Текст книги "Сумеречные люди"
Автор книги: Энтони Поуэлл
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
– Когда?
– Сегодня вечером. Часиков в девять-десять.
– Приеду.
– Вот и славно, – сказал старый Наннери. – Чего-нибудь выпьем.
32.
Нижняя дверь была заперта. Этуотер позвонил несколько раз, но никто не ответил. Тогда он вышел на середину улицы и стал искать глазами окна квартиры, где жил Наннери. При свете луны он увидел, как в окне появилась его голова.
– Простите, – прокричала голова мистера Наннери. – Замок, наверно, сломался. Я сброшу вам ключ.
Голова в окне исчезла. Этуотер стал ждать. Через несколько минут мистер Наннери появился в окне снова и высунулся так далеко, что снизу казалось, будто он вот-вот потеряет равновесие.
«Бросаю!» – крикнул он. Казалось, это был не крик старика, донесшийся с последнего этажа жилого дома, а Божий глас, раздающийся с небес. «Бросаю!» крикнул он снова, и Этуотеру послышалось не «Бросаю», а «Бросаюсь». «С него станется», – подумал он. Ключ, завернутый в страницу «Морнинг пост», стал медленно падать с небес на бренную землю и приземлился на голову слепца, который в это самое время проходил под домом, постукивая перед собой палкой. Этуотер начал было объяснять слепому, что произошло, но потом решил не терять времени, дал ему шиллинг, вошел в подъезд и стал подниматься по лестнице, вдыхая миазмы, которые, чем выше он поднимался, делались все менее ощутимыми. Дверь в квартиру была открыта. Он вошел, повесил шляпу на вешалку в холле и постучал в дверь, ведущую в гостиную.
– Входите! – крикнул мистер Наннери. Он сидел в полном одиночестве, пил портвейн и разгадывал кроссворд. Вид у него был такой, словно он стыдится самого себя.
– Привет, Этуотер, – сказал он. – Портвейну?
Он достал из буфета еще один стакан и плеснул в него из наполненного графина.
– Вы были в отъезде? – спросил он.
– Я был загородом. Славное место.
– Терпеть не могу ездить загород, – сказал мистер Наннери. – У кого вы остановились?
– У Реймонда Прингла.
– Рыжий такой, он одно время Сьюзан названивал, да?
– Да, рыжий.
– У него хороший дом?
– Нет.
– А сам он как?
– Когда я уезжал, на жизнь вроде бы не жаловался.
– Боюсь, как бы в один прекрасный день он не покончил с собой, – сказал мистер Наннери. – У него лицо самоубийцы.
– Да, пожалуй, вы правы.
– Наливайте себе еще, – сказал мистер Наннери и добавил: – «Причудливый архитектурный стиль», семь букв?
– «Барокко».
– Точно.
– Подходит?
– Абсолютно.
– Как Сьюзан? – спросил Этуотер.
– Насколько мне известно, не тужит.
В тот вечер мистер Наннери был, прямо скажем, не в лучшей форме. Наверно, запил, решил Этуотер, но виду старается не подавать.
– Я давно ее не видел.
– Она уехала. Еще не вернулась.
– Вот как.
– В Америку поехала.
– В Америку?
– В Америку, – повторил мистер Наннери. – С этим… как его… Верелстом.
– Да?
– Да, – сказал мистер Наннери. – Я бы себе такого спутника не выбрал. Но факт остается фактом.
– Давно я ее не видел.
– Она, надо правду сказать, всегда хотела в Америку.
– Да, помню, она и мне говорила.
– Вообще-то, в этом Верелсте ничего плохого нет.
– О, да.
– Оттого, что он еврей, хуже он не становится, – сказал мистер Наннери. – Я против евреев в принципе ничего не имею.
– Он славный парень.
– И на еврея-то не особенно похож.
– Совсем не похож.
– И все же я предпочел бы, чтобы она поехала в Америку с кем-нибудь другим.
– Вполне вас понимаю.
У Этуотера было такое ощущение, будто у него вот-вот отвалится низ живота. Он не мог поверить своим ушам. Нет, это какой-то вздор. Старый дурак выпил лишнего.
– Что ж вы не пьете? – сказал мистер Наннери повеселевшим голосом: он был рад, что высказал собеседнику наболевшее. – У вас печальный вид. Вы, как видно, вроде меня – деревня на вас плохо действует.
– Вовсе нет.
– Я бы не сказал, что это очень хороший портвейн, – сказал мистер Наннери. – Его принес Фозерингем, он был у меня вчера вечером.
– Как он?
– Отлично. Но вот работы может лишиться.
– Постоянной работы?
– Можно ее и так назвать.
– Жаль, что я так и не увидел Сьюзан перед отъездом, – сказал Этуотер.
– Все это произошло совершенно неожиданно, – сказал мистер Наннери. – Она у нас вообще девушка непредсказуемая.
– Вы считаете, Фозерингем в самом деле может лишиться работы?
– Если на предыдущей работе его терпели пять лет, то почему бы не потерпеть еще пятьдесят?
– И какие у него планы?
– Один американец, зовут Шейган, сказал, что попробует его устроить.
– Шейгана я знаю. Он издатель.
– Кто бы он там ни был, они вместе все равно ничего не решают.
– Фозерингем ищет работу творческую.
– Вот я и говорю, ничего не решают.
– Да, Шейган решений не принимает.
Мистер Наннери вылил остатки портвейна из графина в стакан Этуотера и сказал:
– По-моему, этот ваш Шейган любит выпить.
– Скажите, Сьюзан уехала в Америку навсегда? – спросил Этуотер.
– Что вы, думаю, она скоро вернется. Хочется на это надеяться.
Помолчали. Этуотер даже не пытался поддержать разговор. После паузы мистер Наннери сказал:
– А кто еще гостил у Прингла?
– Вы знакомы с Наоми Рейс?
– Как же, как же. Знавал когда-то.
– А с Барлоу?
– Знаю, живописец.
– А с Харриет Твайнинг?
– Вот кто мне нравится, – сказал мистер Наннери. – Как она?
– Очень хорошо.
– Я вижу, компания у вас подобралась неплохая.
– Очень даже.
Последовала еще одна пауза. Может, у меня такое состояние от портвейна, подумал Этуотер.
– Как вы думаете, зима будет теплой? – спросил мистер Наннери.
– Холодной.
– Вот и я тоже так считаю. Холодной.
– Верелст хорошо знает Америку, правда?
– Насколько мне известно, он там состояние нажил.
– Я бы и сам туда при случае съездил.
– Я бы тоже, – сказал мистер Наннери. – На Уолл-Стрит кое-что сделать можно. Там ребята на бирже хоть куда – не то что здешние старухи, черт их дери.
– Мне пора, – сказал Этуотер.
Он вдруг почувствовал, что не может оставаться здесь ни секунды.
– Что это вы? Ради Бога, не уходите.
– Нет, пора.
– Ну что ж, раз пора, какие могут быть разговоры. Простите, что не осталось больше портвейна.
– До свидания.
– До свидания, – сказал мистер Наннери. – Заходите, не пропадайте. Боюсь, как бы мне завтра или послезавтра не выключили телефон за неуплату. Обычно-то я плачу вовремя.
– До свидания.
– Погодите. Какое слово вы назвали?
– Барокко.
– И оно подходит?
– Вы сами сказали, что подходит.
– Ну да, – сказал мистер Наннери. – Сейчас его запишу, а то опять забуду.
33.
Этуотер спустился по вонючей лестнице, вышел на улицу и долго шел пешком. Какая жалость, думал он, что я совершенно не помню, как выглядит Сьюзан. Теперь, когда она уехала, и увидеться с ней он не мог, он тщился представить, что вскоре встретится с ней вновь, однако в памяти у него сохранился лишь цвет ее платья в тот день, когда он увидел ее впервые. И когда он попытался себе ее представить, даже это платье расплылось в какое-то бесцветное пятно, и в его памяти не осталось от нее вообще ничего. Они не переписывались, и ему вспоминались модуляции ее голоса в телефонной трубке – не то, что она говорила, а как. Стало быть, ее больше нет, нет больше этого странного, очаровательного существа, которое он так сильно и так безнадежно любил и которое не только теперь, но и раньше было от него так далеко. Это странное, очаровательное существо покинуло его, уехало навсегда, теперь он уже никогда больше ее не увидит, и в его памяти она останется лишь странной, безответной любовью. Этуотер дважды обошел вокруг сквера, почувствовал, что устал, и вскочил в подъехавший автобус. Он поднялся наверх и сел впереди. Она уехала в Америку, с Верелстом. Слева от него за окном тянулся парк, мелькали деревья. А может, этот старый дуралей спьяну все перепутал? Может быть, она вообще никуда не уезжала? Ему надоело ехать в автобусе, он сошел и снова зашагал пешком. Теперь он думал, как бы им жилось вместе, поведи он себя иначе. Или что было бы, если б все шло по-старому. Ведь он предпочитал сидеть у себя дома и читать, а мог бы в это время говорить с ней по телефону. Но сколько раз бывало, что он сам искал встречи с ней, а ей хотелось проводить время с другими. Сколько раз бывало, что ее не оказывалось дома, или ей надоедало общаться с ним, или она не приходила на свидание, или неважно выглядела. Что ж, пожалуй, она правильно поступила, что бросила его и уехала. Уехала с этим ублюдком Верелстом, в котором, в сущности, не было ничего плохого. И все-таки не верилось, что она уехала, уехала навсегда. В то время как он сидел, зевая, у себя в музее, или пререкался с Принглом, или занимался любовью с Лолой или с Харриет либо с какой-нибудь другой никчемной девицей, с которой познакомился на какой-нибудь никчемной вечеринке, – она была с Верелстом, а теперь вот взяла и уехала с ним в Америку. Какой же он был дурак! Какой дурак. Но ведь она же сама говорила, что у них нет будущего. И все же, что бы она там ни говорила, он думал о том времени, когда по его вине ее с ним не было. О том времени, когда она – теперь-то он это понимал – привносила смысл в его жизнь. Думал он и о том, что теперь ее с ним уже никогда не будет, и он не сможет даже видеть ее, быть с ней рядом, разговаривать с ней, смотреть на нее. О том, что теперь он будет слышать о ней лишь от этих ничтожеств, которые так любят посплетничать, посудачить, порассуждать о личной жизни таких же ничтожеств, как и они сами. Ведь теперь ее здесь нет; нет, и не будет. У них бывали свидания, когда он сам чувствовал, что вся эта история – не более чем глупая ошибка и что она – совсем не та, за кого он ее принимает, и что ему не доставляет никакого удовольствия быть с ней. Но стоило им расстаться, как он начинал понимать, что ошибался, и что ее воображаемый образ и есть истина, тогда как реальный – иллюзия. Он подошел к входу в Гайд-парк и подумал, что все это неправда, не могла она уехать. А с другой стороны, почему, собственно, не могла? Ведь говорила же она ему, и не раз, что такое может произойти, давала понять, что это вполне возможно. Какой же он был болван! Поверил этому проклятому Верелсту, его проклятому письму про какой-то там проклятый отель. Как бы то ни было, здесь ее больше нет. Он пошел по Пикадилли. Представить себе Лондон без нее было совершенно невозможно. Но ведь знакомы они были совсем недолго. Чем занимался он всю жизнь, до их встречи? А может, все дело в этом гнусном портвейне? Это из-за него он пришел в такое состояние?
Вечер был ясный, дородные джентльмены в смокингах не спеша возвращались из клубов домой. Этуотер шел вверх по Пикадилли. На углу, в окружении нескольких женщин, стоял молодой человек в котелке, с раскрытым зонтиком в руках. Когда Этуотер с ним поровнялся, молодой человек зацепил его ручкой зонтика за локоть. Этуотер поднял голову и увидел, что это Фозерингем.
– Привет, Уильям. Прости, что пристаю. Не одолжишь десятку?
– Десять фунтов?
– Будь добрым самаритянином, не откажи в любезности.
– Не откажу.
Фозерингем сунул банкноту в карман брюк, потом вынул портсигар и предложил Этуотеру сигарету.
– Я только что отужинал с директором небольшой транспортной компании, – сообщил он. – Возможно, он даст мне работу.
– Правда?
– Ужин, впрочем, был отвратительный.
– Где вы ужинали?
– У него в клубе. Очень плохой клуб. Никаких традиций. Не могу тебе передать, какую отраву мы ели. Зато этот вечер сулит мне работу.
– Да?
– Да. А что ты делаешь здесь в столь поздний час? Признавайся. Или я задаю нескромные вопросы?
– Я был в гостях у старого Наннери.
– Я сам был у него накануне, – сказал Фозерингем. – Рассматривал фотографии Сьюзан. Девушка она, доложу я тебе, хоть куда.
– Да, хороша собой, ничего не скажешь.
– Никогда не знаю, кто из них красивее, она или Харриет Твайнинг.
– Ты уже об этом как-то раз говорил.
– Пожалуй, все-таки Харриет.
– Ты полагаешь? А вот я бы отдал предпочтение Сьюзан, – сказал Этуотер.
– Такие вопросы в спорах не решаются, – сказал Фозерингем. – Одно могу сказать: последние несколько часов дались мне тяжело.
– Могу себе представить.
– У меня такое ощущение, будто я только что вышел из кабинета директора школы, где мне устроили головомойку. Иначе говоря, сейчас мне необходимо развеяться.
– Сколько можно трепаться, дорогой, – сказала ему одна из женщин. Она куталась в меха – вечер был свежий, хотя было не холодно.
– Секундочку, Айви, – отозвался Фозерингем. – Я – сейчас. – И, повернувшись к Этуотеру, сказал: – Боюсь, мне надо идти.
– О чем речь? Не смею задерживать.
– Тысячу благодарностей, Уильям. Десятку непременно верну, не беспокойся. Можем как-нибудь выпить. В пятницу, например?
– В пятницу я занят. Давай в понедельник.
– Нет, понедельник у меня традиционно тяжелый день. Завтра же отправлю тебе деньги по почте.
– Очень обяжешь.
– Так и поступим, – сказал Фозерингем. – Так и поступим. – И, повернув на Уайт-Хорсстрит, он бесследно исчез.
– Не хотите ли немного пройтись, дорогой? – обратилась к нему немолодая женщина в очень маленькой шляпке из компании Фозерингема.
– Нет, благодарю, – сказал Этуотер. – У меня своих неприятностей хватает.
– Еще бы! Вы ведь в бизнесе, а бизнес, известное дело, без неприятностей не бывает, – сказала женщина.
– Это точно, – обронил Этуотер и двинулся дальше по Пикадилли в сторону магазина Хеппелла купить зубную пасту. В этот вечер было, безусловно, холоднее, чем все последние месяцы, и Этуотер вдруг сообразил, что скоро осень. Он повернул в Сохо и зашагал по узким улочкам.
– Что-то давно вас не видно, сэр, – приветствовал Этуотера портье.
– Вы не ошиблись, – буркнул Этуотер, сдал в гардероб шляпу и вошел в бар. Портье, тихонько рыгнув ему в спину, шепнул что-то вроде: «Джентльмен называется!»
В баре было пустовато. За углом, в дальнем конце комнаты, с недовольным, как всегда, видом сидел Прингл.
– Не успел вернуться в Лондон, а уже ходишь по злачным местам? – приветствовал он друга.
– А сам-то ты?
– Неужели ты думаешь, что я здесь по собственной воле?!
– Где же Харриет?
– Нашла себе какого-то молодца и весь вечер с ним танцует.
– В самом деле?
– И он вдобавок почему-то считает, что я обязан оплачивать ему спиртное.
Этуотер сказал, что очень сожалеет, отошел и сел за угловой столик.
– Мне копченого лосося, пожалуйста, – сказал он официанту. – И большую чашку черного кофе – не выпивать же в столь поздний час.
Аппетита у него не было, но сегодня он не ужинал, да и хотелось чем-то себя занять.
Прингл взял в баре выпивку и подсел к нему.
– Андершафт вернулся, – сообщил он. – Был вчера здесь.
– Как он?
– На ногах не стоит.
– Празднует свое возвращение?
– Вероятнее всего.
Этуотер принялся за лосося. В бар вошел Уолтер Брискет с белокурым походившим на немца молодым человеком в клетчатом галстуке.
– Привет, Уильям, – сказал Брискет.
– Привет.
– Познакомься, это Фрайхерр фон Вальдеш.
Этуотер пожал немцу руку. Фон Вальдеш чуть склонил набок голову и тыльной стороной ладони провел по своим коротко стриженым волосам. Цвет лица у него – вероятно, от недостатка свежего воздуха – был какой-то нездоровый, плечи широкие, и на виске красовался большой, точно от сабельного удара, шрам.
– Боюсь, – сказал Брискет, – бедняга плохо изъясняется по-английски, но парень он неплохой.
– Вы были наверху? – спросил Прингл.
– Там так скучно, что мы спустились вниз, – сказал Брискет.
– Харриет еще там?
– Да, танцует с каким-то красавцем.
– Андершафт говорит, что Америка поразительная страна, – сказал Прингл. – Котелки они почему-то называют «дерби»[30]. Во всем Нью-Йорке нет ни одного общественного туалета.
Этуотер доел лосося и отодвинул тарелку.
– Говорят, там все время приходится пить виски, это так?
– Андершафт уверяет, что в Америке, если вам не нравится виски, полно джина.
– И давно он вернулся?
– Неделю, дней десять назад. И уже успел обзавестись новой девицей, – сказал Прингл.
– Ого.
– Зовут Лола.
– А как же китаянка? – поинтересовался Этуотер.
– Между прочим, его новая девица, – сказал Прингл, – утверждает, что с тобой знакома. Она ужасно смешно рассказывала Андершафту, что ты перевязываешь подтяжки проволокой.
– Не может быть.
– Да. Андершафт говорит, что она очень мила.
– Так и есть.
– Говорит, что она большая зануда, но собой хороша.
– Он так считает?
– Послушайте, – сказал Брискет, – сколько можно говорить про женщин? Расскажите нам лучше что-нибудь интересное.
– В Нью-Йорке Андершафт встретил Шейгана. Столкнулся с ним, когда возвращался с вечеринки в Гринвич-Вилледж.
– И что?
– Шейган сказал ему, что всех нас знает.
– Он просил Андершафта что-нибудь передать?
– Да, просил передать Харриет, чтобы она вернула золотой портсигар.
Фон Вальдешу стало скучно, он достал зубочистку и запустил ее себе в рот – к счастью, ненадолго. Чтобы чем-то его занять, Брискет заказал ему кофе. Фон Вальдеш сидел, улыбаясь чему-то своему. В эти минуты он был очень похож на Софи: выражение лица такое же умиротворенное и в то же время застенчивое.
– Андершафт видел в Америке Сьюзан Наннери, – сказал Брискет.
– Как она? – спросил Этуотер; он поймал себя на том, что сам не знает, о ком спрашивает, о реально существующем человеке или о вымышленном, о ком он когда-то читал, чью фотографию видел. Казалось, встречались они миллион лет назад.
– Она там с неким Верелстом.
– Я его знаю.
– Ее вы, конечно, тоже знаете?
– Она очень привлекательна – по своему, – сказал Брискет. – Пожалуй, слишком оригинальна, чтобы быть по-настоящему chic[31].
– И как у нее складываются отношения с Верелстом? – спросил Этуотер.
По лестнице, держа под руку высокого молодого человека, спускалась Харриет. Молодого человека Этуотер видел впервые.
– Это очень славный молодой человек, – объявила она. – Как его зовут, я не знаю, но он говорит, что один его знакомый устраивает сегодня вечеринку, и мы все можем туда пойти.
– Да, – подтвердил безымянный молодой человек, несколько смутившись оттого, что его так расхвалили, – приходите, все приходите. Не думаю, что там будет очень уж интересно, но отчего бы и не зайти, раз зовут?
– Как у Сьюзан Наннери складываются отношения с Верелстом? – повторил Этуотер свой вопрос.
– Харриет, познакомься, это Фрайхерр фон Вальдеш, – сказал Брискет. – Вы ведь не знакомы, не так ли?
– Вы пойдете на вечеринку, правда же? – спросила Харриет.
Немец церемонно поклонился.
– Очень хорошо, – сказал он. Фон Вальдеш был ужасно рад приглашению и немного напуган вопросом Харриет. Чтобы никто не усомнился в том, что приглашение им принято, он, помолчав, выговорил: – Совершенно верно.
– А ты, Уильям, пойдешь?
– Да, – сказал Этуотер. – С удовольствием.
notes
Примечания
1
В эпиграфе приводится фраза из трактата английского мыслителя, викария Оксфордского собора Святого Фомы Роберта Бертона (1577–1640) «Анатомия меланхолии» (1621), где автор рассматривает различные проявления меланхолии, «врожденного недуга каждого из нас», в религии, в любви, в политике. В этом отрывке Бертон ссылается на героико-комическую рыцарскую поэму «Неистовый Роланд» (1516) итальянского поэта Высокого Возрождения Лудовико Ариосто (1474–1533). Благородный английский рыцарь Астольфо, персонаж «Орландо влюбленного» (1487) Маттео Мариа Бойардо (1441?—1494) и «Неистового Роланда» Ариосто, получает от феи Логистиллы волшебный рог, повергающий в ужас всех услышавших его. (Здесь и далее прим. перев.)
2
Слейд – художественное училище при Лондонском университете.
3
Имеется в виду английский художник-портретист Огастес Джон (1878–1961).
4
Имеются в виду авторы популярных в Англии комических опер: поэт и драматург Уильям Гилберт (1836–1911) и музыкант, композитор Артур Салливен (1842–1900).
5
Бертран Рассел (1872–1970) – английский философ, математик, общественный деятель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1950).
6
Ради общественного блага (лат.).
7
Якопо Тинторетто (наст. фамилия Робусти, 1518–1594) – итальянский живописец, представитель венецианской школы Позднего Возрождения.
8
В книге «Так говорил Заратустра» (1883–1884) особенно наглядно проявился столь свойственный философским сочинениям Фридриха Ницше (1844–1900) культ «сверхчеловека», сильной личности.
9
Марло Кристофер (1564–1593) – английский драматург, автор трагедий «Тамерлан Великий» (1587–1588), «Трагическая история доктора Фауста» (1604), исторической хроники «Эдуард II» (1594). Франсуа Вийон (1431 или 1432—?) – французский поэт; в стихотворениях Вийона, а также в поэмах «Малое завещание» (1456) и «Большое завещание» (1462), нашли отражение сцены из жизни парижских низов.
10
Хрестоматийные строки из «Баллады о дамах былых веков» Франсуа Вийона:
«Где эти девы без изъяна?
Где ныне прошлогодний снег?»
(пер. Ю. Корнеева)
11
Имеется в виду английский художник и поэт, основатель «Прерафаэлитского братства» (1848) Данте Габриель Россетти (1828–1882).
12
Имеется в виду т. н. «золотой юбилей» – пятидесятилетие царствования королевы Виктории (1819–1901) с помпой отмечавшийся в Лондоне в 1887 г.
13
Речь идет об австралийском художнике-акварелисте Чарлзе Эдварде Кондере (1868–1909).
14
Женщина часто себе противоречит (фр.).
15
Раудин – привилегированная частная школа для девочек в Брайтоне.
16
Бенедетто Кроче (1866–1952) – итальянский философ, историк, литературовед, политический деятель.
17
«Олимпия» – выставочный комплекс в западной части Лондона, существующий с 1886 г.; в настоящее время в «Олимпии» проводится ежегодная Лондонская международная книжная ярмарка.
18
Паоло Учелло (настоящее имя – ди Дано, (1397–1475) – итальянский живописец. Морис Утрилло (1883–1955) – французский художник-постимпрессионист.
19
«Вы профессор?» – «Нет». – «Почему?» – «Потому что это слишком сложно» (фр.).
20
Здесь: неясный, нечеткий; букв. – исчезнувший, как дым (ит.). В живописи сфумато – смягчение очертаний предметов с помощью живописного воссоздания окружающей их световоздушной среды. Сфумато разработал Леонардо да Винчи.
21
Хуан де Вальдес Леаль (1622–1690) – испанский художник, представитель позднего барокко.
22
«Эрзац любви» (фр.).
23
Артемида – в греческой мифологии дочь Зевса, богиня охоты; изображалась с луком и стрелами, иногда с полумесяцем на голове.
24
Архипенко Александр Порфирьевич (1887–1964) – украинский скульптор и живописец. Один из основоположников кубизма в скульптуре.
25
«Похороны урны» – трактат английского медика, философа, богослова Томаса Брауна (1605–1682).
26
Бобриком, ежиком (фр.).
27
«Трилби» (1894) – сентиментальный роман английского писателя Джорджа Луиса Дю Морье (1834–1896), трагическая история натурщицы, в дальнейшем знаменитой певицы Трилби О’Фаррелл.
28
Малютка Билли, Свенгали, Трилби – персонажи романа Дю Морье.
29
Здесь: каталог с примечаниями (букв. разъяснительный, «толковый» каталог) (фр.).
30
В американском варианте английского языка «дерби» (derby) означает «котелок».
31
Элегантный, шикарный (фр.).