Текст книги "Влюбленный виконт"

Автор книги: Эмма Уайлдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Факты – это факты. Если раньше он был злобным и коварным, то теперь, если оправится, станет во много раз злее и коварнее.

Если.

Она прерывисто вздохнула, стиснув в кулаки руки, опущенные по бокам. Люк поклялся, что обо всем позаботится.

А это совершенно меняет дело.

Из всех людей она обратилась к Люку Доде, известному и порочному виконту Олти, послав лакея поискать его в первую очередь в клубе, а потом в одном из самых презренных игорных притонов Англии.

Что хуже? Быть узницей порочных забав лорда Фитча или быть обязанной Люку?

Она не знала, но была уверена, что этот вечер – один из самых худших в ее жизни.

Глава 3

– Есть какие-нибудь соображения?

Майкл Хепберн, маркиз Лонгхейвен, смотрел на своего собеседника через стол, накрытый к завтраку. Люк, намазывающий джемом кусок поджаренного хлеба, вопросительно поднял брови, поза у него была на первый взгляд небрежная, но Майкла трудно было провести. Он сказал:

– Ну что же, всякий раз, когда человек пишет вещи, не предназначенные для посторонних лиц, а только для тех, кому они адресованы, есть шанс, что произойдет что-нибудь в этом роде. Я сжигаю всю личную корреспонденцию.

– В этом я не сомневаюсь, – сухо заметил Люк. – Я также согласен с тем, что записывать интимные подробности эротических забав с женой – дурная мысль, но частный дневник есть именно частный дневник. Я уверен, что лорд Бруэр не думал, что он уйдет из жизни так рано. И потом, он не первый, кто каждый день вел записи о подробностях своей частной жизни. Дневник ведут многие.

– Это так, – согласился Майкл, хотя если бы он на самом деле был таким податливым, это проделало бы брешь в органах безопасности, что принесло бы короне множество несчастий. Он считал лорда Бруэра глупо сентиментальным, но удержался и не сказал этого. Люк нелегко шел на откровенность, а значит, у него были основания прибыть к другу в такой ранний час.

– То было ошибочное решение, но нельзя же все время думать, что могут случиться какие-то непредвиденные обстоятельства и какой-нибудь тип с низким моральным уровнем вторгнется в твою жизнь.

– Я совершенно с тобой согласен. – Люк, казалось, весь был сосредоточен на том, чтобы тщательно прожевать кусок колбасы; прожевав, он проглотил его, а потом спросил: – Если бы ты был на моем месте, что стал бы делать дальше?

– Это ты о затруднительном положении леди Бруэр? – «Или, – добавил мысленно Майкл, – о самой этой леди?»

– Что-то нужно делать с Фитчем.

– Ты просишь у меня совета или хочешь, чтобы я вмешался?

Майкл взял в руку чашечку с кофе и проницательно посмотрел на своего старого друга.

– Сам не знаю. Ты гораздо более опытен в делах такого рода.

– Истекающий кровью, лежащий без чувств джентльмен в доме одной из моих любовниц? Нет, это выходит за пределы моего опыта.

– Она не моя любовница. – Эти слова он проговорил отрывистым тоном. – Мэдлин – моя знакомая, и только.

Прекрасная леди Бруэр не постеснялась позвать Люка, оказавшись в крайне сложном положении, и учитывая раздражение, с которым он говорил об этой женщине, Майкл как-то сомневался, что «знакомая» – подходящее слово для данного случая, но допытываться не стал. В последнее время Люк стал более вспыльчив и беспокоен, чем обычно, и, вероятно, это было как-то связано с ней. Он ложился поздно, и хотя в это утро казался любезным и собранным, как обычно, но у рта его появилась усталая морщинка.

Утро было ясное и яркое, небо за окнами утренней столовой походило на море безоблачного синего цвета. Глотнув кофе, Майкл с подчеркнутой осторожностью поставил на стол чашку.

– Ты говоришь, что доставил лорда в его особняк и сказал дворецкому, что нашел его, лежащего без сознания, в переулке позади нашего клуба?

– Мне показалось, что это выглядит правдоподобным объяснением. – Гибкое тело Люка было едва заметно напряжено, но это не укрылось от Майкла. – Дворецкий вызвал врача, который сообщил, что рана неглубокая, и сказал, что, по его мнению, Фитч был сильно пьян, насколько можно судить по запаху бренди. Я могу подтвердить, что от него пахло очень сильно, и когда я поместил его в карету, пустая фляга выпала из его кармана, хотя я сомневаюсь, что излишества, которым он предавался в тот вечер, ограничивались только этим сосудом.

– Но у нас по-прежнему проблема с дневником лорда Бруэра, остающимися во владении этого гнусного Фитча, безотносительно к тому, выздоровеет он или нет, верно?

– Верно.

– Думаю, что смогу позаботиться об этом.

Впервые с момента своего прихода Люк улыбнулся, и хотя на Майкла это не произвело того же впечатления, какое производило на чувствительных светских дам, он с радостью увидел, что на миг перед ним появился обычный беззаботный лорд Олти.

Люк пробормотал:

– Я так и думал, что ты сможешь помочь.

– Ради леди Бруэр?

Вопрос был поставлен весьма деликатно.

Люк пропустил мимо ушей этот намек.

– Кажется разумным предпринять шаги теперь же.

– Фитч и до событий прошлого вечера был неприятным типом, так что логично будет допустить, что его настроение не улучшится, если ко всему добавится сильнейшая головная боль, которая ждет его, как я полагаю, сегодня утром.

– Врач говорит, что между выпивкой и ударом по его толстому черепу у него, вероятно, случился провал в памяти, и он не помнит, как получилось, что ему нанесли увечье.

– Так было бы лучше для всех, но пока мы этого не узнаем, тебе следует защищать ее тем или иным способом.

– Вряд ли я обязан это делать.

Люк пожал плечами, но Майклу показалось, что это не выражает настоявшего равнодушия.

– Да, – мягко сказал Майкл, – но все же ты здесь и хочешь заручиться моей поддержкой ради нее.

Люк отшвырнул салфетку и встал со своим обычным небрежным видом.

– Кстати, о ней. Дай мне знать, когда дневник будет спасен и я смогу вернуть его законному владельцу. Я надеюсь, тебе можно доверять, но вряд ли Мэдлин одобрит, что я вообще рассказал тебе об этом.

В профессии Майкла доверие не поощрялось, так что это было к лучшему. Майкл поднял брови.

– Я буду поддерживать с тобой связь.

– Благодарю за завтрак.

– Не за что. – Он помолчал и сказал равнодушно: – Ты действительно поставил вчера двадцать тысяч на одну карту?

Люк язвительно выгнул брови.

– Вижу, слухи распространяются, как всегда, быстро.

– В наших кругах – да, можешь не сомневаться. Я все знал уже к полуночи.

– Я и сам не понимаю, зачем принял вызов Кейна.

– Наверное, я могу сделать предположение.

Во время войны они были в Испании вместе, и поэтому каждый хорошо знал о том, какие демоны живут в душе другого.

– Не нужно, – отрывисто и коротко произнес Люк. – Мне не нужен отец-исповедник, Майкл, но за этот дневник я буду признателен.

После ухода друга Майкл сел и задумчиво уставился на дверь. Конечно, он знал прекрасную леди Бруэр. Светлые золотистые волосы, необыкновенные темные глаза, тело, которое оценил бы любой здоровый мужчина, но она была предана своему мужу и после его смерти удалилась из общества на долгое время, хотя это было совсем не модно. О ней говорили, что ее не интересуют никакие привязанности – ни постоянные, ни случайные.

На мой взгляд, подумал Майкл, примечательно, что эта леди обратилась за помощью к Люку. Ему не было известно, что они хорошо знают друг друга, и, конечно, Люк только коротко упоминал о ней в его присутствии. Единственный раз, когда он видел, что они обменялись несколькими словами, был на свадьбе их общего друга Джошуа с кузиной леди Бруэр. Вообще же, размышлял Майкл, откинувшись к спинке кресла и вновь глотнув кофе, он помнил, что заметил неестественную сдержанность в голосе Мэдлин Мей, с которой она поздоровалась с Люком. Ведь с его внешностью, состоянием и шармом большинство женщин падали к его ногам.

Или в его постель.

Но Люк сказал, что она не была одной из его любовниц, и за ней явно не числилась репутация женщины, склонной к случайным связям. А Люк не верил в связи иного сорта, так что скорее всего это была правда. Принимая все во внимание, друзьями они тоже не были.

Это было интересно, но не существенно для данной проблемы. Майкл допил кофе и, выйдя из утренней столовой, направился в свой кабинет.

Ему нужно было послать записку. У него есть связи, с помощью которых можно легко управиться с этим малоприятным дельцем и достать дневник. Либо Антония, либо Лоренс быстро и осторожно все уладят.

Он никогда не был нерешительным человеком, и пришел в раздражение, когда, подняв руку, чтобы постучать, опустил ее и подумал, не уйти ли ему. Логически это было вполне объяснимо – если после событий вчерашнего вечера он зайдет узнать, как себя чувствует Мэдлин, и сказать ей, что он надеется па скорое возвращение дневника ее мужа. Но с другой стороны, он вспомнил, что леди Бруэр опасна для спокойствия его души.

Он не должен ее видеть. Хватит и короткого письма.

Если бы дверь не открылась, он болтался бы на верхней ступени неизвестно сколь долго, точно взволнованный юнец, но дверь отворилась и появилась сама Мэдлин; когда она увидела его прямо перед собой, на лице се появился испуг.

– О, лорд Олти.

Его точно ударили. Да, нужно было послать ей письмо.

Солнечный день, оживленная улица, аккуратные кирпичные ступеньки, любопытные взгляды… все это разом исчезло. В это утро на ней было визитное платье мягкого желтого цвета с лимонным оттенком, с короткими присборенными рукавами и кружевом, собранным в сборки под лифом, что привлекало взгляд к пышным, крепким грудям. Ее блестящие волосы были зачесаны назад, в руках она держала ридикюль, и это говорило о том, что она явно собралась куда-то идти.

Как ни была хороша собой эта изящная, очаровательная женщина, больше всего его тронули темные круги у нее под глазами. Эти предательские, болезненные пятна напоминали о том, что она переживала в одиночестве. Сколько она плакала… одна? Лежала без сна и думала о том, подвергнется ли она унижению, когда самую сокровенную сторону ее жизни выставят на всеобщее обозрение?

Вот почему записки было бы недостаточно.

– Доброе утро, леди Бруэр. – с чопорным видом проговорил он на тот случай, если их мог услышать лакей или если рядом со все еще открытой дверью особняка стоял дворецкий. – Я подумал, что могу зайти, но вижу, что вы идете по делам или повидаться с кем-то. Не могу ли я проводить вас, предложив свою карету?

Она вполне овладела собой, и ее улыбка была не более чем любезной, но глаза смотрели испытующе.

– Очень любезно с вашей стороны, милорд. Я собиралась навестить мою невестку и пройтись, потому что погода очень хороша, но мы можем воспользоваться вашей каретой, чтобы вам не пришлось потом возвращаться пешком.

Ее темные глаза, такие необычные по контрасту с белокурыми волосами, смотрели на него, точно задавали открытый, нерадостный вопрос. Он сказал:

– Я с удовольствием подброшу вас.

Он тут же пожалел, что не употребил другие слова, потому что его ум, которому совсем не была присуща невинность, нарисовал перед ним совсем другую картину, никак не связанную с поездкой в его карете. Он представил, как подбрасывает ее совсем в ином смысле, и поездка эта начинается с медленных, размягчающих поцелуев, включает в себя раздевание донага, а заканчивается тем, что она садится на него верхом и они двигаются вместе к общей эротической цели.

Одна ночь. Они провели ночь вместе почти год назад, и его тело предательски вспоминало об этом всякий раз, когда она оказывалась поблизости. Дуновение ее духов, ее профиль, случайно промелькнувший на многолюдном приеме, мелодичный смех – и его плоть уже просила забыть, почему он отказался продолжать их связь. Мэдлин принадлежала к тем редким женщинам, которые выглядели утонченными, изысканными и сдержанными в обществе и оказывались глубоко страстными в спальне. Больше того, он восхищался ее умом и чувством юмора не меньше, чем физической привлекательностью, и это сочетание наполняло его глубочайшей тревогой.

Это была женщина, в которую можно влюбиться, а не та, с которой можно переспать и забыть о ней. Он вовсе не удивлялся, что литературно образованный лорд Бруэр восторженно описывал прелести своей жены, потому что они вполне заслуживали того, чтобы вспоминать о них.

Когда-то он любил и потерял, и теперь ему не хотелось снова пережить такую боль. Там, в Испании, среди войны и ада, который сопутствует войне, он встретил женщину своей мечты. Это так и осталось иллюзией, и он просыпался каждое утро, мучаясь из-за своей утраты. Это суровое испытание принесло ему слишком много страданий, чтобы он захотел отважиться на что-то подобное. Имея обязательства перед своим титулом, он, вероятно, в конце концов, женится, но в тридцать лет его совершенно не привлекала подобная перемена в жизни. Когда он действительно решит, что время пришло, непременно выберет жену, оставаясь при этом совершенно равнодушным. Может быть, он даже – с Божьей помощью – позволит матери дать ему совет, кого выбрать в жены.

– Я думаю, если кто-то увидит, как я сажусь в вашу карету или выхожу из нее, – пробормотала Мэдлин, когда он любезно подсаживал ее, – начнутся сплетни.

– Ваша добродетельная репутация, вероятно, выдержит небольшую толику сплетен, – ответил Люк с циничным удовольствием по породу ее чопорного тона, хотя и понимал природу ее замечания. Никого не заинтересует, если его увидят с ней, но если наоборот, это будет иметь значение. – Итак, скажите, где живет ваша невестка, чтобы я мог дать указания кучеру.

– На Брук-стрит.

– А, это совсем близко. Я велю ему объехать вокруг квартала, чтобы мы могли немного поговорить.

И не дожидаясь ее согласия, он дал Хэральду адрес, а потом уселся напротив нее. Карета тронулась, и он сказал без всяких вступлений:

– По мнению врача, Фитч даже не был серьезно ранен, и то, что он потерял сознание, вполне могло быть результатом чрезмерных возлияний.

– Я рада. Но в то же время он может оказаться теперь более мстительным, чем раньше. Я бы с удовольствием сказала, что это меня не тревожит, но, конечно, это не так.

Нежные губы ее задрожали, и он вспомнил, что он почувствовал, когда смял их в неистовом поцелуе.

– Осмелюсь предположить, что он, быть может, даже не помнит того, что произошло, а если и вспомнит, то все равно – дневника он уже лишится. – Люк невесело улыбнулся. – И если Фитч приблизится к вам в том или ином смысле, наедине или в обществе, то лишится также и жизни. Не беспокойтесь, дорогая. Если он снова начнет доставлять вам неприятности, просто дайте мне знать, и он ясно поймет, что теперь ему придется иметь дело со мной.

– Почему вы все это делаете?

Она с такой силой сжимала ридикюль у себя на коленях, что пальцы ее побелели.

– Что именно я делаю?

– Помогаете мне так великодушно.

– А как вы думаете, почему?

Это был уклончивый и некрасивый ответ, данный в основном потому, что он не знал в точности, что сказать.

«Потому что я не могу забыть вас». Нет, такой ответ ни в коем случае не годится.

Темные глаза внимательно смотрели на него. Некоторое время она молчала, карета с грохотом и довольно быстро катилась по улице, и этого было достаточно, чтобы ее стройное тело слегка покачивалось на сиденье. Потом она сказала:

– Не спрашивайте меня почему, ведь я могу говорить, только зная по опыту, что вы не всегда бываете галантным и надежным, но я была уверена, что вы мне поможете.

Она, конечно, имела в виду его исчезновение после той памятной ночи, когда он ласкал ее снова и снова и не мог насытиться, как и она.

– У меня были причины вести себя негалантно, – холодно сказал он.

Она неторопливым движением расправила юбку, но ничего беспечного в мучительном выражении ее красивого лица не было.

– Кроме Колина, вы были моим единственным любовником.

После этого признания настала тишина.

Он это подозревал, и, получив подтверждение своим подозрениям, не почувствовал облегчения относительно того, что произошло – а потом не произошло – между ними. Его поступок был совершенно недостойным, в этом можно не сомневаться, но обычно он не вступал в связь с женщинами вроде Мэдлин. Она совершенно не походила на пресыщенных светских красавиц, которые увлекались интригами и наслаждениями, как опытные куртизанки.

Она продолжала еле слышным голосом:

– Когда вы так и не зашли ко мне после этого и держались со мной так отчужденно в обществе, как будто между нами ничего никогда не было, и не ответили на записку, которую я написала и послала вам, преодолев свою гордость, пришлось допустить, что я как-то разочаровала вас. Неужели страсть, которая осталась в моей памяти, была только с одной стороны?

Ад и преисподняя, ему хотелось поговорить с ней, но только не об этом, хотя, вероятно, нужно было сказать и об этом.

– Это совершенно не так, – признался он. – И я думаю, вы это знаете, что бы вы себе ни говорили. Мое крайнее восхищение вашими чарами вряд ли было вымышленным.

– Тогда… почему?

– Потому что вы не относитесь к тем женщинам, которые становятся любовницами, а жениться на вас у меня не было намерений. Я решил, что лучше порвать сразу же.

Мэдлин смотрела на него в явном замешательстве, и у него появилось впечатление, что он, быть может, ранил ее в этот момент сильнее, чем год назад своим подчеркнутым безразличием.

Он почувствовал себя негодяем, хамом, бессердечным распутником. Сюда можно прибавить любые и, наверное, даже более непривлекательные определения.

– Если я правильно поняла то, что вы сейчас сказали, вы наслаждались моим телом, но мое общество вам кажется неприятным. Это так?

Она старалась говорить как можно равнодушнее.

– Вовсе нет. Вы умны, вы четко излагаете свои мысли, и вы во всех отношениях очаровательны. – Это он должен был ей сказать, и это была правда. – Когда вы снова выйдете замуж, ваш муж будет счастливейшим человеком на земле. Надеюсь, вы сделаете правильный выбор.

– Значит, все дело в браке?

– Когда-нибудь я женюсь. Мне нужен наследник.

Она слегка подняла подбородок, но на ее лице появился румянец, словно он оскорбил ее.

– Я подарила Колину сына.

Люк знал, что ей непросто было лечь с ним в постель и что это само по себе составляло часть проблемы.

– Я это знаю. Сколько ему сейчас лет, шесть?

– Тревору семь лет, – поправила она его, и вид у нее был более сконфуженный, чем когда-либо. – Люк…

Наверное, он не мог этого сделать, не ранив ее, хотя это не входило в его намерения. Это, вероятно, было неосмотрительно, но он сказал:

– Вы красивы, великодушны, очаровательны. Вы по-прежнему мне желанны. – Карета замедлила ход, и он обрадовался, что разговор, которого он избегая так старательно в течение года, почти закончен. – Но мы не подходим друг другу по одной непреодолимой причине.

– Просветите меня.

Карета остановилась, и он торопливо открыл дверцу, вышел и предложил ей руку.

Мэдлин от его руки отказалась, она упрямо сидела в пене своих желтых юбок, сжав губы.

– Вы уже далеко зашли, Олти. Просветите меня насчет этой непреодолимой причины.

О Боже, она так хороша.

– Вы можете обещать мне, что не умрете?

Она широко раскрыла глаза.

Он сказал осторожно:

– Нет, конечно, вы этого не можете. А теперь я надеюсь, что ваш визит к невестке будет приятен, и больше не беспокойтесь о том пустяковом деле с Фитчем. Оно в хороших руках.

Глава 4

С появлением каждого нового гостя хор негромких голосов становился громче, потом стихал и снова становился громче, и Элизабет Доде заметила, что особенно громким он стал, когда доложили о приходе ее брата. Что-то произошло, о чем она не знала, и что бы это ни было, оно явно заставило языки заработать. Спросить у матери – об этом не могло быть и речи. Если это было связано с какой-то женщиной, Элизабет полагалось делать вид, будто она не знает, что мужчины типа Люка развлекаются подобным образом.

К счастью, она прекрасно знала, как выяснить, что происходит.

Люк, облаченный в элегантный темный вечерний костюм, подошел к гостям, стоявшим с краю толпы. Высокий рост давал ему преимущество – он окинул взглядом все сборище. Он поздоровался с сестрой улыбкой, заметив, что она пьет шампанское, стоя в небольшой группе своих подруг, а потом в гостиную вошла красивая женщина с рыжевато-золотистыми волосами и смелым декольте, кокетливо взяла его под руку, и его внимание разделилось между нею и Элизабет.

Этот печально известный лорд Олти был опекуном Элизабет, и ей было известно, что свет бесконечно забавлялся, глядя, как он усердно руководит ее светской жизнью. Самой ей это казалось немного смешным, и она сомневалась, что Люку нравится возложенная на него роль дамы-компаньонки. Нельзя сказать, что он пренебрегал своей ролью виконта и, следовательно, главы семьи, но со времени его возвращения из Испании он был… каким-то отчужденным.

Он ничего не рассказывал, но случилось что-то такое, отчего он изменился. Может быть, то была сама война; это выходило за рамки опыта Элизабет, и она не могла этого понять, но причина коренилась именно там.

Это мало что объясняет, думала Элизабет, хотя какого поведения можно ожидать оттого, кто провел полдесятка лет далеко от дома, видел, как льется кровь, прошел через опасности и через все то, о чем вернувшиеся солдаты предпочитали не говорить в порядочном обществе?

Элизабет понимала, что фурор в обществе вызван не откровенным интересом леди Харт к Люку, поскольку эта леди гонялась за ним уже не одну неделю – открыто и беззастенчиво. В том, что кто-то флиртует с ее старшим братом-красавцем, не было ничего скандального. Женщины часто флиртовали с ним.

– Прошу прощения. – Она улыбнулась с безразличным видом, потому что несколько окружавших ее молодых леди были скорее знакомыми, чем близкими наперсницами. – Я обещала танец его милости.

Удачное расплывчатое выражение. Оно могло относиться почти к любому человеку в бальном зале, потому что среди гостей было много титулованных джентльменов. Элизабет отдала свой бокал проходившему мимо лакею с подносом в руках и пошла вокруг танцующих, рассматривая толпу гостей. Вот она заметила знакомый профиль: партнершей намеченной ею жертвы была молодая женщина, в которой она узнала дочь одного из самых влиятельных членов палаты лордов, и это могло служить объяснением, почему Майлз сейчас кружит ее по паркету. Музыка кончилась, и когда начался обмен любезностями и перемещения по залу, Майлз заметил Элизабет и поднял брови в молчаливом вопросе. Она подождала, когда он склонился над рукой этой – жеманной, по ее мнению, – молодой особы, а потом подошел к ней, стоявшей у двери, открытой на террасу.

– Что? – спросил он без всяких вступлений, поправляя манжеты в возбуждении, которое вызвало у нее раздражение, и, вероятно, с этой целью он и занялся в первую очередь своими манжетами. Он с детства делал все ей наперекор. – И прежде чем ты сообщишь мне, почему слоняешься здесь, пронзая меня этим твоим язвительным взглядом, который я очень хорошо знаю, могу ли я сказать, что мне нравится гораздо больше красновато-розовый цвет наряда, надетого на тебе сейчас, чем тот скучный розово-малиновый оттенок платья, которое было на тебе вчера вечером и в котором ты выглядела и желтоватой, и лет на десять старше?

Она посмотрела на двоюродного брата испепеляющим взглядом.

– Какой приятный, изящный комплимент. Просто можно в обморок упасть от благодарности.

Майлз, как всегда, остался равнодушен к ее сарказму.

– Я хотя бы не сказал, что ты уже не такая плоскогрудая, как раньше, фарфоровый цвет лица очень в моде теперь. Поздравляю.

Она возразила приторным голосом:

– В приступе великодушия я бы сказала, что твоя прическа с длинными волосами привлекает к себе внимание, и поэтому люди не замечают, какой у тебя длинный нос. Быть может, он израстется в конце концов. Я уже отчаялась это увидеть.

– Нос у меня вовсе не длинный.

У него хватило духа казаться обиженным, как будто не он начал этот спор.

– А я не плоскогрудая.

– Разве я не утверждал именно это только что?

– Все равно, тебе не следовало замечать такое.

– Все мужчины это делают, достигнув определенного возраста. – Он усмехнулся, явно не желая раскаиваться. – А мне еще приходится теперь очень часто бриться.

Когда он успел так вырасти? – раздраженно подумала Элизабет, потому что доставала ему только до подбородка, а были времена, когда она могла смотреть ему в глаза. Плечи у него тоже стали шире, а лицо, когда-то хорошенькое, почти как у девочки, необъяснимым образом приобрело мужественную угловатость и чистые линии, которые ее подруги находили привлекательными. Они даже шептались о нем.

Подумать только – шептаться о Майлзе.

Честно говоря, ее кузен быстро приобретал репутацию повесы, и никто не был больше удивлен, чем она, что этот нескладный надоедливый товарищ ее детства становился таким популярным в высшем свете.

Элизабет крепко взяла его за руку.

– Я хочу поговорить с тобой.

– Я вижу, – сухо сказал он, но не стал сопротивляться, когда она потащила его в угол к уже приведенному в беспорядок и почти опустошенному столику с канапе. – Что-то срочное?

– Что натворил Люк? – спросила она напрямик, когда они остались в относительном уединении, втиснувшись между столиками и растениями в кадках. – Я вижу, что-то произошло, но никто не хочет мне сказать, судя по всему.

Кузен смотрел на нее со своим обычным ленивым безразличием.

– Ты хочешь, чтобы я повторил всеобщие сплетни?

– Совершенно верно – если они касаются моего брата.

– Он вряд ли поблагодарит меня. – Майлз прислонился к стене и пожал плечами. – Понимаешь, Эл, в этом нет на самом деле ничего скандального, так что выбрось из головы. Может быть, это и опрометчиво, но ему по карману.

– Что по карману? – спросила она.

По правде говоря, Люк вызывал у нее беспокойство. Раньше в его облике иногда можно было увидеть радость жизни. Теперь он проводил долгие часы в задумчивости у себя в кабинете или уходил из дома. Хотя их мать не говорила об этом, но Элизабет знала, что и она тоже не одобряет его отсутствия по ночам и его развлечений.

– Люк снимет с меня голову, если я расскажу тебе. Понимаешь, существует джентльменский кодекс.

– Кодекс? – повторила она, фыркнув, что могло показаться неприличным для леди. – Разве не ты тот джентльмен, который засунул лягушку мне в постель?

– Мне было десять лет.

Но он рассмеялся.

На самом деле, решила Элизабет, когда он вот так смеется, то действительно выглядит красавцем. Очень хороши его темно-каштановые волосы и глаза, такие светло-карие, что кажутся почти золотистыми. Их уже нельзя назвать неопределенными, как она считала когда-то. Быть может, хихикающие юные простушки не так уж и глупы. Несмотря на его досадную склонность казаться нарочито бестолковым и неустанно дразнить ее, он обладает определенным шармом. В детстве это очень пригождалось им. Его умные объяснения не один раз спасали их от серьезных неприятностей.

Она сказала язвительно:

– Люк может снять голову и с меня за то, что я сую нос в его деланно я все равно спрашиваю. Так скажи мне, что он такое сделал? Что ему по карману, но чего ему не следовало делать?

– Поставил двадцать тысяч в пари на одну взятку из двух карт.

Элизабет заморгала.

– Двадцать тысяч?!

Огромная сумма. Она не была посвящена в денежные дела брата, но это не имело значения. Двадцать тысяч – значительная сумма.

Майлз бросил на нее презрительный взгляд.

– Это так.

– Боже мой. – Элизабет некоторое время смотрела на толпу гостей, переваривая полученные сведения. – Это не похоже на Люка, – сказала она в конце концов. – Он, быть может, ведет себя так, будто не склонен обременять себя ответственностью и чувством долга, но я точно знаю, что это не так. Посмотри, он сопровождает меня повсюду, а ведь я знаю, что он с удовольствием занимался бы чем– то другим. Я не понимаю его поступков.

– Я тоже.

К ее удивлению, Майлз, обладая большей информацией, чем она, не держался с досадным высокомерием, как это обычно бывало. Раньше он тайно злорадствовал по этой причине. Это началось, когда ей было около пяти лет, а ему – восемь. Но теперь он хмурился и потирал подбородок:

– Что-то здесь не так. Он какой-то хмурый и отчужденный.

Отчужденный. Опять это слово, которое повторил уже Майлз.

Она могла подсчитать на пальцах одной руки те случаи, когда они в чем-то соглашались за последнее время, и пожалела, что на этот раз они согласились в оценке душевного состояния ее брата.

– Ты тоже это заметил?

– Время от времени, – протянул он сухим тоном, – вопреки твоему пренебрежительному мнению о моем характере мне все же удается отвлечь внимание от моих собственных дел. Да, я заметил. Он о чем-то думает, хотя очень старается сделать вид, что наслаждается обычными занятиями, доступными богатому аристократу. Могу предположить, что у него не было намерений заключать это пари. Все считал и, что он получит удовольствие от такого невероятного пари, поэтому оно и имело место.

Это суждение было настолько проницательным, что Элизабет испугалась.

– Ты думал об этом. И если посмотреть таким образом, этот поступок хотя бы обретает какой-то смысл.

– Вот это-то и страшно. – Кузен Элизабет скривил губы, и его густые ресницы слегка опустились над необыкновенными глазами цвета янтаря. – Последний раз, когда наши мысли шли в одном направлении, мы с тобой решили взять совершенно новый фаэтон вашего отца и покататься за городом. Если я верно помню последствия этого деяния, я не мог сидеть три дня, после того как нас поймали. Мой отец страшно рассердился на меня.

Она всегда чувствовала себя немного виноватой из-за того, что его выпороли за ту несерьезную выходку, тогда как ее всего лишь заперли в комнате.

– Напрасно ты заявил, что идея принадлежала исключительно тебе. Мы с тобой знали, что виноваты мы оба.

– В то время я так представлял себе рыцарство. – Он пожал плечами. – Теперь я стал старше и мудрее, как говорит пословица, так что ответом на твой вопрос будет твердое «нет».

Снова заиграла музыка, наполнив зал мелодией новейшего популярного вальса.

– Я ни о чем не спрашивала, – пробормотала она, старательно поправляя перчатку.

Майлз гибким движением отодвинулся от стены.

– Ты просто хотела предложить мне разузнать, что тревожит Люка.

Она действительно этого хотела, будь он неладен.

– Вовсе нет, – сухо сказала Элизабет.

– Лгунья. – Улыбка мелькнула на его лице и тут же исчезла. Он покачал головой. – Просто женщины не понимают мужчин.

– А зачем нам это нужно? – пробормотала она. – Впрочем, не мог бы ты сказать точнее, чего именно я не поняла в данном случае?

– Я не собираюсь совать нос в чужие дела. Прости, Эл. Если бы ему хотелось поговорить об этом, он сам завел бы разговор. В сущности, это не мое дело и не твое, если с ним что-то не так.

– Прости, что я тревожусь о своем брате.