Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 3. Мальтийский жезл"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

Глава седьмая
В карете с опущенными шторками…

Визит в прокуратуру, мягко говоря, не вызвал у Наташи Гротто прилива энтузиазма. Ни уютный особнячок на Новокузнецкой, обставленный казеннейшего вида мебелью, ни сам следователь отрадного впечатления на нее не произвели. Вначале Наталья Андриановна держалась, как всякий нормальный человек, заботящийся о сохранении собственного достоинства, по-деловому лаконично и сухо. Мало ли каких формальностей, часто обременительных и не слишком приятных, требует от нас жизнь? Останемся же на высоте при любых обстоятельствах.

Она не стала выяснять, что да почему, хотя в повестке и значился номер телефона, и приехала точно к указанному часу. Да и зачем суетиться, когда все ясно?

Прождав минут десять в приемной. Гротто разыскала секретаршу и дала ясно понять, что, если товарищ Гуров ее немедленно не примет, она уйдет и вряд ли сумеет найти для него время в следующий раз.

Пришлось Борису Платоновичу срочно перестраиваться, хотя он к этому не слишком привык.

– Извините великодушно, Наталья Андриановна, – пробубнил Гуров, выпроваживая посетительницу, в которой Гротто узнала лаборантку Леру. – Не рассчитал малость… Вы, конечно, догадываетесь, зачем вас пригласили?

– Естественно. – И, развернув предложенный стул, как ей было удобнее, она села с замкнуто-выжидательным выражением. – Похоже, у вас вся наша кафедра перебывала?

– Похоже, что так, – Гуров украдкой оглядел очередную свидетельницу. «Красива, умна, с норовом, – подвел итог. – Такие из нашего брата веревки вьют».

– Не проще ли было приехать самому, чем отрывать от дела столько людей? – положила конец затянувшейся паузе Наталья Андриановна. – Вы не находите?

– Не нахожу. Так будет удобнее… для дела. А дело у нас с вами непростое, Наталья Андриановна.

– Дело у вас, товарищ следователь, – подчеркнуто разграничила она. – У меня же, простите, горе.

– Вы так дружили с Георгием Мартыновичем? – спросил он, придавая особую смысловую окраску своему «так».

– Да, мы так дружили, – она тоже подчеркнула, но иначе, чем он, по-своему.

– Должен ли я вас понять?.. – Гуров не договорил, изобразив удивление.

– Что мы были в интимных отношениях? – Она улыбнулась, с холодной дерзостью вскинув голову. – Я думаю, будет лучше без недомолвок. Спрашивайте, пожалуйста, не стесняйтесь. Я отвечу.

– Ответите? – Борис Платонович принял шутливо-испуганный вид. – Ради бога, не надо, меня совсем иное интересует!

Его действительно интересовало иное, но и от такой стороны вопроса он отнюдь не открещивался. А все же брошенного ею вызова не принял. Интуитивно почувствовал, что не за ним останется последнее слово на этом поле.

«Сильная баба, – подтвердил первоначальное впечатление. – Такая кого хочешь с ума сведет».

Наталья Андриановна безучастно ждала продолжения разговора.

– Я посоветоваться с вами хочу, – сказал Гуров, как мог, проникновенно. – Ведь вы хорошо знали Георгия Степановича?

– Мартыновича.

– Тьфу, черт! Фрейдистская оговорочка!.. Вам известно, что он завещал дачу и крупную сумму денег Аглае Степановне Солдатенковой?

– Это его сугубо личное дело.

– Безусловно! Но лишь при условии, что нам известна его дальнейшая судьба. Не согласны? А вдруг преступление?

– Вы правы, – величественно-спокойно кивнула Гротто.

– Вот видите!.. Ну, и что вы по этому поводу думаете?

– Я мало знаю Аглаю Степановну. Но, по-моему, она единственный человек, кто по-настоящему предан Георгию Мартыновичу. Она ухаживала за ним, как за малым ребенком, лечила его…

– Вот именно – лечила!.. Ведомственной поликлиники ему мало. А ведь у вас очень приличная поликлиника. Я наводил справки.

– Каждый волен лечиться по собственному усмотрению. Я, например, тоже далеко не в восторге от современного здравоохранения. А вы?

– Ладно, оставим это, – махнул рукой Борис Платонович. – Значит, Солдатенкову вы ни в чем не подозреваете?

– Какое право я имею подозревать?.. Вы некорректно формулируете вопросы. Ничего дурного за ней я не знаю. Последние годы Георгий Мартынович сильно сдал и чувствовал себя очень одиноко. Спасибо ей за то, что она скрашивала ему жизнь, как могла.

– Но ведь вы согласились, что могло иметь место преступление?

– Да она-то при чем?.. Вне дома искать надо. Человека искать. Мне так кажется.

– Правильно кажется. Но вы, простите, непозволительно отделяете следствие от причины. Что-то заставило Солитова покинуть дом? Как по-вашему?

– Тут вы правы, – незамедлительно признала она. – Товарищ, который приезжал к нам из уголовного розыска, тоже пытался отталкиваться от этой точки… Кстати, если это не секрет, почему делом… Одним словом, при чем тут прокуратура? Или милиция уже не ищет Георгия Мартыновича?

– Ищет, – пряча улыбку, кивнул Гуров, невольно проникаясь симпатией к собеседнице. Ее манера вести разговор обезоруживала. Явственно ощущались прямолинейность, которую смягчала природная интеллигентность: высокий уровень самооценки и превосходно функционирующая логическая машина. С такими людьми бывает либо очень трудно, либо необыкновенно легко. «Хорошо, когда они на твоей стороне», – подумал он, ощутив легкий укол грусти. – Почему вы заранее настроены против меня, Наталья Андриановна?

– Настроена против вас? – Она удивленно распахнула блеснувшие ледяной глубинной зеленью глаза. – Во-первых, это вовсе не так, да и вообще не имеет никакого значения! – И вдруг засмеялась, еще более похорошев. – Типичный образец женской логики, верно?

– Что вы, Наталья Андриановна, по части логики у вас полный ажур… Что же касается нашей совместной с МУРом работы, то она, поверьте, осуществляется в полном соответствии с законом. Я в курсе вашей беседы с товарищем Люсиным и, не скрою, в свою очередь поставлю его в известность. У каждого из нас свой круг обязанностей. Я удовлетворил вас?

– Вполне.

– Тогда вернемся к исходной, как вы изволили выразиться, точке. Меня по-прежнему глубоко волнует вопрос, почему Солитов столь внезапно решил уйти.

– Некорректно! – размышляя, она принялась покусывать нижнюю губу.

– Помилуйте, Наталья Андриановна! У меня и в мыслях не было вас задеть.

– Задеть меня? – Ее сосредоточенно-нахмуренное лицо мигом разгладилось. – Я употребила выражение «некорректно» сугубо в математическом плане, не в общежитейском. Простите… Я хотела сказать: «неточно».

– В чем же вы усматриваете неточность?

– Во-первых, у нас нет оснований полагать, что Георгий Мартынович собирался уйти. Выйти – это да, но не уйти. Он же остался один – Аглая Степановна уехала. Мало ли что могло понадобиться? Хлеб, молоко… О какой-то особой внезапности тоже говорить не приходится. Мы же не знаем, какие у него были планы! Вопрос следовало бы переформулировать: почему не вернулся, а не почему ушел? – вот что интересно. Хотя одно с другим, возможно, и связано.

– Возможно?

– Да, возможно, но вовсе не обязательно. Товарищ из угрозыска совершенно обоснованно предположил несчастный случай. А раз случай, то какая может быть связь? Мог выбежать на секунду, а тут почечная колика или острый печеночный приступ. Вы согласны со мной?

– Ваша аргументация безупречна. Ей бы цены не было, если бы люди, даже очень и очень больные, обладали способностью исчезать без следа. – Гуров выдержал красноречивую паузу, дав Наталье Андриановне возможность прочувствовать сказанное. – Поэтому нам не остается ничего иного, как сызнова начать все сначала. Я вам помогу здесь немножко, потому что сегодня мы располагаем сведениями, которых не имели вчера. Так, например, удалось установить точную дату ухода или, если угодно, исчезновения вашего завкафедрой. Произошло это в пятницу, через два дня после отъезда Солдатенковой. Больше того, мы знаем, что в этот день, причем утром, что-то около одиннадцати, Георгий Мартынович снял с книжки полторы тысячи рублей. Таковы факты.

– Ограбление?

– Мысль напрашивается сама собой, но ничем конкретным пока не подтверждается. Несмотря на вывешенные милицией объявления с портретом Солитова и описанием его примет, никаких сведений не поступило. Никто не видел его после сберкассы.

– А в сберкассе видели?

– Да, девочки его запомнили.

– Должна ли я вывести заключение, что Георгий Мартынович исчез сразу после получения денег? Нелепо.

– Конечно. Поэтому будем отталкиваться от известных фактов. Зачем вдруг могли понадобиться такие деньги? С какой целью?

– Понятия не имею.

– А если подумать?

– Гипотез можно выстроить сколько угодно, но ведь нужны основания.

– Оснований нет.

– Тогда это бессмысленное занятие.

– Позволю себе не согласиться с вами, уважаемая Наталья Андриановна. Если мы станем отталкиваться от привычек товарища Солитова, его увлечений, даже страстей и так далее, то вы сами увидите, сколь ограничен окажется наш, извините, джентльменский набор.

– Насколько я понимаю, вы уже проделали эту мысленную операцию?

– Беседовать с вами – одно удовольствие, Наталья Андриановна, вы схватываете буквально на лету.

– Тогда поделитесь вашими умозаключениями, а я попробую оценить их в меру возможности.

– Вы меня чрезвычайно этим обяжете. – Борис Платонович даже привстал отдать поклон. – Но, чур, одно предварительное условие, – он лукаво прищурился, выставив желтый от никотина указательный палец, – не принимать на свой счет и не обижаться! Гипотеза – всего лишь гипотеза, умозрительное построение, так сказать. Поэтому принцип такой: выдвигаем, не стесняясь любой ереси, оцениваем, отсеиваем. Не возражаете?

– Приступайте, – коротко кивнула Наталья Андриановна.

– Дубль номер один! – Пародируя киносъемку, Гуров хлопнул в ладоши. – Обыкновенный шантаж!

– С последующим похищением? – незамедлительно отреагировала Наталья Андриановна. – Вздор! Откупаться от кого-то, бежать в сберкассу, да еще в дождь, чтобы снять эти полторы тысячи… Вздор, вздор!

– А что, если альтруистический порыв? Хотел кому-то помочь.

– В принципе исключить такое нельзя. – Она сдула упавшую на лоб прядку. – Но кому помочь? В чем?

– Пусть будет по-вашему. – Он сделал беглую пометку в блокноте. – Пойдем дальше… Может быть, женщина?

– Ну, допустим, женщина, и что дальше? Опять-таки таинственное похищение? В карете с опущенными шторками, а потом убийство на мосту Урсулинок?

– Где он, этот ваш мост, разрешите полюбопытствовать?

– Понятия не имею. Нет, этот вариант не проходит.

– А почему? Не в образе Георгия Мартыновича? Свято верен памяти усопшей супруги? Женофоб? Или, может, бьется в тенетах своего злого гения, то бишь Степановны? Вот и представился удобный случай порвать путы.

– Нет-нет, не проходит. – Ее крупные чувственные губы дрогнули в тонкой улыбке. – Слишком поздно. Если бы еще лет десять назад, то куда ни шло, а теперь – нет. Поздно.

–. Вы хотите сказать…

– То, что сказала. Вы не там ищете.

– Но почему? Уверяю вас, Наталья Андриановна, что знавал людей постарше Солитова, весьма падких на галантные эскапады. Поверьте.

– Охотно верю. Я и сама знаю тому примеры, но здесь иной случай. Георгий Мартынович мог увлекаться, хотя и не до такой степени, пока была жива Анна Васильевна. Ее кончина совершенно подкосила его. За какие-то месяцы он постарел на десять лет.

– Дались вам эти десять! – проворчал Гуров. – Значит, вы и мысли не допускаете, что он мог ринуться очертя голову в последнюю авантюру? Навстречу прощальной улыбке судьбы?

– Что вы имеете в виду? – не поняла Гротто.

– Какую-нибудь молоденькую бесовку, которая закрутила беднягу и увлекла… Ну, скажем, на Черноморское побережье Кавказа? Или в Крым? В Прибалтику, Закарпатье – незнамо куда! Были, были аналогичные эпизоды. Причем с мужами такого уровня… Ого-го! Не вашему Солитову чета.

– Кое-что слышала в этом роде, – признала Наталья Андриановна. – Более того, я была бы счастлива, если бы и с Георгием Мартыновичем случилось такое.

– А уж как бы я был счастлив, Наталья Андриановна, вы и представить себе не можете! Знай я сейчас, где и с кем пребывает ныне наш досточтимый профессор, я бы и не подумал нарушить его сладостное уединение. Ждать, благо, не долго. Денежки в подобных случаях уж очень быстро кончаются. Можете мне верить.

– Нет, я вам верю, только боюсь, что напрасны наши столь радужные надежды.

– Так ли? Человек в отпуске, абсолютно свободен, располагает средствами… Вы что, полностью исключаете такой разворот событий?

– Полностью трудно исключить что бы то ни было в человеческой жизни. Но ваша очередная гипотеза маловероятна. Давайте следующий дубль. Какой он у вас по порядку?

– Вы даже не желаете раскрыть карты, – пожаловался Борис Платонович. – Я принужден полагаться на веру.

– Таковы условия нашей игры. Вы ведь сами так захотели.

– Положим, немножко не так, но замнем для ясности. Хоть закурить разрешите?

– Сделайте одолжение.

– Сколько мог, крепился. – Он торопливо зажег дешевую, с удушливо-сладеньким запашком, сигарету.

– Вы у себя. – Наталья Андриановна взглянула на свои часы-медальон. – Еще будут вопросы?

– Уже прискучило? – Он попытался разогнать дым. – Потерпите еще немного… С кем Георгий Мартынович был особенно дружен?

– Особенно ни с кем, но добрые отношения поддерживал со многими.

– С мужчинами? Или с женщинами тоже? Взять хоть ваших институтских…

– Оставим эту тему, она… неуместна в сложившихся обстоятельствах. Ведь налицо трагедия, а вы все ищете адюльтер.

– Не ищу, Наталья Андриановна. Пытаюсь надежно исключить, чтоб думать в другом направлении.

– Вот и думайте на здоровье – в другом.

– Непросто с вами, извините за откровенность.

– Не вы один это заметили.

– Однако у нас с вами не совсем обычная встреча, Наталья Андриановна. Я представляю закон, и вы…

– Обязана отвечать на все ваши вопросы? – с присущей ей стремительностью парировала Гротто. – Даже если они представляются мне бестактными? Ну уж нет! Я вообще не желаю более разговаривать, потому что устала и не в настроении. Можете применить ко мне соответствующую статью. Сделайте одолжение.

– Спасибо за помощь, Наталья Андриановна. – Гуров встал, давая понять, что беседа окончена. – Сожалею, что у вас не хватило терпения выслушать меня до конца.

– Что поделаешь. – Она тоже поспешно поднялась, ощущая запоздалую неловкость.

– До свидания. – Он сделал попытку проводить ее до двери.

– Нет уж, прощайте!

– Зачем же вы так?

– Всего доброго, – процедила она сквозь зубы, отнюдь не любуясь собой. Но и не сожалея особенно. Как вышло, так вышло.

Глава восьмая
Сберкасса, дождь, приоткрытая дверь

Дождь хлынул ночью в канун предсказанного Степановной дня. Люсину, стремившемуся с максимальной точностью воспроизвести обстановку, это оказалось как нельзя более на руку.

– Маленькая сценка, которую мы сейчас разыграем, милые женщины, называется следственный эксперимент, – объяснил он сгоравшим от любопытства труженицам поселковой сберкассы. – Но вы не обращайте внимания на мудреные термины и всякую официальщину. Постарайтесь сбросить напряжение. Вспомните, как играли в детстве. Свободно, раскованно, с упоением… Я понятно говорю? – Он наклонился к окошку Веры Петровны, старшего контролера.

– Мы постараемся, – смущенно улыбнулась молоденькая женщина в пуховой розовой кофте.

– Вот и замечательно! Роль Георгия Мартыновича Солитова попробует взять на себя мой товарищ, – Владимир Константинович кивнул на Гурова.

Несмотря на то что доставившая их милицейская «Волга» остановилась у самого порога, Борис Платонович ухитрился изрядно намокнуть. С его плаща и широкополой поношенной шляпы стекали тонкие прерывистые струйки. Он поминутно чихал, нервно отирался платком и вид имел довольно жалкий.

– Они совсем на профессора не похожи, – ехидно стрельнув глазками, высказала сомнение кассирша Марина. – У Георгия Мартыновича зонт был. Он еще его на подоконник поставил.

Люсин взглянул на низкий подоконник и деревянную решетку под ним, за которой виднелись чугунные ребра радиатора водяного отопления. На подоконнике стоял горшок с каким-то широколистным волосатым растением. Люсину всюду теперь попадались цветы, назойливо лезли в глаза, даже ухитрялись прокрадываться в сумеречные пространства сна. Для зонта, даже раскрытого, на подоконнике оставалось достаточно места.

А за окном белыми размочаленными веревками плясали струи. На залитом асфальте вскипали крупные веселые пузыри. Жалко подрагивала пригнутая к самой земле ветка. Зарядило, судя но всему, основательно.

– Зонт мы заменим этой штуковиной, – нашелся Владимир Константинович и вручил Гурову свернутую в трубку газету.

– Я бы могла дать свой, – предложила Вера Петровна.

– Не стоит, – улыбнулся Люсин, – ведь вы будете помнить, что это именно ваш зонтик… Ну как, готовы? Тогда все по местам, а на меня, пожалуйста, не глядите. Меня здесь нет.

Гуров, словно в прокручиваемой обратно киноленте, двинулся спиной к выходу. Протяжно вздохнув, захлопнулась за ним дверь с табличкой: «Закрыто». Каким-то шестым чувством Люсии расслышал за шипением струй и хлюпаньем пенных потоков, как переступили сапоги участкового на крыльце и как зашелся в сухом кашле застарелый курильщик Гуров. Но вот он справился, продышался и дернул ручку, лязгнувшую на разболтанных шурупах.

Далее пошло по отрепетированному сценарию.

Вошедший приостановился, потопал, сделал вид, что складывает зонт, и приблизился к окну контролера. Здесь он оглянулся, попятился к подоконнику, где и пристроил свое водозащитное орудие.

– Ну и льет! Лета как не бывало, – произнес он с непринужденной естественностью, которая могла сделать честь любому профессиональному актеру. – Как жизнь молодая?

– Нет никакой жизни! – отрезала Марина, четко воспроизводя текст. – Мне с понедельника в отпуск, а тут, как назло… Носа не высунешь.

– А я говорю тебе, переиграй, – подала свою реплику Вера Петровна, все же не уверенная до конца, что говорила в тот раз именно это. – В профкоме путевка имеется на сентябрь месяц. В Анапу. Хоть отдохнешь, как человек, в кои-то веки. Давайте, Георгий Мартынович, чего там у вас?

Быстро заполнив талончик, который вложил затем в согнутую пополам рекламку, скромно перечислявшую прелести страхования. Гуров просунул руку в полулунный вырез.

– Пожалуйста.

– Не знаю, хватит ли у нас денег, – озабоченно покачала головой Вера Петровна, сделав вид, что ищет карточку в ящиках вращающейся этажерки. – Тысяча пятьсот, Марина!

– Вы уж извините, что я не предупредил, – объяснил Гуров. – Понадобились, знаете. – На сей раз поданная им реплика не блистала талантом перевоплощения.

– По-моему, он сказал тогда «срочно», – выходя из роли, уточнила Марина.

– Ты думаешь? – спросила с сомнением Вера Петровна.

– Определенно. Я потом еще…

– Пусть будет «срочно»! – распорядился Люсин, возникая из своего условного небытия.

– Вы уж извините, что я не предупредил, – послушно пошел на второй круг Борис Платонович, – срочно понадобилось, знаете.

– Я должна посмотреть! – строго заявила Марина и с надменно вскинутым лицом вышла из-за своей загородки. – Не можем же мы остаться на целый день без всего!

– Да, нескладно получилось, – изображая неловкость, затоптался Гуров, оставляя на полу грязные отпечатки. – Конечно, нужно было заранее…

«Неплохо, – оценил Люсин, с интересом завзятою театрала следя за перипетиями игры. – Размотать девчонок на такой текст! Классная работа».

– Теперь ты, Вера, – тихо подсказала подруге Марина, громыхнув для пущего эффекта створками сейфа.

– Разве я?.. Ах да! – Вера Петровна залилась краской. – Ничего, Георгий Мартынович, что-нибудь придумаем. Ты погляди, Мариночка.

– Не знаю, не знаю. – Даже лопатки Марины, мягко обозначенные зеленой тканью платьица в стиле «сафари», выразили, упрямо дрогнув, сомнение. – А вдруг еще кто спросит? В банк, так и знай, я сегодня не поеду. – И она вернулась к себе, неся в руках невидимые пачки.

– Как-нибудь исхитримся. – Вера Петровна в отточенных движениях воспроизвела операцию и кивнула на соседнее окно.

– Спасибо большое. – Клиент переместился в сторону кассы.

– Могу только пятидесятками. – Маринины пальцы гениально обрисовали весомость туго обандероленной пачки.

– Мне совершенно все равно, уверяю вас, совершенно… Благодарю за любезность. – Гуров согнулся, словно упрятывая во внутренний карман деньги.

– Все? – спросил Люсин, отпуская напряженные мускулы.

– Вроде все, – подтвердила Марина. – Так оно и было.

– Чего-то, по-моему, не хватает, – обозначив милые ямочки, виновато улыбнулась Вера Петровна. – Кажется, в этот момент хлопнула дверь.

– Да ты что? – вскинулась Марина и перевесилась через перегородку. – Никого ж не было!

– Не было, – согласилась Вера Петровна, – но дверь определенно стукнула, хоть и не в полную силу.

– Так? – Люсин приоткрыл дверь наполовину и отпустил, предоставив действовать астматически вздохнувшей пружине.

– Слабее, – откорректировала Вера Петровна. – Чуточку слабее.

– Как сейчас? – он не замедлил попробовать.

– Да, похоже…

– Тогда попрошу всех повторить еще раз, – распорядился Люсин, входя во вкус упоительной режиссерской тирании, перед которой любая другая власть не более чем бледная тень. – Меня теперь окончательно нет. Пошли! – Он скрылся, оставив щелку, в которую мог видеть лишь кусочек кабинки кассира.

Представление повторили на бис. Из темного, продуваемого дождевой сыростью тамбура Люсин ловил знакомые реплики: «Ну и льет…», «В Анапу…», «Тысяча пятьсот…». Потом в поле зрения появилась спина в мокром плаще. «Могу только пятидесятками…» И заключительное: «Благодарю за любезность».

Тут спина слегка сгорбилась и начала медленно наступать прямо на Люсина. Он почти непроизвольно выпустил ручку и отшатнулся. Натруженный язычок защелкнулся с привычной печалью. Удушливым всплеском сердцебиения отозвался в ушах этот ненужный вздох.

– Как теперь, Вера Петровна? – Он с трудом заставил себя промедлить несколько тактов. – Похоже?

– Теперь правильно, – вполне уверенно подтвердила она.

– Ах, какие же вы обе молодцы! – благодарно просиял Люсин. – Даже не представляете себе, как это важно. Собственно, все и делалось лишь для того, чтобы вы могли вспомнить. Приоткрыть подсознание.

– Неужели кто проследил? – Догадливо поцокала языком Марина. – Это же надо… Какого человека!

– Неужели убили?! – ужаснулась Вера Петровна.

– Пока ничего не известно, – чистосердечно вздохнул Люсин. – Ну что, Борис Платонович, побредем?

Они перебежали к машине, вдоволь черпнув ботинками холодной воды. Подмокший, невзирая на дождевик с капюшоном, участковый поспешно нырнул следом. Предупредительно захлопнув за московским начальством заднюю дверцу, он осторожно, чтобы не замочить, подсел к шоферу.

– Мне показалось, что вы хотели задержаться, – сказал Люсин, отряхиваясь. – Извините, если поторопился.

– Н-нет, ничего, – протянул Гуров и, наклонясь к участковому, поинтересовался: – Вас куда, лейтенант?

– Мне рядом. – Он ткнул пальцем в непроницаемый туман за стеклом. – Пообедаю, раз такое дело… Может, погостите у нас?

– Спасибо за приглашение, – Люсин переглянулся с Гуровым, – но как-нибудь в другой раз.

Подбросив участкового до самого дома, где его ждали густые горячие щи с мозговой костью, шофер осторожно свернул на раскисший проселок и бросил опасно рыскавшую машину в слепой полет. Угрожающе отдавалось в рессорах, отчаянно рычали шестерни, заливая все и вся, обрушивались тяжелые глинистые каскады.

– А я еще намеревался прогуляться до станции, – посетовал Люсин. – С дамским зонтиком. Видели идиота?

– Бесполезное дело, – махнул рукой Гуров. – В двух шагах ни черта не видать. Мы хоть правильно едем?

– Довезу вас, Борис Платонович, не сомневайтесь, – весело откликнулся Коля Самуся, ловя смутный проблеск под надсадно скребущими дворниками.

– Не понравилось мне это «срочно» ее, Владимир Константинович, – крутанул головой Гуров, ожесточенно раскуривая отсыревшую сигарету. – В первый раз она мне такого не говорила.

– И что из этого следует?

– Может, и не следует ничего, а проверить не мешает. Исключить возможность наводки, чтобы не думалось.

– Наводка? – Люсин с сомнением оттопырил губу. – Зачем тогда было про дверь вспоминать? Ведь все и составилось у нас из-за этого стука.

– Так про то другая вспомнила, Вера Петровна…

– Значит, вы полагаете…

– Ничего я не полагаю, Владимир Константинович. Только оно дорогого стоит – это крохотное уточнение. С какой стороны на него ни взгляни.

– Ваша правда, – признал Люсин.

– Догадываюсь, что не очень вы меня, старого сухаря, одобряете и размолвку с Натальей Андриановной все никак простить не желаете, но ничего с собой поделать не могу. Так уж устроен, простите.

– Себя ломать – последнее дело, – задумчиво усмехнулся Люсин. – У каждого свой стиль, Борис Платонович, и ничего тут не попишешь. Хотя как-то приноравливаться все-таки не мешает. Учитывая общность цели.

– Спасибо за намек. – Гуров старательно выдувал дым в узкую, как лезвие, щель, но дождь ломал тонкую струйку и гнал обратно. Слезно пощипывало в глазах.

– Ради бога, Борис Платонович. Никаких намеков. Не смею, да и не нахожу оснований, как на духу говорю, в чем-либо вас упрекнуть. По-моему, мы неплохо работаем в паре… Пока.

– Значит, не упрекаете? И на том спасибо… Не упрекаете, но и не одобряете?

– Я бы не стал так ставить вопрос. Вернее будет сказать: не во всем соглашаюсь.

– Ну, это вполне нормально, Владимир Константинович.

– И я того же мнения.

– Вы говорите, когда чего не так…

– Скажу, если вы сочтете возможным заранее поставить меня в известность.

– Ясно, куда целите. И поделом мне, дубарю. Поторопился с Натальей, пережал. С кем не бывает?.. Тем более что знахарочку вашу я за три версты обхожу. Уговор помню… Вы из нее, кстати, ничего такого не выжали?

– Человек не виноград, Борис Платонович, – чувствуя, что вот-вот сорвется, процедил Люсин. – Я, извините, не приемлю такую терминологию… Но давайте лучше о деле, коль уж вы затронули. Я навел кое-какие справки. Аглая Степановна действительно ездила на свадьбу к своей крестнице Галине, оператору машинного доения. Молодой она привезла в подарок финские сапоги, а жениху – чайный сервиз, так сказать, на обзаведение. Что же касается ее лесных походов и ваших сомнений, вполне резонных, и насчет осеннего сбора, то тут у меня душа спокойна. Хотите знать почему?

– Интересно послушать.

– Аглая Степановна не скрыла от меня, что и с какой целью искала. Даже урожай свой продемонстрировала, хоть я в таких материях, мягко говоря, слабо ориентируюсь.

– Я тем более. И это наша общая беда.

– Но я все же проконсультировался со специалистами, даже литературу кое-какую полистал. Вот краткие заключения насчет собранного Аглаей Степановной растительного сырья. – Люсин раскрыл записную книжку. – Шерошница душистая или ясменник пахучий – асперула одората. – Он со вкусом подчеркнул латинское звучание. – Собирают после цветения… Прошу обратить внимание: после. Применяется для общего улучшения обмена веществ, действует на печень и мочевой пузырь, хорошо зарекомендовала себя при лечении камней. Подходит?

– Пока согласуется.

– Пойдем дальше. Буквица лекарственная – бетоника оффициналис. Собирают ее весь период цветения, который продолжается с июня до сентября, влияет на работу печени. Наконец, третье – жеруха.

– Блатное, однако, названьице.

– Это уж как взглянуть, Борис Платонович. Это уж дело вкуса… Если не нравится, называйте по-латыни: настуритум. Цветет она с мая до конца сентября. Употребляется исключительно в свежем виде, поскольку при сушке теряются лечебные свойства. Особенно показана при нарушениях функции печени и желчно-каменной болезни… Вас устраивает? Диагноз, поди, не забыли?

– Выходит почти кругло, – признал Гуров. – Если, конечно, исключить возможность заранее заготовленной легенды.

– Такого подарка нам с вами никто, Борис Платонович, не приготовил. Можете сомневаться, сколько угодно, но, извините, про себя.

– Это я понимаю! – кисло улыбнулся Гуров. – И чту священный принцип презумпции невиновности во всей его… Не знаю чего… Вы, кстати, что кончали?

– Юридический факультет МГУ, заочно.

– Узнаю изысканную латынь. Школа! Альма-матер!

– Отчасти. А вообще-то я довольно сносно владею французским. С детства.

– Уж не голубых ли кровей?

– Увы, самых обыденных, хотя, не скрою, знавал титулованных особ, знавал.

– Это при каких же обстоятельствах?

– Досталось как-то одно непростое дело, но неохота рассказывать. Да и долго.

– Жаль, я бы с удовольствием послушал… Ничего, расскажете, когда, даст бог, разопьем бутылочку по случаю благополучного, если можно так выразиться, завершения. Ведь расскажете?

– Отчего же нет? – не слишком охотно пообещал Люсин.

– А насчет этой Марины я все-таки наведу справки. Не возражаете?

– Ваше полное право.

– Вы бы, конечно, не стали?

– Почему? Если бы возникло вдруг такое сомнение, не замедлил бы.

– Вдруг? Вдруг, дорогой мой Владимир Константинович, ничего не случается. На все есть своя невидимая причина… Ничего у меня, кроме благодарности, к этой девахе нет. Ни боже мой! Но резануло словечко, не скрою. Уж больно кстати припомнила!

– Кстати, если учесть последующие события. Едва ли она ожидала, что Вера Петровна скажет про дверь.

– Явно не ожидала. Даже вскинулась сперва, что тоже наводит на размышления.

– По-моему, нормальная реакция.

– Думаете?

– Почти не сомневаюсь. Но вы проверьте, Борис Платонович, для очистки совести. Чем черт не шутит.

– Эх, времени жалко! Ведь тут явный след обозначился! Я же так и знал, что все просто в подлунном мире. Сложности – не для наших клиентов. Они вьют круги, запутывают, но в основе всего – примитив. Да и чего ждать? Если ты способен убить человека из-за… словом, из-за бумажек, то грош тебе цена как мыслящей личности. Ты уже не гомо сапиенс и вообще никакой не гомо. Так, протоплазма с навозом… Чего делать-то будем?

– Первым делом пройду я этим путем, до станции. Как только погода позволит.

– А пока?

– Продолжу расшифровку. Мне эта кабалистика солитовская покоя не дает. По ночам снится вместе с дурманом и белладонной всяческой.

– Неужели вас все еще волнуют эти чудачества, чепуха, можно сказать, на постном масле? Уж теперь-то мы знаем, что к чему!

– Знаем? Не слишком ли сильно сказано?.. Кстати, Борис Платонович, утром меня снова затребовали на ковер.

– Что, торопит любимое начальство? Так ведь и меня, грешного, теребят.

– К тому, что торопят, я привык. На то и щука в реке, чтоб карась не дремал. Не первый год служу и наловчился выслушивать понукания вполуха. Но одна фраза, скажу вам по чести, меня проняла.

– Что же это за фраза такая особенная? Уж не намекнули ли вам на понижение в должности? – Гуров сочувственно рассмеялся. – Не берите на сердце.

– Понижение мне не грозит, – непроизвольной улыбкой ответил Люсин, – как, впрочем, и повышение. Просто мне напомнили, Борис Платонович, что патенты Солитова принесли стране миллионы в валюте. Миллионы!