Текст книги "Последнее лето - твое и мое"

Автор книги: Энн Брешерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава двадцатая
Я ПОЛЮБИЛА ТЕБЯ ПЕРВОЙ

За день до начала уик-энда, приходящегося на День памяти, Пол получил чек ровно на три миллиона долларов, за которые был продан дом на побережье. В тот же день он получил чек на двести семьдесят один доллар – стоимость отцовской коллекции пластинок. Отец ценил второе гораздо больше первого.

Не совсем отдавая себе отчет в том, что делает, Пол засунул оба чека в бумажник, а бумажник положил в задний карман брюк. Потом обулся и пошел пешком в северном направлении. Дойдя до 27-й улицы, он отправился на восток почти до реки. Он вошел в больницу «Бельвью» через главный вход. Пройдя двадцать с лишним кварталов, он перестал злиться на деньги у себя в кармане и даже проникся к ним симпатией.

– Могу я поговорить с кем-нибудь из бизнес-центра? – спросил он.

В бизнес-центре он объяснил свое намерение терпеливой женщине за конторкой. Та, в свою очередь, послала его в администрацию отделения по борьбе со злоупотреблением алкоголем и наркотиками. Когда он показал служащей два чека и захотел переписать их на больницу, она разнервничалась.

– Вы это серьезно? – увидев сумму, спросила она, на миг позабыв о профессиональной этике.

Это была женщина средних лет с открытым лицом и очаровательным вест-индским акцентом.

– Да. Здесь умер мой отец. Прошу вас, примите чеки.

Служащая размышляла. Она оглядела его с головы до ног – от потертых ботинок до плохо постриженных волос. Она пыталась понять, что он за человек.

– Что ж, почему бы и нет. Оставьте мне, пожалуйста, свой телефонный номер на тот случай, если возникнут проблемы.

– Да, конечно, – сказал он.

Он с благодарностью взял у нее визитку.

Прищурившись, она изучала чеки еще несколько мгновений.

– Вы уверены, что вам хочется именно этого?

– Уверен… – Он поискал ее имя на визитке. – Джэсмин.

Он собирался сказать, что много думал на эту тему, но это было бы ложью. Сюда его принесли ноги, и они, похоже, заслуживали больше доверия, чем все остальное.

– Банк не откажется их оплатить? – спросила она.

Выждав несколько мгновений, она улыбнулась ему, а он сразу же улыбнулся в ответ.

– Надеюсь, нет.

Он догадывался, что ее не так уж поразила денежная сумма. Она все еще относилась к нему с некоторым недоверием, и от этого нравилась ему даже больше.

– Не желаете поговорить с заведующим отделением? – спросила она. – Полагаю, вы заслуживаете того, чтобы вас выслушали.

– Нет, спасибо. Мне достаточно того, что я пообщался с вами.

Ему казалось, с ним говорит мать. Он всегда чутко реагировал на материнское отношение к себе.

– Вы хороший человек, мистер…

– Пол, я Пол.

Она пожала ему руку.

– Вы хороший человек, Пол.

– Проследите, пожалуйста, чтобы деньги попали к людям, которые в них нуждаются. Вы лучше меня знаете, кто они.

– Непременно. – Она снова улыбнулась. – Если только чеки клиринговые.

Выйдя из здания, он пошел вдоль Ист-ривер, глядя, как ликующее солнце освещает красно-оранжевыми лучами отходящие под прямым углом от реки улицы. Неожиданно в голову ему пришла мысль, от которой ему стало так радостно, как уже давно не было.

У него осталась еще куча денег, а у деда с бабкой и того больше. Он наведет справки о трансплантатах сердца. Он разузнает, кто именно лидирует в этой области. Сегодня же он начнет над этим работать. Купить Райли новое сердце он не в состоянии, но он отдаст все, что имеет, чтобы помочь ей.

Он пошел быстрым шагом, подскакивая на ходу, как это обычно делала Райли. Может быть, он в конце концов добьется чего-то в жизни.

Как-то в начале июня Алиса лежала на диване «валетом» с Райли в гостиной их квартиры на 98-й Западной улице. Она обратила внимание на то, что Райли не выходила весь день. Сестра читала роман, поспала и немного поела. На кухне Алиса обменялась с матерью тревожным взглядом, но разговаривать они не стали.

– Мне в голову пришла одна мысль, – сообщила Алиса сестре.

Райли опустила книгу себе на грудь.

– Какая мысль?

– Кажется, я знаю, чем хочу заниматься.

Райли устроилась поудобней.

– Так расскажи мне.

На днях Алиса уговорила Райли покрыть ей ногти на ногах красивым перламутровым лаком, и теперь Алиса увидела этот лак через дырку в носке Райли.

– Иногда я прохожу мимо этого здания по дороге в центр. Ты знаешь колледж по подготовке социальных работников при Нью-Йоркском университете на площади Вашингтона? Несколько недель тому назад я зашла туда и немного там побродила. А сегодня утром, когда снова проходила мимо, решила подать заявление о приеме. И вот днем начала его заполнять.

– Правда?

– Да. На следующей неделе у меня назначена встреча в приемной комиссии. Я подумала, что для начала следует ознакомиться с вопросом. Может быть, я смогу работать с детьми и подростками. Или проводить консультации. Ты говорила, что у меня хорошо получается волноваться за людей.

Райли задумчиво посмотрела на сестру.

– У тебя хорошо получается заботиться о людях, Ал. И всегда получалось.

– Часто мне кажется, я пытаюсь дать людям то, что им не нужно, – сказала Алиса.

– Им это нужно, Ал. Всем нужно. Ты настолько великодушна, что позволяешь нам вести себя так, будто нам этого не нужно.

Алиса была поражена мнением Райли, о котором даже не догадывалась. «Вот чего хотят дети, – подумала Алиса, – от своих матерей».

– Как бы то ни было, деньги на обучение более серьезные, чем в юридическом, но, думаю, мне это больше понравится.

Райли кивнула и сжала Алисину ступню.

– Я тоже так думаю.

– Если я поступлю, то начну заниматься, вероятно, не раньше января, но, по-моему, попытаться стоит.

– Я уверена, ты поступишь, – сказала Райли.

– Беда в том, – сказала Алиса, – что, боюсь, мне придется бросить работу в «Дуэйн Рид».

Райли рассмеялась, но, как показалось Алисе, несколько натянуто.

– Всякое хорошее дело требует жертв.

Во вторую субботу июня Райли захотелось пройтись пешком. И, хотя у нее был болезненный вид, Алиса не стала возражать. Утро в парке выдалось великолепным, и Алиса радовалась, что на ней обычная, а не рабочая одежда. Это был, по сути, день для взморья. Алиса и ее родители продолжали думать, что Райли захочет поехать на Файер-Айленд, но та не высказывалась на этот счет.

Они прошли через «Земляничные поляны»[15]15
  Мемориал в Центральном парке, неподалеку от места, где был убит Джон Леннон. Носит название знаменитой песни «Битлз».


[Закрыть] и вместе постояли с минуту на круге из плиток, выложенных поверх черно-белых обломков, из которых было составлено слово «Imagine».

В киоске у дорожки Райли купила им фруктовую шипучку, от которой губы у них стали фиолетовыми.

– Алиса, как это получилось, что у тебя нет бойфренда? – спросила Райли, пока они спускались с холма в сторону дороги.

– Что?

Они остановились на террасе, выходящей к фонтану «Бетесда» и озеру прямо за ним.

– Ты красивая. Если б захотела, легко могла бы найти себе кого-нибудь.

Алиса попыталась не выказать своего удивления. Она улыбнулась, обнажив фиолетовые зубы.

– Райли, о чем ты говоришь? Почему у тебя нет бойфренда?

Алиса старалась говорить шутливо, однако Райли взглянула на нее чуть более серьезно, чем ей хотелось бы.

– Боюсь, мое сердце этого не выдержит, – сказала она.

Обычно Райли с готовностью включалась в подтрунивание друг над другом, но в тот день у нее был иной настрой. Ее ответ расстроил Алису.

– Мое, может быть, тоже.

– Да перестань.

– Ладно.

– Это все из-за Пола?

Алиса постаралась, чтобы мысли опережали ее, а не разбегались в стороны или отставали. Слова нашлись не сразу, даже самые простые.

– Что ты имеешь в виду?

– Я видела вас вместе прошлым летом.

На одно безумное мгновенье Алиса подумала прикинуться ничего не ведающей дурочкой, но это было бы неправильно. И еще она подумала, что, прежде чем каяться во всех грехах, она попытается узнать, что именно видела Райли. Однако их доверительные отношения не нуждались в такого рода уловках. Это годилось для людей, стоящих по разные стороны правды, но Алиса знала, что они не такие.

– Мне очень жаль, – в конце концов сказала Алиса.

– Чего жаль? – спросила Райли.

– Жаль, что так получилось. Прости меня за все. Зря я тебе не сказала, и ты узнала обо всем сама.

Райли бросила палочку от мороженого в контейнер для мусора.

– Ты не обязана обо всем мне рассказывать, – сказала она.

– Но об этом я должна была рассказать.

Какая-то коричневая дворняжка остановилась и стала обнюхивать Алисину ногу. Алиса рассеянно потрепала ее за ухо, Райли тоже.

– Ты думала, я обижусь, – сказала Райли.

Алиса повернулась и заглянула сестре в лицо. Лицо это выражало нетерпение, и пытаться увильнуть было бы бесполезно.

– А ты обиделась?

Райли поставила локти на загородку и уперлась подбородком в ладонь. Она ответила не сразу. Алиса оценила то, что Райли доверяет ей настолько, что может обдумать ответ в ее присутствии. Райли доверяла ей даже после того, что она совершила.

– Может быть, но я больше испугалась.

Алиса кивнула. Пожалуй, она еще никогда не слышала, чтобы Райли говорила, что чего-то боится.

– Чего же ты испугалась?

Райли стала покусывать губы.

– Я боялась, что потеряю вас обоих. Что вы будете жить дальше без меня.

Алиса снова кивнула. Она прикоснулась к пряди темных волос Райли, отросших до плеч.

– И я этого боялась. Поэтому мне так жать.

Прямодушие – вещь трудная. Так думала Алиса, усевшись той ночью на кровати с вязальными спицами и мешочком пряжи. Недавно она начала для Райли новый шарф, однако не стала ей об этом говорить, потому что Райли могла подумать, что Алиса слишком с ней возится, и рассердилась бы. Если уж вы позволили себе проявить прямодушие, оно не может заключаться лишь в какой-то одной части вашей жизни. Это как ядовитый плющ или заносчивый гость у вас дома. Раз уж он завелся, вы не прикажете ему, что делать. Надо серьезно бороться с ним, чтобы не дать ему взять верх.

Прямодушие требовало от Алисы такой любви к сестре, которая могла показаться даже опасной, учитывая шаткое положение Райли на земле.

– Иногда мне хочется рассердиться на нее, – призналась мать Алисе несколько недель тому назад. – Я думаю о том, что она вытворяет и от чего я схожу с ума. Но я-то понимаю – все это ради того, чтобы мне было легче.

С того времени Алиса много раз размышляла на эту тему. Было искушение воздвигнуть стену между собой и Райли. Алиса выдумывала причины, позволяющие не любить Райли. Ибо чем теснее близость, тем сильнее тоска, ожидающая ее по ту сторону света.

Был еще один момент, когда вклинивалось прямодушие и выставляло свои требования. Будучи честной с собой, Алиса была не в состоянии дистанцироваться от Пола. Несмотря на то что после поездки на Файер-Айленд она не видела его и не разговаривала с ним несколько недель, он снова занимал ее мысли. Она скучала по нему.

Вы можете испытывать какие-то чувства или найти способ сдержать себя. Но, уж коли вы что-то чувствуете, невозможно себя запрограммировать. Когда вы даете себе волю, это и есть главная беда. Такая сумятица возникает из-за этих самых чувств!

– Твоя? – спросила Алиса, взяв в руки старую книгу в твердой обложке – «Гекльберри Финна».

Вернувшись домой после работы в саду консерватории, она нашла Райли в гостиной. Та лежала на диване под пледом, хотя в квартире было тепло.

– Это все Пол. Он мне читал. Заглянул к нам и прочитал мне несколько глав.

Усевшись с вязанием, Алиса снова затосковала.

– Люблю эту книгу, – сказала она.

Она села на то место, где сидел он. Ей казалось, она чувствует тепло, оставшееся от него на диване. Немного погодя она сняла туфли и носки и легла на спину напротив Райли, «валетом», как это они обычно делали.

– Было хорошо. Мы говорили о его отце. Он принес с собой те старые снимки и показал их мне.

– Правда?

– Да.

– Обычно он не говорит об отце.

– До этого не говорил ни разу. Он просил меня рассказать все, что я вспомню.

Алиса была в состоянии вообразить себе тепло, оставшееся от Пола на диване, но вот этого вообразить не могла.

– И ты рассказала?

– От души старалась, – ответила Райли. Она просунула палец в переплетение пледа. – А еще он спрашивал про тебя.

– Серьезно? И что ты сказала?

Алиса притворилась, что ей это безразлично.

– Я сказала, что все хорошо, но что, по-моему, тебе надо завести парня.

Несмотря на некоторую скованность, Алиса хихикнула.

– Да нет же!

– Правда.

– И что он сказал?

– Он был искренним и сказал, что он бы этого не хотел.

Алиса почувствовала, что брови у нее взлетели так высоко, что вполне могли скрыться под волосами.

– Он это сказал?

Райли с минуту молчала. Потом целиком закуталась в плед.

– Алиса, Пол всегда тебя любил. Он понимает, что я в курсе. Знаю, меня он тоже любит. Но по-другому.

Алиса открыла рот, но сначала не нашлась что сказать. Потом медленно произнесла:

– Он любил меня когда-то. Но думаю, это в прошлом.

– Нет. Ничего еще не начиналось. – Райли сжала Алисину босую ступню. – Знаешь, я сказала ему, чтобы он берег тебя. Когда ты появилась в нашей жизни, я говорила ему, что он может считать тебя своей, но чтобы помнил, что я твоя сестра. Я полюбила тебя первой.

Глава двадцать первая
КОГДА БЕРУТ И ВОЗВРАЩАЮТ

Придя домой с вечерней смены в «Дуэйн Рид», Алиса полезла в сумку за ключом и тут заметила, что входная дверь уже открыта. Ключ выпал у нее из рук. Она закрыла глаза. Можно было и не ломиться в квартиру, чтобы понять, что случилось.

Незадолго до полуночи Алиса приехала в пресвитерианскую больницу округа Колумбия. Она не отпускала от себя надежду, но уже все знала.

В вестибюле ее ждали родители. Надежда улетучилась в поисках более благоприятного шанса. Родителям пришлось подхватить Алису под руки.

– Ее привезли сюда, когда было уже слишком поздно, – сказала мать.

Алиса кивнула, уткнувшись в плечо отца.

– Врачи считают, виноват сгусток крови, – сказала мать. – Скоро все выяснится.

Какое это имеет значение? Тромб, аневризма, инсульт, сердечный приступ. Они уже давно готовили себя к какому-то одному исходу или ко всем сразу. Неважно, что именно произошло.

– Врачи ничего не смогли сделать.

Алиса вдыхала знакомые запахи родителей. Отцовский шампунь от перхоти, мамина губная помада с ароматом чайной розы, их особенный смешанный аромат. Она невпопад стала размышлять о том, что наиболее характерно у человека пахнет шея. При определенном усилии она могла бы представить себе, как пахнет шея Райли.

Мимо проходили люди, и одного стороннего взгляда было достаточно – Алиса это знала, – чтобы понять, что умер кто-то из ее близких. Как и при авариях на дороге, люди иногда не умеют скрывать свое любопытство. «Послушайте, кто умер?» – казалось, говорили их лица.

«Моя сестра, их дочь. Ей только что исполнилось двадцать пять», – мысленно говорила им Алиса. Она спрашивала себя, что же с ней не так, если она в своем горе думает о других людях.

– Это случилось быстро, – сказала мама.

Алисе казалось, что мать пытается заставить ее задать прямые вопросы о том, как все в точности произошло. А ей не хотелось задавать такие вопросы или выслушивать ответы на них, поэтому она досадовала на мать. Но потом она разозлилась на себя за то, что досадует на мать в такой момент.

Алиса знала, что скорбь принимает разные формы, однако удивительно было, что человек не расстается с какими-то мелочными уловками.

– Вы ее видели? – спросила Алиса.

– Мы были там, – ответил отец.

– Жаль, меня там не было, – сказала Алиса, неожиданно захлебнувшись в рыдании.

– Ты там была, – откликнулся отец.

Рыдая, Итан трясся, как ребенок, а Пол чувствовал себя повзрослевшим и постаревшим. Он понимал, что может оказать поддержку, поэтому пришел в квартиру на 98-й улице. Хотя с десяти лет Итану позволялось лишь дотронуться до его плеча, теперь Пол обнял отца Алисы. Он чувствовал страдания Итана. Он тоже сильно страдал, но отдельно от него. И не стал бы пытаться разделить боль.

– Мы знали, что это могло произойти. Старались подготовиться, – сказал Итан.

– Подготовиться невозможно, – откликнулся Пол.

Пол с удивлением разглядывал квартиру, с интересом настраивая себя на внешний мир и стараясь отключиться от того, что происходило в душе. Он считал, что настоящий дом этой семьи – Файер-Айленд, потому что он тоже был там, но оказалось, что живут они в основном в этой квартире. Он бывал здесь очень редко – даже несмотря на то, что их жизни переплетались так тесно. Он понял, что ему следовало бы присматриваться скорее к этому месту, чем к дому на острове, где его глаза успели ко всему привыкнуть. Он заметил, например, что квартира маленькая и почти лишена естественного освещения. Он всегда идеализировал их бережливость, как если бы это был нарочно выбранный стиль жизни. Однако состояние мебели, протечки на потолке, провисающие книжные полки говорили также о нужде.

– Есть вещи, которые я изменил бы, будь моя воля, – сказал Итан через некоторое время.

Хотя было немного неловко видеть его плачущим, Пол признавал, что у Итана это получается довольно мило. Он был прирожденным плакальщиком.

Пол кивнул.

– Некоторые куски своей жизни я хотел бы прожить по-другому.

Пол снова кивнул. Он догадывался, на что намекает Итан.

– Ради Райли. И ради тебя, – сказал Итан.

Пол подумал о словах, сказанных недавно Итаном: «Считай, что я тебя простил». В понимании Пола Итан изображал Бога, но он чувствовал, что тому это необходимо.

– Теперь это совершенно неважно.

У Итана был такой несчастный вид, и принять эти слова полностью он не мог.

– Правда, неважно, – сказал Пол, впервые осознав справедливость своих слов.

Алиса была не в состоянии оставаться дома с родителями. Не могла оставаться в четырех стенах. Даже собственное тело ей мешало. Большого выбора у нее не было, и она просто так отправилась одна побродить в Рэмбл, в одном из уголков Центрального парка.

Там она прохаживалась, как любой другой человек, как будто это был обычный день. «Вы хоть понимаете, что случилось?» – хотелось ей спросить у неба, и у деревьев, и у лужиц, и у каждого живого существа, даже у собак и младенцев в колясках, мимо которых она проходила. В этот день у них не должно быть своих забот. «Вы понятия об этом не имеете!» – хотелось ей прокричать. Она до сих пор не представляла, что горе может быть заносчивым.

К полудню она не могла больше оставаться в парке, не могла больше быть на воздухе, не могла находиться среди незнакомых людей, поэтому вернулась домой, где тоже с трудом заставила себя остаться. Она хотела бы уснуть. Не слишком ли рано считать этот день прошедшим? Считать, что наступил следующий день и следующий? Ей хотелось бы проспать следующие несколько дней и, возможно, все лето. Но, может быть, если спать и спать, то время потеряет свои исцеляющие свойства?

Она, не раздеваясь, легла на кровать. Ей казалось, обычные действия вроде раздевания могут освободить дорогу для боли, которая сразу же вцепится в нее.

Мимо ее комнаты проходил отец и увидел ее лежащей на постели.

– Здесь был Пол, – сказал отец. – Он хотел тебя видеть.

Сам по себе Пол плакать не мог, но, пока шел из их дома по Коламбас-авеню, поймал себя на том, что плачет из-за Алисы. Вместо того чтобы обдумывать собственные мысли, он, как оказалось, обдумывает ее мысли. Его печаль была почти непереносима, ее – легка. Когда он представлял себе ее грустное лицо, происходило почти мгновенное волшебство превращения понятий в чувства.

Райли была отважной защитницей Алисы, ее буфером. Иногда Пол склонен был думать, что Алиса выросла такой милой благодаря тому, что впереди была Райли, которая принимала удары на себя. Может быть, жизненные невзгоды действительно закаляют человека, но от этого он счастливее не становится.

Как и он. Пол думал о своем доме, стоящем в дюнах и открытом всем ветрам, дождям, морской соли и песку. Доме, за которым прятался небольшой дом девочек. Все считали, ему так повезло жить в этом огромном доме прямо у моря, с видом на беспредельность. Может, так оно и было. Но между ним и безжалостными небесами ничего не стояло. Иногда за этот красивый вид приходилось расплачиваться.

Райли умерла. Дом продан. Он оттолкнул Алису, заставил ее страдать, отказал ей даже в том слабом утешении, которое мог бы предложить. В последнюю их встречу, как он заметил, краски ее лица потускнели, движения замедлились, голос стал тише.

Как бы он хотел исправить ситуацию! Он сделал бы все возможное, чтобы вернуть то, что отобрал у нее, пусть даже пришлось бы освободить место для другого. Все его попытки полюбить ее лишь причиняли ей боль. Так что, быть может, это для нее будет самое лучшее.

Придя домой, он увидел на письменном столе кипы подобранных им статей на тему кардиологии, трансплантатов и искусственного сердца. Для выполнения своей затеи он отложил в сторону занятия в колледже. Он уже успел составить большую часть документов для оформления дара на имя Райли, адресованного кардиологическому центру при пресвитерианской больнице округа Колумбия.

Но теперь, сидя за письменным столом, он не желал больше смотреть на эти бумаги. Он сидел, упершись подбородком в ладонь и уставившись в стену перед собой, а перед глазами у него мелькали обрывки видений, в которых присутствовала Райли. Думая о ней, он осознал, что ей не понравилось бы, если бы ее всегда вспоминали в связи с этой болезнью сердца. Немного фантазии – и он придумает то, что ей понравилось бы: охрана дикой природы на Файер-Айленде, новый спасательный пост для обслуживания большого отрезка пляжа за Каттер Уок, фонды для спасения белого дельфина.

Пол обхватил голову руками и целиком погрузился в мысли о Райли.

Фрипорт, Меррик, Беллмор, Уонтэй, Сифорд, Эймитивиль, Линденхерст, Бабилон.

Названия эти звучали в ушах Пола, как необычайные стихи. Он никогда раньше не останавливался ни в одном из этих городков – лишь проезжал через них, однако их названия обретали для него привкус легенды, в особенности потому, что он считал, будто совершает это путешествие в последний раз.

Он сошел с поезда железной дороги Лонг-Айленда в Бэй Шор. Прождав такси всего минуту и потеряв терпение, он отправился пешком. Садилось солнце, был вечер вторника. Сколько еще осталось паромов, спрашивал он себя. Добежав до пристани, он все-таки опоздал на последний, так что пришлось сесть на катер до Салтэр, а потом идти пешком.

В каком-то странном полусне он шел вдоль маяка, а потом свернул на Главную аллею – улицу, настолько хорошо ему знакомую, что он мог идти по ней с закрытыми глазами. В тот вечер он видел ее глазами Райли. И глазами Алисы.

Он пошел прямо к своему дому, уговаривая себя перестать думать о нем как о своем. Вот еще одна странная штука с деньгами – передавая большую сумму денег от одного человека к другому, можно потерять формальную связь с местом, которому обязан наиважнейшими впечатлениями своей жизни. В каком-то смысле ему стало бы легче, если бы новые владельцы снесли дом. Тогда прожитые им там годы были бы преданы земле и не перехлестывались бы с чьими-то другими жизнями и воспоминаниями. «Приходится думать о доме, как о теле, из которого ушла душа», – размышлял он.

Проходя последний квартал, Пол пытался придумать объяснение. Но, когда он постучал в дверь и никто не ответил, оказалось, что этого не нужно. Он нерешительно постучал в заднюю дверь, поскольку свет нигде не горел. Потом попытался повернуть ручку, но дверь была заперта. Он проверил все двери, даже раздвижные. Все оказались запертыми.

Разве они когда-нибудь запирали дом? Кто вообще запирал здесь дома? Он вспомнил, как выходил из дома в межсезонье – ему было пятнадцать или шестнадцать – и брал себе еду и питье едва ли не в каждом доме на аллее Дюн. Но это было до того, как дом оценили в три миллиона долларов.

Так что же ему делать? Он был сосредоточен на единственной вещи и чувствовал, что ему нельзя отвлекаться. Он не мог долго смотреть по сторонам и, конечно же, не собирался отступать. Если он уладит это дело, то, возможно, удастся уладить все остальное.

Широкими шагами он направился к дому Уэнстейнов и постучал. Ему стало немного не по себе, когда появился мистер Уэнстейн в купальном халате.

– Прошу прощения за беспокойство. Барбара дома?

– Подожди минутку.

Барбара, к счастью, была не в пижаме.

– Хочу попросить вас об одолжении, – начал Пол. – Можно мне взять ключ от моего старого дома? Мне просто надо попасть туда на пару минут.

Барбара посмотрела на него с удивлением.

– Пол. – Она взглянула на часы. – Уже одиннадцать часов, а ты просишь у меня ключ от дома, который тебе больше не принадлежит.

– Простите. Я понимаю, что это неудобно. Обещаю, что долго не задержусь.

– Пол. Ты не понимаешь. Я не могу этого сделать.

– Почему нет?

Он сообразил, что у него неряшливый вид. Уже несколько дней он не причесывался и не брился. Рубашка была грязной. И, как он догадывался, глаза его могли показаться безумными.

– Он уже не твой. Ты имеешь на него не больше прав, чем на любой другой дом на острове. И я не могу дать тебе ключ от этого дома, как и от любого другого.

Он не собирался злиться. И не хотел напоминать, что ей был выписан чек на более чем двести тысяч долларов.

– Мы жили здесь двадцать три года, – сказал он. – Еще три недели назад дом принадлежат мне. – «Райли умерла. Вы это понимаете?»

– Мне жаль, – сказала она. – Я помогла бы, если бы это было в моих силах.

Отступать он не собирался. Он вернулся к дому. На берег ему смотреть не хотелось. Его переполняли чувства. На него нахлынули воспоминания о том, что здесь происходило, и никак было их не отогнать. Рискованная это была затея – приехать сюда сейчас.

Иногда необозримость мира внушает человеку ужас. Грандиозность вселенной, окружающей его. Тайны океана, привязывающие его к холодным отдаленным широтам. Бесконечность времени, ощущаемая на океанском побережье, и вечность, простирающаяся за линией горизонта.

Ему оставалось лишь одно. По вьющимся растениям он вскарабкался до первой линии свеса крыши. Подул сильный ветер, и Пол стал опасаться, что его оторвет от стены дома и швырнет во мрак. Встретит ли он во мраке Райли? Руками он вцепился в подоконник окна второго этажа, а левой ногой в поисках опоры шарил по крытой гонтом поверхности. Одна дощечка гонта оторвалась, и он смотрел, как она, описав круг, упала на землю. Руки его дрожали от напряжения. Наконец, просунув носок кроссовки в узкое углубление, где только что была дощечка гонта, Пол нашел опору для ноги. Потом он подтянулся, балансируя на коленях на подоконнике, и надавил пальцами на средник окна, чтобы поднять скользящую раму. Она была, разумеется, заперта. Что это за люди? Что они прячут в своем доме?

Если понадобилось бы, он разбил бы окно, но пока этого не сделал. С подоконника на подоконник пробирался он боком вдоль фасада дома. За спиной слышно было грохотание океана. А потом, что было гораздо хуже, он услышал голоса. Пока он висел, прилепившись к стене дома наподобие неопытного паука, по берегу проходили люди. Он замер. Пальцы дрожали от напряжения. Голоса приблизились. Прошел, как ему показалось, час или два, и голоса стали отдаляться. Слава богу, они не посмотрели вверх.

С углом дома пришлось повозиться. К счастью, начал выделяться адреналин, который придал сил его мышцам. Там висела водосточная труба. По воспоминаниям, она была прочной, но сейчас казалась хлипкой, в особенности по сравнению с весом его двигающегося тела. Он посмотрел на площадку внизу, представляя себя распростертым на ней. Ухватившись за трубу одной рукой, он повис на ней. Черт! Труба заскрипела и отъехала от стены, но ему удалось провисеть на ней достаточно долго, и, прежде чем они оба рухнули вниз, он успел ухватиться рукой за оконную раму за углом дома.

«Райли это понравилось бы, – невольно пришло на ум. – Райли захотела бы в этом участвовать». – Он ощущал ее рядом с собой, хотя и не верил в такого рода вещи.

Устроившись на подоконнике, он оценил состояние водосточной трубы, теперь погнутой и сместившейся в сторону. Он спрашивал себя, не придется ли ему выплачивать покупателям компенсацию.

С окна он перелез на узкий балкончик на торце дома и встал на нем. Вероятно, он стоял на этом балконе еще раза два, кроме этого, оба раза удивляясь, почему на нем никто никогда не стоит. Люди обычно не стоят на балконах, верно? Но с тех времен он запомнил, что дверь на балкон не запирается. Там была одна из тех хлипких дверных ручек с замком, которая проворачивается, если с силой ее повернуть. И действительно, дверь гостеприимно открылась, и он вошел в дом. Который уже не принадлежал ему.

«Наверное, я действую, как грабитель», – подумал он. Станут ли преследовать человека в судебном порядке за то, что он проник в дом, владельцем которого был двадцать три года, и взял нечто ему принадлежавшее?

Он бесшумно прошел к своей комнате, слыша знакомые старые скрипы. Свет он не включил, однако при свете луны было видно, что там нет больше письменного стола и кровати, на которой он редко спал и часто занимался любовью с Алисой. У него сжалось сердце. Теперь в комнате были детская кроватка, пеленальный стол, кресло-качалка и коврик с рисунком из стрекоз.

Он заглянул во встроенный шкаф и выдвинул небольшой ящик – старый и липкий от многочисленных слоев краски. Засунул руку внутрь и стал шарить. Вот оно, в том же месте, куда он его запихнул пятнадцать лет назад.

Сжимая сокровище в кулаке и спускаясь по лестнице к задней двери, он признавался себе, что, по сути дела, берет из дома чужое. Берет вещь, которую когда-то украл. Из двух зол добра, пожалуй, не выйдет, но в глубине души Пол чувствовал, что иногда выходит.

Сидя в поезде по дороге домой, Пол сжимал в потной руке Алисины четки из розовых бусинок.

Он думал о Боге, в которого до этого момента особо не верил. Ни в отца, ни в сына. Четки на ощупь были теплыми. Ему вдруг стало неловко оттого, что он, наподобие какого-то язычника, носится с ними, не имея понятия, зачем они ему нужны. Все это напомнило ему тот случай, когда он пошел в церковь с Алисой и Райли и по ошибке принял причастие.

Он не хотел ссориться с Богом потому хотя бы, что Алиса верила в Бога. «Интересно, – думал Пол, – если я попрошу прощения и если Бог существует, услышит ли он меня? Прости, – на всякий случай мысленно произнес он. Теперь, когда Райли была там, он стал почти надеяться, что его услышат. – В этом не было твоей вины», – сказал он Богу так, на всякий случай.

Церковь Святого Причастия на 73-й Западной улице была заполнена людьми с такими же скорбными, как и у них, лицами. После всех церемоний и месс, на которых они здесь присутствовали – всегда анонимно, в не очень подходящей одежде, – сейчас их несколько обескураживало то, что с ними обращаются как с VIP-персонами, и все потому, что на них свалилось такое горе.

Алиса подумала, что все это напоминает заупокойную мессу по ребенку. Гости были из поселка, где они выросли: друзья семьи, то есть в основном друзья родителей; школьные друзья – со многими их познакомил отец; друзья, с которыми росли на Файер-Айленде. Было три человека, с которыми Райли работала в NOLS, – руководитель и два бывших студента. Был один парень, с которым она вместе подрабатывала в ресторане в «Берлоге Джексона», когда зимой каталась там на лыжах. Райли не училась и не работала в каком-либо учреждении. Если человеку не нравится работать в учреждении, ему, пожалуй, сложнее создать свой круг знакомых.