Текст книги "Дар волка. Дилогия (ЛП)"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Сейчас я умру.

– Они меня до безумия довели, – заявила Грейс. – То говорят, что слюна принадлежала собаке, то – волку, а теперь вдруг говорят, что укусы мог нанести и человек. С результатами анализов что-то произошло, но они не хотят в этом признаваться. Суть в том, что они не провели анализ ран с достаточной тщательностью. Не существует таких людей, которые могли бы нанести зубами раны, такие, как у Ройбена на лице и шее. И это наверняка не пума. Какая чушь!

– Но почему оно остановилось? – спросил Ройбен. – Почему не убило меня так же, как убило их?

– Если животное больно бешенством, его поведение может быть хаотичным, – ответила Грейс. – А бешенством даже медведи болеют. А вот пумы – нет. Может, его что-то отвлекло. Мы не знаем. Знаем лишь, что ты остался жив.

Она что-то продолжала бурчать насчет того, что не нашли ни одного клочка шерсти или даже волоска этого зверя.

– Сам понимаешь, там должны были быть волосы, шерсть животного.

Ройбен вспомнил частое дыхание зверя. А потом – молчание. Не было никакого запаха зверя, но он помнил ощущение, ощущение прикосновения густой собачьей шерсти. Или волчьей. Но запаха, как от пумы, не было. А у пум есть свой запах? Откуда ему знать?

Грейс похвалила врачей «Скорой помощи», тщательно прочистивших Ройбену раны. Так и должно быть. Но все равно, надо взять пробы из ран погибших, со всей тщательностью, чтобы точно выяснить, было животное бешеным или нет.

– Грейс, когда случилась такая бойня, они не станут думать насчет бешенства, – сказала Селеста.

– Тогда мы должны подумать об этом. Немедленно начинаем курс лечения.

Грейс заверила Ройбена, что современные процедуры лечения при бешенстве не такие болезненные, как раньше. Ему просто будут делать уколы в течение 28 дней.

Бешенство практически всегда приводит к летальному исходу, если его симптомы проявились, так что выбора не было. Надо было начинать процедуру лечения немедленно.

Ройбену было плевать. Плевать на сильную боль в животе, плевать на головную боль, плевать на резкую боль, продолжавшую пронзать его лицо. Плевал он на тошноту от антибиотиков. Единственное, что его волновало, – то, что Мерчент мертва.

Закрыв глаза, он увидел ее лицо. Услышал ее голос.

Он все еще не мог осознать, что Мерчент Нидек умерла так быстро, а он, по какому-то невероятному стечению обстоятельств, остался жив.

Они еще сутки не давали ему смотреть телевизор. Люди в округе Мендосино говорили, что нападения волков случаются раз в несколько лет. Конечно, и медведи тут тоже есть, этого никто не отрицал. Но те, кто жил поблизости от поместья, были готовы биться о заклад, что это пума, которую они пытались выследить уже почти год.

Но факт состоял в том, что никто не мог найти зверя, где бы он ни находился. Прочесали лес. Кто-то сказал, что слышал по ночам вой.

Вой. Ройбен хорошо помнил низкий рык и ворчание, какофонию звуков, начавшуюся, когда зверь напал на братьев. Будто он не мог убить их молча, будто эти звуки были неотъемлемой частью его сущности убийцы.

Он потерял счет дням.

Грейс сказала, что, на удивление, пластическая хирургия может даже не потребоваться.

– В смысле, рана от укуса отлично заживает. И, должна сказать, проникающая рана в живот тоже хорошо заживает.

– Он ест все, что надо для выздоровления, – сказала Селеста. – А его мать – гениальный врач.

И подмигнула Грейс. Ройбена так радовало, что у них хорошие отношения.

– Да, правда, а еще она готовить умеет! – согласилась Грейс. – Но это все равно просто чудесно.

Она мягко провела пальцами по волосам Ройбена. Осторожно коснулась кожи на шее, а потом на груди.

– Что такое? – прошептал Ройбен.

– Не знаю, – ответила Грейс, с задумчивым выражением лица. – Скажем так, похоже, тебе уже не нужны витамины внутривенно.

Отец Ройбена сидел в углу палаты и читал «Листья травы» Уолта Уитмена. «Ты жив, сын, а это самое главное», – говорил он время от времени, и ничего более.

Может, он и выздоравливал, но головная боль становилась все сильнее. Ройбен не мог полноценно спать и часто слышал чужие разговоры, не осознавая их смысла.

Голос Грейс, она разговаривает, наверное, с другим врачом.

– Я вижу изменения, конечно же, и понимаю, что это не имеет никакого отношения к вирусу бешенства. Свидетельств заражения нет, но, можете считать меня сумасшедшей, но, клянусь, у него волосы грубее стали. Сами понимаете, я пощупала шрамы от укуса и ощутила, что у моего сына волосы стали толще, а еще его глаза…

Ройбен захотел спросить, о чем речь, но эта мысль пропала в потоке других, мучивших его.

Он лежал в койке и размышлял. Если обезболивающие притупляют восприятие, то это хорошо. Но пока что получалось, что они лишь погрузили его в заторможенное состояние, сбили с толку и сделали уязвимым перед внезапными вспышками воспоминаний. Он уже не слишком понимал, что он помнил на самом деле, а что ему причудилось. Все эти звуки его пугали. Даже посторонние запахи были способны вырвать его из неглубокого сна.

Пару раз в день к нему забегал отец Джеймс, всякий раз опаздывая из-за каких-нибудь дел в церкви. Времени у него хватало, по большей части, только на то, чтобы сказать Ройбену, что он выглядит все лучше и лучше и явно идет на поправку. Но Ройбен видел на лице брата нечто новое, ему незнакомое. Что-то, похожее на страх. Джим всегда старался защищать младшего брата, но сейчас это не было страхом за его здоровье.

– Скажу я тебе, выглядишь ты весьма здоровым и крепким для человека, пережившего такое, – как-то сказал Джим.

Селеста заботилась о нем изо всех сил, настолько, насколько он ей позволял. Она оказалась потрясающе изобретательной. Поила его диетической кока-колой через соломинку, поправляла одеяла и простыни, без конца вытирала ему лицо, помогала ходить по отделению, когда по распорядку требовалась прогулка. И раз за разом выходила из палаты лишь затем, чтобы позвонить в окружной суд. Возвращаясь, принималась убеждать Ройбена в том, что ему не о чем беспокоиться. Она делала все быстро и умело и, казалось, совсем не уставала.

– Медсестры называют тебя самым красивым из пациентов во всем отделении, – как-то сказала она. – Не знаю, что они тебе тут дают, но, клянусь, твои глаза стали темно-синими.

– Невозможно, – ответил Ройбен. – Глаза не меняют цвет.

– Может, это от сильнодействующих лекарств, – сказала Селеста. Она смотрела на него, не в глаза, а на них. От этого Ройбену стало несколько неуютно.

Разговоры о загадочном животном все продолжались. Не вспомнил ли он что-то еще, спросила Ройбена Билли Кейл, редактор, с которым он работал, гениальная женщина, исподволь заправлявшая всем в «Сан-Франциско обсервер». Сейчас она стояла рядом с его койкой.

– Нет, честно говоря, – ответил Ройбен, с трудом справляясь с дурманом обезболивающих и стараясь выглядеть нормально.

– Значит, это была не пума, ты уверен в этом?

– Билли, я же говорил, я вообще ничего не видел.

Билли была невысокой коренастой женщиной с аккуратно уложенными светлыми волосами, в дорогом костюме. Ее муж, девелопер на рынке недвижимости, сколотил состояние задолго до нынешнего кризиса и теперь финансировал газету. Это стало для Билли шансом начать новую жизнь. Она была отличным редактором и ценила индивидуальность в каждом из своих репортеров, всячески их поддерживая. А Ройбен понравился ей с самого начала.

– Я вообще этого зверя не видел, – сказал Ройбен. – Только слышал. И, по звукам, это должна была быть огромная собака. Понятия не имею, почему она меня не убила. И понятия не имею, почему она там оказалась.

А вот это и было главным вопросом, так ведь? Зачем вообще это животное забралось в дом?

– Ну, эти братцы-наркоманы снесли половину того окна во всю стену, в столовой, – ответила Билли. – Видел бы ты фотографии. Что за парочка, убить родную сестру, да еще таким способом. И пожилую женщину в комнате в задней части дома. Боже правый! Ну, слушай, ты можешь продолжить работу над статьей, когда будешь в состоянии. По мне, так ты уже здоров, кстати. Что они тебе дают?

– Понятия не имею.

– Ага, ладно, тогда до скорого.

Билли вышла так же быстро, как и вошла.

Когда они остались наедине с Селестой, Ройбен по своей воле рассказал о том, что у него было с Мерчент. Но она и сама уже знала об этом. В газетах написали, как же без этого. Для Ройбена это стало ударом, и Селеста это почувствовала.

– Все не настолько плохо, – сказала она. – Ладно, давай забудем.

Она утешала его так, будто это он оказался пострадавшей стороной.

Когда Селеста предложила помощь юриста, Ройбен снова отказался. Зачем это надо? Напавшие избили его и ударили ножом, не один раз. И он остался жив лишь по страннейшей прихоти судьбы.

В этом он был почти что прав.

На пятый день после убийства он все еще был в больнице. Раны почти зажили, но профилактический курс антибиотиков продолжался. И у Ройбена закружилась голова, когда ему сообщили, что Мерчент завещала дом ему.

Она сделала это где-то за час до своей смерти, обговорив все по телефону со своими юристами в Сан-Франциско и послав им по факсу несколько документов. В свидетели она взяла Фелис. Документы подтверждали ее словесное распоряжение о том, что дом должен отойти в собственность Ройбену Голдингу, что она берет на себя все расходы по оформлению передачи права собственности. Ройбену остается только вступить в права, безо всяких условий. А еще она оплатила налоги и страховку на год вперед.

И даже сделала распоряжения насчет того, чтобы ее братьям выплатили деньги в том количестве, как если бы дом был продан.

Оригиналы документов нашли на ее столе, а еще список с пометкой «Для Ройбена», где она перечисляла местных подрядчиков, поставщиков и сотрудников по обслуживанию, с которыми ему предстояло иметь дело, обустраивая дом.

Последним ее звонком был звонок в Буэнос-Айрес, ее другу-мужчине. Она сообщила ему, что вернется раньше, чем собиралась.

А через семь с половиной минут после этого звонка раздался другой звонок, в службу 911. «Убийство, убийство», – сказали по телефону.

Ройбен пребывал в полном ошеломлении.

Услышав новости, Грейс села с усталым видом.

– Что, подарок в виде белого слона, так? – спросила она. – Как же тебе продать его?

– Это даже романтично, – тихо сказала Селеста.

Но новости заставили следователей обрушиться на Ройбена с вопросами. И уж теперь юридическая фирма, обслуживавшая семью Голдингов, заработала на полную мощность.

На самом деле Ройбена никто ни в чем не подозревал. Он и так был не беден и никогда в жизни не получал из суда ничего серьезнее штрафа за превышение скорости. Его мать была врачом, известным во многих странах, и очень уважаемым. Да и, в конце концов, он же едва не погиб. Лезвие ножа едва миновало жизненно важные органы, на горле до сих пор были синяки от попытки удушения, да и помимо ужасного укуса зверя, едва не вспоровшего яремную вену, он перенес сотрясение мозга.

Селеста заверила его, что в окружном суде прекрасно понимают, что никто не в состоянии сам нанести себе такие повреждения. Кроме того, у погибших братьев был очевидный мотив, да и следователи нашли двоих их приятелей, которые сознались, что слышали, как братья обсуждают план нападения, но подумали, что это лишь пустая похвальба.

У Ройбена была причина находиться в этом доме, приглашение было подтверждено Билли, редактором «Обсервер», и не было никаких причин полагать, что близость Ройбена с Мерчент произошла не по обоюдному согласию.

Час за часом Ройбен лежал на больничной койке, обдумывая все аспекты случившегося. Всякий раз, когда он пытался заснуть, он вновь оказывался в адском кругу, раз за разом вспоминая, как сбежал вниз по лестнице, пытаясь добраться до Мерчент прежде, чем это сделают ее братья. Знала ли она, что на нее напали родные братья? Узнала ли их под лыжными масками и в париках?

Ройбен проснулся, едва дыша. Все мышцы болели так, будто он только что бежал изо всех сил. А потом к нему вернулась боль в животе и на лице. Нажав на кнопку, чтобы сделать очередное вливание викодина, он снова провалился в кошмар.

А потом его разбудили голоса и звуки. Кто-то плакал в другой палате. Женщина ожесточенно спорила со своей дочерью. «Дайте мне умереть, дайте мне умереть, дайте мне умереть».

Ройбен проснулся и поглядел в потолок. Он все так же слышал голос женщины.

Наверное, у них тут в больнице проблемы с вентиляционными коробами, подумал он, услышав, как этажом ниже кто-то отбивается от напавшего на него. Он слышал, как едут машины. Слышал громкие голоса отовсюду.

– Галлюцинации от наркотических обезболивающих, – сказала ему мать. – Придется тебе это потерпеть.

Она подсоединила новую капельницу, с лекарством, которое, как она считала, было ему необходимо. И вдруг внимательно поглядела на него.

– Мне надо сделать еще несколько анализов.

– Ради бога, зачем?

– Можешь считать меня безумной, Малыш, но, клянусь, твои глаза стали темно-синими.

– Мама, пожалуйста, давай лучше поговорим о галлюцинациях.

Ройбен не стал говорить ей, что то же самое ему сказала Селеста.

Может, у меня наконец-то появится возможность выглядеть не так, как все, делать трагичное выражение лица, выглядеть взрослее и солиднее, с усмешкой подумал Ройбен.

Но мать глядела на него так, будто вовсе не услышала его слов.

– Знаешь, Ройбен, ты действительно исключительно здоровый парень.

Да, так оно и есть. Все так говорят.

Его лучший друг, Морт Келлер из Беркли, дважды навещал его, и Ройбен хорошо понимал, что это значит, учитывая, что у Келлера на носу защита диссертации на звание доктора философии по английской литературе. По той самой программе, которую Ройбен бросил. И до сих пор винил себя в этом.

– Ты выглядишь даже лучше, чем в прошлый раз, когда мы встречались, – сказал Морт. У него были мешки под глазами, костюм был помятым и даже немного пыльным.

Звонили и писали многие. Школьные приятели, друзья, с которыми он работал в газете. Ройбену не особенно хотелось разговаривать, но было здорово, что они о нем не забыли. Ройбен читал их сообщения и отвечал на них.

Что же до личной жизни, то Селесту вовсе не беспокоило то, что он переспал с Мерчент. Сейчас она вела войну со следователями. «Да что вы говорите, значит, он ее изнасиловал, а потом она спустилась вниз и собственноручно написала завещание, по которому ему отходит поместье стоимостью в пять миллионов долларов? А потом эта женщина позвонила своему юристу и все это изложила, и все это в течение часа? Давайте же, неужели я должна тут за всех вас работать?»

То же самое Селеста сказала и журналистам. Ройбен мельком видел ее интервью по телевизору, выстреливающую четкие ответы репортерам, очаровательно хищную и напористую, в черном костюме и белой кружевной блузке, с пышными каштановыми волосами, обрамляющими ее миниатюрное выразительное лицо.

«Когда-нибудь она станет легендой судебной практики», – подумал Ройбен.

Как только Ройбен стал в состоянии что-либо есть, Селеста принесла ему суп минестроне из «Норт-Бич». У нее на руке был браслет с рубинами, подаренный им, а губы были подведены помадой в тон рубинам. Несмотря на все дела, которыми ей приходилось заниматься, она постаралась выглядеть еще красивее, ради него.

– Слушай, прости меня, – сказал Ройбен.

– Думаешь, я не понимаю? Романтическое место, романтический дом, романтическая женщина, старше тебя. Забудь об этом.

– Тебе, может, стоило журналистом стать, – тихо сказал Ройбен.

– О, вот наконец-то улыбка моего Солнечного мальчика. А я уж думала, что сама ее придумала.

Она мягко провела пальцами по его шее.

– Знаешь, все почти зажило. Просто чудо какое-то.

– Думаешь?

Ройбену очень захотелось поцеловать ее гладенькую щеку.

Потом он задремал. Во сне он ощущал запах готовящейся еды, а потом ощутил другой, запах духов. Духов, которыми пользовалась его мать. А потом остальные запахи, нормальные запахи больницы, естественные и химические. Ройбен открыл глаза. Он ощущал запах моющего средства, которым моют стены в палатах. Такое впечатление, будто каждый запах обладал собственной личностью, отдельным оттенком, который был способен воспринять его мозг. Такое впечатление, что он просто читал кодовое послание, написанное на стене.

Где-то вдалеке умирающая женщина умоляла свою дочь: «Выключи аппараты, прошу тебя». «Мамочка, тут нет никаких аппаратов», – сквозь слезы ответила ее дочь.

Когда пришла медсестра, Ройбен спросил ее про женщину с дочерью. У него было в высшей степени странное ощущение, что женщина чего-то хочет от него лично.

– Не в этом отделении, мистер Голдинг, – поспешила успокоить его медсестра. – Это, наверное, из-за лекарств.

– Хорошо, какие же лекарства тогда мне дают? Вчера вечером мне показалось, что я слышу, как двое парней дерутся в баре.

Спустя несколько часов Ройбен проснулся и понял, что стоит у окна. Вставая, он случайно выдернул катетер из руки. Отец дремал в кресле. Селеста была где-то снаружи и что-то быстро говорила в телефон.

«Как я здесь очутился?»

Он чувствовал нервозность. Хотелось ходить, быстро, не просто прогуливаться по коридору, таская за собой тележку с капельницей, а быстро идти по улице, прогуляться по лесу, забраться в гору. Оставаться здесь дальше было просто болезненно. И боль стала почти невыносимой. Он вдруг увидел деревья вокруг дома Мерчент.

Моего дома.

Мы никогда не будем гулять с тобой здесь, подумал он, ты никогда не сможешь показать мне все, что хотела. Эти секвойи, деревья, которые являются самыми древними существами, живущими на этой планете. Самыми древними живыми существами.

Теперь этот лес принадлежит ему. Он стал стражем этих деревьев. Ройбена пронизал импульс энергии. Он быстро пошел по коридору, прошел мимо поста медсестер, спустился по лестнице. На нем была эта идиотская больничная ночнушка с поясом, завязанным сзади, и слава богу. Ему уж точно нельзя пойти гулять по улице, но хоть по лестнице пробежаться, спуститься на другой этаж, пройти по нему и вернуться.

Внезапно Ройбен остановился. Голоса. Он слышал их со всех сторон, тихий шепот, слишком тихий, чтобы разобрать слова, но он был, будто рябь на воде, будто ветерок в кронах деревьев. Где-то вдалеке кто-то кричал, зовя на помощь. Ройбен стоял, зажав руками уши, но все равно слышал крик. Кричал мальчик.

Бегом к нему!

Это не в больнице, где-то еще. Где же?

Он уже шел по вестибюлю больницы, когда его остановили санитары. Он шел босиком.

– Вау, сам не понимаю, как сюда попал, – сказал он. Смутился, но они просто вежливо отвели его обратно в отделение.

– Только матери не звоните, – зловеще сказал Ройбен поджидающим его Филу и Селесте.

– В самоволку отправился, сын?

– Папа, мне просто не сидится на месте. Даже не знаю, что со мной такое.

На следующее утро он лежал в койке, наполовину проснувшись и слушая. Мать говорила про анализы, которые она сделала.

– Никакой логики. Внезапный рост концентрации гормона роста в двадцать три года? Повышенный кальций, и все эти энзимы. Нет, я понимаю, что это не бешенство, конечно, это не бешенство, но что, если это не просто ошибка лаборанта? Пусть заново проведут все анализы.

Он открыл глаза. В комнате никого не было. Тишина. Он встал, принял душ, побрился и поглядел на рану в животе. Шрам был едва виден.

Снова анализы. На этот раз даже не осталось признаков того, что у него было сотрясение мозга.

– Мама, я домой хочу!

– Еще немного, Малыш.

Предстоял сложный анализ с забором жидкостей из разных частей тела в поисках возможной инфекции. Пришлось лежать в течение сорока пяти минут совершенно неподвижно.

– Можно я тоже буду звать тебя Малышом? – шепотом спросила медсестра.

Спустя час Грейс пришла в палату вместе с лаборантами.

– Представляешь, у них испортились все анализы.

Она выглядела взбешенной, хоть смирительную рубашку надевай, как она сама любила говорить.

– А теперь им придется все сделать как надо. И образец ДНК мы больше никому не дадим. Если они запороли дело один раз, это их проблемы. Одного раза достаточно.

– Запороли дело?

– Именно это они мне и сказали. В Северной Калифорнии не найдешь нормальной лаборатории!

Сложив руки на груди, Грейс холодно глядела на лаборантов прищуренными глазами. Те набирали кровь, пробирку за пробиркой.

К концу недели Грейс едва не рехнулась от скорости, с которой Ройбен выздоравливал. Большую часть дня он либо расхаживал, либо сидел в кресле, читая газетные статьи об убийстве, о семье Нидеков и о загадочном бешеном звере. Потребовал, чтобы ему принесли его ноутбук. Его мобильный, конечно же, лежал в полиции, поэтому он попросил себе другой.

В первую очередь он позвонил Билли Кейл, редактору.

– Я не желаю быть персонажем всех этих историй, – сказал он. – Хочу написать собственную.

– Именно этого мы и ждем с нетерпением, Ройбен. Напишешь и вышлешь по электронке. Будем ждать.

Пришла мать. Да, можно его выписать, если он так настаивает.

– Небеса великие, только погляди на себя, – сказала она. – Малыш, тебе надо постричься.

Пришел другой врач, давний друг Грейс, и они вышли в коридор, чтобы поговорить.

– Представляешь, они опять запороли все анализы.

Длинные волосы. Ройбен встал с койки, пошел в ванную и поглядел на себя в зеркало. Гм. Волосы стали гуще, длиннее и толще, это несомненно.

Ройбен впервые вспомнил загадочного Маргона Безбожника с его волосами до плеч. Вспомнил, как глядел на этого почтенного джентльмена, изображенного на фотографии над камином в библиотеке Мерчент. Может, и Ройбену пойдут такие волосы, как у Маргона Безбожника. По крайней мере временно.

Он рассмеялся.

Как только он вошел в дом на Русском Холме, то сразу же сел за стол. Включил стационарный компьютер и принялся работать, а нанятая медсестра мерила ему давление и пульс.

Миновал полдень. Восемь дней миновало с убийства, и Сан-Франциско купался в лучах солнца, сверкая стеклом зданий, а вода в бухте светилась ярко-голубым сиянием. Выйдя на балкон, Ройбен подставил лицо холодному ветру. Вдыхал свежий воздух так, будто внезапно полюбил его всем сердцем, хотя, честно говоря, раньше с ним такого никогда не было.

Он был так рад снова очутиться в своей комнате, у своего камина, за собственным столом.

И писал статью, пять часов.

Когда он нажал клавишу, отправляя текст Билли по электронной почте, то уже был счастлив, сравняв счет проблем и решений. Но понимал, что наркотические обезболивающие все еще туманят его сознание, мешая войти в правильный ритм работы. «Вырежешь все, что сочтешь нужным», – приписал он. Билли знает свое дело. Как смешно, что он, один из самых многообещающих репортеров их газеты, сам вдруг оказался героем газетных статей.

Когда он проснулся поутру, то ему пришла в голову единственная возможная мысль. Он позвонил Саймону Оливеру, юристу, ведущему дела их семьи.

– Я насчет поместья Нидеков, – сказал он. – Дело касается всевозможных личных вещей, в особенности – личных бумаг и других документов Феликса Нидека. Я хочу сделать предложение о покупке.

Саймон призвал его к терпению, сказал, что все надо решать постепенно, по одной проблеме за раз. Но Ройбен прервал его. Он желал, чтобы все, что принадлежало Феликсу Нидеку, за исключением тех вещей, о которых Мерчент распорядилась иным образом, было оформлено соответствующим образом. И повесил трубку.

«Не похоже это на меня», – подумал он. Но на самом деле он не был груб, просто хотел побыстрее решить дело.

Днем его статья уже была опубликована в «Обсервер». Ройбен прилег и дремал, приоткрыв глаза и поглядывая в окно. Бухту Сан-Франциско начал окутывать туман. Позвонил Оливер. Сказал, что юристы Нидеков охотно пошли на сотрудничество. Мерчент Нидек обсуждала с ними проблему, ясно дав понять, что сама не знает, что делать со всем тем, что осталось от Феликса Нидека. Желает ли мистер Голдинг оформить права собственности на все содержимое дома и остальных построек?

– Именно, – ответил Ройбен. – Все – мебель, книги, бумаги.

Он закрыл глаза и долго плакал. Медсестра сразу же заглянула в комнату, но, очевидно не желая вмешиваться, оставила его наедине.

– Мерчент, – прошептал Ройбен. – Прекрасная Мерчент.

Он сказал медсестре, что нестерпимо хочет съесть мясного супа. Не могла бы она сесть в машину и съездить за ним, купить какого-нибудь хорошего мясного супа?

– Ну, вполне, – ответила медсестра. – Съезжу в магазин, куплю все, что надо.

– Превосходно! – сказал Ройбен.

Он оделся прежде, чем ее машина отъехала от тротуара.

Выскользнув быстро из дома, пока его не заметил Фил, Ройбен пошел по улице широким шагом. Спустился с Русского Холма к бухте, наслаждаясь дующим в лицо ветром. Наслаждаясь пружинящим ощущением в ногах.

На самом деле ноги стали даже сильнее, чем были, похоже на то. После дней и ночей, проведенных в койке, Ройбен ожидал, что они ослабнут, но сейчас он буквально бежал вперед.

Когда он добрался до Норт-Бич, уже темнело. Он шел мимо ресторанов и баров, оглядывая людей и ощущая себя чем-то совершенно от них отдельным. Так, будто он их видит, а они его – нет. Конечно, они его видели, но у Ройбена не было ощущения, что они видят его в прямом смысле этого слова. И для него это было совершенно новым ощущением.

Всю жизнь он постоянно осознавал, что люди на него смотрят. Он был слишком заметен, и это не доставляло ему удовольствия. А теперь это не имело значения. Будто он стал невидимым. И он ощутил себя свободным.

Зашел в полутемный бар, сел на стул в дальнем углу и взял диетическую кока-колу. Впервые в жизни его не интересовало, что подумает по этому поводу бармен.

Выпил бокал до дна, и кофеин взбодрил его мозг.

Ройбен принялся смотреть на проходящих по улице сквозь стеклянные двери.

В бар вошел мужчина, крепкого вида, с массивным лбом, покрытым желваками, сел через пару стульев от Ройбена. На нем была темная потертая кожаная куртка, а на пальцах правой руки виднелись два массивных серебряных кольца.

Что-то есть уродливое в этом парне, сразу же подумал Ройбен, в том, как он навис над барной стойкой, в том, каким тоном он сказал бармену, что хочет пива. От человека буквально воняло силой и злобой.

И он внезапно резко повернулся.

– Что, глазеть нравится? – резко спросил он Ройбена.

Ройбен холодно поглядел на него. Но не почувствовал ни малейшей необходимости отвечать. И продолжил смотреть.

Мужчина внезапно вскочил и вышел из бара.

Ройбен спокойно глядел на происходящее. Умом он понимал, что человек разозлился и что возникшая ситуация из тех, которых обычно стараются избегать. Обычно стараются не злить больших парней в баре. Но доводы рассудка сейчас не имели для него значения. Ройбен продолжал холодно оценивать мельчайшие детали. Человек испытывает вину за что-то, очень сильную. Ему плохо просто от того, что он все еще жив.

Ройбен вышел из бара.

На улице стемнело, и включились фонари. Стало больше машин на дороге и людей на тротуарах. Вокруг царила атмосфера веселья. Повсюду, куда ни глянь, были радостные лица.

Но он слышал голоса, доносившиеся издалека.

Мгновение он не шевелился. Где-то далеко женщина ругалась с мужчиной. Она была зла и испугана. Мужчина начал угрожать женщине, женщина закричала.

Ройбена будто парализовало. Его мышцы напряглись и стали жесткими. Он стоял на месте, слыша доносящиеся издалека звуки, но никак не мог понять, откуда они исходят. А потом постепенно осознал, что кто-то подошел к нему. Тот самый мрачный и неприятный мужчина из бара.

– Все на неприятности нарываешься? – рыкнул он. – Педик!

Уперев ладонь в грудь Ройбену, он попытался толкнуть его, но Ройбен не шелохнулся. Лишь кулак правой руки молниеносно вылетел вперед и ударил мужчину прямо под нос. Тот отлетел назад и, шатаясь, рухнул в кювет.

Люди вокруг ахнули и начали перешептываться, глядя на них.

Мужчина был ошеломлен. Ройбен глядел на него, видел, как он ощупал рукой окровавленный рот, попятился и исчез в толпе.

Ройбен поглядел на кулак. Крови нет, слава богу. Но у него возникло непреодолимое желание побыстрее вымыть руку. Подойдя к краю тротуара, он поймал такси и отправился домой.

Все это имеет какой-то смысл. Не может не иметь. Совсем недавно на него напали двое наркоманов и едва не убили, а теперь он оказался способен отбиться от здоровенного мужика с телосложением дровосека, который всего пару недель назад перепугал бы его до смерти. Не то чтобы Ройбен был трусом. Просто он хорошо знал то, что известно каждому мужчине. Не надо связываться с агрессивным парнем, опытным в драке, превышающим тебя весом килограмм на двадцать и с руками сантиметров на пятнадцать длиннее твоих. Лучше убраться с его дороги. И быстро.

Но не теперь.

И это должно что-то означать. Хотя Ройбена это почему-то не особенно волновало. Он продолжал обдумывать мелкие детали.

Когда он вернулся домой, Грейс была на грани истерики. Куда он подевался?

– Прогулялся, мам, а ты что подумала? – ответил Ройбен. И подошел к компьютеру. – Знаешь, мне еще поработать надо.

– Это что, подростковый бунт запоздалый? – выпалила она, взмахнув руками. – В смысле, у тебя что, гормональная перестройка по новой началась?

Отец оторвал взгляд от книги.

– Сын, ты действительно решил отдать две сотни тысяч долларов за личное имущество этой семьи Нидек? Ты действительно поручил Саймону Оливеру это сделать?

– Это просто даром, пап, – сказал Ройбен. – Я просто пытаюсь сделать то, что хотела сделать Мерчент.

Он принялся печатать. Ой, руку забыл вымыть.

Отправился в ванную и принялся скрести руку мочалкой. С рукой что-то не так. Ройбен выпрямил пальцы. Да не может быть такого! Он поглядел на другую руку. Большие. Его кисти рук стали больше. Никакого сомнения. Он не носил колец, а то бы понял это раньше.

Дойдя до шкафа, он достал кожаные перчатки, в которых обычно садился за руль. И не смог надеть их.

Стоял, пытаясь оправиться от шока. Ноги болели. Они болели с самого утра, но он не обратил на это внимания, наслаждаясь ощущением здорового тела и игнорируя досадные мелочи. А теперь понял, что это означает. Ступни стали больше, не то чтобы очень сильно, но больше. Ройбен снял ботинки и почувствовал облегчение.

Он вернулся в комнату матери. Та стояла у окна, сложив руки на груди и молча глядя на него. Точно так же, подумал Ройбен, как я сегодня на людей смотрел. Внимательно, изучающе, подмечая детали. Но она смотрит так не на всех, а только на меня.

– Гормон роста, – сказал он. – Они его у меня в крови обнаружили.

Она медленно кивнула.

– С точки зрения медицины ты еще подросток. Еще растешь. Вероятно, будешь расти, пока тебе не исполнится лет тридцать. Поэтому в твоем теле вырабатывается гормон роста, когда ты спишь.

– Значит, у меня снова пошел процесс роста.

– Возможно, немного.