Текст книги "Влюбленный виконт"
Автор книги: Эмма Уайлдс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Она провела пальцами по его мускулистому плечу.
– Кстати, о беспечности. Я должен идти. – Он повернул голову и посмотрел в окно, где между раздвинутыми занавесями были видны первые бледные красноватые полоски рассвета. – Разрешите мне поправиться: мне следовало уйти часом раньше.
Мэдлин могла бы возразить – ей снова хотелось уснуть в его объятиях, – но он был прав. Тревор вставал довольно рано, а ей нужно поспать хотя бы несколько часов. Ей не хотелось пропускать завтрак с сыном.
Поэтому она молча кивнула и стала смотреть, как Люк встал с кровати, быстро умылся над тазиком, стоявшим у ее туалетной комнаты, и оделся – проворно и умело. Высокая фигура в полутемной спальне… он помедлил мгновение, а потом подошел и быстро поцеловал ее на прощание. Поцелуй был восхитителен, его губы долго прижимались к ней, вызвав предательский вздох.
А потом он ушел. Никаких обещаний, подумала молодая женщина. Она ощущала себя телесно удовлетворенной и приятно утомленной, но от душевного равновесия была довольно далека. Люк не дает обещаний. Он специально сказал ей, что никаких обещаний не будет.
«Я знала это все время», – упрекнула она себя, все еще ощущая его запах на своей коже.
Она пустилась в это плавание по собственному выбору, и если под конец плавание само по себе окажется наградой, этого достаточно. Люк может защищать ее, может желать се, но она знала еще до того, как зазвала его к себе в постель, что он не скрывает отсутствия у него интереса к женитьбе.
Однако при этом она понимала, что какая-то порочная часть ее сознания упрямо размышляла о том, не сможет ли она изменить ход его мыслей.
Глава 15
Еще цветы, Майлзу захотелось стукнуть кулаком по стене. Он взял карточку, прикрепленную к одному из принесенных букетов, и увидел, что цветы от графа, который чуть ли не в два раза старше Элизабет.
– Развратник, – пробормотал он.
– А ты всегда читаешь частную переписку других людей?
Голос, раздавшийся за его спиной, звучал холодно. Он повернулся с досадой, не будучи даже уверенным, почему он вообще вошел в гостиную, и явно не желая признаваться, что делает это каждый день, чтобы увидеть, какие новые поклонники ищут внимания Элизабет.
– Это необычайно выразительный букет, – протянул он с наибольшим апломбом, на который способен человек, застигнутый на месте преступления. – Даже в холле стоит запах – запах отцветающего сада.
Элизабет скрестила руки на груди и выгнула брови.
– Прошу прощения, если тебе неприятно, когда пахнет цветами. Интересно, а от кого он?
– Скажем только, что по возрасту пославший его годится тебе в отцы, и оставим его здесь. Хорошо?
Он сунул карточку обратно в цветы и, вынув носовой платок, старательно стер с пальцев желтую пыльцу.
Это был наилучший способ, какой он только мог придумать, чтобы не смотреть на Элизабет. Но когда из вежливости ему пришлось поднять глаза, он увидел, что способ этот, в общем, никуда не годится. Элизабет, одетая в простое белое платье, смотрела на него теми самыми глазами, которые преследовали его в снах – эротических снах, о существовании которых ни одна невинная молодая девушка не может даже предположить.
– Не могу себе представить, что тебя интересует, кто присылает мне записки и цветы, – сказала она.
Оказалось, что увиливать довольно просто. Он уже начал привыкать к этому.
– Быть может, тебе следует завести собственную оранжерею или, лучше, лавку для торговли лишними букетами. Я даже помогу придумать название. Назовем ее «Бутик ненужных букетов», или, может быть, «Хранилище отвергнутых роз», или…
– Я бы посоветовала тебе, Майлз, бросить попытки острить, потому что все равно у тебя ничего не получается. – Она вошла в комнату, не глядя на него, явно собираясь расставить хризантемы и разные другие цветы по хрустальным вазам, коснулась кончиком пальца желтой розы. – Насколько я понимаю, ты не одобряешь, когда джентльмены посылают дамам цветы. А что делаешь ты?
Профиль у нее был чистый, совершенный и такой знакомый, что он мот видеть его даже с закрытыми глазами. Майлз не помнил своей жизни до нее и явно не мог представить себе, какая это будет жизнь, когда они пойдут каждый своим путем. От расстройства он забыл ответить на ее вопрос.
Господи, о чем же она спросила?
– Что я делаю с чем? – тупо переспросил он, восхищаясь стройной кремовой колонной ее шеи.
Впадинка между ключицами была изящная и совершенная, и ему нетрудно было представить себе, как он прижимается к ней губами…
В серебристо-серых глазах блеснули удивление и раздражение.
– Не будь тупицей. Когда ты ухаживаешь за дамой, что ты делаешь?
Он за дамами, конечно, не ухаживал, в том смысле, в каком говорила она. Нет, он не давал обета безбрачия, и хотя у него были случайные эротические встречи, но ухаживать он ни за кем не ухаживал. Он любил Элизабет так давно, что действительно не мог вообразить серьезных отношений с кем бы то ни было, кроме нее, но, возможно, говорил он себе, когда она выйдет замуж и окажется для него недостижимой, он ее забудет.
Забудет? Нет, это немыслимо. Он приспособится к тому, что ее нет в его жизни.
Наверное, это тоже невозможно. Как бы то ни было, будущее обещает преподнести ему урок настоящего несчастья.
– Я не трачу деньги на горшочки с цветочками. Это уж точно. Это неоригинально. – Он указал на маленькую серебряную вазу с изящными фиалками. – Лорд Питер со мной не согласен.
– Мы что, снова будем спорить на эту скучную тему? И потом, ты так и не ответил на мой вопрос.
В профиль ему был виден кружевной веер ее ресниц и очаровательный, по крайней мере для него, слегка дерзкий абрис ее носа. Он ответил:
– Я еще не пытался покорить никакую леди. Мне всего двадцать два года.
– А мне всего девятнадцать, – заметила она, оборачиваясь и глядя на него. – И при этом я собираюсь броситься на поиски мужа так, будто гончие из преисподней кусают меня за пятки.
Он ничего не мог поделать: от ее язвительного тона и сравнения, совершенно не подобающего божеству, губы у него скривились.
– А я думал, что все молодые девушки только и думают, как бы заманить в ловушку какого-нибудь ничего не подозревающего мужчину и до конца жизни ворчать на его дурные привычки и тратить его с трудом заработанные деньги на женские пустяки.
– Если так происходит,– возразила Элизабет пылко, чего и следовало ожидать, – это потому, что нас вынуждают так поступать. Честно говоря, я завидую леди Бруэр. Если они с Люком любовники, это ее выбор, и от нее не требуют, чтобы она вышла за него замуж.
Слово «любовники» разбудило в нем, как и положено, фантазию, и Майлз с тоской посмотрел на дверь, хотя Элизабет стояла ближе к ней, чем он, и, чтобы выйти из комнаты, ему пришлось бы коснуться девушки.
– Я не думаю, что мы должны размышлять об их отношениях. Это их дело, и только их.
– Это так ты думаешь о твоих связях?
Она ревнива? Или она просто ревнует его к свободе, которой он пользуется как мужчина в обществе, где распоряжаются, мужчины?
– Я отказываюсь от комментариев.
Когда же он начал двигаться к двери – черт бы ее побрал, у нее такой соблазнительный вид в этом девичьем светлом платье, – Элизабет спросила совершенно другим тоном:
– А каково это?
– Ты не можешь выражаться точнее?
Он невольно остановился, потому что больше всего ему хотелось как можно скорее избавиться от ее присутствия. И вместе с тем оставаться рядом с ней всегда.
Проклятая дилемма.
Она прислонилась к письменному столу красного дерева и скрестила руки на груди.
– Давай не будем притворяться. Ты постепенно приобретаешь репутацию завзятого повесы. Признаюсь, сначала меня это беспокоило, потому что… ну, назовем вещи своими именами – ты это ты. Но теперь я размышляю, не задать ли тебе все те вопросы, ответы на которые я вряд ли получу от мамы.
Судя по всему, гончие из преисподней заинтересовались и его пятками тоже, потому что ему страшно захотелось пуститься наутек. На Пиренеях в это время года, наверное, очень хорошо. Если он уедет туда…
Его голос прозвучал странно сдавленно:
– Могу я спросить, что вызвало эту внезапную воинственную позицию?
– Нет.
Вероятно, имея дело со своими матерями, мужчины научаются чувствовать, когда им грозят неприятности со стороны женщин. Майлз стоял, опустив руки по бокам, не понимая, что он такое сделал, чтобы вызвать у нее такую враждебность. Нельзя сказать, что раньше Элизабет никогда не злилась на него – наоборот, – но он не думал, что это как-то связано с тем, что он всего лишь прочел надпись на карточке, вложенной в букет цветов.
Ему не хотелось задавать простой, но пугающий вопрос: «Что я сделал?»
– Майлз, я терпеть не могу пребывать в неведении относительно чего бы то ни было, но для меня особенно невыносимо, если ты знаешь о чем-то больше, чем я. – На щеках ее показался тонкий румянец, но взгляд оставался прямым. – В конце концов, мы знаем друг друга всю жизнь… нашу жизнь. Я не понимаю, почему ты не можешь объяснить мне кое-какие детали.
«Нашу жизнь». Она не могла с более небрежным видом выбрать нож, чтобы воткнуть ему в горло.
– Господи, что ты хочешь узнать? – спросил он отрывисто и хрипло.
– Что именно происходит.
К несчастью, он понял, о чем она просит. Он понял даже выражение любопытства в ее прекрасных глазах, то врожденное любопытство, которое заставляло ее требовать, чтобы он научил ее плавать, бить по крикетному мячу и лазать по деревьям…
Необычные интересы для благовоспитанной барышни, почему ему и было скучно с такими барышнями. Элизабет никогда не была скучным товарищем, даже в те дни, когда он был старшим – одиннадцатилетним мальчиком, а она – всего лишь девчонкой.
То, о чем она спрашивала теперь, было не просто вопросом, который может задать благовоспитанная молодая леди.
– Я не намерен, – через силу проговорил он, – давать тебе уроки безнравственного поведения. Это переходит все границы приличного. А теперь извини…
– С каких это пор ты стал думать о приличиях, особенно между нами?
– Ты нарочно хочешь вызвать меня на спор? Если так, я не желаю спорить.
Он уйдет, непременно уйдет.
Она шагнула вперед и преградила ему дорогу.
– Я хочу получить только одно – конкретное объяснение того, что происходит в спальне между мужчиной и женщиной. Почему из этого делают такую тайну?
С одной стороны, она понимала, что делает. Все началось прошлым вечером на лестнице, когда она была сбита с толку, ее мир накренился, и ей захотелось… отомстить.
Ну может быть, не отомстить. Это не то слово.
Покарать? Нет, это тоже неправильно. Ей просто захотелось заставить его как-то заплатить за бессонную ночь – ведь она сидела и часами смотрела в окно, пытаясь осознать, что произошло в тот момент, когда она, стоя на лестнице, посмотрела на Майлза и действительно увидела его.
Мужчина. Тот, который смотрел на нее теперь так, словно она утратила рассудок, смотрел, сдвинув темные брови, напрягшись всем телом.
Может быть, она и сошла с ума. Ее влекло к одному только Майлзу.
Он виноват уже за одно это. Как он смеет – он, который всегда был таким несносным, – быть таким красивым на свой лад, со слегка растрепанными волосами и янтарными глазами. А теперь у него хватало наглости смотреть на нее так, как будто это он относится к ней настороженно.
Вся эта ситуация просто невыносима.
Сколько достойных джентльменов ищут ее руки, а она думает о Майлзе. Придя к такому выводу, она заволновалась, и ей захотелось потребовать от него чего-то личного, она отчасти и отомстила бы ему. Наверное, это было мелко, но напомнила она себе, ей действительно хочется узнать.
– Что? – спросил он, и его лицо смешно исказилось, настолько немыслим был ее вопрос.
Она почувствовала себя немного вознагражденной, увидев, как ему стало не по себе, и слегка подняла брови.
– Полагаю, ты знаешь по собственному опыту то, о чем я спрашиваю?
Он покраснел. Румянец был едва различим под загаром, но она хорошо знала Майлза и от его смущения ее решимость вывести его из равновесия только возросла – ведь он только что поступил с ней так же. Он сказал неуверенно:
– Если… ты могла подумать хотя бы на одно мгновение, что я действительно расскажу тебе что-то об этом…
– Почему бы и нет?
Она не двигалась с места, с решительным видом загораживая ему проход и спрашивая себя, как это она никогда не замечала, что в зрачках у него есть темные пятнышки, что его чувственно изогнутая нижняя губа немного полнее, чем верхняя, и почему она заметила только теперь, когда он небрежно и нетерпеливо провел рукой по волосам, что пальцы у него сильные и изящные.
– Во-первых, твоя мать не одобрила бы этого. – Он смотрел на нее, но не тронулся с места, не обошел вокруг нее, чтобы выйти из комнаты. – А Люк оторвал бы мне голову.
– А я и не предлагаю позвать их послушать. Мы с тобой и раньше умели хранить наши тайны.
– Что это за логика, Господи прости, – пробормотал он.
Сколько у него было женщин? Задав себе этот вопрос, она неожиданно ощутила четкий укол ревности. Сколько женщин откидывали назад этот непокорный завиток волос с его лба и…
И что? Лежали с ним голые, смотрели ему в глаза, трогали и целовали?
Теперь настала ее очередь покраснеть от того, какое направление приняли ее мысли при воспоминании о том, что совсем недавно она сидела у него в спальне, прячась от лорда Фосетта.
– Почему это я нелогична? У меня есть кое-какие вопросы, а ты знаешь на них ответы. Это прямой путь от начала к концу, насколько я могу судить, – Какие бы мотивы ни двигали ею, она не собиралась доставить ему удовольствие и отступить. – Я по крайней мере знаю, что ты будешь со мной честным.
– Я? – Взгляд у него затуманился. – Напрасно ты так уверена. Спроси лучше Люка.
– Вряд ли я стану спрашивать у моего брата.
– А чем я отличаюсь от него? Я твой двоюродный брат.
– Нет, это не так.
Четыре коротких слова. И таких многозначительных.
Он был прав насчет сладкого запаха цветов. Этот запах был неприятен, от вечернего тепла в комнате стало душно, богатая элегантная обстановка купалась в спокойном свете, проникавшем сквозь прозрачные занавеси, задернутые, чтобы не пропускать зной. У нее перехватило дыхание, но она не поняла почему.
– Да, это не так, – повторил он в конце концов так тихо, что его почти не было слышно. – И учитывая этот аргумент, давай прекратим наши смешные дебаты. У меня назначена встреча. Извини.
Она смотрела ему вслед, огорченная, немного смущенная своей настойчивостью и просьбой и все же не уверенная, чем именно вызвано ее необъяснимое поведение.
Когда через несколько минут в комнату вошла ее мать, девушка все еще стояла на месте, с задумчивым видом рассматривая пустой дверной проем.
– Я только что встретила Майлза. Мне показалось, что он чем-то озабочен.
– Вот как? – Элизабет смотрела, как мать суетится над цветами, рассматривает карточки, и насмешливо добавила: – Он действительно ушел как-то неожиданно.
– Он сейчас занимается своим новым деловым предприятием.
– Наверное.
– Сегодня вечером у нас будет Фосетт, милочка. Что вы наденете?
– Люк знает, что сейчас меня не интересует брак с его светлостью.
Элизабет вытащила из букета розу и бездумно вертела ее в пальцах. Рука у нее слегка дрожала после недавней стычки. А что ее интересует? Этого она не знала, но только не цветы, не стихи и не бессмысленные комплименты.
А вдруг ее интересует Майлз? – с беспокойством подумала она.
Мать поставила одну из ваз и обернулась.
– Поверьте мне, этот сезон – просто водоворот. Я помню, как это было, когда я начала выезжать. А сейчас: настойчивые джентльмены, непристойные сплетни и множество любопытных взглядов. Это может подействовать обескураживающе.
– Я не совсем подавлена, но, признаюсь, до некоторой степени сконфужена. – Эти слова казались прилично нейтральными, хотя слово «сконфужена» приобрело совершенно новое значение после прошлой ночи и впечатляющего момента на лестнице. – Большинство моих подруг, кажется, знают, чего хотят. У меня такой уверенности нет. Лорд Фосетт, несмотря на его состояние и приятную внешность, это не тот человек, которого я представляю себе в качестве мужа.
– Благодаря удачным обстоятельствам с состоянием вашего брата и его открытому уму, я уверена, что вы не склонны принимать предложение, которое вам не по душе. А теперь, – сказала мать с изящным апломбом, усаживаясь в кресло и протягивая руку к звонку, – не выпить ли нам чаю в ожидании визитеров? Вы могли бы развлечь меня, рассказав, что слышали о леди Бруэр. Я мало знаю о ней, если не считать ее демонстративного появления в обществе в сопровождении Люка. Это не похоже на него – афишировать свою личную жизнь. Вы не знаете, почему он это сделал? Что может сказать об этом Майлз?
Элизабет радовалась, что вопросы с такой быстротой следует один за другим, потому что предметом разговора была уже не ее светская жизнь, но упоминание о Майлзе заставило ее сглотнуть и минуту подождать, перед тем как ответить.
– Откуда мне знать, что думает Майлз?
– Вы всегда это знаете, милочка, – простодушно ответила мать.
Теперь уже нет, мрачно подумала Элизабет, вспомнив выражение его лица, когда она так порывисто бросила ему вызов.
Теперь уже нет.
– По-моему, все гораздо сложнее, чем вы думаете, – пробормотала она.
Глава 16
Люк не был склонен к романтическим жестам.
Но наверное, должен был признаться, что ему хотелось сделать такой жест, а потом выбросить его из головы, хотя он и сам не знал, как долго сможет притворяться. Он рассматривал обитый изнутри бархатом ящик, сверкающее содержимое которого являло все цвета от самого светлого аквамаринового до самого темно-алого. Этот магазин, один из самых модных в Лондоне, не выставлял свою роскошь напоказ; его витрины, выходившие на знаменитую улицу, были весьма скромными. Здесь джентльмены могли купить любые подарки своим женам или временным любовницам в зависимости от толщины своих кошельков. Это было очень дорогое и престижное заведение, и чтобы покупать здесь, нужно было иметь глубокие карманы.
Причины, по которым Люк выбрал именно эту лавку, были неясны даже ему самому.
Серьги с топазами, решил он, под цвет неуловимому оттенку золотистых прядей в волосах Мэдлин. Цена была запредельная, но серьги являли образец изящного вкуса. Бесспорно, они были необычные, вроде той красивой женщины, которая в настоящее время занимала его мысли так, что он действительно уже начал тревожиться. Он повернулся к своей спутнице.
– Что ты скажешь?
– Я никогда не видела, чтобы ты раньше думал о драгоценностях так, словно от этого выбора зависит твоя жизнь, вот что я скажу. – Регина бросила на него любопытный взгляд. – И мне очень нравятся эти серьги с топазами, если ты спрашиваешь о них. Какой женщине могли бы они не понравиться? Они просто необыкновенные. И они очень старинные, насколько я могу судить, и элегантные. И еще мне нравится, что камни имеют фаллические очертания.
«Фаллические очертания». Только Регина могла произнести такие необычные слова таким небрежным томом.
Державшийся поодаль продавец, почуяв возможность продажи, улыбнулся с вкрадчивым видом.
– Они античные, милорд, Мне говорили, что когда-то они принадлежали одной этрусской принцессе.
Люк не очень-то поверил в это, но золотая филигрань была настолько великолепна, что слова продавца вполне могли оказаться правдой, и, по его мнению, камни имели красивую цилиндрическую огранку. Золотых дел мастера во времена итальянской античности были настоящими художниками, а ему хотелось удивить Мэдлин. Обдумать, что значит этот порыв можно потом, а теперь он любовник Мэдлин и обязан сделать ей пару подарков.
– Я их беру. Пожалуйста, доставьте серьги по этому адресу, присовокупив поклон от меня.
– Хорошо, милорд.
Восхищенный продавец взял кусочек твердой бумаги.
– И это, – сказала Регина, взяв его под руку, когда они пошли к двери, – много дней будет питательной почвой для сплетен. Обычно ты ведешь себя более скрытно. Должно быть, в ней есть что-то необычное.
Так оно и есть, к несчастью. Ему не нужно ничего усложнять.
– С каких это пор ты стала обращать внимание на сплетни?
– С тех пор как ты начал соблазнять красивых молоденьких вдовушек. Что, как мне известно, противно твоим принципам.
– Ты интересуешься моей жизнью как-то странно для человека, который так упорно скрывает собственную жизнь. – Он бросил на Регину насмешливый взгляд. – Я обязался никогда не задавать тебе вопросов. Не могу ли я рассчитывать на подобную же любезность с твоей стороны?
– Я живу скрытно по очень понятным причинам. Кроме того, я старше, ты не распоряжаешься моей жизнью, и мы говорим не обо мне. Виконт Олти – это просто имя. Для меня ты значишь гораздо больше в другой роли, в роли Люка Доде, и я хочу знать, о чем Люк Доде думает.
Он был светским человеком и полагал, что в прошлом у Регины были любовники, но она выбирала их не в высшем обществе. Поскольку он ее брат и любит ее безоговорочно, все, что делало ее счастливой, казалось ему уместным. Ее личная жизнь – это ее личная жизнь. В основе их отношений лежало взаимное товарищество, потому что они сохраняли дистанцию по отношению друг к другу.
– Хм, – сказал он уклончиво.
– Это так?
Они вышли из лавки на оживленную улицу, и Регина посмотрела на него. На Бонд-стрит всегда много народу, и этот день не был исключением.
Он нарочно сделал вид, что не понял, и спросил:
– Что – так?
– В ней есть что-то необычное?
«Да», – ответил не задумываясь внутренний голос. «Нет», – возразила его прагматическая душа. Она очаровательная и чувственная, и в объятиях Мэдлин он испытывает необычайное, роскошное наслаждение. Быть может, это происходит потому, что хотя она и не невинна, она неопытна в любовных играх – совсем неопытна. С первого же мгновения их встречи у него возникло фатальное ощущение, что он заставит ее страдать.
– Раз уж ты так настаиваешь, да, признаюсь, она необыкновенная.
– В чем?
Он предпочел уклониться от ответа.
– Мэдлин миновала пору первого расцвета. Она вдова, у нее есть сын. Ты знаешь, что наши отношения совершенно приемлемы. Почему же ты спрашиваешь?
– Разве я сказала что-то осуждающее? Я только поинтересовалась, значит ли что-нибудь беспрецедентная просьба сопровождать тебя, чтобы помочь выбрать подарок для этой леди. Ты никогда раньше не спрашивал моего мнения, поэтому я приписала этому походу в лавку некое особое значение.
Она, конечно, права, и ему пришлось согласиться с этим, хотя и против воли.
– Особое значение? Если уж я вознамерился потратить силы и средства, то предпочел бы, чтобы подарок ей понравился, вот и все.
– Понятно. – Она рассмеялась. – Хотя позволю себе заметить, что если человек готов проиграть за одну карточную партию двадцать тысяч, станет ли он беспокоиться из-за расходов на подарки?
Он мысленно поморщился, что и отразилось на его кривой улыбке.
– Сколько времени, по твоим предположениям, потребуется, чтобы об этом забыли?
Регина шутливо похлопала его по руке. Она шла рядом с ним, ничуть не тревожась, что туманная морось оседает на ее блестящих волосах точно хрустальные бисеринки.
– Не волнуйся. Думаю, лет десять – двадцать. – Взгляд у нее был изучающий. – Не хочешь рассказать, почему ты это сделал?
– Почему согласился на пари? Мы что, снова вернулись к этой скучной теме?
– Это ведь непонятно, Люк. У тебя есть недостатки, но безответственное поведение к ним не относится.
– Обязан ли я что-либо объяснять?
– О, вот ты и заговорил как владелец поместья. Я все ждала, когда ты покажешь себя. Да, обязан, потому что я твоя сестра и меня тревожит твое поведение.
Прохожие шли мимо, торопясь под послеполуденным мелким дождем. Люк обвел свою старшую сестру вокруг лужи, пытаясь решить, раздражен ли он или ее тревога кажется ему смешной. Регина обычно настолько погружена в свою работу, что забывает об окружающих.
– Владелец поместья? Ты хочешь сказать, что я высокомерен потому, что владею поместьем?
Он всячески старался не обращать внимания на то, что теплый летний дождик мочит его волосы и сюртук.
– Я неясно выразилась? – Она рассмеялась легко и мелодично. – А я решила, что аккуратно поставила тебя на место. На самом деле ты говорил совсем как папа, когда его сердили мои постоянные вопросы. – Последовала короткая пауза, а потом она сказала простодушно: – Мне его не хватает.
Нужно отдать должное их отцу, хотя Регина была незаконной дочерью и девочкой, он всегда относился к ней как к своему первенцу и старался, чтобы она получила хорошее образование и была включена в семейный круг. Отсюда ведет происхождение ее воинственная – и порой причиняющая беспокойство – независимость.
Она получила по наследству значительную часть его состояния и, поскольку презирала почти все условности, заявила прямо, что не намерена делиться ни с каким деспотом-мужчиной.
Кажется, он ведет себя именно как деспот.
– Мне тоже его не хватает.
Люк говорил совершенно серьезно. Если отставить в сторону его привязанность к отцу, в том, что он унаследовал его титул, были свои неприятные стороны. На нем теперь лежала гораздо большая ответственность – и не только за собственные поступки.
– Возможно ли, что ты вступишь в настоящий брак с этой притягательной леди Бруэр и произведешь на свет еще одного виконта Олти? Отцу это понравилось бы. Я услышала, что по своему положению в обществе она вполне приемлемая кандидатура.
– Нет.
– Нет? – Регина произнесла это слово задумчиво, как исследователь и философ. – «Нет» в смысле, что она неприемлема, или «нет» в смысле настоящего брака?
– Последнее.
– Почему?
– Разве я спрашиваю тебя о твоих планах на будущее?
– Она мне понравится?
Регина строго улыбнулась, не обращая внимания на едкий тон в его голосе.
Понравится ли ей Мэдлин?
– Может быть, – промямлил он, – но ты с ней вряд ли встретишься.
– Значит, мы похожи. – Она подождала, пока он откроет перед ней дверцу кареты. – Хороший выбор. Тебе нужен кто-то достаточно независимый, кто не станет обижаться на твою склонность скрывать свои чувства.
Он немного растерялся, услышав это скоропалительное определение, и прежде чем успел ответить, она оперлась о его руку, уселась в экипаж и сказала:
– А теперь расскажи мне об Элизабет. Поскольку она только что начала выезжать, мне интересно, как все происходит.
Разница в возрасте у его сестер достигала почти двадцати лет, и неудивительно, что они редко общались, несмотря на то что были необычайно похожи внешне и обладали некоторыми одинаковыми чертами характера – например упрямством.
– Она не проявляет ни к кому особого интереса. – Он уселся в экипаж и постучал в потолок, давая знак кучеру. – Знакомо, да? В некоторых смыслах она очень похожа на тебя.
– Я никогда не считала, что нужно освятить брак церковным таинством только ради того, чтобы это одобрили окружающие.
– Мы все это заметили.
Он едва удержался от усмешки. Ее эклектичная натура была известна, в свете это осуждалось.
– Я рада, что наша младшая сестра тоже так не считает. Приятно узнать, что Элизабет самостоятельная.
– О да, в этом ей не откажешь. – Люк помешкал, но потом отбросил колебания, потому что если он и мог довериться кому-то, то это была Регина с ее уверенностью, что частная жизнь неприкосновенна. – Мне кажется, что Майлз испытывает к ней чувства, совсем не родственные. Он ничего не говорит, и вряд ли она что-то понимает, но я… заметил.
– Много же тебе потребовалось на это времени. – Регина улыбнулась снисходительно и в то же время высокомерно. – Я все думала, когда же это дойдет до тебя.
Ее замечание не вызвало у него удивления. Регина есть Регина. Он спросил, отчасти раздраженно:
– А тебе не приходило в голову, что нужно сказать мне об этом?
– Нет. – Она скривила губы. – Это испортило бы все удовольствие, правда? Мне нравится восхитительное либретто о виконте-повесе, надзирающем за невинной простушкой. Ты обратил на себя внимание Веллингтона, но одна девятнадцатилетняя девочка…
– Женщина, – прервал он ее.– Она достаточно взрослая, чтобы ее взяли в жены, так что я всячески стараюсь не думать о ней как о ребенке.
– И тебе это не удается. Вот ты и ощетинился, напустив на себя покровительственный вид. Почему?
– Что значит «почему»? Мы разговариваем о ее будущем. А я ее естественный покровитель.
– Естественный, – повторила она.
Ему с трудом удалось побороть возмущение, вызванное ее явным удивлением, и она это понимала.
– Итак, оставим это. Что мне делать с Майлзом? Я сказал Элизабет, что не советую ей проводить время наедине с ним. Дело не в недоверии, а скорее в соблюдении приличий.
Регина усмехнулась и сбросила с плеч отсыревший плащ.
– О Боже, порочный виконт Олти настаивает на соблюдении приличий… И как же вы договорились с младшей сестричкой?
– Я повел себя дипломатично и не стал подавать это под таким углом.
– Дорогой Люк, а под каким углом ты это подал? Прошу тебя, скажи, что ты не предъявил ей ультиматум деспота.
Не предъявил? Он не думал так раньше, но теперь, когда лицо Регины озарилось смехом, его уверенность поколебалась. Элизабет тогда была явно расстроена, но согласилась, в общем, с готовностью. Со слишком большой готовностью. Он пробормотал:
– Разумеется, нет.
Подвязки были алого цвета, чулки – черного, и Мэдлин не сомневалась, кто их прислал.
Фитч. Этот мерзкий негодяй.
Но доказать это будет сложно. Карточки не было, коробку доставили анонимно, и вряд ли стоило бежать к Хьюберту, рассказывать ему, что находится в посылке, или демонстрировать свой подчеркнутый интерес к тому, кто ее прислал.
Чтоб его сиятельство, этот распутник, куда-нибудь провалился.
Дрожащими пальцами она взяла записку. Там было написано: «Я могу не знать в точности, что произошло, но могу предположить».
Дневник ей вернули, но это не означало, что с этим делом покончено; она знала это все время, несмотря на заверения Люка, что афиширование их связи заставит Фитча замолчать и что вряд ли он предпримет что-нибудь еще. Люди честные, имея дело с презренными подлецами, они сталкиваются с одной трудностью. Порядочная сторона не понимает, насколько черны души подлецов. То не была война, ведущаяся на началах справедливости, то было нечто совсем иное. Люку и в голову не пришло бы изводить женщину так, как мог это делать Фитч. И это ставило его – их обоих – в невыгодное положение. Теперь было ясно, что Фитч вспомнил кое-какие подробности из дневника.
Да, Колин покупал ей черные чулки и красные подвязки и часто просил ее надеть их. У них была такая игра. Эта фантазия доставляла удовольствие мужу, и то, что кто-то оказался в курсе таких подробностей, приводило ее в ярость.
Но стыдно ей не было. Она была немного унижена и сердита, но стыда не испытывала.
Несколькими днями раньше, читая мужнины записи, она как раз нашла кусок текста, в котором говорилось о чулках и подвязках, так что все это было совершенно свежо в ее памяти.
