Текст книги "Последнее лето - твое и мое"

Автор книги: Энн Брешерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава девятнадцатая
ПЕЧЬ И ОГОНЬ

Когда к первому мая наконец-то потеплело, Пол вернулся в дом на Файер-Айленд. За четыре дня он прослушал более сотни альбомов. Он крутился во вращающемся кресле. Сидел на ковре. Много размышлял о Райли.

Он аккуратно запаковал для себя в коробку сорок два альбома – в основном те, что пробуждали воспоминания, вроде Джонни Митчелл[12]12
  Канадская певица и автор песен, р. 1943.


[Закрыть], «Йана и Сильвии»[13]13
  Канадский дуэт.


[Закрыть], «Godspell»[14]14
  Альбом группы «The Cardigans».


[Закрыть]. Он увидел обложку альбома Джонни Митчелл, на которой она изображена голой со спины. Он вспомнил, как пялился на нее в детстве. Он разыскал альбом песен дельфинов и китов и отложил его для Райли. Остальные он разложил по коробкам. Может быть, продаст их через Интернет на сайте «eBay» или кому-нибудь отдаст. Ему не хотелось больше возиться с вещами из музея Робби.

Пол выбросил семь мешков всякого хлама. Это принесло ему большое удовлетворение. Чем больше времени он проводил с вещами отца, тем менее далекими и менее ценными они становились. Он наловчился их выбрасывать. Все это напоминало ту фазу в отношениях людей, когда в присутствии другого человека вам становится настолько комфортно, что вы вполне можете вместе бездельничать. Было немного совестно прийти к такой ситуации с вещами отца, а не с самим отцом, но так получилось. Отца он потерял уже давно, вкусив от этого всю возможную горечь.

Эта вещь не переставала его удивлять. Он представлял себе, что большое горе питается каждым лучом света или порцией воздуха. На самом деле его горечь была сродни ботулизму. Для разрастания ей требовалась темная анаэробная среда.

Он поставил на проигрыватель саундтрек из фильма «Волосы». И вспомнил, как мама танцевала под мелодию «Впусти солнечный свет». Так это было одновременно радостно и грустно, что он сел и рассмеялся. Впусти солнечный све-е-т.

Как может человек так сильно измениться? Этот дом был некогда неприбранным и грязным. Гремела музыка, приходили и уходили друзья. Без сомнения, употреблялись наркотики. Вместо обеденного стола был стол для пинг-понга. Иногда они обедали за этим столом. Теперь здесь покрытое лаком красное дерево, три полки с фарфором, встроенные шкафы, заполненные бельем и настоящим серебром. Когда он вспоминал прежние волосы матери, то никак не мог их представить на ее теперешней голове. Они словно стали бесплотными. Они принадлежали прошлому.

Отец принадлежал тому времени и исчез вместе с ним. Некоторые люди вроде Лии легко меняются. Другие, как его отец, нет.

Хотя он родился слишком поздно, Пол с теплотой относился к прежним дням. Отчасти в этом была заслуга Итана, который многое ему рассказывал – в те времена, когда Пол привык его слушать.

Пол просмотрел фотографии и оставил почти все. На ранних снимках были университетские ралли и антивоенные акции. У отца, казалось, рубашка всегда была выпущена поверх брюк, длинные волосы доходили до пупа, и он обычно свисал с указательного столба или рычал прямо в камеру. С того времени, когда он попал в тюрьму, остались две вырезки из газет и фото для полиции – чтобы акцентировать этот момент. На фото он выглядел важным, как выпускник университета. Зато снимков с церемонии вручения дипломов не было. Его выгнали из университета задолго до окончания.

Некоторое время Робби жил в округе Колумбия. Он участвовал в выборной президентской кампании Джорджа Макговерна, ставшей одним из впечатляющих провалов. Ходили слухи, что три зимних месяца он жил в своем автомобиле и что его арестовали, когда он, развалившись на капоте автомобиля, покуривал травку. Сохранилась его фотография, на которой он носит рубашку-штендер перед Белым домом.

Подобно одному из «Битлз», Робби ездил в Индию, чтобы обучиться употреблению новых наркотиков, и привез домой на память несколько причудливых снимков. Вероятно, в то время его фактическая память взлетела до небес.

В конце семидесятых на музыкальном фестивале в Джорджии он познакомился с Лией. По дороге домой он приобрел у какого-то ремесленника из Виргинии знаменитые сандалии. Некоторое время они жили в Ист-Виллидж. На одной из свадебных фотографий беззастенчиво беременная Лия стоит с копной растрепанных волос. Руководитель церемонии был босоногим. Бабка и дед Пола не присутствовали.

Семидесятые подходили к концу. Даже похмелье почти прошло. Сохранилось несколько снимков маленького Пола после 1982-го, однако поток рисунков Робби, его сумасбродных стихов и текстов песен, написанных в наркотическом опьянении, иссяк. Не было больше политических памфлетов или вырезок из газет. Насколько Пол знал, после этого отец почти не покупал пластинок. Может быть, один или два джазовых альбома.

Полу говорили, что отец на время обращался к Богу, хотя он не знал в точности, когда именно. Отец заново открыл для себя альбом «Godspell», когда Пол был еще совсем маленьким. Пол даже не представлял себе, сколько песен помнит, пока не поставил пластинку. Ему стало грустно, особенно от сладкоголосого пения Иисуса, молящего Бога спасти людей. Грустно еще и потому, что не похоже было, чтобы Бог так уж сильно помог Робби.

Не зная в точности, почему, Пол чувствовал, что этот этап их жизни раздражал Лию.

На немногих сохранившихся снимках у отца были короткие волосы. Вид у него был исхудавший и немного смущенный. На большинстве он смотрел куда-то в сторону. Был один хороший снимок с Полом на плечах в зооуголке Центрального парка. Пол догадывался, что отец специально позировал, но все же снимок был удачным.

Примерно в то время они купили этот дом на побережье. Робби был знаком с супружеской парой коммунистов из «Виллидж войс», у которых был дом около залива. И вот Лия купила большой дом с видом на океан, Пол нашел фотографию, на которой был он сам, Райли и Робби. На другой все трое гордо держали на руках крошечную, визжащую Алису. По временам он забывал, что жизнь его отца пересекалась с жизнью Алисы, но так оно и было.

Пару лет спустя его родители купили дом в Бруклин-Хайтс. Лия выбрала его тоже из-за вида. Она заказала сделать обивку мебели сочетающимися по цвету и рисунку тканями. Особое значение она придавала приобретению специальной кухонной плиты. Раньше Пол думал, что это было после смерти отца, но, рассматривая снимки отца на кухне, он заметил эту плиту.

Итан говорил, что перед смертью отец в основном развязался с наркоманией. Он говорил, так часто бывает.

– Робби по-настоящему любил альтернативную культуру, – как-то однажды вечером, изрядно накачавшись пивом, сообщил Итан Полу и Райли. – Вам, ребятам, это понять трудно, потому что сейчас все по-другому. В наше время люди, бывало, говорили о войне, музыке и политике. Сейчас говорят об акциях и недвижимости.

Размышляя об этом, оглядываясь по сторонам – пусть даже не дальше своего дома и городка, – Пол начинал сочувствовать таким людям, как отец и Райли, – людям, которые не умели меняться. Восхищался ли он ими, потому что были верны себе, или жалел за то, что оставались позади?

В какой-то степени Пол был даже рад тому, что отец не дождался и не увидел того, что стало с его женой, этим домом, миром в целом.

Было начало мая, но установилась теплая и безоблачная погода. Райли захотела поехать – и, по сути дела, настояла на этом. Алиса в целом тоже хотела ехать, хотя в глубине души боялась мотива, побудившего Райли. Какая-то часть Алисы противилась тому, чтобы Райли имела шанс попрощаться – с чем бы то ни было.

На пароме они сидели на верхней палубе. Алиса поймала себя на том, что старается запомнить увиденное.

– Сюда весна приходит намного позже, – заметила Райли, когда они сходили на причал. Ветви деревьев опушились желтовато-зелеными почками, но листочки еще не распускались. Как только они причалили, Алиса пошла к «универсалу». Она загрузила туда сумки, радуясь, что Райли не пытается ей помочь.

– Я берегу силы, – важно заявила Райли.

Алиса рассмеялась, но не стала спрашивать, для чего сестра бережет силы.

Алиса рассудила, что один день они обойдутся без воды. Они могли бы писать в кустах или в здании ратуши, если она открыта. Однако буквально через час после приезда она оказалась под домом в болотных сапогах Райли, с гаечным ключом в руке и стала осматривать сеть груб. Райли выкрикивала указания, а Алиса пыталась их выполнять. У нее не было желания осваивать это дело. Она испытывала нечто вроде суеверного ужаса, но Райли не оставила ей выбора. Ей хотелось сказать Райли: «Не думай, что можешь уйти от ответственности».

После этого, когда Алиса спустила воду в унитазе и слив заработал, она испытала настоящую гордость. Она снова нажала на рычаг.

Они отправились на берег. Райли показывала поднятый вверх средний палец каждому из проезжающих внедорожников.

– Тут вам не шоссе! – орала она им вслед и ругалась.

Это была одна из проблем межсезонья.

Когда они дошли до Фэр Харбор, Алиса заметила, что Райли стала прерывисто дышать. В ее легких Алисе слышались влажные хрипы, и от этого Алисе сделалось тревожно.

– Я хочу есть, – заявила Алиса. – Просто умираю от голода. Пора идти назад.

Дома Алиса открыла морозильник, чтобы приступить к ежегодному размораживанию. Она догадалась, что в какой-то момент электричество, вероятно, отключалось. Она достала апельсиновый сок. Он уже оттаял.

– Угадай, что я видела? – сказала Райли, появившись на кухне, где Алиса готовила соус для спагетти. – В доме Пола горит свет.

– Правда? Неужели новые владельцы уже въехали?

– Не думаю, что это они. Пол говорил мне, что еще не законсервировал дом. Он все тянет с этим. Говорил, надо закончить разборку вещей.

– Думаешь, это может быть Пол?

Представив его себе, Алиса разволновалась, и ее слегка замутило. «Мы все разрушили, – хотела она сказать Райли. – Ты с самого начала была права».

– Либо да, либо он оставил включенным свет, когда был здесь в последний раз.

– Наверное, оставил свет.

– Через минуту узнаем, – сказала Райли.

– Через минуту?

– Ага. Потому что ты сейчас готовишь.

И действительно, раздался стук в кухонную дверь, и она распахнулась. Они в это время сидели за столом, на котором стояли зажженная свеча и большая миска спагетти.

– А я и не знал, что застану вас здесь, – сказал Пол.

Алиса подумала, что у него какой-то спокойный вид. Он выглядел иначе, чем в последние два раза, когда она его видела.

Прежде чем Пол успел сесть, Райли шмякнула на стол еще один прибор.

– Вы уверены, что хватит на всех? – спросил он.

– Не манерничай, Пол. Ты нас смущаешь.

Он рассмеялся. У него действительно был немного чопорный вид. Чопорный, настороженный и весьма повзрослевший, как заметила Алиса.

Алиса чувствовала, что отключается. Она была не в состоянии думать обо всех вещах, о которых думать следовало. За последние месяцы ее душевных сил хватало лишь на весьма ограниченный диапазон эмоций. Она волновалась, терзалась, взвешивала, желала, страшилась, исходя из немногих побудительных мотивов. Она успела свыкнуться с низким уровнем громкости. И вот теперь, когда все это на нее обрушилось, электрические контуры ее души сгорели и вышли из строя.

Она не могла открыть рта, потому что, сделай она это, она так или иначе проговорилась бы. Она проговорилась бы о том, что Райли больна. И о том, что много раз развратно занималась с Полом любовью, и что их старая дружба разрушена. Она не могла смотреть на Пола. Не могла смотреть на Райли. Не могла даже смотреть на собственные руки. Алиса смотрела на свою вилку. Она с трудом контролировала все вещи, которые говорить не следует. Секреты она ненавидела. Свои и чужие.

Но все же, оторвавшись наконец от вилки и своих терзаний, Алиса заметила, что Райли и Пол над чем-то смеются. Оба они жадно поедали лапшу, а она до своей так и не дотронулась. Почему она одна такая жалкая? Как это несправедливо, и всегда было так! Ей никогда не удавалось идти с ними вровень. Она всегда отставала. Едва она включалась в одну игру, как они переходили к следующей.

– Давайте сыграем в покер, – предложила Райли после ужина.

В подростковом возрасте они почти каждый летний вечер играли в покер. Другие ребята принимали «экстази», напивались, занимались сексом, а они играли в «красную собаку», «ночной бейсбол» и «пять карт». Райли была в покере асом, а Алиса – никудышным игроком. Алиса догадывалась, что друзья научили ее неправильно, для того чтобы она проигрывала им деньги.

– Я вымою посуду, – предложила Алиса.

– Тебе надо сыграть, – сказал Пол.

Наклонив голову, Алиса взглянула на него. Насколько она поняла, это были первые слова, с которыми он обратился за весь вечер непосредственно к ней.

– Зачем? – спросила она, осознавая, что голос ее звучит заносчиво и странно.

– Потому что надо, – сказал он.

– Потому что вы хотите отобрать у меня деньги, – предположила она.

– Потому что двоих игроков недостаточно.

– Может быть, – сказала она.

В конечном итоге она, разумеется, с ними согласилась. Пол и Райли развели в камине огонь, а Алиса прибралась на кухне. Потом Пол выложил карты. Алиса уселась на диван скрестив ноги и два раза продулась в «красную собаку». Райли выиграла и была, как обычно, очень собой довольна.

Во всей этой ужасной ситуации опустошенная, страдающая Алиса, которую предали, не оставив надежды, вглядывалась в лица сестры и Пола. За окнами шумел ветер, океан попеременно откатывался и обрушивался на берег. Алиса отдала проигранные деньги. Она все время думала о том, как все-таки ей с ними уютно, как мало изменилось все на поверхности, несмотря на опустошенность в ее душе.

Райли поднялась в спальню, а Алиса пошла проводить Пола до двери, чего никогда не делала раньше. Прощаясь, они почти не смотрели друг на друга. Они были словно разделены большим расстоянием. Ему хотелось сказать ей тысячу вещей, но все они настолько перемешались, что не получалось ни одного внятного слова. Что мог он сказать Алисе? Какими словами мог он выразить свои чувства? Он жаждал быть с ней. Он ее жалел. Наконец-то он ее понял. Гнев прошел, осталось лишь чувство стыда.

В течение многих лет он безжалостно подтачивал ее душу. Он намеренно разрушал ее благополучие, индивидуальность, веру. И все это, как ни странно, во имя любви. Он подтачивал ее честолюбие, любовные отношения, все ее возможности. Он признавал это и раньше, но только в мыслях. Теперь он чувствовал, что раздавлен этим. Как он мог так с ней поступать?

Он привык негодовать по поводу ее благополучия, ее семьи, по поводу того, с какой легкостью и как сильно ее любили, и насколько ему самому это трудно давалось. И, Бог тому свидетель, он все только усложнял. У нее было все то, чего не было у него, включая его любовь. Он полагал ее привязанность к себе настолько сильной, что она не откажется от него, что бы он ни делал и ни говорил. И с чем же она теперь осталась? Грубо говоря, он получил то, к чему стремился. Часто мы принуждаем себя сильно чего-то захотеть, не желая в конечном итоге это получить. Мы стремимся к недостаточности, а не к лекарству для исцеления.

В конце прошлого лета он был не в состоянии понять причину, по которой она так неожиданно исчезла. Основная причина состояла в том, что он вел себя как придурок. Он всегда был занят собственными проблемами и от этого был не способен замечать проблем других людей. За это он себя ненавидел, но толку от этого было мало. Он думал о том, как глупо пытался вызвать у Алисы ревность, чувствуя себя теперь полным идиотом. Он с легкостью вообразил себе жестокость, холодность и предательство с ее стороны, но не мог догадаться, что ее уход никак не связан с ним.

У него нет веры. Какой внушительный провал – пожалуй, серьезней всех прочих. Но причина одна и та же. По части сомнений он мастак, а вот верить не способен. У Алисы же вера есть.

«Теперь я понимаю, – хотел он сказать Алисе. – Я тоже ее люблю. И чувствую то же самое, что ты. Я поступил бы точно так же».

То, что они с Алисой совершили вместе, было предательством по отношению к Райли. Правильно или неправильно, но в этом заключалась истина. Тогда он старался это проигнорировать, но теперь отчетливо понимал. Они в то время пытались отделаться от нее, ускользнуть без всяких объяснений. В обычном мире, живущем по обычным правилам, такое вполне допустимо, но они трое с самого начала договорились жить по особым правилам. Приходилось, по меньшей мере, их придерживаться. Нельзя было просто их игнорировать. Никакая любовь не могла оправдать его с Алисой.

Но что им с Алисой оставалось делать? Какова была альтернатива? Разве могли они пребывать в этом подвешенном состоянии до конца жизни? Это представлялось невозможным.

Он мог бы остаться в Калифорнии. Возможный вариант. Мог бы остаться там навсегда и построить новую жизнь. Возвращаясь прошлым летом на Файер-Айленд, он говорил себе, что просто прогуляется по острову, скажет всем «привет» и отчалит. Но в глубине души он знал, что, вернувшись, выбрал Райли и Алису, прошлое и будущее. Беда была в том, что они не могли сосуществовать.

«О Райли!» Он вспоминал, как вчера поздно вечером она жадно всматривалась в свои карты, выигрывая партию за партией. Несмотря на все происходящее, ее прямодушие, присущая ей непосредственность не изменились. «Мы не можем взять тебя с собой и не можем тебя оставить». Он осознал справедливость этого еще до того, как они узнали про ее больное сердце.

Алиса пыталась отделаться от назойливых, тревожных мыслей и хоть немного поспать, когда в дверях появилась Райли.

– Я замерзла, – сказала она.

Кожа у нее была голубоватого оттенка, и Алиса забеспокоилась.

Алиса отбросила одеяло в сторону.

– Забирайся, – сказала она.

Райли с Полом та еще парочка. Вечно мучают ее, отбирают у нее вещи да еще норовят согреться в ее постели.

– Не надо было оставаться ночевать, – произнесла Алиса прозвучавшим не к месту материнским тоном.

– Нет, надо.

– Я хочу сказать, холодно.

– Только не здесь.

– Ну, отлично.

Алиса позволила Райли прижать ее ледяные ступни к своим теплым лодыжкам. Потом она засунула холодные пальцы Райли в сгиб своей руки. Ей хотелось быть безрассудной, но она лелеяла эту близость. Она ничего не могла с этим поделать. В воображении возникли новые образы.

– Эй, Ал.

– Да.

– Я сказала Полу.

– Что сказала Полу?

Она передвинулась ближе к стене, чтобы дать Райли места.

– Про мое сердце.

– Серьезно?

Алиса почувствовала, что у нее внутри снова произошло короткое замыкание и она отключается.

– Да.

– Сегодня вечером?

– Нет. Почти месяц тому назад.

Алиса думала, что так и не уснет, потому что была чересчур рассержена, смущена, да к тому же очень устала. Пол знает про Райли. Знает уже целый месяц. Почему Райли сразу же не сказала ей об этом?

«Почему это тебя касается? – спрашивала себя Алиса. – Какое право ты имеешь знать?»

Алисе казалось, что ей уже никогда не уснуть. Но, когда на следующее утро она открыла глаза, солнце затопляло светом всю комнату и она вся взмокла от пота. Надев джинсы, она взглянула на часы. Было почти одиннадцать, и Райли в комнате не было.

Голова у нее была тяжелая, и она хотела есть. Хорошо было бы купить сэндвич с яйцом, но магазин должен был открыться только в День памяти. Она приготовила себе кашу из залежавшихся хлопьев и, помешивая в ней ложкой, уставилась в пространство, задаваясь вопросом, как долго сможет пробыть в таком состоянии.

Она взяла книгу и полотенце и пошла на берег. Сильно пригревало солнце, и, хотя она мечтала об этом долгие зимние месяцы, ей стало слишком жарко.

Был сильный прибой, прозрачная вода переливалась оттенками голубого. Это был дикий пляж, и действовал он на человека успокаивающе.

Далеко от берега показалась темная голова. Вблизи от нее Алиса увидела другую. Пловцы покачивались на воде, как тюлени, останавливаясь, чтобы осмотреться вокруг и продолжить путь в сторону маяка. Алиса долго глядела на них с какой-то тоской и в то же время с облегчением. Ей совсем не хотелось бы проплыть сейчас весь этот путь.

Ей пришло в голову, что, встав с постели, она не видела Райли, как не видела и Пола. Наверное, они вместе, подумала она. Вероятно, удят рыбу или разыскивают лодку, чтобы выйти в море. Алиса спрашивала себя, насколько откровенной была Райли с Полом в отношении своего сердца.

Пол, конечно, что-то знает. Райли ему рассказала, но что именно? Алисе хотелось посмотреть Полу в глаза и поговорить с ним. Могут ли они спасти хотя бы частичку своей дружбы? Поймет ли он ее? Или уже слишком поздно?

Лица пловцов приблизились к берегу, и Алиса продолжала наблюдать за ними. Ее охватило беспокойство, переросшее в подозрение, а затем и сильную тревогу. Она поднялась и пошла вперед. Потом ускорила шаги, почти побежала. Маяк находился от берега на расстоянии с полмили, но воздух был таким чистым, что казалось, он прямо перед ней. Она чувствовала глухие удары тоскующего сердца.

«Что ты делаешь? – думала она. – Зачем?»

Пока что лица пловцов были ей не видны, но, продолжая идти, она уже точно знала, кто это.

Алиса медленно вернулась к полотенцу и села на него. Что тут поделаешь? Что скажешь? Это ведь не ее сердце. По крайней мере, формально.

Вечером того дня Пол, нагруженный сумками и коробками, появился в дверях Алисиной кухни. Он сказал, что покидает дом, попрощавшись с ним навсегда.

Двумя часами раньше пришла Райли, оживленная после плавания, но настолько усталая, что едва двигалась. Она заползла наверх и немедленно заснула. Алиса, оставшись с Полом наедине, чувствовала себя крайне скованно.

– Мне надо успеть на паром, – нарушив неловкое молчание, произнес он.

– Ладно, – сказала она.

Сейчас он не выглядел раздраженным и безрассудным, как на свадьбе Меган Кули. Взгляд темных глаз был каким-то неопределенным. Она не могла понять, то ли он выглядит старше, то ли моложе.

– Ну, хорошо.

– Что ж. Пока.

Он положил свои вещи на пол и, к ее удивлению, подошел к ней, одеревеневший, как зомби, и неловко обнял ее. Такого мучительно неумелого объятия еще никто не видывал. Алиса мимолетно подумала о том, как некогда их тела могли гармонично сливаться.

– Прости, Алиса.

Она знала, он хочет сказать, что все понимает. Теперь все было по-другому, но его тело по-прежнему отзывалось на ее тело.