Текст книги "Гимн крови"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Но Мона была в ужасе. Девственный вампир, готовый лишиться чувств от морального шока.

– За все годы нашего знакомства, он ни разу не упоминал Патси и даже не ответил по е-мэйл на единственный вопрос о своей матери.

Я снова пожал плечами.

– У него есть секреты, как и у тебя. Я знаю имя твоего ребенка. Морриган. А он не знает.

Ее передернуло.

Этажом ниже голоса спорящих становились все громче. Даже Нэш и Томми, набравшиеся после ужина сил, приняли сторону Жасмин, а Большая Рамона провозгласила Квинна некромантом. Сынди, медсестра, всхлипывала.

– И все же, – сказала Мона. – Убить собственную мать…

В один яркий, как кинопленка момент, я подумал о собственной матери, Габриэль, которую я повел по пути Крови. Где она бродит сейчас среди дикой природы, это неторопливое холодное и молчаливое создание, чье уединение для меня непостижимо?

Не так и давно я видел ее. А потом видел снова, и еще несколько раз. Нашу встречу не скрасила ни теплота, ни успокоение, ни понимание. Но значит ли это хоть что-нибудь?

Квинн постучал в дверь. Я впустил его. Я мог слышать, как заурчал мотор лимузина. Клем все для нас подготовил. Ночь была теплой, поэтому он включил охлаждение. Будет так приятно проехаться в Новый Орлеан…

Квинн захлопнул дверь, запер ее на засов и, прислонившись к ней, сделал глубокий вздох.

– Легче было бы, – сказал он, – ограбить Английский банк.

Он бросил блестящие, на высоких каблуках туфли в руки Моны, с готовностью их поймавшей. Она оглядела их. Потом надела на ноги, прибавив в росте дюйма четыре, а ее икры пружинисто напряглись, что было заметно даже через ткань платья и оказалось дьявольски соблазнительным.

Туфли были чуть-чуть маловаты, но вряд ли очень заметно. Ее ступни, обернутые в украшенный горным хрусталем верх с сеточкой пряжек, смотрелись изумительно.

Вот она затянула вторую застежку так же, как и первую.

Затем она взяла из рук Квинна белое длинное неглиже, закуталась в него и рассмеялась, потому что ее защекотали заколыхавшиеся перья. Это было так раскрепощено, восхитительно, празднично. Она бегала по комнате большими и маленькими кругами. То есть вытворяла то, что недоступно парням???

Она прекрасно держала равновесие. Пробуждалась ее сила, а легкомысленное начало, затаившееся где-то в глубине ее души, ликовало, заполучив парочку немыслимых пыточных штуковин. Несколько кругов в одну сторону, несколько кругов в обратную, и вот она застыла у дальнего окна.

– Какого черта ты убил свою мать? – спросила она.

Квинн уставился на нее. Он выглядел совершенно потерянным. Подошел к ней шатающейся походкой, обнял, прижал к себе, как делал раньше, но не сказал ни слова. Его сковал ужас. Упоминание о Патси погрузило его в тишину. Или причиной был пышный наряд тетушки Куин?

В дверь громко застучали. Послышался голос Жасмин:

– Вы откроете дверь, молодой господин! И покажете мне этого ребенка. Или, клянусь Богом, я позову шерифа.

Потом донесся голос Сынди, такой рациональный и добрый:

– Квинн? Квинн, пожалуйста, дайте мне взглянуть на Мону.

– Возьми ее на руки, – сказал я Квинну. – Пронеси через них, мимо них, вниз по лестнице, через парадный выход и в машину. Я следую сразу за вами.

Глава 6

Минуты три спустя или меньше, ориентируясь по смертному времени, мы были вне дома и мчались по дороге, чтобы не будоражить больше тех, кто кричал нам вслед возмущенным хором.

Моне хватило здравого смысла закрыть лицо украшенным перьями краем халата, так, чтобы ничего не было видно, кроме ее густых рыжих локонов и расслабленно болтающихся ног. Мы прорывались вперед, с вежливым хладнокровием игнорируя крики толпившихся на лестнице людей, и обратились на финише только к абсолютно невозмутимому Клему с коротким указанием отправляться в Новый Орлеан "немедленно".

Команду отдавал я и не удержался от быстрой улыбки, в ответ на что водитель саркастически усмехнулся и пожал плечами. Однако гигантский лимузин тут же зашуршал по гравийной аллее, а Мона оказалась между мной и Квинном на заднем сидении, и тогда, только тогда я начал осматривать город в поиске жертв.

– Я могу слышать голоса, похожие на назойливый рокот ада, – сказал я. – Становитесь жестокими, детки. Я ищу законченных подонков. Их можно называть безжалостными бездушными смертными, процветающими на пороке, или самим пороком, произрастающим из себя. Я все ищу, но не могу найти ответа: перестают ли истинные головорезы любоваться синевой вечернего неба или смотреть, как качаются на ветру тяжелые ветви дуба? Наркоторговцы, детоубийцы, малолетки, ставшие гангстерами за каких-нибудь пятнадцать роковых минут. Морг в нашем городе не бывает пуст. Сам же город – котел, бурлящий хорошо отмеренной порцией жестокости, приправленной моральным невежеством.

Мона мечтательно смотрела в окна, следя глазами за малейшими изменениями пейзажа.

Квинн мог слышать отдаленные голоса, настраивать их для себя. Он был взволнован, переполнен любовью к ней, но далеко не счастлив.

Машина прибавила скорости, выныривая на хайвэй.

Мона ахнула. Она сжала пальцы на моей левой руке. Никогда невозможно предугадать, что выкинет птенец. Это так возбуждающе.

– Слушаем, – сказал я. – Квинн и я слушаем.

– Я слышу их, – сказала она. – Не могу отличить один голос от другого… не могу. Но посмотрите на эти деревья. А стекла… Они не затонированы. Мэйфейры всегда тонируют свои лимузины.

– Кроме тетушки Куин, – Сказал Квинн, глядя вперед и прислушиваясь. – Ей нравилось, когда стекла прозрачные, так чтобы можно было наблюдать, что происходит снаружи. Ей было все равно видно ли ее саму.

– Мне нужно время, чтобы все это улеглось в голове, – прошептала Мона.

– Этого никогда не будет, – сказал Квинн. – Просто станет легче и легче.

– Тогда верьте в меня, – сказала она ему, ее пальцы сильнее сжали мне руку. – Не бойтесь за меня. У меня есть идеи.

– Тогда поделись ими со мной. Итак? – сказал я.

– Я хочу проехать мимо своего дома, я имею в виду дом Майфэйров, первый по Честнат. Я была в госпитале два года. Я не могла его видеть.

– Нет, – сказал я. – Ровен почувствует тебя. О том, что ты теперь собой представляешь, она знает не больше, чем когда была на ферме Блэквуд. Но она догадается, что ты рядом. Мы не поедим туда. Для этого еще придет время, но не сейчас. Давай вернемся к жажде.

Она кивнула. Она не спорила со мной. Я понял, что она и не пыталась противостоять мне. Но ее мучили тяжелые раздумья. Слишком много, больше, чем обычно цепей связывало ее со смертным прошлым. Нечто крепко держало ее, нечто, что она показала мне в обрывочных воспоминаниях, когда я совершал над ней Обряд – чудовищные роды, женщину-дитя. Кто было это существо?

Я не позволял Квинну выуживать это из моего сознания. Слишком рано для подобных откровений. Но он мог увидеть лишние картинки, когда я совершал Обряд. В те моменты я всецело, опасно принадлежал ей. Он мог знать, что мне открылось. И он мог читать ее мысли сейчас, так как она еще не была готова их скрывать.

Машина набирала скорость, пересекая озеро. Оно больше напоминало огромную мертвую субстанцию, чем резервуар с настоящей водой. Но облака гордо вздымались к взошедшей луне. Вампиры видят облака иначе. Также можно видеть, когда вершится судьба: тонкие двигающиеся тени скользят перед ликом луны, отчего кажется, что она живая.

– Нет, я должна пойти туда, – вдруг сказала она. – Я должна увидеть дом. Должна.

– Ну и что это, проклятая бунтовщица? – спросил я. – Я как раз мысленно хвалил тебя, за то, что ты со мной не споришь.

– Что? У меня это на лбу написано? – возмутилась она. – Нам не обязательно приближаться к дому, – продолжала Мона, сдерживая всхлип. – Мне просто необходимо увидеть свой Зеленый район.

– Ну хорошо, – сказал я вполголоса. – Тебя не беспокоит, что ты заставишь их выскочить из дома, паниковать? Ты готова к последствиям этого шага? Конечно же, я не говорю тебе, что следует подготовиться. Видишь ли, я лишь пытаюсь обращаться к тебе и мистеру Квинну Блэквуду как к примерным и порядочным молодым людям. Что? Ах я сам? Я негодяй.

– Возлюбленный босс, – произнесла она с вымученным выражением лица. – Позволь мне только подойти так близко, как только можно, так как ты сочтешь приемлемым. Нет, я не хочу заставлять их тревожиться. Мне отвратительна сама мысль. Но я два года жила, как в одиночной камере.

– Куда мы направляемся, Лестат? – спросил Квинн. – Мы будем охотиться в деловой части города?

– Мне больше нравится "оборотная часть" города, – сказал я. – Креол, вроде меня, никогда не скажет "деловая часть". Вы знаете, где может обитать всякий сброд. Слушай город, Мона.

– Я слышу, – ответила она. – Похоже на то, как если бы я перешла через некую черту. А потом разрозненные голоса. Море разных голосов. Ругань, угрозы, даже приглушенные щелчки ружей…

– Этой ночью в городе кипит жизнь, и жара ей не помеха, – сказал я. – Люди заполонили улицы, их мысли захлестывают меня тошнотворным потоком. Если бы я был святым, мне бы пришлось слушать все это без передышки.

– Точно, как молящиеся – сказала Мона. – Одна мольба следует за другой.

– Святых ждет работа, – заметил я, будто и вправду так считал.

Но тут в один восхитительный миг меня осенило. Они рядом.

Одновременно со мной это понял и Квинн, и с придыханием произнес: "О Боже". Он был потрясен.

– Подойдем ближе, – сказал я.

– Что происходит? – спросила Мона. – Я ничего не слышу.

Она уставилась на Квинна.

О, это было полной неожиданностью. Меня охватили восторг и гнев одновременно! Я сфокусировал внимание.

Да, так и есть. Бесконтрольные убийства, только чтобы напиться крови. Парочка вампиров мужского и женского пола, жестокие в соответствии с их природой, претенциозные, безвкусные, увешанные золотом и упакованные в фирменную кожу, опьяненные силой, проникшие в Новый Орлеан, будто он был неким мифическим местом, в поисках "Великого Вампира Лестата", в которого они на самом деле не верили. (А кто верит?) Они слонялись по моему Французскому кварталу, пока не нашли свободные апартаменты в дорогом отеле, вставили в замок ключ, и вот тут море крови, звенит их смех, орет телевизор. Невинных жертв они вышвырнули в глухой переулок, но не всех. Готовые наслаждаться музыкой или яркими картинками смертной жизни, чувствуя себя в полнейшей безопасности, они планировали отоспаться днем под старыми грязными белыми плитами на Первом кладбище Сент-Луиса. Какая наглость! Надо же так стремиться погибнуть! Я с трудом подавил смех.

– Это великолепно! Восхитительно безнравственно! Как раз для нее! И не стоит терять время. Кровь врага – прекрасный наркотик. То, что нужно. И тем быстрее она сможет побороть в себе жалость. Для тебя это тоже хорошо, Квинн. Тебе еще не приходилось истреблять последних подонков.

– Но это, скорее, больше подходит ей, Лестат, – сказал Квинн. – Ты знаешь, что случилось в мою первую ночь. Я совершил чудовищную ошибку. Я не хочу, чтобы что-нибудь мерзкое, плохое произошло с ней…

– Ты разрываешь мне мое маленькой нежное сердце, – сказал я. – Разве вам придется действовать в одиночку? Я иду с вами. Ты серьезно считаешь, что я не смогу справиться с парочкой бродяг? Достаточно ли ты хорошо меня знаешь, Квинн? Ты забыл кто я и, возможно, я забыл тоже.

– Но чем все это закончится? – наставал он.

– Твоя невинность так неподдельна, – заметил я.

– Ты уже должен был это заметить, – сказал он. И тут же: – Извини. Прости меня, я только…

– Слушайте меня, вы, оба, – сказал я. – Сейчас мы говорим о незаконнорожденных отпрысках ада. Они щеголяли по вечности не больше декады. Достаточно, чтобы набраться нахальства. Естественно, я загляну в их души, перед тем, как уничтожу. Однако на данный момент я знаю, что они вне закона. И они мне не нравятся. И кровь вампира всегда горячая. И схватка будет приятной. И они законченное отребье. Они нарушили мир на моих улицах. Это уже смертный приговор, когда у меня есть для него время. А сейчас у меня есть время, а у вас – жажда. Только это меня волнует. И больше никаких вопросов.

Мона тихонько рассмеялась.

– Интересно, какова их кровь на вкус? – сказала она. – Но я не смею тебя спрашивать. Подожду, когда ты скажешь, что она мне подходит.

– Ты маленькая насмешница, – сказал я. – Любишь бороться? Бороться со смертными неинтересно, потому что нет страха. Ни один героический смертный не сможет тебе противостоять. Но схватка с этими милыми созданиями может оказаться очень достойной. И никогда нельзя предугадать, насколько они на самом деле сильны, никогда.

Кроме того, те образы, которые ты впитываешь с их обжигающей кровью, более интенсивные, чем у человеческой жертвы.

Она сжала мне руку.

Квинн был расстроен. Он вспоминал о своей первой ночи охоты: свадьба в Неаполе, невеста, затащенная им в спальню, вжатая в ковер, чтобы закрыть ее от супруга, и он высосал ее досуха, разбрызгав первый глоток по всему ее платью. Снова и снова он прокручивал в памяти этот отталкивающий момент, ужасные секунды морального падения.

– Братишка, – сказал я, – то были человеческие создания. Посмотри на меня.

Он развернулся ко мне, и сквозь сияющие огни автострады я вгляделся в его глаза.

– Я знаю, что до этого момента играл с тобой роль этакого утонченного сдержанного европейца, – сказал я. – А сейчас ты видишь жестокую часть меня. И я должен напомнить тебе, что ты прошел через ад, только, чтобы поведать мне свою историю. Что же касается смерти тетушки Куин, то это было истиной пыткой для тебя, и ты более чем заслужил с моей стороны самое хорошее, что я бы мог тебе дать или для тебя сделать. Но теперь я обязан разобраться с этими двумя охотниками за Кровью. И ни ты, ни Мона не должны упускать свой шанс.

– А что если они сильные? А что если их сделал кто-то, как и меня, очень древний? – спросил он.

Я вздохнул.

– Я дал тебе свою кровь, Квинн. И Мона создана с ее же помощью. Вас нельзя даже сравнивать с ними, поверь мне.

– Я хочу это сделать, – тут же вмешалась Мона. – Если ты утверждаешь, что они – лишь развлечение, значит так и есть. И значит мне это подходит, возлюбленный босс. Ни мое сердце, ни душа больше не помогают мне определить, что я на самом деле сейчас чувствую, как я на самом хочу эту маленькую битву. Мне не найти слов, все так неопределенно и будто засело внутри меня. Это та часть смертной меня, которая не пожелала умереть? Так?

– Да, – сказал я. – Именно.

– Браво, – сказала она. – Тогда я возьму их. Но кое-что меня смущает…

– Оставь это при себе, – сказал я. – Мы почти пришли.

Я заметил подавленное выражение на лице Квинна, ясно заметное в свете проезжавших машин.

– Что, если они попросят пощады? – спросил он.

– Ты уверен, что это случится? – ответил я, слегка пожимая плечами.

– Что, если они разбираются в поэзии? – спросил он.

– Это будет очень забавно, – сказал я. – Как ты думаешь? Расплатиться за невинных жертв.

Но он не сдавался. Не мог сдаться.

– Что, если они любят тебя?

Глава 7

Сделаем быстрый перерыв во славу святых, одним из которых я хотел бы стать, но не могу.

После того, как мы покинули папу, он остался в полной безопасности в своих покоях, но за время, которое мне потребовалось, чтобы благополучно записать произошедшие события – не волнуйтесь, мы вернемся меньше, чем через пять минут – папа успел посетить Торонто, Гватемалу и Мексику, и в Мексике канонизировал святого.

Почему я упоминаю об этом, в то время как папа Иоанн Павел II свершил много других дел за свою маленькую поездку? Включая награждение парочки парней и канонизацию еще одного святого, но только в Гватемале?

Просто, когда говорят о святом из Мексики, я на самом деле чувствую себя задетым, потому как речь идет о том самом Хуане Диего, простом индейце ("истинном аборигене", как утверждают некоторые газетные заголовки), которому в 1531 году явилась Богородица Гуаделупская. Когда этот простой индеец поведал местному испанскому епископу о явлении Пресвятой девы, то был абсолютно проигнорирован. И тогда наша Богородица сотворила повторное чудо.

Она взрастила для Хуана Диего великолепные красные розы, чтобы он собрал их и отнес епископу. Те розы чудесным образом выросли в снегу на вершине родного холма Хуана Диего, и когда славный малый радостно распахнул свою накидку (пончо) перед епископом, чтобы продемонстрировать прекрасные цветы, обнаружилось, что на накидке во всей красе запечатлелся лик Богородицы, так как и принято изображать Пресвятую деву, только кожа ее была индейской.

Эта накидка, сделанная из кактусового волокна, со знаменитым изображением Пресвятой девы Марии, по-прежнему невредима и вывешена на всеобщее обозрение в Кафедральном соборе города Мехико, и тысячи ежедневно приходят посмотреть на нее.

Ей дали имя Богородицы Гуаделупской, и нет человека в христианском мире, который бы не видел это изображение матери Христа хотя бы раз в его или ее жизни.

Ну хорошо. Теперь… Я люблю эту историю. Всегда любил. Мне представляется очень возвышенным то, что произошло с Хуаном Диего. Когда он впервые вскарабкался на холм, Святая Матерь обратилась к нему: "Хуанито!" Разве это не трогательно? И трогательно, что тысячи индейцев приняли христианскую веру после явленных чудес. И, безусловно, чудесно, что папа Иоанн Павел II, больной, восьмидесятидвухлетний, сделал этот жест для Мексики и канонизировал Хуана Диего.

Но критики папы вовсе не так довольны. Ходят всякие слухи, утверждает пресса. Недовольные настаивают, что нет доказательств, что Хуан Диего существовал на самом деле.

Я считаю это возмутительно грубым!

Это говорит о серьезном непонимании великой духовной мощи Римско-католической церкви.

Да, никто не может доказать, что Хуан Диего действительно существовал, но нельзя доказать и обратное.

Но давайте представим на минуту, что Хуан Диего не существует, и никогда не существовал.

Но папа по-прежнему непогрешим, верно?

"И что свяжешь на земле, то будет связано на небесах", – сказал Христос Петру. Так?

Даже самые непримиримые критики папства признают, что это некий современный феномен, разве нет?

Следовательно, без всякого шума и сомнений, в тот же миг, как Иоанн Павел провозгласил Хуана Диего святым, славный малый поселился в раю, чтобы существовать там Вечность.

Подумайте только, что творилось у Хуана Диего в голове! И не забудьте, что речь идет об "истинном аборигене", не меньше. И вот он обнаруживает себя в раю, который, если верить чьим-либо описаниям, превосходит всяческие описания.

По сути, если новые последователи мистицизма правы, и рай, в который мы отправляемся, когда пройдем Свет, представляет собой то, что мы сами в состоянии вообразить, то Хуану Диего после споров и дискуссий, папской курией была определена награда: бродить повсюду в накидке из кактусового волокна и срывать розы. Я думаю, есть ли у него ботинки? Останется ли он в одиночестве? Нет, конечно же. Только атеисту придет в голову такая идея. Если спросить меня, то неподдающийся описанию рай – не менее чем ураганный вихрь великолепия.

Но давайте поместим его ниже, во имя Синая. Окруженный своим вечно цветущим садом, Хуан Диего может, если пожелает, общаться с другими святыми, давно покинувшими землю, включая знаменитых благословенных родителей Пресвятой девы, Иоакима и Анну, а также святую Веронику, с которой я лично встречался.

Но скорее всего, Хуан Диего обнаружит себя осаждаемым моленными воззваниями. Голосами "истинных аборигенов", доносящихся со всех уголков планеты, так как отпрыски колонистов наверняка помогут ему увидеть несчастья и страдания планеты, которую он покинул.

Зачем я говорю все это?

Очень просто. Существовал ли Хуан Диего на самом деле или нет, у него сейчас много работы: прорываться через астральные слои, душой, принявшей человеческий образ, чтобы честно выслушивать исполненные надежд мольбы и передавать их Всевидящему.

Он должен быть. Он святой беспредельной важности. И, несомненно, Богородица Гуаделупская благосклонно взирает на стекающиеся в город Мехико новые потоки туристов и почитателей.

А папа вернулся в Ватикан, успев за свою жизнь канонизировать 463 святых.

Я бы хотел быть одним из них. Может быть, поэтому я написал эту главу. Я завидую Хуану Диего.

Хммм… Но я не святой. И отступление заняло меньше пяти минут, вы знаете об этом, вот и не жалуйтесь.

Просто дело в том, что я не могу отделаться от страстного желания быть официально канонизированным.

Увы. Не судьба. Alors. Mais oui. Eh bien. Немедленно приступаем к главе 8.