Текст книги "Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро"

Автор книги: Энтони Саммерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

В доме Каргеров и имя гостьи произносилось на особый лад. Все ее называли «Мэрил». Ее великодушие к детям было неистощимым. Приехав на Рождество, она узнала, что Терри, дочь Каргера от первого брака, получила больше подарков, чем Анн и Беннет. Мэрилин незаметно исчезла из дома и вернулась, нагруженная праздничными покупками. Сирота делала то, что было свойственно ей: войдя в новую семью, она изо всех сил старалась сделать ее своей собственной. После того, как закончился ее роман с Чарли Чаплиным младшим, она осталась близка с его бабушкой. Теперь свою любовь перенесла на мать Фреда. Нана готовила ей еду, чинила одежду, по утрам провожала на студию. Зато и Мэрилин никогда не забывала о ее дне рождения и непременно присылала цветы на Мамин день.

Наконец-то актриса обрела семью и впервые в жизни влюбилась до беспамятства. По настоянию Каргера она из своего бедного и унылого жилища перебралась в другое, более благопристойное место, на той же улице, где жили Каргеры. Любовники еще сняли квартиру возле студии. Позже Мэрилин скажет Бену Хекту: «Для меня началась новая жизнь... Я всегда считала себя человеком, которого никто не любит. Теперь я знаю, что в моей жизни было нечто хуже этого. Это было мое собственное, не умевшее любить сердце... Я даже забыла о Норме Джин. В моем обличии появилась новая я – не актриса, не кто-то, высматривающий мир ярких красок. Когда он сказал мне: „Я люблю тебя“, это было лучше, чем если бы тысяча критиков назвали меня великой звездой».

Беспокоило Мэрилин то обстоятельство, что она стала причиной раздора в семейной жизни Карге-ров. Когда брак их все-таки распался, она даже всплакнула. В то же время, хотелось, чтобы он безраздельно принадлежал ей одной, но это желание так и осталось неосуществленной мечтой.

Мэрилин говорила: «Одно облачко омрачало мой рай. Я знала, что нравлюсь ему и что он был бы счастлив со мной. Но его любовь вовсе не походила на мою. Большая часть его разговоров со мной сводилась к критике. Он критиковал мой ум. Он все время подчеркивал, что я мало знаю, что практически ничего не смыслю в жизни... Его цинизм тоже задевал меня...»

Каргер любил спрашивать:

– Что самое главное в твоей жизни?

– Ты, – отвечала Мэрилин.

– После того, как я ушел, – с улыбкой говорил Каргер.

Если Мэрилин плакала, Каргер упрекал:

– Ты слишком много плачешь. Это потому, что ум твой не развит. По сравнению с твоей фигурой он находится в зачаточном состоянии.

Нана Каргер рассчитывала, что ее сын женится на Мэрилин. Но он отступился от нее. Однажды ночью, по признанию Мэрилин, он объяснил ей почему. «Мне было бы хорошо, но я не перестаю думать о своем сыне. Если мы поженимся и со мной что-то случится, например, я умру, – то его ждут плохие последствия».

«Почему?» – спросила Мэрилин.

Ответ Каргера был жесток: «Ничего хорошего для него не будет, если его станет воспитывать такая женщина, как ты».

Мэрилин, уязвленная его словами – несправедливыми, потому что душа ее нуждалась в детях, – предприняла попытку удержать Каргера. Какое-то время они жили в том неопределенном состоянии, когда кажется, что еще можно избежать разрыва. «Было третье, а потом и четвёртое прощание. Но все это походило на состояние, когда подбегаешь к краю крыши, чтобы спрыгнуть вниз. Я каждый раз останавливалась и не прыгала, поворачивалась к нему и просила удержать меня. Трудно сделать то, что причинит боль вашему сердцу».

Мэрилин не смогла забыть Каргера. На Рождество 1948 года она пошла к модному ювелиру и в рассрочку купила для Каргера часы за 500 долларов, хотя в ту пору, как говорится, знала она счет деньгам. Ей понадобилось бы два года, чтобы рассчитаться за покупку. Особое удовольствие всегда испытывала Мэрилин, когда делала гравировку на подарках или подписывала фотографии, но на часах стояла только дата: «25.12.48».

«Ты еще будешь любить и других девушек, – сказала она Каргеру. – Ты не смог бы пользоваться моим подарком, если бы на нем стояло мое имя».

Через несколько месяцев после этого разговора они расстались, и вскоре Каргер женится на актрисе Джейн Уаймен, бывшей жене будущего президента Соединенных Штатов Рональда Рейгана. Семейная жизнь не заладилась. Супруги развелись, но в 1961 году они вновь соединились в браке. И все эти годы Мэрилин не могла выбросить его из сердца. Ее друг Сидней Сколски вспоминал: «Единственная злая выходка Мэрилин, которой я стал свидетелем, произошла однажды вечером в ресторане Чейзена. Когда мы подошли к раздевалке, то увидели, что в большом банкетном зале, снятом частным лицом, отмечается какое-то событие... Оказалось, там справляли свадьбу Фред Каргер и Джейн Уаймен. Мэрилин сказала, что должна пойти и поздравить Фреда. Она знала, что это оскорбит Джейн Уаймен, но без колебаний вошла в банкетный зал и принесла Каргеру свои поздравления. Если Мэрилин и Джейн делали вид, что не замечают друг друга, то напряжение за столом достигло такой плотности, что его можно было бы резать, как свадебный торт».

Возможно, самую точную оценку чувствам Мэрилин к Фреду Каргеру дала Пэтти, женщина, на которой он был женат в пору своего любовного романа с Мэрилин. Сегодня она уже без горечи говорит: «Она страстно желала его. Я думаю, ее чувство было очень глубоким». Вай Расселл, которая была лучшей подругой сестры Каргера и фактически членом их семьи, добавляет: «Мне кажется, она так и не смогла оправиться после Фреда». И была уверена, что ни один мужчина никогда не сможет любить ее. Она и в себя тогда не верила: как мог ее кто-то любить, если она сама себя не любила?

Фред Каргер, похоже, тоже не забыл ее. Много лет спустя он как-то позвонил своей бывшей жене Пэтти и взволнованно сказал, что ему приснилась Мэрилин. Каргер, на семнадцать лет пережив Мэрилин, умер в день ее смерти.

В Нью-Йорке в середине пятидесятых Мэрилин с сожалением будет говорить о времени, проведенном с Каргером. Сожаление это прежде всего вызвано тоской по нерожденным детям. Во время их романа с Фредом, по словам Мэрилин, она неоднократно ходила по проторенной дорожке в абортарий.

Наташа Лайтес, возглавлявшая отдел репетиторства, утешала Мэрилин, говоря, что Каргер не стоит ее слез. Вскоре вместе с дочкой Наташа переехала на квартиру, снятую Мэрилин неподалеку от дома Каргеров. Ни та, ни другая женщина не могли похвастать благополучием. Младшие Каргеры, навещая их, поражались бедности жилища, где почти не было никакой мебели. Мэрилин спала на матрасе, брошенном на пол. Но самым печальным было то, что актерские надежды Мэрилин вот уже в который раз опять потерпели фиаско.

* * *

Джони Тапс, исполнительный директор на «Коламбия Пикчерс», которой руководил Гарри Кон, получил нагоняй от шефа в тот день, когда его босс присутствовал на прогоне и увидел сцены с участием Мэрилин в «Хористках». «Для чего ты поместил в картину эту жирную свинью? – орал Кон. – Что ты делаешь? Трахаешься с ней?» В сентябре, когда срок контракта Мэрилин истек, Кон не стал его продлять. На помощь снова кинулся старый Джо Шенк, но на сей раз его заступничество было тщетным.

Мэрилин уверяла, что она потеряла благосклонность Гарри Кона, как только отвергла его сексуальные притязания. Она утверждала, что Кон однажды заманил ее в кабинет и, пообещав прогулку на своей яхте, попытался овладеть ею. По ее словам, она не далась. Тогда Кон пригрозил, сказав: «Это твой последний шанс». Она повернулась и вышла из кабинета.

Фред Каргер вспоминал, что вместе с Мэрилин пошел в кабинет Кона, чтобы еще раз попытаться убедить директора студии продлить контракт. Мэрилин, мать которой и последняя опекунша, как уже говорилось, были страстными приверженцами «христианской науки», вместе с дочерью Фреда Каргера недавно начала наведываться в церковь. Теперь, готовясь к встрече с Коном, она позвонила своему церковному наставнику, чтобы спросить его совета. Но совет не помог. Кон не изменил своего решения, и Мэрилин опять оказалась не у дел.

В октябре того же 1948 года судьба послала ей луч утешения. Фильм, созданный на «Коламбии» с ее участием, как-то незаметно появился на экранах. Он был плох, но работа Каргера оказалась не напрасной и Мэрилин заслужила первые лестные отзывы. «Одним из ярких пятен является пение мисс Монро, – писал в „Мошн Пикчер Геральд“ Тибор Крекес. – Она прелестна со своим приятным голосом и стилем, она далеко пойдет».

Тогда-то вместе с семейством Каргеров Мэрилин впервые пошла на публичный просмотр. «Хористок» показывали в Кармел-театр на бульваре Санта-Моника, который в новые времена начал потчевать зрителей исключительно порнофильмами. Племянница Фреда Каргера Анн вспоминает, что «она была, как малое дитя. Она сидела сгорбившись, пригнувшись так низко, что едва могла видеть экран. Она пришла в длинном пальто и темных очках».

В тот вечер Мэрилин не узнал никто. Однако на «Коламбию», только что избавившуюся от актрисы, потек тоненький ручеек посланий от ее поклонников.

Глава 7

«Она, определенно, не ребенок, – скажет в будущем с проницательной горечью Наташа Лайтес. – Ребенок наивен,, открыт и доверчив. Мэрилин практична. Мне хотелось бы обладать хотя бы одной десятой частью ее деловых качеств, ее ловкого расчета, позволяющего продвигать то, что полезно для нее, и отбрасывать прочь все, что мешает». В начале 1949 года Мэрилин в очередной раз осталась почти без средств к существованию. Она лишилась работы и потеряла Фреда Каргера, первого мужчину, которому по-настоящему отдала свое сердце. В двадцать три года Мэрилин уже успела немало повидать, и этот опыт оказался для нее бесценным багажом. Она хотела играть и уже научилась действовать решительно и энергично.

Джимми Старр, имевший когда-то в «Лос-Анджелес Геральд-Экспресс» колонку, сказал, что знает секрет походки Мэрилин Монро. «Она применила один трюк, для чего отпиливала каблук одной туфли на четверть дюйма, в результате, когда она шла, ее маленькая попка вихляла из стороны в сторону. Это здорово помогло ей».

Это помогло Мэрилин в один весенний день того года, когда она осталась без работы после неудачных проб в роли ассистентки иллюзиониста и трюкача по игре в гольф, а также серии сеансов позирования для «обнаженных» календарей. Мэрилин сидела в аптечном магазине Швабса, когда услышала, что братьям Маркс нужна была сексапильная девушка для небольшой роли в картине под названием «В любви счастлив». Мэрилин немедля отправилась на съемочную площадку и встретилась сначала с режиссером, а потом с Граучо и Харпо Марксом. «Ты умеешь ходить? – спросил, пыхтя сигарой, Граучо. – Для этой роли нам нужна девчонка, которая могла бы, пройдя мимо меня, пробудить такие желания, чтобы у меня из ушей повалил дым».

Мэрилин прошлась, – предполагают, что один каблук был подпилен. Когда она повернулась, от Граучо Маркса и в самом деле повалил дым. Он назвал Мэрилин: «Мей Уэст, Теда Бара и Бо-пип, соединенные в одной». Сцена эта была заснята на следующий же день.

Продюсер картины «Счастлив в любви» решил привлечь Мэрилин для рекламы фильма. С этой целью был создан образ актрисы – голливудской «сиротки», пытавшейся заработать хоть немного денег. Снарядив Мэрилин, он отправил ее в рекламное турне по стране. Именно тогда Мэрилин впервые побывала в Нью-Йорке. Кстати сказать, Фред Каргер не пришел на вокзал, чтобы проводить ее.

Нью-Йорк припас для Мэрилин приятные сюрпризы. У нее взял интервью Эрл Уилсон, репортер колонки шоу-бизнеса, который станет ее другом и поможет завязать знакомства с прессой Западного побережья. По просьбе работников отдела рекламы студии он представил ее как «Мммммм девушку». Мэрилин здесь повстречалась со своим бывшим любовником Андре де Дьенесом, которому она когда-то позировала на пляже.

В Манхэттене ее повели в «Эль Морокко», самый элитарный ночной клуб в стране, Мэрилин, представленная как скромная «туристка», была тут же приглашена в «правую» часть клуба Генри Розенфельдом, тридцативосьмилетним миллионером, промышленником, королем одежды.

В этот день Мэрилин приобрела себе друга на долгие годы. Она станет приезжать в гости к Розенфельду в его дом на побережье Атлантики. Они будут кататься на катере и коротать тихие вечера за разговорами, прерываемыми смехом. Друг-миллионер проявит к ней участие в трудные минуты жизни, будет находить докторов и психиатров, спасать ее от финансовых затруднений. В 1984 году в своем офисе в Эмпайер-Стейт-Билдинг семидесятитрехлетний Розенфельд только нахмурится и взморщинит моложавое лицо, когда его спросят, были ли они с Мэрилин любовниками. Но он признается, что «Мэрилин считала, что секс делает людей более близкими друзьями. Она сказала мне, что очень редко испытывала оргазм, но по своему характеру не была эгоистичной. Больше всего на свете ей хотелось доставлять удовольствие партнерам. Не обязательно половым путем. Как хорошо я помню ее смех!».

Из Нью-Йорка Мэрилин перекинули на Средний Запад, где заставили позировать в роли «снова прохлаждающейся горячей штучки в купальнике». Желание Мэрилин рекламировать картину изрядно охладело. Она вернулась в Лос-Анджелес, где ее ждала небольшая роль в вестерне, добытая стараниями человека, давшего ей новое имя, Беном Лайоном. А еще, к великому своему сожалению, Мэрилин узнала, что Фред Каргер по-прежнему не хочет жениться на ней. Зато на приеме в доме Палм-Спрингс она встретила мужчину, который хотел этого. Он также стал человеком, усилиям которого Мэрилин Монро была обязана своим успехом.

Джонни Хайд, один из наиболее влиятельных людей в стране, сказал Мэрилин Монро, что мог бы сделать из нее звезду. Ему было пятьдесят три года, на тридцать лет больше, чем Мэрилин. Он был очень богат, но страдал от серьезной болезни сердца, которая и свела его в могилу через полтора года. Эти последние месяцы жизни Хайд почти полностью посвятил Мэрилин.

Известно, что Фред Каргер нашел ей дантиста, исправившего неровные зубы. Теперь Хайд отыскал косметолога, который убрал два небольших, но нежелательных пятнышка на подбородке Мэрилин1. Он нанял парикмахеров, которые, начиная с этого момента, будут неизменно обесцвечивать ее волосы. По некоторым данным, он и был тем самым человеком, по рекомендации которого, как позже рассказывала Мэрилин, она подверглась стерилизации.

Но самым важным было то, что Хайд имел доступ ко всем воротилам шоу-бизнеса в Голливуде. Дни он посвящал тому, что восхвалял таланты Мэрилин, а вечерами водил ее по гостям. Вдвоем они посещали дома знаменитых и влиятельных людей. Перед самой смертью ему удалось обеспечить Мэрилин первой ролью в значительном фильме и новым контрактом со студией, которая однажды вышвырнула ее на улицу, «XX век—Фокс». На сей раз ей гарантировались 500 долларов в неделю. Контракт заключался на семь лет и предусматривал постепенное повышение жалования до 1500 долларов в неделю.

Значительный фильм, где она снялась благодаря Хайду, назывался «Асфальтовые джунгли». Его режиссером был Джон Хьюстон. Три года назад этот самый Хьюстон намечал провести экранные пробы Мэрилин, но потом отменил их, считая, что она больше годится не для актерской игры, а для плотских утех репетитора. И вот она снова попала к нему, на этот раз стараниями трех людей: Джонни Хайда, ее краткосрочного любовника Билла Бернсайда и простившей ее хозяйки дома, где она проживала, Лусил Раймен. На первую встречу ее привел Хайд, после чего она ушла изучать сценарий.

Ее преподавательница по актерскому мастерству Наташа Лайтес говорила, что они трудились вместе «три дня и три ночи почти без перерыва», чтобы подготовиться к читке. Она пришла снова в сопровождении Хайда – смущенная и неуместно возбужденная. Мэрилин подбила ватой и без того роскошную грудь, но Хьюстон бесцеремонно убрал все лишнее. Она играла, и день прошел незаметно. Хьюстон говорит: «Мэрилин получила роль не благодаря Хайду. Она получила ее потому, что была чертовски хороша».

Джонни Хайд, расторгнув свой двадцатилетний брак, теперь всецело посвятил себя Мэрилин. Как она относилась к нему – трудно судить, поскольку сведения противоречивы. Сценарист Наннелли Джонсон, который был достаточно близок к Хайду, считал его «хорошим, мягким человеком, которого женская красота волновала сильнее, чем кого бы то ни было».

На самого Джонсона Мэрилин особого впечатления не произвела. «Когда я ее увидел тогда, – вспоминал он, – я посчитал само собой разумеющимся, что она из тех молодых бесцеремонных дамочек, которые расталкивают всех вокруг локтями. Обычно мы виделись за обедами у Романова. Иногда я подсаживался к ним. Она почти не принимала участия в наших разговорах, несмотря на все наши усилия вовлечь ее в беседу, которая большей частью сводилась к банальным сплетням. Слушала она внимательно, вежливо не сводя с нас взгляда, в то время как глаза посетителей Романова только и следили за тем, кто пришел и с кем. Но не могу припомнить случая, чтобы она произнесла хоть одно слово».

Глория Романова, муж которой был владельцем ресторана и которая хорошо знала Мэрилин, считала ее несколько безразличной к мужчинам. Но она утверждает, что: «Джонни Хайд очень многое значил для нее. Ее очень трогала его искренняя забота. Ему ничего не было нужно от нее, и она становилась иной раз мишенью для насмешек».

Когда Хайд бросил жену и купил дорогостоящий новый дом, то устроил в обеденном зале четыре кабины из белой кожи и танцевальную площадку посредине. Мэрилин называла зал «мой собственный „Романов“ в миниатюре». Билли Уайлдер, который снимал ее в двух фильмах, вспоминает о встрече с Мэрилин, когда он и Сэм Шпигель играли в карты с Джонни Хайдом: «Она в ожидании, когда Джонни закончит кункен2, просто сидела в углу и читала роман».

Возможно, молчаливость Мэрилин была вызвана чувством неуверенности и неумением вести себя в благородном обществе, либо это был тонко продуманный ход: всецело довериться Хайду и предоставить ему право пробивать ей дорогу. Режиссеру Гарсону Канину она сказала как-то: «Послушайте, у меня множество друзей и знакомых, вы понимаете, что я подразумеваю под словом „знакомые“? Но ни один из них, ни один из этих больших шишек даже пальцем не пошевелил ради меня, никто, кроме Джонни. Потому что он верил в меня...»

В Голливуде по поводу их романа передавали из уст в уста язвительные шутки, затрагивавшие и сексуальную несовместимость Мэрилин с больным Хайдом. Писатель Джеймс Бейкон утверждает, что и тогда, когда Мэрилин встречалась с Хайдом, его любовная связь с ней не прерывалась и что, лежа в постели, она насмехалась над половой немощью больного старика. Однажды Мэрилин на выходные оставила Хайда в Палм-Спрингс, чтобы навестить в Лос-Анджелесе Каргера. Мэрилин в разговоре с Каргером сказала о нем: «Он такой славный. Я очень люблю его. Но у меня нет таких чувств, как у него».

Позже Мэрилин признается, что Хайд предлагал ей выйти за него замуж, но она ответила: «Я не люблю тебя, Джонни... Это было бы нечестно». А ведь выйди Мэрилин замуж – она бы после смерти своего супруга унаследовала львиную долю его состояния. Между тек Хайд лихорадочно, неутомимо работал на благо ее карьеры. В разгар этих хлопот его и постиг первый и тяжелый сердечный приступ.

Время от времени Мэрилин жила в одной квартире со своей преподавательницей Наташей Лайтес, которая припоминает, что Мэрилин оттягивала визит к больному человеку, который ради нее бросил все. Как-то поздним вечером в декабре 1950 года, рассказывала Лайтес, по телефону позвонил Хайд и спросил: «Где Мэрилин, Наташа? Я все жду и жду ее. Наташа, никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с такой жестокостью, с таким эгоизмом».

Неделю спустя после ночи, проведенной Мэрилин у постели больного, Джонни Хайд скончался в больнице «Ливанские кедры». Она, похоже, упрекала себя за бесчувствие, поэтому и не вняла просьбе семьи Хайда не приходить на похороны. Она все-таки пришла и с рыданиями бросилась на крышку гроба. Ее нью-йоркские подруги Эми Грин и Морин Стэплтон рассказывают, что и через пять лет она продолжала скорбеть о Джонни, чувствуя себя несчастной оттого, что его дети «ненавидели ее как разрушительницу их семьи».

Наннелли Джонсон считал, что «Джонни был первым мужчиной, который ее искренне уважал, и был единственным человеком на свете, кто по-настоящему заботился о ней. Когда Джонни похоронили, в этом мире она снова осталась одна».

Спустя несколько дней после похорон, в канун Рождества 1950 года, Наташа ехала с работы домой. Ее не оставляла мысль, что произошло что-то нехорошее. Войдя в квартиру, она на подушке своей постели увидела записку Мэрилин, в которой говорилось: «Машину и меховой палантин оставляю Наташе».

Другая записка, прикрепленная к двери спальни Мэрилин, предупреждала, чтобы дочь Лайтес ни в коем случае не входила внутрь. Наташа ворвалась в спальню и увидела, что «комната была похожа на преисподнюю. Мэрилин лежала в постели, раздетая, щеки ее раздулись, как у кобры».

Лайтес закричала: «Мэрилин! Что ты наделала?» Но та молча моргала глазами. «Я силой открыла ей рот, сунула туда пальцы и вытащила пригоршню раскисшей зеленоватой массы, которую она не успела проглотить. На ночном столике стоял пустой пузырек из-под снотворных таблеток».

Почти двадцать лет спустя психиатры из Центра профилактики самоубийств Лос-Анджелеса скажут о мертвой Мэрилин: «В прошлом бывали случаи, когда она в минуты отчаяния или разочарованности принимала огромную дозу барбитуратов и звала на помощь».

Если мы примем на веру ее слова о том, что до девятнадцати лет она дважды пыталась уйти из жизни, то это была ее третья попытка. До двадцатипятилетия Мэрилин оставалось шесть месяцев.

Примечания

1. Говорят, что Мэрилин изменила и форму носа, но это ничем не подтверждается.

2. Карточная игра.

Глава 8

«Приходить на студию она должна была в семь часов утра, но она никогда не успевала. Я жил через дорогу, и мне приходилось идти к ней и молотить в дверь. Она, взлохмаченная и неприбранная, открывала дверь и просила сигарету,1 а я говорил: „Давай, вставай, хватит дрыхнуть“. Иногда я буквально заталкивал ее под душ».

Человек, которому было поручено приводить Мэрилин на работу, был француз по рождению Ален Бернхейм. В Голливуд он приехал в сороковые годы. Ныне выдающийся продюсер, тогда он работал с Чарли Фелдменом и Хью Френчем, которые после смерти Джонни Хайда стали, заменив его, агентами Мэрилин. Как Ален, так и другие вскоре узнали, что Мэрилин являла собой клубок противоречий и была большой мастерицей перевоплощения.

Немецкая актриса Хилдегард Кнеф2 впервые встретилась с Мэрилин в гримуборной киностудии «XX век—Фокс», когда та как бы не совсем проснулась. Вот как она вспоминала об этом: «Рядом со мной сидит полусонная девица. У нее на светлых волосах прозрачный полиэтиленовый колпак для приема душа и толстый слой крема на бледном лице. Она роется в выцветшей пляжной сумке и извлекает сэндвич, упаковку таблеток и книжку. Она улыбается моему отражению в зеркале. „Привет, меня зовут Мэрилин Монро, а тебя?“

На Кнеф Мэрилин произвела впечатление «ребенка с короткими ногами и толстым задом, шаркающего по гримерной в поношенных сандалиях». Но полтора часа спустя, говорила Кнеф, от старого образа «узнаваемыми остаются только глаза. После того, как грим наложен, она становится как будто выше, тело стройнее, лицо светится, словно озаренное свечами...».

Обе они присутствовали на званом обеде, чтобы объявить о наградах и новых открытиях. «Теперь, – говорила Кнеф, – на ней красное платье, слишком тесное для нее; я уже видела его в шкафу „Фокса“. Кроме того, что оно слишком тесно, оно и выглядит так, словно его выкопали из старого бабушкиного сундука. Глаза полуприкрыты, рот полуоткрыт, руки слегка подрагивают. Один бокал – слишком много для ребенка, впервые пришедшего на вечеринку. Фотографы как можно выше поднимают камеры, освещая вспышками ложбинку на груди. Она сгибается и выпрямляется, поворачивается и улыбается, с готовностью демонстрируя себя перед объективами. Кто-то склоняется над ней, что-то шепчет на ухо. „Нет, прошу вас, – говорит она. – Я не могу“. Дрожащая рука хлопает по стакану. Наконец она поднимается, слышатся смешки – узкая юбка мешает идти, – она направляется к микрофону. Походка нелепа, кажется, что от цели ее отделяют мили; все пялятся на платье, ожидая, что оно вот-вот лопнет и наружу вывалятся грудь, живот и задница. Гремит хриплый голос распорядителя: „Мэрилин Монро!“ У микрофона она застывает, закрывает глаза. Следует длинная пауза, во время которой слышно ее усиленное динамиками дыхание – прерывистое, тяжелое, непристойное. „Привет“, – шепчет она и шествует в обратную сторону».

«Асфальтовые джунгли», истинное рождение Мэрилин в кино, появились на экранах в июне 1950 года. Закрученная история о ювелирном ограблении, преступлении и наказании и о том, что происходит, когда воры ссорятся. И сегодня эта картина – одна из лучших среди фильмов подобного рода. Мэрилин играла молодую любовницу стареющего преступника, отношения между которыми – в угоду морали дня – подавались как отношения «племянницы» и «дяди». Ее заметили обозреватели «Нью-Йорк Пост» и «Геральд Трибьюн». «Таймс» с похвалой отозвались об игре Мэрилин, назвав ее «безупречным исполнением».

Несмотря на все это, Мэрилин не получила работы, о которой мечтала. За год у нее было несколько эпизодических ролей, типичных для голливудской машины, штампующей дешевку. Джонни Хайд устроил ей семилетний контракт на «Фоксе», но Даррил Занук, человек, однажды уволивший ее, навязывал ей мелкие роли в картинах-однодневках. И Мэрилин предстает в двух ипостасях – публично создает дерзкий образ секс-символа, а в частной жизни – образованной актрисы.

В 1951 году Мэрилин, которой уже исполнилось двадцать пять лет, записалась на вечерний факультет Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, остановив свой выбор на литературе и искусствоведении, в частности, на искусстве Ренессанса. На занятия она ходила в скромном платье, и едва ли кто знал, что она была старлеткой. Для преподавателя литературы эта студентка «ничем не отличалась от девушки, только что вышедшей из монастыря».

Одна незначащая роль сменяла другую, но Мэрилин продолжала спокойно и упорно работать над своим актерским мастерством. Она позаботилась о том, чтобы ее преподаватель Наташа Лайтес была с нею на «Фоксе». Лайтес вспоминает: «Ее привычка смотреть на меня всякий раз, когда она заканчивала сцену, в просмотровом зале давала повод для постоянных шуток... Пленка с отснятым материалом кишела эпизодами, в которых Мэрилин, закончив диалог, немедленно, прикрыв от света глаза рукой, начинала искать меня, спеша убедиться, что хорошо справилась с заданием».

Мэрилин, не спросясь Лайтес, стала брать дополнительно уроки у Михаила Чехова, племянника писателя и ученика Станиславского. Во время занятий она играла Корделию, а он – короля Лира. Его талант завораживал ее. Незадолго до смерти в интервью она говорила о нем как о своем кумире, человеке, «который показал мне, что у меня на самом деле есть талант и что мне нужно развивать его».

Однажды, репетируя сцену из «Вишневого сада», Чехов неожиданно спросил, не была ли она сексуально озабочена, исполняя свою роль. Мэрилин дала отрицательный ответ. Тогда Чехов мудро заметил: «Теперь я понимаю ваши проблемы на студии, Мэрилин. Вы молодая женщина, от которой, независимо от того, что она делает или чувствует, исходят сексуальные флюиды. Ваших боссов на студии ничего не интересует, кроме этого. И я понимаю, почему они отказываются видеть в вас актрису. Вы представляете для них большую ценность как сексуальный стимул».

Интервьюеру Мэрилин сказала, как она ответила Чехову: «Я хочу быть художником, а не эротической причудой. Я не хочу, чтобы меня подавали публике как целлулоидное средство, усиливающее половое чувство. Первые несколько лет меня это вполне устраивало. Но сейчас многое изменилось».

Конечно, когда было нужно, Мэрилин пускала в ход это оружие. Ей не раз удавалось встряхнуть директора студии Даррила Занука и вывести его из состояния апатии. Писатель Роберт Кан описал тот эффект, которого она достигла одним прекрасным вечером 1951 года.

«Кафе де Пари», лучше известное как лавка студии «XX век—Фокс», было переполнено оживленными студийными «шишками» и свеженапомаженными торговцами. Гости собрались за стаканчиком виски с содовой. На закуску подавались такие звучные имена как Сьюзан Хейуорд, Джин Крейн, Джун Хейвер, Анн Бакстер, Грегори Пек и Тайрон Пауэр. У бара порядком уставший агент печати просил налить ему пятый хайбол, когда он поднял глаза к входу и увидел только что пришедшую Мэрилин Монро, недавно приобретенную студией старлетку. Она стояла там среди медленно воцарявшейся тишины, белокурое создание в черном без бретелек платье для коктейля. Слегка запыхавшаяся, она напоминала Золушку, явившуюся из кареты-тыквы. Пока давно признанные звезды кино оценивающе разглядывали ее, Мэрилин Монро, на счету которой едва набралось пятьдесят минут экранного времени, оказалась в центре внимания!.. Наконец, когда гости расселись, блондинка заняла место во главе стола номер один по правую руку от президента компании Спироса Скураса».

Зрители уже вынесли свой вердикт. Незначительные роли Мэрилин в кино вызвали бурный поток посланий от почитателей. Ее изображения в дешевых журналах сделали ее «пин-ап»3 страны – «мисс Творожный Пудинг 1951» для американских войск в Германии. Теперь, утро спустя после того, как она взяла штурмом Спироса Скураса, Даррил Занук был вынужден поддаться давлению. Жалование Мэрилин подскочило до 500 долларов в неделю, и Занук распорядился, чтобы ей давали больше ролей. Благодаря вмешательству ее приятеля, Сиднея Сколски, ей позволили работать на другой студии, где с ее участием собирались снять изысканный фильм «Ночная схватка» по пьесе Клиффорда Одетса. Вскоре «Нью-Йорк Уорд-Телеграм» назовет ее «сильной актрисой, одаренной молодой звездой».

Мэрилин никогда не забывала обхаживать друзей из отдела печати. Сейчас это сослужило ей хорошую службу. В тот год в журнале «Лайф» появился ее портрет вместе с фотографиями других старлеток. Осенью Рой Крафт позвонил Руперту Аллану, редактору журнала «Лук» на Западном побережье, и Теду Страуссу, его коллеге из «Колльера».

Руперта Аллана, высокообразованного выпускника английского Оксфордского университета, долго уламывать не пришлось. Он терпеливо ждал, как большинство мужчин в его положении, пока Мэрилин закончит одеваться в своей тесной квартирке. С добродушной улыбкой наблюдал он за тем, как Мэрилин выполняет заученные упражнения перед камерами и распространяется на тему анатомии человека в изложении флорентийских докторов. Взыскательным взглядом осмотрел он недорогие репродукции Дюрера, Фра Анжелико и да Винчи, прикрепленные клейкой лентой к стенам.