Текст книги "Марсианин (др.перевод)"

Автор книги: Энди Вейр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Энди Вейр
МАРСИАНИН

Глава 1

Запись в журнале: 6-е марсианские сутки

Я в полной заднице.

Это абсолютно взвешенное мнение.

В заднице.

Первые шесть дней из двух месяцев, обещавших стать самыми значительными в жизни, обернулись кошмаром.

Даже не знаю, прочтёт ли кто-нибудь эти строки. Думаю, в конце концов мои записи всё же найдут. Может, лет через сто.

Ну, для отчёта… На шестые сутки я не погиб. Определённо, наша команда сочла меня мёртвым; не могу их винить. Быть может, в мою честь объявят день национального траура, а на моей странице в «Википедии» появится запись: «Марк Уотни – единственный из людей, погибших на Марсе».

И, по всей видимости, это окажется правдой. Потому что я наверняка здесь умру. Только позднее, не в шестой день программы, когда все думают, что я уже покойник.

Так, посмотрим… с чего начать?

Программа «Арес». Человечество потянулось к Марсу, чтобы впервые отправить людей на другую планету, раздвинуть границы познания, и так далее – ну, вы знаете… Команда «Ареса-1» сделала дело и вернулась героями. Они получили парады в свою честь, славу и любовь всего мира.

Команда «Арес-2» повторила то же самое, в другой точке поверхности Марса. По возвращении они получили крепкое рукопожатие и горячую чашку кофе.

«Арес-3». Ну, это мой полёт. Ладно, ладно – не то, чтобы непосредственно мой. Командиром была Льюис, я был лишь одним из членов команды. Если честно, во всей команде по званию я младше всех. Я мог бы стать командиром лишь в одном случае – если бы остался в одиночестве.

Ну, что тут скажешь? Теперь командир я.

Задаюсь вопросом – найдут ли эти записи до того, как остальная часть команды погибнет от старости? Полагаю, они вернутся на Землю в полном порядке. Ребята, если вы это читаете – вашей вины в этом нет! Вы сделали то, что должны были сделать. На вашем месте я поступил бы так же. Не порицаю вас… и так рад, что вы спаслись!

Думаю, следует объяснить, как работают марсианские исследовательские программы – так, чтобы это понял любой неспециалист, который может это читать. В первую очередь мы на обыкновенном космическом корабле выходим на околоземную орбиту, где переходим на борт «Гермеса». Все миссии «Арес» используют «Гермес», чтобы добраться до Марса и вернуться обратно. Этот корабль по-настоящему большой и стоит кучу денег – так что NASA построило его в единственном экземпляре.

Когда мы на «Гермесе», четыре дополнительных автоматических корабля доставляют нам топливо и припасы, а в это время мы сами готовимся к полёту. Как только всё готово, мы отправляемся к Марсу. Но не очень быстро. Времена мощных ракет на химическом топливе, выходящих на орбиту Марса одним могучим импульсом, прошли.

«Гермес» приводят в движение ионные двигатели. Они с по-настоящему огромной скоростью выбрасывают аргон с кормы, чтобы придать судну крошечное ускорение. Фокус в том, что при этом не нужно большое количество реактивной массы – так что небольшое количество газа (и ядерный реактор для создания нужной мощности) позволяет равномерно ускоряться на пути туда. Удивительно, до каких скоростей можно с крошечным ускорением разогнаться за долгое время.

Я мог бы накормить вас сказками о том, как классно было в пути, но не буду. Нет настроения описывать это сию минуту. Хватит того, что мы добрались до Марса за 124 дня, и при этом друг друга не передушили.

Здесь мы пересели в МСМ («Марсианский спускаемый модуль»), чтобы добраться до поверхности. МСМ, по сути, не что иное, как огромная консервная банка с небольшими дюзами и парашютами. Единственное её предназначение – доставить шесть человек с околомарсовой орбиты на поверхность, при этом никого не прикончив.

Теперь мы подходим к самой фишке изучения Марса: откуда у нас здесь всё наше барахло.

В общей сложности четырнадцать беспилотников заранее доставили сюда всё, что нам было нужно для работ на поверхности. Сбросить все контейнеры с припасами постарались в одном районе, и, в общем-то, это удалось. Припасы далеко не столь хрупки, как люди, так что приземлять их можно по-настоящему жёстко. Впрочем, контейнеры всё же имели склонность разлетаться по окрестностям.

Естественно, нас не могли отправить на Марс, пока не убедились, что все припасы успешно добрались до поверхности, а контейнеры целы. От начала до конца, с учётом отправки припасов, одна марсианская программа занимает примерно три года. На деле, припасы для «Ареса-3» уже летели к Марсу, когда команда «Ареса-2» была на обратом пути.

Самым важным из всех присланных заранее единиц оборудования, конечно, был МВМ – «Марсианский взлётный модуль». Именно на нём после всех работ на поверхности нам предстояло вернуться на «Гермес». Посадка МВМ, в отличие от жёстких приземлений прочих припасов, была мягкой. Разумеется, модуль оставался на постоянной связи с Хьюстоном, так что в случае каких-либо неполадок мы бы пролетели мимо планеты и вернулись домой, даже не попытавшись спуститься.

МВМ – хитроумная штука. Модуль включается и путём выверенных химических реакций с марсианской атмосферой из каждого привезённого на Марс килограмма водорода производит тринадцать килограмм ракетного топлива. Однако, процесс неспешен: на заполнение бака уходит двадцать четыре месяца. Потому-то модуль отправляют задолго до нас.

Можете себе представить, как я был разочарован, увидев, что МВМ улетел!

До крайности нелепая череда случайностей привела к тому, что я едва не погиб, и ещё более нелепая – к тому, что я всё-таки выжил.

Программа предполагает работу в условиях песчаной бури с порывами до 150 км/ч. Так что, когда на нас обрушился ветер с порывами до 175 км/ч, беспокойство Хьюстона можно было понять. Все мы нацепили скафандры и сгрудились в сердце Дома, на случай разгерметизации. Но проблемой был не Дом.

МВМ – космический корабль. У него множество хрупких узлов. Он может в какой-то степени противостоять шквальному ветру, но не до бесконечности. Через полтора часа непрекращающегося урагана NASA передало приказ прервать выполнение программы. Никто не хотел останавливать рассчитанную на месяц программу спустя лишь шесть дней, но если бы МВМ оставался под ударами и дальше, мы бы все тут застряли.

Чтобы перейти из Дома в МВМ, нам пришлось выйти в песчаную бурю. Это было рискованно, но какой у нас был выбор?

Справились все, кроме меня.

Наша главная тарелка связи, передающая сигналы с Дома на «Гермес», сработала наподобие парашюта. Её сорвало с основания и увлекло потоком ветра. На своём пути она обрушилась на принимающие антенны. Одна из этих длинных тонких антенн, в свою очередь, пронзила меня остриём. Оно, словно пуля масло, пробило мой скафандр, – и когда воткнулось в бок, я почувствовал сильнейшую боль в жизни. Смутно помню, как ветер выбил меня (вырвался из меня, лучше сказать), а уши резко и больно сдавило: давление в костюме упало.

Последнее, что я запомнил – как Йоханссен в безнадёжной попытке пыталась до меня добраться.

Меня пробудил сигнал тревоги: избыток кислорода в скафандре. Ровные, назойливые гудки, которые в конце концов вывели меня из глубокого и всепоглощающего желания просто взять и, чёрт возьми, умереть.

Шторм стих. Я лежал лицом вниз, почти погребённый в песке. Кое-как придя в себя, я задался вопросом, почему же я не мертвее, чем есть.

У антенны оказалось достаточно сил, чтобы пробить скафандр и мой бок, но её остановили кости таза. Так что в скафандре появилась лишь одна дыра – и дырка во мне, конечно же.

Меня ударило довольно сильно, я скатился с крутого холма. Каким-то образом я приземлился лицом вниз, что вынудило антенну принять довольно острый угол – сильно вывернув дыру в костюме. Отверстие оказалось почти герметичным.

Затем это отверстие начала обильно заливать кровь из раны. По мере того, как кровь достигала места разрыва, водная её часть в потоке воздуха и при низком давлении быстро испарялась, оставляя липкое месиво. Вдогонку поступала ещё кровь, которая в свою очередь тоже превращалась в липкую массу. В конце концов кровь запечатала отверстие в костюме и снизила утечку до такого уровня, с которым скафандр мог управиться.

Скафандр выполнил работу на отлично. Зарегистрировав падение давления, он принялся нагнетать азот для компенсации. Когда утечка приостановилась, скафандр стал мало-помалу добавлять новый воздух.

Через какое-то время патроны для поглощения CO ₂в костюме оказались израсходованы. Именно это – лимитирующий фактор в системе жизнеобеспечения. Не количество кислорода, которое можно с собой взять, а количество углекислого газа, которое можно удалить. В Доме имеется регенератор кислорода – приличных размеров махина, способная разрушать CO ₂и выделять из него кислород. Но скафандры должны быть мобильными, поэтому в них применяется простая химическая абсорбция: заменяемые патроны. Я провалялся без чувств так долго, что они выработали ресурс.

Скафандр распознал проблему и перешёл в чрезвычайный режим, который инженеры называют «кровопусканием». Не имея возможности отделить углекислый газ, скафандр стал намеренно выпускать порции воздуха в атмосферу Марса, восполняя потерю азотом. В промежутке между разрывом скафандра и «кровопусканием» костюм быстро израсходовал запасы азота. Всё, что осталось – баллон с кислородом.

Поэтому скафандр предпринял единственно возможное для того, чтобы удержать меня в живых. Он начал восполнять потерю давления чистым кислородом. И теперь я подвергался риску погибнуть от кислородного отравления: чересчур высокий уровень газа угрожал сжечь нервную систему, лёгкие и глаза. Нелепая смерть для человека с дырявым скафандром: избыток кислорода.

В течение всего этого времени должны были звучать разные сигналы тревоги, гудки, предупреждения. Но пробудил меня именно сигнал об избытке кислорода.

Объём тренировок для участия в космических программах подавляет. На Земле я потратил неделю, отрабатывая чрезвычайные ситуации, связанные с разгерметизацией скафандра. Я знал, что делать.

Осторожно дотянувшись до боковой части шлема, я нащупал ремонтный набор. Он представляет собой воронку с клапаном на узкой стороне и невероятно липучей смолой на широкой. Идея в следующем: вы открываете клапан, а широкую часть прикладываете к отверстию. Воздух может уходить через клапан, так что он не мешает смоле надёжно запечатать отверстие. Затем вы закрываете клапан – дело сделано!

Весь фокус заключался в том, чтобы вытащить антенну. Я вырвал её как можно быстрее, поморщившись от резкого падения давления. От него закружилась голова, а рана в боку отдалась дикой болью.

Ремонтным набором я накрыл отверстие, надёжно его запечатав. Это сработало. Скафандр начал восполнять утраченный воздух ещё большим количеством кислорода. Сверившись с датчиками на рукаве, я увидел, что теперь атмосфера внутри на 85 % состоит из кислорода. Для сравнения, в земной атмосфере кислорода примерно 21 %. Не страшно – если я не останусь в таких условиях надолго.

Нетвёрдыми шагами я взобрался по склону холма, в направлении Дома. Перевалив через гребень, я увидел нечто такое, что меня несказанно обрадовало, и нечто, что очень огорчило: Дом стоял нетронутым (ура!), а МВМ исчез (у-у-у!).

В этот миг я и понял, что мне крышка. Но я не хотел просто взять и умереть. Я захромал к Дому и ввалился в шлюз. Как только давление выровнялось, я сбросил шлем.

Войдя в Дом, я снял скафандр и внимательно осмотрел рану – в первый раз. Нужно было наложить швы. По счастью, всех нас натаскали на базовых процедурах первой помощи, а в Доме имелся отличный набор медицинских принадлежностей. Небольшая доза локальной анестезии, промывка раны, девять стежков – всё! Пару недель придётся принимать антибиотики, но в остальном я буду в порядке.

Я знал, это бесполезно, но всё же попытался наладить связь. Разумеется, сигнала нет – вы же помните, что сталось с главной тарелкой связи? К тому же она прихватила с собой принимающие антенны. В Доме имелись вторичная и третичная системы связи, но обе они предназначались для общения с МВМ, в котором куда более мощные системы для передачи на «Гермес». Но дело в том, что связь с МВМ работала лишь до тех пор, пока модуль был рядом.

У меня не было никакой возможности связаться с кораблём. За какое-то время я мог бы разыскать тарелку, но ушли бы недели на то, чтобы состряпать рабочую систему, – и будет слишком поздно. Прервав выполнение программы, «Гермес» должен покинуть околомарсовую орбиту в течение двадцати четырёх часов. Орбитальная баллистика утверждала, что чем раньше состоится отлёт, тем быстрее и безопаснее будет обратный путь… так что какой смысл бессмысленно болтаться около Марса лишь затем, чтобы полёт продлился дольше?

Осмотрев скафандр, я увидел, что антенна разбила биомедицинский компьютер. При наружных работах все скафандры команды связаны в единую сеть; каждый может видеть состояние остальных. Так что команда, должно быть, отметила декомпрессию моего скафандра, плюс к тому компьютер выдал отсутствие жизненных показателей. А если учесть, что меня увидели падающим с холма с торчащим из бедра копьём, – и всё это в песчаную бурю… мда! Они сочли меня мёртвым. А как иначе?

Они даже могли кратко обсудить, возвращаться за телом или нет, – но правила были чёткими: если член команды погибает на Марсе, на Марсе он и остаётся. Оставляя тело на поверхности планеты, снижается нагрузка на МВМ, а это означает большее количество топлива и повышенный допуск на ошибки по возвращении. Нет смысла обменивать эти плюсы на сентиментальность.

Итак, ситуация такова: я застрял на Марсе. У меня нет связи ни с «Гермесом», ни с Землёй. Все думают, что меня больше нет. Я в Доме, рассчитанном на работу в течение тридцати одного дня.

Если сломается регенератор кислорода, я задохнусь. Если выйдет из строя регенератор воды, я погибну от жажды. Если нарушится герметичность Дома, меня в каком-то смысле разорвёт. Если ничего из этого не произойдёт, в конце концов у меня закончатся припасы, и я умру от голода.

О, да! Я в полной заднице.

Глава 2

Запись в журнале: 7-е марсианские сутки

Ну что же, я проспал всю ночь, и теперь всё кажется не столь безнадёжным, как вчера.

Сегодня я осмотрел запасы и совершил краткую вылазку наружу для проверки внешнего оборудования. Ситуация такова:

Предполагалось, что программа работ на поверхности Марса продлится в течение тридцати одного дня. В качестве меры предосторожности количество продуктов в «посылках» было достаточно, чтобы вся команда могла продержаться пятьдесят шесть дней. Таким образом, если бы одна-две «посылки» разбились вдребезги, продуктов бы всё равно хватило до завершения программы.

До того, как всё пошло кувырком, мы провели здесь шесть дней. Следовательно, припасов осталось столько, чтобы шесть человек протянули на них в течение пятидесяти дней. Меня здесь ровно один человек, а потому продуктов мне хватит на триста дней. И это в расчёте на то, что я буду съедать полноценный рацион! Так что времени у меня будет довольно много.

Дом перенёс вчерашнюю бурю без видимых проблем. Но снаружи всё не так гладко – я не смог найти спутниковую тарелку. По-видимому, её унесло за километры.

МВМ, разумеется, исчез. Команда вывела его к «Гермесу». Хотя нижняя часть (приземляемая ступень) осталась на месте. Её не было причин забирать обратно: вес – враг. На этой ступени имеется оборудование для приземления, топливная установка и всё то остальное, что по мнению NASA на обратном пути к орбите понадобится не может.

МСМ лежит на боку, и в корпусе зияет дыра. Похоже, шторм отодрал колпак резервного парашюта (которым мы не воспользовались при спуске). Стоило парашюту раскрыться, как он принялся швырять МСМ во все стороны, немилосердно ударяя его о каждый камень. Не то, чтобы МСМ мне очень пригодится. Его дюзы не поднимут даже собственный вес модуля. Но, может статься, он окажется кладезем запчастей. Очень даже может быть!

Оба ровера наполовину зарылись в песок, но в остальном они в приличной форме. Уплотнения не пострадали… и это неудивительно. Правила гласят: при наступлении шторма нужно остановиться и ждать его окончания. Роверы созданы для того, чтобы стоять на месте и терпеть непогоду. Я смогу откопать их примерно за день.

Я потерял связь с метеостанциями, расставленными в километре от Дома, во всех четырёх направлениях. Насколько мне известно, станции могут отлично работать. Рация Дома в данный момент настолько маломощна, что вряд ли достанет и на километр.

Ряды солнечных батарей покрылись песком, отчего стали бесполезными (подсказка: солнечные батареи нуждаются в свете, чтобы дать электричество). Но, стоило мне смахнуть песок, как они ожили и вернулись к полной эффективности. Теперь, чего бы я ни планировал, энергии мне хватит. Двести квадратных метров солнечных батарей с водородными топливными ячейками – для хранения излишков мощности. Всё, что требуется – раз в несколько дней стряхивать с них пыль.

Внутри, благодаря прочной конструкции Дома, всё в полном порядке.

Я провёл полную диагностику регенератора кислорода. И ещё раз. Он работает идеально. Если с ним что-нибудь будет не так, я воспользуюсь аварийным набором. Но набор этот исключительно для чрезвычайных обстоятельств, на время ремонта регенератора. В отличие от регенератора, аварийный набор не разбивает молекулы углекислого газа на атомы, чтобы выделить кислород. Он лишь поглощает CO ₂так же, как скафандры. Набор рассчитан на пять дней, после чего патроны вырабатывают ресурс. Значит, на меня он сможет проработать тридцать дней (дышит один человек, а не шесть). Так что в этом плане какая-никакая страховка есть.

Регенератор воды тоже работает как положено. Плохо то, что здесь страховки не предусмотрено. Если он выйдет из строя, мне придётся пить воду из резерва – пока я не сооружу какой-нибудь примитивный дистиллятор для переработки мочи. Кроме того, я каждый день выдыхаю поллитра воды, и в конечном счёте влажность в Доме достигнет максимума. Тогда вода начнёт конденсироваться на каждой поверхности, и я начну облизывать стены. Да уж! В любом случае, на данный момент проблем с регенератором воды нет.

Ну, что же. Еда, вода, укрытие – всё это есть. Я прямо сейчас начну ограничивать порции еды. Они и без того невелики, но, кажется, я буду оставаться в порядке даже съедая по три четверти порции. Таким образом, триста дней выживаемости превращаются в четыреста. Рыская по медпункту, я обнаружил бутыль с витаминами. В нём достаточно мультивитаминов для того, чтобы продержаться годы. Так что с питанием у меня пока проблем не будет. Но, когда еда закончится, никакие витамины мне не помогут – я всё равно умру с голода.

Для чрезвычайных ситуаций в медпункте имеется морфин. Его достаточно для летальной дозы. Уверяю, я не собираюсь медленно умирать с голода. Если дойдёт до этого, я выберу лёгкий путь.

У каждого участника программы по две специальности. Я – ботаник и инженер-механик; в сущности, мастер на все руки, играющийся с растениями. То, что я механик, может спасти мне жизнь, если что-нибудь сломается.

Я тут обдумывал, как можно выжить. Ситуация не совсем безнадёжна. Года через четыре люди вернутся на Марс – команда «Ареса-4» (если только программу не отменят после моей «смерти»).

«Арес-4» приземлится в кратере Скиапарелли. Это примерно в 3200 километрах от Ацидалийской равнины, где я сейчас нахожусь. Добраться туда самому абсолютно невозможно. Но, если бы я наладил связь, меня могли бы спасти. Не очень-то себе представляю, как они справились бы с имеющимися ресурсами, но в NASA полно толковых людей.

Значит, теперь у меня есть дело: наладить связь с Землёй. Если не получится, я должен буду найти способ связаться с «Гермесом» через четыре года, когда он вернётся с командой «Ареса-4».

Разумеется, я не знаю, как прожить четыре года на запасах еды, которых хватит лишь на год. Но не всё сразу. Сегодня я сыт, и у меня есть цель: починить чёртово радио!

Запись в журнале: 10-е марсианские сутки

Что же, я провёл три вылазки и не обнаружил ни намёка на тарелку связи.

Я откопал один из роверов и хорошенько проехался по окрестностям, но теперь, после нескольких дней поисков, полагаю, пора сдаться. Вероятно, шторм зашвырнул тарелку подальше и стёр её следы. Возможно, он и саму её зарыл в песок.

Сегодня я провёл б ольшую часть дня там, где недавно возвышались антенны связи. Воистину печальное зрелище! Думаю, если поорать в сторону Земли без их помощи, толку меньше не будет.

Из металла на моей базе я мог бы соорудить какую-нибудь рудиментарную тарелку, но ведь речь-то идёт не о портативной рации. Наладить связь Марс-Земля – серьёзное дело, для этого нужно специальное оборудование. Из фольги и жвачки ничего толкового не сделаешь.

Как и порции еды, ещё мне следует ограничить наружные работы. Отработанные патроны для углекислого газа восстановлению не подлежат; выработан – в расход. Программой предусматривалось, что каждый из команды будет работать вне Дома четыре часа в сутки. По счастью, патроны для поглощения CO ₂легки и компактны, так что NASA могло позволить роскошь отправить их с избытком. В общей сложности патронов хватит на 1500 часов работы. После этого любые вылазки придётся совершать, спуская воздух.

Может показаться, что тысяча пятьсот часов работы – это много. Но мне предстоит провести здесь четыре года, прежде чем у меня появится шанс на спасение. И при этом несколько часов в неделю мне придётся тратить на очистку солнечных батарей. Так что наружными работами также разбрасываться не буду. Если нужно, то да, а так – нет.

Из других новостей – у меня забрезжила идея насчёт еды. В конечном счёте, мои знания ботаники могут оказаться полезными.

Зачем вообще отправлять ботаника на Марс, ведь он знаменит как раз тем, что здесь ничего не растёт? Идея заключалась в том, чтобы выяснить, насколько хорошо всё растёт в условиях марсианской гравитации, и можно ли что-нибудь сделать с марсианским грунтом. Краткий ответ таков: очень много… почти всё. В марсианском грунте есть то, что необходимо для роста растений, но многого из имеющегося в земной почве нет – даже если поместить в земную атмосферу и обильно увлажнить. Активность бактерий, определённые питательные вещества, производимые животными, и так далее. Ничего из перечисленного на Марсе нет. Часть моих задач в научной программе как раз относилась к исследованию развития растений при различных комбинациях земной и марсианской почвы и атмосферы.

Потому-то у меня оказалось небольшое количество земной почвы и куча семян.

Однако, не стоит обольщаться. Вся имеющаяся почва уместилась бы в цветочном горшке, а единственные семена, которыми я располагаю – несколько видов трав и папоротников. Это самые стойкие и легкорастущие растения на Земле, потому NASA и выбрало их кандидатами.

Итак, у меня две проблемы: мало земной почвы, и нет чего-либо съестного на посадку.

Но я же ботаник, чёрт возьми! Я должен суметь изыскать возможность. Если не найду, примерно через год здесь окажется очень голодный ботаник.

Запись в журнале: 11-е марсианские сутки

Интересно, как там «Кабс»? [1]1
  Chicago Cubs – профессиональный бейсбольный клуб. – прим. пер.


[Закрыть]

Запись в журнале: 14-е марсианские сутки

Я выучился в Университете Чикаго. Половина из тех, кто изучал там ботанику, были хиппи; они полагали, что можно в мировом масштабе вернуться к натуральному хозяйству. Считали, что собирательство может каким-то чудом накормить семь миллиардов человек. Больше половины времени они тратили на усовершенствование взращивания марихуаны. Мне они не нравились. Меня всегда привлекала наука, а не какие-то бредни о Новом Мировом Порядке.

Когда они сооружали компостную кучу и пытались сохранить каждую унцию живого, мне становилось смешно: «Только посмотрите на этих придурков-хиппи! Оцените их жалкие потуги на своём дворе помочь сложной глобальной экосистеме!»

Разумеется, сейчас я именно этим и занимаюсь. Я сохраняю даже самую малую толику биомассы, которую могу найти. Остатки от каждой съеденной порции идут в компостную корзину. Что же до прочих биологических материалов…

Туалеты в Доме мудрёной конструкции. Обычно дерьмо осушают вакуумированием, затем накапливают в запечатанных мешках, чтобы выбросить где-нибудь снаружи.

Теперь уже нет!

По правде, я даже выбрался наружу, чтобы разыскать те мешки, которые были выброшены до отлёта команды. Высушенное до абсолюта, конкретно это дерьмо уже не содержит бактерий, но в нём остались сложные белки. Из него получится полезный навоз. Добавить его в воду – и активные бактерии быстренько его заселят, заменив собой штаммы, погубленные Сортиром Судного Дня.

Я взял вместительный контейнер, налил немного воды и положил сухого дерьма. И постепенно начал подкладывать туда своё собственное. Чем сильнее вонь, тем лучше идут дела. Работа бактерий!

Как только у меня появится марсианский грунт, я смогу смешать его с дерьмом и выложить грядки. Затем разбросаю поверх земную почву. Вам может показаться, что этот шаг неважен, – отнюдь! В земной почве живут дюжины различных видов бактерий, и они критически важны для растений. Бактерии распространятся и размножатся, словно… ну да, словно бактериальная инфекция.

Через неделю марсианский грунт будет готов для высадки растений. Но пока я не буду ничего садить. Я разбросаю его на вдвое большей площади, и он «заразит» новый марсианский грунт. Ещё через неделю я снова удвою площадь. И так далее. Разумеется, всё это время я буду понемногу вносить свой вклад: всё новые порции навоза.

Моя задница столь же важна для спасения жизни, как и мозг.

Конечно, не я выдумал эту концепцию. Люди десятилетиями раздумывали, как выращивать растения в марсианском грунте. Я лишь попробую подвергнуть её первому натурному испытанию.

Я перерыл запасы еды и нашёл самые разные виды растений, которые можно возделывать. Например, зелёный горошек. Множество бобов. Несколько картофелин. Если после выпавших на их долю испытаний хоть что-нибудьпрорастёт, это будет сказкой. С почти бесконечным запасом витаминов для выживания мне будут нужны только калории, и неважно из чего.

Общая площадь Дома 92 м ². Планирую пустить их на грядки целиком. Не имею ничего против ходьбы по грязи. Работы будет масса: нужно покрыть весь пол на глубину десять сантиметров. А значит, мне придётся занести в Дом 9,2 м ³марсианского грунта. За один раз я могу втащить через шлюз, быть может, одну десятую кубометра – а собрать его будет ой как утомительно. Но, в конечном счёте, если всё пойдёт по плану, у меня окажется 92 квадратных метра плодородной почвы.

Да, я ботаник, чёрт возьми! Страшитесь моей ботанической власти!

Запись в журнале: 15-е марсианские сутки

Уфф! Работа – кошмар!

Сегодня я проработал снаружи двенадцать часов, чтобы занести грунт в Дом. В конечном счёте едва покрыл им крошечный уголок базы, может быть, в пять квадратных метров. При такой скорости мне потребуются недели, чтобы занести внутрь весь грунт. Но ведь времени-то у меня вагон.

Первые вылазки были довольно неэффективными: я заполнял небольшие контейнеры и вносил их через шлюз. Затем я поумнел и поставил в шлюз один контейнер побольше, который принялся наполнять из малых контейнеров, покуда он не заполнился доверху. Работа ускорилась, потому что каждое прохождение шлюза отнимает около десяти минут.

У меня всё болит. Лопаты, которые у меня есть, предназначены для отбора проб, а не для целенаправленных раскопок. Спина просто убивает. Я порылся в аптечке и нашёл викодин. Принял его минут десять назад, скоро должен подействовать.

В любом случае, приятно видеть прогресс. Пора предложить бактериям поработать над местными минералами. Но только после обеда. Никаких трёх четвертей – я заслужил полную порцию!

Запись в журнале: 16-е марсианские сутки

Кое-что я из виду упустил. Я не подумал о воде.

Оказывается, за миллионы лет в сухой атмосфере из марсианского грунта вся вода испарилась. А моя степень по ботанике уверяет, что растениям для роста нужна вода. Не говоря уже о бактериях, которые должны первыми в ней поселиться.

По счастью, вода у меня есть. Но не так много, как бы мне хотелось. Растениям для роста нужны сорок литров воды на кубометр почвы. Так что, в конце концов, для полива мне понадобятся триста шестьдесят восемь литров воды.

Дом может похвастать отличным регенератором воды. Это последнее слово земной техники. Поэтому NASA подумало: «А зачем отправлять туда много воды? Нужно отправить немного на всякий случай». Человеку для комфортной жизни требуется три литра воды в день. NASA выделило на каждого из нас по пятьдесят литров воды. Всего в Доме её триста литров.

Похоже, покрыть плодородной почвой весь пол Дома не получится. Я намереваюсь пустить на полив всё, кроме неприкосновенного запаса в 50 литров. Это значит, я могу пустить на пашню 62,5 м ²почвы из расчёта на глубину в 10 см. Примерно две трети всей площади пола. Этим придётся ограничиться. В любом случае, на данный момент я покрыл грунтом жалкие пять квадратных метров.

После этого я занялся отвратительным делом. Я потратил три часа, разбрасывая дерьмо на марсианский песок. Хорошо хоть, делать это пришлось не руками.

В одном из углов я насыпал слой песка толщиной около десяти сантиметров. С двух сторон я обложил участок несколькими одеялами и костюмами моей улетевшей команды (остальной частью периметра послужили стены Дома). Затем пожертвовал всем богам земледелия двадцать литров драгоценной воды.

Участок размером в пять квадратных метров оказался подходящим для того количества навоза, которое было у меня наготове. Я вывалил на грунт весь вместительный контейнер с дерьмом, и от смрада меня чуть не вывернуло наизнанку.

На какое-то время вони придётся здесь задержаться: едва ли я могу открыть окно для проветривания. Впрочем, к ней принюхиваешься. Я лопатой перемешал дерьмо с грунтом и снова всё выровнял. Затем разбросал поверх земную почву. За работу, бактерии! Я на вас рассчитываю.

Перейду к другой теме: сегодня – День благодарения. Моя семья по обычаю соберётся на праздник в Чикаго, в доме родителей. Полагаю, им будет не очень-то весело – ведь я же, вроде как, погиб одиннадцать дней назад. Чёрт – да они, наверное, только-только закончили поминки!

Снова и снова задаюсь вопросом, узнают ли они когда-нибудь, что произошло на самом деле.

Запись в журнале: 22-е марсианские сутки

Надо же! Дело спорится.

Я уже набрал нужное количество песка и готов действовать. Грязь теперь покрывает три четверти базы. И сегодня я в первый раз выполнил удвоение. Прошла неделя, и бывший марсианский грунт теперь богат. Он кишит жизнью. Ещё парочка удвоений, и почва будет лежать по всей территории фермы.