Текст книги "Корабельные новости"
Автор книги: Энни Прул
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
14 Уэйви
Субботний полдень. Куойл был весь покрыт бирюзовыми брызгами. Он покрасил комнату девочек и теперь сидел за столом за чашкой чаю, перед тарелкой пончиков с вареньем.
– Ну что, тетушка, – сказал он. – Оказывается, ты занимаешься интерьерами яхт.
– Ты видел мою вывеску? – Тетушка шкурила письменный стол. Терла дерево шипящей бумагой. Плоть на ее предплечье раскачивалась в такт ее движениям.
Саншайн и Банни под столом играли с машинками и картонной дорогой, которая раскладывалась в крутые зигзаги. Банни положила на дорогу кубик.
– Это лось, – сказала она. – А вот едет папа. Р-р-р. Би-би-би! Лось не обращает внимания. – И она сбила кусок дерева своей машинкой.
– Я тоже хочу! – сказала Саншайн, протягивая руку к кубику и машине.
– Найди себе другой. Это мое.
Послышалась возня, звук удара головой о ножку стола и горестный вой Саншайн.
– Плакса! – Банни выбралась из-под стола и бросила кубиком и машиной в Саншайн.
– Тихо! – сказала тетушка.
– Успокойся, Банни. – Куойл взял Саншайн на руки, осмотрел красную отметину на ее лбу, поцеловал ее и стал качать. Из другого конца комнаты Банни жгла всех троих пронзительным взглядом. Улыбка Куойла свидетельствовала о том, что его не впечатляли ее взгляды. Его беспокоили их крики и стычки. Когда же они станут добрее?
– Мастерская сейчас в разгроме, но у нас уже выставлены швейные машины. Труднее всего найти опытных помощников, но я обучаю двух женщин. Миссис Мэвис Бэнгз и Доун Баджел. Мэвис уже пожилая женщина, вдова, а Доун всего двадцать шесть лет. Училась в университете, получала стипендию, и так далее. Но здесь ей совершенно негде работать. Она работала на заводе по переработке рыбы, когда там была работа, а потом с трудом сводила концы с концами на пособие по безработице.
– Нет, я мастерской не видел. Я брал интервью у двух твоих клиентов. Пишу об их яхте. Мелвиллы. Это стало для меня сюрпризом. Я понятия не имел, что ты занимаешься яхтами.
– Ну да. Я ждала, пока прибудет мое оборудование. Открыла мастерскую около десяти дней назад. Я начала заниматься яхтами после смерти моей подруги. В 1979-м. В те дни такое печальное событие называли утратой «второй половины». Ее звали Уоррен. Это в ее честь я назвала собаку. Она работала в почтовой службе. Не собака, а Уоррен. – Она засмеялась. Ее лицо во время разговора неуловимо менялось. Она не стала говорить Куойлу, что Уоррен на самом деле звали Айрин Уоррен. И что она была самой замечательной женщиной в мире. Разве он сможет ее понять? Нет, не сможет.
– Клянусь, до сегодняшнего дня я и не знал о существовании таких вещей. Я бы меньше удивился, узнав, что ты физик-ядерщик. – Он вдруг понял, что практически ничего не знает о жизни своей тетушки. И не испытывает от этого неудобств.
– Знаешь, для репортера тебя слишком легко удивить. На самом деле все просто и логично. Я выросла возле моря и лодок и кораблей видела больше, чем машин. Хотя, правда, в то время не было яхт. Моим первым местом работы стала фабрика по пошиву верхней одежды. Десять лет, пока мы с Уоррен были вместе, мы жили в плавучем доме, швартуясь у разных причалов по побережью Лонг-Айленда. Лучше всего было у Лонлибрука, там мы стояли дольше всего. Если нам надоедали одни и те же суда, то по воскресеньям мы плавали в другие порты, чтобы поужинать и посмотреть на их корабли. Это было нашим хобби, что-то вроде наблюдения за птицами. Уоррен говорила: «Давай куда-нибудь съездим и посмотрим на корабли?» Мы мечтали о том, что когда-нибудь у нас будет свой кеч55
Небольшое двухмачтовое судно.
[Закрыть], и мы сможем больше путешествовать, но это так и не сбылось. Я всегда хотела вернуться сюда, в старый дом, вместе с Уоррен, но мы все время это откладывали. Так что для меня это возвращение стало чем-то вроде дани памяти Уоррен. – На самом деле, это значило для нее гораздо больше.
– Я как-то перетянула старое кресло, которое стояло у нас в плавучем доме. Оно было хорошей формы, только горчичного цвета и с истрепавшимся кантом. Я купила хорошую ткань, темно-синего цвета с красным рисунком, сняла старую обивку и использовала ее в качестве лекала. Дальше я просто шила, примеряла и отглаживала. Получилось идеально. И мне очень понравился сам процесс. Мне всегда нравилось шить, что-то мастерить руками. Уоррен тоже понравилось. Следующее кресло я обила кожей. С кожей оказалось работать не так-то просто. Она была темно-красного цвета, ты бы назвал его винным. Единственное, что мне никак не удавалось – это кайма. Я подтягивала то тут, то там. И мне было очень тяжело простегивать. Мне плохо становилось от того, как на моих глазах пропадала роскошная кожа. Потому что в моем понятии кожа была загублена. Уоррен знала, что мне это нравилось, и сказала: «Почему бы тебе на поучиться работе с кожей? Пойти на курсы?» Именно она заметила рекламное объявление в «Обзоре драпировщика». Подарила мне на Рождество подписку на этот журнал. Она была настоящим читателем. Читала все, что попадалась ей на глаза: тексты на упаковках зубной пасты и этикетки вин. Мы раньше по пятницам покупали к ужину вина. А книги! Весь плавучий дом был заполнен книгами! Так вот, это рекламное объявление было посвящено летнему курсу по современным технологиям драпирования, в училище в Северной Каролине. Уоррен заказала брошюру. Я ужасно боялась побережья и не хотела уезжать одна на целое лето. Курс был рассчитан на восемь недель. Но Уоррен сказала: «Агнис, жизнь – вещь непредсказуемая. Такой шанс может выпасть только раз». В результате я решилась.
Саншайн выскользнула из рук Куойла и взяла кубики. Она положила один из них на дорогу и торжествующе посмотрела на Банни. Та сидела, болтала ногами и по очереди закрывала то один, то второй глаз, заставляя Саншайн, тетку и Куойла прыгать с места на место. Это занимало ее до тех пор, пока она не заметила краем глаза кое-что еще. Из кустов появилась какая-то скользящая тень. Она была белой! Потом она исчезла.
Тетушка была увлечена своей историей. Вернее, ее романтической версией.
– Я училась в колледже Памлико Саунд. Со мной вместе на этих курсах учились около пятидесяти человек со всех концов страны. Женщина из Айова-Сити, которая занималась музейной реставрацией с использованием старинной парчи и других редких видов ткани. Мужчина, производивший кукольную мебель. Дизайнер мебели, который говорил, что ему необходим опыт и свежие идеи. Я написала Уоррен, рассказала, как рада, что воспользовалась этой возможностью. Преподавателям я сказала, что у меня нет узкой специальности, что мне просто нравится работать с кожей и я просто хочу научиться делать это хорошо.
Она отложила наждачную бумагу и стала натирать столешницу тряпочкой с воском. Длинными движениями она постепенно собрала пыль. Банни прокралась вдоль стены, чтобы стать поближе к Куойлу. Ей было важно находиться рядом с ним. Она сжала его руку обеими руками.
– Где-то посередине курса преподаватель, который сейчас работает с итальянскими мебельными дизайнерами, сказал: «Агнис, у меня есть для тебя работа. Но это будет трудно». Это было шестиметровое суденышко из стекловолокна, которое принадлежало сторожу этого колледжа. Он только что купил подержанное судно. Моей задачей было привести в порядок старинные диванчики, на которых сидели днем и спали ночью. Еще там был треугольный бар, который он хотел отделать черной кожей с ворсом, чтобы ворс был выложен в форме названия судна. Кажется, это было «Торквемада». Я убедила его в том, что это будет смотреться хуже, чем классический ромбовидный дизайн драпировки с набивным роликом в качестве канта. Я сказала, что он может вытравить название судна на медной пластине и повесить ее за баром. Или сделать хорошую деревянную табличку. Он согласился. Все вышло как надо. Я скруглила некоторые линии, что-то присборила, выложила складки. Вышло шикарно, как раз то, о чем мечтал этот парень. На самом деле это настоящее искусство, и я нашла в нем себя. – Она заглянула в открытую баночку. Воск был желтого цвета. Пахло чем-то домашним и промышленным одновременно.
– Наш преподаватель сказал, что у меня дар к работе с лодками и что за дизайнерские услуги на яхтах хорошо платят. Сказал, что мне повезло, поскольку я увижу множество замечательных кораблей и интересных людей. – Было понятно, что тетушка позволила похвале незнакомца изменить всю свою жизнь.
Куойл возился на полу с дочерьми, строил мост над дорогой, город, наводненный машинами из кубиков и ревом двигателей. Он терпеливо перестраивал мосты после того, как они падали, не выдержав тяжести грузовиков.
– Пап, построй замок. Построй замок на дороге! – Он был готов сделать все, чего бы они у него ни попросили.
– Пока я ехала в автобусе домой в Лонг-Айленд, я все рассчитала. Я поняла, что мне будет нужно для того, чтобы организовать собственное маленькое дело. Даже нарисовала вывеску: «Дизайн интерьеров для яхт от Хамм», а под надписью – парусник с полной оснасткой. Я собиралась арендовать склад рядом с портом, написала список оборудования: промышленная швейная машинка, пресс для пуговиц, пара обитых подмостков, инструменты для снятия старой обивки: гвоздодер и стамеска, а также натяжные устройства и распялки. Я решила начать с малого, закупая кожу только для поступивших заказов, чтобы не вкладывать в материалы слишком много денег.
Вырос замок с башенками и подпорками. Одна из тетушкиных булавок с кусочком ткани стала знаменем. Машины превратились в галопирующих лошадей с разрушительными наклонностями. Банни с Саншайн цокали языками, имитируя стук копыт.
– Вот возвращаюсь я домой со своими восторгами, выплескиваю их на Уоррен, а она сидит передо мной за кухонным столом и кивает головой. Тут я замечаю, как она похудела и что ее кожа стала какой-то сероватой, как у человека, которого мучает головная боль или серьезная болезнь. Я спросила у нее: «Ты плохо себя чувствуешь?» Уоррен, бедная душа, была вся натянута как струна. Потом просто не выдержала и все мне рассказала. Рак. Метастазы по всему телу. Ей оставалось от четырех до шести месяцев. Не хотела меня беспокоить, пока я училась на своих курсах.
Тетушка встала, скрипнув стулом, и пошла к дверям, чтобы глотнуть свежего, без запаха мебельного воска, воздуха.
– Все закончилось через три месяца. Первое, что я сделала, когда смогла взять себя в руки, – это завела собаку и назвала ее этим именем. – Она не стала объяснять свое желание произносить часть имени Айрин Уоррен пятьдесят раз в день, чтобы хоть так приблизиться к счастью, которое когда-то было рядом.
– У нее был спокойный характер, пока она была маленькой. Даже когда выросла, она бросалась только на чужих. Спустя какое-то время я арендовала складское помещение и открыла свою мастерскую. Уоррен, моя Уоррен, ни разу ее не видела.
Куойл лежал на спине на полу. У него на груди были расставлены кубики. Они поднимались и падали, когда он делал вдох.
– Это лодки, – сказала Саншайн. – Папа вода, а это – мои лодки. Пап, ты вода!
– Именно так я себя и чувствую, – сказал Куойл. Банни вернулась к окну. Положила два кубика на подоконник. Она смотрела на кустарник.
– Так вот, я занимаюсь этим последние тринадцать лет. И когда умерли твой отец и мать, хотя я не была знакома с твоей матерью, я решила, что пришло время возвращаться домой. Или остаться на месте и никогда больше не увидеть дома. Наверное, я старею, хотя сама этого не чувствую. Не надо тебе опускаться до их уровня, – сказала она, подразумевая игру Куойла на полу. – Они никогда не будут тебя уважать.
– Тетушка, – сказал Куойл, витая мыслями где-то между яхтами и мастерской. – Ты не помнишь, что изучала твоя помощница по мастерской? – Он всегда играл со своими детьми, с тех пор, как преодолел свой первый стыд из-за удовольствия, которое получал от строительства из кубиков вместе с Банни. Ему были интересны даже песочные куличики.
– Ты имеешь в виду Доун? Миссис Бэнгз и школу-то не закончила, не говоря уже об университете. Она изучала маяки. Все, что связано с маяками и сигнальным освещением. Доун знает все о высоте, на которой они должны ставиться, и силе света, о мигании, вспышках и буях. Она может заговорить тебя об этом до полусмерти. Знаешь, она говорит об этом дни напролет потому, что эти знания постепенно уходят из ее головы. Знаешь, как говорят: используй или потеряй. Так вот, она их теряет. Чтобы этого не происходило, она все проговаривает про себя. Для нее нет работы, хотя движение судов сейчас так насыщенно, что можно лежать всю ночь и слушать, как они перекликаются. А что, тебя заинтересовала Доун? – Тетушка растирала пальцы, ощущая гладкую восковую поверхность.
– Нет, – сказал Куойл. – Я даже ее не знаю. Мне просто было интересно.
По столу ползла муха. Остановилась, чтобы протереть голову передними лапками, и захромала дальше. Тетушка хлопнула газетой.
– Заходи ко мне в мастерскую на следующей неделе. Познакомишься с Доун и Мэвис. Мы можем перекусить у Шкипера Уиллиса.
– Хорошая мысль, – сказал Куойл и посмотрел на Банни, которая не отрывала глаз от чего-то за окном. – Что ты там увидела, Банни? – Ответом был ее хмурый взгляд.
– Когда я вырасту, – сказала Банни, – то буду жить в красном доме и заведу свиней. И я никогда не буду убивать их ради бекона. Потому что бекон делают из свиней, папа. Нам Бити сказала. А Деннис убил свинью, чтобы получить из нее бекон.
– Не может быть! – Он изобразил изумление.
***
Был уже четверг, а Куойл никак не мог начать свою статью. Он затолкал свой блокнот со смазанными от дождя записями под бумаги. Он привык рассказывать о принятых решениях, голосовании, проектах, уставах, повестках и заявлениях, составляющих сложный политический орнамент общественной жизни. Но он не знал, как описывать шик «Крепкой Крошки». Как передать на бумаге ярость Мелвиллов? Да еще его мысли все время занимала Банни. История со скрипящей дверью на их кухне. Он перебирал бумаги, снова и снова поглядывая на часы. Он поедет в город, чтобы посмотреть на мастерскую тетушки. Еще он хотел поговорить с ней о Банни. Есть ли у нее проблемы, или ему только кажется? К тому же он снова был голоден.
Не успел он завести машину, как ему на ум пришла та высокая женщина, Уэйви. Он посмотрел на дорогу, в ту и другую сторону, нет ли ее поблизости. Иногда она ходила в школу к полудню. Он подумал, что она могла помогать там на обеде. Но сейчас Куойл ее не видел. Но как только он поднялся на холм и стал виден дом Джека, показалась она. Уэйви шла по дороге, размахивая гобеленовой сумкой. Он остановился, обрадованный, что она одна. И он тоже.
Все дело было в книгах: она дважды в неделю работала в библиотеке. У нее осип голос. Она сидела прямо, колени аккуратно сжаты. Они посмотрели друг другу на руки, оба заинтересовавшись безымянным пальцем. Пальцем для кольца. Оба заметили золотые ободки. По крайней мере, они что-то узнали друг о друге.
Молчание, в которое встревало море. Ялик и подскакивающая плоскодонка. Мужчины, наклонившиеся вперед, чтобы перебрать сети с треской. Куойл снова взглянул на нее и увидел бледный рот, шею, глаза цвета где-то между зеленым стеклом и землей. Шероховатые руки. Не молода, за тридцать. Но было в ней какое-то ощущение гармонии с местом и временем. Он не мог найти этому определение, но чувствовал это. Она повернула голову и поймала его взгляд. Снова отвела глаза. Но им обоим было приятно.
– У меня есть дочь, которой этой осенью пора идти в первый класс. Банни. Ее зовут Банни. А младшую дочь зовут Саншайн. Пока я на работе, она находится у Бити. – Ему показалось, что он должен был что-то сказать. Он откашлялся.
– Я слышала. – У нее был очень тихий голос. Будто бы она говорила сама с собой.
На стоянке у школы она что-то тихо сказала Куойлу, уже почти выйдя из машины. Он не понял, она сразу же пошла прочь. Может, это было «спасибо». Может, «заезжайте как-нибудь на чашку чаю». Она ходила, размахивая руками. На мгновение она остановилась, вытащила из кармана смятую бумажную салфетку и высморкалась. Куойл по-прежнему не двигался с места. Он смотрел, как она взбежала по ступеням и вошла в дверь. Да что с ним?
Он просто хотел посмотреть, как ходит высокая женщина, привыкшая много ходить. Петал никогда не ходила пешком, если могла проехать на машине. Или лечь.
15 Мастерская
Узлы драпировщика: полухитч, скользящий, двойной полухитч и стежок.
Мастерская тетушки находилась за дорогой на пристань. Здание с коричневатым каркасом, деревянными украшениями и черными ставнями. Куойлу понравился ряд магазинчиков, уютно спрятавшихся от ветра и в то же время находящихся прямо на пристани. Старинное, волнистое оконное стекло. Когда он открыл дверь, звякнул колокольчик. Тетушка, работавшая над кантом подушки, подняла на него глаза. Изогнутая игла остановилась на полпути.
– Вот и ты, – сказала она. И оглянулась вокруг, будто сама видела мастерскую впервые.
За машинкой сидела женщина с симметричной прической, поднятой над ушами, в стиле Эмили Дикенсон. Игла замедлила свое движение, муслин съехал на пол. Женщина улыбнулась Куойлу, демонстрируя идеальные зубы из-под фиалковых губ. Потом ее улыбка исчезла, и по лицу, от бровей до рта, разлилась какая-то грусть. На шее подрагивало жабо.
– Миссис Мэвис Бэнгз, – произнесла тетушка, как мастер-церемониймейстер.
За другим столом сидела женщина в шлеме из тугих коричневых кудряшек. Она кроила кожу.
– И Доун Баджел, – сказала тетушка. Женщина была настолько поглощена своей работой, что не остановилась и не стала смотреть в их сторону. В мастерской царил запах кожи, клея и духов. Духами пахло от миссис Бэнгз, которая сложила руки и пристально смотрела на Куойла. Его рука метнулась к подбородку.
– Вот, моя мастерская, – сказала тетушка. – Сейчас у нас выставлены только две швейные машинки и один стол для закройщика, но потом, когда мы начнем развиваться, я надеюсь поставить шесть машинок и два стола. Так у меня было в Лонг-Айленде. На следующей неделе к нам придет парусная лодка, что-то вроде яхты. Она была построена в Штатах на Западном побережье как кеч для траловой ловли лосося, но теперь она перешла во владение одного человека в Сент-Джонсе. За последнюю пару лет я уже видела не одно коммерческое рыболовецкое судно. Говорят, они не дороги. Потом будут приходить другие парусники. Во всяком случае, я на это надеюсь. Доун сейчас выкраивает спинки для стульев салона яхты Мелвиллов. Голубой цвет выбран специально, чтобы подчеркнуть цвет глаз миссис Мелвилл. Она специально покрасила кожу в Нью-Йорке. А Мэвис шьет чехлы на пенорезину. Доун, это мой племянник, о котором я вам рассказывала. Он работает в газете. Мы пойдем пообедаем, напротив, у Шкипера Уиллиса. Доун, когда закончишь кроить, заправь во вторую машинку эту голубую нить. Она и нити тоже выкрасила.
Тетушка вышла из дверей, стуча своими черными каблуками, а Куойл, замешкавшись, услышал, как миссис Бэнгз сказала Доун: «Не то, что ты ожидала, да?»
***
Из раструба вентиляционной вытяжки «Шкипера Уиллиса» дуло горячим воздухом с запахом масла и гари. Внутри было еще жарче. Рыбаки сидели в своих вымазанных кровью непромокаемых комбинезонах и тяжелых сапогах. Они наклонялись над тарелками с жареными блюдами и треской, пили большими глотками из чашек. Сигаретный дым растворялся в облаке, висевшем над жаровней. Официантка что-то кричала на кухню. Куойл видел грязный фартук Шкипера Уиллиса, вздымавшийся тут и там, как лед в полосе прибоя.
– Агнис, девочка моя, что будешь заказывать сегодня? – улыбнулась официантка тетушке.
– Я буду тушеную треску, Перл. И чашку чаю, конечно. Это мой племянник. Работает в газете.
– А, да. Я видела его раньше. Был тут как-то с Билли. Брал булочку с кальмаром.
– Точно, – сказал Куойл. – Было очень вкусно.
– Знаете, ведь это Шкипер Уиллис изобрел эти булочки с кальмаром. Ну что, возьмешь их и сегодня, дорогой?
– Да, – сказал Куойл. – Почему бы и нет? И чай. Со сливками. – Он уже знал, что такое шкиперский кофе. Слабый, но резкий вкус напитка почему-то напоминал треску.
Куойл сложил свою салфетку в веер, снова развернул ее и стал складывать из нее маленькие треугольники. Потом он посмотрел на тетушку.
– Я хочу у тебя кое-что спросить, тетушка. О Банни. – Он набрался мужества для предстоящего разговора. Петал сотни раз говорила, что Банни – «ненормальный ребенок». Он отрицал это. Но она на самом деле отличалась от других детей. Она была похожа на кипящий чайник: бурлила и била ключом. Иногда перегревалась и почти шла трещинами. А иногда остывала и покрывалась налетом минеральных солей.
– Как ты думаешь, тетушка, она нормальная?
Тетушка подула на свой чай и посмотрела на Куойла. У нее было странное выражение лица. Она внимательно изучала Куойла, будто он был новым видом кожи, которую она могла купить.
– Эти ночные кошмары. И ее характер, и … – он замолчал. Что-то у него плохо получалось.
– Ты сам подумай о том, что с ней произошло, – сказала тетушка. – Она потеряла членов своей семьи. Переехала в незнакомое место. Старый дом. Новые люди. Не стало ее матери и дедушки с бабушкой. Не думаю, что она понимает, что именно произошло. Иногда она говорит, что они все еще живут в Нью-Йорке. Для нее весь мир перевернулся вверх йогами. Да и для нас всех многое изменилось.
– Да, это я понимаю, – сказал Куойл, жадно глотая чай. – Но меня беспокоит другое. – Внутри него все задрожало от напряжения. – Я даже не знаю, как это объяснить. – Воспитательница детского сада использовала словосочетание «нарушения личности», когда говорила о том, что Банни толкает детей и ломает цветные мелки.
– Приведи пример того, что тебя беспокоит.
Над Куойлом нависла унылая тень.
– Ну, Банни не нравится цвет дома. Темно-зеленый. – Это звучало по-идиотски. Главное было то, что происходило на кухне. На остальное можно было не обращать внимания. Принесли треску и булочку с кальмаром. Куойл впился зубами в булочку, будто от того, сумеет ли он ее раскусить, зависела его жизнь.
– Потом эти ночные кошмары. И как она плачет или кричит без видимой причины. В возрасте шести – шести с половиной лет дети уже не должны так себя вести. Помнишь, как ей показалось, что она увидела собаку в первый день, когда мы подъехали к дому? Страшная лохматая белая собака с красными глазами? Помнишь, мы обыскали все и не нашли ни следа?
– Да, конечно, помню.
Стук вилки по тарелке, жар из кухни, звон ножей, смех.
– Пару недель назад было еще одно приключение с собакой. Ты видела маленький белый камень, который был у меня в саду камней? Когда смотришь на него прищурившись, он напоминает голову собаки. Так вот, она прибежала, стала кричать и биться в дверь. Я подумал, что случилось что-то страшное. Никак не мог успокоить ее, чтобы она перестала кричать и рассказала мне, что же случилось. В конце концов, она протянула руку. На пальце был маленький порез, не больше нескольких миллиметров в длину, и одна капля крови. Я заклеил его пластырем, и она успокоилась. Сначала она не хотела говорить, где порезалась. Но потом, через пару дней, она рассказала, что выбросила «камень с собачьим лицом», и он за это ее укусил. Она сказала, что на ее пальце был след от укуса собаки.
Тетушка рассмеялась, чтобы показать, что здесь не о чем было беспокоиться.
– Вот что я имею в виду. Она выдумывает всякие такие вещи. Куойл проглотил булочку с кальмаром. Он задыхался. Тетушка не обращала внимания на серьезные вещи, уходя от важного разговора. Люди позади них стали к ним прислушиваться. Он чувствовал их внимание. Зашептал:
– Слушай, я очень беспокоюсь. Правда. Я уже места себе не нахожу. В субботу утром, когда ты поехала за своей посылкой, мы собирались приготовить обед. Я просто хотел подогреть суп. Саншайн сражалась со своими ботинками. Ты знаешь, как она хочет сама их снимать. Банни доставала коробку крекеров для супа. Она шуршала бумагой, когда вдруг все затихло. Она уставилась на дверь и неожиданно заплакала. Клянусь, тетушка, она была напугана до смерти. Она сказала: «Папа, там собака скребется в дверь. Запри ее!» Потом начала кричать. Саншайн сидела с одним ботинком в руке, затаив дыхание. Мне надо было открыть дверь и показать ей, что там ничего нет, но вместо этого я ее запер. Знаешь почему? Потому что испугался: а вдруг там на самом деле что-то есть? Сила ее страха была очень велика.
– Надо же, – сказала тетушка.
– Да, – сказал Куойл. – И в ту самую минуту, как я ее закрыл, она перестала кричать, взяла коробку с крекерами и вытащила оттуда несколько штук. Спокойная и невозмутимая. А теперь скажи мне, что это нормально. Я хочу это слышать. А пока я думаю, не показать ли ее детскому психологу. Или кому-нибудь еще.
– Знаешь, я бы не стала с этим торопиться. Дай ей еще немного времени. Возможно, у всего этого есть другие объяснения. Мне кажется, что она может обладать чуткостью к тем вещам, которые мы с тобой не ощущаем. Она может видеть то, чего не видим мы. Есть такие люди. – Она искоса посмотрела на Куойла, чтобы понять, как он отнесся к ее словам о том, что его дочь может обладать способностями, выходящими за рамки обычного.
Но Куойл не верил в экстрасенсорные способности. Он боялся, что потеря близких, исковерканное детство и его неспособность дать ей достаточно любви нанесли Банни непоправимый вред.
– Давай пока подождем и посмотрим, как все сложится дальше. В сентябре она пойдет в школу. До этого времени у нее есть целых три месяца. А это для ребенка очень много. Я согласна с тем, что она не такая как остальные дети и иногда ведет себя немного странно, но ты сам знаешь, что мы все разные. Хотя мы иногда пытаемся убедить всех в обратном. Со временем мы учимся скрывать свои различия. Банни пока этого не умеет.
Куойл выдохнул и медленно поднял руку к подбородку. У него было такое ощущение, что они говорят совсем не о Банни. Но тогда о ком? Их разговор распался, как туман в солнечном свете.
Тетушка доела свою рыбу, сложила косточки в аккуратную горку на специальной тарелке. Официантка называла их «когти дьявола». И отправилась в свою мастерскую. Когда они подошли к ее окнам, Куойл увидел краешек черных волос миссис Бэнгз, когда она нагнулась над сиденьем для стула, чтобы стамеской вытащить из него скобки.
– Ну что, – сказала тетушка. – Хорошо, что мы об этом поговорили. Мне очень жаль, но я должна буду сегодня задержаться. Мы должны расшить сиденья. Нам надо много сделать к следующему вторнику. Сшить и закрепить на месте. Забери девочек сам. И не волнуйся за Банни. Она все-таки еще маленькая.
Когда-то этот факт не остановил Гая. В то время ей было столько же, сколько Банни.
– Да, – сказал Куойл, чувствуя облегчение и даже в течение нескольких секунд испытывая настоящее счастье. Да, он подождет. Там будет видно. Может произойти все что угодно.
– Ты поужинаешь в городе, или нам что-нибудь приготовить?
– Нет, я перекушу здесь. Езжай. Тебе надо будет купить молока и доложить льда в холодильник. Не волнуйся из-за пустяков.
– Не буду, – сказал Куойл. – Он наклонился к мягкой щеке тетушки и почувствовал легкий запах масла авокадо. Она желала им добра, но ничего не знала о детях и о той боли, которую они испытывают.
