Текст книги "Третье лето Союза «Волшебные штаны»"

Автор книги: Энн Брешерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

…В конце августа, познакомившись с Полом Родманом, сводным братом Кармен, Лена поняла, что ни к кому ничего подобного не испытывала, даже к Костасу. Благодаря Полу Лена чувствовала неведомую доселе уверенность в себе. Но потом он уехал, и Лена спряталась обратно в свою скорлупу, лишь изредка робко выглядывая оттуда.

Теперь, думая о Поле, Лена жалела, что боялась своих чувств, как боялась многого. Жалела, что избегала Пола, как избегала и других очень хороших и интересных людей.

В феврале Лена узнала от Кармен, что отец Пола серьезно болен, и разозлилась на себя за нерешительность, но тем не менее не позволила ему и не написала, хотя безумно хотела. Потом выяснилось, что отцу Пола становится все хуже и он вряд ли уже поправится, и Лена не знала, что сказать Полу.

Она боялась его грусти, боялась ненароком обидеть его, страшилась, что между ними возникнет неловкое молчание.

Гармонию Лена обрела лишь в Художественной школе Анник Морчанд, и кусочки угля, холсты, даже голый Эндрю казались ей даром небес – даром, который она не заслужила.

Ленино сердце радостно встрепенулось, когда снова зазвенел звонок.

Странно, что один и тот же звук можно любить и ненавидеть.

Между тем роковой момент приближался. В самый разгар работы открылась дверь. К несчастью, в эту дверь вошел Ленин папа. К еще большему не счастью, Эндрю стоял прямо напротив двери, и первое, что можно было лицезреть в классе, были его несравненные прелести. Наконец, вдобавок к перечисленным неприятностям, Лена опешила так, что не успела хоть что-либо объяснить папе.

А папа начал говорить. Громко, почти кричать. Выкрикивать грубые слова. Лена пыталась защищаться:

– Папа, ты…

– Папа, ну не надо…

– Пап, давай я тебе…

Правда, ни одну фразу Лене закончить не удалось, а через пару секунд папа уже тащил ее за руку по коридору к выходу.

Из класса с невероятной скоростью выехала на своем инвалидном кресле Анник.

– В чем дело? – доброжелательно поинтересовалась она.

– Мы уходим, – бросил на ходу мистер Калигарис.

– И ты тоже? – спросила Анник Лену.

– Я нет, – еле слышно прошептала Лена.

Мистер Калигарис что-то гневно выкрикнул на греческом, после чего заговорил по-английски:

– Моя дочь не вернется в эту… эту школу, где у вас тут… в это место, где вы ее… – Он снова пере шел на греческий, причем Лена была уверена, что папа выражается весьма резко. Мистер Калигарис был консервативен и старомоден во всем, что касалось отношений его дочерей с мальчиками, а после смерти Бапи стал еще строже. Он категорически запретил пускать парней на второй этаж дома, где находились комнаты Лены и Эффи. Всех, даже кузенов.

Анник олицетворяла собой спокойствие и доброжелательность.

– Мистер Калигарис, может, присядете. Я подробнее расскажу вам о программе своей школы. Знаете, искусство предполагает…

– Не надо ничего рассказывать! – оборвал ее Ленин папа. – Моя дочь сюда не вернется. – И он опять потащил Лену, продолжая возмущаться вслух, что вот у него возникла непредвиденная деловая встреча, что он пришел забрать у дочери машину и увидел здесь тааакое!

Он вытолкнул Лену из здания, и она пришла в себя лишь на улице, когда поняла, что стоит на самом солнцепеке и жмурится от палящих лучей.

* * *

«Интересно, бывает ли хуже?» Кармен задала себе этот вопрос после того, как приготовила чай и отнесла Валии в гостиную.

– Отвратительно. – Валия попробовала чай и тут же выплюнула. – Что ты туда намешала?

– Это чай, – смиренно ответила Кармен. – С медом.

– Я же сказала: «С сахаром!»

– Сахар я не нашла.

– Мед и сахар не одно и то же, а американский мед есть вообще невозможно.

– Все едят, – начала было Кармен, но осеклась. – Хорошо, давайте я еще раз попробую.

Она отнесла чашку обратно на кухню, нашла не распечатанный пакет сахара, открыла его и пересыпала песок в сахарницу. Пока чайник кипел, Кармен задумалась о том, что будет в сентябре: родится малыш и безраздельно завладеет маминой любовью.

Раньше, думая о сентябре, Кармен представляла себе, как приедет в университет, как распакует чемоданы и познакомится со своей соседкой по ком нате. Теперь же она размышляла лишь о том, что будет происходить в ее отсутствие.

А ведь Кармен так мечтала попасть в Виллиамс! Это был один из лучших университетов страны, к тому же его заканчивал папа. Как ни грустно было Кармен думать об отъезде, раньше, до всех этих событий, она очень хотела в Виллиамс. Но как теперь заставить себя захотеть?

Кармен злилась. Не на малыша, конечно, а на маму. Злилась, что не знает, как сложится ее, Кармен, будущее – будто Кристина и этот ребенок его перечеркнули.

От нахлынувших чувств у Кармен закружилась голова. Она подошла к телефону и стала набирать номер.

– Привет, это я, – сказала она, как только Тибби взяла трубку.

– Что с тобой? – с беспокойством спросила Тибби. У Кармен потеплело на душе: так приятно, когда друг уже по приветствию угадывает твое настроение.

– Все нормально, – отозвалась Кармен. – А ты как? – Где-то вдалеке послышался крик Ники.

– Ники, уйди отсюда в другую комнату! – прокричала Тибби. – Извини. Как Валия?

– Она…

В трубке послышались гудки, как будто кто-то параллельно набирал номер.

– Алло?

– Похоже на модем! – Тибби пыталась перекричать гудки. – Это у тебя.

Кармен повесила трубку и отправилась в гостиную. Валия переместилась от телевизора к столу и уверенно щелкала компьютерной мышкой. Кармен с изумлением наблюдала, как Валия запускает сложную программу виртуального общения. По-видимому, бабушка Лены писала кому-то в Грецию, потому что Кармен не смогла прочесть ни единого слова. За годы дружбы с Леной Кармен удалось запомнить греческий алфавит, но она так и не научилась правильно произносить буквы.

– В чем дело? – раздраженно спросила Валия, почувствовав, что Кармен стоит у нее за спиной.

– Ни в чем. Ух ты! Вы здорово во всем этом разбираетесь. – Кармен решила быть взрослой и не объяснять Валии, что некрасиво выходить в Интернет, когда кто-то говорит по телефону.

Решив сохранять полную невозмутимость, Кар мен села перед телевизором и принялась щелкать пультом. «Красота и предательство» начиналась через семь минут. Кармен откинулась в кресле и подумала, что неплохо устроилась: вряд ли кому-то платят за то, что он смотрит любимый сериал.

– Переключи, – приказала Валия, не отрываясь от монитора.

– В смысле?

– На седьмой канал. Там сейчас начнется «Мир приключений».

– Но вы же не смотрите. Вы… вы же за компьютером! – сказала Кармен обвинительным тоном.

– Я люблю слушать, – парировала Валия.

– А я люблю смотреть, – безапелляционно заявила Кармен.

– Кому здесь платят?

Ух ты! Кармен покраснела. Ей показалось, будто Валия укусила ее.

– Тогда, может, выйдете из Интернета? А то мне надо позвонить, – бросила Кармен, перестав быть мудрой и взрослой.

Тибберон: Как там дела с древней гречанкой?

Кармабелла: К-х-м. Не плохо. Но и не хорошо. В общем, средне. Ну, ты поняла.

– Расскажи мне все-все. Потом допьешь свои коктейль.

Тибби обрадовалась: больше всего на свете ей сейчас нужно было внимание Кармен.

– Ну, сначала мы танцевали под…

Кармен замахала руками:

– Стоп, стоп. Расскажи с самого начала.

Тибби довольно улыбнулась. Хорошо было сидеть с Кармен в молочном баре и чувствовать, как солнышко припекает спину. Дело в том, что Тибби безумно хотелось рассказать с самого начала, что бы заново все пережить.

– Хорошо. Итак, мой дом. Звонок в дверь. Катрина открывает дверь. На нем галстук и костюм – коротковатый в рукавах и, конечно, дешевый – но ему очень идет. И у него… – Тибби покраснела, чувствуя себя дурочкой, – в руках букет цветов. Кислотно-розовых гвоздик – знаешь, таких, которые только парни покупают, но все равно очень красивых. – Тибби замолчала и перевела дух, что бы успокоиться.

И тут где-то в глубине ее соломенной сумки зазвонил телефон. Тибби вынула его и увидела на экране мамин номер.

– Алло?

Ответа не было. Сначала она услышала какие-то голоса, а потом как мама разговаривает с кем-то. Странно.

– Алло?

– Тибби! – Мамин голос дрожал.

– Что с тобой?

Мама плакала.

– Мамочка, что не так? Что случилось? – Тибби похолодела.

– Милая, мы с папой… – Слезы мешали Элис говорить. Было слышно, как что-то кричит папа.

Тибби вскочила со стула:

– Мама, пожалуйста, скажи, что такое? Ты меня пугаешь.

Тибби начала нервно ходить вокруг стола, ее сердце бешено колотилось.

Впервые в жизни мама была в таком состоянии.

– Мы в больнице… С Катриной беда. – Элис снова расплакалась. – Она упала из окна.

Тибби окаменела, а ее сердце как будто сковало льдом.

– Как… она… сейчас?

– Она в сознании, она… – Мама немного успокоилась. – Это хороший признак.

– Можно мне прийти? – спросила Тибби.

– Нет. Пожалуйста, иди домой и присмотри за Ники.

– Хорошо. – Тибби заплакала. По щекам Кар мен тоже потекли слезы, хотя она толком не знала, что случилось.

Тибби мучительно хотела кое о чем спросить, чтобы проверить самые ужасные свои предположения. Но, тем не менее, дождалась, когда мама повесила трубку.

– Из какого окна? – спросила она вслух сама себя.

Был долгожданный перерыв, и Лена сидела на заднем дворе ресторана. В помещении было так же жарко, как и снаружи, и Лена умирала в своем толстом хлопковом переднике, запачканном кетчупом.

Как же она ненавидела эту работу! Ненавидела мерзкую еду, приготовленную из замороженных продуктов; зеленые столики, солонки; кривые кофейники, из которых она всегда проливала на себя кофе. Лена ненавидела искусственную иву посередине ресторана, главного менеджера Антониса, который упорно обращался к ней по-гречески.

Лена предпочла бы вечно сидеть во дворе – даже несмотря на то, что в ста метрах от нее находилась помойка, – лишь бы оставаться в блаженном одиночестве. Ее бесило, что все время приходится с кем-то говорить, улыбаться посетителям, приносить бесконечные заказы. Многие любят общаться с людьми и готовы делать это круглые сутки, но только не Лена Она вспоминала о своей тихой прошлогодней работе в бутике «Базиас» как о потерянном рае.

Это папа настоял на том, чтобы Лена устроилась в ресторан, и лично переговорил с главным менеджером. Он хотел, чтобы Лена продолжала семейную традицию.

Большую часть своей жизни Ленин папа находился в противостоянии с собственным отцом – Бапи. Он учился на адвоката вместо того, чтобы заняться ресторанным делом; изменил свое имя с Георгиос на Джордж; не вспоминал о своих греческих корнях и не хотел, чтобы девочки учили родной язык. Лене было грустно, потому что только после смерти дедушки папа стал таким, каким хотел его видеть Бапи.

– Ресторанный бизнес очень перспективен, – неоднократно повторял мистер Калигарис, желая тем самым подчеркнуть, что работа художника со всем не перспективна. – Хороший, честный бизнес, – говорил он, и Лена в этом не сомневалась. Хороший бизнес. Но не для нее. Интересно, папа хоть раз думал о том, какая она и чего хочет? О том, что она скорее умрет, чем продолжит славную традицию Калигарисов?

Прошло четыре дня после того случая в Художественной школе, и Лена безумно скучала. Она бы все вынесла: и эту дрянную работу, и ссоры с родителями, и постоянное нытье Валии, – если бы только могла вернуться в школу и рисовать.

Может, стоит пойти на какие-нибудь другие курсы: до сих пор проводился набор в группы дизайна и работы по металлу в школу с каким-то непонятным названием «Три ипостаси пола в живописи». Но Лена знала, что никогда не станет авангардным ультрасовременным художником. Она мечтала научиться рисовать людей так, как это делала Анник.

Лена пошла записываться в Художественную школу в апреле. В офис вела галерея, на стенах которой висели странные картины. Но Лена не стала их разглядывать. Она застыла у портрета молодой женщины, придерживающей волосы одной рукой. Портрет был столь прекрасен, так мастерски выполнен, что Лена почувствовала дрожь во всем теле. Картина источала величие и красоту, и Лена поняла: вот чего она хотела бы достичь в живописи.

Лена прочитала подпись под картиной и стала изучать фамилии преподавателей, указанные в рекламном проспекте. Вот, нашла: Анник Марчанд.

Лена смело зашла в приемную и записалась на курсы портретного мастерства, которые вела Анник.

За одну эту картину Лена полюбила Анник уже до знакомства с нею.

– Достаточно, – прокричал Антонис в три тридцать, и это означало, что Ленина смена закончилась. Лена поставила стулья на столы, чтобы уборщица помыла пол, и поняла вдруг, что не хочет ехать домой. Она села в автобус и поехала не на север, как должна была бы, а на юг. Она вышла через несколько остановок и направилась к Художественной школе на Кэпитл-стрит. Лене просто хотелось увидеть Анник.

Урок только начинался, и от запаха краски у Лены сразу же улучшилось настроение. Увидев Лену, Ан ник и обрадовалась, и удивилась.

– Не ожидала, что ты придешь, – сказала Анник.

– Я пришла не рисовать, – объяснила Лена.

– Почему же?

– Ну… помните, этот скандал. – Лена кивнула в сторону Эндрю. – Папа своих решений не меняет. Он уже потребовал, чтобы ему вернули оплату за мою учебу. – Лена принялась разглядывать свои обгрызенные ногти. – Я просто хотела поблагодарить вас.

– За что? – улыбнулась Анник.

– За ваши курсы. Я не так долго здесь проучилась, но все равно никогда не забуду эту школу.

Анник вздохнула:

– Послушай-ка, у меня сейчас начинаются занятия. Может, подождешь немного – до перемены? Порисуй, вот уголь и бумага. Или займись, чем хочешь. Как только я освобожусь, мы поговорим.

– Конечно. – Лена просияла от радости. Она бы осталась здесь, даже если бы ей предложили полип во всей школе цветы.

Анник оставила кисти, краски и уголь на свободном мольберте – свободном, потому что это был Ленин мольберт. Сначала Лена просто смотрела, как рисуют другие, но потом ее рука потянулась к углю. Немного поколебавшись, Лена принялась за работу и даже не заметила, как рядом появилась Анник.

– Отлично, – похвалила она. – Ну что, пойдем поговорим?

– Пойдем. – Лена думала, что они просто выйдут в коридор, но Анник повела ее во дворик перед школой. Лена села на скамейку.

– Тебе, наверное, неловко рисовать Эндрю? – спросила Анник. Ее рыжие волосы сияли и переливались на солнце золотым, ореховым и даже розовым цветом. Приглядевшись, Лена вдруг поняла, что Анник очень молодая, лет двадцати восьми, не больше, и подумала, есть ли у нее любимый мужчина.

– Уже нет. Сначала было немного неловко, но потом я… как-то перестала обращать на это внимание.

– Так я и думала, – отозвалась Анник. – А сколько тебе лет?

– Семнадцать. В конце лета исполнится восемнадцать.

Анник кивнула:

– Хочешь знать мое мнение?

Лена затаила дыхание.

– Тебе надо вернуться в школу.

– И я так считаю. Если бы мой папа согласился…

Анник подалась вперед, как будто собиралась уехать на своей коляске.

Лену давно мучил вопрос: что случилось с Анник? Всегда она была в инвалидном кресле или росла как все здоровые дети? Наверное, она попала в аварию или чем-то заболела. Интересно, может ли она родить? Лене безумно хотелось узнать все это, но она не решалась спросить. И при всем при том сотканная из противоречий Лена боялась, что Анник разоткровенничается и надо будет утешать или поддерживать ее. Как бы то ни было, Лену огорчало, что из-за всего этого она не могла сблизиться с Анник.

Анник ездила взад-вперед по дорожке.

– Что ж, надо так надо, – произнесла она наконец.

Непонятно, значило ли это, что Лене надо вернуться в школу или что она должна послушаться отца. Скорее всего, первое.

– Одна проблема – я не знаю, где найти деньги на курсы.

– Я возьму тебя в ассистенты, – объяснила Анник. – Будешь бесплатно учиться, ну и помогать мне убирать в классах.

– Согласна, – сказала Лена не раздумывая.

Анник улыбнулась:

– Я очень рада.

– А что же мне сказать папе? – задумчиво произнесла Лена.

– Скажи ему правду, – ответила Анник.

Лена пожала плечами, зная, что этому совету последовать не может.

* * *

Тибби сидела с Ники в гостиной и пыталась смотреть мультфильмы. В голове ее царил хаос, который только усугубляли время от времени врывавшиеся в сознание эпизоды садистского «Тома и Джерри». Все тело болело, каждая косточка ныла; Тибби не разрешала себе думать о Катрине больше, чем пару секунд, потому что ей становилось не выносимо плохо.

Ники ничего не знал: его не хотели пугать. А до смерти напуганная Тибби ждала телефонного звон ка как манны небесной – звонка с хорошими известиями.

С детства Тибби воспитывали в духе атеизма: в молодости ее родители были страстными поклонниками Маркса, хотя теперь верили неизвестно во что.

В последнее время Тибби как-то по-другому стала относиться к религии. Когда теряешь близкого человека, волей-неволей начинаешь верить в некую Высшую силу. Это с одной стороны. А с другой, сама Бейли – ее жизнь, а не смерть – подтверждала существование кого-то или чего-то там, наверху.

Тибби понимала, что у Бога своя логика, и раз он решил забрать так рано Бейли, то, конечно, не мог не заметить и Катрину. Катрина не вписывалась в унылую обыденность: слишком смелая, открытая, страстная. Кому, как не ей, быть в бальной книжечке у Бога? Тибби может бесконечно долго стоять у врат рая и ждать своей очереди, если ее вообще туда пустят, а Бог дни напролет будет отплясывать польку, или вальс, или даже мазурку с Катриной, как и с Бейли.

«Пожалуйста, не забирай ее сейчас, – молила Тибби. – Ведь ей только три года, и мы не сможем без нее».

Тибби знала, что ее не услышат. Ведь это она во всем виновата. Она открыла окно, которое всегда было закрыто. Зачем? Ведь Тибби знала, что Катрина хочет залезть на яблоню. «Я не хотела причинить ей вреда. Прошу, поверь мне, Бог!»

Произошел несчастный случай. Ужасный случай, но еще ужаснее было то, что Тибби по-свински обращалась с сестренкой. Тибби была ревнивой, завистливой и обижала Катрину, решив, что малыши не обижаются. Теперь-то Тибби поняла, что задеть малышей и обидеть их очень легко – легче, чем кого бы то ни было.

Если бы Тибби любила Катрину так, как малыш ка этого заслуживала, ничего бы не произошло. Если бы Тибби помогла Катрине забраться на яблоню, девочка успокоилась бы и не полезла из окна. Если бы Тибби постоянно не думала о Брайане и отвлеклась от своих мыслей о нем, чтобы помочь сестренке, все было бы хорошо.

Любовь – лучший дар. И хотя Катрина тысячу раз заслуживала любви, Тибби не сумела любить ее по-настоящему.

«Господи, я люблю ее. Я так ее люблю!» Тибби мечтала все исправить.

Зазвонил телефон, и Тибби бросилась к нему со всех ног. Это был папа. Тибби побежала с телефоном на кухню, чтобы Ники ничего слышал.

– Пап? – Ее всю трясло.

– Зайка, ей лучше. Врачи говорят, она скоро поправится.

Тибби расплакалась. Она всхлипывала, и дрожала, и глотала слезы, и папа тоже плакал на другом конце провода.

– Можно я приду?

– Ей еще делают рентген. Самое плохое, что она повредила череп и сломала запястье и ключицу. Пожалуйста, побудь пока с Ники и приходи к шести в больницу, хорошо?

– Хорошо. Но я… я так хочу ее поскорее увидеть, папа, – с трудом произнесла Тибби сквозь слезы.

– Я знаю, детка. Скоро увидишь.

– Тиб, это я, Карма. Мы весь день с ума сходим, Денни тебе пять раз звонила! Так здорово, что у малышки К все хорошо. Я о тебе думаю. Пожалуйста, позвони, как сможешь. Я тебя люблю. – Би-и-ип.

– Тибби! Это Би! Господи, Лена рассказала мне о Катрине. Я до сих пор дрожу от страха. Она очень быстро поправится, знай. Позвони! Люблю. – Би-и-ип.

– Тиб, прости, что столько раз звонила. Это Ленни. Я так и думала, что все будет хорошо. Можно мне прийти завтра? Держись там. Мы тебя любим. – Би-и-ип.

– И она была близко-близко, и я так хотела залезть! – дрожа от возбуждения, рассказывала Катрина, лежавшая на груде подушек. Она еще плохо соображала после наркоза, но все равно хотела поведать Тибби и Ники о своем приключении.

Тибби внимательно слушала и кивала, но сердце ее разрывалось от боли: у Катрины была широкими бинтами перевязана голова, а тело, руки и ноги покрывали многочисленные синяки.

Самое удивительное было в том, что Катрина этого не замечала.

– Но я не доставала до ветки… И тогда решила вылезти из окна. – Катрина опустила глаза. – Знаю, так нельзя, но я же почти совсем уже добралась. А потом, – она быстро взглянула на Ники, – я упала.

Ники с восхищением смотрел на сестру. Еще бы! Раньше она никогда не совершала ничего столь замечательного.

– На землю? – спросил он восторженно.

– Сначала я забралась на подоконник, – объяснила она. – А пальцы очень заболели. И я хотела залезть обратно.

Ники слушал, широко раскрыв глаза и не мигая.

– Я не смогла и прыгнула тогда на кусты.

– Ничего себе, – прошептал Ники.

– А они не очень мягкие, раз я сломала голову, – философски заключила Катрина.

– Катрина! – Тибби больше не могла все это слушать. Она отвернулась, чтобы не расплакаться. Потом прилегла на кровать, взяла в руки Катринины босые ножки и попыталась улыбнуться. – Малыш ка, ты знаешь, что ты очень смелая и сильная? – Она повернулась к Ники: – Ведь правда? – Тибби знала, что похвала из уст Ники для Катрины важнее всего.

– Да! – очень серьезно произнес Ники.

– Но пообещай, что больше никогда ничего такого делать не будешь.

– Обещаю. Я уже обещала маме и папе.

Тибби прижала маленькие ступни сестренки к своим щекам и закрыла глаза. Ее переполняли самые противоречивые чувства – облегчения, неясности, вины. Тибби глубоко вздохнула и сглотнула слезы.

– Брайан! – закричала Катрина, слишком громко и бодро для девочки, которая несколько часов назад упала из окна.

Тибби подняла глаза. Только этого не хватало.

Было видно, что Брайан очень переживает случившееся, но тем не менее он улыбнулся и осторожно обнял Катрину.

– Ну что же, Китти-Кэт, от тебя ничего не отвали лось. Так что выше нос.

– Я упала из Тиббиного окна! – радостно похвасталась Катрина.

Брайан искоса взглянул на Тибби, и в его взгляде читалось беспокойство.

– Я знаю.

Интересно, откуда он знает, подумала Тибби. И как это похоже на него – примчаться в больницу!

Тибби отпустила Катринины ножки и посмотрела на Брайана: он волновался не только за Катрину, но и за Тибби, хотел, чтобы она не чувствовала себя виноватой и обязанной ему. И еще хотел – Тибби так казалось – дать ей понять, что все, что произошло между ними, произошло на самом деле и он не отказывается от сказанных в тот вечер слов.

Тибби тоже кое-чего хотела. Совсем немногого: чтобы все было как раньше.

Кармен лежала на кровати и думала о Катрине, Тибби и о многом другом. Мама уже легла спать, хотя они поужинали всего час назад. Дэвида еще не было дома.

Дэвид адски много работал. Наблюдая за ним, Кармен поняла, что никогда в жизни не станет юристом. Раньше Дэвид каждый день ужинал дома, но в последний месяц возвращался не раньше одиннадцати и продолжал отвечать на бесконечные звонки по мобильному. Несколько раз он отправлялся на работу, как обычно, рано утром, а приходил только на следующее утро, принимал душ и опять уходил. Кармен всегда подозревала, что те, кто так много работают, просто не хотят находиться дома, но к Дэвиду это не относилось. Он страстно желал постоянно быть с Кристиной, и Кармен знала, как Дэвид переживает из-за каждого пропущенного ужина.

По словам Кристины, у Дэвида было «важное дело» – одна огромная компания объединялась с другой, – которое он хотел завершить до появления малыша. Поэтому и работал двадцать часов в день.

Кармен изучала потолок, испорченный выцветшими наклейками, которые она наклеила, когда ей было восемь лет. Следовало издать закон, запрещающий маленьким детям портить стены и потолки в своих комнатах, особенно всякими наклейками. Ну почему восьмилетняя Кармен не подумала о себе семнадцатилетней?

Потом Кармен вспомнила, что в четыре года запихнула в шкаф целую коллекцию прекрасных (теперь уже запылившихся) кукол. Потом подумала о том, как совсем малышкой поселилась в этой комнате, ну и следом, конечно, – о малышах вообще.

Кармен не просто хотела уехать в университет, а уехать так, чтобы после нее в доме и в сердцах ее близких осталось незаполненное пространство. Пустота, одним словом. Глупо, но это так. Она мечтала сойти с картины своей привычной жизни, зная, что ее место в раме никто не займет. По крайней мере, что она всегда сможет туда вернуться.

Но теперь Кармен казалось, что пустота эта мгновенно заполнится, что вместо нее на картине появится счастливая молодая семья, в которой для Кармен не останется места. Теперь она боялась уезжать, потому что не была уверена, что найдет дорогу обратно.

У Кармен болели глаза и появилось ощущение, что сейчас обрушится потолок. Она встала, включила свет, подошла к компьютеру и подключилась к Интернету. Открыв, неизвестно зачем, сайт университета в Мэриленде, Кармен начала бродить по его страницам. Ничего особенного, весьма посредственная реклама высшего образования. Затем она нашла раздел, в котором можно было подать виртуальную заявку на поступление. Кармен механически заполнила бланк и отослала его.

На мгновение она оживилась, глядя на рекламные буклеты Виллиамса, разбросанные у нее на столе. Копия страховки, информация об общежитии, кар та университета – такого далекого, семь часов езды от дома.

Кармен выключила компьютер и подумала: а что, если она не уедет? Что, если не исчезнет? Обрадуется ли этому хоть кто-нибудь?

* * *

– Я договорилась, что буду работать еще одну смену, – сообщила Лена папе в ответ на вопрос о том, как ее дела. – С четырех до семи, – добавила она, не поднимая глаз от тарелки с макаронами.

– Отлично, – улыбнулся папа.

– Как малышка Катрина? – поинтересовалась мама. – Ты ее навещала сегодня?

– Да! – Лена засмеялась, вспомнив Катрину, с восторгом рассказывающую о том, как она упала из окна. Ведь это было самое значительное событие за всю ее коротенькую жизнь. – С ней все хорошо, только придется носить что-то вроде хоккейного шлема до конца лета.

– Помнишь, я носила такой шлем, да, мам? – оживилась Эффи, скребя вилкой по тарелке.

– Неделю, – отозвалась Ари. – У тебя, слава богу, не было трещины, как у Катрины.

Лена жевала хлеб и думала: почему младшие сестры всегда себе что-то ломают? У нее самой даже синяков никогда не было.

– Что это за соус? – вдруг громогласно вопросила Валия.

– Называется «песто», – ответила Ари.

– Невкусный. – Валия с брезгливой гримасой отодвинула тарелку.

Все промолчали, даже задиристая Эффи.

Несколько минут спустя Лена отправилась мыть посуду и застыла от ужаса, когда бабушка сообщила:

– Я сегодня разговаривала с Реной.

– Правда? – Лена даже не повернулась: она знала, что ничего хорошего от этого известия ждать не следует.

– Она сказала, что Костас больше не живет с той женщиной.

Лена закрыла глаза и стояла так несколько мгновений, не обращая внимания на то, что пена переливается через край раковины, и радуясь тому, что Валия не видит ее лица.

Валия любила поговорить о Костасе. Она всегда хотела, чтобы Костас, которого она считала своим внуком, женился на ее красавице внучке Лене. Валия, скорее всего, не знала о переживаниях Лены, иначе бы не пересказывала так часто и охотно новости из Ойи.

Вслед за известиями о беременности Марианны и ее свадьбе с Костасом, которые заставили Лену страдать прошлым летом, где-то в декабре появились другие, довольно туманные. Однако было ясно: раскрылся какой-то страшный обман. Валия ничего не объясняла, а Лена не была уверена, что хочет знать правду о всеобщем любимце Костасе.

Лучше всего забыть о нем, иначе можно сойти с ума. Счастлив Костас или нет, Лену не должно было волновать, но, господи, как же волновало!

Даже присутствие Валии, так любившей Костаса, было для Лены подобно занозе в сердце.

– Костас снял квартиру в Вотонасе, рядом с аэропортом. Он работает в какой-то риэлторской компании.

Лена не могла больше сдерживать поток обуревавших ее чувств и мыслей.

Может, Марианна не выносила ребенка, и Костас решил остаться с ней из жалости? Или она придумала свою беременность и Костас ее возненавидел? Или они все-таки решили завести ребенка? Эти вопросы Лена задавала себе постоянно. Теперь к ним прибавились новые. Правда ли, что Костас разводится? Или он переехал из-за работы и жена скоро присоединится к нему?

Лена с удовольствием засунула бы в розетку палец, если бы знала, что это избавит ее от изнурительных размышлений.

– Очень интересно, – с большим опозданием отреагировала она, чтобы Валия не догадалась об ее истинных чувствах.

Между тем Валия продолжала что-то говорить, и Лена быстро домыла кастрюли, извинилась и ушла в свою комнату. Она позвонила Тибби и болтала с ней ни о чем полчаса, после чего убралась в безупречно чистой комнате.

А потом легла в постель с книгой и попыталась, как и все предыдущие вечера, не думать о Костасе.

– Он немного подрос, тебе не кажется? – спросила Бриджит Диану.

– Ну… да, наверное.

Лежа на кровати, Бриджит постукивала ногой по железной перекладине.

– Он очень-очень симпатичный. Надо же, я и забыла об этом.

– Бриджит? – раздался сонный злой голос Кэти.

– Да?

– Заткнись, а?

Бриджит рассмеялась. Хамство всегда ее забавляло.

– Ладно.

Она была счастлива и ничего не могла с этим по делать. Счастлива, что Катрина идет на поправку; счастлива, что вопреки всему не испугалась встречи с Эриком Ричманом.

Бриджит перевернулась на живот.

– Можно еще пару слов?

– Нет! – огрызнулась Кэти, но в ее голосе послышалось любопытство.

– Ну, пожалуйста!

– Говори, Би, – устало разрешила Диана.

У Би был целый день для того, чтобы осознать: все лето она проведет в обществе Эрика! В тот день они виделись дважды и дважды улыбнулись друг другу, но не поздоровались. Правда, у Би, как и два года назад, точно так же закружилась голова, и это, наверное, было бы опасно, если бы… Если бы она не изменилась, не ощущала себя по-другому.

– Я не жалею, что он здесь, – сообщила Би. – Думаю, что справлюсь.

Ленник162:Только что дозвонилась Би. Не могу поверить насчет Эрика.

Кармабелла:Я тоже. Но она вроде сказала, что не будет дергаться из-за него.

Ленник162:Поверим ей? Или поедем туда и заберем ее домой?

Кармабелла: Давай подождем неделю.

Итак, сегодня им предстоял поход к врачу. У Валии были какие-то неприятности с почками, из-за чего приходилось проверяться раз в две недели.

Это был их первый выход в свет. Выход, которого Кармен ждала так долго: перспектива провести еще один день в темной гостиной казалась ей чудовищной.

Кроме того, сегодня Кармен впервые надела Штаны, и, если бы они остались дома, ничего волшебного точно бы не случилось.

Прошла всего неделя, но Валия и Кармен уже порядком раздражали друг друга.

День начинался с того, что Валия часа два ругалась на компьютер и на Кармен. Потом силы ее иссякали, и около трех она перебиралась в кресло, где потихоньку придремывала. Как раз в это время начиналась «Красота и предательство». Кармен застывала на краешке стула, медленно-медленно брала пульт и ждала, когда Валия смежит морщинистые веки. Потом… прибавляла звук и осторожно нажимала на нужную кнопку. Вот, наконец, четвертый канал, вот сейчас она посмотрит в голубые, как море, глаза Райана Хеннеси, вот…