Текст книги "Здравствуй, Чапичев!"
Автор книги: Эммануил Фейгин
Жанр:
Военная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 21 страниц)
Допросили обвиняемого, вывели в коридор. Председатель трибунала затеял с Петром Сергеевичем какой-то сложный стратегический разговор о втором фронте, а секретарь быстро и привычно настрочил приговор: «Именем Российской…» и так далее. А в конце: «…к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит». Я спросил председателя: «Значит, по-вашему, все уже решено?» А он мне: «А по-вашему?» – «Нет, – говорю, – не решено. Именем РСФСР я такой приговор не подпишу. Надо вернуть солдату оружие, пусть воюет».
Волновался я тогда очень, но все же толково обосновал свое мнение. Вижу, председатель уже на мою сторону склоняется. Но тут вмешался Петр Сергеевич. Чего он только не наговорил мне. И все, понимаешь, с высот большой политики. «Гнилой либерализм, покушение на боеспособность армии, антипартийная, антипатриотическая позиция» и прочее, все в том же духе. Демагогия, конечно. Но председатель трибунала оказался не из храброго десятка. А такие, как Петр Сергеевич, умеют страх на людей наводить. Подписал председатель смертный приговор, и Петр Сергеевич подписал, а я отказался. Председатель мне сказал: «Пишите особое мнение. Это ваше законное право. А я доложу командующему». Сел я писать «особое мнение», а Петр Сергеевич начал меня допекать: «Пиши, пиши, писатель, все равно шлепнут твоего подзащитного». Ну, сказал я ему тогда пару крепких слов… Что еще с ним сделаешь?
– Расстреляли парня? – спросил я.
– Не знаю точно, но боюсь, что расстреляли.
– Надо было тебе самому пробиться к командующему.
– Ты шутишь, брат, – Яков горько усмехнулся. – Думаешь, так просто политработнику батальонного масштаба пробиться к командующему армией. Да и времени мне на это не дали. На следующий день бросили нас в бой. В такую заваруху… Где уж думать о жизни одного человека, когда вокруг тебя сотни людей гибнут. И все-таки этот парень на моей совести. Не дает мне покоя несправедливый приговор. Правда, иной раз хуже бывает. Мне как-то пришлось быть комендантом переправы. Это когда мы отступали. Гиблая, я тебе скажу, была переправа, а река широкая, полноводная. Немцы жмут, а у нас тысячи полторы раненых. Их надо было в первую очередь переправить. Но как тут переправишь? Паника!.. Раненые кричат: «Не оставляйте нас немцам», а здоровые прут на переправу, силой берут. Попробовал я остановить их словами – не остановил. Ну, сам понимаешь, кое-кто у той переправы навеки остался. Зато раненых мы всех вывезли. Да что я тебе рассказываю, ты и сам, наверное, видел такое. Нелегко стрелять по своим, но бывает, что надо. И я стрелял. Необходимая жестокость, или жестокая необходимость…
Яков попросил у меня папиросу и тут же забыл о ней, не сделав ни одной затяжки.
– Я недавно стихотворение одно прочитал, – продолжал он. – Запомнились мне строки: «И когда на броневых автомобилях возвратимся мы, объехав пол-земли, вы не спрашивайте, скольких мы убили, вы спросите, скольких мы спасли». И об этом, конечно, нас спросят. Но не только об этом. С нас великий спрос по самому великому и строгому человеческому счету.
Чапичев подошел к окну. По станичной улице двигалась какая-то мотоколонна.
– На передовую идут, – сказал Яков. – Похоже, что и мы с часу на час тронемся.
– В бой рвешься, Яков?
Он резко повернулся, с улыбкой положил мне на плечо руку:
– А тебя, брат, газета все-таки испортила. Ну, какой дурак откажется лишний день пожить в тепле, лишнюю ночку поспать в этой мягкой кровати. Ты посмотри только на это ложе – царское.
Я посмотрел. Ложе действительно было завидное: никелированная кровать с горой подушек, перин, одеял – краса и гордость кубанской горницы.
– Меня, брат, из-под таких одеял нелегко на холод вытащить, – добавил Чапичев, не переставая улыбаться.
В двенадцатом часу ночи Яков силой уложил меня на свое хваленое ложе, а сам улегся на жесткой деревянной кушетке и прикрылся шинелью. Я заснул мгновенно, словно провалился куда-то. Сквозь сон мне слышались какие-то голоса, несколько раз хлопнула входная дверь. Но как я ни пытался открыть глаза, мне это не удалось. Проснулся поздно. Якова в комнате не было. Быстро оделся, заглянул в кухню.
– Где ваш постоялец? – спросил у хозяйки.
– А вы не слыхали разве? Подняли его среди ночи, уехал он на этот самый, ну, как его, край…
– На передовую?
– Кажись, так сказал, я не упомнила. Просил, чтобы вы подождали, если можете. К вечеру обещал вернуться.
– К сожалению, ждать не смогу.
– Жалеть он будет. Обрадовался он вам очень. Но что поделаешь, вся жизнь у нас такая – разлуки да встречи, встречи да разлуки. Умывайтесь, я вас сейчас накормлю…
Пока я завтракал, хозяйка стояла у двери, смотрела на меня и все вздыхала.
– Чего печалитесь, мамаша?
– Да постояльца жалко. Примечаю я, уедет он скоро. А я привыкла к нему. Сама себе удивляюсь. Всего десять дней знаю человека, а он мне уже как сын.
– Свои сыновья есть у вас, мамаша?
– Есть. Один. Он тоже вояка, в казацкой части воюет. Сел на коня и уехал, а вот я одна осталась.
– А сын не женат?
– Вроде как и женатый. Их разве поймешь, молодых? Жинка у него, я вам скажу по секрету, непутевая, гулёна. Муж за ворота, и она за ворота. Один только раз и заглянула за это время домой. Я ее даже не узнала – не то женщина, не то хлопчик. Шинелька на ней черная, моряцкая, ружье-автомат и бомбы…
– Так что ж вы на нее напраслину возводите, мамаша? Значит, не гуляет она, а воюет.
– А кто ее знает, что она там делает. Разве ее поймешь? Она у нас смурная какая-то.
Я уехал, оставив Якову короткую записку. Ждать его возвращения не мог и без того опаздывал в редакцию.
Еще раз мы встретились с Чапичевым на Кубани месяца через полтора на не остывающей от бомбежек железнодорожной станции. Но какая это была встреча! Мы ни о чем толком не успели поговорить. Над станцией только что пролетел «мессершмитт» – вражеский разведчик. Торопливо и несколько запоздало затарахтели наши скорострельные зенитки. На третьем пути стоял эшелон с войсками. Можно было не сомневаться, что через несколько минут появятся вражеские бомбардировщики. Дежурный в красной фуражке, размахивая жезлом, рысцой побежал к паровозу. В этот момент я и увидел Якова.
Он стоял у обшарпанного классного вагона и, придерживая рукой кубанку, смотрел на небо. Я бросился к нему.
– Уезжаешь, Яков?
– Да, перебрасывают нас.
Чапичев показался мне усталым, больным. Какие-то очень невеселые были у него глаза.
– Что с тобой, дружище? Ты болен?
– Нет, я здоров.
– Не нравишься ты мне.
Яков усмехнулся:
– Ну, что тебе я не нравлюсь – не страшно, а вот что Петру Сергеевичу не нравлюсь – это похуже.
– Неприятности?
– Есть такое. Видишь ли, Петру Сергеевичу не нравятся мои мысли. Ему вообще не нравится, что я думаю. У него любимая поговорка: «Индюк думал, думал, да и подох». Это, брат, не просто поговорка. В этом весь Петр Сергеевич. Ему все во мне не нравится: как я живу, как дышу, как смеюсь, как разговариваю, как смотрю на людей.
– Значит, «капает» на тебя?
– Да, пишет помаленьку: житие грешного замполита Якова Чапичева. И должен тебе сказать, что под его талантливым пером картина получается довольно неприглядная. Кое-кто верит его писаниям.
– А ты этим не шути, Яков.
– Какие тут шутки.
– Так что ж ты терпишь его «капанье»?
– А что делать? Я, видишь ли, не умею воевать на два фронта. Вот управимся с фашистами, тогда и с Петром Сергеевичем разберемся. Ну ладно, не волнуйся, живы будем, не помрем. Ты старушку, хозяйку мою, помнишь? Царство ей небесное, как говорится! До чего же глупая и слепая штука смерть. Прилетел немецкий бомбардировщик. Заблудился он, что ли, стервец, или скучно летчику стало, одну бомбу сбросил на станицу. Понимаешь, только одну, и надо же было – прямое попадание в ее хату. Ну, кому она мешала, эта старая женщина, кому?..
Паровоз дал протяжный гудок. Машинист торопился увезти состав от неизбежной бомбежки. Чапичев поднялся на ступеньку вагона. Я пошел рядом. Яков нагнулся ко мне и сказал шепотом:
– Похоже, что мы скоро двинемся на Крым. Встретимся в Симферополе, на улице Горького. Договорились?
– Договорились, – пообещал я.
Но в Крыму мы с Чапичевым не встретились. Я уехал из Симферополя 15 мая 1944 года, вскоре после того, как с Херсонесского мыса сбросили в море последнего оккупанта. Кажется, только в июле того года я прочитал в газете «Красный Крым» короткую заметку о встрече поэта-фронтовика Якова Чапичева с симферопольской молодежью. Друзья из Симферополя написали мне, что Яков приезжал в отпуск, но пробыл в Крыму очень недолго и снова уехал на фронт.
ДОКУМЕНТЫ БЕЗ КОММЕНТАРИЕВ
Я писал повесть, не располагая никакими документами о военной деятельности майора Чапичева. Только совсем недавно мне удалось ознакомиться с его «личным делом». Я сделал некоторые выписки. Вот они.
Из анкеты.
ПАРТИЙНОСТЬ: Член ВКП(б) с 1938 года. Партийный билет N 1049847.
УЧАСТИЕ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ, ПОСЛЕДУЮЩИХ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЯХ ПО ЗАЩИТЕ СССР И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ (ГДЕ И КОГДА): С 1941 года. Волховский, Северо-Кавказский, 3-й Украинский и 1-й Украинский фронты.
ИМЕЕТ ЛИ РАНЕНИЯ И КОНТУЗИИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ: Легкое ранение 2.XI.42 года, легкое ранение 7.III.43 года.
С КАКОГО ГОДА В КРАСНОЙ АРМИИ: С 1931 года.
КАКИМ РВК ПРИЗВАН: Джанкойским РВК, Крым.
НАГРАДЫ: орден Красной Звезды, орден Отечественной войны II степени.
Из боевой характеристики.
Товарищ Чапичев Я. И. работает заместителем командира батальона по политической части с 2 октября 1942 года. В работе инициативен, с работой справляется, пользуется авторитетом среди личного состава.
Будучи заместителем командира батальона, в боях показал себя смелым. Лично участвовал в атаках, за что награжден орденом Красной Звезды. Имеет ряд благодарностей от командира бригады.
Из наградного листа.
КРАТКОЕ КОНКРЕТНОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ЛИЧНОГО БОЕВОГО ПОДВИГА ИЛИ ЗАСЛУГ.
В боях с немецкими захватчиками проявил героизм и служил примером для всего личного состава полка. Тов. Чапичев неоднократно водил бойцов в атаку и побеждал.
Тяжелый бой разгорелся за железнодорожную станцию Гольшмилен. Противник превосходящими силами стал теснить наши подразделения. Когда появился в первых рядах тов. Чапичев, у бойцов поднялся боевой дух и настроение. Тов. Чапичев увидел в 40 метрах, как встал немецкий офицер и кричал на своих солдат, увлекая их вперед. На десяток бойцов 4-й стрелковой роты двинулось до ста немцев. Тов. Чапичев с лозунгом «За Родину, вперед!» поднял бойцов в атаку и, на ходу расстреливая фашистов, уничтожил до 50 немецких солдат. Остальные разбежались. В этом бою Чапичев был ранен, но не ушел с поля боя.
Шел упорный бой за Шмидельфельд. Снова тов. Чапичев увлек бойцов в атаку и в этом бою лично уничтожил до 30 фашистов. До 100 немецких солдат было взято в плен.
9.III.45 года шел бой за завод в городе Бреслау. Тов. Чапичев с одним бойцом, вырвавшись вперед и уничтожив 8 фашистов, отогнал остальных на исходные позиции. В этом бою Чапичев личным примером показал бойцам, что значит дерзость и храбрость. Тов. Чапичев лично захватил двух солдат в плен. На подходе к другому заводу у немцев был один большой дом. Первый стрелковый батальон пытался занять этот дом, но безуспешно. На поле боя пришел тов. Чапичев. Он увидел, что не хватает у бойцов достаточной смелости, чтобы одним броском занять дом. В беседе с бойцами 1-й стрелковой роты тов. Чапичев сказал, что даже маленькая, но смелая группа может занять этот дом. Бойцы несколько недоверчиво слушали его. Тогда тов. Чапичев с одним разведчиком быстро, под огнем противника, бросился к дому. Вдвоем они забросали гранатами сидевших у огневой точки гитлеровцев и освободили угол дома.
Рота рванулась на помощь, начался гранатный бой в доме, в подвалах. Разведчики вместе с тов. Чапичевым в рукопашной схватке убили 6 гитлеровцев. Трое оставшихся в живых стали уходить, отстреливаясь. В это время тов. Чапичев погиб от пули врага.
За храбрость и героизм, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками, Чапичев Я. И. достоин награждения правительственной наградой – присвоения звания Героя Советского Союза.
И далее – от штаба стрелкового полка до штаба армии, от штаба армии до Военного совета фронта, от Военного совета фронта до Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик: «Достоин», «Достоин», «Достоин».
ПРОЩАНИЕ С ДРУГОМ
Сражен вражеской пулей. Умер. Похоронен. Посмертно награжден. Все записано, все указано в этих документах. Все точно и неопровержимо. И все же я не знаю, что сказать тебе, Яков, прежде чем напишу последнее слово этой книги, прежде чем поставлю последнюю точку.
Сказать: «Прощай» – не могу.
Я никогда с тобой не расставался и не расстанусь. Ты живешь в моей душе, как я, наверное, жил бы в твоей, будь судьбе угодно, чтобы мы поменялись местами в том последнем твоем бою под Бреслау.
Сказать: «До свидания» – не могу.
Я знаю, мы уже никогда и нигде не свидимся больше с тобой, Яков. Никогда и нигде.
И я говорю то единственное, во что верю, то единственное, что приемлю разумом и сердцем: «Здравствуй, Яша! Здравствуй, товарищ Чапичев!» И вчера, и сегодня, и завтра, отныне и навеки – «Здравствуй!»
1961-1962 гг.
Тбилиси.