Текст книги "Дар волка. Дилогия (ЛП)"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

И вдруг почувствовал искреннюю любовь ко всему, что его окружало, – к блеску луны и искрам света вокруг нее, к огромному лесу, давшему ему совершенное убежище, к дождю, несущему серебряный свет небес к сверкающей чаше, в которой он лежал.

В нем запылало пламя, вера в то, что существует сознательная Сила, приводящая в движение все, созданное ею, наполняющая все это любовью за пределами его, Ройбена, понимания.

Он не испытывал жалости к котятам, нервно кружащим внизу, во тьме. Он подумал о жалости, да, но не испытал ее. Он стал неотъемлемой частью мира, в котором такое чувство не значит ничего или почти ничего. В конце концов, может ли возникнуть жалость в этих кошках? Они бы порвали его на части, если бы могли. Будь у нее такая возможность, их мать сожрала бы его. Их мать, которая грубо оборвала счастливую жизнь собаки Гэлтона. Должно быть, Ройбен тоже показался ей легкой добычей.

Ужас в том, что он оказался страшнее всего, что могла видеть в своей жизни эта кошка, так ведь? Наверное, даже медведю не одолеть его. Но это можно будет проверить со временем. Дрожь предвкушения, охватившая его, заставила его рассмеяться.

Насколько же люди ошибались, говоря о вервольфах, представляя их существами, постепенно скатывающимися в бездумное безумие. Вервольф не был волком и не был человеком, а представлял собой лишь отвратительную помесь того и другого, значительно более сильную, чем каждая из составляющих.

Но сейчас, в этот момент, это не имело значения. Язык мыслей был… просто языком мыслей. Как можно доверять языку? Слова, будто чудовища, они ужасны, отвратительны. Слова, которые он совсем недавно написал Билли, чем они являлись, как не невесомыми пленками, слишком слабыми, чтобы передать живую силу, запах и пульс существ.

Большая кошка, мертвая кошка, кошка, которая убила теплое и ласковое существо, каким был пес Гэлтона. Мертвая. Ни на секунду не жалею!

Он наполовину дремал. Выдрал большой кусок из живота кошки и принялся высасывать кровь, будто сироп.

– Прощай, Сестра Кошка, – прошептал он, облизнув ее скалящуюся пасть, проведя языком по ее зубам. – Прощай, Сестра Кошка, ты сражалась достойно.

И отпустил ее тело, его добычу. Она полетела вниз, ниже, ниже, сквозь ветви, и упала на мягкую землю, посреди ее потомства.

Мысли бродили в его голове. Если бы только он мог взять Лауру с собой, в этот блистающий мир, крепко держа ее в руках. Ему снилось, что она рядом, в безопасности, тоже спит, как и он. Влажный ветер шуршал ветвями, мириады крохотных существ шуршали и трепетали вокруг, убаюкивая его.

Что же с голосами издалека, которых он не слышит? Не зовет ли кто-то его, из городов, что на севере или на юге? Никто не спасается от опасности, не зовет на помощь? С мрачной гордостью он почувствовал, как растет его сила. Как долго, сколько ночей он сможет не обращать внимания на голоса? Сколько ночей сможет избегать этой «самой опасной игры»?

Но он что-то слышал, сейчас!

Что-то, что пронзило закрытые хвоей врата его убежища.

Кто-то

в опасности,

ужасной опасности! И он знает этот голос!

– Ройбен! – раздался хриплый крик. – Ройбен! Предупреждаю, не подходи больше ни на шаг!

Смех. Низкий, злобный смех.

– Да ну, маленькая женщина, неужели ты собираешься убить меня этим топором?

21

Он бежал сквозь лес на четырех, огибая деревья, с такой скоростью, с которой еще ни разу не бегал.

– Милая, ты лишь делаешь все намного проще для меня. Ты и представить себе не можешь, как мне отвратительно проливать кровь невинного.

– Уходи от меня. Уходи от меня!

Запах зла не вел его, поскольку его просто не было. Его вели запах и голос Лауры.

В два прыжка он перемахнул широкую террасу, мощенную плитами, схватился за дверь и дернул всем весом, вырывая замки из дерева.

Шагнул вперед, на деревянный пол, и захлопнул дверь, не оглядываясь.

Лаура стояла, дрожащая и перепуганная, слева от огромного камина, сжимая обеими руками деревянную рукоять топора.

– Он пришел, чтобы убить тебя, Ройбен! – глухо сказала она.

Напротив нее, справа, стоял невысокий худощавый подтянутый мужчина, темнокожий, с азиатскими чертами лица. На вид ему было лет пятьдесят, у него были короткие неухоженные черные волосы и небольшие черные глаза. На нем была серая куртка и брюки простого покроя, и белая рубашка, расстегнутая у воротника.

Ройбен двинулся вперед, вставая между ним и Лаурой.

Невысокий мужчина грациозно подался назад.

Оценивающе поглядел на Ройбена. Выглядел отрешенно, будто человек, разглядывающий чужака, встреченного на улице.

– Он сказал, что должен убить тебя, – хрипло, задыхаясь, сказала Лаура. – Сказал, что у него нет выбора. Сказал, что должен убить и меня.

– Иди наверх, – сказал Ройбен. Шагнул ближе к мужчине. – Закройся в спальне.

– Нет, я не думаю, что у нас есть на все это время, – сказал незнакомец. – Вижу, описывавшие тебя не преувеличивали. Ты отменный образец породы.

– И какой же породы? – спросил Ройбен. Он стоял меньше чем в метре от незнакомца, глядя на него сверху вниз, пораженный полным отсутствием запаха. Да, от него шел запах, запах человека, но не было ни запаха зла, ни запаха враждебности.

Ройбена охватило отчаяние. Этот человек знает тайны, те, которые он сам отчаянно желает узнать.

– Я сожалею о том, что случилось с тобой, – сказал мужчина. Его голос был ровным и выразительным. – Мне не следовало ранить тебя. С моей стороны это было непростительной ошибкой. Но я совершил ее, поэтому у меня нет иного выбора, кроме как ее исправить.

– Значит, ты всему этому причиной? – сказал Ройбен.

– Совершенно верно, хотя и совершенно ненамеренно.

Он выглядел рассудительным и слишком миниатюрным в сложении, чтобы представлять опасность для Ройбена, но Ройбен понимал, что это лишь человеческая форма, в которой противник не станет сражаться с ним. Будет ли лучше убить его сейчас, пока не началось превращение? Пока он слаб и беззащитен? Или попытаться вытащить из него информацию, бесценную, всю, которую он согласится выдать ему?

– Я очень долго охранял это место, – сказал мужчина, делая пару шагов назад, по мере приближения Ройбена. – Это продолжалось слишком долго. И я никогда не был хорошим охранником, если правда, а иногда меня здесь просто не было. Это непростительно, и, чтобы заслужить хоть какое-то прощение, я обязан исправить то, что сделал. Боюсь, мой бедный юный Человек-Волк, как ты себя назвал, тебе было лучше не появляться на свет.

Лишь теперь на его лице появилась зловещая улыбка, а вместе с ней произошло и превращение, так быстро, что Ройбен едва успевал следить за его этапами. Одежда мужчины лопнула, его грудь стала шире, руки и ноги стали удлиняться и набухать. Сорвав с запястья золотые часы, он отшвырнул их в сторону. Его тело покрыл блестящий черный мех, набухая, будто пена. Ботинки разлетелись на части, и ноги превратились в когтистые лапы. Подняв руки, он сорвал с себя остатки рубашки и куртки, стряхнул обрывки брюк. Из его груди вырвался низкий рык.

Ройбен прищурился. Руки меньше и короче, но как оценить силу, которую придаст противнику его умение? А лапы, которыми оканчивались руки и ноги, огромны. Нижние конечности толще, чем у Ройбена, или ему так кажется.

Лаура двинулась ближе к Ройбену. Краем глаза он увидел ее у камина с занесенным над правым плечом топором.

Ройбен стоял неподвижно. Вдохнул, пробуждая источник внутренней силы. «Ты сражаешься не только за свою жизнь, но и за жизнь Лауры», – подумал он.

Мужчина стал выше ростом где-то на фут, его черная грива ниспадала, как мантия, но он все равно был сильно ниже, чем Ройбен, даже в волчьем обличье. С лица исчезли спокойствие и понимание, глаза стали еще меньше, рот вытянулся, в нем появились длинные кривые клыки.

Между белых зубов мелькнул розовый язык, и он напряг мощные бедра. Весь мех был черным, даже подшерсток, а поднятые острые уши придавали ему отталкивающе волчий вид. Ройбену стало противно, поскольку он боялся, что сейчас выглядит так же.

«Стой на месте, – только и думал Ройбен. – Стой на месте». Он был в ярости, но не дрожал так, как бывает, когда подгибаются ноги или опускаются руки. Нет, вовсе нет.

Что-то заставило это существо замешкаться. Что-то было не так, как оно ожидало. Сделай шаг вперед.

Он шагнул вперед, и черное волкоподобное создание отступило на шаг.

– И что, что теперь? Думаешь, ты сможешь от меня избавиться? – спросил Ройбен. – Ты думаешь, что можешь уничтожить меня лишь потому, что я – твоя ошибка?

– У меня нет выбора, – ответило создание низким звучным баритоном. – Я тебе сказал. Этого не должно было произойти. Я должен был убить тебя вместе с остальными, виновными, если бы знал. Но ты уже наверняка знаешь, насколько омерзительно проливать кровь невинного. Осознав свою ошибку, я отпустил тебя. Всегда есть шанс, знаешь ли, что Хризма не передастся, что жертва просто выздоровеет. Или очень быстро умрет. Так случается чаще всего. Жертва просто умирает.

– Хризма? Миропомазание? Так ты это называешь? – спросил Ройбен.

– Да, Хризма, так называли мы это испокон века. Дар, сила – для этого есть сотня древних названий, но какая разница?

– «Мы». Ты сказал «мы». Сколько же в мире таких созданий, как мы?

– О, я понимаю, ты сгораешь от любопытства, думая, что еще я могу сказать тебе, – с еле заметным презрением произнесло создание. Его голос звучал сдержанно, приводя в бешенство. – Это любопытство я помню куда лучше, чем что-либо еще. Но зачем мне тебе что-то говорить, если я не могу позволить тебе остаться в живых? Кому я доставлю этим удовольствие: себе, тебе? Мне проще сделать благо, убив тебя, поверь мне. Я вовсе не намеревался заставить страдать вас обоих. Вовсе нет.

Странно было слышать эти правильные слова, говоримые приятным голосом, от существа с таким звериным ликом. «Так вот как я выгляжу в их глазах, – подумал Ройбен. – Таким же отвратительным и чудовищным».

– Ты должен отпустить женщину, сейчас, – сказал Ройбен. – Она сядет в мою машину. Уедет отсюда…

– Нет, я не позволю женщине уйти, ни сейчас, ни потом, – ответил зверь. Он говорил абсолютно невозмутимо. – Ты обрек женщину, а не я, посвятив ее в тайну того, чем ты являешься.

– Я понятия не имею о тайне того, кем являюсь, – ответил Ройбен. Пытался выиграть время. Рассчитывал возможные варианты. Как лучше всего напасть на него? Где он наиболее уязвим? Если он вообще уязвим! Он сделал еще один шаг вперед, и, к его удивлению, зверь инстинктивно сделал шаг назад.

– Теперь ведь все это не имеет значения, так? – спросил зверь. – В этом и ужас.

– Имеет, для меня, – ответил Ройбен.

Что за зловещий спектакль разыгрался на глазах Лауры, словесная дуэль двух чудовищ. Ройбен снова сделал шаг вперед, и зверь снова отступил.

– Ты молод, жаден до жизни, – сказал зверь, немного быстрее. – И жаден до силы.

– Все мы жадны до жизни, – ответил Ройбен, не повышая голоса. – Этого требует от нас жизнь. Если бы мы не были жадны до жизни, то не заслуживали бы ее.

– О, но ты особенно жаден, так ведь? – злорадно сказал зверь. – Поверь, мне не доставит никакого удовольствия умертвить такого сильного противника.

Его небольшие темные глаза злобно сверкнули в свете огня камина.

– А что случится, если ты не умертвишь меня?

– Я буду ответственен за тебя, за твои многочисленные достижения, – презрительно ответил зверь. – Благодаря которым весь мир желает поймать тебя, посадить в клетку, накачать наркотиками, разобрать на части в лаборатории, поместить под стекло.

Ройбен снова сделал шаг, но на этот раз создание осталось на месте, подняв одну лапу, чтобы остановить Ройбена. Глупый жест защиту. Сколько еще таких мелких признаков подмечал Ройбен, не осознавая этого?

– Я делал то, что казалось мне естественным, – сказал он. – Я слышал голоса. Голоса звали меня. Я чуял запах зла и находил его. То, что я делал, было столь же естественно, как дыхание.

– О, поверь мне, я очень впечатлен, – задумчиво ответил другой. – Ты и представить себе не можешь, сколь многие оступались, одурманенные, и умирали в первые несколько недель. Это так непредсказуемо. Все здесь непредсказуемо. Никто еще в точности не знает, что происходит, когда Хризма воздействует на эмбриональные плюрипотентные клетки.

– Объясни, – тихо сказал Ройбен. – Что такое Хризма?

Он снова двинулся вперед, и создание отступило, будто не в силах оставаться на месте. Бедра зверя все еще были напряжены, а руки слегка согнуты по бокам.

– Нет, – холодно ответил зверь. – Если бы ты был хоть немного сдержаннее, немного мудрее.

– О, так я в этом виноват? – холодно спросил Ройбен. Снова двинулся вперед. Зверь отошел на два шага, уже приблизившись к обшитой досками стене. – И где же ты был, когда Хризма начала действовать во мне? Где ты был, чтобы направить меня, дать мне совет, предупредить меня о том, что меня ждет?

– Очень далеко, – ответил зверь, начиная выказывать нетерпение. – Твои выдающиеся достижения застали меня на другом конце мира. И теперь ты умрешь из-за них. Стоили ли они того? Давай, скажи. Стало ли это кульминацией твоего существования?

Ройбен ничего не сказал. «Ударить надо сейчас», – подумал он.

Но зверь заговорил снова.

– Не думай, что это не ранит мое сердце, – сказал он, оскаливая клыки в уродливой улыбке. Если бы я избрал тебя для Хризмы, ты был бы великолепен, стал бы прекраснейшим из Морфенкиндер, но я не избирал тебя. Ты не Морфенкинд.

Немецкое слово «кинд», означавшее «ребенок», звучало у него с глухим «д», почти, как «т».

– Ты отвратителен, тошнотворен, ты оскорбление нам, вот ты каков! – ровно, но зло произнес зверь. – Я бы никогда не избрал тебя, даже не заметил бы тебя. А теперь о тебе знает весь мир. Что ж, сейчас это закончится.

«Теперь он пытается выиграть время, – подумал Ройбен. – Зачем? Понимает, что не может победить?»

– Кто оставил тебя охранять дом? – спросил Ройбен.

– Тот, кто не потерпел бы того, что случилось, – ответил зверь. – И в особенности – здесь.

Он снова вздохнул.

– Ты мерзкий мальчишка, ты соблазнил Мерчент,

его

драгоценную Мерчент, а теперь Мерчент мертва.

Его глаза моргнули, и он беззвучно обнажил клыки.

– Кто он такой? Как он связан с Мерчент?

– Ты стал причиной ее смерти, – тихо сказало создание. И издало тихий рык. – Я не стал следить из-за тебя, чтобы не шпионить за тобой и Мерчент, тобой, с твоими ужимками, и в этот момент смерть пришла к Мерчент! Все из-за тебя! Что ж, тебе не прожить и дольше одного моего вдоха.

Эти слова разъярили Ройбена, но он продолжал напирать.

– Феликс Нидек? Вот кто сказал тебе охранять дом?

Зверь напрягся, приподнял плечи и согнул руки. Снова издал рык.

– Думаешь, вопросы тебе помогут? – прорычало создание. Презрительно скрипнуло зубами, так же спокойно, как до этого говорило. – Я разделаюсь с тобой!

Ройбен бросился на него, выставив когти, чтобы вцепиться в голову. Ударил зверя головой о темные доски стены, пригнул голову, пытаясь вцепиться противнику в горло.

Рыча от бешенства, чудовище ударило Ройбена ногой и быстро вскинуло мощные лапы, хватая ими Ройбена за лицо. Зверь держал Ройбена железной хваткой.

Ройбен рванул его на себя, за черную гриву, а потом ударил о каменную облицовку камина. Зверь издал сдавленный рык. Ударил когтями Ройбену по лапам, а потом согнул колено и с ужасающей силой ударил Ройбена в низ живота.

У Ройбена перехватило дыхание и потемнело в глазах, он, шатаясь, отступил назад. Почувствовал, как создание вцепилось в его шею, пытаясь продраться когтями сквозь плотный мех к мышцам. Почувствовал на лице его горячее дыхание.

Рыча от ярости, Ройбен вырвался, одновременно ударив по обоим предплечьям создания тыльными сторонами лап с ужасающей силой, и разорвал захват.

Снова швырнул противника, ударяя головой о стену. Тот сразу же поднялся и прыгнул на Ройбена. Мощные мышцы бедер выбросили его вперед, он ударил Ройбена лапами, сбивая с ног.

Поднимаясь, Ройбен нанес один точный удар, и противник застыл на мгновение, но потом снова кинулся на Ройбена, щелкая клыками. И вцепился Ройбену в горло.

Ройбен почувствовал боль, бесконечно более сильную, чем в ту ночь. Окончательно взбесившись, толкнул лапами, отбрасывая создание прочь. Почувствовал, как льется горячая кровь. Поднялся на ноги и принялся полосовать зверя когтями, бить лапами в ответ на его удары. Попав зверю когтями по морде, он вспорол ему правый глаз. Зверь завыл, принялся молотить лапами, но Ройбен снова ринулся вперед и вцепился ему зубами в морду, сбоку. Вонзал клыки все глубже и глубже, зубы заскрежетали по челюстям зверя, и тот завопил от боли.

«Я не смогу победить его чистой силой», – понял Ройбен. Но и он не сможет. Зверь снова ударил коленом, потом ногой, снова железные лапы вцепились в него, отталкивая назад. Они будто танцевали в стороне от стены. Держать, держать!

С яростным рыком Ройбен рванул зубами плоть, так, как рвал он плоть пумы, и в это же мгновение он понял, что еще не осмеливался нападать со всей яростью и жестокостью. Он должен сделать это, или он умрет.

Снова и снова он бил когтями левой лапы по морде зверя, по заплывшей кровью правой глазнице, изо всех сил держа зубами его голову, до боли в челюстях.

Зверь начал вопить и ругаться на языке, которого Ройбен не знал.

И внезапно обмяк. Руки, державшие Ройбена железной хваткой, упали. Из горла зверя вырвался громкий булькающий крик.

Ройбен увидел, как зрячий глаз противника глядит вперед. Зверь обмяк, но не падал.

Ройбен разжал зубы, отпуская его окровавленное порванное лицо.

Зверь стоял, беспомощно глядя вверх уцелевшим глазом, из другой глазницы толчками текла кровь. А позади него стояла Лаура, яростно глядя на него.

Чудовище согнулось, и Ройбен увидел торчащий в затылке зверя топор.

– Я знал! – заревел зверь. – Я знал! Я знал!

Завыл, пытаясь поднять лапы, схватиться за рукоять топора, но они не слушались его, он не мог заставить их перестать трястись, не мог сомкнуть лапы на рукояти. Из раскрытого рта потекла кровь и пена. Он начал кружиться, спотыкаясь, пытаясь не упасть, завывая и скрежеща зубами.

Ройбен схватил топор за длинную рукоять и выдернул. Зверь пошатнулся, и Ройбен изо всех сил ударил топором ему по шее. Лезвие пронзило гриву и шерсть, впилось в плоть, до половины разрубив шею. Чудовище умолкло, уронило челюсть, пуская слюну, и издало лишь тихий шипящий звук. Ройбен выдернул топор и снова ударил, со всего размаху. На этот раз удар был лучше, лезвие разрубило шею, и голова зверя с грохотом упала на пол.

Не в силах остановиться, Ройбен схватил ее за густые волосы и швырнул в огонь. Тело, будто сдувшись, тяжело осело на восточный ковер.

Лаура сдавленно закричала. Он увидел, как она подбежала к пламени, согнулась, стоная и раскачиваясь, показывая в огонь, а потом упала на пол, навзничь.

– Ройбен, вынь это из огня, из огня! – завопила она. – Пожалуйста, ради бога!

Пламя лизало голову, отражаясь в открытом глазу, залитом кровью. Ройбен не выдержал. Выдернул голову из огня, сунув руку меж пылающих поленьев, и бросил на пол. Поднялся дым, будто клубы пыли. В скрючивающихся от огня волосах еще мелькали искры.

И голова стала просто кровоточащим предметом, изуродованным предметом, покрытым кровью, слепым. И мертвым.

Вот она, поэзия, фантазии, воображение, иллюзии. Сверкающие черные волосы начали опадать с головы и тела, лежавшего в полуметре от нее. Силы, которая бы втянула их внутрь, не было, они опадали, а голова начала съеживаться, лежа среди волос, как в гнезде. Волосы же начали растворяться, исчезать, оставляя лишь нагое человеческое тело, истерзанное и сочащееся кровью. Мертвое.

22

Ройбен опустился на колени и сел на пятки. Все мышцы болели. Болели плечи. Лицо нестерпимо жгло.

Значит, я не Морфенкинд. Я омерзителен, тошнотворен, я оскорбление их роду. Что ж, это оскорбление их роду только что убило Морфенкинда, с небольшой помощью своей возлюбленной и ее топора.

Лаура зарыдала, громко, не в состоянии контролировать себя. Села рядом с ним, и он обнял ее. Увидел кровь, залившую ее белую ночную рубашку и волосы.

Прижал к себе, гладя, пытаясь успокоить. Ее плач разрывал ему сердце. Наконец она умолкла, продолжая плакать молча.

Ройбен мягко поцеловал ее в лоб и в макушку. Согнул палец лапы и поднес к ее губам. Залитым кровью. Слишком много крови. Это невыразимо.

– Лаура, – прошептал он. Она схватилась за него, словно утопающая, будто какая-то невидимая волна грозила смыть ее.

Останки мужчины окончательно лишились шерсти, так, будто ее никогда не было. Тело и ковер вокруг покрывала лишь еле заметная крупная пыль.

Какое-то время они не шевелились. Лаура продолжала плакать, очень тихо, изнуренная, и наконец совсем затихла.

– Мне надо похоронить его, – сказал Ройбен. – Там, в сарае, есть лопаты.

– Похоронить его! Ройбен, ты не должен этого делать, – сказала Лаура, глядя на него так, будто очнулась от кошмарного сна. – Ройбен, ты не можешь просто похоронить его. Неужели ты не понимаешь, насколько это тело важно, просто бесценно – для тебя!

С трудом встав на ноги, она поглядела на тело, с расстояния, так, будто опасалась подойти ближе. Голова лежала на боку, левый глаз наполовину закрылся и пожелтел. Кожа, и на лице, и на теле, тоже приобрела желтоватый оттенок.

– В клетках этого тела содержится тайна его силы, – сказала Лаура. – Если ты хочешь узнать ее, если ты хочешь выяснить. Как же ты можешь от него избавиться? Это немыслимо.

– А кто станет изучать это тело, Лаура? – спросил Ройбен. Он настолько устал, что боялся, что обратное превращение может начаться в любой момент. Слишком рано. Ему нужна сила этого тела, чтобы выкопать яму, достаточно глубокую, чтобы стать могилой этому существу. – Кто станет делать анализы органов, извлечет мозг, проведет вскрытие? Я не умею. И ты не умеешь. Кто же?

– Может, есть какой-то способ сохранить его до тех пор, пока не найдется тот, кто сможет сделать это.

– Что? Положить его в морозильник? Рисковать тем, что его кто-то найдет, и свяжет это с нами? Ты всерьез предлагаешь спрятать это тело здесь, в этом поместье, где мы живем?

– Не знаю, – поспешно ответила она. – Но, Ройбен, ты же не можешь просто взять это загадочное существо и предать его земле, не можешь просто похоронить его. Боже, это же невероятный организм, о котором никто в мире ничего не знает. Он может дать понимание…

Она умолкла. Стояла молча, ее волосы упали по бокам на лицо, словно вуаль.

– Нельзя ли его спрятать где-то… там, где его никто не найдет? В смысле, на расстоянии отсюда?

– Зачем, с какой целью?

– Для того, чтобы, если его найдут, сделать анализы и списать на него все преступления, – сказала она, глядя на Ройбена. – Подумай насчет этого. Не говори «нет» сразу. Это существо пыталось убить нас. Что плохого в том, если его найдут и спишут все на него? Если мы, скажем, оставим его где-нибудь рядом с шоссе, на виду, так сказать, они его найдут, обнаружат в нем странную смесь ДНК человека и телесных жидкостей волка… сыворотку роста, как он ее называл…

– Лаура, митохондриальная ДНК покажет, что это не то существо, которое убивало, – ответил Ройбен. – Это даже я понимаю.

Он снова поглядел на голову. Та, казалось, съежилась еще сильнее и продолжала темнеть, будто плод, проходящий стадии от созревания к разложению. Тело тоже съеживалось и темнело, особенно грудная клетка. Ступни тоже съежились, от них остались лишь какие-то комки. Просто комки.

– Поняла ли ты то, что сказало нам это существо? – терпеливо продолжал Ройбен. – Он приговорил меня к смерти за те проблемы, которые я создал, выдающиеся подвиги, как он это назвал, то, что я привлек внимание. Эти существа желают оставаться в тайне. Они полагаются на это. Как думаешь, как среагируют остальные Морфенкиндер, если я бесцеремонно выставлю это тело на всеобщее обозрение?

Она кивнула.

– Есть другие, Лаура! Это существо успело сказать нам очень многое.

– Ты прав во всем, – сказала она, продолжая следить за изменениями тела и головы. – Клянусь, оно… исчезает, – добавила она.

– Да, съеживается, высыхает.

– Исчезает, – повторила Лаура.

Вернулась к нему и села рядом.

– Погляди на это, – продолжила она. – Кости внутри разрушаются. Оно становится плоским. Хотела бы прикоснуться, но не могу.

Ройбен не ответил.

Тело и голова будто сдувались, становясь плоскими. Она права. Плоть стала выглядеть пористой и рассыпчатой.

– Гляди! – сказала она. – Гляди на ковер. Гляди, как кровь…

– Вижу, – прошептал он. Кровь была теперь будто тонкая блестящая пленка на поверхности ковра. Начала трескаться на миллионы крохотных осколков. На глазах превращалась в микроскопические хлопья. И эти хлопья исчезали.

– Погляди на ночную рубашку.

Кровь с шуршанием трескалась и осыпалась на пол. Лаура взяла фланель в горсть, помяла, стряхнула. Протянула руку к потрескавшимся остаткам крови в волосах. Они тоже становились все мельче и осыпались.

– Теперь понимаю, – сказал Ройбен. – Понял. Понял все.

Он был в ошеломлении.

– Понял что? – спросила она.

– Почему они продолжают говорить, что Человек-волк – обычный человек. Неужели не понимаешь? Они лгут. У них нет ни доказательств этого, ни доказательств иного. Вот что происходит со всеми частичками и жидкостями наших тел. Смотри. У них нет никаких образцов, оставшихся от Человека-волка. Они берут пробы на месте преступления, и эти пробы оказываются непригодными раньше, чем они закончат анализ. Они растворяются и исчезают, как все это.

Он подполз ближе и наклонился к голове. Лицо ввалилось, голова стала небольшим бугром на ковре. Он принюхался. Запах разложения, человеческий запах, животный запах – странная, очень тонкая смесь. Слишком тонкая. Интересно, он для других тоже лишен запаха, для всех или только для представителей его рода?

Он снова сел на пятки. Поглядел на лапы, на мягкие подушечки на месте ладоней, на сверкающие белые когти, которые он мог с легкостью выпускать и убирать.

– Все это, – сказал он, – все преобразовавшиеся ткани, все исчезает. Теряет влагу, распадается на частицы, слишком мелкие, чтобы их увидеть, а в конце концов – на слишком мелкие, чтобы обнаружить их приборами, даже со всеми химическими реактивами и консервантами, какие у них есть. О, это все объясняет. Все дурацкие заявления властей в Мендосино и экспертов из Сан-Франциско. Теперь я понимаю, что происходило.

– Что именно? Я пока не понимаю.

Он рассказал ей про неудачные анализы, которые делали в главной больнице Сан-Франциско. Получали некие результаты, а потом вдруг видели, что лабораторные образцы стали бесполезны, оказались загрязнены или исчезли.

– Поначалу, когда процесс изменения еще только шел, взятые у меня образцы тканей, видимо, разрушались медленнее. Я был в процессе изменения. Что там этот человек сказал про клетки… не помнишь?

– Помню. Он сказал об эмбриональных плюрипотентных клетках, клетках, которые есть в каждом из нас. Когда мы находимся в эмбриональном состоянии, то представляем собой лишь крохотное скопление эмбриональных плюрипотентных клеток. Затем эти клетки получают сигналы, химические, развиваться различным образом – становиться клетками кожи, клетками глаза, клетками костной ткани…

– Точно, конечно же. Эмбриональные плюрипотентные клетки, их обычно называют стволовыми.

– Именно так.

– Значит, в каждом из нас есть эти клетки.

– Да.

– А волчья сыворотка, Хризма, заставляет эти клетки превращать меня в Морфенкинда, в это существо.

– Хризма, – повторила она. – Должно быть, они содержатся в слюне, и они используют священный термин «миропомазания», обозначая токсин или сыворотку, содержащуюся в организме Морфенкинда, которая запускает целую цепочку гормональных перестроек, провоцирующих новый этап роста.

Он кивнул.

– Значит, ты говоришь, что даже непосредственно после того, как ты был укушен, когда ты все еще преобразовывался, результаты анализов уже были плохими.

– Не так быстро, но, да, анализы достаточно быстро приходили в негодность. Не настолько быстро, так как они успели получить результаты относительно гормонов, повышенного количества кальция, но мать говорила, что все результаты лабораторных анализов в конечном счете были провальными.

Он долго сидел молча, обдумывая все это.

– Моя мать знает больше, чем говорит, – сказал он. – Она должна была понять уже после второй серии анализов, что в моей крови содержится что-то, что вызывает разрушение ее компонентов. Просто не стала мне об этом говорить. Возможно, пыталась оградить, защитить меня от этого. Господь знает, чего именно она боялась. Мама, мама. Но она знала. А когда власти снова к ней обратились, желая получить образец моей ДНК, ответила отказом.

Ему было так горько, что он не может поговорить с Грейс, показать ей все это, выслушать ее совет, но как он вообще может мечтать о таком?

Всю свою жизнь Грейс спасала человеческие жизни. Она не сможет жить, не делая этого. А он еще хочет сочувствия и понимания в том, кем он теперь стал. Хватит и того, что он втянул в это Лауру. Хватит и того, что он лишил Джима спокойного сна на всю оставшуюся жизнь. Он не может втянуть в это еще и Грейс, и он слишком хорошо ее знает. Она не станет держать это в тайне ото всего мира. Да, она изо всех сил постарается защитить Ройбена, но захочет, чтобы целая армия ученых и врачей помогали ей изучать его. Ее вера в науку сродни вере в бога. Он думал обо всем этом еще до его разговора с Джимом.

– Ты четко понимаешь, что это означает? – сказала Лаура. – Все эти разговоры по телевизору насчет человеческой ДНК и искажения улик.

– Да уж, понимаю, лучше некуда. Это просто болтовня, – кивнув, ответил Ройбен. – Как я и говорил. Просто болтовня. Лаура, у них против меня вообще никаких доказательств нет.

Они поглядели друг на друга.

Ройбен протянул лапу и коснулся шерсти у шеи, там, где чудовище глубже и опаснее всего укусило его, у горла. Там не было никакой крови. Кровь исчезла.

Они оба поглядели на голову и на тело. Вместо них на ковре лежали две кучки, будто кучки пепла. Любой ветерок сдул бы их, не оставив и следа. Но даже этот пепел становился все мельче и невесомее.

Потом остались лишь серые полосы, такие же, как полосы пыли на белой ночной рубашке Лауры.

Они продолжали следить еще с четверть часа. От чудовища не осталось ничего, только пара темных полос на ворсе ковра, исчезающих среди вытканных цветов роз и переплетенных зеленых листьев.

Даже лезвие топора стало чистым, будто им и не наносили удары.

Ройбен собрал порванную одежду существа. Никаких меток, ничего в карманах, ни в куртке, ни в брюках.

Обувь при ближайшем рассмотрении оказалась мягкими дорогими мокасинами, без каблука. А куртка и брюки оказались из флорентина. Недешевые вещи. Но ни малейшего намека на то, что это за человек, откуда он родом. Видимо, он пришел сюда, вполне готовый расстаться с этой одеждой, следовательно, где-то поблизости у него должно быть транспортное средство и место, где он живет. Но оставалась еще одна вещь. Золотые наручные часы. Где же они? Найти их на цветастом орнаменте ковра оказалось очень трудно.