Текст книги "Жена ловеласа"

Автор книги: Энн Цвек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Леди и джентльмен изумленно уставились на ящик, от которого по всему фойе распространялся терпкий сырный запах. Мэгги приподняла крышку… В ящике действительно находился сыр – бережно уложенный на солому кусок, покрытый нежной кожицей цвета подрумяненного хлеба, через маленькие трещинки которой виднелась благоухающая кремовая масса.

– C'est un don des dieux un fromage pareil, – выдохнула консьержка, внезапно увидев свою постоялицу в новом свете.

– Она говорит, что этот сыр – поистине дар богов, – перевела Мэгги.

Золтан недоверчиво сморщил нос.

– Господин также оставил записку, – добавила консьержка, протягивая большой твердый конверт – в таких обычно посылают свадебные приглашения. На одной стороне было написано: «Comte et Comtesse de Bosquieres»,[90]90
  Граф и графиня де Боскьер.


[Закрыть] далее следовало непонятное название – вероятно, того самого небольшого «шато» в Дордони. Она перевернула конверт. На обратной стороне было небрежно нацарапано от руки: «Я остановился в отеле „Крильон“ и буду hors de joie,[91]91
  Вне себя от радости (фр.).


[Закрыть] если снова увижу вас». Подпись: Люк де Боскьер.

Золтан внимательно осмотрел конверт с обеих сторон.

– Что это значит? – спросил он, указывая на слово «comte». Я думал, его зовут Люк.

– Это титул, – ответила Мэгги.

– Граф? Но я думал – он фермер. Он ведь делает вино и растит призовых свиней.

– Иногда граф и фермер – одно и то же.

– А это тогда что? – Золтан неторопливо провел ногтем под словом «comtess». – А, у него и графиня есть… – с неодобрением добавил он.

– У нас в деревне был граф, – поделился он, поднимаясь По лестнице. – Мне мама рассказывала. Он владел не только нашей деревней, но и ещё десятью. Он был очень красивый мужчина, с усами, как у меня. – При этих словах Мэгги постаралась изобразить живой интерес. – Так вот, каждое утро граф проезжал мимо нашей фермы на белом коне. На нем всегда была шляпа с широкими нолями. Увидев нас, он снимал ее и говорил: «Доброе утро, крестьяне». А мои родители отвечали: «Доброе утро, граф».

Мэгги давно заметила – Золтан становился разговорчивым, лишь когда рассказывал о матери и об отчем доме.

«Сыр и впрямь восхитителен, – подумала она, поворачивая в двери ключ. – Как бы он понравился Джереми! А как бы он восхитился, узнав, что у его жены появился поклонник с графским титулом!» Внезапно она поняла, что тоже хочет снова увидеть Люка. Этот импульсивный и необузданный человек словно привносил в общение поток радости – таких людей Мэгги никогда не встречала раньше. Однако для женщины ее положения запросто зайти в отель «Крильон» и спросить там графа де Боскьера было бы так же немыслимо, как понять преимущества танталовых покрытий или объяснить квантовую теорию. К тому же существование загадочной графини не давало ей покоя.

А вот благодарственное письмо – совсем другое дело. Подобного рода письма всегда были неотъемлемой частью ее жизни, и она не смогла бы простить себе, если бы не выразила признательность за полученный подарок. С самых ранних лет мать вдалбливала ей в голову правила приличия, повторяла, что надо писать благодарственные письма по всевозможным поводам. Позднее это стало обязанностью Мэгги, как жены посла.

Сообразив, что писать не на чем, Мэгги отправилась в маленький магазинчик на бульваре Монпарнас. Ее выбор пал на пергаментную бумагу цвета слоновой кости, к которой прилагались конверты, покрытые темно-малиновой папиросной бумагой – под цвет красного вина.

Она начала: «Дорогой мистер де Боскьер…» Нет, так не пойдет, он ведь граф. Однако обращение «дорогой граф» звучало как-то несуразно. Мэгги подумала – уж Джереми-то знал бы, как написать. Идея! Нужно написать по-французски! «Cher Monsieur le Comte, merci pourle fromage».[92]92
  Дорогой месье граф, спасибо за сыр (фр.).


[Закрыть] Нет, слишком сухо и неинтересно. Она задумчиво грызла кончик ручки. Как там сказала консьержка? «C'est un don des dieux un fromage pareil!» Однако в письменном виде эта изящная фраза смотрелась как-то не к месту. В итоге Мэгги просто написала «Merci» и поставила подпись – строго и аккуратно, как на официальном бланке. Дописывая адрес, она пришла к выводу, что именно так и должно выглядеть письмо настоящей femme d'esprit.

У заговорщиков оставалось еще предостаточно времени, чтобы успеть насладиться до отъезда своим триумфом. Когда утром Золтан постучал к Мэгги, она пила в постели утренний чай. Электрочайник «Рассел Хоббс» сопровождал ее во всех путешествиях, равно как и урна с прахом покойного мужа.

– Смотрите, – сказал водитель, бросая ей на кровать стопку газет.

О скандальном провале Дельфины и о его последствиях трубили повсюду. От госсекретаря США поступила официальная жалоба. На беднягу Лероя со всех сторон сыпались шишки. Похоже, часы его на «Антенн-2» были сочтены. Отвечая на обвинения, звучавшие со всех сторон, он намекал на попытку саботажа со стороны спецслужб какой-то восточноевропейской страны, но никто не принял его слова всерьез.

Покаянно стуча себя в грудь и принося извинения, французы обычно в душе находят подобные ситуации весьма забавными. Les Americans, по их мнению, слишком серьезно к себе относились, и хороший тычок под ребра время от времени идет им только на пользу, n'est-ce pas?[93]93
  Не так ли? (фр.)


[Закрыть] Прелестное личико Дельфины исчезло с экрана – по-видимому, надолго. И поделом – ей бы следовало знакомиться с новостями перед эфиром, вместо того чтобы прихорашиваться. В сатирическом еженедельнике «Утка» этот сюжет смаковали на все лады. Мэгги испытывала определенную гордость за то, что не кто-нибудь, а именно она устроила этот «национальный праздник». Но в то же время ей захотелось поскорее покинуть Францию во избежание возможного разоблачения.

Ранним утром следующего дня Мэгги рассчиталась в гостинице, и Золтан начал перетаскивать в машину чемоданы с парижскими покупками. Они собирались на юг, и он по такому случаю нацепил зеркальные солнечные очки и оделся более броско. Стоя на рыльце и давая Золтану разные «Ценнейшие» советы по укладке вещей Мэгги вдруг увидела знакомое лицо на противоположной стороне улицы.

– Се n'est pas vrai, са![94]94
  Этого не может быть! (фр.)


[Закрыть] – закричал граф де Боскьер, подбегая к ней. – Умоляю, скажите, что вы не уезжаете!

– Мы с Мадам направляемся в Рим, – гордо сообщил Золтан.

– В Рим! Но, послушайте, какое совпадение! Я сам через месяц-полтора должен быть в Риме. Надо забрать сына. Он там изучает итальянский. Потом собирается стать лингвистом.

– Большое спасибо за подарок, – сказала Мэгги. – Никогда прежде не ела такого превосходного сыра.

– Ах да… Это лишь один из прекрасных сыров, что есть во Франции. Жаль, вы уезжаете, я бы показал вам, где его можно купить. Де Голль сказал, что невозможно управлять страной, в которой делают столько разных сортов сыра.

Золтан закончил погрузку и молча ждал с ключами в руке.

– Да, жаль, – кивнула Мэгги, – но у нас дела.

– Ах да… Импорт-экспорт. Где вы остановитесь в Риме?

– Мадам остановится в отеле «Д'Англетер», а я собираюсь поселиться у друзей, – сказал водитель, усаживаясь за руль.

– Отель «Д'Англетер» – как вам подходит! Нужно дать вам визитную картону. – Перерыв все карманы, Люк нашел слегка замызганную визитку. – Je regrette. Вот, это все, что у меня есть. Вот, – он ткнул пальцем в нижнюю цифру, – это мой номер в Дордони. Конечно, сначала вам придется набрать код Франции – «ноль-ноль-три-три».

– Набрать «ноль-ноль-три-три», – машинально повторила она.

– И пропустить один ноль в коде Дордони, если звоните l'etranger.[95]95
  Из-за границы (фр.).


[Закрыть]

– Пропустить ноль.

– С другой стороны, вам, наверное, проще будет позвонить мне на мобильный телефон. Где-то у меня был мобильный телефон. – Граф похлопал себя по карманам. – Вот, смотрите.

Мэгги взглянула на ряд крошечных цифр.

– Но вам тоже придется набрать «ноль-ноль-три-три».

– Понятно, «ноль-ноль-три-три», – ответила она, не выходя из оцепенения. – Что ж, до свидания. – И уселась на переднее сиденье.

– Au revoir, bon voyage!

Заворачивая за угол, они с Золтаном оглянулись: Люк, прощаясь, неистово махал им обеими руками.

По дороге Золтан молчал, прячась за зеркальными стеклами очков, и угадать выражение его лица не представлялось возможным. «Надо бы подарить ему на Рождество пару итальянских туфель», – подумала Мэгги, рассматривая квадратные мыски его бледно-серых тканевых мокасин, давивших на педали. Он ведь мастерски справился со своей задачей – без него она не сумела бы так ловко расправиться с Дельфиной.

Как выяснилось, Золтан не только не возражал против визита в Вечный город, но и имел свои причины вернуться на место преступления Джереми. В Риме у него осталась девушка, с которой тот поддерживал связь и именно у нее он намеревался пожить. Пока Мэгги будет разрабатывать свой новый товарный план.

А Мэгги, внимательно прочитавшей третью коробку «Бумаг Джереми», больнее всего было сознавать, что римская возлюбленная ее покойного мужа была не чужим, а хорошо знакомым ей человеком. С ней Мэгги сидела рядом на заседаниях комитетов, посещала ежегодные благотворительные ярмарки, вела светские беседы на приемах, иногда даже бывала приглашена к ней в гости на чашку чая. Поведение этой женщины воспринималось как двойное предательство. Арабелла Стюарт-Уотсон была, как казалось тогда Мэгги, ее подругой. В то время она работала – и, без сомнения, оставалась до сих пор – директором престижной школы для девочек, где учились дочери представителей элиты и тех, кто стремился влиться в ее ряды. Временами, в случае персонального одобрения дотошной директрисы, последние преуспевали в своих стремлениях, тогда школьная казна благосклонно принимала их взносы. Арабелла всегда казалась Мэгги этакой породистой, застегнутой на все пуговицы леди из высшего общества, с высокими моральными принципами. Ее легко было представить верхом на лошади, но уж никак – эта мысль приводила Мэгги в полуобморочное состояние – не в постели, верхом на мужчине.

Арабелла была на несколько лет младше Мэгги, но вряд ли кто-нибудь назвал бы ее хорошенькой. И потому Мэгги испытывала еще большую обиду. На сей раз ее соперницей оказалась не изящная блондинка, а грубоватая особа с большим носом и зычным голосом. Мойсхен и Дельфина по крайней мере красивы – в особенности последняя – безусловно, женственны и привлекательны. Однако следовало признать: в Арабелле все же чувствовался определенный стиль. Мэгги невольно задавалась вопросом – мог ли Джереми потянуться к женщине лишь потому, что чувствовал ее принадлежность к одному с ним социальному слою?

Сама она, выходя замуж, четко понимала – несмотря на безупречно Правильную речь и врожденную интеллигентность, позволявшую ей правильно вести себя в любых ситуациях, ей не хватало того апломба, той непринужденной уверенности в себе, которые обретаются лишь благодаря многим поколениям предков, посещавших роскошные балы и живших в загородных поместьях. Двадцать пять лет в качестве жены дипломата так и не научили Мэгги входить в помещение гордо и уверенно, а не проскальзывать скромно и незаметно. Она была как корабль, плавно скользящий по поверхности спокойного моря. Арабелла же скорее напоминала гоночную лодку обтекаемой формы, решительно рассекающую волны во время регаты.

Для начала было решено побывать на юге Франции, приняв любезное приглашение Камиллы и Джеффри Хендерсон.

– О, превосходно! – сказала Камилла, когда Мэгги позвонила ей. – Мы будем счастливы тебя видеть. Водитель? Великолепно… Да, конечно, он может остановиться у нас. Дом большой, всем хватит места.

Камилла с Джеффри жили в маленькой деревушке близ Кранс-сюр-Сэр. Мэгги с мужем навещали их в предыдущую Пасху, когда Джереми исхитрился получить сразу несколько выходных. Мэгги любила юг Франции и иногда мечтала поселиться там, когда муж выйдет в отставку. Она бы рисовала пейзажи с бескрайними лавандовыми полями, а Джереми играл в гольф на ближайшем поле с восемнадцатью лунками. Однако в последнее время муж стал всерьез поговаривать о переезде в винодельческое село на берегу Дуная, неподалеку от Вены. «Интересно, – уныло подумала Мэгги, подъезжая к дому друзей, – руководствовался ли он при этом соображением быть поближе к Мойсхен?»

Джеффри с Камиллой ожидали ее на крыльце старого каменного деревенского дома. Они, хоть и видели в гостях у Фэрчайлдов Мэгги с новой прической, все равно были явно обескуражены, когда из автомобиля выбралась цветущая женщина в костюме цвета eau de Nil,[96]96
  Воды Нила (фр.). Оттенок светло-зеленого цвета.


[Закрыть] как назвал его продавец в магазине. Присутствие добродушно-веселого Золтана в зеркальных очках и яркой клетчатой рубашке тоже не способствовало улучшению ее репутации.

Водитель упорно продолжал называть Мэгги «мадам», однако после совместных проделок и долгого путешествия по Европе в их отношения все же закралась некоторая фамильярность, необычная для жены дипломата и ее шофера. Хотя он ел на кухне с кухаркой и никоим образом не пытался вклиниться в их круг, его подчеркнутая официальность отошла на второй план, и Мэгги ощущала витавший в воздухе холодок вызванного этим неодобрения.

Когда она спустилась к ужину, хозяева молча сидели на обитом ситцем диване. Рядом с ними был невысокий мужчина в галстуке-бабочке, с пышной седой шевелюрой, который встал при появлении Мэгги.

– Мэгги, дорогая, – весело прощебетала Камилла, – позволь представить тебе нашего соседа, доктора Франклина Стерна. Он недавно вышел на пенсию и переехал сюда из Нью-Йорка.

– Для вас это, наверное, серьезная перемена образа жизни, – вежливо заметила Мэгги.

Он взял обеими ладонями ее руку и выразительно посмотрел в глаза:

– Иногда в жизни человека происходят серьезные перемены. И тогда все зависит от его умения держать удар.

– Стаканчик апельсинового сока? – предложила Камилла.

Мэгги рассеянно окинула взглядом поднос с напитками.

– Да я бы не отказалась от небольшой порции хереса…

Джеффри принес маленькую хрустальную рюмку и аккуратно поставил перед ней. Сделав первый осторожный глоток, Мэгги поймала на себе пристальные взгляды присутствующих.

– Доктор Стерн приобрел очень милый домик по ту сторону холма, – сказала Камилла.

– Я надеялась, что мы с Джереми тоже когда-нибудь здесь поселимся, – ответила Мэгги.

В комнате воцарилось неловкое молчание. Наконец его нарушил доктор Стерн:

– Насколько я понимаю, вас недавно постигла тяжкая утрата?

– Да, – без тени грусти произнесла Мэгги. – Я была замужем за одним из старых друзей Джеффри.

– В таких ситуациях человек очень нуждается в поддержке друзей, – сказал доктор.

– О да, безусловно, – согласилась она, сделав второй глоток и чувствуя, что присутствующие продолжают пристально смотреть на нее.

– Что ж, пора приступить к ужину! – бодро произнесла хозяйка.

Она подала луково-картофельный суп и неизбежную запеченную баранину, время пребывания которой в духовке можно было бы и сократить. Мята в соусе была прямо с огорода, и Камилла не преминула этим похвастаться.

– Я слышал, вы много путешествуете в последнее время? – спросил доктор Стерн, мужественно вгрызаясь в кусок жилистого мяса.

«Что, интересно, он еще обо мне слышал?» – подумала Мэгги, а вслух произнесла, украдкой отпив из бокала красного вина:

– Да, это дает мне возможность развеяться.

– Зачастую путешествия временно притупляют боль, но это лишь отдаление неизбежного.

– Я уже поняла это, – согласилась она.

– Надеюсь, вам понравилось вино, – сказал Джеффри, нависая над доктором. – Мы пробовали его в Париже, на приеме в посольстве. Его изготавливают друзья посла.

– Боюсь, я не большой эксперт по части вин, – вежливо заметил доктор Франклин Стерн. – Как правило, пью очень мало.

– Я захватил несколько бутылок в маленьком магазинчике в Крансе, – не обращая внимания на слова собеседника, продолжал хозяин. – Оно недешевое, но нам с Камиллой нравится. Правда, Камилла?

Мэгги давно уже замечала, что супруги, долго живущие в браке, постоянно ищут друг у друга подтверждения своих слов. И теперь подумала: интересно, они с Джереми тоже так делали?

– Не находишь, что его следовало бы перелить в графин, чтобы избавиться от осадка? – спросила Камилла.

Мэгги вспомнила, как ее покойный муж подсмеивался над Джеффри у того за спиной. По словам Джереми, его друг ничего не понимал в винах, но строил из себя ценителя, словно это свидетельствовало о его принадлежности к кругу избранных.

– О нет, – отвечал наш знаток, – это довольно молодое вино.

К легкому удивлению Мэгги, с некоторых пор вина Люка будто преследовали ее.

– Я знаю изготовителя этого вина, – сказала она. – Его зовут Люк де Боскьер. – Все опять уставились на нее. – Мы познакомились с ним в Париже.

У Джеффри, стоявшего во главе стола с бутылкой в руках, был обескураженный вид. Мэгги ощутила себя инженю, укравшей лучшую реплику знаменитого красавца актера, любимца публики.

– Да, конечно же, он друг семьи Фэрчайлд, – пояснила Камилла.

– Ну… на самом деле мы познакомились в ресторане.

– В ресторане?!

– Да, мы пили его вино, а он сидел за соседним столиком и поинтересовался, понравилось ли оно нам.

Слово «мы» явно озадачило Камиллу.

– Вероятно, это было довольно бесцеремонно с его стороны, – заметила она.

– О, вы просто не знаете Люка, – внезапно оживилась Мэгги. – Он принадлежит к тому типу людей, которых условности не волнуют. Он как… – она запнулась в поисках подходящей метафоры, – как природная стихия! – И удивленно подумала, с чего это вдруг она с такой уверенностью рассуждает о человеке, которого едва знает. Что-то она слишком рисуется.

– Понятно, – равнодушно ответила Камилла. – Что ж, пора подавать пудинг.

Мэгги отхлебнула еще вина и повернулась к доктору Стерну:

– Вы работали врачом в Нью-Йорке?

– О нет, – отвечал он. – У меня есть медицинское образование, но на Манхэттене у меня была практика психоаналитика.

– Надеюсь, после жизни в мировом деловом центре вам здесь не слишком скучно? – Мэгги начала раздражаться.

– О нет, уверяю вас – для человека моей профессии и здесь полно интересного. – Доктор Стерн посмотрел на нее так, будто гипнотизировал.

Она запаниковала.

– Я, конечно, мало что в этом смыслю… Но все-таки, по моему мнению, в этой части света люди знают и другие способы решения своих проблем.

– Ну надо же, – неторопливо произнес доктор. – И какие же? Назовите.

– Например, вкусная еда, – Мэгги покосилась на яблочный пирог, – хорошее вино, – она с бунтарским видом осушила свой бокал, – и любовь…

Камилла с Джеффри быстро переглянулись.

– Все это лишь болеутоляющие средства, приносящие временное облегчение, моя дорогая леди.

– Тем не менее, раз уж вы все равно здесь, я бы порекомендовала вам их попробовать, – вызывающе заявила она.

– Пойдемте пить кофе в гостиную, – поднявшись, предложила Камилла.

* * *

Провожая Мэгги в спальню, Камилла готовилась утешать и выражать соболезнования.

– В этот раз я приготовила тебе другую комнату, – с улыбкой сообщила она гостье, явно желая поставить себе в заслугу свой безупречный такт. – Тебе хоть немного лучше? – добавила она, похлопав ладонью по покрывалу из прованского хлопка.

Мэгги изо всех сил старалась вернуться к роли безутешной вдовы, но чувствовала, что ее игра неубедительна.

– Знаешь, – сказала она, – мне кажется, всю горечь утраты мне придется ощутить по возвращении в Лондон. Возможно, поэтому я и продолжаю путешествовать по Европе…

– Да, вероятно, все дело в этом, – неохотно согласилась Камилла.

– Ты очень добра, но не нужно так беспокоиться обо мне. – Мэгги тщетно пыталась скрыть раздражение. – Со мной все будет в порядке. Правда.

Камилла поджала губы.

– Знаешь, мы были очень привязаны к Джереми. Они с Джеффри давно дружили.

– Да, конечно, я знаю. Все это так печально. – Мэгги действительно было очень грустно. Хоть одна фраза, слетевшая с ее губ, оказалась искренней.

Той ночью ей приснилось, будто она опять сидит в ресторане «У друга Луи» с Золтаном и уплетает розовый ломоть гусиной печенки. Открылась дверь, вошли Камилла с Джеффри и уселись за другой столик. Потом появился доктор Франклин Стерн в образе повара: на нем был длинный белый передник, а в руках – поднос с пышными оладьями.

– Я бы не отказалась от «Мармайта»,[97]97
  Белковая паста, используемая для бутербродов и приготовления приправ.


[Закрыть] – произнесла Камилла, осуждающе посматривая на Мэгги с Золтаном.

Доктор Стерн вернулся с большой банкой «Мармайта». А потом с кухни донеслось «Боже, храни королеву…» – и все, кроме венгра, поднялись с мест. Пытаясь заставить Золтана встать, Мэгги проснулась и увидела склонившуюся над ней Камиллу с подносом. Она принесла утренний чай.

Позже, отъезжая с Золтаном на автомобиле, Мэгги обернулась помахать на прощание хозяевам, с чопорным видом стоявшим у дома, опутанного вьющимися растениями, и ощутила невыразимое облегчение. Новая Мэгги, каким-то непостижимым образом умудрившаяся всего за несколько недель после кончины Джереми стать изгоем в обществе дипломатов, видела вчерашние события в комическом свете. «И как это я раньше не замечала, какие они все ханжи и зануды?» – подумала она.

Покосившись на Золтана, Мэгги в первый раз увидела в нем мужчину. Подобные мысли очень редко приходили ей в голову во время замужества – настолько она вжилась в роль супруги. Когда же, несмотря на неприступную колючую изгородь, которой себя окружила, Мэгги все же испытывала смутную симпатию к другому мужчине, это влечение отвергалось как неподобающее и безжалостно выбрасывалось из головы. Один только Жильберто сумел нарушить незыблемый ход вещей и приоткрыть крышку банки с вареньем из крыжовника. Теперь Мэгги подумала, что Золтан был бы вполне интересным мужчиной, если бы сбрил свои нелепые усы.

На его лице проступала сероватая бледность, присущая, по мнению Мэгги, всем жителям Восточной Европы. Впрочем, мать внушала ей, что здоровый загар вульгарен. Джереми был белокожим, и мама любила хвалиться перед подругами утонченной конституцией своего зятя. А в жилистой, худощавой фигуре Золтана чувствовалась жестковатая мужественность, отнюдь не казавшаяся Мэгги отталкивающей. С другой стороны, как глупо было со стороны Камиллы и Джеффри предполагать, будто у них роман! Джереми пришел бы в ужас при одной мысли об этом; подобное было бы самым худшим из возможных вариантов предательства. Просто Мэгги была благодарна Золтану зато, что он стоял между ней и пропастью, разверзшейся у ее ног после смерти мужа. Рядом с венгром Мэгги чувствовала себя увереннее. Между тем их грядущие приключения в Риме были, как внушал ей ужасный доктор Стерн, обезболивающим средством, призванным отдалить неизбежный возврат К ее прежнему «я» и встречу с весьма неопределенным будущим.

– В Рим? – В интонациях Ширли уже не чувствовалось былой почтительности.

– М-м… да, я решила повидать старых друзей, – сказала Мэгги. – Просто даю вам знать. Если придет письмо или еще что-нибудь в этом роде, пересылайте в отель «Д'Англетер».

– Это, кажется, довольно дорогой отель? – с неприкрытым осуждением спросила Ширли.

– Ну… мне дали скидку, так как сейчас не сезон, а Золтан остановится у друзей.

– Значит, Золтан все еще с вами?

– Да, он ведет мою машину. Я же вам говорила… – Мэгги попала в затруднительное положение.

– Что ж… Пожалуйста, попросите его связаться со мной. К нам поступил запрос по поводу статуса его пребывания в Италии.

У Мэгги действительно осталась в Риме подруга. Джиневра, в свое время помогавшая управлять приютом для бездомных, которым руководила Мэгги, была замужем за итальянским госслужащим. В отличие от многих других знакомых Мэгги, ее телефонный номер остался прежним. Подруги встретились в «Бэбингтонз» за чашкой чая, и Джиневра посвятила Мэгги во все светские сплетни, появившиеся с момента ее отъезда из Рима. Состав британской колонии в Риме постоянно менялся, многие давние знакомые ее покинули. За это время случилась одна смерть и пара разводов. Новый посол, по-видимому, не пользовался популярностью. Он много времени проводил в разъездах и не так часто, как всем хотелось бы, появлялся на ежегодных мероприятиях, представлявших собой определенные вехи в жизни экспатриантов. Но в самом главном Джиневра обнадежила Мэгги.

– Арабелла Стюарт-Уотсон? Да, она все еще здесь. И процветает. Теперь в ее школе учатся дочери шейха, и она постоянно всем об этом напоминает.

* * *

Мэгги любила Рим. Когда она впервые попала сюда, ее привело в растерянность шумное уличное движение, переполненные мусорные урны; худющие кошки, скитающиеся по площадям. Однако со временем она научилась любить все это. В один из первых вечеров в Риме она сидела за столиком на открытой площадке ресторанчика на площади Цветов и любовалась нежно-персиковым закатом в отблесках старомодных уличных фонарей – маленьких островков света на фоне охристо-желтой штукатурки. Древние стены с потрескавшимися карнизами и вымощенные плитами улицы казались спокойными, подобно жителям города, – все здесь будто безмятежно созерцало, как проходят мимо годы и столетия. Атмосфера Италии представлялась Мэгги какой-то нереальной, невероятной, все напоминало огромную сценическую декорацию. Казалось, вот-вот распахнутся тускло-зеленые ставни, из окна покажется женщина и запоет, пристроив на подоконнике свою пышную грудь.

К столику подошел маленький мальчик с розами и предложил одну Мэгги. Джереми купил – это было совсем на него не похоже. «Они воруют цветы на кладбищах», – пояснил он. Муж сидел напротив нее – такой красивый – и крутил изящными пальцами хлебные палочки. Легкий душистый ветерок трепал угол скатерти. Они потягивали белое вино из бокалов, покрытых блестящими капельками конденсата. Мэгги наклонилась вперед, взяла Джереми за руку и сказала: «Спасибо, что привел меня сюда».

Рим был самым любимым местом из всех, где ей довелось побывать с мужем. Мэгги хотелось погрузиться в объятия этого города, исполненные безусловной доброты и тепла. Она обожала итальянцев – и лавочников, и прохожих, одобрительно смотревших на ее ноги. «Красотка!» – кричали ей вслед. Такого не случалось ни в Ледбери, ни в Будапеште, ни даже в Париже. Итальянцы всегда умели заставить женщину почувствовать себя прекрасной. Даже министры и их заместители, являясь в посольство, были галантны. На приемах они нежно пожимали, а то и целовали руку Мэгги. Она понимала, что все это чепуха, часть этикета, но все же начинала ощущать себя более привлекательной. Для итальянцев она была не просто женой дипломата, но еще и красивой женщиной.

Итальянские политики казались ей похожими на стаю голубей, которые с важным видом ходили вокруг ее мужа и слегка поклевывали его, а он спокойно стоял, будучи на голову выше всех, и склонялся поприветствовать их с немного высокомерной улыбкой. Толпившиеся на благотворительных чаепитиях женщины в элегантных костюмах-двойках, бряцающие драгоценностями, воскрешали в ее памяти детский стишок: «В ушах у ней серьги, на пальчиках кольца, на туфлях – серебряные колокольцы».[98]98
  Строки из книги «Стихи матушки Гусыни». Перевод Г. Кружкова.


[Закрыть] На шее у каждой было несколько золотых цепочек, как на изображениях Мадонны в церквях Рима. А Мэгги была приучена к тому, что на приемы можно надевать лишь одно украшение. Итальянки, непринужденно откидываясь на узорчатых диванах под сенью люстр, оживленно болтали, со звоном браслетов взмахивая руками, смеялись и называли ее «Maggie, cara».[99]99
  Мэгги, дорогая (ит.).


[Закрыть] Они были чрезвычайно женственны – то была особая женственность, такую Мэгги вряд ли смогла бы развить в себе, да она и не особенно стремилась. Их груди были соблазнительно подчеркнуты кашемировыми джемперами, темные глаза сияли озорством и неведомым ей знанием. Наверное, все дело было в местном воздухе – нежном и благоуханном, особенно по вечерам, когда на небе появлялась абрикосовая дымка, и люди неспешно прогуливались по улицам, общаясь, как будто весь Рим превращался в одну большую гостиную.

Женщины выносили на улицу кресла и наблюдали за беспорядочными людскими потоками. Казалось, в четырех стенах итальянцы чувствовали себя как в плену, а на исходе дня все стремились слиться с городом. Жаркими летними ночами люди целыми семьями сидели вокруг фонтанов – мужчины в майках, женщины с веерами, дети носились по площадям. Складывалось впечатление, что в Риме несметное количество детей. Мэгги нравился неторопливый ритм рабочих дней, длинные обеденные перерывы и полное отсутствие спешки в повседневной жизни итальянцев.

Даже Джереми поддался томному очарованию Рима и был гораздо мягче и расслабленнее, чем когда-либо. Иногда во время обеденного перерыва они мчались по обрамленным олеандрами шоссе в Остию[100]100
  Город на берегу Тирренского моря, неподалеку от Рима.


[Закрыть] и арендовали на пляже шезлонги с зонтиками. Джереми никогда не загорал – его нежная кожа не выносила тропического солнца, зато он с удовольствием нырял в море и уплывал вдаль, делая энергичные, размашистые гребки, а потом, весь мокрый, вновь укладывался на шезлонг и изящной рукой приглаживал волосы. Мэгги первый раз за всю жизнь загорела до шоколадного оттенка.

Пляж в Италии нисколько не соответствовал ее детским воспоминаниям о морском отдыхе, когда они со Сью в пестрых шерстяных шапках прятались за ветрозащитным ограждением и ждали, пока их ведерки с лопатками приплывут из-за горизонта назад. Средиземное море было спокойным, без заметных приливов, и дети целыми днями барахтались в теплой воде. Как здорово вырасти в стране, где всегда светит солнце… Дети тут никогда не мерзли, никогда не стояли холодным утром на темной улице – в Херефорде зимой очень поздно светает – в ожидании двухэтажного автобуса с покрытыми морозными узорами окнами; этот автобус должен был отвезти их в школу.

Подобное же изумление Мэгги переживала, когда они с мужем прохладными вечерами ели мороженое, сидя у фонтана Бернини на Пьяцца Навона. Неужели некоторые люди живут так круглый год, а не только во время отпуска?

После обеда они с Джереми возвращались с пляжа в центр Рима, их спины чесались от соли. Вскоре очарование от поездки рассеивалось – Джереми ужасно злился за рулем, продираясь сквозь заторы с неистово сигналившими автомобилями. Нелюбовь мужа к итальянцам огорчала Мэгги. Он находил местных жителей неорганизованными и порочными, а их привычка все откладывать на потом приводила его в настоящую ярость. За столом переговоров Джереми нередко демонстрировал свое превосходство, впоследствии ему было гораздо приятнее вести дела с австрийцами в Вене. Мэгги вспомнила, как однажды его вывел из себя итальянец, сидевший за барной стойкой.

– Не подскажете, как добраться до Пантеона? – спросил у него Джереми на великолепном итальянском, выученном по методике Берлица.[101]101
  Американский лингвист и педагог, основатель языковых школ и создатель популярной методики обучения языку.


[Закрыть]

Человек поднял полуприкрытые веки и едва заметно мотнул головой влево.

– Appresso, – вяло произнес он.

– Appresso?! – заорал Джереми, и лицо его самым неприличным образом покраснело от злости. – «Где-то рядом» – все, что он способен мне сказать! Можешь себе это представить?!

Мэгги понимала, что останавливаться в таком дорогом отеле – уже само по себе расточительство, и старалась быть как можно экономнее, не делая лишних трат. Например, стирала нижнее белье в раковине и развешивала на ночь на батареях. Первые несколько дней она бродила по Риму – поднималась по лестнице на площади Испании, гуляла по садам виллы Боргезе, останавливаясь у знакомых достопримечательностей. Она решила не поддаваться соблазнам бутиков Кондотти,[102]102
  Знаменитая торговая улица в Риме.


[Закрыть] но твердо вознамерилась посетить магазин «Феррагамо». Разве Джереми не потратил приличную сумму, чтобы ублажить имевшую стройные ножки Мойсхен? После длительных размышлений Мэгги приобрела пару изящных зимних сапог, облегавших икры, – совсем непохожих на практичную, обувь, которую она обычно надевала, выезжая с мужем за город. И еще она уговорила Золтана принять в подарок пару туфель, подобных тем – это был самый убедительный довод, – что носил по торжественным случаям Джереми. Между тем в ее голове постепенно зарождался план действий.