Текст книги "История регионов Франции"

Автор книги: Эмманюэль Ле Руа Ладюри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Эти люди, такие разные, развивались вокруг, даже на периферии, «Бретонской национальной партии»: на самом деле эта партия много раз умеряла свои претензии под руководством Раймона Делапорта, борца прежде всего католической направленности и поэтому враждебно настроенного по отношению к экстремистским или неоязыческим тезисам какого-нибудь Мордреля. Старое разделение в стане «ультраправых», которое в наши дни снова проявляется, но уже в других обстоятельствах. Убийство (абсолютно неоправданное) в декабре 1943 года приходского священника, или кюре, Перро, который в 1905 году явился основателем «Bleung-Brug» («Цветок вереска»), послужило предлогом для создания гораздо более опасной «Belen Perrot» («Формирование Перро»), ожесточенно выступавшей против партизан начиная с марта 1944 года[91]91
  Эрве Ле Ботерф в замечательной книге, которую он посвятил Бретани во время войны (Paris, France empire, reed. 2000) и, в частности, бретонскому Сопротивлению, которое он представил по возможности в наиболее благоприятном свете, итак, Ле Ботерф усиленно настаивал на прискорбной абсурдности этой «казни» аббата Перро.


[Закрыть].

*

Стоит, конечно, частично опровергнуть суждения о вышеупомянутых организациях: мы говорили уже о «Бретонской национальной партии», о которой, или о том, во что она превратилась во время немецкой оккупации, Ламбер и Ле Марек[92]92
  Op. cit. Р. 211 sq.


[Закрыть] в очень спорной, но иногда полезной своей работе используют формулировки, время от времени, по меньшей мере, странные; говоря о не удавшемся, даже провалившемся, провозглашении Бретонской республики в июле 1940 года, они пишут, и глазом не моргнув, что «упущенная раз возможность больше не представилась» (sic), и еще «после Монтуара (октябрь 1940 года) Гитлер разыграл французскую, но уже не бретонскую карту», и опять, «после разрушенных надежд 1940 года, они вновь засияли в 1942 году (!)». Вслед за Бретонской национальной партией отметим также «Багаду Штурм» (боевые группы БНП), один из лидеров которых, Ян Гуле, талантливый скульптор, впоследствии был заочно приговорен к смерти после войны и закончил свою карьеру в Ирландии; также Бретонское национальное рабочее движение, преждевременное «отклонение» от БНП: оно проявило себя в 1941 году; один из его лидеров, Теофиль Жёссе, впоследствии, в июле 1944 года, присоединился к силам милиции и был заключен в тюрьму после оккупации, где пробыл до начала 1950-х годов; существовала также «Брезона», мертворожденная организация, которая объявляла себя бретонским ответвлением национал-социалистической партии южной Арморики и департамента Атлантическая Луара; и еще несколько…

*

В итоге именно начиная с этого жестокого периода, главным образом, берут свое начало попытки, пока еще очень скромные, введения факультативного преподавания бретонского языка (арестованный в 1941 году Каркопино), а также «восстановление» кафедры (университетской) истории Бретани в Ренне, на законных основаниях доверенной Б. Поке из О-Жюссе. Также стоит сказать в дополнение к этому об очень важном вкладе бретонок и бретонцев, или по рождению не бретонцев, в дело французского Сопротивления (только в Морбиане движение Сопротивления потеряло 2 200 человек летом 1944 года, когда американская армия и бойцы французского Сопротивления, по-братски объединившись, вместе освобождали полуостров (Ботерф, стр. 510–511); в 1940–1942 годы некий «Иларион», будущий адмирал Филиппон, от самого Бреста выслеживал немецкие военные корабли, тем самым подвергая себя смертельному риску[93]93
  Philippon J. Services secrets contre cuirasses. P.: Nouvelles editions latines, 2000.


[Закрыть]). Но, к сожалению, это не относится к сюжету этой работы, узко региональной, даже ограничивающейся рамками региона, даже притом что этот вклад в дело Сопротивления, на самом деле, уравновешивает в достаточной мере те противоположные тенденции, о которых мы говорили выше. Что касается масштабов чистки, то, если верить Олье Мордрелю (но стоит ли полагаться на приведенные им цифры?), в результате ее погибло около сорока человек (?) в рядах бретонского автономистского и националистического движения, и из них примерно четверть получили законный смертный приговор, а остальные были расстреляны без суда и следствия (?).

Естественно, все это оставило в Бретани болезненный след… и даже докатилось до Ирландии, где по преимуществу искали убежища выжившие из злосчастной EMSAV, встречавшие по отношению к себе наихудшее обращение, какое только могло быть. Они сами этого добивались, можно сказать[94]94
  Притом что кажется, что антисемитизм, который является «смертным грехом» во всех смыслах этого слова, не стоял на первом месте ни у режима Виши, ни у коллаборационистов, ни у бретонских националистов, конечно, прогермански настроенных. Но в этом вопросе я бесконечно осторожен, поскольку не располагаю текстами, которые могли бы подтвердить или опровергнуть такое предположение с моей стороны. Я в высшей степени открыт для любых уточнений в этом вопросе, как в ту, так и в другую сторону.


[Закрыть]… Возможно… Однако раны не зажили, и шрамы все еще оставались видны… Каких дел в конечном итоге натворили бретонские националисты, на четыре года избравшие своей эмблемой свастику. Но и те, кто проводил чистку, были немногим лучше: многие из тех, кого казнили или кто бежал в Ирландию, были во многих отношениях одаренными людьми и могли бы, в другой ситуации, после коротких и неминуемых бесплодных блужданий, сделать хорошую карьеру или, по меньшей мере, совершить полезные дела для своей провинции. История распорядилась иначе…, и историография последующего периода сама (будь то научная точка зрения или так называемая спонтанная, просто исходящая от известных образованных людей) остается неоднозначной в своих мнениях: в наше время один из крупных руководителей французского телеканала, сам бретонского происхождения, считает армориканских националистов сороковых годов с конкретной прогерманской направленностью всего лишь «заблуждавшимися бой-скаутами». Напротив, Паскаль Ори, известный историк коллаборационистского движения[95]95
  См. замечательную работу Оrу P. Les collaborateurs. P.: Seuil, 1976. P. 195. Его можно дополнить также, в полном масштабе, «Словарем коллаборационистов» Доминик Веннер, в ее Histoire de la collaboration. Op. cit.


[Закрыть], относит свое недвусмысленное суждение к Раймону Делапорту, считающемуся более умеренным, но ставшему лидером бретонского движения в последние года правительства Виши: Паскаль Ори считает, что «нет никакого сомнения в коллаборационистских устремлениях Делапорта, и еще более ясно они проявляются в период серьезных порывов Мордреля, и, несомненно, в наилучшем согласии с властями оккупантов». И еще Паскаль Ори, безжалостный, но всегда хорошо информированный, продолжает рассказывать, что в 1924 году на полуострове некоторые носили кельтские кресты, похожие на свастику (на самом деле, это была древняя кельтская эмблема, и те, кто ее носили в Бретани, нисколько не воспринимали себя в качестве нацистов). И Ори делает вывод, продолжая в том же духе и упоминая еще и о «легионе Перро[96]96
  Перро не имел ничего общего с этим посмертным именованием (Оrу P. Op. cit. Р. 258).


[Закрыть]», который в глазах оккупантов был не чем иным, как «очень второстепенным бретонским боевым отрядом СС», в чьи задачи входила «очистка» Бретани от партизан «рука об руку с милицией, парашютистами СС и другими германо-бретонскими группами с неприглядной репутацией»: группой Виссо де Кётлогон или Коммандо Ландерно (апрель 1944 года). «Дело в том, что эти вспомогательные войска, чьи бойцы набирались на местах, сражались под бретонским знаменем…XV века, и иногда их бойцы вербовались из числа бывших учеников духовного училища Плёрмеля». Но этот факт, или эти два факта, нисколько в глазах такого беспощадного обвинителя, каким был Паскаль Ори, не являются смягчающим обстоятельством[97]97
  См. выше, примечание 94.


[Закрыть]. Можно ли и следует ли его за это считать полностью неправым? Скажем так, что, в любом случае, эти неприятности еще не закончились и что злосчастные истории о сотрудничестве между оккупантами и националистами с полуострова еще оставляют после себя волнение и вновь всплывают на поверхность – даже после стольких лет. По информации, полученной из газеты «Еврейская трибуна» (номер за май-июнь 2000 года), Генеральный совет Финистера, после своего недавнего заседания, направил просьбу к «Диван», законной и очень уважаемой организации, обучающей тысячи людей бретонскому языку. Генеральный совет высказал пожелание, чтобы «Диван» переименовал одно из своих учебных заведений, находящееся на окраине Бреста, – колледж Ропарз-Эмон: это имя прекрасного писателя, но о его «сотрудничестве с нацистским режимом» (я цитирую «Трибуну») со всей очевидностью говорили в университетских кругах, вплоть до того, что об этом недавно упоминали в прессе. Решение о выдвижении такой просьбы, было, вероятнее всего, единодушным; оно созрело еще до весны 2000 года, но эта острая проблема вновь выплыла на поверхность после террористического акта, повлекшего за собой человеческие жертвы (против ресторана Макдоналдс в Кевере[98]98
  Кот дю Нор, округ и кантон в Динане.


[Закрыть]), который приписали сторонникам движения за независимость. В исследованиях, которые провел историк Ронан Кальвез, автор диссертации об Эмоне, показано, что он получал жалование за службу германской пропаганде начиная с 1941 года. Возможно, гораздо более интересными, чем эти действия Совета Финистера ad hominem[99]99
  Применительно к человеку (лат.).


[Закрыть] и post mortem[100]100
  Посмертно (лат.).


[Закрыть], что-то вроде извлечения старых трупов из земли, могут послужить размышления, также запоздалые, бывших борцов, таким образом морально уничтоженных начиная с 1944–1945 годов.

Я подразумеваю, в частности, прекрасную работу, которую опубликовал Пьер Ригуло и где речь идет о «второй жизни» Олье Мордреля после его окончательного падения в 1944–1945 годы, во время освобождения территории Бретани. Сначала это было его неминуемое бегство в восточном направлении. В августе 1944 года (Ренн был освобожден 4 августа) Мордрель находился на прирейнской территории, где его семья присутствовала на параде «гитлер-югенд». Он переехал в Баден, затем в окрестности Сигмарингена, здесь он снова наладил контакты с крошечной частью уже не бретонцев, а французов, которые были коллаборационистами, сторонниками Виши и тоже оказались в изгнании. Это бегство в Германию повторилось второй раз, поскольку в 1939–1940 годы этот бретонский борец уже жил по другую сторону Рейна во время тогдашней странной войны[101]101
  Rigoulot P. Les enfants de l'épuration. P.: Plon, 1993.


[Закрыть]. Во время нового пребывания в Германии в 1945 году, когда он «прославил» своим присутствием Сигмаринген, Мордрель даже подписал протокол соглашения, достаточно смехотворный, с Жаком Дорио на берегах озера Констанс, а впоследствии он был в числе присутствовавших вскоре после этого на похоронах этого самого Дорио, погибшего насильственной смертью. В апреле 1945 года Мордрель был в Италии, сначала он обосновался в Тироле в южных Альпах, затем в Милане и Риме. После этого он оказался в Аргентине (июнь 1948 года). Одному из сыновей Мордреля крайне не нравилось то, что они обосновались в Южной Америке; он хотел остановить отца и при этом чтил память деда (отца Олье), который был не кем иным, как французским генералом Жильбером Мордрелем, гордым и старым французским военачальником, чьи потомки оказались непредвиденно… настроенными против Франции. Олье Мордрель, со своей стороны, предпочел бы жить в Ирландии, но там уже находился его главный соперник Селестен Лене. В ирландском болоте не хватало места для этих двух крокодилов одновременно. В 1971 году французское правосудие помиловало Мордреля, и он вернулся в Арморику, где его более или менее хорошо приняли. Чтобы обеспечить себе средства к существованию, наш герой стал торговать блинами. Бретонцы, оставаясь автономистами, однако, смотрели на него свысока из-за его неприглядного прошлого. Чтобы восстановить свою активную жизнь, Мордрелю пришлось сблизиться с GRECE, Клубом французских интеллектуалов ультраправой направленности, конечно, более общефранцузским, чем кельтоцентрическим. Второй сын Мордреля отныне видит в старом Олье, претерпевшем столько несчастий, человека, ставшего здравомыслящим и умеренным; Олье воспринял в качестве своего девиза высказывание бывшего бойца LVF, которого в «Горе и жалости» спрашивают, как вести себя после Второй мировой войны: «Я посоветую осторожность…». Осмелимся сказать: семья Мордрель не стала в некотором роде персонажами из романа, будь то даже дешевый черный роман, или фильма категории «В»; они требуют некоторой литературной обработки[102]102
  В том же духе можно упомянуть, хотя и совсем не в регионалистской струе, книгу: Chaix М. Les Lauriers du lac de Constance. P.: Seuil, 1974 (reed. 1998). A также, очень литературную, в гармонии, как мы надеемся, с нашим предложением (вышеизложенным), великолепную работу, трагиюмористическую: Dufay F. Le voyage d'automne. P.: Plon, 2000.


[Закрыть], смягченной сочувствием, прежде всего, и это будет лучше, чем безжалостный приговор или неизбежные проклятия в их адрес.

*

Как бы то ни было, но все эти сведения счетов, из которых далеко не все проходили на литературном уровне, породили у бывших участников военных событий целую серию болезненных воспоминаний. При IV и V Республике силы борцов за «бретонское дело» пополнялись долгое время только за счет СБЫВ[103]103
  Комитет по изучению и связям бретонских интересов.


[Закрыть], организации, которая больше всего интересовалась производительностью региона: это формирование оказывало сильное влияние на экономическую экспансию в Бретани и в других регионах в течение четверти века до де Голля, во времена де Голля и Помпиду. «Обжегшийся на молоке дует на воду»: СБЫВ запретил себе любые выпады в пользу независимости Бретани, какими бы мало обозначенными они ни были. Однако, заявили о себе другие организации, включавшие в себя меньшинство, как, например, БДС (Бретонский демократический союз): он пошел легальным путем для утверждения автономистских позиций. FLB, шумная группка, – не более чем бледная, но производящая вокруг себя много шума, подделка под ИРА в Северной Ирландии – еще один бастион кельтской ностальгии. Дух шестьдесят восьмого года моментально пробудил на несколько пятилетий активные тенденции. К тому времени уже завершился тот переход, который привел бретонское движение от правого клерикального и монархического в стан левых, и даже ультралевых, где оно находится в наши дни. Этот переход привлекает здесь и там горстку тех, кто поддерживает местный национализм в сочетании с крайним радикализмом. В массе своей бретонцы, напротив, долгое время голосовали за «правых», несмотря на то, что значительные «сектора» социалистов выделились, в частности, с 1981 года, в Ренне, Бресте и других местах. В культурном отношении[104]104
  По поводу Бретани во времена германской оккупации, помимо уже приведенных книг, следует также обратиться к книге бывшего мэра Peннa: Früville H. Archives secretes de la Bretagne, 1940–1944. Rennes: Ouest-France, 1985. См. также уже указанные произведения: Delumeau J. Histoire de la Bretagne, 1969; Meyer J. Histoire de Rennes. Toulouse: Privât, 1972; Bois P. Histoire de Nantes. Toulouse: Privât, 1977; Le Gallo Y. Histoire de Brest. Toulouse: Privât, 1976; Le Roy Ladurie E. Le Territoire de l'historien. P.: Gallimard, 1973–1978; Berger S. Les Paysans contre la politique…; Burguiére A. Bretons de Plozévet, P.: Flammarion, 1975; Les minorities nationals en France // Les Temps modernes. 1973. Aoutsept.


[Закрыть] «бретонское дело» остается актуальным, в частности, благодаря замечательной исторической школе, которую украшают имена Жана Мейера, Алена Круа, Франсуа Лебрена.

И что сказать о 2000 годе, вездесущем, как всегда…: БДС, представители автономистов, которые не признают терроризм, насчитывают 400 «настоящих» бойцов, и им удается «взять» примерно 4 % голосов; БДС также поддерживает контакты с Коммунистической партией и Социалистической партией во время предвыборных периодов. После официального коммюнике Матиньона (20 июля 2000 года) о будущем Корсики – этого текста, о котором можно было в то время спросить, видя его последствия в периферийных регионах на континенте, все ли в нем правильно, – все тот же БДС через своего официального представителя[105]105
  Текст цитируется no Le Spectacle du monde, сентябрь 2000.


[Закрыть] заявил, что статус Жоспена «явился прекрасным стимулом для Бретани», уточнив даже, что «уже свершившимся фактом является то, что вопрос о статусе внутренней автономии для полуострова будет основной политической ставкой» на региональных выборах 2004 года; БДС удержался от того, чтобы представить план, нацеленный на то, чтобы в наилучших деталях Бретань смогла «достичь автономии власти, которой требуют ее культурная сущность и ее географическое положение». Однако, БДС затронул очень серьезную проблему упадка родного языка, и это несмотря на создание школ с бретонским языком («Диван») на различных уровнях образования, начиная с начальной школы, – в 1997 году в западной Бретани едва ли 1 % жителей в возрасте от 15 до 19 лет заявили о том, что могут хотя бы изъясняться по-бретонски[106]106
  Antoine G., Cerquiglini B. Op. cit. P. 684.


[Закрыть].

Говоря о нынешних организациях гораздо более экстремистского толка, какими бы малочисленными они не были, скажем только, что «Энганн», организация, которая время от времени подкладывает бомбы, состоит из примерно пятидесяти террористов, разделенных на приблизительно двенадцать отрядов, количество боевиков в которых колеблется от трех до пяти человек в каждом (?).

Региональные политики[107]107
  Мы употребляем это слово «на англо-саксонский манер», в чисто техническом смысле, без всяких пренебрежительных коннотаций по отношению к заинтересованным лицам.


[Закрыть] из крупных национальных партий, наконец, которые, со своей стороны, не являются ни автономистами, ни националистами (Жан-Ив Ле Дриан, Ивон Бурж), требуют прежде всего децентрализации для культурной деятельности, обустройства территории и транспорта. Настал ли момент напомнить, ведь некоторые имеют тенденцию об этом «забывать», что хозяйственные ведомства департаментов внесли огромный вклад в то, чтобы развить в Бретани великолепную систему дорог и шоссе (не будем даже говорить о скоростных поездах), такую сеть, что ей бы охотно позавидовала моя родная Нормандия, полностью чистая как от бомб, так и от терроризма, и которая даже не требует нового объединения старой провинции, которая сейчас как никогда разбита на два региона, Нижнюю и Верхнюю Нормандию, со столицами в Кане и Руане… Это значит, что в нашей Бретани к концу 2000 года обозначились также признаки пацифизма, или, точнее, некоторого успокоения: 28 ноября нынешнего года поступила информация, что БРА (Бретонская революционная армия, действующая иногда достаточно жестокими методами…) вернула некоторую часть от восьми тонн ранее украденной взрывчатки, а остальную часть она до того переуступила своим баскским «товарищам»…

5.
Страна басков

Закончим рассказом о басках наш обзор нелатинских народностей Франции – германских, фламандских, кельтских, баскских. И те, и другие жили на периферии Римской империи, некоторые из них оставались на своих землях, как баски, некоторые вернулись издалека, как кельты; они входили во владения этой упругой короны, вмещавшей в себя обширные германские пространства, кельтские провинции, а еще, на юге, басков… В других областях на юге и юго-востоке языки более чистого латинского происхождения восторжествовали без примесей, или почти без примесей, в частности, в современных южной Франции, в Испании и в Италии.

Страна басков во Франции, если говорить об этнической принадлежности, лишь небольшой «придаток» земли басков в Испании (Бискай, Алава, Гипузкоа, Наварра), где в 1981 году проживало более 2 600 000 человек, из которых, плюс к тому, значительная часть говорила на кастильском диалекте. В состав Франции входят три баскских провинции – Лабур, Нижняя Наварра и Суль, все они входят в департамент Атлантические Пиренеи, их населяют, если округлить цифры, 260 000 человек, из которых минимум 80 000, а максимум 150 000 жителей говорят на языке «ёскара» (баскском), или, по меньшей мере, хорошо знакомы с ним.

Во всем, начиная с доисторических времен, баскский народ был абсолютно отличен от других. Если говорить о составе крови коренных жителей области басков, то по часто встречающейся группе О и отрицательного резуса они четко отличаются от окружающих их окситанских, гасконских или испанских народностей.

С другой стороны, баски сохранили с далеких времен неолита несколько значимых понятий: баскские слова «топор», «нож», «мотыга», «долото» образованы, каждое по-своему, от корня «aitz» («камень»). Вот что отсылает к давно прошедшей эпохе, дометаллической, когда тупые инструменты еще вырезались или шлифовались из каменного сырья. Таким же образом, понятия, относящиеся к домашнему скоту, в этой стране горных пастбищ и скотоводства – баскского происхождения, но это не относится к земледельческим понятиям, где латинские корни позже в конце концов взяли верх. Не исключено, что баскский язык находится в родстве с языком берберов (?), иберийскими, даже кавказскими или алтайскими языками[108]108
  Hagège С. Halte à la mort des langues. P.: Odile Jacob, 2000. P. 85.


[Закрыть]! Специалисты до сих пор спорят об этом. Наследие доисторической эпохи, материализовавшееся местами в памятниках эпохи мегалита, помогает понять первоисточники этого региона, небольшого по площади, но поразительно непохожего на другие.

Римское завоевание оказалось здесь в некоторых отношениях поверхностным; оно развернулось в стране басков, к северу и к югу, между 75 и 16 годами до нашей эры. Возможно говорящие на баскском языке народы заселяли на севере всю «аквитанскую» область в треугольнике Атлантика-Гаронна-Пиренеи. Современный Северный Ёскади (Суль, Лабур, Нижняя Наварра) принадлежал к Новемпопулании, части Римской империи, – с экологической точки зрения этот округ относился к тому, что иногда называли «saltus Vasconum» (Басконский лес). По отношению к «ager Vasconum» (Басконская деревня) эта территория была в меньшей степени романизирована, менее богата археологическими памятниками римской эпохи и переполнена долатинскими топонимами на – os (Бизанос, Бискаросс и др.).

На территории «saltus Vasconum», которая много позднее стала в своей северной части современной французской Страной басков, еще в начале нашей эры сохранялись некоторые элементы специфического пантеона. Там произошли заимствования из латинского языка сельскохозяйственных понятий, а также слов, имеющих отношение к управлению и политике.

Начиная с IV века нашей эры начались вторжения варваров. Неглубокое римское влияние отпало, и на поверхность вышла этническая или диалектная первооснова, гораздо более ранняя, чем приход римских легионов, и даже чем древние кельтские племена. Во времена Римской империи баски были мирными; они стали воинственными в новом мире, разрушенном, поделенном, находившемся во власти непрекращавшихся конфликтов, про которые было трудно сказать, являются ли они гражданской войной или войнами с внешним врагом. Баски воевали на два фронта, и им пришлось столкнуться по очереди с вестготами в V веке, с франками с конца VI века, и, наконец, с арабами в VII веке. В 778 году арьергард войска Карла Великого, возвращавшийся после осады Сарагосы, был наголову разбит басками в Ронсевальском ущелье. Они убили сенешаля императора; графа, служившего при его дворе, и наместника Бретонской марки (Роланда). Ранее эти трое были в традиционной подобающей манере назначены к столу, судебной и военной практике великого императора. Несмотря на этот временный успех, племена, жившие в Западных Пиренеях, были зажаты между французским молотом и исламской наковальней. Оставаясь верными своей первоначальной этнической принадлежности, однако, приняв христианство, баски стали расширять свою территорию, и в период с IX по XI века они создали свои собственные княжества или такие, которые, по меньшей мере, соответствовали территории их обитания.

В общем и целом, северные васконцы того времени начинали подразделяться на две ветви, и из этого первоначального названия получились баски, которые стали жить в северо-западных областях Аквитании, и гасконцы, в полной мере латинизированные, дальше к северу и к востоку.

Страна басков, находившаяся по обе стороны склонов Пиренеев, получила свое освещение в хрониках во время утверждения королевства Наварры, происходившее в районе тысячного года: территория этого государства заходила за гребни гор и включала в себя, по меньшей мере, Бискай и область Памплоны на юге и Нижнюю Наварру (сейчас принадлежащую Франции) на севере. Санчо Великий в XIII веке, а позже великан Санчо Сильный, прославили, в одном ряду с другими представителями рода наваррских королей династию, боровшуюся с маврами во времена Реконкисты. В дальнейшем судьбы Наварры попадут под контроль различных сеньориальных и королевских родов, периодически появлявшихся с севера, главным образом из Шампани, Франции, Эврё, Фуа, Альбре. Их представители обычно уважали конституционные привилегии этой маленькой страны, которые подробно описаны в «Fuero vejo» 1238 года (который напоминает в некоторых отношениях «Magna Carta» Англии 1215 года). Местные привилегии, не решимся говорить о народных свободах, тем лучше сохранились, потому что система кортесов, или представительных собраний, включавших в себя в различном количестве представителей дворянства, горожан и духовенства, просуществовала до XIV века. С другой стороны, регион был открытым для многочисленных влияний, в частности, идущих с севера, благодаря толпам пилигримов, приходящих в Компостелу.

Что собственно с исторической точки зрения представляют (помимо Нижней Наварры) Лабур и Суль, поскольку эти три округа создали современную французскую Страну басков? Виконтство Лабур, основанное Санчо Великим в 1023 году, около 1193 года вошло в состав земель герцогства Аквитанского. Тогдашнего виконта Лабура со временем заменили на бальи, которого назначал Аквитанский герцог, а он был не кем иным, как Плантагенетом…, английским королем собственной персоной. Бальи, назначенный таким образом, был не более английским ставленником, чем впоследствии ими станут махараджи в колониальной Индии! Бальи упорно искали среди гасконской или баскской знати, его власть передавалась по наследству, и он находился в иерархическом подчинении сенешаля Гаскони. Впоследствии передача власти осуществилась практически автоматическим путем: в 1450-е годы, в конце Столетней войны, Лабур таким образом перешел под власть французской короны, как и другие регионы Аквитании.

Изменения, связанные с  «аннексией», не сильно отразились на судьбах местных органов управления: в Лабуре все еще оставалась своя народная милиция[109]109
  В общем, я благодарю профессора Кристиана Депла из университета По и области Адур за информацию, так любезно мне предоставленную о регионе, который он очень глубоко знает.


[Закрыть], Армандат. Также в нем существовало свое представительное собрание от городов, или скорее укрепленных поселений, и общин – Билцар. Оно выполняло военные, налоговые и административные функции. У местных дворянства и духовенства, зажатых в тисках между властями на исконной местной «основе» (Билцар) и королевской властью в чистом виде (суд бальи, который установил далекий монарх в качестве судебного органа), практически отсутствовало поле для маневра; они также пользовались классической привилегией – освобождением от дополнительных расходов и налогов. Таким образом, они не платили налоги и одновременно… были «освобождены от ответственности».

Положение в виконтстве Суль почти ничем не отличалось: английские короли поставили в Малеоне капитана-кастеляна вместо виконта. Затем, в середине XV века эта область была присоединена к Франции. На удивление, учреждения в Суле были «лесными»! Суд вершил «ореховый двор», в большинстве своем сеньориальный; народное собрание «Сильвье» (от слова «лесной»), собиравшееся в лесу, как показывает его название, слилось с «большой частью» дворянства и духовенства в рамках суда, и его половинчатый суверенитет обеспечивал, по меньшей мере, региональную власть. Перегон овец на горные пастбища и коллективное управление в производстве молочных продуктов вынуждали местных жителей утверждать исконные демократические свободы, связанные с производством сыра.

В конечном итоге, эти местные учреждения в Лабуре или Суле кажутся похожими на те, которые существовали в Нижней Наварре (или в Наварре в целом). Возможно, они даже были списаны с их образцов. Нижняя Наварра представляла собой что-то вроде федерации долинных земель, и в конце эпохи Средневековья она обладала своей общей привилегией, или «фуэро»; там также был свой кастеллян в Сен-Жан-Пье-де-Пор, который подчинялся наваррскому королю и выступал его представителем на всей территории северных долин, также там присутствовали местные и муниципальные представители власти (бальи и алькады), сборщики дорожной подати и другие сборщики налогов собирали подати в пользу казны монарха. Суд вершили алькады, и прежде всего королевский двор (для дворян), долинные суды (с особым географическим положением), и, наконец, Наваррская канцелярия и члены городского правления в некоторых городах. Различные народные собрания, которые называли себя «генеральными дворами», почти не отличались по своей сути от «Сильвье» в Суле или от «Билцара» в Лабуре, о которых мы уже упоминали. Прежде всего на них лежала ответственность за управление обширными территориями коммун (представительная власть и власть коммун шли рука об руку в этом горном регионе). Бойцы местной милиции набирались среди крестьян и были хорошо вооружены. В общую картину общества вписывалось также духовенство, что само собой разумеется (но оно более или менее исключалось из общих собраний); также в нее включалось дворянство, «инфансоны» (полудворяне), владельцы хозяйств (которые формировали сословие привилегированных, хотя и не «благородных» крестьян), и наконец, на более низком уровне мы обнаруживаем «фиватье» (простых арендаторов земли, находившихся в подчинении у сеньоров-дворян) и даже, до 1400 года, «колласос», или сервов (но их уделом было исчезнуть в то время, когда, в качестве одной из причин, малая плотность населения вынудила всех сеньоров отменить для своих крестьян последние пережитки феодального подчинения, чтобы избежать массового оттока крестьян в другие земли, менее враждебно относящиеся к их свободам).

Рост городов в Стране басков, принадлежавшей Франции, начался с развития одного важного города (но не только его) – Байонны, столицы виконтства Лабур. Она расположена, что вполне логично, на пересечении осей восток-запад (речная сеть Адура) и север-юг (дороги из Франции в Испанию и, в частности, в Компостеллу). Общий подъем этого города наблюдался в XI–XIII веках, когда в разные годы город обзавелся собором, деревянным мостом через Адур, монастырями нищенствующих орденов и приютами для паломников из Сант-Яго. В плане управления, город был местом резиденции виконта Лабура, затем его место занял прево короля Англии, а после, начиная со второй половины XV века, – правитель, назначаемый королем Франции. При Валуа и первых Бурбонах Байонна становится все более и более укрепленным городом (чтобы противостоять испанцам, которых долгое время рассматривали как врагов). Укрепления перемещались к пригородам, остававшимся до того времени средневековыми, иногда их сносили по приказам представителей Франции и заменяли, вплоть до эпохи Вобана, толстыми защитными городскими стенами. В Байонне были свои верфи, они использовали в качестве строительного материала стволы деревьев из окрестных пиренейских лесов. Многочисленные моряки, которых набирали в городе и его окрестностях, перевозили вплоть до британских островов бордосские вина и пряности, которые, на первом этапе развития, импортировались по Средиземному морю. Моряки-китобои из Биаррица и других мест были на 100 % басками; они уничтожали такое количество китов, что те практически исчезли в Гасконском заливе к XVII веку. Пока не наступила экологическая катастрофа, в Средние века и в эпоху Возрождения охота на китов оставалась монополией, по меньшей мере в регионе баскских рыбаков. В судьбе Байонны наступил, однако, резкий поворот после 1451–1453 годов, периода французского завоевания, а особенно после 1578 года, когда занялись, наконец (благодаря постройке «Новых ворот порта»), развитием порта, который к тому времени уже успел увязнуть в иле. Новые виды деятельности, связанные с Америкой (ловля трески у побережья Ньюфаундленда и выращивание привезенной кукурузы), а также активность корсаров способствовали динамичному развитию города. Главное заключается, однако, в разрыве, уже упомянутом, байоннского сообщества, идущего по пути окситанского влияния, или, если точнее, гасконского (латинский язык!), и остальной области Лабур, остававшейся полностью баскской. Это постепенное движение к разрыву на раннем этапе обозначилось начиная с 1200–1215 годов, после пожалования главному городу особых обычаев, отличавшихся от собственно лабурских обычаев. Этот «схизматический» разрыв углубился с течением веков.

«Автономное» будущее Байонны или Сен-Жан-Пье-де-Пор в течение долгого времени было типичным для судьбы некоторого количества новых городов и других укрепленных пунктов («бастид») Страны басков, созданных на пустом месте или восстановленных на пути в Компостеллу во время общего подъема Западной Европы в XI веке. Эти городские центры страдали от своих конфликтов с окружающими сельскими жителями, говорившими на диалекте. Случай «языкового разрыва» из-за гасконского влияния на жителей Байонны, который мы уже рассмотрели, – это крайний пример; но и в других местах, еще в 1661 году, можно было увидеть, как восставшие крестьяне Суля выступали с криками: «Herria, Herria» (страна, страна) против представителей Людовика XIV, конечно, но прежде всего и особенно сильно – против «фурий из Молеона», крошечного главного города в Суде.