Текст книги "Заговор против маршалов. Книга 1"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

–      Вы считаете это недоразумением?.. Слышите треск?

–      Безусловно, хотя, не скрою, ваши обвинения глубоко огорчили меня... Позвольте говорить прямо, фрау Ильза, без обиняков?

–      Сделайте одолжение, дорогой полицай-президент!

–      Я бы предпочел, чтобы вы называли меня просто Хайни,– проворковал Гиммлер. Своим обращением она намеренно ставила его в неловкое положение. Ох уж эта игра в простушку, не различающую чинов! – Тогда я готов забыть нанесенную мне обиду.

–      Не хотите ли вы этим сказать...

–      Да-да! – перебил он с наигранной горячностью.– Ни одно из наших учреждений ни в малейшей степени не причастно к тем маленьким огорчениям, на которые вы жаловались, милая фрау. Клянусь честью!.. О себе я уж и не говорю! Надеюсь, вы не подозреваете меня лично?

–      Вас?.. Конечно же нет,– она казалась слегка озадаченной.– Я лишь поделилась с вами сомнениями...

–      Значит, мы реабилитированы в ваших глазах?

–      Будем считать инцидент исчерпанным, хоть это и не снимает основного вопроса...

–      Вас интересует источник помех?

–      Даже очень интересует... Вам удалось выяснить, в чем тут секрет?

–      Иначе я был бы никуда не годным полицай-президентом, как вы лестно меня называете, фрау Ильза.

–      Я просто сгораю от любопытства.

–      Весьма сожалею, но это не тема для телефонного разговора,– Гиммлер сменил игривую интонацию на сугубо официальный тон.– Бели ваш муж найдет для меня несколько минут, я буду рад доложить ему все обстоятельства дела. Они не столь просты, как это может показаться. Смею уверить, уважаемая госпожа.

–      Муж? – на сей раз ее замешательство не выглядело притворным.– Но он даже не подозревает о моем письме. Ведь он так занят...

–      О, мне известно, как умеет работать Рудольф Гесс! Да это все знают!.. Кстати, сам он не жаловался на неполадки?.. Или они возникают лишь в тот момент, когда речь заходит о коржиках?

–      Право не знаю,– она отозвалась с явным промедлением.– Я только не помню, чтобы мы обсуждали подобные темы.

–      Тогда я вдвойне благодарю вас за доверие* фрау Ильза. Целую ручки.

Проверив, как записалась беседа, Гиммлер распорядился снять номер с прослушивания. Временно.

Вечером он увиделся с Гессом в правительственной ложе кинотеатра «Уфа Па ласт» на премьере широко разрекламированного фильма «Наш вермахт».

Особенно эффектно выглядели танки, на полном ходу ворвавшиеся на широкий плацдарм. Нацелив стреляющие орудия, они надвигались гремящими гусеницами прямо на зал. Выскакивали из окопов солдаты, падали, подкошенные пулеметным огнем, и рвались вперед сквозь проволоку и дым. Нескончаемые эскадрильи, падающие на крыло самолеты, серии бомб, разрывы, разрушенные дома. В самый кульминационный момент на экране появлялся фюрер и зрители встречали его дружными аплодисментами.

Сидевшие рядом генералы ограничились вежливыми хлопками. Сняв фуражки с кокардами, они остались в перчатках.

–      Какая мощь! – на всякий случай заметил Гиммлер.

–     Прекрасная операторская работа,– похвалил Гесс, не повернув головы.

Гиммлер не сомневался, что разговор с женой рейхслейтера не останется без последствий. Гесс конечно же все знал, и письмо было написано не без его участия. Но форсировать события явно не стоило. Молчание – тоже знак.

На следующее утро они вновь встретились на ежегодном приеме, который Гитлер давал для дипломатического корпуса. Направляясь через анфиладу комнат в зал приемов, где ему решительно нечего было делать, Гиммлер едва не столкнулся с «Пуцци», шефом партийного отдела внешнеполитической пропаганды.

–      Сервус! – фамильярно, как старый бурш, приветствовал он приятеля.

«Пуцци» отличался остроумием и всегда был хорошо информирован. Поболтать с ним было намного приятнее, нежели топтаться в толпе чиновников рейхсканцелярии и МИДа.

–      Привет, «Черный герцог»,– Ханфштенгль знал, что прозвище доставит удовольствие эсэсовскому главарю.

–      Вы не очень торопитесь?

–      Увы! – развел руками Ханфштенгль.– Семь минут до начала.– Он покосился на каминные часы.

Вышел озабоченный Гесс и, стрельнув по сторонам глубоко запавшими глазками, подозвал Гиммлера.

–      Фюрер просит вас задержаться,– объявил он.

Гиммлер покорно кивнул и, скрывая тревогу, тихо

отошел в сторону. Постояв у камина, он присел на диванчик. Отсюда была видна как раз та часть зала, где стояли дипломаты. Явились почти все аккредитованные в Берлине послы и посланники. Многие были в треуголках с плюмажами, бархатных камзолах или богато убранных золотым позументом мундирах. Визитки, а тем более смокинги явно остались в меньшинстве.

–     Благословенный восемнадцатый век! – пошутил итальянский посол Черутти. Он казался не в меру оживленным и резво перебегал от одной группы к другой.– Можно подумать, что бог, устав от наших войн и революций, передвинул стрелки назад.

–      В восемнадцатом веке хватало своих неприятностей,– заметил американский посол Уильям Додд.– Вспомните хотя бы взятие Бастилии, казнь Людовика и Марии Антуанетты, Наполеона, наконец...

–      Вы, как всегда, правы, эчеленца. Что ж, история – ваш конек.– Оглянувшись по сторонам, Черутти удостоил поклона советского полпреда Сурица, стоявшего особняком..

На нем была простая черная тройка, и он не без стеснения взирал на мелькающие вокруг бутоньерки, парадные шпаги, фрачные ордена. В меру оживлялся, когда кто-нибудь останавливался возле него, но едва оставался один, вновь принимал безучастно-скучающее выражение.

Ровно в двенадцать вошел Гитлер. За ним почтительно следовали министр фон Нейрат, его заместитель фон Бюлов, статс-секретарь Мейснер.

Папский нунций в красной мантии князя церкви вышел вперед. Послы, заняв подобающие рангу место, образовали полукруг. Нунций огласил витиеватое поздравление на довольно скверном французском. Гитлер растроганно улыбнулся, хотя ничего, кроме «Христос» и «мир», не понял.

–      Мне удалось существенно сократить безработицу! – поблагодарив за добрые пожелания, похвастался фюрер, сцепив пальцы внизу живота.

–      За счет гонки вооружений,– шепнул французский посол, обернувшись к стоявшему за ним американцу.

Уильям Додд молча опустил веки. Он уже знал истинную цену шпилькам Франсуа Понсе, оказавшего нацистам финансовую поддержку.

Приблизившись к прелату, Гитлер неловко дернулся, высвобождая для пожатия руку, и пустился в витиеватые рассуждения на темы церковной истории, потом довольно долго рассказывал о каком-то австрийском монастыре. Легат его святейшества благожелательно поддакивал, не давая иссякнуть беседе.

Затем наступил черед живчика Франсуа Понсе, так и сиявшего жизнерадостной улыбкой.

–      Я слышал, что на Сене ожидается высокий паводок, не грозит ли это славному Парижу? – поинтересовался рейхсканцлер.

–      О, ваше превосходительство! Надеюсь, что наводнения не случится.

–      Что ж, очень рад.– Гитлер шагнул к Уильяму Додду.

–      Я слышал ваш разговор с его преосвященством,– сказал посол, пожимая протянутую руку.– Надеюсь, что исторические изыскания помогают вам скрасить досуг.

–      Да! – Гитлер принял озабоченный вид.– Я даже предпочитаю историю политике, которая меня изнуряет... Когда вы намерены переехать во дворец Блюхера?

–      Боюсь, что от меня это мало зависит, господин канцлер.

–       Крайне досадно, что из-за метро это замечательное строение находится в угрожающем состоянии. Того и гляди, могут обрушиться стены... Но ничего, все, надеюсь, устроится,– не дослушав ответа, Гитлер тепло приветствовал английского амбассадора.

И гости, и хозяева прекрасно понимали, что обмен дежурными фразами значит не больше, чем протокольная любезность. Каждый, однако, стремился выказать себя с наиболее выгодной стороны. Общество несколько оживилось, когда фюрер надолго задержался возле русского дипломата. Судя по всему, беседа протекала непринужденно. Не в пример прочим. Это наводило на размышления.

Потом начался разъезд. Машины подавались с короткими промежутками. Отъезжающие одаривали прислугу чаевыми.

Гесс появился, когда Гиммлер, оставшись в полном одиночестве, уже начал терять терпение.

–      Обстоятельства изменились,– скрестив на груди руки, небрежно уронил Гесс.– Фюрер сейчас очень занят.

–      Понимаю, рейхслейтер,– Гиммлер встал, одернув мундир,– вы говорили, что у него есть вопросы ко мне?

–      Вопрос.

–      Я бы мог как следует подготовиться, если бы знал, в чем дело. Хотя бы приблизительно...

–      Так уж и не догадываетесь! – Гесс насмешливо вздернул кустистые брови.– Хотите откровенно?

–      Трудно выразить словами, как я дорожу вашим товарищеским отношением, рейхслейтер.

–      Словами?.. Недурно сказано! Время требует от нас не слов, а поступков.

–      Что я должен сделать, рейхслейтер? – смиренно, как проштрафившийся школяр, потупился Гиммлер.– Приказывайте.

–      Приказывает фюрер, я могу лишь советовать, как товарищ по партии.– За ханжеским смирением Гесса проскользнула откровенная издевка.– Вам не кажется, что ваши парни взяли слишком резвый темп, Гиммлер? Фюреру надоели телефонные склоки. Имейте это в виду.

–      Я не совсем понимаю вас, рейхслейтер? – пролепетал Гиммлер, несколько успокаиваясь.– Какие склоки?.. Почему-то стало хорошим тоном валить на нас чужие грехи.

«Неужели эта стерва так ничего и не сказала ему? – подумал он, готовясь выбросить козырную карту. Но Гесс опередил его, сразу же дав понять, что стоит выше всяких личных обид.

–      Бедный вы, бедный... Я не спрашиваю, зачем вам понадобилось подключаться к телефонной сети военного министерства, мой кроткий Генрих! – Гесс презрительно хмыкнул.– Но имейте в виду, что господа с Бендлерштрассе принесли официальный протест. Они жаждут крови.

«Только этого не хватало! – внутренне обмер Гиммлер.– Не позже, не раньше».

–      Боюсь, что я не совсем в курсе...

–      Что ж, тем хуже для вас. Имейте в виду, что мы не намерены вмешиваться.

–      Я понимаю,– удрученно кивнул Гиммлер.– А у них есть доказательства?

–      Ваших засранцев,– напевно и с очевидным удовольствием протянул Гесс,– задержали на месте преступления, так сказать... Нешуточная ситуация, Гиммлер. Как бы не повторился уже известный спектакль.

–      Что бы вы посоветовали, рейхслейтер?

–      Проглотить пилюлю, как бы горька она ни была. Главное, не пытайтесь выгораживать своих уголовников. Их придется дезавуировать... Непосредственных начальников тоже задвиньте куда-нибудь подальше.

–      Это все?

–      Посмотрим, как будут развиваться события...

–      Спасибо, рейхслейтер! – Гиммлер облегченно перевел дух.

Он лишний раз убедился, что Гесс говорил не только от своего имени. Но зато Гейдрих хорош! Прет напролом, как танк. Министр Фрик совершенно прав: убийца.

5

Лиловая дымка над Лондоном пахла горелым коксом. На зеленых лужайках, слезясь, оплывала ноздреватая ледяная глазурь. Знобкий западный ветер трепал приспущенный флаг над Букингемским дворцом. Креповые ленты жалили на лету красный крест святого Георгия, синие диагонали святого Андрея. Вспугнутые колокольным звоном сорвались с квадратных зубцов Тауэра вещие вороны.

Почил Георг Пятый, король Великобритании и Ирландии, император Индии. Занавешены разделенные полуколоннами окна министерских апартаментов Уайтхолла. Улица Парламента, Трафальгарская площадь, Адмиралтейский экран – всюду черные банты, перевитые шнурами. Траурные полотнища, дубовые листья, влажная хвоя венков.

Над каминными трубами «Конной гвардии» беспокойно металась чайка, затесавшаяся в голубиную стаю. Когда на Темзе вскричали гудки, она взмыла вверх и, покружив возле «Часовой башни», скрылась за Вест– министерским мостом.

Похоронная процессия направлялась к собору. Конногвардейцы в сверкающих нагрудниках и золотых шлемах с ниспадающими хвостами слегка покачивались в седлах. Изредка всхрапывали завитые мелким шариком вороные, прядая ушами, выдыхая горячий пар.

Артиллерийский лафет осеняли знамена, расшитые гербами Соединенного Королевства и Саксен-Кобург-Готской фамилии. Вернее, Виндзорской, как она стала именоваться после семнадцатого года, перевернувшего мир. Отречение от германских корней родового древа подвело своеобразный итог эпохе, сокрушившей родственные династии Гогенцоллернов и Романовых. Врага и союзника.

Окаймленные рамкой газетные полосы напоминали о деяниях покойного короля. Не посягая на прерогативы парламента и кабинета, он достойно представлял великую империю, распростершуюся на бескрайних простоpax океанов и материков. Монарх и отец семейства, офицер флота и джентльмен.

Многочисленные фотографии воспроизводили достопамятные эпизоды. Король в детском приюте, под балдахином на спине слона, на палубе дредноута, ощетинившегося жерлами плутонгов. Какая эпоха, какие просторы, какая жизнь! Доки, заводы, блестящие рауты, праздничные улицы европейских столиц. Щемящая прелесть довоенного быта и военно-полевой аскетизм. Теплые встречи в Канаде, Австралии, Новой Зеландии. Охота на тигров в Хайдарабаде. Маневры в африканских песках. Парады и аудиенции. Бок о бок с монархами, диктаторами, президентами, улыбчивыми раджами в роскошных тюрбанах и вождями племен, увешанными клыкастыми ожерельями.

Не остался без внимания и трогательный жест первых лет: пятьдесят гиней в пользу семей бастующих докеров. Своевременное напоминание нации, сумевшей сохранить единство перед лицом повального безумия, шквалом пронесшегося над континентом. И хоть коснулось краем моровое поветрие, но милостью провидения не содрогнулись вековые устои. Воистину остров в бушующем море. Большевики, фашисты, анархисты – это не для старой доброй Англии. «Никогда, никогда, никогда англичанин не будет рабом!» Слава богу, переболели кровавым бунтом в далеком младенчестве. Классовые бои, стычки с доморощенными нацистами, восстания на заморских территориях остались за кадром. Не стоит вспоминать, неуместно. Да и вообще нет памяти о прежнем, как учит Екклисиаст. Все суета и томление духа.

Пред дивным порталом и непроглядным мраком отверстых дверей, куда вливается торжественно-опечаленная процессия, утихают мирские страсти. Сюда, как в вечность, вливаются реки и вытекают отсюда. Тончайшие колонны, слитые в пучки, расходящиеся звездами нервюр, в беспредельность рвущийся свод. И таинственный гул, и мрамора холодное дыхание, и вещий сумрак.

Молодые люди с парадными аксельбантами плавно опустили венки, каменея вполоборота на карауле. Министры и генералы, расправив ленты, почтительно склонили головы. Кто солидно и обстоятельно, а кто и поспешно, словно преодолевая неловкость. Безмолвная дипломатия мимолетных касаний, призванная выразить всю глубину подобающих случаю чувств. Примиряющая символика взглядов, которыми обменивались даже представители соперничающих держав. И никто не заметил, что кукловод, направлявший слаженное движение фигурок во фраках, нечаянно перепутал нити. Пантомима, призванная отобразить смирение власти земной перед властью небесной, дала осечку. В гротескных пируэтах старомодного танца a la Cranach [5]5
  В стиле Кранаха. Имеется в виду цикл гравюр Лукаса Кра– наха Старшего «Пляски смерти».


[Закрыть]явственно обозначилась иррациональная аура века. Когда средство становится целью, общественное сознание начинает двигаться вспять. Во тьму инстинкта, где теплом материнского лона дышат почва, кровь и беспамятство.

С пещерных времен смерть безотказно служила политике. Мировая бойня, открыв счет на миллионы и миллионы, содрала непрочную пленку цивилизации. Фридрих Ницше оказался пророком. Бог действительно умер. Зловещая эмблема, уместная прежде разве что на кладбище или в монашеской келье, перекочевала на солдатский мундир. Как раз к сроку подросло новое беспамятное поколение, жаждущее упиться бредом. Подточенный неизлечимым недугом мир разлагался заживо, но этого никто не видел. Пророков, как обычно, побили каменьями – кто мыкается на чужбине, кто подыхает за колючей проволокой.

Чисто внешне официальная церемония протекала без единого сбоя, в полном согласии с графиком и предписанным этикетом.

Жарко пылали свечи, отуманенные влажным дыханием цветов. Рябило в глазах от геральдической россыпи алых и белых роз. Оранжерейной духотой одурманивали сингапурские орхидеи и нежные, чуть тронутые увяданием фиалки Пармы.

Фотографы, не сумевшие обзавестись пригласительными билетами, приникли к пикам ограды. Дымно вспыхивал магний, высвечивая фасы и профили в размеренно продвигавшейся веренице высокопоставленных персон. Ордена на подушечках, вызолоченные кареты, бифитеры с алебардами – все было многократно запечатлено на пластинках и пленках. Люди на тротуарах. Кортеж лимузинов с флажками: «роллс-ройсы», «паккарды», «альфа-ромео», «бьюики». Лакированные каскетки полиции. Августейшая вдова под белой вуалью. .

Белое – траурный цвет королев. Тщательно подвитые усы и бородка Эдуарда – крупным планом.

«Король умер, да здравствует король!» Жизнь продолжается.

Вспышка за вспышкой, словно блики в потоке бытия: услужливо распахнутые дверцы, медленно распрямляющиеся фигуры в цилиндрах и треуголках, адмиральские фуражки, импозантные лысины, почтительно склоненные проборы. Азартная охота, расточительная, как сама жизнь. Разве что сотая доля отснятого материала обретет вневременность застывшего мига на цинковой пластине набора. Остальное – насмарку, а всего лучше в огонь, чтоб извлечь из пепла серебро. В огне обновляется природа, но заключенная в черепе вселенная, неповторимый микрокосм исчезают бесследно. Всеведущая наука открыла, что и в человеческом теле содержатся драгоценные элементы, правда в ничтожных количествах. Немецкие ученые даже сумели подсчитать, сколько это будет в пересчете на пфенниги. Ничтожная сумма! Волосы, идущие на парики, намного дороже находящегося в них золота.

В атмосфере разливалось растлевающее дыхание гидры, еще не готовой плюнуть огнем.

Британия правит морями, Британией – кабинет министров, король представительствует. Минули дни официального траура. Страна отпраздновала коронацию Эдуарда Восьмого. Сейсмограф дипломатической активности лихорадочными всплесками регистрировал назревавший разлом земной коры. Шифровальщики трудились в поте лица. По всему выходило, что тридцать шестой год станет переломным.

Советская делегация – правительство представлял Литвинов, армию – Тухачевский – оказалась в центре всеобщего интереса. Англия как бы заново открыла для себя романтического героя, который уже однажды стоял под стенами Варшавы и вполне способен на куда более дерзкий поход. Срочно переводилась изданная во Франции биография маршала. Оказалось, что и в эпоху сплошной механизации личное обаяние кое-чего стоит.

Особняк на Кенсингтон пэлес гарденс, 5, где размещалось советское полпредство, превратился в одно из наиболее притягательных мест британской столицы.

Полпред Иван Михайлович Майский (на пригласительных билетах, как и в верительных грамотах, ранг советского представителя полностью соответствовал титулу Венского регламента [6]6
  Ambassadeur Extraordinaire et Pleneporentiare – Чрезвычайный и Полномочный Посол.


[Закрыть]) устроил прием, на который были приглашены высшие офицеры Великобритании.

Специально для них прокрутили порядком исцарапанную ленту, запечатлевшую воздушный парад. Когда на небольшом экране замелькали выпрыгивающие из люков фигуры в комбинезонах и шлемах, десятки, сотни, может быть, тысячи раскрытых куполов, послышались восхищенные возгласы. Массовость десанта и ювелирное приземление одновременно восхитили и ошеломили обычно сдержанных англичан. Как только зажегся свет, посыпались вопросы:

–      Это солдаты или тренированные спортсмены?

–      Сколько человек было в воздухе?

–      Вы создаете отборные формирования?

–      У вас есть воздушные командос?

–      Кинотрюк исключен?

Тухачевский и военный атташе комкор Путна едва успевали отвечать.

–      Вы все видели собственными глазами, господа,– Михаил Николаевич кивнул на экран.– Именно в таком направлении развивается военная мысль.

–       Не смею сомневаться в ваших словах, господин маршал,– зажав под мышкой стек, поднялся генерал Бэль.– Но, на мой взгляд, воздушные десанты не могут иметь самостоятельного значения. Эти впечатляющие сцены из области научной фантастики. Нечто вроде «Борьбы миров» Уэллса.

–       Уэллсом я зачитывался еще в гимназии. Но, если говорить серьезно, в научной фантастике немало дельного. Я, например, вполне допускаю, что еще мы с вами станем свидетелями межпланетных полетов.

–       «Из пушки на Луну»? – вызвав корректный смех, спросил генерал.– Я тоже люблю поразвлечься фантазиями.

–       Не хочу делать дурных пророчеств, но в грядущей войне нам придется столкнуться с боевыми ракетами. Если эта тема вас занимает, мы бы могли встретиться на этих днях и продолжить обсуждение.

В четверг Тухачевского принял начальник штаба военно-морских сил адмирал Четфилд.

–      Зная, что нам предстоит увидеться, господин маршал, я не стал докучать вам расспросами, хотя до сих пор под впечатлением увиденного.

–      Смею уверить, что это не кинотрюк.

–      Фантазии, трюки, цирковые фокусы – боже, какая глупость. Можно подумать, что мы выращиваем своих офицеров в инкубаторе. Не стану скрывать, но мне известно, что вы уже использовали воздушный десант в ходе маневров. Жаль, что при этом не было наших наблюдателей. Остается лишь позавидовать французским коллегам. Лично меня весьма интересует возможность совместных операций авиации и флота.

–      Это очень интересный аспект, господин адмирал. Исход многих операций был бы совершенно иным, если бы атаке с моря предшествовала выброска парашютистов. Я совершенно с вами согласен... Что же касается посылки наблюдателей, то, уверяю вас, мы будем только рады принять английских друзей. Считайте это официальным предложением. Подробности мы можем согласовать по обычным каналам.

Тухачевский мысленно поздравил себя с успехом. До конкретных договоренностей было еще далеко, но обнаружился интерес, и это давало надежду. За Четфилдом стоял самый могучий флот на земном шаре.

Политика Уайтхолла строилась на абсолютной уверенности в том, что агрессивные устремления Гитлера направлены прежде всего на Восток. Отсюда со всей естественностью вытекало индифферентное отношение к самой идее коллективной безопасности. Литвинов, при всей его опытности, так и не сумел стронуть англичан с этой железобетонной позиции. Даже его доверительное свидание с Иденом не привело к сколь-нибудь существенным сдвигам. Разве что стали понятнее позиции обеих сторон. И вот первая долгожданная ласточка. Она хоть и не делает весны, но, безусловно, сулит потепление.

Вечером советская делегация посетила Букингемский дворец.

В сиянии хрустальных подвесок утонченная роскошь двора произвела впечатление даже на искушенного наркома. Стол в виде широкой подковы был сервирован в лучших традициях восемнадцатого века: массивные, пунктированные алмазом бокалы работы Гринвуда, ворчестерский фарфор с рельефным, ослепительно синим декором, знаменитое серебро королевы Анны, непревзойденное по простоте и благородству форм.

–      В прошлом у нас были кое-какие трудности,– приветствовал Литвинова Эдуард Восьмой.– Но мы можем жить в добром согласии и успешно развивать торговлю.

Задушевный тон придал светской банальности должную значимость, а намек на «трудности» не стоило принимать близко к сердцу. Если подразумевался арест английских электриков, вызвавший действительно серьезное осложнение отношений, то дело давным-давно уладилось. ЦИК досрочно освободил осужденных инженеров. Словом, король сказал все, что положено королю, а министр ответил, как подобает министру.

Тем более что Эдуард сразу же переключил внимание на Тухачевского:

–       Какая строгая и вместе с тем импозантная форма! – простодушно восхитился он и глазом знатока скользнул по золотым звездам на рукавах и петлицах.– Очень-очень к лицу, сэр маршал... Говорят, наши дамы без ума от вас? Поздравляю!

Михаил Николаевич сдержанно поблагодарил за сомнительный комплимент. Он давно примирился с восторженным поклонением прекрасного пола и хлесткой назойливостью газетчиков. Ничего хорошего это не принесло. Скорее, напротив, доставило множество огорчений, подчас серьезных. «Красавец маршал», «большевистский Александр», «военный гений революции»... Эти и подобные им журналистские перлы, мягко говоря, не прибавляли друзей. С легкой руки французов, которые первыми стали трубить о «красном Бонапарте», английские журналисты с удивительным единодушием навалились на исторические параллели. С кем только из наполеоновских маршалов его не сравнивали!

Эта навязчивая доминанта, пожалуй, была опаснее всего. Тухачевский превосходно понимал, какой сугубо специфический смысл обретает на родимой почве даже вскользь брошенное словечко – «бонапартизм».

И года не прошло, как была перепечатана пятнадцатилетней давности беседа со Сталиным. Зачем, спрашивается, вновь раздувать отгоревшие уголья? Значит, ничего не забыто и каждое лыко в строку.

Маршал почти осязал, как сгущается и растет аморфная липкая масса, выбрасывая то здесь, то там хищные щупальца. Это заставляло постоянно держаться настороже, обдумывать каждое слово, контролировать каждый жест. Особенно здесь, за границей, где тоже велись свои закулисные игры, чьи ходы лишь смутно угадывались в общем контексте международной политики. Хотелось верить, что стрельба ведется по площадям не прицельно, но уж слишком открытой была позиция, чтобы не придавать значения даже пустяковым, случайным на первый взгляд попаданиям.

Когда закончилась, притом очень скоро, официальная часть и гости налегли на закуски, маршала отыскал Бэль.

–       Рекомендую попробовать омара под майонезом,– посоветовал генерал и, ловко орудуя пинцетами и крючками, разделал клешни.– Должен заметить, что с оперативной стороны применение массивного десантирования встречает определенные возражения...– продолжил он вне всякой связи с гастрономическими рекомендациями. Но развить тему не пришлось, потому что рядом словно из-под земли возникла высокая дама в палантине из баргузинских соболей. Молодящаяся, эффектная, перегруженная бриллиантами: бальная княжеская коронка, ожерелье, браслет.

–      Как поживаете, генерал?

–       Спасибо, миледи, превосходно... Как вы поживаете?.. Маршал Тухачевский, леди Астор,– с непринужденностью старого знакомого выполнил он лаконичный обряд представления.

Видимо, именно этого и ждала дама, сразу же завладев вниманием гостя.

–      Счастлива знакомству с вами, знаменитый маршал!.. Говорите по-английски?

–      Немного. С французским дело обстоит несколько лучше.

–      Я читала о вас в газетах. Поистине блистательная карьера! – она легко перешла на французский.– Оказывается, вы дворянин, маршал?..

–      Как и Ленин, мадам.

Она рассмеялась, давая понять, что принимает ответ за шутку, и сразу зашла с другой стороны:

–      Надеюсь, вы не англофоб?

–      С чего бы это?.. По убеждениям, как вы могли бы, наверное, догадаться, я интернационалист.

–      Полностью разделяю ваши взгляды... Однако вы говорите, как истый парижанин. Впрочем, чему я удивляюсь? Столько лет французский был языком дворянства, а для благородных людей не существует национальных границ... Немецкий знаете так же хорошо, господин Тухачевский?

–      Пожалуй,– с заминкой ответил он.– Но предпочитаю все же французский, как международный язык дипломатии.

–      Браво, маршал! Вы действительно дипломат, и очень тонкий. Я, кажется, уже успела сказать, что наши немецкие друзья совершенно очарованы вами.

–      О каких друзьях речь, мадам?

–      Разве вы не останавливались в Берлине, господин Тухачевский? Прошлой осенью?

Тухачевский внутренне подобрался. Разговор приобретал подозрительную остроту.

–      Я солдат, миледи,– он и не пытался заглушить металл в голосе.– Боюсь, что мы не поймем друг друга.– И уже мягче, с задумчивой улыбкой обронил: – Вряд ли у нас найдутся общие друзья. Мои – все в России.

–       Я, очевидно, неловко выразилась,– леди Астор казалась смущенной.– В пересказах всегда возникает путаница... Виной всему впечатление, которое произвёл ваш остроумный тост... Ах, прошу прощения, сэр Генри делает мне какие-то знаки! – изящно присев, она скользнула к старому джентльмену, угрюмо вертевшему пустой бокал.

–      Генри Детердинг,– счел необходимым пояснить Бэль.– «Роал Детч Шелл». Второй в мире магнат нефти. Между нами говоря, ужасный мизантроп.

–      Понятно,– кивнул Михаил Николаевич. Имя Детердинга многое говорило.– А дама?

–      Леди Астор? Очаровательная женщина! Конечно, в своем роде... Лично я не одобряю пронацистских симпатий.

Ситуация прояснялась. Детердинг, щедро финансирующий движение Освальда Мосли, эта Астор... Конечно же она ввязалась в разговор с определенным намерением. Да и информирована превосходно. Одно слово «останавливались» чего стоит! Характерный акцент. Об «остановке» в Берлине знал очень узкий круг лиц. О краткой встрече с генералами вермахта и тосте в ответ на здравицу в честь Красной Армии – тем более. Утечка, притом почти наверняка преднамеренная, могла быть только с немецкой стороны.

«Останавливаясь» в Берлине, Тухачевский выполнил личное пожелание Сталина, озабоченного слишком резкой реакцией нацистской пропаганды на советско-чехословацкий договор. Изменил ли ситуацию обмен комплиментами? Едва ли. Но сейчас важно не это... На докладе в Кремле присутствовал только нарком Ворошилов. «Кто из немецких генералов встречал вас, товарищ Тухачевский?» – поинтересовался Сталин в самом конце.– «Фриш, Бломберг, Гальдер. Все старые знакомые с веймарских времен».– «Это хорошо, что знакомые. Но теперь эти знакомые – фашистские генералы. Поэтому их заверения о желании восстановить с нами добрые отношения имеют особое значение. Но мы, конечно, не можем полагаться на одни добрые заверения. Добрые заверения подкрепляются делом».

Именно так и закончил тогда Сталин, многократно варьируя по своему обыкновению одни и те же сочетания слов. Зная его манеру, легко было восстановить в памяти.

О протокольном (выпили по бокалу секта) обмене тостами Михаил Николаевич не доложил, посчитав это ничего не значащей мелочью. И вот оказалось, что это вовсе не мелочь в иных глазах...

–       Нас прервали на самом интересном месте, мой маршал,– Бэль со вкусом обыгрывал характерные нюансы французского языка.– Меня действительно живо интересуют возможности воздушных десантов. Обстановка, конечно, не самая подходящая, но тем не менее...

–      Совершенно с вами согласен. С картой в руках мы могли бы провести маленькую штабную игру,– Тухачевский принужденно улыбнулся. Беседа с леди Астор оставила неприятный осадок.

–      Думаю, такая возможность представится... Насколько мне известно, вы встречаетесь с адмиралом Четфилдом? Он любит мысленные эксперименты. Почему бы и нам не взять для примера какую-нибудь операцию минувшей войны?