Текст книги "Влюбленный виконт"
Автор книги: Эмма Уайлдс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
– Лорд Олти просит проводить вас в его кабинет, милорд маркиз.
Дворецкий чопорно поклонился и позволил благодарному Майлзу поспешно скрыться. Фосетта провели в кабинет Люка, а Майлз направился через парадный холл к изящной раздваивающейся лестнице, пытаясь справиться со своими хаотическими чувствами. Элизабет не впервые делают предложение, но у него создалось такое ощущение, что об этом предложении стоит серьезно подумать. Фосетт – весьма достойный претендент.
«Когда она выйдет замуж, я ее потеряю», – напомнил он себе, поднявшись наверх и направившись к своей двери. Эта мысль не была для него откровением, но появление лорда Фосетта сделало её более актуальной.
Майлз поднимался по лестнице, сжимая в руке перчатки; он решил, что, если объявят о помолвке, он уедет в Брюссель, чтобы заключить судоходные контракты, а заодно и сбежать. Он собирался послать туда агента от имени новой компании, но если он уедет из Англии на несколько месяцев, то сможет не присутствовать на приеме в честь бракосочетания, не слышать бесконечных поздравлений…
Да, так он и сделает. В деловом смысле было не саг мое подходящее время покидать Лондон, но это, конечно, лучше, чем ничего…
– Долго же тебя не было.
Он застыл в дверях своей спальни, держась за дверную ручку. Предмет его мыслей стоял у окна, открытого вечернему бризу. На ней было светло-желтое дневное платье, скромная кружевная оборка украшала пышные рукава и ворот, а блестящие волосы были схвачены простой белой лентой.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он, и его предательские мысли соединили в одно ее присутствие и самый важный предмет обстановки в комнате.
Элизабет. Кровать.
Эта последняя, в стиле Людовика XIV, с изящными точеными столбиками, на которых висели простые шелковые занавеси из темно-зеленого шелка и лежало покрывало такого же цвета, находилась совсем рядом с тем местом, где стояла девушка. Единственное, что добавил к обстановке комнаты Майлз, была миниатюра, изображающая его отца – она стояла на каминной полке, – всю остальную элегантную мебель: платяной шкаф, письменный стол, два кресла у камина – выбирала его мать. Он на самом деле мог почти не заботиться относительно убранства комнаты, потому что хотя и считал лондонский особняк Доде своим домом, поставил перед собой цель купить когда-нибудь собственный загородный дом.
– Подсматриваю, – Элизабет совершенно не смутило его нелюбезное приветствие. – Твои окна выходят на улицу. – Она снова повернулась и посмотрела на входную дверь. – Кажется, приехал лорд Фосетт.
– Да. – Майлз изо всех сил старался не скрипнуть зубами: – Я наткнулся на него в холле.
– Он хочет поговорить с Люком.
– У меня создаюсь такое же впечатление.
Задним числом Майлз подумал, что ему следовало принять предложение мистера Гоуда выпить с ним, и тогда он не оказался бы в этой мучительной ситуации.
Элизабет вздохнула и сделала нечто немыслимое: пошла и села на краешек кровати – его кровати – с несвойственным ей задумчивым выражением лица.
– Надеюсь, ты не возражаешь, что я буду прятаться здесь, пока он не уедет.
Он возражал, но слово «прятаться» поразило его так сильно, что он молча уставился на Элизабет. Дом огромный. Из всех мест она выбрала…
– Скажи мне, Бога ради, с какой стати тебе понадобилось прятаться? Я думал, что юные леди, которые собираются обручиться с благородным маркизом, только и могут, что хихикать и улыбаться с глупым видом.
– Я никогда в жизни не улыбалась с глупым видом, – сообщила Элизабет, вздернув подбородок. – И ты это знаешь. Не дразни меня, Майлз, я не в настроении.
Вот это была Элизабет, которую он знал.
Наконец он вошел в комнату, почувствовав, что стоять в дверях довольно глупо.
– Хорошо. Думаю, у тебя есть недостатки, но глупости за тобой я не замечал никогда, за что вечно буду благодарен, и ты не хихикала с тех пор, как перестала носить косички. – Он положил пачку бесценных бумаг на стол и повернулся, подняв брови. Его следующий вопрос прозвучал немыслимо небрежно: – Могу я еще раз спросить, почему ты прячешься?
– Ты не будешь смеяться, если я скажу, что делаю это просто из трусости?
– Я не больше склонен смеяться над тобой, чем ты – хихикать. – Майлз прислонился плечом к стене и скрестил руки на груди, изучая ее профиль. – Чего же ты боишься, Эл?
– Боюсь, что, после того как Люк отвергнет предложение маркиза, тот попросит разрешения видеть меня. Зная своего брата, я не сомневаюсь, что он пошлет за мной, если его светлость попросит об этом. Если меня не смогут найти… – Она замолчала с грустной улыбкой и развела гибкими руками. – Так что, как видишь, это просто-напросто трусость.
«Отвергнет предложение лорда Фосетта».
Эти слова прозвучали очень приятно. Внезапно Брюссель показался не таким уж привлекательным.
– Я сильно сомневаюсь, что кто-нибудь станет искать тебя в моей комнате, это верно, – сухо сказал Майлз, надеясь, что ему удастся скрыть охватившую его радость. – И ты вполне можешь оставаться здесь, поскольку Фосетт считает, что тебя нет дома. Могу я спросить, почему ты так уверена, что Люк отвергнет предложение его светлости?
– Потому что я не хочу выходить за него замуж, разумеется. – Она потерла висок. – Не будь болваном, Майлз. Люк спросил меня, что ему ответить маркизу, и я сказала, что он меня не интересует.
Предостережение было напрасным. Он был именно болваном, пришедшим в восторг оттого, что она не собирается выходить за красивого богатого лорда Фосетта. Это, конечно, всего лишь отсрочка – она в конце концов выберет себе кого-нибудь, – но он все равно был необъяснимо рад.
– Я искренне интересуюсь, почему Фосетт тебя не устраивает. У него есть титул, он обладает приличным состоянием, я не заметил, чтобы уши у него были зеленые или что у него на кончике носа противная бородавка. Короче говоря, это вполне приличный улов. Разве нет?
– Так говорят только о рыбе, – твердо сказала Элизабет. – А если ты этим хочешь сказать, что его светлость недурен собой, – это так, я согласна, но оставим его зеленые уши.
– Вряд ли меня можно считать хорошим судьей в том, привлекателен или нет мужчина.
– Это очень смешно. Женщины знают, красивы или нет другие женщины.
Она была права, но он не собирался спорить с ней на эту тему. Он сказал напряженным голосом:
– Я только хотел сказать, что меня бы он не привлек.
Ну вот, это уже совсем никуда не годится. Ад и преисподняя.
Элизабет громко рассмеялась.
– Надеюсь, что это так.
Он покраснел. Она часто таким образом действовала на него. Он добавил для ясности:
– Если бы я был женщиной.
«Если бы я был женщиной»? Господи, еще хуже. Зачем он это-то сказал? Он быстро поправился:
– И хотел бы найти богатого титулованного мужа.
Этот образ явно показался ей еще более забавным.
Ему действительно следовало бы закрыть рот и, наверное, больше никогда не открывать его.
К его облегчению, она в конце концов перестала смеяться и посмотрела на свои руки.
– Ты говоришь так, будто такая серьезная вещь, как брак, не должна основываться на чем-то большем, чем родословная и богатство. Это неправильно. Вы, мужчины, можете тянуть время, решая, кого взять в жёны. Мне такая роскошь недоступна.
Вот гораздо более безопасная тема для разговора. Не один раз они обсуждали неравенство между мужскими привилегиями и подчиненным положением женщин, и он с радостью переместился на эту промежуточную территорию.
– Миром правят мужчины. Мы с тобой это знаем.
– Может быть, потому в мире так много войн.
В ее «серебристо-серых глазах появился воинственный блеск.
Он мог бы вечно смотреть в эти грозовые глубины.
– А тебе не представляется замечательным, что мы готовы умереть, защищая наши страны, наши семьи?
– Прежде всего мне кажется глупым, что вы навязываете ситуацию друг другу. Женщины никогда не стали бы это делать.
– Они предпочитают вышивку и сплетни. Это гораздо продуктивней.
Элизабет терпеть не могла всего связанного с тканью и иголками, и не была настолько ограниченна, чтобы заниматься сплетнями. Она бросила на него надменный взгляд, который мог бы превратить мужчину послабее в лужу извинений, но он привык к этому и отвесил ей легкий насмешливый поклон, злорадно усмехаясь и радуясь, что может восстановить хотя бы небольшое равновесие.
– Разумеется, я не говорю о присутствующих.
– Не понимаю, почему я вообще полагаюсь на тебя.
– А я подумал, что ты здесь потому, что мои окна выходят на улицу.
Элизабет вскочила с кровати и подошла к окну.
– Отчасти это так, – согласилась она, – но с Люком я не могу об этом говорить… он просто видит меня насквозь – он это умеет. И я, конечно, не могу говорить о замужестве с мамой, потому что она очень некрасиво краснеет, если я начинаю задавать ей неудобные вопросы.
«Господи, если она могла подумать, что я стану отвечать на вопросы о близости между мужчиной и женщиной…»
Другое дело – наглядный показ, кончающийся вздохами и блаженством, но об этом не могло быть и речи, равно как и о дискуссии на эту тему.
– Я несведущ в этом, – сказал он осторожно, все еще стоя в намеренно небрежной лозе, прислонясь к обшитой панелями стене. – Я так же не состою в браке, как и ты.
– Но тебя и вполовину не так опекают, как меня. – Густые ресницы опустились на нежные щеки. – Но тем не менее я не спрашиваю тебя ни о чем, кроме твоего отношения к этому предмету. Или я не права?
– В каком смысле не права? – осторожно осведомился он.
– Я понимаю, что это не волшебная сказка с мифическими принцами и единорогами, но, конечно же, это ведь не слишком много – хотеть отчаянно влюбиться, да? – Она судорожно сглотнула, и стало заметно, как прошла волна по мышцам гортани. – Или я просто безнадежная наивная дурочка?
Отчаянно влюбиться, по его опыту означало отчасти попасть в ад.
– Немного наивная – может быть, учитывая твое положение в обществе, Эл.
Он ответил настолько честно, насколько мог себе позволить, поскольку этот предмет был остро мучительным. Майлз не хотел, чтобы она вышла замуж ради положения в обществе, и при этом, как это ни противоречиво, хотел, чтобы она кого-то полюбила. Это было бы еще хуже, чем видеть, что она довольна своей жизнью с каким-нибудь славным парнем типа Фосетта.
Разумеется, если только она не влюбится безумно в него самого.
Стук колес заставил ее снова посмотреть в окно; одной рукой она схватилась за занавес. Очертания ее стройного тела в шелковом платье лимонного цвета, ее задумчивое лицо, когда она стояла у окна, запечатлелись, наверное, навсегда в его памяти.
– Лорд Фосетт уезжает, – сказала она с явным облегчением.
– Значит, ты избавлена от необходимости объяснять свой отказ, – пробормотал он, выпрямляясь. – И теперь самое время покинуть мою спальню, прежде чем кто-нибудь узнает, что ты была здесь.
– Дельный совет. – Она скорчила гримаску. – Я уже выслушала нотацию от брата насчет того, что мы с торбой на самом деле не родня.
Майлз не раз задавал себя вопрос – удается ли ему обманывать Люка относительно своих чувств к Элизабет.
– Вот как?
– Люк сказал что-то о том, чтобы мы никуда не ходили вдвоем. Я заметила ему, что он слишком заботлив.
– Вот как? – повторил Майлз с циничной усмешкой.
Она направилась к двери, изящно взметнув шелковые юбки и распространяя аромат сирени.
– Я сказала ему, что наши отношения не изменились только оттого, что мы стали немного старше.
– Вот как? – в третий раз тихо сказал он, а она вышла из комнаты.
Глава 11
Дневник лежал на письменном столе, и Мэдлин смотрела на него, как смотрят на свернувшуюся кольцом змею.
Он причинил ей большие неприятности, и пока происходили эти неприятности, способствовал переменам в ее жизни. И теперь она не могла не задаваться вопросом, как реагировал бы Колин, если бы узнал, к чему привела его привычка записывать свои сокровенные мысли.
Когда ей вернули дневник, она сразу же заперла его в сейф для сохранности. Раньше она хранила его просто в ящике стола. Но, быть может, благоразумнее будет поместить его в какое-то место получше.
Честно говоря, она попыталась забыть о дневнике, но теперь вынуждена была достать его и, по крайней мере, подумать о том, не стоит ли его прочесть.
Больше всего ее интересовало, как лорд Фитч смог завладеть дневником, лежащим в ящике стола. Если он сделал это однажды, где гарантия, что не сделает во второй раз?
В кабинете стояла тишина, кожаное кресло Колина было уютно потерто, потому что он любил уединяться и сидеть в этом кресле. Мэдлин всегда снисходительно относилась к его стремлению уединиться, подозревая, что он много времени проводит в мечтах, разгадывает словесные головоломки, читает и, судя по всему, делает записи в дневнике. Книжные полки, стоявшие по стенам, обшитым дубовыми панелями, были полны его любимых книг, там же хранились курительные трубки и банки с табаком, стоявшие на тех же местах, где он их оставил.
Как сильно ее любовник отличается от него во всех отношениях.
Романтическая натура ее мужа выражалась в любви к цветам, к пикникам при лунном свете и в сочинении стихов.
Люку больше подходили реальные дела – избавить ее от нежелательного присутствия у нее в доме истекающего кровью человека, изъять краденое у вора. Можно не сомневаться, что эти мужчины совершенно непохожи, но, резко напомнила себе Мэдлин, она ведь не ищет замену Колину.
По стихам, которые Колин посвящал ей, можно было только воображать, что он записывал в дневнике, считая, что никто не увидит написанного. Вторжение в его сокровенные мысли по-прежнему казалось ей чем-то нехорошим, но эта уверенность уже была поколеблена Фитчем и, возможно, ей будет легче переносить похотливые взгляды и гнусные предложения его сиятельства, если она будет знать в точности, что прочел этот человек.
И все же потребовалась некоторая храбрость, чтобы раскрыть тетрадь в мягком кожаном переплете. Обложка была измята, потому что ее открывали и закрывали в течение многих лет. При виде знакомого небрежного подчерка мужа в горле у нее застрял комок, но она заставила себя приступить к чтению.
Только через полчаса она наткнулась на первый действительно личный кусок. Оказалось, что Колин не вел регулярный дневник, а просто время от времени доставал тетрадь и записывал то, что казалось ему интересным из житейских мелочей, в том числе, как заметила Мэдлин с приятным интересом, рассуждал о женщинах, за которыми ухаживал до того, как они познакомились. Это воистину был личный дневник, и Мэдлин погрузилась в него с увлечением.
Дойдя до одного места, она поглубже уселась в кресло, вытянула под столом ноги в туфельках и пробормотала удивленно:
– Кэрол Фолкс – вот уж, право.
Кажется, он не прикасался к дневнику некоторое время до того утра, которое последовало за их брачной ночью.
«…более взволнован, чем моя молодая жена. Я старался не быть слишком пылким и не пугать ее, и мне кажется, было что-то неловкое в том, как я соблазнял ее, но все-таки ее девственность не выходила у меня из головы. Мэдлин оказалась восхитительно отзывчивой к нашей близости, она с легкостью приняла наше совокупление, и не настаивала на том, чтобы я погасил свечи, хотя я охотно погасил бы их, пожелай она этого. Я с радостью заметил, что она из тех женщин, у которых очень чувствительные груди, так что когда я посасывал их, она дала понять, что ей это нравится, проводя то и дело пальцами по моим волосам. Я приложил максимум усилий, чтобы не причинить ей боль, но она побуждала меня тихими вздохами и соблазнительными движениями бедер, и я с радостью понял, что боль для нее не имеет значения по сравнению с очевидным наслаждением от самой близости.
Я уверен, что женился на очень страстной женщине…»
Она сидела в одиночестве, держала дневник в руках и отчаянно краснела, вспоминая тот вечер. Колин ошибался; она очень боялась, но знала: он сделает все возможное, чтобы все прошло как можно более приятно, и это уменьшало ее страх. Все состояло из прикосновений, нежных поцелуев и кончилось откровением – неожиданным удовольствием. Оргазм она не испытала, но ей понравилось ощущать на своем теле его губы и руки; хорошо было узнать, что она доставила ему столько наслаждения, что она обладает такой властью и что между людьми существует такая близость.
В ту ночь она поняла свои возможности не только жены, но и женщины, и была очень благодарна Колину за то, что он постарался познакомить ее с радостями, которые испытывают мужчина и женщина в спальне.
Но отвратительно, что Фитч смог бросить взгляд на то, что произошло в ее первую брачную ночь.
Тихий стук в дверь заставил ее вздрогнуть, как будто она занималась чем-то нехорошим, и ей пришлось подавить смешное желание сунуть дневник в ящик стола.
– Да?
Хьюберт с извиняющимся видом открыл дверь.
– Вы сказали, миледи, что собираетесь остаться дома и провести спокойный вечер, но к вам посетитель, который попросил доложить о себе.
Мэдлин бросила взгляд на часы, стоящие в углу, увидела, что почти десять – не так уж поздно, по меркам светского общества; многие приемы даже не начинались ранее полуночи, – но все же для светского визита время позднее.
– Кто это?
– Виконт Олти.
Люк. Невозможно было не почувствовать удовлетворение и волнение. Причиной того, что она решила не ехать ни в одно место, куда ее пригласили в этот вечер, было отчасти нежелание встретиться с ним на людях. Она совершенно не была уверена, что сможет сдержать свои чувства, после того как они провели ночь в любовных ласках. Ей хотелось убедиться, что он не игнорирует то, что случилось, но как это сделать? Управлять Люком нелегко – на этот счет она не питала никаких иллюзий.
Но он решил зайти к ней. Какая удача! И она пробормотала, стараясь держаться как можно с большим достоинством и холодностью:
– Пожалуйста, проводите виконта сюда и принесите кларета.
Что сказал бы об этом Колин? Такой вопрос она задала себя впервые. Отчасти она понимала, что Марта права: он хотел бы, чтобы она была счастлива. Но с другой стороны, она думала, что он мог быть ревнивым, властным, защищающим свои владения – хотя с Люком это было бы бесполезно. Ее любовник не выдвигал никаких требований, а всего лишь хотел отвлечься.
Но все же захотел ее увидеть.
– Слушаю, миледи.
Теперь она пожалела, что в такой поздний час одета в дневное платье из муслина с узором из веточек – ей не захотелось переодеваться к обеду, ведь она собиралась обедать в одиночестве, поэтому и велела накрыть в гостиной наверху. После того как ее сына выкупали, она почитала ему, и постепенно он задремал, уютно свернувшись рядом с ней. Тревор очнулся только тогда, когда дракон устремился вниз, чтобы похитить деву. Мальчик увлекался драконами, а не прекрасными девами, но можно было не сомневаться, что со временем вкусы, его изменятся.
– Вы никуда не собираетесь.
Эти четыре слова были констатацией факта, а не вопросом, Люк вошел, немыслимо элегантный в темном вечернем костюме, окинул взглядом ее весьма небрежный туалет, не выразив ни укора, ни одобрения.
– Это чтобы избежать возможных кривотолков?
– Нет, – ответила она честно. – А разве уже начались кривотолки?
– Отчасти. – Он многозначительно посмотрел на новый ковер. – Я вижу, что все доказательства несчастья, случившегося с лордом Фитчем, удалены.
– Вряд ли я могла бы оставить тот ковер. – Мэдлин бросила взгляд на кресло. – Прошу вас, садитесь. Я велела принести вина.
Он криво улыбнулся в знак одобрения, но все же сел в кресло напротив стола.
– Почему вы решили, что я останусь у вас?
Несмотря на такой вопрос, она знала, что это будет так. Это было видно по его внимательному взгляду, и потом, Люк Доде не заходит куда-либо просто так.
– Вы редко делаете что-либо, не имея определенной цели, милорд.
– Стараюсь не делать. – Он лениво усмехнулся, глядя на нее. – И вы так хорошо меня знаете?
– В некотором смысле – очень хорошо.
Мэдлин улыбнулась в ответ, радуясь появлению этого человека, такого крупного и мужественного, радуясь тому, что его худощавое тело поместилось в кресле с таким видом, будто он у себя дома. Приятно было видеть, как лампа освещает его волосы. И она тихо добавила:
– В других смыслах – не так хорошо, но я начинаю узнавать вас.
Люк откинулся назад и небрежно скрестил ноги в сапогах.
– Тогда скажите, о чем я сейчас думаю.
– Я не умею читать мысли.
– Вы могли бы это знать, – сказал он с легким нажимом, – лучше, чем я.
В одно мгновение тональность разговора изменилась.
Иными словами, он и сам не знает, зачем пришел, но пришел, будучи не в состоянии не прийти. Сердце у нее забилось учащенно.
– Осмелюсь ли предположить, что вас привело сюда то же самое непреодолимое желание, которое заставило и меня выбежать из дома Мастерсов вчера вечером?
– Вы можете осмелиться… – Он замолчал, потому что вошел Хьюберт с серебряным подносом, на котором стояли бокалы и графин.
Налив вина, слуга ушел, и Люк договорил свою фразу так, словно его не прерывали.
– …на все, что вам угодно. Я готов на любую интерпретацию наших поступков, Мэджи.
То, как он сказал «наших», ей понравилось, как будто их связывало нечто большее, чем преходящая страсть.
– Я не уверена относительно диагноза нашей болезни, милорд, но могу ли я сказать, что очень рада вашему решению посетить меня сегодня вечером?
– Мне нравится, когда вы так сильно понижаете голос, – пробормотал он, но тут его взгляд упал на дневник, лежащий на столе. – О, я вижу, вы решили его прочесть.
Она была очень соблазнительна в простом платье из кремового муслина, отделанном зелеными лентами; непослушные пряди светлых волос высвободились из шпилек, легкие тени легли под глазами, потому что он не даивал ей спать всю ночь. Мэдлин проследила за направлением его взгляда, остановившегося на дневнике мужа, и улыбка сбежала с ее губ.
– Я решила, что мне следует это сделать.
– Потому что знание – сила, – согласился он. – хотя я уверен, что ваш муж был хорошим.человеком, иначе вы не любили бы его так глубоко, но будет лучше, если вы ознакомитесь с содержанием его личных записей хотя бы не в меньшей степени, чем с ними ознакомился Фитч.
Она, должно быть, что-то почувствовала в его тоне, потому что в ее темных глазах блеснуло беспокойство.
– И поэтому вы здесь, не так ли?
– Отчасти.
Люк рассматривал ее, покачивая бокалом. Тяжелая квадратная столешница скрывала часть ее стройной фигуры, простое платье и беззащитное выражение лица делали ее моложе.
– Он помнит. – В ее голосе была покорность, но еще и легкая дрожь. – Не думаю, чтобы вы случайно зашли в такой час, не будь у вас серьезной причины.
– Нет, он ничего не помнит в точности, а увидеть вас – вполне серьезная причина для посещения помимо Фитча. В конце концов, мы вступили в связь, не так ли, леди Бруэр?
Он нарочно говорил легко и насмешливо, потому что на самом деле ему не хотелось огорчать ее.
– И произошло нечто заставившее вас подумать, что мы не можем сохранить это только между нами, в тайне.
Если быть честным, он никогда не думал, что такое возможно, особенно после того как она так стремительно ушла вслед за ним от Мастерсов. До его разговора с Фитчем он хотел попытаться сохранить все в тайне – ради нее. Вдовы пользуются большей свободой, чем незамужние девушки, это правда, но высший свет обращает внимание на все, от чего хотя бы немного пахнет скандалом. Как бы ни было добродетельно ее прошлое, связь с ним, Люком, несомненно, принесет ей дурную славу.
Значит, если разговоры так или иначе начнутся, возможно, будет лучше, если все поймут, что Мэдлин находится под защитой его чести. Люк смотрел на нее некоторое время, а потом решил говорить напрямик.
– Наш уход вчера вечером был замечен, хотя вы и уехали одна в своей карете. Я знал, что так и будет. Я думал об этом почти весь день. Фитч завуалированно намекнул, что ему известно – бог весть откуда, – что это мы взяли дневник и что мы как-то связаны с несчастным случаем, произошедшим с ним. Поэтому будет лучше, по моему мнению, если все поймут, что вы находитесь под моей протекцией. Это избавит вас по крайней мере от ухаживаний других мужчин, которые раньше считали вас защищенной от них вашей репутацией.
До той поры, конечно, когда они пойдут разными путями. Тогда она будет вынуждена вести честную игру, и ее добродетельная репутация больше не будет держать этих мужчин на расстоянии.
– Поясните, что вы имеете в виду под словом «протекция». Мне не нужна ваша финансовая поддержка, Олти. – В прекрасных глазах Мэдлин полыхала ярость, тонкие пальцы сжимали бокал с вином. – Вряд ли я…
Он прервал ее со спокойным удивлением:
– Я предлагаю не такую протекцию, Мэджи, так что напускайте на себя этот надменный вид. Я имею в виду вот что: если мы будем появляться в обществе вместе, если я буду сопровождать вас на светские приемы с видом собственника, тогда Фитч оставит вас в покое или по меньшей мере поймет, что ему придется иметь дело со мной.
Это поймут также и все другие джентльмены, которые ею восхищаются.
Пропади они все пропадом, подумал он. Нужно признаться, эти джентльмены вызывают у него некоторую беспокойную ревность. Это значит, что Мэдлин не такая как все, но ведь он всегда знал это. Именно поэтому он ушел от нее тогда, год назад. К несчастью, это ничто не изменило в смысле его взглядов на брак.
Но он может хотя бы частично оградить ее если не от сплетен – он пришел к выводу, что эту тему они уже обсудили, – то от бессовестных мерзавцев вроде Фитча.
– Полагаю, мне следует склониться перед вашими знаниями в области безнравственного поведения, – прошептала Мэдлин с покорной улыбкой. – И поскольку именно я дерзко сделала вам предложение, мне следует взять на себя ответственность за сплетни, но я согласна принять вашу помощь теперь, когда моя жизнь так изменилась.
В их отношениях были такие стороны, в которых он еще не до конца разобрался, и это была одна из них.
– Вы можете снова выйти замуж.
– Я когда-то вышла замуж по любви, – сказала Мэдлин, устремив взгляд на мужнин дневник, кожаный переплет которого стал мягким как масло от того, что его часто открывали. – И я была счастлива, потому что муж отвечал на мои чувства полной мерой. Не думаю, что мне пришелся бы по душе какой-то другой союз. Наверное, это эгоистично с моей стороны, потому что Тревору нужен отец. Но с другой стороны, многие ли мужчины захотят растить чужих детей?
Люк сидел молча, не зная, что сказать. Его нежелание думать о женитьбе никак не было связано с ее сыном. Будь его положение иным, мысль о наличии ребенка в его жизни показалась бы ему привлекательной, что раньше не приходило ему в голову, но, может быть, ответственность за Элизабет и ее будущее открыла перед ним новые перспективы в смысле, отцовства. Мэдлин растит ребенка одна, и это вызывает у него восхищение.
– Вы, милорд, воплощенная снисходительность.
Легкая улыбка – женственная и манящая– изогнула ее губы, и он вспомнил, каково это, ощущать прикосновения этих нежных губ, наслаждаться ее вздохом, когда он целует ее, проводить пальцами по ее горячей атласной коже.
– Я могу сказать то же самое и о вас.
Он окинул ее хищным взглядом. Предстоящий вечер обещал чувственную награду после того, как они с небрежным видом появятся вместе в нескольких местах.
– А теперь, поскольку мы скорее всего имеем в мыслях одну и ту же цель, почему бы вам не подняться наверх и не переодеться? Я уверен, что мы с вами приглашены сегодня вечером в одни и те же места. Нужно воспользоваться этой возможностью, чтобы неофициально удовлетворить сплетников и отпугнуть Фитча, прежде чем он совершит какую-нибудь глупость – например объявит одного из нас виновным в нападении на его особу. – И он добавил с ужасающей небрежностью: – Мне не хотелось убивать его.
Она широко раскрыла глаза, услышав такое варварское заявление.
– Вы действительно послали бы ему вызов?
– Моя дорогая Мэджи, я уже сказал, что послал бы. Неужели он заслуживает вашего беспокойства?
Она встала в волнах смятого муслина, слегка опустив ресницы.
– А вам не приходит в голову, Олти, что я могу беспокоиться о вас?
– Нет, – честно ответил он, тоже вставая.
Он был метким стрелком и на двадцать лет моложе Фитча.
– Ох уж эти мне мужчины, – прошептала она, обходя письменный стол.
– Ох уж эти мне женщины,– парировал он, неторопливо поднося бокал к губам, но глядя ей в глаза. – Прошу вас, проделайте ваш туалет побыстрее. Мы просто появимся в одном-двух домах, чтобы общество заметило, что мы приехали вместе. Я с гораздо большим нетерпением жду того, что будет потом.
