Текст книги "Возвышение Рима. Создание Великой Империи"

Автор книги: Энтони Эверет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Однако самниты продолжали сопротивляться. Даже такой римский патриот, как Ливий, признавал их стойкость. Он писал: «Уже не могли они держаться ни собственными силами, ни сторонней помощью; и все-таки они не отказались от войны. Вот как претила им свобода, которой не удалось защитить со славою, вот насколько даже поражение было для них желанней, чем упущенная победа».

Борьба продолжалась еще несколько лет, и наконец, римские войска проникли в Самний и разорили всю эту область. Сопротивляться дальше стало невозможно. Судя по количеству захваченных трофеев и численности порабощенных пленных, римляне не проявили никакого милосердия. При продаже военной добычи и пленных на рынках выручили более трех миллионов фунтов бронзы. На основе этого внезапно появившегося богатства организовали первую чеканку монет Римской республики. Самниты в четвертый раз подписали соглашение со своими завоевателями. Теперь они стали «союзниками» Римской республики – другими словами, вассальной территорией, которая должна была посылать своих юношей в армию, но не для того, чтобы бороться с завоевателем, а чтобы помогать ему побеждать в будущих войнах.

Борьба продолжалась полстолетия. Самниты потерпели поражение, но даже теперь они не отказались от сопротивления. Озлобленный и порабощенный народ затаил свою обиду на Рим и ждал любой возможности для мести.

Для отдельного римского воина поле боя представляло собой узкое замкнутое пространство, пронизанное страхом и напряжением. Поскольку военные действия велись в основном летом, то в воздухе всегда носилась пыль, поднятая тысячами бегущих ног, которую можно считать древним подобием «тумана войны» фон Клаузевица. Дождь не приносил воину облегчения, поскольку наступающая армия быстро превращала мокрую землю в болото. В армии распространялись острые и неприятные запахи, идущие от потных и грязных мужчин, которые, кроме всего прочего, от страха часто испускали все содержимое своих кишечников и мочевых пузырей. Вокруг раздавался скрежет металла, военные крики, рев и сигналы полковых труб. Воин, окруженный своими товарищами, не видел ничего, что происходило за ними, даже приказы часто не доходили до него. Он понятия не имел, как протекало сражение в целом. В лучшем случае, он мог на мгновение увидеть своего скачущего командира, который и сам-то едва успевал отслеживать ход событий. Среди этой толпы наш римлянин чувствовал себя ужасно одиноко.

В современной войне солдаты воюющих сторон часто находятся на некотором расстоянии друг от друга, поэтому им не приходится вступать в жестокие рукопашные схватки. Для римлянина это расстояние определялось броском копья и составляло тридцать метров, но как только две армии сходились, он оказывался в непосредственной близости от своего врага. Он должен был убить или ранить его коротким заостренным мечом – гладием (gladius) и защититься от удара противника своим щитом, или скутумом (scutum), ширина которого – 75 см, а высота – 1,2 м.

В результате военных реформ IV века эффективность римского оружия повысилась, однако поле боя, по-видимому, стало более пугающим, чем прежде. Первоначально легион сражался, как фаланга. Фаланга представляла собой боевой порядок пехоты в виде плотно сомкнутого строя, состоящего из восьми, а позже двенадцати или шестнадцати шеренг. Фалангу изобрели греки, а римляне заимствовали ее. Воины наступали в тесном строю, сомкнув для защиты свои щиты, так что фаланга казалась одним целым. У каждого воина было копье длиной 4–5 метров. Фаланга с выставленными вперед копьями выглядела как ощетинившийся дикобраз. Она врезалась во вражеский строй и обычно прорывала его только за счет первоначального сильного натиска и хорошей выучки воинов. Само слово «фаланга» в греческом означает не что иное, как «бревно» или очень тяжелый ствол дерева.

Однако у фаланги были слабые стороны. Она оказалась очень уязвима при нападении сбоку, а также во время боя на пересеченной местности, когда воинам было трудно сохранять строй. После распада фаланги этот памятник человеческой сплоченности превращался в обычную толпу воинов, которых можно было легко уничтожить и обратить в бегство. За исключением долины реки По, местность во всей остальной Италии – пересеченная, поэтому в IV веке римляне поняли, что фалангу применять не выгодно ни против рассредоточенного и несогласованного боевого порядка кельтов с их ужасными колесницами, ни против партизанских методов борьбы горцев-самнитов.

Таким образом, римляне отказались от фаланги в пользу более гибкого боевого порядка. Вместо того чтобы создавать один прямоугольный строй, тяжелую пехоту легиона разделили на три параллельных линии. Первую составляли гастаты (hastati), молодые воины; вторую – принципы (princeps), воины среднего возраста; и наконец, третью – триарии (triarii), опытные ветераны запаса. Гастаты и принципы были вооружены двумя дротиками, длиной более метра, сделанными из дерева и железа, а триарии – длинным ударным копьем или пикой. Каждая линия делилась на десять подразделений, или манипул (от латинского «manipulus» – «горсть»), численностью 120 человек. Манипулы отделялись друг от друга небольшими промежутками, равными их ширине по фронту. Промежутки в передней линии защищали манипулы второй линии, а промежутки во второй – манипулами третьей линии.

Такой боевой порядок напоминает шахматную доску. Он позволял воинам первой линии отходить и заменяться новыми воинами. Триарии выполняли оборонительную задачу. Если гастаты и принципы не могли сдержать натиск противника и отступали, то на триариев возлагалась последняя надежда, чтобы избежать позорного поражения. Они становились под своими знаменами, преклонив колено, выставляли щиты и направляли вперед пики, создавая своего рода живой аналог современной колючей проволоки. Выражение «дело дошло до триариев» означало, что дела у римлян идут очень плохо.

Серьезность была важна, если воины должны были серьезно относиться к борьбе. У нас нет непосредственных свидетельств о состоянии воинов на поле боя в эпоху классической древности, однако при исследовании современной войны получены результаты, которые, несомненно, можно применить и к древности. Кажется, что с полной отдачей сражается крайне мало солдат. Сражение часто имеет какой-то свой ритм, когда масса солдат наступает, выполняет обманный маневр, а затем отступает. Обычно люди готовы столкнуться с опасностью, в которую они попали, но при этом только четверть из них нападает с осознанным желанием убивать. Некоторых солдат охватывает ужас, и они не могут не только сопротивляться, а даже сдаться, поэтому они погибают там, где они стоят или лежат.

Удовольствие от битвы и получение удовлетворения от убийства, близкого к сексуальному, имеет место, но очень редко. По результатам современного исследования можно сказать, что приблизительно одна треть солдат на поле боя испытывает сильный или умеренный страх, другая треть – «среднюю степень напряжения и собранности», а приблизительно одна четверть остаются «спокойными и уравновешенными». Именно эти, последние, и являются в сражении наиболее боеспособными воинами. Небольшое число солдат сразу испытывают сильное потрясение и показывают себя совершенно не способными к сражению.

Согласно недавнему социологическому исследованию проблемы насилия «в древних и средневековых войнах воины показывали очень слабое мастерство владения… оружием». Наибольшее число ранений и убийств обычно случается в том случае, когда противоборствующие силы находятся в неравном положении, например, во время бегства или засады одной из сторон. «Туннель насилия» – это своего рода лихорадка, которая охватывает наступающие войска, которые могут безнаказанно совершать злодеяния. Точно так же после победы на поле боя или при захвате осажденного города солдаты позволяют себе временное моральное расслабление. Люди чувствуют, что их поддерживает толпа, и ведут себя по отношению к побежденным с крайней жестокостью. Когда восстанавливаются обычные механизмы социального контроля, те же самые люди могут поделиться своей едой с оставшимися в живых жертвами.

Один из способов уменьшить страх и напряжение среди воинов состоял в том, чтобы создать в армии многочисленные сплоченные подразделения, такие как фаланга, где все действуют сообща и нет никакой возможности проявления личной инициативы. В новом римском подразделении – манипуле – оказалось больше возможностей для проявления личной инициативы, а также (как следствие) для проявления трусости или, по крайней мере, небоеспособности перед лицом неприятеля.

Таким образом, для повышения уровня боеспособности необходимо было поддерживать жесткую дисциплину. С обоих концов первого ряда манипулы стояли два центуриона, каждый из которых командовал половиной подразделения, в то время как третий командир, опцион (optio), наблюдал сзади. На эти командные посты римляне назначали только очень подготовленных воинов. Как писал Полибий: «От центурионов римляне требуют не столько смелости и отваги, сколько умения командовать, а также стойкости и душевной твердости, дабы они не кидались без нужды на врага и не начинали сражения, но умели бы выдерживать натиск одолевающего противника и оставаться на месте до последнего издыхания».

Победитель в любой войне имел неоспоримое право получить в качестве военной добычи все найденные ценности. Римский воин, гражданин и союзник мог рассчитывать на законную долю трофеев. Однако наиболее убедительным стимулом к героизму стало сложившееся убеждение, что Рим выходит победителем из всех войн. Так, несмотря на страшные неудачи и большие потери, Римская республика теперь владела почти всей Центральной Италией. Римская территория с начала века до 280-х годов увеличилась с 6000 до 15 000 квадратных километров. Наряду с этим резко возросло общественное и личное благосостояние.

Войны IV века превратили Рим в военное государство. Большие или малые военные кампании проходили почти каждый год. Ежегодное число призванных на военную службу во время самнитских войн увеличилось с двух до четырех легионов, то есть численность армии теперь составляла 18 000 человек. Во время битвы при Сентине римское войско насчитывало уже шесть легионов, что составляет, по-видимому, 25 процентов от числа всех взрослых граждан мужского пола. Однако изматывающие военные действия не прошли даром, и теперь на полуострове не существовало ни одной державы, которая посмела бы бросить вызов римскому могуществу.

Теперь возникает вопрос, что означало быть римлянином, когда Римская республика оказалась на пороге своей истории и своего величия? Как римлянин или римлянка осознавали этот мир? Из-за отсутствия достоверных письменных источников не так просто ответить на этот вопрос, ведь в дело вмешались более поздние историки и попытались «приукрасить» существующую действительность. Однако первые ростки очевидных личностных свойств уже начинают появляться на свет.

Подавляющее большинство людей жили в бедности и обеспечивали себя только благодаря тяжкому труду на земле. Хотя Лаций отличался плодородием своих почв, в области хозяйничали грабители, которые уничтожали зерновые культуры, а также сжигали хижины и постройки. Мелкие землевладельцы часто отсутствовали дома, будучи на службе в армии. Женщины и дети, по-видимому, обрабатывали землю, пока грабители не вынуждали их искать спасения на ближайшем военном посте. Однако с расширением территории Рима грабители постепенно уходили в другие области.

Проблема долгов оставалась, она сохранялась, несмотря на то, что много лет назад отменили унизительное бремя долговой кабалы (nexum). Экономические трудности полностью не исчезли, однако после завоевания новых земель они стали менее заметны. По мере обогащения республики римляне стали относиться с некоторой ностальгией к простоте и скромности сельской жизни, известной им по жизнеописанию Цинцинната.

Поскольку по полуострову постоянно перемещались различные народы, число которых постоянно росло, привычным образом жизни римлян в Центральной Италии стала война. Римляне учились жить так, чтобы постоянно быть готовыми к нападению. В первые века существования республики можно выделить очень короткие периоды, когда римляне не вторгались в земли своих соседей или, наоборот, сами не отражали нападение. Неудивительно, что систему управления Римом организовали так, что военная власть очень тесно переплеталась с политической.

В Риме, по крайней мере среди правящего сословия, распространилась жестокая культура самопожертвования. В ее основе лежали не только легенды, такие как казнь Брутом своих провинившихся сыновей, но также истории (очевидно подлинные) о гибели двух Дециев Мусов, отца и сына, которые совершили самоубийство ради высшего блага, принесения в жертву личности ради избавления всего общества.

Склонность римлянина к агрессии сдерживали два института: религия и закон. Оба они устанавливали определенные правила. К духовному опыту относились с сильным подозрением. Для определения пожелания богов и предотвращения их недовольства требовалась только ритуальная формула. Подобным образом, все виды отношений между гражданами определяют законы Двенадцати таблиц.

Эти две системы помогали поддерживать хорошее поведение, сознательность, доверие и добросовестность (fides). Нечестность и вероломство приводили к недовольству богов и к ответственности перед законом. Но римлянин оставался коварным. При том, что он очень свободно осуждал других, в своих собственных делах он мог сослаться не на дух закона, а всего лишь на его букву, а при случае даже переписать эту букву.

Предписание в законе само по себе не является достаточным условием, к нему обязательно должна прилагаться благосклонность. Замечательная история о том, как в Риме решили противоречия между разными сословиями, является доказательством того, что каждое последующее поколение прагматиков шаг за шагом стремилось к компромиссу. Они улучшали и совершенствовали свои требования, пытаясь достигнуть соглашения с политическими противниками.

И вот, теперь этому народу предстояло впервые столкнуться с военным могуществом Греции.

III История

10. Авантюрист

Молодой царь лежал при смерти на своем ложе в Вавилоне. 29 мая он организовал торжественный пир в честь одного из своих военачальников и, как обычно перед такими случаями, принял ванну. Затем он вдруг захотел спать. Это было очень странно, поскольку царь любил устраивать ночные попойки. Видимо, что-то беспокоило его. Однако его друг настойчиво приглашал его остаться, и царь передумал. Он продолжал пить весь следующий день, а к вечеру у него началась лихорадка.

Ночью он спал в дворцовой бане, так как там было прохладнее. Следующим утром он возвратился в свою спальню и весь день играл в кости. Вечером 1 июня он вернулся в баню, а следующим утром он обсуждал со своими военачальниками предполагаемый военный поход. Лихорадка усилилась, и через два дня стало ясно, что он тяжело болен. Что это была за болезнь – неизвестно. Некоторое время назад царь совершил поездку на лодке по реке Евфрат и, видимо, заразился там малярией. Кроме этого, он еще не полностью поправился после серьезного ранения в грудь, полученного в сражении.

Царь продолжал выполнять свои обязанности и совершать ежедневные жертвоприношения, но 5 июня он понял, что его состояние тяжелое. Теперь все приказы своим чиновникам он отдавал, находясь на своем ложе. Через несколько часов он стал терять дар речи, после чего холодным символическим жестом вручил главному военачальнику свой перстень с печатью. Свершилась передача власти.

В городе распространились разные слухи. Возле дворца собрались возбужденные воины и грозились сломать двери. В конце концов, им позволили войти, и они проходили бесконечной вереницей через спальню царя. Царь уже не мог вымолвить ни слова. Он понимал, что люди прощаются с ним. Иногда он с трудом приподнимал голову и немного шевелил правой рукой. Только глаза его все еще оставались живыми.

Однажды во время болезни, когда он еще мог говорить, царя спросили, кому он оставляет свое царство. Он, задыхаясь, ответил: «Сильнейшему». В его последних словах содержалось циничное предсказание, что его военачальники вскоре вцепятся друг другу в глотку за то, чтобы получить свою долю его империи. Он добавил: «Вижу, что будет великое состязание над моей могилой».

Так, 10 или 11 июня 334 года умер Александр Македонский, которому было всего 32 года. Пока Рим вел длительную затяжную войну с самнитами за власть в Центральной Италии, юный македонский царь за десять лет сумел провести победоносную военную кампанию против огромной Персидской империи. Несмотря на утверждение царя, что это был поход греков, все его результаты он присвоил себе. Будучи одним из величайших полководцев в мире, войну он рассматривал, видимо, как самоцель. Его настольной книгой была «Илиада» Гомера, и он согласился с мнением неукротимого воина Ахиллеса в том, что единственная осмысленная цель жизни – это достижение личной славы. Александра не интересовало, сколько жизней придется принести в жертву. Ни о чем не задумываясь, он уничтожал тысячи мужчин, женщин и детей в угоду своим тщеславным устремлениям.

В последние месяцы своей жизни он планировал новые военные походы. Биограф царя, Арриан, писал, что он собирался отправиться на Сицилию и в Южную Италию, чтобы усмирить римлян, рост могущества которых вызывал у него беспокойство.

Александр никогда не получал полного удовлетворения ни от одного из своих завоеваний, даже если бы он расширил свою империю от Азии до Европы и от Европы до Британских островов. Напротив, он продолжил бы искать новые неизвестные ему земли, поскольку это стремление было заложено в его характере, и если у него не было соперника, то он всегда пытался превозмочь самого себя.

Александр представлял собой такой тип человеческой личности, которая постоянно ищет пределы этого мира, цель такой личности лучше всего описывается бессмертным девизом Теннисона «Бороться и искать, найти и не сдаваться».

Циничное предположение македонского царя о том, что случится после его смерти, полностью оправдалось. Его империю разделили между собой полководцы его армии и члены его семьи. Их назвали «диадохами», или преемниками. Диадохи сразу же перессорились между собой, и одна война следовала за другой. Они затеяли друг с другом смертельную «игру на вылет» и почти все пали жертвой насилия. Слабоумный сводный брат Александра и его номинальный преемник в качестве царя, его грозная мать Олимпиада, жена Александра, Роксана и ее сын, рожденный после смерти царя, – все они, в конечном счете, попали под безжалостные жернова истории и были казнены.

Романтическая личность Александра и его блистательные успехи покорили воображение многих честолюбивых молодых людей того времени и особенно более поздней, классической эпохи. Его пример побудил известных греков и римлян добиваться собственной славы. (Однако стоит отметить, что поклонниками Александра были не все. Цицерон считал, что от Александра исходит угроза миру, и рассказал о его беседе с захваченным в плен пиратом. Царь спросил пленника, какие преступные наклонности побудили его сделать море опасным для плавания. Тот ответил: «Те же, какие побудили тебя сделать опасным весь мир».)

Одним из самых ранних поклонников Александра был Пирр, царь молоссов, за трон которого шла борьба. Молоссы – одно из племен, которые образовали объединенное государство Эпир (оно располагалось на территории современной Северной Греции и Южной Албании, которая протянулась узкой полосой вдоль побережья Ионического моря против острова Корфу). Царь молоссов стал наследным правителем – «гегемоном» (hegemon) – всего объединения племен.

Суровая гористая область Эпир располагалась на отрогах высокого хребта Пинд. Эпир находился на краю греческого мира. На жителей этой области, впрочем, как и на македонцев, греки смотрели свысока и считали их полуварварским народом. Эпироты говорили на одном из диалектов древнегреческого языка, однако жили они не в городах или полисах, таких как Афины, Фивы и Спарта, а в небольших разбросанных поселениях. Конечно, после Александра греки уже не относились к северным иноземцам с таким пренебрежением.

Пирр принадлежал к очень знаменитому роду. Считается, что он был потомком Ахиллеса и носил то же имя, что и сын этого героя. Как часто случается в этой истории, фоном для современных событий и их действующих лиц является искусно сотканный ковер Троянской войны. Для нас это легенда, а для греков и римлянам это была действительность. Бесстрашный воин Ахиллес, сражавшийся на стороне греков (что интересно, он победил в схватке основателя Рима, Энея), в ходе войны погиб, будучи сраженный стрелой Париса, любовь которого к Елене стала основой длинного трагического эпоса. Первый Пирр (он также известен как Неоптолем), был один из тех, кто спрятался внутри деревянного троянского коня. Он повел греков в атаку во время падения Трои и убил престарелого царя этого города, Приама. После своего возвращения в Грецию он поселился в Эпире и основал династию молоссов.

Его потомок и тезка в раннем детстве пережил много опасностей. Пирр родился в 319 году, а через несколько лет его отца свергли с трона. Вместо него стал править его родственник. Трое отважных молодых людей и кормилица решили спасти младенца Пирра от недоброжелателей, увезя его из дворца. Беглецы уже почти достигли безопасного места, но наступил вечер. Они подошли к реке, разлившейся от дождей. Переправиться через нее в темноте они без посторонней помощи не смогли. Они видели, что на другом берегу стоят какие-то местные жители, однако они не услышали криков о помощи из-за шума текущей воды.

Один из сопровождающих Пирра догадался оторвать от дерева кусок коры и нацарапать на нем сообщение металлической застежкой. Затем он обернул кору вокруг камня и перебросил камень через реку. Люди на той стороне прочитали послание и быстро срубили несколько деревьев. Они связали стволы веревкой, сделав таким образом небольшой плот, на котором переправили через бурные воды Пирра и его спутников.

Затем ребенка решили отправить еще дальше на север – в одно из племен Иллирии. В этой земле не было никаких законов, а сами иллирийцы заслужили себе славу морских разбойников. Правитель племени, некий Главкий, предоставил Пирру убежище и отказался от выкупа, который предлагали ему за его выдачу. Таким образом, Пирр рос в диком краю, населенном разбойниками, которые на первое место ставили физическую силу и личную храбрость.

Когда Пирру исполнилось тринадцать лет, он вернулся на трон молоссов в качестве регента, однако через несколько лет его снова изгнали с родины. На этот раз против него выступил жестокий и честолюбивый македонский царь Кассандр – один из диадохов, который бросил свой алчный взгляд на Северо-Западную Грецию.

Достигнув совершеннолетия, Пирр стал мечтать о победах или о создании империи в какой-нибудь части света, однако у него не было другого выбора, кроме как стать наемником. Пирр поступил на службу в армию одного из диадохов и первый боевой опыт крупномасштабной войны получил в битве при Ипсе. В сражении его покровитель погиб от рук великой коалиции. Из смертельного состязания, развернувшегося после смерти Александра, выбыл еще один атлет.

Единственный диадох, который умер своей смертью после долгих лет правления и основал продолжительную династию, был Птолемей. Он знал Александра еще ребенком. Птолемей захватил Египет и провозгласил себя фараоном. Будучи менее честолюбивым, в отличие от своих соперников, он удовлетворился этой частью империи, и его властные устремления простирались не дальше Эгейского моря. Пирр провел некоторое время в Египте и произвел на Птолемея такое хорошее впечатление, что царь отдал ему в жены свою падчерицу (Птолемей – политический многоженец, за время правления он сменил пять жен). Фараон также оказал ему существенную военную и финансовую поддержку, благодаря которой Пирру удалось возвратить себе трон молоссов.

Тишина и спокойствие его небольшого царства скоро наскучили ему. Пирр занялся расширением подвластных ему территорий, однако в мировой политической игре он был самым последним игроком. Он лелеял свои надежды. Поскольку мать Александра Великого, Олимпиада, была эпирской царевной, то сам Александр Великий приходился Пирру троюродным братом. На основе этого Пирр претендовал на особые отношения с покойным завоевателем. Однажды он поведал, как Александр позвал его во сне. Пирр отозвался и нашел царя, лежащего на своем ложе. Александр обещал во всем помогать ему. «Но ваше величество, – сказал Пирр, не привыкший отступать, – как же вы будете помогать мне, если вы больны?» Царь ответил: «Одним моим именем» – и, сев верхом на племенного коня, поскакал вперед, в будущее.

Дальше – больше. Пирр не стеснялся использовать для своих целей имя Александра, а также в каждом удобном случае напоминал о своих родственных связях с ним. В 287 году он убедил македонскую армию провозгласить его царем Македонии. Однако другой претендент на трон вскоре вытеснил его обратно в молосское захолустье.

Пирр отличался великодушием и притягательностью, однако Плутарх пишет, что выражение лица у него было «скорее пугающее, нежели величавое». Подобно тому, как в Средние века считали, что некоторые европейские монархи могут лечить золотуху прикосновением руки, страдающие болезнью селезенки полагали, что царь может вылечить их недуг, приложив свою правую ногу к животу около селезенки. Пирра нельзя было назвать красивым, к тому же у него было мало зубов и, как это ни странно, вся его верхняя челюсть состояла из одной сплошной кости, а промежутки между зубами представляли собой лишь тонкие бороздки (Современные зубные врачи не знают ни одной патологии, которая бы соответствовала этому описанию. Наиболее вероятное объяснение этому состоит в том, что царь носил протез из слоновой кости). Со своими близкими Пирр обходился очень учтиво и вежливо, а с подчиненными, наоборот, вел себя довольно надменно. Многие считали его гениальным от рождения, образованным и искусным политиком – такого же мнения о себе придерживался и сам царь.

Однако по прошествии многих лет Пирр остался человеком обещаний, а не дел. Подобно своему предку Ахиллесу, он не мог сидеть без дела, и, как писал Гомер:

 
«Терзаяся сердцем,
Праздно сидел, но томился по воинским кликам и битвам».
 

Когда Пирру было уже далеко за тридцать, ему, наконец, представилась возможность проявить себя, которую он ждал всю свою жизнь. Конечно, нельзя сказать, что она представилась вовремя. В Эпир прибыли послы из города Тарента (ныне Таранто), который греки основали на итальянском «каблуке». Они предложили царю крайне интересный проект.

Тарент являлся одним из самых богатых городов греческого мира. Он основан в 706 году в Апулии на подошве итальянского «сапога». Город располагался на острове между большой внутренней лагуной и заливом. От открытого моря город отделялся другим островом и полосой земли. В Таренте было много «зеленеющих» деревьев и благоприятный климат, где «долгая весна приходит на смену теплой зиме». Поэт Гораций описывал окружающую местность:

 
Я пойду в тот край, для овец отрадный…
Этот уголок мне давно по сердцу,
Мед не хуже там, чем с Гиметтских склонов,
И оливы плод без труда поспорить
Может с венафрским.
 

В Таренте процветала культурная жизнь. Город являлся центром пифагорейской философии, там делали высококачественную цветную керамику и красивую серебряную чеканку. Тарент также стал известен благодаря своей фиолетовой краске, которую получали из морского моллюска, называемого мурекс. В городе производили изделия из шерсти, а также выращивали маслины и добывали соль. Политическое устройство Тарента можно отнести к демократии. В середине IV века на протяжении тридцати лет в городе правил некий Архит, которого мы по праву можем назвать человеком эпохи Возрождения. Рассказывают, что Архит занимался механикой на математической основе и создал проект летательного аппарата в виде птицы, который видимо приводился в движение энергией пара. Архит был знаком с Платоном и пытался помочь ему преодолеть сложности в отношении с сиракузским тираном Дионисием II. Афинский философ, по-видимому, считал Архита образцом царя-философа, которого он описывал в своем диалоге «Государство» в качестве идеального правителя.

Архит также достиг значительных успехов как полководец. Он отражал непрерывные вторжения сабельских племен, которые окружали город со стороны гор. Жители Тарента могли выставить армию численностью 30 000 человек и развернуть сильный флот. Однако в более позднее время они, видимо, утратили былое могущество. Как пишет географ Страбон: «Впоследствии, однако, ввиду процветания города роскошь настолько усилилась, что общенародных праздников у них стало больше, чем [рабочих] дней в году. В силу этого управление городом ухудшилось. Одним из доказательств дурных порядков у них было то, что они принимали на службу чужеземных полководцев».

Угрозу для Тарента представляли не только сабельские племена. В течение долгого времени жители города с опасением следили за ростом римского могущества и очень тревожились за свою безопасность. Во время Второй Самнитской войны они не примкнули ни к одной из сторон и как-то предложили свои услуги в качестве нейтральных посредников между противоборствующими сторонами, однако на самом деле тарентинцы сочувствовали самнитам. Они понимали, что Римская республика, быстро увеличивающая свою территорию, в какой-то момент предъявит претензии и на Южную Италию. Это особенно угрожало демократической системе правления Тарента, поскольку римляне у своих побежденных «союзников» обычно поддерживали местную аристократию, которая всегда стремилась обратиться за иноземной помощью для установления своей власти.

Нельзя сказать, что римляне сами искали повод для нападения. Как мы уже отмечали, они верили в принцип справедливой войны, по крайней мере теоретически, и не хотели расстраивать богов своими агрессивными действиями, затеянными без видимых причин. Однако причина не заставила себя долго ждать. В 285 году город Фурии – еще один порт в Тарентинском заливе – обратился к Риму за помощью для отражения нападений сабельских племен. Римляне, очевидно, оказали ему какую-то помощь. Возникает вопрос, почему Фурии не обратились за помощью к своему более сильному соседу – Таренту. Власть в Фуриях принадлежала олигархии, а она не питала особой любви к демократии Тарента. Проклятие политической культуры греческого мира состояло в том, что небольшие города-государства, такие как Афины, Спарта и Фивы, не могли найти общий язык друг с другом. Греческие колонисты, переселившиеся в Италию, принесли с собой эту дурную привычку.