Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 3. Мальтийский жезл"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Глава одиннадцатая
Салон на Малой Бронной

Весть о таинственном происшествии в деревне Веретенниково, соответствующим образом препарированная стоустой молвой, потрясла и без того пылкое воображение вдовы академика Рунге. Гости, как обычно собиравшиеся у Дины Мироновны по четвергам, внесли немалую лепту в сотворение очередной сенсации, взволновавшей многочисленных любителей пустозвонных чудес. Собственно, именно эта, не охваченная заботой демографов категория населения и составляла основной костяк весьма разношерстной компании, облюбовавшей для еженедельных сборищ просторную квартиру на Малой Бронной. Не следует полагать, однако, что вокруг шестидесятисемилетней вдовы, сохранившей благодаря поистине героическому подвижничеству известную привлекательность, клубились сплошь доморощенные экстрасенсы и йоги. Ничуть не бывало. Серый солидный дом довоенной постройки с подвальными помещениями и черным ходом, каких уж немного сохранилось в Москве, привлекал и публику более чем достойную. В подворотню, ведущую прямехонько к подъезду Дины Мироновны, слывшей не без основания тонкой кулинаркой, хаживали и солидные ученые мужи, и писатели, и корифеи медицины. Впрочем, большинство составляли все-таки лица иного плана: блиставшие дорогими туалетами модные парикмахерши и массажистки, могущественная властительница стола заказов близлежащего гастронома и, разумеется, бойкие молодые люди скромных, а то и вовсе неопределенных занятий. Всех их объединяла фанатичная приверженность любому модному поветрию, будь то летающие тарелки, Бермудский треугольник или же махатмы – мудрецы гималайских вершин.

Надо ли говорить, что Дина Мироновна жгуче ощущала свою особую причастность к загадочному событию. Она не только лично знала того, о ком с таким жадным апломбом судачили теперь в косметических кабинетах и химчистках, но даже пользовалась его лечебными рекомендациями. Сама судьба звала ее выйти на авансцену. Справедливо рассудив, что отрывочных воспоминаний о безвременно почившей супруге Георгия Мартыновича, с которой она столь опрометчиво ухитрилась на старости лет раздружиться, надолго не хватит, хозяйка салона приступила к решительным действиям. Узнав от состоявшего при ее особе сорокапятилетнего недоросля и адепта учений Востока Валерочки, что в дачной истории определенно не обошлось без философского камня, она принялась наводить на сей счет подробные справки.

Постижение нового символа веры шло заведенным порядком. После нескольких консультаций у единомышленников Дина Мироновна окончательно уверилась в том, что древняя и порядком забытая всеми алхимия является чуть ли не последним достижением человеческой мысли, вроде сыроедения и лечения по телефону. Она всегда была особенно чутка к новейшим веяниям. Скорее всего, в силу того, что не приходилось преодолевать старые заблуждения. Полученное на заре юности незаконченное среднее образование в счет не шло, а более ничему, удачно выскочив замуж за весьма зрелого к тому моменту академика, Дина Мироновна не научилась.

С помощью последнего академического справочника, который по старой памяти продолжал высылать знакомый референт, ей удалось разыскать самых ведущих химиков. Однако, к великому ее удивлению, все они чуть ли не с хохотом открестились от философского камня. По всему выходило, что они вообще впервые слышат как о самом происшествии, так и о его виновнике, Георгии Мартыновиче. Заподозрив, будто от нее скрывают что-то необыкновенно секретное, энергичная вдова спустилась на уровень членов-корреспондентов. Здесь ей повезло чуточку больше. Один из опрошенных в алфавитном порядке ученых, специализировавшийся на биоорганике, признал свое знакомство с Солитовым. Выбранив Дину Мироновну за легковерие, он, чтобы поскорее отделаться, посоветовал ей связаться с кем-нибудь из специалистов по истории науки.

Оторвав от дел великое множество абсолютно незнакомых людей, она получила наконец номер телефона Гордея Леоновича Бариновича, единственного в стране знатока волнующего ее предмета. Готовясь завлечь в свои сети исследователя средневекового чернокнижья, не подозревавшего о том, какие тучи сгущаются над его головой, Дина Мироновна терпеливо собирала агентурные данные. Вскоре ей уже было известно, что Баринович защитил кандидатскую по химии, а докторскую по философии, что он, в довершение всего, пишет стихи, а в позапрошлом году опубликовал потрясающе интересную книгу «Феномен средневековой культуры».

Такой человек не может не откликнуться на призыв, решила она, хотя уговорить его будет, по-видимому, не просто. Во-первых, одержим работой, во-вторых, отец троих ребятишек и домосед, в-третьих, до неприличия принципиален. Но нашлись и обнадеживающие моменты: любит покушать и по наивности откликается на самую откровенную лесть. С такими шансами можно было смело играть.

Следующей жертвой массированной обработки намечалась Наташа Гротто. Не сумев залучить ее в прошлый раз, Дина Мироновна не отчаивалась. Мудро умалчивая об истинной причине своих домогательств, продолжала с удвоенным рвением уламывать непокорную. Разве их не связывали узы пусть дальнего, но все же родства? Или не она играла с Талочкой, когда та еще пешком под стол ходила? Помнила ее папу и маму, бывала в доме Георгия Мартыновича? Разве всего этого недостаточно?

Нет, шалишь, когда Дине Мироновне что-то втемяшивалось, она не знала отступлений: рано или поздно, но получала свое. Ее терпеливая, липко обволакивающая настырность действовала почти гипнотически. Если после двух-трех могущих длиться часами телефонных бесед человек не бросал с бранью трубку, его песенка была спета. Пути назад не было. Пообещаться, а затем не прийти мог лишь отпетый пройдоха. Да и тот в конце концов выбрасывал белую простыню капитуляции, подточенный комплексом вины.

Ни давно прирученная Наташа Гротто, воспринимавшая свою семиюродную тетку как неизбежное зло, ни даже Гордей Баринович, слывший вдобавок ко всему неуживчивым грубияном, не решились на открытый бунт. Пусть не в тот четверг, как первоначально намечалось, а лишь в следующий, но они были поданы к столу вместе с заливной рыбой и жареной уткой.

В силу деликатности ситуации гости званы были с особым разбором. За овальным павловским столом, сервированным гарднеровским фарфором и тяжелым хрусталем с неизвестными вензелями, собрались самые избранные. Каждый прибор был обозначен отпечатанной на машинке карточкой. Правое от себя место хозяйка предназначила Бариновичу, левое, как обычно, Валерочке. Наташу усадили по другую сторону – между восьмидесятилетним бодрячком-гляциологом Глазыревым и тоже весьма почтенным писателем-фантастом Тугановым. И тот, и другой оказались личностями весьма примечательными. Глазырев, хоть и считался в своей области крупным авторитетом, известность снискал не столько исследованиями по физике льда, сколько научно-популярными публикациями насчет электромагнитной природы якобы имеющегося у каждого человека биополя. Широкие массы телезрителей знали его как завзятого моржа и приверженца талой воды, будто бы предупреждающей в силу особой структуры развитие многих иммунных болезней. В Наташином кругу такие вылазки за грань узкой специализации справедливо считались дилетантскими, но факт был налицо: старикан исправно потягивал водочку и отпускал игривые комплименты.

Что же касается фантаста, то с ним вообще все было предельно ясно. Добиться известности ему помогли исключительно инопланетяне. Стоило где-нибудь мелькнуть хотя бы тени загадки, как Туганов уже был тут как тут с готовым рассказом-гипотезой. Судя по всему, его не слишком заботило, о чем конкретно шла речь: о свершениях великих цивилизаций прошлого или последних завоеваниях научно-технической мысли. Его отмычка подходила к любым замкам. И египетские пирамиды, и полученные на ускорителях первые антиатомы становились отправной точкой для фантастических спекуляций. Даже в детородных органах, гипертрофированно начертанных доисторическим художником на каких-то скалах в Сахаре, он ухитрился увидеть детали скафандра. Корзины на головах африканок, которые и по сей день предпочитают такой способ носки, он принял за гермошлемы с антеннами и ловко разглядел контуры отделяемого модуля в кукурузных стеблях, обвивавших босоногого индейского бога. О зареве в небе Петрозаводска и говорить не приходится. Писатель обрушил на голову доверчивой публики армаду космических кораблей. Приходится признавать, как ни грустно, что многие попадались на его удочку.

Наташа невольно улыбнулась, вспомнив негодующее опровержение по сему поводу в научном журнале. В сравнении с тиражами газет, восторженно превозносивших тугановские и иже с ним откровения, это была капля в море. Дина Мироновна, во всяком случае, ничего подобного не читала, хотя вести о постоянно возникавших вокруг Туганова скандалах докатывались и до нее. Она даже сделала тайную попытку установить истину, но успеха не имела, потерпев временное поражение в попытке зазвать заклятого недруга и оппонента Туганова. По мысли Дины Мироновны, столкновение двух знаменитых писателей могло прославить ее салон. Ведь что там ни говори, а самую стойкую память оставляют о себе все-таки склоки.

Ужин на первых порах протекал довольно скованно. Гордей Баринович, о котором каждому было что-то обещающе нашептано, определенно не торопился явить себя во всем интеллектуальном блеске. Зато много и жадно ел, усердно запивая вином, белым и красным, без разбора. Ни на писателя, ни на философа он никак не походил. Наташа сперва было приняла его за борца или штангиста. Низко посаженная голова, сидит набычившись, и стрижка короткая, и манеры опять же…

Не спешили развязать языки и остальные гости, ожидавшие, очевидно, сигнала. Так, перебрасывались незначительными замечаниями по большей части гастрономического характера. Глазырев, например, похвалил сациви, подложив Наташе побольше орехового соуса с зернышками граната, а фантаст обнаружил недюжинную эрудицию по части солки грибов. Пожилая дама в лиловом, отделанном кружевами платье, о которой было известно, что она экстрасенс, задумчиво ковыряла вилкой. Бородач-художник, работавший под Лактионова, не обращая внимания на соседей, напористо ухаживал за хорошенькой кассиршей из магазина «Диета», и это ей определенно нравилось. Загадочно улыбаясь, Люси, как все ее называли, не забывала налегать на острые закуски. Модный композитор, чья космически бесстрастная музыка холодно изливалась квантованными импульсами из скрытых динамиков, вообще не раскрыл рта, отрешенно катая хлебные шарики. Что-то определенно разладилось в механизме застолья, общая беседа никак не завязывалась. Даже балаболка Валерочка ограничился лишь одним плоским, не к месту пересказанным анекдотом и примолк, нервно вздрагивая, когда Дина Мироновна неожиданно кидалась в кухню, откуда долетало благоухание шипящего жира.

Окончательно успокоившись насчет протекающего в духовке процесса и возвратившись к столу, хозяйка наконец оценила создавшуюся ситуацию. Самое время было выправлять положение. Приступать впрямую, однако, не годилось из-за риска задеть племянницу, которую и без того еле удалось вытащить. Требовалось во что бы то ни стало встряхнуть Бариновича, который – и это начинало серьезно тревожить – чем больше пил, тем глубже замыкался.

– Ваша книжка про это… средневековье для меня целый мир! – Дина Мироновна томно воздела очи, искусно передвинув бутылку композитору, потягивавшему исключительно боржоми. – Это вообще моя настольная книга. Вы действительно так любите алхимию?

– Обожаю, – промычал Баринович, не переставая жевать. – Где вам удалось раздобыть каперсы? Сто лет их не видел.

– А вот и удалось! – Дина Мироновна кокетливо засмеялась. – Ну, так расскажите же нам, расскажите… – Она капризно выпятила полные губы, украдкой сдувая прилепившуюся к вишневому бархату крошку. – Мы умираем от любопытства… Правда, Талочка?

– Я так уже почти умерла, – не без двусмысленности призналась Наташа.

– Расскажите! – решительно тряхнув сапфировыми сережками, поддержала хозяйку косметичка Альбина, о которой было известно, что она состоит в тесных отношениях с самим Протасовым, всемогущим директором близлежащего гастронома.

– Право, не знаю. – Баринович обстоятельно проглотил кусочек осетрины и с некоторым сожалением покосился на остатки желе. – Вас интересует какой-то определенный вопрос?

– Все, положительно все! Люди так этим увлечены…

– Честно говоря, не замечал.

– Уверяю вас… Спросите хоть у Архипа Михайловича.

– Некоторые аспекты действительно приобретают известную значимость, – довольно невнятно промямлил Глазырев, – в определенном ракурсе.

– Это в каком же? – сыто прищурясь, спросил Баринович, не испытывая особого пиетета к чужим рангам и титулам.

– В медицинском хотя бы, – уточнил Глазырев, садясь на свой конек, чем немало порадовал хозяйку. – Мы переживаем период вновь пробудившегося интереса к воззрениям древних на первопричину недугов. Я давно говорю, что не болезни надо лечить, а человека. Организм мудр. Нужно лишь помочь ему мобилизовать на борьбу весь комплекс защитных средств. Человек, как известно, почти целиком состоит из воды. Отталкиваясь от этого непреложного факта…

– Верно сказано! – бранчливо встрял писатель, которому изрядно поднадоели подобные разглагольствования. – Я про другое хочу спросить. – Он тяжело и настороженно глянул на Бариновича из-под насупленных бровей, – Вы знакомы с «Утром магов» Повеля и Бержье?.. Вашей книги я, простите, не читал.

– Знаком, – кивнул Баринович, силясь надеть на вилку ускользающую маслину.

– И ваше отношение? Меня интересует раздел, где говорится о встрече с современным алхимиком Фульканелли и ядерном катализаторе.

– Чушь, – устало поморщился Баринович. – Вздорные враки.

– Это почему же, позвольте спросить? – негодующе взвизгнул Туганов. – Ведь Бержье описывает то, что случилось с ним лично! Не с чьих-то там слов! Нет-нет, давайте разберемся!

– Чего уж тут разбираться, если заведомое вранье? – Баринович тоже повысил голос. – Философского камня не было, нет и быть не может, а ядерный катализатор, тайной которого якобы владели в средние века, – нонсенс.

– Но вы ведь признались, что обожаете? – Стремясь внести разрядку, Дина Мироновна игриво погрозила мизинчиком.

– Кого? – не понял химик-медиевист. [18]18
  Специалист по средним векам.


[Закрыть]

– Да алхимию вашу!

– Так смотря в каком смысле. Во-первых, это мой хлеб, а во-вторых, интереснейшее поле для исследований. Почти нетронутое притом. И именно по той простой причине, что мне выпало счастье его обрабатывать, я особенно болезненно воспринимаю измышления шарлатанов вроде Бержье. Наука раз и навсегда отодвинула алхимию в область теней. И нечего воскрешать то, что заведомо мертво. – Баринович сердито засопел и решительно придвинул к себе остатки салата.

– Не спешите отрицать, не спешите, – с улыбкой тайной осведомленности предостерег Валерочка. – Кибернетику с генетикой тоже отрицали, а чем это кончилось?

– Вот именно! – Туганов значительно прокашлялся в кулак. – Послушать иных узких специалистов, так ничего замечательного в мире не было и нет – никаких тайн, никаких загадок. Они вечно готовы пресечь стремление человека к звездам, на корню раздавить самую способность мечтать.

– Мечтать о чем? О том, что заведомо невозможно? Но это пустые бредни, а выдавать желаемое за действительное – обман, – невозмутимо сформулировал Баринович.

– «Тише, тише совлекайте с древних идолов одежды», – решив, что настал ее час, подала голос дама в лиловом и, картавя, процитировала Бальмонта, которого, кроме нее, никто здесь, кажется, не читал.

– Они уж давным-давно голенькие. – Баринович, очевидно, составлял в этом смысле исключение. – И валяются на земле, как статуи острова Пасхи. Всячески изучать, всесторонне исследовать – я «за». – Он поднял руку с зажатой в ней вилкой. – Но всерьез принимать сказки «Тысячи и одной ночи»?.. Извините!

– Я с вами полностью солидарна, – поддержала философа Наташа, раздражаясь уже самой близостью клокотавшего гневом фантаста. – Люди настолько заморочены всяческими спекуляциями, что не отличают уже, где правда, где ложь. Все принимается на веру: маленькие зеленые человечки, гуманоиды всякие, которых выдают то за пришельцев, то за снежного человека, экстрасенсы…

– Вы и в экстрасенсов не верите? – поразилась женщина в лиловом платье, обласкав Наташу улыбкой мудрого всепрощения. – Спросите вашу тетю, она вам кое-что объяснит.

– Не обижайтесь, Дианочка, – поспешно пришла на помощь хозяйка. – Талочка просто увлеклась в своем полемическом азарте… Однако я на минуточку должна отлучиться, прошу извинить. Главное, без меня ничего не рассказывайте! – И умчалась в кухню, откуда вскоре донесся грохот и лязг раскаленных противней.

– Неужели еще что-то? – лицемерно посетовал Туганов. – Мы же умрем, товарищи.

– А вы не ешьте, – посоветовал Глазырев, соблюдавший завидную умеренность. – Засорить организм легко, а уж очистить… Всегда предпочтительнее воздержаться.

– Не хватает силы воли, – пожаловался фантаст, самодовольно подкручивая усы. – А вы правы, Диана Сергеевна, отрицатели наши все в одну кучу валят: обитаемые миры, вечный двигатель, биополе… Послушать их, так вообще ничего нет. Прямо по Чехову получается. Жалкие слепцы!.. К вам это, разумеется, не относится, сударыня. – Он галантно поднял бокал, наклоняясь к Наташе. – Ваше здоровье!

– С вечным двигателем вы, однако, хватили, любезнейший, – не одобрил Глазырев. – Уж это-то действительно невозможно. Против термодинамики не попрешь.

– Грош цена вашим выдуманным законам! – вскипел Туганов, брызнув слюной. – Природа выше всяких ограничений. Недаром ваш брат ученый что ни день, то сам себя опровергает… А вечный двигатель есть, представьте! Я читал недавно про одного изобретателя. В его лаборатории вот уже два месяца непрерывно вращается велосипедное колесо, и никто не может догадаться, в чем тут секрет. Этими вот глазами читал!

– Мало ли ерунды печатают, – вяло отмахнулся Глазырев, бесповоротно усвоив, что запрет на перпетуум-мобиле в отличие от биополя автоматически выводится из основополагающих формул. – Сколько, действительно, развелось трюкачей и всяких мошенников. Мутят воду. – Он дружелюбно придвинулся к Наташе. – Ах вы умница, ах раскрасавица…

Готовый было вновь разгореться спор приостановило торжественное восшествие Дины Мироновны. Пылая от кухонного жара и гордости, она внесла круглое блюдо, на котором дымилась туго набитая и обложенная печеными яблоками утка.

– Боюсь, что немного сыровата! – пожаловалась хозяйка. – Наверное, надо было еще потомить.

– Сейчас посмотрим. – Диана Сергеевна повелительно выпростала из-под кружев жилистые руки. – Давайте сюда!

– Поразительно! – ахнула заранее потрясенная Альбина.

Второпях очистили место на скатерти, прибирая и складывая опустевшую посуду, и над вызывающе румяной утиной грудкой нависли чуткие, ищущие пальцы экстрасенсорной женщины. Наташа изумленно ахнула и поспешно потупилась, пряча глаза. Ее душил смех. Поражала не столько сама сцена священнодействия, сколько оказанное ею воздействие. Особенно на Бариновича, впавшего в совершеннейшую прострацию. Багроволикий, с отпавшей челюстью, он напоминал обиженного ребенка, которому ни за что ни про что дали подзатыльник. Известное удивление выразил и художник, не принадлежавший, очевидно, к узкому кружку посвященных.

– Чего это она? – он вопрошающе тронул свою даму за локоток, следя за пассами Дианы Сергеевны. – Игра, что ли, такая?

– Да помолчите же! – одернула его какая-то бойкая продавщица. – Не мешайте людям.

– Готово? – впервые за весь вечер раскрыл рот композитор, чем навлек на себя мимолетное внимание. – В самый раз?

– В самый, – подтвердила Диана Сергеевна, роняя руки. – Вы удивительно вовремя, милочка. – Она устало улыбнулась хозяйке. – Еще чуть-чуть, и мясо бы стало подсыхать.

– Я очень рада! – Дина Мироновна послала приятельнице воздушный поцелуй. – Какая вы все-таки душка!

– И что? – К Бариновичу наконец вернулся дар речи. – Она действительно видит, чувствует? – Потянувшись к Наташе, он грузно навис над столом. – У жареных уток, значит, тоже есть биополе?

Наташа лишь красноречиво взыграла очами, отодвинув на всякий случай до краев налитый бокал.

– Утку должен разрезать Архип Михайлович, – попросила Дина Мироновна, торжественно вручая Глазыреву выгнутые серпом зазубренные ножницы. – В наказание за вашу противную диету. Может, сделаете сегодня исключение?

– И не уговаривайте! – Он ловко прижал утиное крылышко специальной вилкой. – Ни-ни! А разрезать могу. Отчего не подсобить? – И с хрустом вгрызся в костяк.

– Ишь ты! – бесхитростно восхитился художник. – В самой поре!

Крыть было нечем. Запеклось действительно образцово – к вящей гордости Дины Мироновны за свой кулинарный опыт и феноменальный, поистине рентгеновский дар подруги.

– Теперь отдохните, милая, – покровительственно кивнула ей Диана Сергеевна, – ведь весь вечер на нервах! Разве так можно?

– Хочется, чтоб хорошо было, – виновато пояснила хозяйка дома. – Вот и хлопочешь.

– Хлопоты хлопотам рознь. Нельзя же так, право. – Диана Сергеевна осуждающе покачала головой. – Привычку себе взяли вскакивать каждую минуту! Удалось же, как видите. Ах вы, неисправимая хлопотунья!

– Удалось, и на славу! – подтвердил Глазырев, виртуозно разделывая истекающую соком птицу. – Говорите, кому чего? – Оделив каждого облюбованным куском, он взял себе на тарелку лишь одно, притом самое дальнее яблочко, менее остальных забрызганное жиром.

– Да вы хоть поешьте как следует! – продолжала наказывать Дине Мироновне ясновидящая Диана. – А я вам пока сосудики помассирую.

Столь сложную и недоступную современному уровню медицины операцию она провела в завидном темпе, не выпуская при этом утиную ножку. И даже не смотрела на разомлевшую от довольства пациентку, справедливо полагая, что излученный флюид сам доберется куда надо.

– Уже ощущаете? – спросила, обглодав косточку и вытирая губы бумажной салфеткой.

– Какое блаженство! – разнеженно прошептала Дина Мироновна, откидываясь на спинку стула. – Прямо как на свет народилась!

– Потрясающе, – деликатно жуя, оценил композитор.

– Нет, господа рационалисты! – Туганов торжествующе постучал по столу костяшками заметно усохших пальцев. – Мир далеко не столь прост, как вы тщитесь представить!

– Вижу, – не стал спорить Баринович, украдкой посмотрев на часы.

– Кстати, Дина Мироновна. – Разделавшись с противником, неустанный воитель Туманов почувствовал себя властелином положения. – Вы, кажется, говорили, будто какой-то ваш знакомый успешно занимается практической алхимией? Что за таинственная история!

Все взгляды, словно по команде, нацелились на Наталью Андриановну. Она вспыхнула, ощутив себя вознесенной на гигантских качелях, когда все внутри обмирает и отжимается книзу.

– В самом деле. – Дина Мироновна мимолетно коснулась пальцами лба. – Я просто не поняла, о чем идет речь… Талочка, деточка! – залебезила она. – Как ты понимаешь, все мы ужасно обеспокоены этим кошмарным происшествием. Ты ничего не знаешь? Хоть что-нибудь прояснилось?

– Насколько я понимаю, присутствующих глубоко волнует судьба Георгия Мартыновича Солитова? – Разгадав истинную причину очередного прилива родственных чувств тети Дины, Наташа полностью уяснила сложившуюся ситуацию. – Не хочу никого разочаровывать, но, судя по всему, он стал жертвой бандитского ограбления.

– И только-то? – пренебрежительно протянул Туганов. – А нагородили…

– Я бы посоветовала не слишком доверяться слухам, – отчужденно бросила Наталья Андриановна. – Особенно такого рода…

– Какой ужас! – Баринович был глубоко потрясен. – Я же ровным счетом ничего не знал! Бедный Георгий Мартынович… Как он себя чувствует?

– Удивительно все же, – неодобрительно поджала губы Дина Мироновна, – разве вы не знаете, что он бесследно исчез?

Баринович лишь угнетенно пожал плечами.

– Вся Москва только об этом и говорит, – заметила Альбина, поправляя затейливую прическу. – И объявления висят.

– Какие объявления? – не понял Баринович.

– «Найти человека», господи! – Альбина глянула на него, как на безнадежно больного. – Неужели не читали? Там еще написано, что милиция будет благодарна за любые сведения…

– Ах так! – Баринович понимающе закивал. – А ведь я определенно что-то такое про него слышал… Позвольте, позвольте. – Он сосредоточенно подпер щеку ладонью. – Ну да! Мне предложили купить книгу, которую он почему-то не взял. Очень редкая, знаете, книга. Но мне не по средствам, так что я отказался… Впрочем, какое это может иметь значение?..

– И все-таки тут далеко не так просто. – Туганов стукнул кулаком по столу и недоверчиво покосился на Наташу. – Знаем мы эти ограбления! Ничего более оригинального придумать не смогли.

– Извините, но мне пора. – Наташа решительно встала из-за стола, осторожно отставив недопитую чашку. – Спасибо, тетя. Все было необыкновенно вкусно.

– Позвольте я вас провожу! – обрадованно вскочил Баринович, вызвав веселое оживление столь пылкой галантностью.

Не отличаясь особой ловкостью, он ухитрился опрокинуть хрупкий, как яичная скорлупа, фарфор с изображением дамы в напудренном парике. Чашка жалобно звякнула, но не разбилась, подхваченная рукой бдительной хозяйки. Этот небольшой инцидент окончательно вычеркнул Гордея Бариновича из списков на будущее. Все нашли, что он абсолютно не интересен, а Наташа хоть и мила, но чересчур надменна.

– Как вам наш бомонд? – спросила она, когда они с Бариновичем вышли на улицу.

– А вам? – осторожно поинтересовался он, с наслаждением вдохнув теплый вечерний воздух. Пахло выхлопной гарью и смутной надеждой на что-то совсем неизведанное. В теплом сумраке едва уловимо веяло духами.

– Паноптикум, – откликнулась Наташа, когда миновали мрак подворотни. – Гойя.

– Да-да, очень странно, – подтвердил верность ее ощущений. – А кто эта женщина в лиловом?.. Сейчас почему-то много появилось таких.

– Скромный инженер-экономист, – усмехнулась Наташа. – И вот поди ж ты, открылся дар!

– Я допускаю, что возможно особое видение, редкая чувствительность и все такое. История человечества полна свидетельствами разного рода феноменов. Но чтобы так, в массовом порядке… Кто теперь только не подвизается на этом сомнительном поприще: неудавшиеся физики и разочарованные врачи, даже откровенные психопаты. И все она – мода!

– Не только. Здесь и досуг, который не знают чем занять, и вечно дремлющая в человеке надежда на чудо. О чудесных излечениях, сколько я себя помню, всегда говорили. То там, то здесь объявлялся очередной кудесник. Но насчет массовости вы точно заметили. Нынче экстрасенс попер косяком. И ведь название какое выдумали респектабельное! – Наташа, по обыкновению, не шла, а летела по улице, и Баринович едва за ней поспевал.

– Именно! А на поверку все тот же знахарь, шаман или медиум. – Пытаясь шагать в ногу, он радовался столь удивительному согласию в мыслях.

– Чего стоят одни разговоры про излечение по телефону или диагноз по фотокарточке… А возьмите филиппинских знахарей! Вот уж чушь так чушь! Проникнуть внутрь замкнутого объема без нарушения сплошности нельзя в принципе. Тут, казалось бы, для здравомыслящего человека никаких доказательств не требуется: ловкий трюк, виртуозный обман. Но ведь находятся ярые защитники! Ссылаются на очевидцев, на фильмы. А чего не сделаешь с помощью кино?

– Врет, как очевидец… – подсказал Баринович. – Вы очень торопитесь, Наталья Андриановна? – Испытывая давным-давно позабытый трепет, почти благоговение, он осторожно взял ее под руку.

– Ничуть, – она приостановила шаг. – Привычка.

– Вы говорили о бескровной хирургии филиппинцев. Я слышал, что создали специальную комиссию.

– Будь моя воля, я бы не стала тратить времени на проверку. Все изначально ясно. Допустив даже в мыслях возможность такого, мы должны отказаться от научной картины мира. Ни больше ни меньше! Не слишком ли дорогая плата? И во имя чего? Чтобы уверовать в четвертое измерение, в магию, бог знает во что? Вы согласны со мной?

– Абсолютно… Диву даешься, когда встречаешься с проявлениями такого фанатичного воинствующего невежества. Взять хоть того же Туганова. Одно дело – верить и даже пропагандировать летающие тарелки, другое – вечный двигатель. Все валит в одну кучу. Просто какой-то сорт приматов с ограниченным мышлением. Разницу между явлением, которое в принципе возможно, но почему-то не наблюдается, и тем, чего нет, потому что быть никак не может, они не улавливают. К разуму обращаться бессмысленно, потому что он упрямо заблокирован верой, которая сродни религиозной.

– Как вы удивительно точно схватили! – Наташа почти с восхищением взглянула на Бариновича, который уже не казался ей таким комично нескладным. – Она-то и лежит в основе случайных удач самозваных целителей – вера. Как и вы, я тоже не исключаю какого-то физического влияния на организм человека через глаза, руки… Хоть и не обольщаюсь, если честно сказать, потому что привыкла доверять лишь строго доказанному. Но основная причина – это вера больного в то, что ему помогут. Человек слепо верит и потому исцеляется. Чья тут первоочередная заслуга: врачевателя, лекарства или собственных защитных сил – особого значения не имеет. Работает весь комплекс, активизируя мозг, который и подает подсознательные команды. Резервы тут, конечно, колоссальные.

– Не знаю, как насчет резервов, – с осторожным скептицизмом заметил Баринович, – но кое-какой опыт человечество все же накопило. Строго говоря, мы не располагаем достоверными доказательствами так называемых чудесных исцелений. Однако допустим, что нечто подобное все же имело место. Согласны? Хотя бы постольку, поскольку у нас нет оснований подозревать во лжи всех и вся, в том числе людей, вполне достойных доверия. Заблуждаться, я имею в виду невольные заблуждения, тоже все скопом не могут. Таким образом, разумно будет записать в наш актив несколько чудесных, внушающих оптимизм случаев, пусть даже несколько десятков. Но не сотен, не тысяч тем более! Посмотрим теперь, что окажется в пассиве. А многие миллионы человеческих жизней, которые унесла оспа, холера, наконец, «испанка» в начале века. В Англии, например, претендующей на сомнительную славу родины европейского колдовства, в четырнадцатом столетии чума выкосила три четверти населения. Целиком вымирали деревни, города, графства. И это, подчеркиваю, в четырнадцатом веке, когда если и лечили, то лишь с помощью трав, алхимических снадобий или колдовства. Экстрасенсов и тогда, надо полагать, было предостаточно, хоть отбавляй. Сами судите, сколь многого достигли они своими пассами и наложением рук.