Текст книги "Чернила (СИ)"

Автор книги: Эмма Хамм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Он прижал иглу к ее коже и начал. Краски расцветали под его ладонями, лепестки становились чарующим произведением искусства.

Они сидели какое-то время в тишине, страдали вдвоем, ощущали запах чернил.

А потом она вдруг заговорила:

– Меня растили в религиозной семье, – тихие слова были тяжелыми в тишине. – Но я всегда видела духи умерших. Люди, которые не хотели покидать землю.

– Это им в тебе и не понравилось, – он склонился к ее левой руке, думая, какого цвета хотел сделать тюльпан.

– Точно, – ее твердый голос заставил его поднять голову. Ее лицо было бледным, она смотрела вперед, а не на него. – Они посчитали, что я одержима. Что со мной что-то не то, и им пришлось вызвать пастора, чтобы он провел изгнание.

– Буду честен, Ангел, я мало знаю о религии.

– Не страшно, – прошептала она, а он стал наносить лавандовый цвет на ее предплечье. – Он привязал бы меня к кровати и полил бы мою кожу святой водой. Они стали бы молиться надо мной, а когда это не помогло бы, стали бы бить плетью по моей спине, рассекая кожу. Он заставил бы меня молиться на коленях часами, пока рассекал мою кожу. А когда это не помогло бы, они обрили бы мою голову, заставили бы сидеть в церкви и молиться, ощущая только ненависть тысяч глаз спиной. Они заморили бы меня голодом. Били бы. Пытались бы топить, пока я не забыла бы, кем была. Что могла.

Игла соскользнула в его дрожащей руке. К счастью, это не испортило ее кожу или его творение.

– Проклятье, – пробормотал он. Отложив тату-пистолет, он посмотрел на нее. Она все еще глядела на своих демонов, сосредоточилась на чем-то в воздухе между ними. На воспоминаниях, которые будут преследовать ее до конца жизни. – Ирен, посмотри на меня.

Она этого не сделала, и Букер обхватил ее ладонь. Ему не нравилось трогать других людей, если не для татуировки, но это было важнее его проблем.

Ее ладонь была крохотной, но пальцы переплелись с его, словно знали, что делать. Словно знали, где был их дом.

– Ангел, посмотри на меня.

Она посмотрела на него запуганными глазами, и он прижал ладонь к ее щеке.

– Ты – не монстр. В тебе нет ничего неправильного или сломанного. То, что ты можешь делать, кажется некоторым странным. Это не значит, что тебе нельзя существовать. Это не значит, что ты не можешь занимать место в этом мире или оставаться сильной, зная, что ты можешь больше обычного человека.

– То, что я делаю, не вяжется с Богом.

– Тогда он не так хорош, да? – Букер провел большим пальцем по ее щеке, поймал слезу. – Он сделал тебя, Ангел. Идеальную и такую, какой тебе нужно быть. То, что ты можешь говорить с тем, кто не могут другие, не означает, что ты испортила то, что сделал Бог. Ты идешь по пути, что он назначил тебе.

Он видел в ее глазах, что она ему не верила. И он хотел побить того, кто это с ней сделал.

Никто не заслуживал думать, что семья больше их не любила. Он знал это. Боль на месте его семьи все еще беспокоила его. Он создал семью тут, конечно. И он пытался сделать жизнь удобной для всех, кто теперь был с ним.

Но Букер всегда оставался в тенях, на границе семьи.

Он погладил большим пальцем ее щеку еще раз.

– Мне нужно, чтобы ты верила мне, Ангел.

– Боюсь, я не знаю, кому доверять, – призналась она. – Если моя семья могла так со мной сделать, то кто угодно может.

Ее слова задевали его сердце. Потому он всегда держался в стороне от артистов. Он не хотел подпускать их, чтобы они навредили ему. И с чего ему доверять им?

Его семья выбросила его, как сделала ее семья.

Букер похлопал ее по щеке и повернулся к тату-пистолета. Эта машинка в его руке была единственным способом для него разобраться с такими мыслями. Боль на коже приводила его в чувство, напоминала, что он был уже не там. Он был в безопасности, потому что сам так сделал.

Может, машинка сделает так и с ней.

– Готова? – спросил он.

Когда он посмотрел в ее глаза, Букер застыл от того, что видел в них. Доверие. То, что она не давала остальным, было там, сияло в ее глазах как маяк.

– Да, – прошептала она сдавленным голосом. – Готова.

Он прижал иглу к ее коже и продолжил.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Он был первым в ее жизни, кто сказал, что она шла по пути, указанному Богом, будучи собой. Ирен не нужно было менять себя, чтобы уместиться в коробочку, которую для нее создали родители. Ей не нужно было отрекаться от себя, чтобы быть…

Достойной.

Ирен не знала, что делать с этой информацией. Она не знала, как быть той, кем она хотела, кто гордился тем, что она могла делать.

Она слишком долго была девочкой, которая пригибала голову, когда люди смотрели на нее. От одной мысли, что они увидят ее за маской, поймут нечистые мысли в ее голове, ей хотелось бежать. Она много лет жила так, боясь осуждения остальных.

Теперь ей было все равно. Мнение других не было ее виной. Циркачи не были виноваты, они приняли ее. И никто не имел права осуждать за внешность людей.

Ощущали ли это люди, которые ходили по улице? Они ощущали вину? Ирен не знала, поступала ли правильно.

Когда она была младше, она представляла, что должно быть больше людей как она. Ирен просто их еще не встречала.

На миг она позволила себе представить будущее, какое могло быть. Экзорцизм, гибель после боли. Поражение, когда она поняла, что родители не смогут любить ее так, чтобы принять ее различия.

Они захотели бы выдать ее замуж. Она была слишком взрослой для обычного брака. И она оказалась бы с пастором, чья жена умерла. Он был слишком старым для нее, но занимал хорошее положение в обществе, и он хотел бы получить ее наследие.

У нее были бы дети. Мальчики, которых вырастили бы по стопам отца, дочери, которые молчали бы, как она. Может, ее дети унаследовали бы ее способность видеть мертвых, и цикл повторился бы.

Жизнь была блеклой, она не хотела такое будущее, собиралась бороться изо всех сил, чтобы этого не произошло.

Никогда.

Ирен отклонила голову на спинку кресла, смотрела на потолок. Боль была не такой плохой во второй раз. Или она просто теперь знала, что ожидать.

– Как ты тут оказался? – спросила она, ей нужно было заполнить тишину в комнате, где из звуков был только гул тату-пистолета.

– Просто оказался.

– Нет, – она повернула голову и посмотрела на него. – Я рассказала тебе свой сокровенный мрачный секрет. Ты должен дать мне что-то взамен.

– Я не просил твоей правды.

– Но ты ее получил, – только он. Никто в мире не знал, что случилось между ней и ее родителями. Она словно разорвала себя, обнажила ему душу, и Ирен хотела чего-то взамен. Что-то, что заполнит зияющую дыру в груди, откуда она отдала ему часть себя.

Букер смотрел на ее руку, крутил ее запястье, глядя на сад, который он нарисовал на ней. Эдем. Он создал на ее теле райский сад.

Но носил змею на своей шее.

– Ты можешь хоть что-то рассказать о себе? – спросила она, кривясь, когда он коснулся чувствительной точки на ее локте.

– Я из Дублина.

Ирен не сразу собралась с мыслями. Во-первых, он ответил на ее вопрос информацией о себе. Она не была уверена, что это было нормально. Это точно было не нормально для него. Во-вторых, он не был из Америки? Это объясняло акцент, но она думала, что это было чертой семьи.

– Что заставило тебя переехать в Америку?

– Моя мама встретила там мужчину, вышла за него и переехала сюда.

– Откуда он был?

Букер поднял голову. Он хмурился, сжимал губы, не хотел говорить с ней об этом.

– Из этих краев.

Она не знала, стоило ли говорить о могиле, на которой он лежал, или белом свете, который привел ее туда. Ирен казалось, что дух был с ним связан. Но она не знала его фамилию, а женщина могла и не быть его матерью. Она могла быть тем, кого он знал, или кто просто интересовался его состоянием.

– Как ее звали? – спросила она. Только так она могла выведать у него информацию.

– Кого?

– Твою маму, Букер.

Он облизнул губы, посмотрел на ее руку. Он молчал так долго, что Ирен решила, что он не ответит. И это было ожидаемо. Она не знала, какая рана откроется, если она спросит о женщине, которая явно умерла.

– Люси, – прошептал он. – Ее звали Люси.

Она выдохнула. Могила все-таки была его матери, инстинкт ее не подвел.

Люси Пинкертон. Пинкертоны были известны в этих краях и стране. Они были убийцами, мужчины и женщины, которым не было дела до других людей. Если им давали контракт и деньги, они убивали.

– Ты – Пинкертон? – спросила она.

Тату-пистолет соскользнул, чуть не задел ее руку. Букер медленно отложил его, посмотрел ей в глаза с таким гневом, что она тут же испугалась.

– Я не Пинкертон.

– Но был им.

Он прищурился.

– Я не называл свою фамилию, Ангел.

Ох. Он думал, что ее послали Пинкертоны, или что она как-то уже узнала, кем он был. Ирен замотала головой.

– Нет, могила снаружи. На кладбище. Люси Пинкертон.

– В мире много Люси.

– Но ходит за тобой только одна. Она привела меня к могиле после того, как ты впервые нанес на меня татуировку. Я не знала тогда, кем она была. Она просто хотела, чтобы я увидела это. Словно там было что-то важное. Думаю, она хотела, чтобы я знала, что она – твоя мама.

Он отвел взгляд, глаза были встревоженными, а лицо – мрачным.

– Ты видела мою маму?

– Не видела. Духи стареют, как мы. Она похожа на свет. Следует за тобой, следит, чтобы ты был в порядке, – Ирен прищурилась, пытаясь увидеть свет за ним, раз они говорили о ней.

Не вышло. Она видела тень, что тоже следовала за ним. Тьма, от которой Ирен дрожала, потому что такой дух она видела в своем отце.

Букер снова глядел на нее.

– Ты же не смотришь сейчас на мою мать?

– Не думаю.

– Как это выглядит?

Ирен пожала плечами, стараясь не двигать рукой, хоть он не татуировал ее в тот миг.

– Тень? Духи всегда выглядят по-разному, зависит от того, кем они были в жизни. Некоторые как люди, другие как трупы, а есть те, кто как свет.

– А это?

Почему он давил на нее? Люди не хотели знать, как выглядели их демоны. Он не мог переживать из-за того, кто его преследовал. Он не интересовался ее способностями видеть духов. И никогда раньше не спрашивал.

Но в этот раз было по-другому. В этот раз он склонился к ней, хрипло дышал. Ее ответ был важен для него. Важнее всего, что он пережил.

– Этот – тень, туча, что порой следует за тобой, обычно, когда ты принимаешь решение, и оно… плохое, – она не была уверена, что могла озвучивать последнее. Это все было ее мнением, и плохие решения с ее точки зрения могли быть хорошими для других.

Букер, казалось, понял. Потому что отклонился на стуле и вздохнул.

– Тогда это старый добрый папаша.

– Твой отец тоже мертв? – спросила она.

– Все в моей семье мертвы, Ангел. Все, кроме меня.

Это было ужасно печально. Хоть она не хотела снова видеть свою семью, Ирен утешало то, что они были живы. Она не желала им ничего плохого, хоть они и устроили ей сложную ситуацию.

Они все еще были ее семьей. Ее кровью.

Она тихо смотрела, как он взял тату-пистолет и продолжил работу. Краски появлялись на ее руках, такие красивые и яркие, что ее глаза болели.

Но она не думала о татуировке. Она думала только об этом странном мрачном мужчине, который долгое время оставался один. Совсем один. Не было его крови в мире, продолжившей бы его историю.

– Букер? – спросила она.

– Что такое, Ангел? Я пытаюсь сосредоточиться.

– Как они умерли? – вопрос вдруг показался очень важным. Словно дух над ее плечом шептал его ей на ухо.

Он замер.

– Я убил их.

До того, как она пришла сюда, она бы испугалась его. Подумала бы, что он был просто убийцей, и ей нужно было бежать как можно дальше.

Все изменилось. Она изменилась за короткое время, узнав этих людей. Узнав его.

Теперь слова добавили бремя ее душе и сердцу. Она знала, что ему было больно говорить это. Ирен видела это по его опущенным плечам. По напряженной челюсти, словно он ждал, что она осудит его.

– Ох, – ответила она. – Надеюсь, они этого заслуживали.

Он посмотрел на нее, глаза пылали.

– Один из них – да, – а потом мрачное выражение смягчилось до печали. – Другой попросил об этом.

Ирен не знала, что сказать. Она почти ощущала его боль, исходящую волнами, пронзающую ее душу. Она хотела обнять его, притянуть так, чтобы он ощутил биение ее сердца.

Букер не даст ей так сделать. Он твердо стоял на своем. Гордился тем, что мог быть один, даже если это было не лучшим для него.

И она не давила на него. Она кашлянула.

– Это тяжелое бремя для одного.

Он облизнул губы.

– Так и было.

Ее сердце сжалось. Он ее погубит. Он был разбит, ангелом с обломанными крыльями, упавшим на землю в одиночестве. И остался один с тысячей молитв без ответа.

Ирен отклонила голову и вздохнула.

– Я рада разделить бремя.

– Оно тяжелое для такой крохи, как ты.

– Я сильнее, чем выгляжу, – впервые в жизни она верила словам. Ирен ощущала, что могла выступить перед любой армией, если так она могла защитить его.

Букер рассмеялся, тату-пистолет снова загудел.

– Да, Ангел. Я начинаю это понимать.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

– Я не возьму ее в магазин, – прорычал Букер, отворачиваясь от главы цирка. – Ей не нужно туда идти.

– Ей нужно. Я устал от того, что она носит одолженную одежду Эвелин, – Фрэнк снова встал перед Букером и помахал кошельком. – Отправляйтесь в город, купи ей одежду, в которой она сможет выступать. Добавь, чтобы она не носила тут все время чью-то одежду.

– Она еще не выступает. Я еще не научил ее использовать то, что я ей дал.

Он не хотел, чтобы она выступала. Он не хотел, чтобы она стояла перед толпой, широко открыв от страха желтые глаза. Они сожрут ее заживо. Толпа ощущала страх.

– Я не просил, Букер, – Фрэнк хлопнул кошельком по его груди. И я не говорил тебе заставлять ее выступать. Но ей нужно быть на сцене. Привыкнуть к взглядам. Она такая робкая, что упадет в обморок, когда мы попросим ее говорить. Я не бросаю ее волкам. Я прошу тебя провести ее в эту жизнь.

Фрэнк вышел из комнаты. Он имел право злиться. Букер всегда думал, что люди были готовы навредить другим, просто потому что они могли. Фрэнк тоже это понимал.

Он все еще не осознал, что Фрэнк был хорошим. Может, потому что не хотел верить, что хорошие люди существовали.

Только Фрэнк видел в циркачах людей. Фрэнка принесло рекой туда, где они выступали раньше, он пострадал от Пинкертонов. Даже Букер видел тогда, что Фрэнк был добром, которое пришло к ним.

Потому он спас его жизнь.

Качая головой, он смотрел на кошелек в руках. Он не хотел брать ее в город, потому что не хотел, чтобы люди пялились на нее.

А они будут. Она будет идти рядом с ним, так что они будут пялиться. Пытаться понять, что такое милое и невинное создание делало рядом с таким монстром, как он.

Было ли дело в его гордости, а не ее? Букер не хотел так думать, но боялся, что она увидит их лица, а потом посмотрит на него и увидит то, что видели все те люди. Что он был зверем. Изгнанным сыном Пинкертонов, который испортил себя.

Букеру было больше некуда идти после того, как он оставил Пинкертонов. Он был фриком в татуировках, который до этого учился убивать. Разрушать.

Никто не хотел дать ему шанс, и он не винил их.

Пока не нашел цирк, конечно. Там ему дали шанс. Дали выступать, когда никто не хотел даже быть возле него. Но даже внимание на сцене было омрачено темными мыслями, ненавистью и презрением к себе, которые он не мог прогнать.

Букер сунул кошелек в задний карман и пошел на кухню, где ждали все остальные. Девушка будет там. Она всегда была в стороне их семьи, голодно смотрела на них.

Он узнавал те глаза. Букер всю жизнь голодал по такому же.

Как он и ожидал, Ирен стояла у стены кухни, возле двери, ведущей к спальням. Простое белое платье покрывало сегодня ее тело. Оно было велико ей, точно было сделано из одного из старых платьев Клары для выступлений. Она всегда была ближе всех к двери, словно планировала убежать при первом же шансе.

Он не хотел устраивать шум. Никому не нужно было знать, что они идут в город. Он не был мальчиком на побегушках, он уже играл эту роль недавно, но ему нужно было проследить, чтобы она получила все, что ей было нужно. А не все в доме.

Он обошел других артистов, добрался до нее и прислонился к стене рядом. Он дал ей еще миг смотреть на остальных. Они ничего не готовили: было поздно для обеда и рано для ужина. Но они делали закуски и чай, дразня друг друга.

Он едва слышал свои мысли из-за их криков.

Порой Букеру хотелось быть открытым. Он хотел общаться с ними, смеяться и шутить как они, не переживать, что скажет что-то не то и испортит им веселье.

Он никогда не был как они, и он перестал пытаться. Он взглянул на Ирен и тихо спросил:

– Готова пойти в город?

– Мы идем в город? – она не смотрела на него, все еще глядела, как Кроха пытается обхватить чашку ладонями, что были слишком большими для этого.

– Фрэнк не сказал тебе?

Ирен покачала головой.

– Он хочет, чтобы мы нашли тебе наряд для выступления. И чтобы ты привыкла к пребыванию на сцене, чтобы мы начали учить тебя выступать.

– Я не хочу в город, – тихо ответила она и взглянула на него. – Я боюсь, что увижу родителей.

– Они увидят тебя со мной, Ангел, и не захотят забирать, – может, слова звучали слишком жестоко, но они были правдой.

Ее родители посмотрят на его татуировки и поймут, что произошло. Она была загрязнена, их чистая дочурка уже была не той, кем они могли гордиться.

Она должна сама захотеть пойти с ним. Если она хотела быть испорченной им, то они пойдут в город вместе.

Он кашлянул, сунул руки в карманы брюк.

– Тебя может отвести Даниэль. Он знает об одежде почти столько, сколько и я. То есть, не так и много.

Ирен смотрела на него, и ему стало не по себе от веса ее взгляда. Он был тяжелым, давил на его плечи и макушку, и ему хотелось вжаться в пол.

– Нет, – ответила она. – Если я пойду в город, то только с тобой.

Проклятье, он лишился воздуха. Она доверяла ему, а не кому-то еще в цирке. Он кивнул на Кроху, чтобы проверить.

– Он тоже хорошо защищает людей.

– Это хорошо. Но я лучше пошла бы в город с тобой.

Он не знал, что с этим делать. Никто не доверял ему, кроме его семьи в цирке. Они знали, что он помогал им подняться, если было нужно. Или сбивал других на землю, если они осмеливались задеть членов его семьи.

Даже если он был с ними не очень близок.

И он не стал зацикливаться на смущающих мыслях, а хрипло ответил:

– Тогда идем, – и пошел прочь.

Он знал, что она следовала за ним, не нужно было даже оглядываться. От ее присутствия волоски на его руках вставали дыбом, кожу покалывало.

Татуировка на груди кололась. Он потер ее поверх рубашки, хоть ему хотело бежать от одного факта, что она двигалась. Она не должна была заставлять тату двигаться. Цвести.

Нет. Он гордился тем, что мог отделить эмоции от тела. Он не развалится из-за того, что женщина доверяла ему.

Букер дошел до машины и хотел сесть за руль. Но мама вбила вежливость в его кости. Ирен была леди. Несмотря на его чувства, она заслуживала уважения.

И он остановился у пассажирской дверцы, открыл ее и ждал, пока она устроится.

Она улыбнулась, ему, садясь в машину.

– Спасибо, Букер.

Даже от благодарности его сердце трепетало, и хотелось поступить глупо. Поцеловать ее. Он скрипнул зубами и осторожно закрыл дверцу.

«Не хлопай», – сказал он себе.

Он сел в машину и направил ее на дорогу, ведущую в город. Поездка была неловкой и тихой. Он старался придумать, что сказать, завести не обычный разговор, обнажить их души. Он не мог вытерпеть тишину сейчас, когда уже ощущал так много из-за того, что она была близко.

Ирен справлялась неплохо. Она смотрела, как проносятся деревья, и люди идут по дороге. Она не боялась, насколько он видел. Ее лицо было расслабленным.

Ей было удобно рядом с ним? Он не был ни с кем еще так в жизни. Он всегда задавался вопросом, что они думали о нем. А потом, когда получил татуировки, думал, почему они не могли думать о чем-то другом, а не о нем.

Он остановил машину за одним из магазинов женской одежды. Он хотя бы знал, что тут ей помогут.

– Оставлю тебя с этим, – он протянул ей кошелек Фрэнка. – Я подожду тут.

– Ты не пойдешь со мной? – спросила она.

– Нет.

Она нахмурилась, морщинки на лбу и между глаз были такими милыми, что он хотел их коснуться.

– Почему?

– Они не окажут тебе услуги, если я буду нависать за тобой, – он указал на татуировки на своем лице и шее. – Это я скрыть не могу, Ангел. Ты будешь в порядке. И если я буду нужен, оставь кошелек и приходи за мной.

– А если…? – она посмотрела на город, кусая губу. – А если там мои родители?

Он думал об этом, так что оставил машину там, где мог следить за людьми, идущими к магазину. Ее родители не приблизятся.

Конечно, был шанс, что она не была на них похожа. Они могли пройти мимо, и проблем станет больше.

И от страха на ее лице ему хотелось что-нибудь ударить.

– Я постою снаружи, – он вышел из машины и тут же обошел ее. Он открыл дверцу и протянул темную от чернил руку. – Идем, Ангел. Тебе нужно понять, кто ты на сцене.

– Я еще не была на сцене, – она сжала его ладонь, и он помог ей выбраться.

– Это не важно. Мы те, кем хотим быть на сцене. Каждая клеточка нашей души выходит, и вне выступления таких людей никто не захотел бы принять.

– Кто ты, когда выступаешь? – спросила она. Ее большие глаза смотрели на него, большие от любопытства и надежды, что он расскажет ей что-то необычное.

В тот миг он хотел быть всем, чего она ожидала. Он хотел быть хорошим, дать ей весь мир. Он буркнул:

– Хороший человек.

Он пошел к магазину, где собирался ее ждать. Часы, если понадобится. Но, скорее всего, она будет в магазине одна. При виде него все разбегутся от входа. И магазин поторопит ее с новой одеждой, чтобы вернуть посетителей.

Он надеялся, что она была не против.

Они добрались до магазина, и он понял, что все еще держал ее за руку. Вел ее в толпе людей, не отпуская.

Букер бросил ее пальцы, словно они обжигали его.

– Иди. Дай им понять, что тебе не нужна дешевая одежда. Нам нужно то, что прослужит долго.

– Хорошо.

Ее волос был таким светлым. Он не понимал, как кто-то мог источать столько невинности и доброты звуком.

Может, пока она будет в магазине, он сможет навести порядок в голове. Из-за нее он вел себя глупо. Букер кивнул ей и смотрел, как она уходила в магазин, колокольчик над дверью звякнул.

Перед магазином сесть было негде. Он не собирался сидеть на земле, так что прислонился к белой стене, скрестил руки на груди и решил ждать, сколько нужно.

Люди смотрели на него, проходя мимо, задерживались взглядами на татуировках на его ладонях, шее и лице. Они прижимали детей к себе и спешили увести их, убежать по делам.

Он не понимал их страх. Он не выглядел как тот, с кем хотелось поболтать, но он и не бросался на них. У него не было пистолета, и он не угрожал никому в городе.

Они боялись его, потому что не знали, как еще реагировать. Он отличался, и страх позволял им не сойти с ума.

Время пролетело быстрее, чем он ожидал. Он следил за людьми, а потом колокольчик звякнул снова, и Ирен появилась перед ним с пакетом в руке.

– Это все? – спросил он.

– Мне не нужно много.

– Ты должна была купить себе гардероб, – он махнул рукой на ее тело. – Чтобы покрыть все это не на один день.

– Я маленькая. Мои вещи не занимают много места.

Он сомневался, что она купила себе достаточно одежды. Это раздражало, и она заслуживала не обноски, но он при этом гордился ею по странной причине. Она не стала бездумно тратить деньги, что он ей дал. Она отыскала несколько вещей, которые уместились в один пакет.

Он не думал, что она пользовалась ими. Уже нет. Сначала ему так показалось, когда она пришла в их дом, дикая и испуганная, как котенок в бурю. Конечно, он сразу подумал, что она хотела, чтобы ее жалели.

Но она уже много раз себя проявила. Она пришла в цирк не из-за того, что хотела чего-то от остальных. Ирен просто хотела свободы.

Он протянул руку.

– Это было быстрее, чем я ожидал.

– У нас есть несколько минут? – спросила она, посмотрела на улицу, а потом на него.

– Тебе нужно что-то еще?

– Просто… – она покачала головой. – Наверное это глупо. Но я хотела бы побыть пару минут наедине с Ним, если ты не против.

Волоски на его шее встали дыбом. Она сошла с ума? Он ждал ее тут, а она бежала в другие объятия?

Букер ожидал… не важно, что он ожидал. Она могла делать, что хотела, он не владел ее вниманием.

Даже если бы хотел.

– Кого ты хочешь увидеть? – спросил он, оглядывая улицу. Мужчина стоял на углу, прикрыв глаза шляпой. Светлые волосы торчали из-под нее, и он был довольно красивым, мог ее привлечь. Это был он? Или тот темноволосый мужчина, который смотрел на Букера так, словно хотел вонзить в него нож.

Ирен указала на улицу.

– Букер.

Он проследил за ее пальцем и понял, что она говорила не о мужчине. Не о физическом мужчине, которого он мог ненавидеть. Она указывала на церковь и говорила о Боге.

– О, – он кашлянул. – Тогда иди.

– Ты не идешь со мной?

– Я не хожу в церкви, – он провел рукой по голове, вдруг ощущая себя неловко. – Бог за мной не приглядывал. Я не вижу смысла проявлять ему симпатию.

– Может, такой был план, – она криво улыбнулась. – Я быстро.

Она побежала по улице, и он впервые задумался, как быть мужчиной, которого она заслуживала. Тем, кто держал бы ее за руку, сидя в церкви, молился с ней, просил силы дать ей все, что она заслуживала.

Но он не знал, как быть таким. Букер смотрел, как она спешит по улице, и думал, что будет, если он пойдет за ней.

Ее белая юбка пропала за дверью простой церкви. Это здание пугало его. Белое строение, черные ставни, высокая башня. Это место снова и снова отказывало ему, и люди там хоть и должны были принимать других, быстро осуждали.

Букер сунул руки в карманы, неловко смотрел на землю. Люди на улице обходили его, некоторые тихо спрашивали:

– Что он тут делает?

Не важно. Он слышал это много раз в жизни. Они могли думать, что хотели, о его цели. Может, он пришел украсть их детей ночью или ограбить их дома.

Они не могли ничего с ним сделать. Он не совершал преступления.

Конечно, офицер полиции, идущий к нему, не был с этим согласен. Букер скрипнул зубами, расправил плечи.

Мужчина приподнял фуражку, синяя форма была выглажена, козырек бросал тень на глаза.

– Утро.

– Утро.

– Мне нужно знать, зачем вы тут, сэр.

– Хожу по магазинам со своей дамой, – сколько еще его будут беспокоить сегодня?

Офицер огляделся и кашлянул.

– Боюсь, я не вижу дамы.

– Она в церкви, – он посмотрел на мужчину, гнев кипел в груди. Змея зашипела, двигаясь под его кожей. Странно, но он ощущал, как перья шуршат на правой руке.

Букер давно не ощущал, как та татуировка двигается сама по себе. Орел был одним из его первых, и он забрал больше глаз, чем Букер хотел признавать. Он был кровожадным, когда его выпускали.

Он редко выпускал орла.

Офицер побледнел и шагнул в сторону.

– Тогда попрошу забрать ее, сэр. Хороший день для прогулки.

Иначе говоря, им нужно было уйти, пока офицер не устроил проблемы. Бывало хуже. Многие не предлагали такой вариант, а сразу пытались его побить.

Букер кивнул, пересек улицу к церкви. Пусть офицер кричит на него, сколько хочет. Это не тревожило Букера. К счастью, офицер отпустил его.

Он прошел к двери церкви и выдохнул. Он не хотел заходить в дом божий. Слишком много людей его бросили, и ему не нужно было, чтобы это сделал и Всевышний.

Но она не отвернулась от Него.

Может, и ему не стоило. Букер прижал ладонь к двери и прошел в церковь.

Внутри было так, как он и помнил. Скамьи стояли рядами, тянулись к кафедре, где из дерева был вырезан ангел, поднявший руки с раскрытой Библией. Окна с витражами тянулись в два этажа, и на каждом была история из Ветхого Завета. Солнце проникало сквозь цветное стекло, бросая радугу красок на ее спину, где она стояла на коленях на полу.

Ее белое платье окружало ее, как лепестки лилии. Она сцепила ладони у груди, напевала старый гимн, и звук поднимался к потолку. Чистота ее голоса была тем, что он еще никогда не слышал.

Это были трели птиц рано утром. Яркое чувство, когда улыбался любимый. Перезвон колокольчиков, кристально чистый.

Звук окутал его, поднял волоски на руках и лишил воздуха. Он слышал шорох ветра. Цветы на его груди двигались, лепестки раскрывались под кожей.

Он не успел отреагировать, бабочка отцепилась от его ключицы и выползла из-под ткани. Она полетела. Трепет ее движений подражал стуку его сердца, бабочка летела к потрясающей женщине, сидящей на коленях на полу.

Он затаил дыхание, бабочка опустилась рядом с ней на темный пол. Голубые крылья мерцали на свету, мягко опустились. Бабочка оставалась рядом с ней, и он услышал ее голос, тихий и медленный, пока она пела колыбельную.

«Боже, – подумал он, – дай мне сил оставить эту женщину. Она заслуживает нечто большее, чем я».

Но Бог, как всегда, не отвечал. А облако сдвинулось с солнца, и все вдруг стало ярким. Она была потрясающей. Невероятно красивой, на платье переливались цвета, окутывающие красоту ее личности и силу ее характера.

Он не мог тут оставаться. Он не мог смотреть, как она молится, пока он скрывался как какой-то зверь в тенях, ожидая момента, когда она ослабеет.

Мысли в его голове не были чистыми, не годились для церкви. В тот миг он хотел поглотить ее целиком. Разорвать все, что делало ее идеальной, растерзать это руками, которые познали так много жестокости.

Букер хотел ее ранить за то, что она была всем, чем он не мог быть.

Но он хотел защитить ее от всего, что в нее бросит жизнь, что с ней сделают люди.

Он хотел любить ее. И он не знал, как это сделать.

И он отвернулся от красивой женщины на полу церкви. Он ушел от видения, хоть оно пылало в его глазах. Он уходил и ощутил нежное прикосновение крыльев бабочки на ключице.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Ирен коснулась пальцами темного пятна на деревянном полу. Она видела бабочку. Как иначе? Бабочка была потрясающей. Нежные крылья, на которых переливалось солнце, и мягкие движения.

Она как-то поняла, что это был Букер. Хоть он не умел выражать эмоции словами, она ощущала глубину в нем, которую никто давно не видел. А то и вообще не видел.

Бабочка была первым шагом к безопасности для нее за годы, и она не знала, как отблагодарить его за это.

Она переплела пальцы, дала себе расслабиться. Всю жизнь она боялась в этом месте, но не была одна.

Даже сейчас призраки ходили мимо нее с большими глазами, надеясь, что она заметит их. Они проходили сквозь стены, выбираясь из могил, спешили к ней. У некоторых еще были глаза, у других – нет. Некоторые ползли на четвереньках, стонали, поднимаясь по лестнице и кафедре.

Но после времени в цирке она не боялась их. Им что-то от нее было нужно. Они не хотели использовать ее, а хотели ее помощи. Они умоляли, а она отчаянно хотела помочь им.

Она поймет со временем, как им помочь. Как общаться так, чтобы они не все время приходили к ней.