Текст книги "Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро"

Автор книги: Энтони Саммерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

От внимания руководителей музыкального отдела не ускользнула взаимная симпатия звезды и ее учителя. Еще они с чувством радости заметили, что мастерство Мэрилин как певицы с каждым днем становилось выше. Никто, правда, не придавал значения тому факту, что они могли работать в бунгало всю ночь напролет или что вместе ходили перекусить. По мере того как дело продвигалось, Мэрилин проявляла все большую заботу о Холе Шефере.

На протяжении тридцати лет Хол Шефер хранил молчание о своей дружбе с Мэрилин Монро. "Причина этого прежде всего в той страшной цене, которую он заплатил. В 1984 году у себя дома, в другом штате, композитор спокойно рассказывал о тех годах, которые он считал самым мучительным периодом в своей жизни. Когда он впервые встретил Мэрилин, говорит Шефер, «она поразила меня своей неземной хрупкостью, показалась не от мира сего. Она была довольно молчалива, и особенно не раскрывалась. Сначала в ней не было уверенности, но она хорошо усваивала то, чему я ее учил, и быстро совершенствовалась. Я заставил ее пойти и купить альбом песен Эллы Фицджеральд, которая произвела на нее сильнейшее впечатление и повлияла в лучшую сторону... С профессиональной точки зрения с ней было хорошо работать. Одно время она начала опаздывать на занятия, но я сказал, что со мной эти штучки не пройдут... Так я укрепил в ее глазах свою репутацию. Я сказал ей, что на меня вовсе не производит впечатления тот факт, что она Мэрилин Монро, с тех пор она больше не опаздывала».

На протяжении многих месяцев, говорит Шефер, отношения с Мэрилин оставались исключительно служебными. «Только во время съемок „Нет такого бизнеса, как шоу-бизнес“, – вспоминает он, – я начал узнавать ее как человека. Мэрилин, по-видимому, почувствовала, что я был самым добрым и мягким мужчиной из всех ее знакомых. Ей нравилась моя игра на фортепиано, она считала, что я должен стать прославленным на весь мир музыкантом. Я не был величайшим в мире любовником, мне было далеко до Тайрона Пауэра, но я давал ей то, что ей было нужно больше всего на свете, – помощь. Я не использовал ее, скорее по/удерживал – заботился о ней».

Пришло время, когда Мэрилин и Шефер сделались любовниками, хотя он дает понять, что секс не стоял во главе угла их отношений. Он, как и другие возлюбленные Мэрилин, повторяет уже известную нам истину, что «Мэрилин, должно быть, почти все время ощущала некую безысходность. Мне кажется, она считала естественным для себя быть привлекательнейшей из женщин, которой положено заниматься сексом с мужчинами, потому что она умела делать это, и это было тем, что она могла дать. Но по ее собственному разумению, больших успехов на этом поприще она не добилась».

Шефер однозначно утверждает: «Я не был причиной ее разрыва с Ди Маджо. В их отношениях уже была трещина, но не по моей вине. Она бросила бы его в любом случае. Со мной это никак не связано, как не было связано ни с кем другим, но Ди Маджо не мог поверить в это. Он был устроен таким образом, что не мог поверить этому».

В середине лета 1954 года Мэрилин рассказала Шеферу о своих проблемах с Джо Ди Маджо. Ему, как и некоторым другим людям, она призналась, что ее муж иногда пускал в ход кулаки и что он был страшно деспотичен. Очень скоро, говорит Шефер, ему представился случай убедиться в этом самому. Ему даже стало известно, что сыщики, нанятые Ди Маджо, прослушивали автомобиль Мэрилин.

«У нее был большой черный „Кадиллак“ с откидывающимся верхом, – вспоминает Шефер, – и она иногда говорила: „Давай сядем в машину и покатаемся“. Однажды я отвез ее в еврейскую часть города на Феафакс-авеню: было еще не поздно, она надела парик с черными волосами и была без макияжа. Когда мы уходили, кто-то все-таки узнал ее, мы сели в машину и уехали. Мы сидели в машине и говорили о том месте, куда направляемся, но там нас почему-то уже ждали. Либо нас прослушивали, либо за нами следили».

Не много понадобилось времени, чтобы Шефер и Мэрилин окончательно убедились, что за ними ведется наблюдение. «Все превратилось в кошмар, – говорит он. – Она чувствовала, что больше не может жить собственной жизнью, и это пугало и злило ее. Она была в полной растерянности».

Так прошло несколько недель. Шефер решил, что настала пора поговорить с Ди Маджо начистоту. Он позвонил в дом на Норт-Палм-драйв к мужу Мэрилин. Тот пригласил его зайти через час. В последний момент Мэрилин, опасаясь насилия, убедила Шефера отказаться от задуманного.

В ночь на 27 июля 1954 года, за три месяца до развода, Шефер в условленное время не пришел на встречу с друзьями. В четыре часа утра его обнаружили в его комнате на студии. Он лежал без сознания на полу. Сказали, что он упал в обморок из-за переутомления, но его близкие друзья знали, что он предпринял попытку самоубийства. Вспоминая об этом, Шефер и сегодня вздрагивает: «Я выпил чистящую жидкость для пишущих машинок, я выпил углеродный тетрахлорид [чистящую жидкость], я выпил четверть бутылки брэнди и принял около сотни таблеток, – все, что нашел там...»

Выжить Шеферу удалось с большим трудом. «Я просто не хотел, чтобы это продолжалось, – говорит он. – Мэрилин многое значила в этом деле, но не все заключалось в ней одной. Причина была в той жизни, которую я вел, я был подавлен, угнетен, слишком много пил». Серьезно пострадали печень и почки Шефера, болезнь сопровождалась обострениями. Выписавшись из больницы, он нанял двух мед-братьев и снял дом на северном побережье Лос-Анджелеса, где начался его долгий и мучительный путь к выздоровлению.

В больницу к Шеферу сразу после суицидальной попытки пришла Мэрилин. На побережье она тоже продолжала навещать его. «Мэрилин приезжала туда, – говорит Шефер. – Думаю, она, возможно, оставалась в ночь с пятницы или с субботы. Мне кажется, сексом мы тогда не занимались... Я все еще был очень болен, к тому же там присутствовали мед-братья». Тогда его снова охватило чувство беспокойства.

«Снова, когда однажды приехала Мэрилин, – рассказывает Шефер, – они следили за ней. Я плохо это помню, потому что все еще был слаб. Помню только, что они кричали в окно и угрожали. Они говорили, что собираются ворваться в дом. Мы ответили, что вызовем полицию. Они сказали, что перережут телефонные провода. Помнится, была ночь, близилось время рассвета. Никто из нас не спал, Мэрилин стояла в углу. После угроз они принялись убеждать: „Мы только войдем, чтобы забрать ее, мы оставим тебя в покое, не причинив вреда. Мы знаем, что она там, нам нужно забрать ее“. Мэрилин была напугана. В конце концов она незаметно выбралась во двор, села в машину и уехала. Физическую силу никто не применял».

Это испытание сблизило Мэрилин и Шефера. «Мэрилин приезжала, чтобы помогать ухаживать за мной. Она была очень мила и довольно практична. У меня дело шло на поправку, и это ее радовало. Мэрилин хорошо выглядела, много плавала и даже загорала. Это было совершенно пустынное место. Мы думали, мы в самом деле полагали, что сможем построить что-то для будущего».

Близилась осень. Шефер поправился настолько, что уже мог вернуться в Лос-Анджелес. С Мэрилин они встречались редко и преимущественно тайком, не желая афишировать свою дружбу в преддверии развода. Это не слишком хорошо им удалось.

В день разъезда супругов в одной из ведущих газет сообщалось, что Ди Маджо «не одобрял» визиты Мэрилин к Шеферу в больницу в минувшем июле. Журналистка Луэлла Парсонс, хорошо знавшая Мэрилин, воспользовалась этим фактом и дала свое заключение. Она писала: «Я думаю, что все дело было в ревности, которая подняла свою безобразную голову в тот момент, когда Мэрилин Монро и Ди Маджо вели финальную битву... Джо – итальянец, обладающий ревнивым характером».

После их официального развода в прессе начали мусолить тему возможного примирения. У Мэрилин и Ди Маджо действительно было несколько встреч, но ни одна из них не закончилась благополучно. Напряжение достигло апогея 5 ноября. Этот день никто из них не забудет до самой смерти.

Утром Мэрилин твердо сообщила прессе: «В том, что мы собираемся помириться, нет ни слова правды». После развода Ди Маджо не обладал никакими юридическими правами, что приводило его в полное отчаяние. Между тем нанятые им частные детективы все еще находились на своих дежурных местах. В ту ночь Ди Маджо вместе с Фрэнком Синатрой совершил величайшую глупость.

То, что случилось тогда в ночь с пятницы на субботу, аукнется Ди Маджо и Синатре самым неожиданным образом. Два года спустя в скандальном журнале «Конфиденшиал» напечатают материал, поднявший такую шумиху, что сенатский комитет штата Калифорния и большое жюри Лос-Анджелеса начнут расследование. Ниже сделана попытка восстановить происшедшие события на основании показаний, заслушанных названными здесь официальными органами, довольно противоречивых свидетельств очевидцев и газетных сообщений, а также новых сведений, полученных при написании этой книги.

Вечером 5 ноября вездесущий журналист Джеймс Бейкон, пользовавшийся когда-то благосклонностью Мэрилин, направил стопы в ресторан «Вилла Капри». Это заведение никак нельзя было назвать любимым местом отдыха звезд Лос-Анджелеса; скорее оно представляло собой уютное место свиданий, где подавали спагетти и фрикадельки. Отличие его от других подобных ресторанчиков состояло в том, что он находился под покровительством, вернее сказать, получал солидную финансовую поддержку от некоторых известных итальянцев. В их число входили Джо Ди Маджо и Фрэнк Синатра. Когда в ресторан приехал Бейкон, оба итальянца были там.

«Они сидели за соседним столиком, – вспоминал Бейкон, – казалось, что встретились сыны Италии, – там был Синатра, Ди Маджо и еще несколько их соотечественников. Среди присутствующих был и Хэнк Саникола, менеджер и близкий друг Синатры в ту пору. Я не присоединился к ним, хотя состоял у Фрэнка в приятелях, я видел, что Ди Маджо в отвратительном настроении».

А на другом конце города для обитателей дома на углу Килкиа-драйв и Уэаринг-авеню в Восточном Голливуде вечер завершался в тишине. В своей уютной квартирке наверху отошла ко сну пятидесятилетняя Флоренс Котц. Хозяйка миссис Вирджиния Бласген также собиралась лечь, ее подросток-сын уже спал. В квартире жившей над ними актрисы по имени Шейла Стюарт еще продолжался поздний ужин. В гостях у Шейлы была Мэрилин Монро. Тридцатисемилетняя Стюарт как раз в то время подружилась с Мэрилин, чему способствовал общий интерес к пению. В тот вечер Мэрилин учила новый киносценарий.

В ночной тьме на своем автомобиле по улицам кружил двадцатичетырехлетний частный детектив Филип Ирвин. Его подрядил Барни Рудицки, детектив, нанятый, в свою очередь, Ди Маджо для слежки за Мэрилин. Он уже несколько месяцев вел наблюдение.

Теперь, проезжая мимо дома на углу Килкиа-драйв, Ирвин заметил припаркованный автомобиль Мэрилин. Он немедля позвонил боссу. Примчался Рудицки. Малое время он подежурил у дома, а потам позвонил Фрэнку Синатре, находившемуся в «Вилла Капри».

В ресторане репортер Джим Бейкон видел, что Ди Маджо и Синатра о чем-то спорили, затем быстро пошли к выходу. К дому на углу первым приехал Ди Маджо. Дважды он объехал здание вокруг, а затем поставил автомобиль рядом с машиной бывшей супруги.

«Он был очень расстроен и направлялся к дому, – засвидетельствовал позднее Ирвин. – Я остановил его и попытался успокоить». Вскоре вслед за ним подкатил Фрэнк Синатра.

В это время из окна выглянула домовладелица Вирджиния Бласген. Она рассказывала, что увидела двух мужчин, «высокого и коротенького... Высокий был разъярен и все время ходил взад и вперед... Маленький то и дело подпрыгивал и улыбался мне...». В высоком человеке миссис Бласген узнала Джо Ди Маджо, в маленьком – Фрэнка Синатру. Час спустя, в 11.15 ночи, на углу Килкиа-драйв началось светопреставление.

Настоящий шок пережила Флоренс Котц. Она спала и знать ничего не знала о том, что происходило .на улице. Проснулась от страшных ударов и треска разбитой двери. В комнату ворвались мужчины, в глаза ударили ослепительные вспышки фотоаппаратов. Миссис Котц заголосила. Тогда мужчины, с той же поспешностью, с которой вломились в дом, толкаясь и отпихивая друг друга, бросились вон.

Боевая группа Ди Маджо в поисках Мэрилин ворвалась не в ту квартиру. Это идиотское приключение позже получило название «Налет по ложному адресу» (Wrong Door Raid).

В 1954 году ночное вторжение в дом на Килкиа-драйв было квалифицировано в полиции как попытка кражи со взломом. Перепутанная насмерть жертва ночного происшествия осталась перед сломанной дверью в тяжелом нервном потрясении. Официальные отчеты о случившемся появились лишь в 1957 году: сенат штата Калифорния занялся расследованием непристойных действий частных детективов. Слушание дела тогда превратилось в поединок между Филипом Ирвином, сыщиком, заметившим автомобиль Мэрилин Монро, и Фрэнком Синатрой.

Официальное расследование дела принесло некоторое облегчение пострадавшей Флоренс Котц. Она призвала к судебной ответственности Джо Ди Маджо и Фрэнка Синатру, а также нескольких их приятелей и частных сыщиков. До суда дело не дошло, поскольку ее удовлетворила денежная компенсация в сумме 7500 долларов.

Однако при разборе инцидента почему-то не упоминалось еще одно имя – имя настоящей мишени преследователей, любовника Мэрилин, Хола Шефера. Хозяйка дома, у которой гостила Мэрилин в ту ночь, теперь признается, «что в тот вечер Хол Шефер был вместе с Мэрилин, и мы ужинали. Они сидели в столовой, а я относила посуду на кухню, когда мы услышали грохот».

Шефер, который не отрицает, что был на месте происшествия, до сих пор вспоминает об этом с содроганием. «Нам показалось, как будто была взорвана бомба. Было жутко...» На вопрос, не были ли они с Мэрилин в тот момент в постели, Шефер отвечает: «Не тогда... нет, к тому же мы, двое взрослых людей, находились там по обоюдному согласию, и она уже разошлась...» Он добавляет: «Нам очень повезло, что они ворвались не в ту дверь. Думаю, что они могли бы страшно изувечить меня».

Шейла Стюарт говорит, что Мэрилин сразу сообразила, в чем дело. Она и Шефер покинули квартиру и на разных машинах разъехались по своим домам. В ту ночь Мэрилин предстояла встреча с Джо Ди Маджо. Один из большой группы детективов, нанятых для операции, уже два часа после налета дежурил у ее дома, ведя тайное наблюдение, когда Ди Маджо появился на пороге жилища своей бывшей жены. Она впустила его. Ди Маджо задержался у нее до рассвета, и лишь тогда сыщик наконец оставил свой пост.

Но на этом лавина несчастий Мэрилин не закончилась. К моменту развода ее здоровье расценивалось, как «морально и физически подорванное». Ее адвокат говорил, что у Мэрилин вирусное заболевание, беременность он отрицал. Однако он подтверждал, что ее навещал доктор Леон Крон.

Доктор Крон наблюдал за Мэрилин вот уже два года, то есть с тех пор, как она настояла на присутствии гинеколога во время операции по поводу аппендицита. На другой день после «налета по ложному адресу», события, долго хранившегося в тайне от прессы, было объявлено, что Мэрилин собирается в течение двадцати четырех часов лечь в больницу на «операцию, связанную с коррекцией». Провести ее должен был доктор Крон.

На следующий день Мэрилин, ощущая «боли в области живота», появилась в студии, где позировала для фотографов из отдела рекламы. На операцию р уже знакомую ей гавань – больницу «Ливанские кедры» – ее отвез Джо Ди Маджо. Прессе доктор Крон сказал, что Мэрилин предстояло хирургическое вмешательство по поводу гинекологического заболевания, от которого Мэрилин страдала уже «много лет». Ночь Ди Маджо провел в больнице, то подремывая в комнате отдыха врачей, то меряя шагами коридор перед палатой Мэрилин.

Через четыре дня Мэрилин, необихоженная и изнуренная, выписалась из больницы. Газетчиков в известность об этом не ставили. В тот вечер ее видели в компании Ди Маджо в ресторане «Вилла Капри». Они вместе ужинали в том самом ресторане, откуда за неделю до этого он ушел, чтобы оказаться замешанным в «налет по ложному адресу». В течение месяца, кроме этой, были и другие встречи. В прессе с новой силой разыграются страсти по поводу возможного примирения. Но Мэрилин уже приняла окончательное решение.

Не пройдет и несколько недель, как Ди Маджо останется совершенно один. Он станет частым гостем в кабинете менеджера Мэрилин на бульваре Заходящего солнца. Вид его вызывал сожаление: сгорбленная фигура, расспросы о том, не упоминала ли Мэрилин его имя. В будущем он не раз еще встретится с Мэрилин, за что приобретет репутацию человека, пронесшего пламенную любовь к Мэрилин до самой ее кончины и дольше. Мэрилин будет снисходительна к его назойливой привязанности и с благодарностью станет принимать его помощь, но сердца ему она уже не отдаст.

В декабре 1954 года, пока газеты с интересом наблюдали за попыткой Ди Маджо повернуть время вспять, никто не вспоминал о другом человеке, ждущем своего часа. Хол Шефер, который уже испытывал к Мэрилин настоящее, глубокое чувство, вскоре получил отставку. Она позвонила ему и сказала: «Может быть, мы с тобой еще встретимся». Тогда он понял, что потерял ее.

Воспоминания о Ди Маджо до сих пор вызывают у Шефера страх, который не в силах были стереть три долгих десятилетия. О Мэрилин он вспоминает с печалью. «Она говорила, что любит меня, – произносит он тихо, – но, я думаю, она сама не знала, что это значит».

Не прошло и двадцати четырех часов после печально известного «налета по ложному адресу», как Мэрилин уже танцевала. Накануне гинекологической операции до трех часов утра пробыла она на приеме «У Романова», устроенном в ее честь и в связи с завершением работы над фильмом «Зуд на седьмом году». Она с удивлением обводила взглядом гостей и шептала Сиднею Сколски: «Я чувствую себя Золушкой, я и не думала, что все они придут. Честное слово».

Мэрилин на час опоздала. Причина задержки была в том, что кончился бензин в баке ее автомобиля. В очереди на получение памятного автографа на огромном сувенирном портрете Мэрилин стояли такие знаменитости, как: Хэмфри Богарт и Лорен Бэйкол, Клодетт Колберт, Уильям Холден, Джими Стюарт, Сьюзен Хейуорд, Гари Купер и Дорис Дей. Впервые Мэрилин встретилась с кумиром своих детских лет Кларком Гейблом, и они говорили о совместном фильме.

На вечере, расточая Мэрилин бесчисленные похвалы, присутствовали также «Великие моголы» Голливуда: Сэм Голдуин, Джек Уорнер и старый противник Мэрилин Даррил Занук. «Этот прием, – несколькими днями позже писал Сколски, – очень многое значил в жизни Мэрилин, потому что в истинно голливудской манере засвидетельствовал, что городская элита наконец признала ее».

Но городскую элиту ожидало жуткое потрясение. Если она наконец соизволила признать Мэрилин, достигшую двадцати восьми лет, полноправной звездой, то сама актриса уже приняла неожиданное решение. Она, собравшись с духом, задумала повернуться спиной к Голливуду, ко всем сразу: мужу, любовникам, заправилам кинобизнеса и всем остальным. В канун Рождества 1954 года, надев парик с черными волосами и темные очки, Мэрилин поехала в сторону аэропорта Лос-Анджелеса. В сумочке у нее лежал билет на имя Зельды Зонк.

Золушка, она же Зонк, собиралась исчезнуть.

Глава 17

«Как можно заключить Мэрилин в ка-кую-то оболочку? Чем лучше узнаешь людей, тем более сложными они вам кажутся. Если бы она была простой, помочь ей не составило бы труда».

Артур Миллер

Пока самолет Мэрилин летел на восток, в предрассветных морозных сумерках вблизи Уэстона, штат Коннектикут, по дороге, окаймленной лесом, несся многоместный автомобиль. За рулем сидела молодая хрупкая женщина. Эми Грин ехала в аэропорт «Да Гардия», чтобы встретить Мэрилин и ее попутчика. В полете из Голливуда Мэрилин сопровождал тридцатилетний муж Эми Грин, Милтон. На протяжении двух последующих лет он будет ее ближайшим другом и защитником, а также деловым партнером.

Обхаживать одно из самых ценных приобретений Голливуда Грин начал не сразу. Его первая встреча с Мэрилин, случившаяся за полтора года до упомянутого события, в анналах жизнеописания Монро занимает такое же место, как встреча Стэнли с Ливингстоном. При виде детского лица Грина она не сдержалась и сказала: «Но вы же совсем мальчик!» На что он ответил: «А вы просто девочка». Они тотчас почувствовали расположение друг к другу. Грин, специализировавшийся на фотографировании знаменитостей, приезжал в Голливуд делать снимки для журнала «Лук». Его подход к делу подкупил не только Мэрилин, но и Ди Маджо. Он фотографировал ее в пышных платьях и скромных позах. В его видении Мэрилин не было привычного сексуального начала Монро, но сохранилась ее общая аура.

План, который вызовет гневный протест Голливуда, начал приобретать смутные пока очертания во время их первого совместного обеда. За вином Грин много и с энтузиазмом говорил о своей мечте самостоятельно снять фильм. Мэрилин выразила желание появиться хотя бы в одной из его будущих картин. На «Фоксе» она чувствовала себя несчастной по двум причинам.

С одной стороны, Мэрилин понимала, что она для студии выгодна. Несмотря на свой невероятный успех, актриса была связана контрактом, по которому ее максимальный заработок составлял 1500 долларов в неделю. По голливудским стандартам это были не слишком большие деньги.

Милтон Грин был согласен с Мэрилин в том, что такое положение несправедливо. Он убеждал ее, что она могла бы зарабатывать куда больше, если бы рассталась с «Фоксом».

Мэрилин пожаловалась ему и на то, что студия все время предлагает ей глупые роли. Это беспокоило ее ничуть не меньше, чем жалкая оплата труда. Она уже давно говорила репортерам, что «на самом деле хочет делать что-то другое, что ее привлекают роли типа Джули в фильме „Похороните мертвых“ (Bury the Dead), Гретхен в „Фаусте“, Терезы в „Колыбельной песне“ (Cradle Song)». Ей хотелось работать рядом с такими серьезными актерами, как Марлон Брандо, Ричард Бартон. Ей хотелось играть, но на «Фоксе» об этом не хотели и слышать.

Грин не мог не сочувствовать ей. «Я думал, что перевидал их всех, – сказал он в 1983 году. – По роду работы я встречался со многими моделями и актрисами. Но с такой интонацией голоса, с такой добротой и неподдельной мягкостью, как у нее, я никого не видел. Если она замечала на дороге мертвую собаку, она плакала. Она была настолько чувствительна, что мне все время приходилось следить за собственными интонациями. Позже я узнал, что у нее была склонность к шизоидным состояниям – она могла быть абсолютно умной и абсолютно доброй, а потом являть полную противоположность». Поначалу, правда, Мэрилин показалась Грину воплощением совершенства.

От заговора они перешли к немедленным действиям. Первым делом Грин попросил Мэрилин показать ему ее контракт. Посоветовавшись с юристом, он сказал ей, что контракт не имеет юридической силы, а поэтому она вполне может покинуть «XX век—Фокс». Эта идея глубоко захватила актрису. Когда Грин уезжал в Нью-Йорк, Мэрилин вызвалась отвезти его в аэропорт, удивив к тому же пылкостью прощального поцелуя.

В последующие месяцы состоялось еще несколько встреч.

Грин и его жена Эми оказались как нельзя кстати для Мэрилин, когда она приехала в Нью-Йорк на съемки эпизода с юбкой для «Зуда седьмого года». Эми видела, как со съемочной площадки ушел с посеревшим лицом Ди Маджо. На другой день Эми была в отеле «Сен-Реджис» и сокрушалась по поводу полученных Мэрилин синяков. Когда Мэрилин уехала в Лос-Анджелес, Милтон не раз звонил ей. По телефону обговорили они мельчайшие детали ее обязательств по контракту. Несчастная и растерявшаяся из-за рухнувшего замужества, Мэрилин просто не знала, что делать с контрактом. В конце концов она поддалась на уговоры. Немалую роль в этом сыграли как посулы обеспечить ей спокойствие, так и надежда на лучшее будущее. К тому же Милтон и Эми выразили желание взять знаменитое дитя Голливуда в свой дом.

Итак, 1954 год близился к концу, когда Мэрилин тайно переступила порог дома Гринов в Коннектикуте. Старый фермерский дом, построенный еще в начале восемнадцатого века, стоял на поросшем лесом участке площадью в 25 акров.

В свое полное распоряжение Мэрилин получила мастерскую, дом в доме, с балконом, с видом на озеро. Этот утолок земли показался ей волшебной страной.

Прежде Мэрилин не часто доводилось видеть снег или смену времен года. Потом, когда дело пойдет к весне, она будет радоваться ей с наивным восторгом ребенка. Здесь никто не докучал актрисе. Закутавшись в теплую одежду Грина, она ходила гулять в лес. Она могла пройтись пешком до ближайшего ресторанчика «Литл Корнер» (Уголок), которым управлял брат Грина, и пообедать сэндвичами и домашними шоколадными эклерами.

Эми вспоминает: «Ей нравилось водить машину. Мы, бывало, брали автомобиль и с опущенным верхом носились по шоссе. Нам обеим было приятно, когда ветер обдувал лица, а ноги ощущали тепло обогревателя».

Для годовалого сына Гринов Джоша Мэрилин быстро стала «Тетей». Она помогала кормить и купать его, удивив супругов тем, что с готовностью осталась дома присмотреть за малышом, чтобы в канун Нового года они могли сходить на вечеринку. Тогда в одном из интервью Мэрилин скажет, что Грины были «единственной настоящей семьей из всех, что я знала».

Конечно, это было не так. То же самое говорила актриса и о семье Ди Маджо в Сан-Франциско, а еще раньше – о семье Фреда Каргера. У нее уже вошло в привычку врастать в жизни других людей. Как прозорливо заметила Эми Грин, Мэрилин также умела «сбрасывать их со счета», когда люди становились ненужными.

«Нельзя забывать, – говорит Эми Грин, – что Мэрилин больше всего на свете хотела стать великой кинозвездой. Она могла сделать все, что угодно, и кого угодно бросить, лишь бы добиться своего».

Именно по этой причине в Голливуде бесцеремонно получил отставку по телефону Хол Шефер. Друг Мэрилин Сидней Сколски, преданно хранивший молчание, когда так трудно было устоять перед соблазном и не опубликовать все, что ему было известно о браке с Ди Маджо, также удерживался ею теперь на расстоянии. Подошел конец и ее странной близости с репетиторшей Наташей Лайтес.

Лайтес, поняв, что теряет ученицу, попросила оказывать ей финансовую поддержку. Позже она писала: «Я много лет была ее личным режиссером, работала с ней и днем и ночью. Все же, когда я попросила ее кое-что для меня сделать, у нее возникло подозрение, что ею манипулировали». Были и другие люди, кроме Мэрилин, которые полагали, что Лайтес слишком многого хотела от нее. Напрасно. В скором времени она была забыта за ненадобностью.

Во вновь открытом для себя мире Мэрилин нуждалась в новых друзьях. Грины были ее душевными товарищами, которые могли познакомить ее с восточной изысканностью и культурой. Эми Грин, бывшая манекенщица, во внешнем облике которой чувствовалось присутствие латинской крови ее предков, была хороша собой. Мэрилин, которая была старше ее на шесть лет, Эми говорила, что для того, чтобы красиво выглядеть в обычной жизни, вовсе не надо носить излишне тесные юбки и облегающие свитера, благодаря которым Мэрилин и прославилась на экране.

«Я увидела, насколько жалкой была ее одежда, – вспоминает Эми. – Каждый раз, когда ей нужно было куда-то выйти, она совершала набеги на мои шкафы. Тогда мы пригласили на обед Нормана Норелла, одного из ведущих модельеров того времени, и попросили его создать для Мэрилин элегантный гардероб». Мэрилин охотно приняла перемены. Вдвоем с Эми они совершили увлекательную прогулку по магазинам Манхэттена, проматывая деньги Милтона.

У Мэрилин редко случались подруги одного с ней возраста. Неожиданно сблизившись с Эми, она начала приоткрываться как человек.

Конечно, многое в Мэрилин раздражало педантично аккуратную Эми Грин. Она видела, что Мэрилин жила в окружении полного хаоса. Одежда торчала из чемоданов, шкафов, свешивалась с полок. По всей комнате валялись разбросанные косметические и туалетные принадлежности. Она забывала об элементарных обязанностях, которые выполняют люди в обычной жизни. Забыла, скажем, о предстоящем рассмотрении дела в суде Лос-Анджелеса по поводу управления машиной без водительских прав. Этот вопрос пришлось урегулировать ее друзьям.

Грины с изумлением наблюдали за тем, как Мэрилин с головой погрузилась в книжный мир их библиотеки. Она начала читать о Наполеоне и, открыв для себя Жозефину, с жадностью хваталась за все книги о ней, которые ей попадались. Некоторое время главной темой за ужинами в доме Гринов стала Жозефина и ее свита.

«Ее завораживали женщины, – говорит Эми Грин, – которые сумели чего-то добиться». Особенно радовалась она, узнав, как подруга Жозефины, Жюльет Рекамье, прославившаяся своей фигурой, обошлась с выполненной по заказу собственной статуей, запечатлевшей ее в обнаженном виде: с возрастом, когда ее грудь опустилась, она разбила мраморные груди.

Мэрилин могла сидеть на ступеньках рядом с Эми и разглядывать портрет Эммы, леди Гамильтон, возлюбленной лорда Нельсона. Она с трудом могла заставить себя поверить, что эта импозантная женщина была когда-то служанкой. «К историям она относилась подобно ребенку, – вспоминает Эми Грин. – Она сказала, что в детстве ей никогда не рассказывали сказок, поэтому, когда кто-нибудь начинал что-то рассказывать, она попадала в плен».

У Милтона Грина был мотоцикл с коляской, и он брал Мэрилин покататься. Однажды, когда они собрались уже ехать, Эми обратила внимание, что на актрисе был длинный белый шарф. Она напомнила им об Айседоре Дункан, эксцентричной американской танцовщице нового веяния, которую задушил шарф, намотавшийся на спицы спортивной машины. «Кто это – Айседора Дункан?» – спросила Мэрилин. Судьба танцовщицы потрясла ее. За этим в Коннектикуте последовала неделя Айседоры Дункан.

Для записей своих впечатлений Мэрилин приобрела маленький дневник в кожаном переплете с застежкой и крошечным ключиком. Она носила его с собой по всему дому, делала записи по ходу беседы или при чтении привлекших ее внимание журнальных статей. По ночам Грины слышали, что в комнате Мэрилин до самого утра звучало радио. Она удовлетворяла свою ненасытную жажду к знаниям. Но узнали они и о ее недуге, который не оставит Мэрилин до самой смерти, – о бессоннице. Сон приходил лишь после приема барбитуратов. Таблетки – в тот период секонал – всегда лежали на ее ночном столике.

Именно тогда поведала она Эми о своем несчастном женском прошлом, о ребенке, который у нее якобы был, о бесчисленной череде абортов.

В это время дала о себе знать актриса Джейн Рассел, партнерша Мэрилин по фильму «Джентльмены предпочитают блондинок». Она просила Мэрилин оказать помощь ВАИФ, организации, которая определяет заброшенных детей в благополучные семьи. Это положило начало активному интересу Мэрилин к проблемам детей. Интерес этот не угаснет до самой ее смерти.