Текст книги "Утопленник из Блюгейт-филдс"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

Карлайл спросил, чего ждут от него.

Ответ был очевиден. От него ждали точных и подробных сведений о проституции в целом и о детской проституции в частности, чтобы можно было представить их женщинам из света, и те, разгневанные и возмущенные таким положением дел, позаботятся о том, чтобы перед мужчиной, заподозренным в подобной практике или хотя бы в терпимом отношении к ней, закрылись двери в приличное общество.

Безразличие светских дам к этой страшной проблеме в значительной степени определялось их неосведомленностью. И даже ограниченная информация, вынуждающая дорисовывать воображением отвратительную, пугающую действительность, мобилизует женщин во всей их могучей силе.

Карлайл колебался, не представляя себе, как открывать подобные мерзости благовоспитанным дамам, но тетя Веспасия пригвоздила его к месту ледяным взглядом.

– Я способна лицезреть абсолютно все, что только может предложить жизнь, – высокопарно заявила она, – если на то есть какие-то основания! Я не выношу вульгарность, но, если какая-то проблема требует решения, я пойму и это. Будьте любезны, Сомерсет, избавьте меня от вашей докучливой опеки!

– Я бы не посмел, – улыбнулся тот.

Это можно было считать за извинение, и пожилая дама великодушно его приняла.

– Я не тешу себя иллюзиями, что эффект будет приятным, – призналась тетя Веспасия. – Но тем не менее это необходимо сделать. Вся наша информация должна быть достоверной; одна грубая ошибка – и наше дело проиграно. Я готова оказывать любую помощь, какая только будет в моих силах. – Она развернулась в кресле. – Эмили, лучше всего будет начать с тех, кто обладает наибольшим влиянием, с тех, на кого это окажет самое сильное воздействие.

– Церковь? – предположила Эмили.

– Чепуха! Все ждут, что церковь этим займется. Якобы это ее работа! И поэтому церковь никто не слушает – все ее воззвания давно приелись. Нам же нужны хозяйки самых модных светских салонов, законодательницы моды, те, кого слушают, кому подражают. И тут ты сможешь оказать содействие, Эмили.

Лицо Эмили засияло радостным возбуждением.

– Ну а ты, Шарлотта, – продолжала тетя Веспасия, – ты будешь добывать для нас необходимую информацию. Твой муж служит в полиции. Используй его. Сомерсет, я еще побеседую с вами. – Поднявшись из кресла, она направилась к двери. – Ну а пока, надеюсь, вы сделаете все возможное, чтобы изучить дело этого наставника Джерома и постараться найти какие-либо другие объяснения случившемуся.

Питт ни словом не обмолвился жене о своем разговоре с Этельстаном, поэтому та не догадывалась о его попытке пересмотреть дело. Но в любом случае Шарлотта считала, что после вынесения приговора сделать это будет невозможно. Что-что, а она понимала лучше мужа, что теперь, когда правосудие удовлетворено, сильные мира сего не позволят поставить под сомнение вынесенный вердикт.

Теперь нужно было первым делом подготовиться к музыкальному вечеру у Калланты, где, возможно, ей представится возможность переговорить с Фанни Суинфорд. А если случая поговорить с Титусом не возникнет, надо будет его подстроить. По крайней мере Эмили и тетя Веспасия будут рядом, чтобы ей помочь. А тете Веспасии в приличном обществе простят почти все, поскольку у нее есть положение – и, что гораздо важнее, стиль, и она может вести себя так, будто она одна – это правило, а все остальные – исключения.

Шарлотта сказала Томасу только то, что отправится в гости вместе с тетей Веспасией. Она знала, что тетка ему нравится и он не будет приставать с лишними вопросами. Больше того, Томас попросил передать Веспасии привет, что было для него свидетельством необычайного уважения.

Шарлотта отправилась вместе с Эмили в ее экипаже. Она снова одолжила платье у сестры, поскольку было крайне неразумно тратить весьма ограниченные средства, выделяемые на одежду, на наряды, которые, скорее всего, она наденет всего один раз. Нюансы высокой моды менялись настолько часто, что платье прошлого сезона в этом сезоне считалось безнадежно устаревшим; а такие события, как музыкальный вечер у Калланты Суинфорд, Шарлотта посещала не чаще одного-двух раз за полгода.

Погода выдалась просто отвратительная; свинцово-серое небо моросило ледяным дождем. Чтобы выглядеть эффектно, нужно было надеть что-нибудь как можно более веселое и сногсшибательное. Эмили выбрала ярко-алое платье. Не желая казаться слишком похожей, Шарлотта выбрала платье из нежно-розового бархата, на что сестра обиделась, поскольку не выбрала его сама. Однако Эмили была слишком горда, чтобы предлагать сестре поменяться, хотя оба наряда принадлежали ей; причины этого были бы слишком очевидны.

Но к тому времени как сестры вошли в прихожую дома Суинфордов, откуда их пригласили в просторную гостиную, связанную со смежным помещением, где весело пылал огонь и горел яркий свет, Эмили уже начисто забыла обиду. Она сразу же поспешила перейти к цели визита.

– Как у вас очаровательно! – с ослепительной улыбкой сказала она Калланте Суинфорд. – Я с нетерпением жду возможности познакомиться абсолютно со всеми! Как и Шарлотта, не сомневаюсь. Всю дорогу сюда она больше ни о чем другом не говорила.

Выдав подобающий вежливый ответ, Калланта представила сестер другим гостям, оживленно беседовавшим ни о чем. Полчаса спустя, когда пианист начал исполнять какую-то невероятно однообразную пьесу, Шарлотта обратила внимание на очень сдержанную девочку лет четырнадцати, в которой она по портрету узнала Фанни. Извинившись перед своей собеседницей, – что оказалось проще простого, поскольку все уже надоели друг другу и только делали вид, будто слушают музыку, – Шарлотта пробралась сквозь толпу и оказалась рядом с Фанни.

– Вам нравится? – как бы мимоходом прошептала она, словно они были давними знакомыми.

Фанни замялась. У нее было открытое, умное лицо, с тем же ртом, что и у матери, и теми же серыми глазами, но в остальном сходство оказалось менее явным, чем можно было предположить по портрету. И, похоже, ложь давалась девочке нелегко.

– Наверное, я просто не понимаю такую музыку, – наконец с торжеством подыскала тактичный ответ она.

– Как и я, – согласилась Шарлотта. – И мне не очень-то хочется понимать музыку, которая не доставляет мне удовольствия.

Фанни облегченно вздохнула.

– Значит, вам тоже не нравится, – заметила она. – Если честно, мне она кажется ужасной. Ума не приложу, зачем мама пригласила этого пианиста. Наверное, он просто «в моде» в этом месяце. И при этом у него такой страшно серьезный вид, что я никак не могу отделаться от мысли, будто и ему самому музыка не нравится. Быть может, ему хотелось бы, чтобы она звучала иначе, вы так не думаете?

– Быть может, он опасается, что ему не заплатят, – ответила Шарлотта. – Лично я бы ему не заплатила.

Увидев, что она улыбается, Фанни взорвалась смехом, но, сообразив, что это неприлично, зажала рот обеими руками и оглядела Шарлотту с новым любопытством.

– Вы такая красивая, что не можете говорить ужасные вещи, – искренне призналась она, затем, осознав, что только еще больше усугубила свою бестактность, залилась краской.

– Спасибо, – от всего сердца поблагодарила ее Шарлотта. – Я так рада, что вы находите меня симпатичной. – Она заговорщически понизила голос. – На самом деле это платье я одолжила у своей сестры, и та сейчас, полагаю, жалеет о том, что не надела его сама. Но, пожалуйста, никому об этом не говорите.

– О, не скажу! – тотчас же заверила ее девочка. – Оно красивое.

– А у вас есть сестры?

Фанни покачала головой.

– Нет, только брат, поэтому одалживать у него мне особенно нечего. Наверное, это очень здорово – когда у тебя есть сестра.

– Да, здорово – по большей части. Хотя брату, пожалуй, я тоже была бы рада. Двоюродные братья у меня есть, вот только вижусь я с ними редко.

– У меня тоже есть двоюродные братья. На самом деле они мне троюродные, но по большому счету это одно и то же. – На лицо Фанни набежала тень. – Один из них недавно умер. Все это было ужасно. Он погиб. Я так и не поняла, что произошло, и никто мне не говорит. Я так полагаю, это было что-то отвратительное, иначе нам все рассказали бы, вы не находите?

Ее слова прозвучали вполне спокойно, однако за озадаченным, даже небрежным тоном Шарлотта почувствовала необходимость получить поддержку. И действительность была бы многократно лучше чудовищ, порожденных молчанием.

Несмотря на свое стремление получить необходимую информацию, Шарлотта не хотела оскорблять девочку утешительной ложью.

– Да, – честно призналась она. – Думаю, произошло нечто болезненное, поэтому все предпочитают об этом не говорить.

Фанни смерила ее оценивающим взглядом.

– Он был убит, – наконец сказала она.

– Ой, какой ужас! Извините, – сохраняя самообладание, ответила Шарлотта. – Это очень печально. Как все произошло?

– Наш наставник, мистер Джером… все говорят, что это он убил моего кузена.

– Наставник? Как это отвратительно! Они подрались? Или вы считаете, что это был несчастный случай? Быть может, наставник не хотел быть таким жестоким?

– О нет! – покачала головой Фанни. – Все было совсем не так. Они не подрались – Артур захлебнулся в ванне. – Она озадаченно наморщила лоб. – Я просто ничего не понимаю. Титус – это мой брат – давал показания в суде. Меня туда, естественно, не пустили. Мне не разрешают заниматься ничем по-настоящему интересным… Иногда это просто ужасно – быть девочкой! – Фанни вздохнула. – Но я много думала – и я не могу взять в толк, как Титус может знать что-либо действительно важное.

– Ну, порой мужчины ведут себя весьма высокомерно, – подсказала Шарлотта.

– Именно таким был мистер Джером, – согласилась Фанни. – О, и еще он был очень строгий. У него было такое лицо, как будто он постоянно ест один только рисовый пудинг! Но он был ужасно хорошим учителем. Я терпеть не могу рисовый пудинг – в нем всегда комки, и он безвкусный, но по четвергам у нас на обед неизменно рисовый пудинг. Мистер Джером учил меня латыни. По-моему, он никого из нас особенно не любил, он никогда не терял выдержку. Думаю, он даже гордился этим. Он был ужасным… я даже не знаю. – Она пожала плечами. – Он никогда не шутил.

– Но наставник ненавидел вашего кузена Артура?

– Мне всегда казалось, что он его недолюбливает. – Фанни задумалась. – Но я бы не сказала, что он его ненавидит.

Шарлотта почувствовала, как у нее от возбуждения чаще забилось сердце.

– Каким он был, ваш кузен Артур?

Фанни замялась, наморщив нос.

– Он вам не нравился? – подсказала Шарлотта.

Лицо Фанни разгладилось, напряжение прошло. Шарлотта рассудила, что впервые правила приличия, обусловленные трауром, позволяли девочке сказать об Артуре правду.

– Не очень, – призналась она.

– Почему? – настаивала Шарлотта, стараясь хоть как-то скрыть свой интерес.

– Артур был жутко самодовольным. Понимаете, он был очень красивым. – Фанни снова пожала плечами. – Некоторые мальчишки бывают очень тщеславными – ну прямо совсем как девчонки. И Артур вел себя высокомерно, но, наверное, это просто потому, что он был старше. – Она шумно вздохнула. – По-моему, эта пьеса просто ужасная. Как будто горничная рассыпала по полу ножи и вилки.

Шарлотта приуныла. Только они заговорили об Артуре откровенно, перешагнув рамки, расставленные горем, как Фанни поспешила переменить тему.

– Он был очень умным, – продолжала девочка. – Или, наверное, лучше сказать, хитрым. Но это ведь еще не основание его убивать, правда?

– Да, – медленно подтвердила Шарлотта. – Само по себе еще нет. А из-за чего наставник убил Артура?

Фанни нахмурилась.

– Вот этого-то я и не понимаю. Я спрашивала у Титуса, а он ответил, что это мужское дело, и мне не подобает ничего знать. Меня это просто бесит! Мальчишки порой так важничают… Готова поспорить, тут нет ничего такого, что я уже не знала бы. Всегда притворяются, что им известны какие-то тайны, хотя на самом деле они ничего не знают. – Она презрительно фыркнула. – Вот они, мальчишки!

– А вам не кажется, что в данном случае это может быть правдой? – предположила Шарлотта.

Фанни посмотрела на нее с тем презрением, какое питала к мальчишкам.

– Нет… на самом деле Титус понятия не имеет, о чем говорит. Понимаете, я очень хорошо его знаю. Я вижу его насквозь. Он важничает, просто чтобы порадовать папу. По-моему, все это очень глупо.

– Фанни, нельзя забирать в свою собственность наших гостей.

Это был мужской голос, и очень знакомый. Вздрогнув, Шарлотта обернулась и увидела перед собой Эсмонда Вандерли. Боже милосердный – помнит ли он ее с того ужасного вечера? Возможно, нет: одежда, вся атмосфера здесь были совершенно другими. Шарлотта встретилась с ним взглядом, и надежда тотчас же умерла.

Вандерли одарил ее ослепительной улыбкой, искрящейся весельем.

– Я приношу извинения за Фанни. По-моему, эта музыка ей смертельно надоела.

– Ну, лично я нахожу ее гораздо менее приятной, чем общество Фанни, – ответила Шарлотта с большей язвительностью, чем намеревалась. Что думает о ней этот мужчина? Он давал показания в суде, описывая характер Джерома, и он хорошо знал Артура. Если Вандерли проявит милосердие и забудет предыдущую встречу, она будет ему крайне признательна, но в то же время она не могла позволить себе уклониться от сражения. Не исключено, что это будет ее единственная возможность.

Шарлотта улыбнулась в ответ, стараясь сгладить колкость своих слов.

– Фанни просто проявила себя отменной хозяйкой и скрасила мое одиночество, поскольку я здесь почти никого не знаю.

– В таком случае я приношу Фанни свои извинения, – любезно промолвил Вандерли, похоже, нисколько не задетый ее тоном.

Шарлотта принялась лихорадочно ломать голову, как поддержать тему Артура, не показав себя оскорбительно любопытной.

– Фанни рассказывала мне о своей семье. Видите ли, у меня было две сестры, в то время как у нее только родной и троюродные братья. Мы искали сходства и различия.

– У вас было две сестры? – Фанни ухватилась за это, на что и надеялась Шарлотта. Ей было стыдно использовать личную трагедию таким образом, однако сейчас не было времени для деликатностей.

– Да. – Она понизила голос, и ей не пришлось делать над собой усилие, чтобы наполнить его чувством. – Мою старшую сестру убили. На нее напали на улице.

– Ой, как ужасно! – Фанни была потрясена, у нее на лице отобразилось искреннее сочувствие. – Несомненно, это самая жуткая вещь, какую я только слышала. Это даже еще хуже того, что произошло с Артуром – потому что Артур мне даже не нравился.

– Благодарю вас. – Шарлотта нежно прикоснулась к руке девочки. – Но я не думаю, что утрату одного человека можно считать более тяжелой, чем утрату другого, – такие вещи нельзя сравнивать. Однако вы правы, я действительно любила сестру.

– Я вам очень сочувствую, – тихо промолвил Вандерли. – Представляю, каким это явилось для вас ударом. Сама по себе смерть – это уже тяжело, а тут еще полицейское расследование… К сожалению, нам самим только что пришлось пережить все это. Но, слава Богу, теперь все это позади.

Шарлотта не хотела упускать такую возможность. Но как можно было продолжать не слишком приятный разговор об Артуре в присутствии Фанни? Весь этот вопрос обладал отвратительным привкусом – она почувствовала это еще до того, как к нему прикоснулась.

– Наверное, для всех вас это стало огромным облегчением, – вежливо заметила Шарлотта. Разговор ускользал у нее из рук, она начинала говорить банальности. Ну куда подевались Эмили и тетя Веспасия? Почему они не приходят на помощь – или чтобы увести Фанни, или чтобы самим продолжить с Вандерли крайне интересный разговор об Артуре? – Конечно, пережить утрату близкого человека всегда трудно, – поспешно добавила она.

– Вы правы, – холодно произнес Вандерли. – Я довольно часто встречался с Артуром. Как-никак он был моим племянником. Но, как я уже говорил, он мне не очень-то нравился.

Внезапно Шарлотту осенило. Она повернулась к Фанни.

– Фанни, мне ужасно хочется пить, но я не хочу ввязываться в беседу с дамой у столика с напитками. Будьте любезны, принесите стакан пунша.

– Конечно, – тотчас же ответила Фанни. – Среди гостей есть просто ужасные люди, правда? Вон та дама в блестящем голубом платье говорит исключительно о своих недомоганиях – и ладно бы это было что-нибудь интересное вроде редких болезней, а то – так, депрессия, ничего особенного. – И она отправилась выполнять поручение.

Шарлотта повернулась лицом к Вандерли. Фанни будет отсутствовать всего несколько минут. Хотя, если повезет, поскольку она ребенок, ее обслужат в последнюю очередь.

– Как вы откровенны – в наши дни это большая редкость, – сказала Шарлотта, стараясь очаровать своего собеседника, но при этом чувствуя неловкость и даже стыд. – Так часто люди притворяются, что горячо любили покойных и видели в них одни только добродетели, независимо от того, что они действительно чувствовали по отношению к ним при жизни.

Улыбнувшись, Вандерли кивнул.

– Благодарю вас. Не буду скрывать, это большое облегчение – честно признаться, что я видел в бедном Артуре множество неблаговидных качеств.

– Хорошо хоть поймали того, кто его убил, – продолжала Шарлотта. – Полагаю, тут нет никаких вопросов – этот человек несомненно виновен? Я хочу сказать, полиция ведь полностью удовлетворена, и в деле поставлена точка. И теперь вас наконец оставят в покое.

– Никаких вопросов. – Затем у него мелькнула какая-то мысль. Он помолчал, глядя Шарлотте в лицо, наконец собрался с духом. – По крайней мере, я так думаю. Есть один очень уж настойчивый полицейский следователь, который продолжает копаться в этом деле, но я не могу представить, что еще он теперь собирается узнать.

Шарлотта изобразила полнейшее недоумение. Да поможет ей небо, если Вандерли узнает, кто она такая.

– Вы хотите сказать, этот полицейский считает, что знает еще не всю правду? Как это ужасно! И как это страшно для вас! Если преступник не тот, кого задержала полиция, то кто?

– Одному Богу известно! – Вандерли заметно побледнел. – Если честно, Артур был тем еще животным. Знаете, считается, что наставник был его любовником. Прошу прощения, если я вас шокировал, – спохватившись, добавил Вандерли, запоздало сообразив, что говорит с женщиной, которая, вполне возможно, и не подозревает о подобных вещах. – Считается, что он совратил мальчишку, склонив его к этой противоестественной связи. Такое возможно, но я бы нисколько не удивился, если бы совратителем на самом деле был Артур, а тот бедняга просто подпал под его влияние, польщенный вниманием, после чего его бросили. Или, быть может, Артур занимался этим с кем-то другим, и прежний любовник убил его из ревности… Над этим стоит задуматься. А может быть, Артур вел себя как самая настоящая шлюха! Еще раз прошу прощения, мои откровения вас шокировали, миссис… В тот первый вечер ваш наряд так меня поразил, что я не могу вспомнить ваше имя.

– О! – Шарлотта принялась лихорадочно искать ответ. – Я сестра леди Эшворд. – По крайней мере это должно было снять всякие подозрения относительно того, что она как-то связана с полицией. И снова Шарлотта почувствовала, что покраснела.

– В таком случае я приношу свои извинения за эту… жестокую и весьма омерзительную тему, сестра леди Эшворд! – На лице у Вандерли мелькнула веселая усмешка. – Но вы сами начали этот разговор, и если ваша сестра была убита, вы уже знакомы с неприятной стороной полицейского расследования.

– О да, конечно, – согласилась Шарлотта, все еще заливаясь краской. Вандерли прав: она сама напросилась на откровенность. – И вы нисколько меня не шокировали, – быстро добавила она. – Но это очень страшно – то, что ваш племянник был таким… таким извращенным подростком, как вы говорите.

– Артур? Увы, это так. Жаль, что из-за него повесят другого человека, даже если это весьма неприятный учитель латыни с темпераментом, похожим на уксус. Бедолага – и все же, смею заметить, если бы его не осудили, он продолжал бы и дальше совращать других мальчиков. Очевидно, он приставал и к младшему брату Артура, а также к Титусу Суинфорду. Это уже было совершенно напрасно. Если Артур его бросил, ему надо было бы найти кого-нибудь такого, кто уже обладал бы подобными наклонностями, связываться только с теми, кто хочет этого сам, а не наводить страх божий на таких детей, как Титус. Он очень милый мальчик, Титус. Чем-то похож на Фанни, но только не такой умный, хвала небесам. Умные девочки возраста Фанни вселяют в меня ужас. Они замечают все, а затем с потрясающей четкостью повторяют в самый неподходящий момент. Все это от того, что им нечем заняться.

В этот момент возвратилась Фанни, гордо неся для Шарлотты пунш, и Вандерли, извинившись, удалился, оставив Шарлотту озадаченной и слегка возбужденной. Он заронил семена идей, которые до сих пор не приходили в голову ни ей самой, ни Томасу.