Текст книги "Влюбленный виконт"
Автор книги: Эмма Уайлдс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
«Понедельник, 16 апреля 1808 года
Вернувшись домой вчера вечером, я с радостью обнаружил, что моя красавица жена воспользовалась моим подарком. При виде ее, ожидающей меня в своей комнате, на кровати, одетой в одни только чулки и подвязки, я пришел в такое возбуждение, что буквально сорвал с себя одежду. Боюсь, что я повел себя слишком пылко, но, кажется, ей это понравилось так же, как и мне, когда я лег на нее. Она так хороша, контраст черного шелка и ее белой кожи такой дразнящий, что я не могу этого объяснить. Хотя я и знаю, что она добродетельна и скромна, воображаемые картины нравились мне. И теперь, после женитьбы, я не стану ходить на сторону. Но в прошлом я всегда наслаждался разнообразием в постели. Привлекательность Мэдлин, как всегда, несравненна. Я в высшей степени счастливый человек… Я уже думаю о том, что куплю ей в следующий раз…»
Кто-то кашлянул, и этот звук мгновенно вернул ее к реальности. Мэдлин подняла глаза.
– Только что принесли, миледи. – Хьюберт стоял в дверях и на этот раз протягивал ей маленькую коробочку, завернутую в серебристую бумагу. – Кажется, сегодня у нас день посылок и посетителей.
Посетителей? Хорошо, что она успела убрать обратно в коробку шелковые чулки.
– А кто пришел, Хьюберт?
– Ваша матушка и тетка, миледи.
Как не вовремя, подумала она, но приняла старательно обернутую коробочку с улыбкой, заметив, что на этот раз к ней хотя бы приложена карточка, тогда как подарок Фитча был доставлен без подписи. Она отложила коробочку на маленький столик.
– Проводите их, пожалуйста, сюда и сразу же подайте чай.
– Да, мадам.
Она глубоко вздохнула, тихонько закрыла крышкой оскорбительный подарок лорда Фитча, положила коробочку на пол рядом со своим креслом и постаралась успокоиться. Когда мать и тетка вплыли в гостиную, она уже улыбалась и совершенно владела собой, как ей хотелось надеяться. Мэдлин встала и подошла к гостьям, чтобы поцеловать каждую в щеку.
– Как хорошо, что вы решили зайти.
Тетка была старше матери, со светлыми волосами, уложенными в тугой пучок, и с неизменно недоброжелательным видом, который особенно раздражал, учитывая обстоятельства. Из всех людей, которых ей не хотелось бы видеть в данный момент, Ида была на первом месте. Хотя Мэдлин и ожидала, что этот визит состоится, как только распространятся слухи о ней и Люке, еще не была готова к нему. Тревожный подарок взволновал ее, когда сталкиваешься с неодобрением, необходимо равновесие, а ее равновесие явно висело на волоске.
Когда тетка поднесла к глазам монокль, чтобы оглядеть ее с деланым видом, который показался Мэдлин до крайности раздражающим. Она со всей любезностью, на какую была способна, предложила дамам сесть.
Поначалу мать пыталась поддерживать неторопливый светский разговор, пока Ида не сказала прямо:
– Успокойтесь, Джейн. Вы тратите время на пустую болтовню. Мэдлин, мы пришли, чтобы узнать, почему вы пустились в такое губительное плавание. Вы сошли с ума?
В изысканной гостиной настала мертвая тишина.
Если бы не посылка с чулками, Мэдлин смогла бы ответить в той манере, которую заранее отрепетировала. Но теперь ей, как ни странно, захотелось, чтобы здесь присутствовал Люк, хотя это еще больше рассердило бы мать и тетку.
Она сразу же отогнала это желание. Ей не нужно, напомнила она себе, чтобы какой-то мужчина опекал ее. Пока не явился лорд Фитч с его нежелательными и неприемлемыми ухаживаниями, она вполне обходилась собственными силами. И она спросила, скрестив на груди руки:
– Губительное плавание?
– Ваша связь с лордом Олти не осталась незамеченной. – Ида произнесла эти слова с весомым осуждением, жесткость ее голоса вполне соответствовала накрахмаленному кружеву воротничка ее серого платья. – О вас говорят.
– Я вдова. – Она изо всех сил старалась не показать виду, что хочет защитить себя. – И нет никаких оснований, чтобы кто-нибудь обращал внимание, позволяю я виконту или не позволяю сопровождать меня при выходе в свет.
– Дорогая, я знаю, что вы вовсе не столь наивны. Он, конечно, человек достойный. – Ее мать улыбнулась, но улыбка вышла несколько натянутой. – Но его репутацию нельзя назвать незапятнанной. Какие у вас плавны на будущее?
– Кажется, никаких. – Мэдлин тоже улыбнулась, надеясь, что по ее лицу не будет заметно, что она знает без всяких колебаний, что никаких планов у них вообще нет.
«Вы можете обещать мне, что не умрете…»
Она так и не спросила его, что означает эта тревожная фраза. Они стали любовниками, но ей еще предстояло пробить крепкую стену его эмоциональной сдержанности. Насколько она могла судить, ей даже не удалось еще приставить к этой стене лестницу, чтобы попытаться сделать это.
– Лорд Олти не склонен строить планы, да в этом и нужды нет. Мы всего лишь… знакомые. Оснований для тревоги нет, матушка.
Тетя Ида издала презрительный звук, который, вероятно, мог сойти за фырканье, хотя она стала бы отрицать до конца своих дней, что способна произвести нечто столь непристойное.
– Я слышала иное.
– Естественно, это вызвало разговоры. – Мать Мэдлин умела царственно игнорировать кого угодно, даже свою сестру. У нее была своя цель, иначе она не согласилась бы нанести этот визит. – Олти – заметное лицо в самых высоких кругах. Он числит сына герцога Беркли среди своих ближайших друзей, а также лорда Лонгхейвена, которого в лучшем случае можно назвать неуловимым.
– Мне известно, кто его друзья. – Мэдлин откинулась к спинке кресла, изо всех сил стараясь не переиграть и не держаться слишком воинственно. – У меня такое впечатление, что их дурная слава и есть цель этого разговора. Могу ли я заметить, что лорд Александр недавно женился, и женился хорошо, несмотря на свою менее чем незапятнанную репутацию?
– Это хорошо для дочери графа Хатауэя, но не думаете ли вы, что вам удастся заставить лорда Олти выполнить свой долг? – Напрямик спросила Ида. – Он не славится любовью к постоянству.
Мэдлин сдерживалась из последних сил, ей очень хотелось заметить, что ей двадцать шесть лет и что ее жизнь – и то, что она с ней делает, – касается только ее. Отчасти визит матери и тетки вызван, конечно, беспокойством, но, в общем, все это весьма походило на обычное вмешательство в ее дела. Она знала, как все это будет, с того самого момента, когда выбежала за дверь вслед за нетерпеливо ушедшим после званого обеда Люком, так что разговор этот ее не удивил, только вызвал досаду.
Но у нее действительно есть родня, не говоря уже о ребенке, и хотя ее собственное счастье тоже должно иметь кое-какое значение, у нее есть определенные обязанности перед всеми ими.
– А вы не подумали, что я не хочу заставлять его выполнять свой долг? Единственное, что он сделал, это сопроводил меня на светский прием, и, как вы заметили, он не славится монашескими манерами. Я уже была счастлива замужем. И не знаю, уверена ли я, что из лорда Олти получится замечательный муж.
– Быть может, вам стоило бы подумать об этом до того, как вы появились в обществе под руку с ним.
– Я подумала, – спокойно ответила она.
Мать с теткой обменялись сердитыми взглядами, но появление горничной с чайным столиком заставило их прекратить разговор. Налив всем чаю, Мэдлин нарочно повела разговор в другом направлении и послала за Тревором; который с радостью оторвался от уроков, потому что явно предпочитал математике лимонные пирожные. Для семилетнего мальчика он вел себя хорошо, но его шаловливые выходки не позволили дамам продолжить расспросы.
Когда мать с теткой ушли, Мэдлин вздохнула с облегчением и погрузилась в свои мысли. Чашка с остывшим чаем так и осталась стоять на столике. Как ни странно, Мэдлин просто радовалась, что дискуссия закончена. Хотя она не была безразлична к мнению своих родственниц или к сплетням, ни то ни другое не встревожило ее так, как можно было ожидать.
– А вы не собираетесь ее открыть, мама?
– Что открыть, милый?
– Вот это.
Ее сын, испытывающий, как и все маленькие дети, страсть к коробочкам в блестящей обертке, указывал на маленькую посылку, лежащую на столике рядом с креслом, на котором она сидела.
Мэдлин совершенно забыла о ней, занятая своими противоречивыми чувствами и задумавшаяся о первых реальных последствиях своих отношений с известным случайными связями виконтом Олти.
– Сейчас открою.
Она улыбнулась и разрешила Тревору подать ей коробочку. Его лицо выражало сильное любопытство.
Карточка была надписана незнакомой рукой, в ней безлично сообщалось, от кого посылка, но сердце у нее забилось сильнее. Развязав ленточку, она сняла обертку и увидела ювелирную коробочку с вытисненным знаком самого дорогого магазина, что очень удивило ее. Внутри, на белом бархате, лежали камни янтарного цвета, от которых у нее дух захватило. А когда Мэдлин приподняла одну из серег, необычная работа ювелира, создавшего оправу, и уникальность этих серег вызвала у нее мягкую улыбку, не имевшую никакого отношения к несомненной высокой стоимости подарка; улыбка была вызвана заботливостью, которая проявилась в этом выборе.
Люк был личностью разносторонней. Изобретательный, уверенный, неоспоримо опасный, с изрядной дозой мужского высокомерия, эмоционально отстраненный, но совершенно очаровательный, когда ему этого хотелось… и, очевидно, была в нем заботливость, которой она раньше не замечала.
Подарок был… самим совершенством. Вообще безделушки не производили на нее впечатления. У нее много драгоценностей. Но это было что-то совсем другое, и серьги ей очень понравились.
Он сделал над собой усилие. Она достаточно хорошо знала Люка и понимала, что сам по себе этот поступок не свойствен человеку, до такой степени отчужденному от мира.
– Красивые, – сказал Тревор, коснувшись кончиком пальца висящего камня, после чего потерял к нему всякий интерес. – А можно я возьму еще пирожное?
Конечно, это было нельзя. Он испортит аппетит и не будет есть за обедом.
– Только одно, – сказала она, улыбаясь, потому что счастье нужно разделить с кем-то, а в данный момент она была беспричинно, глупо счастлива.
А мстительный лорд Фитч пусть провалится ко всем чертям.
Глава 17
– Надеюсь, он понимает, что делает?
Алекс Сент-Джеймс сидел на террасе великолепного дома, построенного герцогом Беркли шесть столетий назад. Он устремил взгляд на равнинны и зеленый парк с прудом, поблескивающим вдали. По пруду в свете клонящегося к западу солнца с безмятежным видом плавала пара лебедей.
Майкл задумался над этим вопросом. Потом вздохнул и повернул лицо к бризу, наслаждаясь чистым запахом травы и воды после нескольких недель, проведенных в городе.
– Люк хочет покровительствовать ей, и я думаю, способ, которым он намерен это осуществлять, неплох с точки зрения тактики за исключением двух очень важных пунктов.
– Каких же?
В глазах Алекса появилась озабоченность. Его темные волосы были взъерошены, костюм типичен для джентльмена в имении – белая рубашка с широкими рукавами, темные бриджи, поношенные сапоги. Вид у него был обманчиво спокойным.
Временами Майкл спрашивал себя – оправится ли кто-нибудь из них после войны. Хотя он мог говорить только за себя, удовлетворенность жизнью оставалась капризной иллюзией и эмоциональной путаницей вроде спички рядом с порохом. Даже Алекс, который был счастливо женат и которому в не очень отдаленном будущем предстояло стать отцом, постоянно был настороже.
– Для наблюдательного взгляда очевидно – и поверь мне, все общество возбуждено, – что он проводит время с красавицей леди Бруэр не только на людях, но и у нее в постели. Он, разумеется, оправдывает свое поведение, утверждая, что оно удержит Фитча от преследований этой леди, но насколько я могу судить, Люк потерял из виду изначальную цель.
– А что это за цель?
– Каким образом этот мерзавец завладел дневником человека, который занимал высокое положение в обществе и который вот уже почти пять лет как умер? Один мой друг освободил лорда Фитча от этой краденой чужой собственности и вернул ее леди Бруэр, но с тех пор я стал спрашивать себя… как Фитчу удалось завладеть им? Он, конечно, безнравственный хорек, но вряд ли ловкий вор.
Алекс устремил на него взгляд.
– Я знаю тебя достаточно хорошо и понимаю, что ты просто так никогда не думал бы о таких вещах. Неужели ты действительно приехал ко мне в имение, чтобы сообщить, что Люк увивается вокруг леди, которая может в конце концов растопить его замерзший взгляд на брак? Это необычно, согласен, но все-таки я не понимаю, с какой стати ты примчался сюда из-за этого. Ты склонен хранить тайны, а не раскрывать их.
– Честно говоря, я не верю, что его взгляд на брак вообще можно растопить. Но я действительно приехал сюда, чтобы обсудить эту сторону происходящего.
– Ты никогда не вмешиваешься ни во что, пока тебя не попросят или по крайней мере пока не поднимут тревогу. Мне бы хотелось, чтобы ты объяснился. Бывает, что друзья, которые хорошо тебя знают, оказываются полезными союзниками, а бывает, что они раздражают тебя своей проницательностью.
Майкл улыбнулся, но глаза его не улыбались.
– А если я скажу, что муж леди Бруэр был связан с одним человеком, которого корона подозревает в сотрудничестве с французами в течение всей войны?
Наступило молчание. Друг посмотрел на него с явным испугом.
– Я бы сказал, – проговорил наконец Алекс, – что у тебя, как всегда, больше сюрпризов в правом кармане, чем у фокусника средней руки. Кто это?
– Родственник лорда Бруэра.
– Понятно… Когда ты это узнал?
– Два года назад. В то время мы все были в Испании, и это значило для меня немного больше, чем имя на обрывке бумаги. Теперь это стало весьма важным.
– Два года назад? А Люк знает?
– Я не говорил ему об этом, поскольку мне и в голову не приходило, что это имеет какое-то значение. – Майкл рассеянно следил за бабочкой, которая села на маленький декоративный кустик с мелкими желтыми цветами. – Моя теория состоит вот в чем. Дневник похитили, чтобы выяснить, нет ли в нем какого-либо упоминания о родственнике Бруэра. Быть может, о визите, который направил бы наши подозрения на ложный путь и разрушил алиби или показал, что эта особа имела доступ к определенной информации. Здесь возможны самые разные варианты.
– Ты подозреваешь, что лорд Бруэр принимал участие в деятельности изменников?
Майкл этого не подозревал. Он уже думал об этом и пришел к выводу, что Колин Мей был всего лишь невольным сообщником, если вообще был таковым. Он покачал головой.
– Нет. В дневнике нет ничего, что могло бы вызвать подозрения. Я внимательно прочел его. Я даже подумал, что там может быть использован некий шифр, но, насколько я могу судить, это просто беспорядочные записки человека, живущего обыденной жизнью, и к тому же человека, довольного этой жизнью.
– Так ты прочел этот мерзкий дневник?
– Конечно.
Алекс уставился на него, рассмеялся, а потом потряс головой.
– Я и забыл, что иногда самое определение того, чем ты занимаешься, означает, что ты знаешь вещи, которые не следует знать. Продолжай.
– Поверь мне. Я пропустил подробности его постельных отношений с красавицей женой. Я собираю сведения, но не люблю подсматривать за чужими любовными играми.
Майкл скрестил ноги, обутые в сапоги. У него есть совесть, просто он приберегает ее советы для важных случаев. Он вторгся в интимную жизнь леди Бруэр только потому, что пытался расшифровать сведения, которые могли оказаться в дневнике ее мужа; и он не стал бы этим заниматься, не будь это его служебной обязанностью. Он не Фитч. Дневник оказался интересным, но не в смысле непристойности.
И он продолжил с кривой усмешкой:
– Кроме того, я уже несколько лет знаю, что такое интимная близость, и, как нам с тобой известно, заниматься этим делом гораздо интереснее, чем читать о нем. Если отбросить в сторону неосмотрительные и подробные описания того, как лорд Бруэр наслаждался роскошными прелестями своей жены, я не нашел в этом дневнике того, кто завладел им, и поэтому похититель отдал или продал его Фитчу или, может быть, даже передал его третьему участнику, о котором мы еще ничего не знаем. Каким-то образом наш похотливый граф завладел им, но он не мог ускорить никакой процесс и даже не был ни в чем замешан по-настоящему, если хочешь знать мое мнение. Дело не в дневнике как таковом. Дело в мотивах.
Алекс нахмурился.
– Вероятно, ты прав. Теперь я вижу, куда ты клонишь. Почему дневник украли так недавно?
– Нам неизвестно, когда именно его украли. Судя по тому, что рассказал мне Люк, леди заинтересовало, откуда Фитч черпает свои сведения. Тогда-то она и обнаружила, что искомый предмет исчез из запертого ящика. Так что ты прав. Загадочно скорее то, почему он всплыл на поверхность так недавно.
– А почему бы не спросить Фитча, как дневник попал ему в руки?
Майкл покачал головой.
– Воистину, кто был солдатом, солдатом и останется. Шагай напрямик по самому прямому курсу. Мой подход немного не такой прямой. И потом, я уверен, что его сиятельство станет просто-напросто отрицать, что дневник вообще когда-то находился у него в руках, и мне не нравится, что он установит связь между исчезновением дневника и мной. Нет, я не против, пусть он знает, что краже, случившейся в его доме, виноват я: он украл чужую вещь; использовал ее для шантажа и, стало быть, поставил под сомнение неприкосновенность своего жилища, – но есть несколько нерешенных вопросов, которые корона должна решить, хотя Бонапарт уже побежден. – Он помолчал, а потом пробормотал: – Белее того, обе стороны шпионили друг за другом. Во время войны всегда найдутся секреты, которые можно продать. В Англии живет довольно много предателей, которых мы еще не схватили. Мне не дает покоя, что они все еще разгуливают на свободе.
– Значит, теперь ты таким образом служишь королю? Обнаруживаешь неуловимых шпионов-предателей?
Бабочка вспорхнула, трепеща сверкающими крыльями. Майкл ничего не ответил.
Его друг усмехнулся.
– Не понимаю, зачем я задал этот вопрос. Забудь о нем. А теперь, чего ты хочешь от меня? Видит Бог, я твой должник. Твои особые умения очень помогли мне уладить кое-какие сложности, возникшие между моими родственниками и родственниками Эмилии.
– Я рад, что смог это сделать. – И еще он был рад, что Алекс так крепко любит свою прекрасную молодую жену. Роль Майкла, помогавшего уладить разногласия между ссорившимися семьями, была наградой сама по себе. – И мне кажется, что это я был твоим должником. Ты ведь действительно вытащил меня из той французской тюрьмы.
Сент-Джеймс отмахнулся от этого подвига, небрежно взмахнув рукой с длинными пальцами.
– То была война. Я выполнял свой долг.
Это действительно была война, но это еще был и пример крепости их дружбы. Если бы Люк и Алекс не настояли тогда на том, чтобы устроить ему побег, его уже не было бы в живых. Майкл прекрасно понимал это. Если шпион, действовавший в глубине Франции, за много миль от линии фронта, был схвачен, он считался потерянным безвозвратно. Упорство Апекса и влияние, которое Люк имел на Веллингтона, – вот что дало ему возможность выжить.
Но странно – хотя он и помнил, как его схватили – среди них оказался двойной шпион, и по сей день Майкл не знал, кто из его товарищей предал его, – он почти ничего не помнил о пытках, хотя шрамы служили весьма реальным напоминанием о них. Лучше всего ему запомнился холодный серый день и скудное солнце, когда Алекс вынес его наружу, ледяной ветер, проникающий сквозь рваную рубашку в пятнах крови, и то, как Алекс спотыкался под тяжестью своей нощи. Майкл потерял сознание, но когда очнулся в палатке и военный врач наклонился над ним, Майкл понял, что, несмотря на боль, он выжил благодаря настойчивости своих друзей.
Алекс Сент-Джеймс ничего не был ему должен. Да, он помог уладить небольшие разногласия между семьей леди Эмилии и Сент-Джеймсами, но, по его мнению, это было ничто по сравнению с его долгом.
– Я подумал о Джоне, – небрежным тоном сказал Майкл. – У него, по-моему, есть уникальная возможность помочь мне в одном деликатном деле.
Алекс удивился.
– Мой прославленный старший брат станет работать на корону? Я уверен, что эта идея ему понравится, поскольку он любит приключения. Что он может сделать такого, чего не можешь ты? В конце концов, ты тоже маркиз. Зачем тебе понадобилась его помощь?
– Он может поговорить с баронессой Шефер на личном уровне, чего я не могу, потому что, думаю, когда-то они были добрыми друзьями.
– Это вежливый способ сказать, что когда-то она была его любовницей?
– Я вежлив до невозможности, как тебе известно.
– Особенно когда это служит твоим целям. – Алекс усмехнулся. – Так скажи мне, что он должен спросить у прежнего света любви своей. Я пытаюсь представить себе, что может знать эта леди такого, что могло бы тебе помочь.
Конверт лежал в кармане сюртука, и Майкл достал его и протянул Алексу.
– Ты только передай ему вот это, если можно.
– Конечно. – Алекс с любопытством смотрел на конверт; ни о чем не спрашивая. – Ты можешь остаться пообедать? Эмилии понравится играть роль хозяйки, хотя сейчас она легла отдохнуть. К сожалению, из-за беременности ее клонит в сон во второй половине дня.
– Я бы с удовольствием задержался. – Майкл встал. – Могу ли я принять твое приглашение в другой раз?
– Срочные дела?
– Можно сказать и так.
– Я отвезу это Джону немедленно. – Алекс постучал указательным пальцем по конверту, лежавшему на столе, с любопытством глядя на Майкла. – Но прежде чем ты умчишься прочь, объясни вот что. Ты сказал, что есть два характерных момента, которые заставили тебя усомниться, благоразумна ли связь Люка с Мэдлин Мей. Первый, очевидно, состоит в том, что за кражей дневника скрывается нечто большее, чем может показаться на первый взгляд. А второй?
Майкл немного подумал, а потом тихо сказал:
– Он не свободен от слишком тяжелых воспоминаний.
– Из-за того, что случилось в Испании?
На лице Алекса появилось озабоченное выражение.
– Да, из-за того, что случилось в Испании.
– Я, конечно, знаю, что он состоял в связи с Марией и что ее убили вскоре после Бадахоса.
– В связи? Да он женился на ней.
Майкл безрадостно улыбнулся.
Алекс был потрясен. Это было ясно потому, что он широко раскрыл глаза и внезапно замер без движения.
– Он женился на ней?
Вправе ли он рассказать чужую историю? Майкл не был уверен, но это был Алекс и Майкл решил, что хотя Люк ничего не рассказывал о себе, он не стал бы возражать.
– Они нашли церквушку со священником, который совершил обряд венчания, но церковь эта находилась в опасной близости от линии фронта. По дороге обратно в монастырь, где она нашла убежище, они наткнулись на маленький французский патруль. Мария была убита, а Люка тяжело ранили и бросили умирать. Лягушатники сожгли монастырь дотла.
– Боже правый. – Алекс откинулся назад, глаза его стали суровыми. – В день их свадьбы. Он ничего мне не рассказывал.
– Мне он тоже ничего не рассказывал.
Майкл узнал об этом по каналам разведки. Люк даже не упоминал об этом, и он тоже молчал.
– Я знал, что это имело место, – медленно сказал Алекс. – Я знал, что она умерла, но не о свадьбе. Неудивительно, что он такой… замкнутый. Ее убили в день их свадьбы. Как можно оправиться после такого? Я нежно люблю свою жену, и, пожалуй, теперь меньше буду уделять времени незначительным вещам. Как мог я не знать?
– Он не хочет говорить об этом. Можно ли его упрекнуть?
– Нет, – мягко согласился Алекс. – Нет. Зачем сыпать соль на раны? Я бы не выдержал такого. Как он живет с этим?
– Я никогда не был женат, так что не могу знать в точности, – мрачно сказал Майкл, – но осмелюсь предположить, что он живет не очень хорошо. Но есть шанс, что леди Бруэр поможет ему.
– Я думала, мы направляемся в оперу.
Мэдлин выглянула в окно кареты, и на ее лице выразилось удивление, потому что она наконец поняла, что поездка их затянулась.
Люк мягко улыбнулся.
– Я решил удивить вас чем-то более забавным, чем зрелище обреченных любовников и трагических событий. Быть может, это звучит совсем некосмополитично и я напрасно признаюсь в этом, но я никогда не интересовался итальянской драмой. Она мешает мне наслаждаться музыкой, как бы хороша ни была драма сама по себе.
– А что вы придумал и вместо оперы?
Голос ее прозвучал настороженно, чего и следовало ожидать. Сегодня она была ослепительна в белом атласном платье с золотистой отделкой на глубоком вырезе и на подоле, с рукавами, которые заканчивались у локтя кружевной оборкой; ее веер был настоящим произведением искусства – ручка из резной слоновой кости и экзотический рисунок, изображающий леопардов и слонов. Серьги, которые он ей подарил, заманчиво покачивались у стройной колонны ее шеи при движении кареты, а глаза, большие и темные, смотрели на него с очаровательным смущением.
Вот и хорошо. Она тоже его смутила, и когда он увидел ее в этих серьгах, его почему-то охватило четкое, хотя и беспричинное чувство обладания, как если бы эти серьги явились символом связи между ними, связи, которую он хотел игнорировать, но не мог.
На самом деле все было очень просто. Он глубоко привязался к ней, и ни в коем случае не пытался это отрицать. Он знал, что она совершенно не та женщина, с которой ему нужно было связываться, потому что с Мэдлин слово «связь» приобретало пугающую значительность.
И все же он это сделал.
– Я хотел, чтобы этот вечер вы провели со мной, – сказал он с не присущей ему искренностью, пытаясь определить ее реакцию. – Я хочу воплотить в жизнь, необычный каприз.
– Вы никогда не бываете капризным, Олти.
– Испытайте меня, – тихо сказал он в ответ на ее вызов.
Ее веер раскрылся, якобы потому, что ей нечем было дышать.
– О, я уже испытывала вас, – прошептала Мэдлин, маняще опуская ресницы. – Думаю, что именно из-за этого мы и попали в неприятное положение.
– А разве мы попали в неприятное положение?
Не успел он договорить эти слова, как сразу же пожалел о них.
– Не знаю. Разве это не так?
И речи не могло быть, чтобы он ответил на этот неуверенный вопрос. Вместо этого он предпочел вернуться к эротической теме.
– Если мы говорим намеками, миледи, могу ли я сказать, что немыслимо наслаждался той первой пробой? – Удобно расположившись на сиденье, он посмотрел на нее из-под тяжелых век. – Слишком наслаждался, поскольку не смог устоять против желания повторить. В прошлом году у меня не было намерения видеть вас снова после такой ночи.
Сказано было откровенно.
– Я восхищен тем, что вы изменили ваши мысли.
Она то и дело заставляла его замолчать, и ирония заключалась в том, что он тоже был в восторге. И он имел твердые намерения пребывать в восторге и сегодня ночью. Если сибаритские удовольствия – это все, что у них есть… тогда он намерен выжать из них все возможное.
– Я думаю, что в этом мы согласны.
– Тогда вы скажете мне, куда мы едем?
– Нет. – Он улыбнулся, чтобы смягчить свой отказ. – Вы не любите сюрпризы?
– Только приятные, Олти.
Он подавил желание рассмеяться. Ее строгий тон уравновешивался любопытством в ее глазах. Он сказал:
– Я всегда стремлюсь быть вам бесконечно приятным. Разве у меня это не получается?
Она ответила не сразу, но продолжала рассматривать его, а потом пробормотала:
– Получается до такой степени, что это меня тревожит.
– Это комплимент или порицание?
– Думаю, и то и другое. Не знаю.
Он обдумал двусмысленную природу ее ответа, но она выглядела такой молодой и неуверенной по контрасту с замысловатым фасоном своего платья, что его реакция была скорее нежно-снисходительной.
Это само по себе явилось откровением, потому что он был любовником скорее страстным, чем сентиментальным. С Мэдлин он был и тем и другим.
– Я бы сказал теперь так: мне хотелось бы, чтобы вы доверились мне в этом случае, и если я вас огорчу, вы спокойно выскажете на эту тему все, что вам угодно. Что скажете?
– Это не секрет, – спокойно ответила она. – Я зашла далеко. Так что очевидно: я вам доверяю.
«Я зашла далеко…»
Трактир находился за пределами Мейфэра, это он предусмотрел, и поскольку он заранее сделал все приготовления, их ждали. Люк вышел из кареты и помог выйти Мэдлин. При виде непривлекательного снаружи дома она бросила на спутника вопросительный взгляд, но он взял ее за локоть, подвел к двери, наклонился и прошептал:
– Вы можете мне довериться.
Эти четыре обычных и простых слова он произнес совершенно серьезно.
В данном случае они вовсе не были просты.
В заведении было тихо, в воздухе пахло чем-то очень вкусным, и поскольку он заказал для их трапезы самую лучшую гостиную, их усадили в маленькой комнате с низким потолком и незажженным массивным каменным очагом. Горели свечи, окна были открыты в маленький, обнесенный стенами сад, и от этого пламя свечей слегка колебалось. Блюда приготовили согласно его подробному описанию – охлажденный суп из огурцов, палтус из Дувра, жирная утка с портвейном, бифштекс и десерт красивая фантазия из сладкого крема, карамели и взбитых сливок от его личного кондитера. Он также велел подать разные вина, и после последнего блюда один из официантов, молодой лакей, внук его дворецкого, служившего семье Доде не один десяток дет, разлил шампанское. Его молчание было гарантировано как преданностью, так и существенным денежным поощрением.
Гениальная идея – снять весь этот уютный трактир на всю ночь, решил он, глядя, как Мэдлин с аппетитом, облизывает ложку, насладившись десертом. Живущие по соседству люди не принадлежат к высшему обществу; пожилой трактирщик вряд ли станет сплетничать, учитывая, как ему заплатили; и они впервые могут провести вместе всю ночь. Он задумал это, когда Мэдлин сказала, что ее невестка забирает Тревора на несколько дней в имение вместе с его двоюродными братьями. Эта мысль пришла ему в голову и не оставляла его до тех пор, пока он все не устроил.
Прекрасно. Он не стал бы просить, чтобы она отняла у сына время ради него, но можно ли устоять перед шансом заполучить ее на всю ночь?
«В этом-то все дело, я не мог», – думал он.
– Здесь больше никого нет, – заметила она, ставя бокал на стол. – Я понимаю, что на кухне есть прислуга, но здесь совершенно тихо.
– Стены непроницаемы.
– Я заметила, – сухо ответила Мэдлин. – Мы здесь единственные гости, не так ли? Зачем было так утруждать себя и так тратиться, когда мы могли просто побыть в моем доме?
– Спокойный обед вдвоем нельзя оценить деньгами. И потом, я не хочу, чтобы мне пришлось следить, не настает ли рассвет.
– Моя горничная уже знает. – Ее темные глаза при свете свечей казались более необычными, чем всегда. – Мне она ничего не сказала, но я поймала не одну ее лукавую улыбку.
– Но она никогда не видела меня в вашей постели. – он был более опытен, более четко понимал тонкости восприятия злоязычного светского общества. – Это важно. Предположение есть предположение. Если бы она застала меня в постели, это было бы несомненно; вообразите, какой это был бы скандал.
