинацию на много ходов вперед, требуется полная свобода воображения. Грубой силой ее не заменишь. Это все равно что лупить по клавишам молотком. Звук громкий, а мелодия не вытанцовывается. А ведь Гейдрих прилично играет на скрипке, и вообще из музыкальной семьи. Люди подобного склада обычно прибегают к более утонченным методам.

Болванов, вырядившихся в комбинезоны телефонистов, сразу же засекла контрразведка, хотя сам Канарис предусмотрительно постарался остаться в тени. За провокационной эскападой скрывалось нечто более значительное, чем простое соперничество. Гейдрих проводил волю диктатора. Возможно, прямо и не высказанную, угодливо предугаданную, но волю.

В докладе фон Бломбергу Канарис воздержался от неуместных домыслов, но постарался покрепче науськать «Резинового льва».

Заваруха вышла на славу. Фюрер, как и следовало ожидать, занял беспристрастную позицию. Пойманных на месте преступления головорезов отправили в Дахау. Скорее всего, они уже на свободе.

Канарис принял Гейдриха в салоне, отделанном темным резным деревом. С рогами оленей удачно сочетался мейсенский фарфор – вазы на камине, тарелки с пейзажным рисунком, чубук кайзера Вильгельма Первого.

–       Я получил сведения, что маршал Тухачевский в середине февраля прибудет в Париж,– удобно устроившись в гобеленовом кресле, Гейдрих с хрустом размял пальцы.

–       Предположительно тринадцатого,– ласково кивнул Канарис.

–       Туда же направляется и генерал армии Уборевич. В Чехословакии он развил поразительную активность. Военные заводы уже начинают работать на русских.

Кажется, достигнуто соглашение о сотрудничестве разведок.

–      Даже так? – равнодушно удивился Канарис.– Бенеш взял резвый темп.

По данным абвера, вопрос о миссии разведуправления Красной Армии еще не вышел из стадии обсуждения.

–      Если славяне так быстро смогли договориться, то что мешает нам, немцам? – пошутил Гейдрих.– Знакомая картинка! – он показал на блюдо, запечатлевшее старый замок в лесистых горах.

–      В самом деле? – Канарис обернулся, словно не помнил, где и что у него висит.– Кажется, это ваш Вевельсбург? Господин Гиммлер затеял грандиозную перестройку?

–      Обычный ремонт. Строения очень запущены, и некоторая реконструкция, конечно, понадобится.

–      Еще бы! Такая древность. Со времен Аттилы, можно сказать.

В глубине души Канарис потешался над этой макабрической чепухой: гунны, рыцарь-висельник Вевель и прочее. Но коль скоро кровавая романтика стала составной частью нацизма, с ней приходилось считаться. Арендовав за одну марку в год поместье, принадлежавшее когда-то падерборнскому епископату, Гиммлер намеревался основать там духовный центр СС. Словно школьник, начитавшийся готических романов, он жил грезами об орденском государстве, безбожно перемешав иезуитскую иерархию с тевтонским ритуалом. Все валил в одну кучу: рыцарей «круглого стола», катаров и нибелунгов. Кошмарное месиво! Но даже оно превосходно вписывалось в бюрократические структуры.

В штаб-квартире на Вильгельмштрассе существовало особое ведомство «Вевельсбург», возглавляемое штандартенфюрером Таубертом, который исправно подписывал умопомрачительные счета главного архитектора Бартельса.

Канарис отдавал должное деловитости нацистов. Они умели воплощать в реальность любой бред. Это даже нравилось. Пропустив мимо ушей намек на сотрудничество, он задал несколько вопросов на темы древней истории, столь своеобразно понимаемой рейхсфюрером, и, описав полный мистический круг, возвратился к началу беседы, к английским новостям.

–      Не будем забывать, досточтимый коллега, что король Артур, столь почитаемый вашим патроном, был предводителем бриттов. В книге фюрера о нашем английском партнере тоже говорится вполне уважительно, как о потенциальном союзнике. В отличие от французов, этих легкомысленных представителей вырождающейся латинской расы, к тому же перемешавшихся с неграми. Я правильно излагаю? – В беседах с людьми типа Гейдриха Канарис придерживался удобной роли несколько усталого, слегка циничного шутника. В последующем пересказе интонации ускользают и доносчик предстает чуть ли не идиотом.– Итак, насколько я представляю, нам предстоит поработать во Франции. Что вы предлагаете?

–      Обратиться к французам. С ними все же проще, чем с русскими,– почти в тон ответил Гейдрих, досконально изучивший повадки партнера.– Начнем с лидеров?

–      Если удастся помешать ратификации, то советско-чешское соглашение потеряет практическую ценность. Это очевидно. Ключевой фигурой, безусловно, является Леон Блюм. Но я бы поостерегся от повторения заманчивого опыта с Луи Барту. Нет, вы не думайте, я не испытываю к Блюму особых симпатий. Он же из Моисеева племени... Кстати, почему господин Штрайхер упорно именует их всех Исидорами? Это так принято?

–      Думаете, устранение Блюма ничего не даст?

–      При нынешних настроениях французы могут еще больше качнуться влево. Но это мое мнение. Решать вам.

–      Вы же знаете, что я ничего не решаю. Нужны новые идеи. А тут вся надежда на вас.

–      Спасибо за доверие. Всегда рад служить.

–      Значит, можно надеяться на помощь? Я имею в виду парижские связи.

–      Это я должен просить вас о помощи. В Париже вы обскакали абвер на целый корпус. Но все, что в наших силах, мы сделаем.

–      Если дело только за Блюмом, то я не вижу особых препятствий. Хороший посредник или даже цепь посредников... Вас волнуют следы?

–      Меня уже мало что волнует в этой жизни. Перед лицом крупного общественного возмущения никто в мелочах копаться не станет. Достаточно молвы. Нетрудно предугадать, какие адреса будут названы. Очень уж ограничены возможности... Опять усташи? Политика мстит за шаблонный подход.

–      А если сами французы?

–       «Боевые кресты» полковника де ля Рока?.. Мы, конечно, не вправе удерживать французских патриотов от проявления праведного гнева. Почему бы и нет? И все же я остаюсь при своем мнении. Немножечко пугнуть, пожалуй, не вредно.– Канарис принял на колени большую персидскую кошку.– Но не больше.

–      Хорошо. Тут не будет проблем.

–      Гора родила мышь. Если так пойдет дальше, нас обоих просто уволят, вытолкают взашей... Выкладывайте, что у вас на уме, дорогой коллега.– Кошка заурчала и выпустила когти. Пришлось согнать.– Вы же знаете, с какой готовностью я иду вам навстречу.

–      Никакой задней мысли... Просто я подумал, что всякий двусторонний договор предполагает, естественно, две сферы влияния. Пока мы обсуждали только одну.

–      В России становится неимоверно трудно работать,– с полуслова понял Канарис.– НКВД имеет тысячи добровольных помощников. Все следят за всеми. Выезд и въезд под строгим контролем, обмен людьми сведен до минимума. У нас очень мало достоверной информации. Едва ли я сумею сообщить вам что-либо новое.

–      Однако у вас на руках вся колода. Это я пришел на пустое место,– посетовал Гейдрих.– Судя по газетам, в Советском Союзе разворачиваются любопытнейшие процессы. Режим явно не обладает всей полнотой власти. То, чего мы достигли в считанные дни, у них растягивается на годы.

–      Поверьте, что я с неослабным интересом слежу за московскими событиями. Вы совершенно правы, там еще много неясного. Однако я почти уверен, что в самом ближайшем будущем у нас появится возможность проводить более активную политику.

–      Французы и особенно чехи одобрительно отзываются об их армии. Теперь к общему хору присоединились и англичане. Особенно лейбористская печать. Ваше мнение?

–       Это, безусловно, серьезная, причем быстро растущая сила. У нас в генштабе тоже придерживаются такой точки зрения. Вам это, конечно, известно...

–      Однако в среде высших офицеров имеются существенные разногласия?

–       Как и всюду, коллега, и это нормальный процесс. Я в курсе дискуссий, которые временами выплескиваются на страницы печати, но не склонен к поспешным выводам. Споры между новаторами и традиционалистами неизбежны в генеральской среде. Вы знаете, какой это замкнутый, разъедаемый завистью мирок. Тухачевский и этот Иероним Уборевич определенно принадлежат к лагерю твердых реформаторов. Крупные танковые формирования, ударная авиация, массированные десанты – это их конек. Кстати, здесь эти люди близки к воззрениям германской школы.

–      Что делает их особенно опасными.

–      Несомненно.

–      Было бы интересно ознакомиться с имеющимися на них материалами. У нас почти ничего нет, я имею в виду существенное. Вы же знаете, что я вынужден был начинать с нуля.

–      Вы знакомы с нашими традициями, старый друг.– Канарис взял бронзовый колокольчик.– Такие вопросы решают на высшем уровне... Чашечку кофе?