Текст книги "Дар волка. Дилогия (ЛП)"

Автор книги: Энн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

– Сколько ему было лет, когда он исчез?

– Ну, позднее говорили, что ему было лет шестьдесят. Так написали в газетах, когда за его поиски всерьез взялись. Но я и представить себе такого не мог. Он выглядел лет на сорок, не больше. Мне самому сорок было, когда он исчез. Так что, будь он старше меня, я бы не смог этого подтвердить. Но потом выяснилось, что он родился в 1932 году. Для меня это было неожиданно. Сам понимаешь, родился он не здесь. За границей, а сюда приехал позже. Я с ним был знаком добрых пятнадцать лет, наверное. Где-то так. И так и не могу себе представить, чтобы ему было шестьдесят. Но так говорят.

Ройбен кивнул.

– Ну, мне ехать надо, – сказал Гэлтон. – Благодарю за кофе, согрелся. Я просто приехал проверить, все ли в порядке. Кстати, тот пожилой парень тебя нашел, друг Феликса?

– Какой парень? – спросил Ройбен.

– Маррок, – ответил Гэлтон. – Я его позавчера видел, в «Таверне». Он там пил. Спросил меня, не знаю ли я, когда ты вернешься.

– Расскажите мне о нем.

– Ну, он тут часто бывал. Друг Феликса, как я уже сказал. Всегда останавливался у них дома, пока Мерчент его не выгоняла. Время от времени она это делала. На самом деле Мерчент его терпеть не могла. Но всегда принимала в следующий раз. Возможно, он здесь появится, в знак уважения к Феликсу и его семье, вот и все. Он не сует нос не в свое дело, наверное, просто хочет знать, что с домом все в порядке, что дом попал в хорошие руки. Я ему сказал, что дом попал в очень хорошие руки.

– Они Мерчент не ладили?

– Ну, ладили, пока она была маленькой девочкой, я полагаю, но после исчезновения Феликса не знаю. Она не слишком-то его жаловала и как-то раз мне сказала, что избавилась бы от него, если бы могла. Бесси, моя жена, говорила, что он влюблен в Мерчент, сам понимаешь, подкатывается к ней, все такое, а Мерчент это не нравится. Мерчент не собиралась принимать от него ухаживания.

Ройбен ничего не ответил.

– А братья его просто ненавидели, – продолжал Гэлтон. – Он постоянно им неприятности устраивал. Только они собирались что-нибудь натворить, машину угнать, выпивки найти, сам понимаешь, когда им еще по возрасту не продавали, как он им все портил.

– И отец их тоже его терпеть не мог. Абель Нидек нисколько не был похож на Феликса Нидека, совсем. Он не прогонял Маррока, нет, он просто с ним не общался. Хотя они и бывали-то тут редко, как и Мерчент. Насколько я понимаю, Мерчент за Маррока вступалась ради Феликса. Иногда он ночевал в спальне наверху, в задней части дома иногда ночевал в лесу. Он мог спокойно устроить себе лагерь в лесу. Ему это нравилось. Нравилось бывать в одиночестве.

– А откуда он здесь появился? Вы не знаете?

Гэлтон покачал головой.

– К Феликсу постоянно люди приезжали, его друзья… черт, да со всего света. Этот парень азиат, может, индус не знаю. С достаточно темной кожей, черными волосами отлично говорит по-английски, как и все друзья Феликса. Но, сам понимаешь, для Мерчент он был староват, ему лет было, наверное, как самому Феликсу, хотя так и не скажешь. Но я могу судить о его возрасте, потому что он здесь появлялся, когда Мерчент еще маленькой девочкой была.

Гэлтон огляделся по сторонам, будто проверяя, не подслушает ли их кто-нибудь.

– Вот что я тебе скажу, – доверительно произнес он. – Мерчент как-то говорила об этом с Бесси. Сказала: «Феликс сказал ему присматривать за мной, защищать меня. А кто будет меня от

него

защищать, вот вопрос!»

Гэлтон откинулся на спинку стула и рассмеялся. Отхлебнул хороший глоток кофе.

– На самом деле, с ним все нормально. Чего уж, когда Абель и Селия погибли, он приехал сюда, был вместе с Мерчент, чтобы она не чувствовала себя одиноко. Вот тогда она действительно в нем нуждалась, полагаю. Но долго это не продлилось. Так что ты вовсе не обязан позволять ему долго здесь оставаться, сам понимаешь. Теперь это дом твой, сынок, и людям придется к этому привыкать. Это теперь не дом Феликса. Феликса уже давно нет с нами.

– Что ж, буду готов к его визиту, – ответил Ройбен.

– Как я уже сказал, на самом деле он парень неплохой. Его тут все знают. Он просто из тех странных людей, что шатаются по всему миру, каких тут много бывало. Но теперь это твой дом.

Ройбен проводил Гэлтона до дверей.

– Если хочешь, приходи вечером в «Таверну», выпьешь с нами, – сказал тот. – Будем праздновать то, что кто-то разделался с кошкой, которая забрала моего пса!

– «Таверна»? А где здесь «Таверна»?

– Сынок, мимо не проедешь. Прямо по дороге.

Ройбен закрыл дверь за Гэлтоном и пошел в библиотеку.

Открыл папку с документами на дом, которую переслал ему Саймон Оливер. Был же рукописный список подрядчиков и работников коммунальных служб, который составила для него Мерчент в последний час своей жизни. Может быть…

Где-то должна быть копия.

И он нашел ее.

Быстро проглядел список. Вот он, Томас Маррок. «Друг семьи, появляется время от времени. Может попросить разрешения переночевать в лесу у дома. Старый друг Феликса. На твое усмотрение. Никаких особых привилегий. Как пожелаешь».

Он поднялся наверх и обнаружил Лауру в ее кабинете.

Рассказал ей все, что узнал от Гэлтона.

Они сели в «Порше» и поехали в Нидек.

Нидек, как и сказала ему в свое время Мерчент, оказался типичной глубинкой, в нем не насчитывалось и пары сотен жителей. В городке была единственная улица, узенькая, на многих магазинчиках висели таблички «Продается», а «Таверна» оказалась рядом с единственной в этих местах заправкой и круглосуточной бакалейной лавкой. Она тоже была выставлена на продажу.

Они вошли в уютную небольшую столовую. Народу внутри было достаточно. Обстановка была деревенской, стены были обшиты нестругаными досками, в углу пожилой мужчина играл на гитаре, напевая какой-то печальный кельтский мотив. На столах лежали скатерти в красно-белую клетку и стояли свечи.

Трактирщик сидел в своем небольшом кабинете, закинув ноги на стол, читая книжку в мягкой обложке и одним глазом глядя в небольшой телевизор, где показывали очередную серию «Дымка из ствола».

Ройбен спросил его, не знает ли он человека по имени Маррок и не снимал ли он здесь комнату на этой неделе.

– Ага, был он тут, – ответил трактирщик. – Но у меня не останавливался, нет. Я думал, остановился в доме Нидеков, на холме. На самом деле, мне кажется, он всегда там останавливается. Или раньше останавливался, до недавнего времени. Но он тут был, да.

– Вы, случайно, не знаете, откуда он родом? – спросил Ройбен.

– Ну, он всегда по миру путешествовал, так вот и не скажешь. Кажется, вчера вечером говорил, что был в Мумбае. А как-то раз сказал, что прибыл из Каира. Не знаю, был ли у него постоянный дом где-то. Почту он всегда получал в старом доме, насколько я знаю. Погоди, слушай, кажется, ему сегодня письмо пришло. Почтальон сюда принес, сказал, что не имеет права носить в тот дом теперь. Оставил здесь, чтобы я ему отдал, когда он появится.

– Может, я ему письмо передам, – сказал Ройбен. – Я из дома Нидеков.

– Да, я знаю, кто ты такой.

Ройбен представился, извинившись, что не сделал этого раньше.

– Ничего страшного, – ответил трактирщик. – Я тебя уже знаю. Тут тебя теперь все знают. Рады, что в старом доме будет новая семья. Рад с тобой познакомиться.

Трактирщик вышел в столовую, а потом вернулся с письмом в руке.

– Жена его вскрыла, не поняв, кому оно. Потом увидела, что оно Тому Марроку. Все остальное не на английском, так что прости. Скажи ему, что это мы оплошали.

– Благодарю вас, – ответил Ройбен. Ему еще никогда не доводилось красть почтовое отправление, защищенное федеральным законом, и он почувствовал, что слегка краснеет.

– Если он зайдет, скажу ему, что ты дома и забрал письмо.

– Это будет лучше всего, – ответил Ройбен.

Сидевший у бара Гэлтон помахал рукой и поднял бокал с пивом, когда Ройбен и Лаура выходили из «Таверны».

Они поехали обратно.

– Нельзя верить ничему, что говорил тот человек, – сказала Лаура. – Ни по поводу «других», ни по поводу его намерений. Это все ложь.

Ройбен глядел прямо перед собой. У него была одна мысль на этот счет. Что страж уже был в доме, вчера, еще до того, как они приехали.

Как только они оказались в гостиной, он открыл письмо. Был уверен, что, раз оно принадлежало погибшему существу, теперь незачем об этом беспокоиться.

Письмо было написано такими же странными буквами, которые он уже видел единожды. Когда глядел на дневник Феликса.

Три страницы, и ни единого слова, которое он мог бы понять. Но вот что-то, что, судя по всему, является подписью.

– Пойдем, – сказал он. Повел Лауру вверх по лестнице, в небольшой кабинет Феликса. Включил верхний свет.

– Он пропал, – сказал он. – Дневник Феликса. Он лежал тут, на столе.

Начал рыться в ящиках стола, понимая, что это бесполезно. Кто бы ни похитил таблички, видимо, он забрал и дневники Феликса Нидека.

Поглядел на Лауру.

– Он жив, – сказал он. – Теперь я это знаю. Он жив и написал этому Марроку, сказав вернуться сюда, чтобы…

– Ты не знаешь, что он ему сказал, – перебила его Лаура. – И не можешь в точности знать, что это письмо от Феликса. Точно знаешь лишь то, что они владеют одним языком, шифром.

– Нет. Я знаю. Он жив. Он не умирал. Что-то помешало ему вернуться сюда и объявить, что он жив, заявить права собственности. Может, он хотел скрыться. Может, больше не мог показываться людям на глаза в силу возраста. Поскольку попросту не старел. Ему пришлось исчезнуть. Хотя я и не могу допустить, что он так жестоко поступил бы с Мерчент и ее родителями – просто исчезнув.

Мгновение он стоял, оглядывая уже знакомую ему небольшую комнату, доски, стенды, все без изменений. Те же поблекшие надписи мелом, те же пожелтевшие вырезки из газет, приколотые на стендах. Те же фотографии улыбающегося Феликса, улыбающегося Сергея и остальных загадочных людей, их друзей. На полках все те же предметы, старинные. Все точно так же. Вот только древних табличек нет.

– Мне надо как-то связаться с ним, поговорить с ним, умолять его, чтобы он понял, что со мной случилось, что я не понимал, что это такое, что я…

– Что это с тобой?

Ройбен шумно выдохнул.

– Нервозность. Она наступает, когда я не могу совершить превращение, когда я не слышу голоса, зовущие меня. Мне надо куда-то уйти. Надо прогуляться. Мы не можем здесь оставаться. Не можем сидеть, как на тарелочке, ожидая, когда он нанесет удар.

Он принялся расхаживать, снова оглядывая полки. Вот, здесь, судя по всему, были другие дневники, на полке, но полки не были забиты книгами до отказа, так что и не скажешь точно. Забрал ли их Маррок, когда залез в дом? Или это сделал сам Феликс?

Дверь в смежную с кабинетом спальню была открыта. Угловую спальню, в северо-западном углу дома, ту, где он и Мерчент занимались любовью. Перед ним снова встал образ этого человека, хозяина этих комнат, человека, который выбрал себе эту огромную кровать, черную, украшенную крохотными резными фигурками, поставил рядом с лампой черную диоритовую статуэтку кошки, оставил в ящике столика книгу стихов Китса.

Он взял в руки книгу. В ней была выцветшая бордовая закладка. Ройбен открыл страницу. «Ода меланхолии». На странице стояла черная галочка, чернилами, у первой строфы, потом длинная линия и строчка этих странных букв, тех, которыми писал Феликс. Будто морская рябь.

– Вот, это он пометил, очень давно.

Лаура взяла книгу в руки, поднесла к лампе и начала тихо читать:

Не выжимай из волчьих ягод яда,

Не испивай из Леты ни глотка,

И Прозерпине для тебя не надо

Сплетать из трав дурманящих венка;

Для чёток не бери у тиса ягод,

Не позволяй предстать своей Психее

Ночною бабочкой, пускай сова

Тебя не кличет, и пускай не лягут

Над тенью тени, став ещё темнее, —

Печаль твоя останется мертва.

[1]

Какая трагедия! Как он хотел поговорить с ним, воззвать к его чувствам.

Я делал то, что было для меня естественно, делал потому, что не знал, что еще делать.

Но было ли это правдой?

Его охватило всепоглощающее желание силы. Нервозность сводила его с ума.

Ветер бросал на черные окна струи дождя. Он слышал шум волн, накатывающихся на берег.

Лаура, такая терпеливая, такая уважительная, такая молчаливая. Она стояла у лампы, с томиком Китса в руках. Поглядела на обложку, а потом на него.

– Пошли, – сказала она. – Мне надо кое-что проверить. Может, я ошибалась.

Она повела его по коридору, к главной спальне.

Небольшая книжка в мягкой обложке «Как я верую» все так же лежала на столе, там, где она оставила ее утром.

Она открыла ее и принялась аккуратно переворачивать хрупкие страницы.

– Да, вот оно. Я не ошиблась. Погляди на надпись.

Милый Феликс,

За тебя!

Мы это пережили;

Сможем пережить все что угодно.

С поздравлениями,

Маргон

Рим ‘04

– Да, и что, Маргон когда-то подарил ее Феликсу, – сказал Ройбен. Он пока ничего не понимал.

– Посмотри на дату.

– Рим, ‘04, – прочел вслух Ройбен. – О боже мой! Он пропал в 1992 году. А это… это значит, что он жив, и… что он был в этом доме. Был здесь уже после своего исчезновения.

– Очевидно так, следовательно, в пределах последних восьми лет.

– Я же глядел на эту надпись – и не увидел.

– Я тоже. А потом меня осенило. Как думаешь, много ли вещей принесли сюда или забрали отсюда за многие годы, так, что никто не заметил? Думаю, он здесь бывал. Думаю, оставил здесь эту книгу. Если страж смог тайно проникнуть в дом, если смог спрятаться в этом доме, то Феликс мог делать то же самое достаточно часто.

Ройбен принялся молча расхаживать, пытаясь осознать узнанное. Пытаясь понять, что он может сделать, если вообще может.

Она села у стола и принялась листать маленькую книжечку.

– Там еще есть пометки?

– Да, галочки, подчеркнутые строки, каракули эти, – ответила Лаура. – Как и в Китсе. Даже в галочках и линиях хорошо виден почерк. Думаю, он жив и здоров, а ты не знаешь, кто он и что он, что он может хотеть и что он решит делать.

– Но ты ведь слышала, что сказал страж, в чем он меня обвинил, не столько в смерти Мерчент, сколько в том, что я сделал…

– Ройбен, страж был вне себя от ревности, – сказала Лаура. – Ты завоевал его драгоценную Мерчент. Он хотел, чтобы ты отплатил за это. Он думал, что оставил тебя здесь умирать. Вполне возможно, что и напал не случайно. Не стал тебя добивать, подумав, что за него это сделает Хризма. И в «911» позвонил не ради тебя. Он звонил ради Мерчент, чтобы ее тело не лежало тут, в небрежении, пока его не найдет Гэлтон или кто-то еще.

– Думаю, ты права.

– Ройбен, ты такой талантливый. Неужели ты не можешь распознать ревность, столкнувшись с ней? Все слова этого чудовища были насквозь пропитаны завистью. Все это, что он тебя не выбирал, что он и не глянул бы на тебя, что это по твоей вине он не смог защитить Мерчент. Зависть, от начала и до конца.

– Понимаю.

– Ты не можешь ничего узнать про этого Феликса со слов того чудовища. Погляди на все трезво. Если Феликс написал письмо, если он жив, судя по самому факту наличия письма, то он позволил тебе унаследовать дом. Он решил не вмешиваться, так или иначе. Зачем бы ему это делать? Зачем посылать это маленькое мерзкое существо, странное? Только для того, чтобы владелец дома был убит и дом снова стал предметом судебных разбирательств?

– Значит, он взял то, что ему было нужно? – предположил Ройбен. – Дневники и таблички? Забрал их сразу же, как погибла Мерчент?

Лаура покачала головой.

– Я в это не верю. Здесь еще столько всего, пергаментные свитки, древние кодексы, они повсюду. Столько всего, собранного Феликсом. Откуда нам знать, что на самом деле на чердаке, в других местах, по всему дому? Там сундуки стоят, которые ты даже и не открывал, ящики с бумагами. В этом доме есть потайные комнаты.

– Потайные комнаты?

– Ройбен, тут просто должны быть потайные комнаты. Пошли в коридор.

Они подошли к месту, где смыкались южный и западный коридоры.

– Итак, коридоры образуют прямоугольник. Западный, южный, восточный, северный.

– Да, но мы побывали во всех комнатах, в которые ведут двери из коридоров. По наружной стороне спальни, по внутренней – кладовые с бельем и дополнительные ванные комнаты. Где же здесь потайные комнаты?

– Ройбен, научного подхода в тебе нет. Гляди.

Она пошла по коридору и открыла дверь в первую бельевую.

– Эта кладовая в глубину метра три, не больше. И все комнаты такие, по внутреннему периметру прямоугольника.

– Точно.

– Ну, а что тогда в середине?

– Боже мой, ты совершенно права. В середине должно быть квадратное пространство, просто огромное.

– Точно. И у этого помещения вполне может быть собственный чердак.

– Боже мой, я и догадаться не мог. Даже не пытался представить себе план дома.

– Ну, я тут достаточно ходила днем, пока ты с Джимом разговаривал. Зашла в каждую кладовую, но нигде не нашла дверей, открывающихся в центр дома.

– Значит, ты думаешь, что там что-то спрятано, вещи, которые он все еще желает получить?

– Пошли. Давай еще кое-что проверим.

Она повела его в спальню, которую они отвели ей под кабинет. Небольшой стол она отодвинула от стены, ближе к окну, и там стоял ее ноутбук.

– Какой официальный адрес этого дома?

Ройбен задумался. Вспомнил. Нидек-роуд, 40. Он вспомнил метку, которую поставил, когда заказывал аппаратуру для офиса с доступом в Сеть.

Она сразу же ввела адрес в строку поиска, ткнув на кнопку «спутник».

Как только на экране появился снимок побережья и леса со спутника, она передвинула карту, чтобы дом оказался в центре, и начала увеличивать изображение. Дом становился все больше и больше. И они увидели квадратную стеклянную крышу, обрамленную с четырех сторон скатами крыши, покрытой черепицей. Скаты были четко ориентированы по сторонам света.

– Вот и гляди, – сказала она.

– Боже мой, я и подумать не мог, что кто-то такое способен сделать! – сказал он. – Это не просто помещение, это огромное пространство. А скаты полностью закрывают его с боков. Не можешь еще увеличить? Я бы хотел получше разглядеть крышу.

– Сильнее не увеличивается, – ответила Лаура. – Но я вижу то же самое, что и ты. Что-то вроде люка в этой стеклянной крыше.

– Похоже на то. Мне надо на чердак, надо проверить там все. Должен быть какой-то способ попасть туда.

– Мы уже все проверяли, – сказала Лаура. – Я никаких дверей не видела. Но нельзя сказать в точности. Там вдоль стен много вещей сложено.

– Да, так что неизвестно, что мы там найдем.

– И неизвестно, сколько раз за все эти годы Феликс и страж приходили сюда и уходили, пробираясь через эту потайную часть дома через люк или какой-то другой вход, который мы еще не нашли.

– Это все объясняет, – сказал Ройбен. – Страж был в доме в ту ночь, когда погибла Мерчент. Они не нашли никаких следов, но он был там, в середине, в самом центре дома.

– Знаешь, может, там то же самое, что и здесь? Полки, книжные шкафы, все такое.

Ройбен кивнул.

– Но ты пока не знаешь этого. А пока не знаешь, то еще есть надежда, что здесь есть за что поторговаться. В смысле, возможно, ему может быть нужно это тайное помещение. Ему может быть нужен весь дом. Но он не получит его обратно, просто убив тебя. Дом снова выставят на продажу, он попадет в руки чужих людей. И что ему тогда делать?

– Ну, он может продолжать тайком пробираться сюда, как и раньше.

– Нет, не может. Пока дом принадлежал его племяннице, он мог сюда пробираться. Возможно, пока он принадлежит тебе. Но если дом попадет в руки совершенно чужого человека, такого, который захочет устроить тут отель, или, еще хуже, просто снести его, что ж, тогда он оказывается перед перспективой потерять все.

– Я понимаю, что ты хочешь сказать…

– Мы не можем выстроить полную картину, – сказала Лаура. – Но письмо доставили только что. Возможно, он не знает пока, чего он желает. Но я сильно сомневаюсь, чтобы этот человек, такой, каким его описывали местные, стал бы посылать этого зловещего стража, чтобы с нами разделаться.

– Остается только молиться и надеяться, что ты права.

Он подошел к окнам. Его бросало в жар, он был на грани срыва. Однако чувствовал, что превращение еще не приближается. Хотя и не знал, хочет ли он, чтобы оно случилось сейчас. Знал только, что ощущения и эмоции становились просто невыносимы.

– Надо мне поискать вход в это помещение, – сказал он.

– А это поможет тебе хоть как-то с тем, что ты сейчас испытываешь?

– Нет, – ответил он, покачав головой.

Сделал глубокий вдох и закрыл глаза.

– Послушай, Лаура. Нам надо отсюда уехать, совсем ненадолго. Нам надо просто прокатиться на машине.

– Куда?

– Не знаю, но я не могу оставить тебя здесь одну. Нам надо ехать, сейчас.

Она поняла, что он хочет сказать, что он собирается делать. И не стала расспрашивать.

Когда они вышли из дома, шел сильный дождь.

Он поехал в южном направлении, выехал на шоссе 101 и выжал газ, направляясь к городам и голосам залива на всей скорости, на которую была способна машина.

25

Кладбище Маунтин Вью в Окленде, огромные деревья, между которыми рассыпаны могилы, большие и маленькие, заливаемые неумолимым дождем. Призрачные огни городка вдали.

Парень, вопящий от боли. Двое других, мучащие его ножами. Главарь, только что из тюрьмы, жилистый, с обнаженными руками, покрытыми татуировками, в мокрой футболке, просвечивающей, дрожащий от возбуждения и наркотиков, задыхающийся от ярости, наслаждающийся местью тому, кто предал его, приносящий в жертву богу насилия единственного сына своего врага.

– Что? – спросил он парня с издевкой. – Думаешь, Человек-волк тебя спасет?

Из дубравы появился Ройбен, надвигаясь на главаря, будто зверообразный темный ангел, на глазах у двоих подручных, которые завопили от ужаса и побежали.

Удары когтей, вспоротые вены и артерии, силуэт, согнувшийся и падающий, зубы, смыкающиеся на его плече, разрывающие связки, отрывающие руку, но не жующие эту плоть, ибо нет времени.

Он ринулся по равнинам смерти за теми, кто в ужасе убежал в темноту. Поймал первого, вырвал добрую половину из его шеи и отбросил в сторону, ринулся за следующим мучителем, поймал его обеими лапами и поднял к челюстям, уже поджидающим жертву. Сочная добыча, пульсирующая, истекающее кровью мясо.

На пропитанной кровью траве лежал парень, их жертва, с темно-коричневой кожей, черными волосами, в кожаной куртке. Он свернулся в позе зародыша. Его лицо и живот были покрыты кровью, он то терял сознание, то приходил в себя, тщетно пытаясь сфокусировать взгляд. На вид лет двенадцать. Ройбен нагнулся и поднял его за воротник плотной куртки, как кошка подымает котенка за шкирку, и понес, легко, все быстрее и быстрее, пока не добрался до освещенной улицы. Перемахнул через железные ворота. А затем оставил свою маленькую ношу на углу, рядом с темными окнами небольшого кафе. Тихо, ни одной машины ночью. Уличные фонари, освещающие витрины закрытых магазинов. Мощным ударом лапы Ройбен разбил стекло окна кафе. Завопила сигнализация, замигали желтые лампы, осветив лежащего на тротуаре раненого.

И Ройбен исчез. Снова через кладбище, неторопливо, ища по запаху тех, кого он убил. Но добыча уже остыла и стала ему неинтересна. Он хотел теплой пищи. А в ночи звучали и другие голоса.

Молодая женщина, тихо поющая песнь боли.

Он нашел ее в парке студгородка Беркли, старом университетском парке, который он так любил целую жизнь назад, когда был обычным мальчиком. Человеком.

Посреди возвышающихся эвкалиптов она устроила себе убежище, готовясь к последнему часу. Любимая книжка, бутылка вина, вышитая подушка, лежащая на плотном ковре ароматных листьев. Маленький и острый кухонный нож, которым она взрезала себе вены на обоих запястьях. Она стонала, кровь и сознание утекали из ее тела.

– Плохо, плохо! – еле слышно сказала она. – Помогите, пожалуйста.

Она уже не могла держать в руке бутылку с вином, не могла шевелить руками, а потускневшие волосы упали ей на лицо.

Он безо всякого труда вскинул ее на плечо и ринулся к фонарям Телеграф-авеню, сквозь темный парк студгородка. Место, где очень давно он учился, мечтал, спорил.

Плотно стоящие дома вибрировали голосами, стуком сердец, ударами барабанов, речью, пением, завыванием труб, шумом певцов, соревнующихся между собой. Он аккуратно положил ее у открытой двери таверны, откуда, будто звук разбившегося стекла, доносился безразличный смех. Уже убегая обратно, услышал голоса тех, кто нашел ее.

– Звоните скорее!

Он даже не обернулся.

Его звали голоса города. Большого города. Выбор. Жизнь – сад боли. Кому суждено умереть? Кому суждено жить? Он двигался на юг, и тут его охватил ужас.

Я делал то, что казалось мне естественным… слышал голоса; голоса звали меня; я чуял запах зла и находил его. Для меня это было естественно, как дышать.

Лжец, чудовище, убийца, зверь. Выродок… сейчас это закончится.

Он забрался на плоскую крышу старого отеля из серого кирпича, заваленную хламом. Небо было, будто сажа. Вниз, через люк, на пожарную лестницу, по темному коридору, дверь, незапертая, открытая беззвучно.

Запах Лауры.

Она уснула у окна, положив руки на подоконник. Белые, как мел, башни домов блестели, омываемые дождем, льющимся из свинцовых туч, дороги дрожали, будто тетивы луков, расходясь вправо и влево. Слой за слоем, кварталы города, отсюда и до самого океана, будто гаснущие угли в тумане. Лязг и грохот просыпающихся улиц. Сад боли. Кто же пожнет всю эту боль?

Пожалуйста, пусть голоса умолкнут. Я больше не могу.

Он приподнял ее и отнес на кровать, светлые, с сединой волосы упали с ее лица. Она проснулась, откликаясь на его поцелуи, веки задрожали. Что было в ее глазах, глядящих на него?

Любимый. Мой. Я и ты.

Запах ее духов ошеломил его, заполонил его чувства. Голоса исчезли, будто их выключили, повернули ручку громкости. По стеклу стучал дождь. В холодном свете он медленно снял с нее облегающие джинсы, обнажил волосы в укромном месте, волосы, такие же, как те, что покрывают меня. Сдвинул тонкую голубую ткань ее блузки. Прижал язык к ее шее, ее грудям. Глубоко внутри него зарокотал голос зверя. Иметь и не иметь, как у Хемингуэя. Молоко матери вместо крови.

26

Он встретил Грейс, когда она вошла домой. Когда он приехал, дома никого не было, и он уже успел собрать почти всю свою одежду и книги и загрузить их в «Порше». Вернулся для того, чтобы проверить сигнализацию.

Она едва не вскрикнула. На ней был зеленый костюм хирурга, но рыжие волосы были распущены, а лицо ее было таким же бледным на фоне волос и рыжеватых бровей, лишь подчеркивая усталость.

Она тут же обняла его, схватила обеими руками.

– Где ты пропадал? – спросила она. Он поцеловал ее в обе щеки. Она держала его обеими ладонями за лицо. – Почему ты не позвонил?

– Мамочка, любимая, со мной все в порядке, – ответил он. – Я в доме в Мендосино. Мне сейчас надо быть там. Заехал, чтобы сказать тебе, что люблю тебя и что тебе незачем беспокоиться…

– Мне необходимо, чтобы ты был здесь! – жестко сказала она. И перешла на шепот, так, как с ней бывало лишь тогда, когда она была на грани истерики. – Я не позволю тебе уехать отсюда.

– Я уеду сейчас, мама. И хочу, чтобы ты знала, что со мной все в порядке.

– С тобой не все в порядке. Посмотри на себя. Послушай, ты знаешь, что происходило с каждым из анализов, который брали у тебя в больнице? Всем: кровью, мочой, пробами тканей… Оно все распадалось, распадалось!

Последние слова она произнесла одними губами, беззвучно.

– И теперь тебе необходимо остаться здесь, Ройбен, и мы выясним, как и почему это происходит…

– Невозможно, мама.

– Ройбен! – Она дрожала. – Я тебя не отпущу.

– Придется, мама, – сказал он. – Посмотри мне в глаза и выслушай меня. Выслушай своего сына. Я делаю все, что могу. Да, я понимаю, что после того, как все случилось, во мне произошли перемены, психологические. И странные гормональные перемены. Да. Но ты должна мне поверить, мама, что я справлюсь со всем сам, наилучшим образом. А еще я знаю, что ты говорила с этим врачом из Парижа…

– Доктором Ясько, – сказала она. Похоже, ей несколько полегчало оттого, что они переключились на практические вопросы. – Доктор Аким Ясько. Он эндокринолог и специалист в этой области.

– Да, ну, это я знаю. И знаю, что он посоветовал частную больницу, мама, знаю, что ты хочешь, чтобы я туда отправился. – Она не подтвердила его слова и выглядела несколько неуверенно. – Ну, ты об этом говорила, – сказал он. – Это я знаю.

– Твой отец против, – сказала она. На самом деле начала размышлять вслух. – Ему Ясько не нравится. Как и вся эта идея.

И она снова заплакала. Просто не сдержалась. Ничего не могла с собой поделать.

– Ройбен, я боюсь, – шепотом сказала она.

– Знаю, мама. И я тоже. Но я хочу, чтобы ты сделала то, что сейчас для меня лучше всего. А для меня сейчас лучше всего оставаться одному.

Она отпустила его и уперлась во входную дверь.

– Я тебя не отпущу, – сказала она. – И вдруг прикусила губу. – Ройбен, ты написал просто поэму в прозе про этого вервольфа, это чудовище, которое на тебя напало, но понятия не имеешь, что на самом деле происходит!

У него не было сил смотреть на нее, такую. Он шагнул к двери, но она окаменела, так, будто готова была стоять насмерть, чтобы его не выпустить.

– Мамочка… – тихо сказал он.

– Ройбен, этот Человек-Волк, это существо, убивает людей, – выпалила она. – Со всеми уликами с места преступления происходит одно и то же. Это существо, Ройбен, которое на тебя напало, которое заразило тебя чем-то очень мощным, очень опасным, тем, что влияет на весь твой организм…

– Что, мама, ты думаешь, я становлюсь вервольфом? – спросил он.

– Нет, конечно же, нет, – ответила она. – Этот безумец не вервольф, это чушь все! Но он безумен, опасен, омерзительно безумен. А ты – единственный человек, выживший после нападения. В твоей крови и тканях есть нечто, что может помочь им найти это существо, но, Ройбен, мы не знаем, что делает с тобой этот вирус.

А, так вот что она думает по поводу происходящего. Конечно. Совершенно логично.

– Малыш, я хочу взять тебя в больницу – не в эту подозрительную, в Саусалито, а просто в главную больницу Сан-Франциско…

– Мама. – У него просто сердце разрывалось. – Я уж подумал, что ты меня Человеком-волком считаешь, – сказал он. Ненавидел себя за то, что проверяет ее таким способом, лжет ей, но иначе он не мог. Ему хотелось обнять ее, сохранить ее ото всего, и от правды тоже. Как будто она и не была Грейс Голдинг, знаменитым хирургом.

– Нет, Ройбен, я не думаю, что ты способен взбираться по кирпичным стенам, перепрыгивать с крыши на крышу и разрывать людей на части.

– Какая радость, – тихо сказал он.

– Но это создание, кем бы оно ни было, может являться переносчиком заразного безумия, понимаешь? Ройбен, пожалуйста, попытайся понять, что я говорю. Бешенство – заразное безумие, понимаешь? А ты был заражен чем-то куда более опасным, чем бешенство, и я хочу, чтобы ты пошел со мной в больницу, немедленно. Ясько говорил, что ему известны другие случаи, с такими же странными особенностями. Сказал, что есть реальная опасность того, что это губительный вирус.