Текст книги "Человек в стене"

Автор книги: Эмма Ангстрём

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Существует также множество современных примеров тайных тоннелей. На рубеже веков из аббатства Монт-Сен-Одиль за два года исчезло более тысячи раритетных книг. Вор обнаружил карту библиотеки, на которой был обозначен секретный коридор. Он выносил книги через замаскированную дверь, ведущую в скрытое помещение, на лестницу и за стены аббатства».

Ниже был целый список ссылок, и Хенри прошел по одной из них. Она привела его на страницу компании, которая делала потайные двери, и он кликнул на галерею изображений. Для каждой двери там было по две фотографии, в закрытом виде и в открытом, когда за ней виднелся коридор.

Невозможно было догадаться, что за этими книжными полками, комодами, зеркалами, шкафами и каминами что-то скрывается. Некоторые коридоры прятались за стеллажами или их частями и открывались как обычные двери, другие сдвигались в сторону с помощью механизмов. На одной фотографии была лестница, которую поднимал специальный блок. Под ней скрывалась подземная комната.

Хенри вернулся на первую страницу и кликнул по другой ссылке.

«Доктор Генри Говард Холмс (настоящее имя Герман Вебстер Маджет; 1861–1896) был печально известным изощренным убийцей. Холмс увлекся смертью в раннем возрасте, когда друзья показали ему хранившийся в школьном подвале скелет, но вместо того, чтобы вызвать испуг, скелет спровоцировал у мальчика интерес к мертвым.

В начале девяностых годов девятнадцатого века Холмс приобрел земельный участок в Чикаго и выстроил на нем трехэтажное здание, занимавшее целый квартал. На первом его этаже располагались магазин и принадлежавшая Холмсу аптека, а на других этажах были офисы и гостиница для посетителей Всемирной Колумбовой выставки.

Во время строительства Холмс несколько раз менял подрядчиков, поэтому никто, кроме него самого, не имел точного представления о внутренней планировке здания. Там было более сотни комнат без окон, дверей, ведущих в никуда, обрывающихся в воздухе ступеней, дверей, которые нельзя открыть изнутри, и настоящий лабиринт коридоров и лестниц.

Холмс находил своих жертв на выставке, среди постояльцев и персонала своего отеля, а также во время свиданий. Обычно это были женщины, блондинки, но он убивал и мужчин и детей. Большинство своих жертв он пытал, а потом приканчивал в одной из тайных комнат своей гостиницы. Некоторые содержались в звуконепроницаемых комнатах и были отравлены газом, другие медленно погибали в герметичных помещениях от недостатка кислорода. Тела сбрасывались в подвал и расчленялись. В подвале стояли две большие печи и ванны с кислотой, а также бутылки с ядами, орудия пыток и стойки, к которым привязывались жертвы.

В гостинице Холмса впоследствии были обнаружены останки двадцати семи жертв, но предположительно от его руки погибло более двухсот человек. Многие посетители чикагской выставки так и не вернулись домой.

Во время суда Холмс вначале настаивал на своей невиновности, а потом заявил, что был одержим дьяволом. Он был повешен в 1896 году и до самого конца не выказывал признаков страха или волнения. Петля не сломала шею Холмса, и в течение пятнадцати минут он медленно задыхался, пока не умер. Впоследствии сообщалось, что Пат Куинлан, управляющий отеля, покончил жизнь самоубийством, потому что его месяцами преследовал призрак Холмса».

Хенри потер глаза. С тех пор как он сел за компьютер, прошло уже два часа.

Он знал, что ему следует делать. Знал, как поступить правильно. Он должен позвонить в полицию и предоставить ей обследовать тоннели с собаками и приборами ночного видения, пока преступник не будет найден.

Но где полиция, там и пресса, и что тогда станет с ценой на его недвижимость? Дом навечно будет связан с этой историей, люди станут приезжать специально, чтобы его увидеть, и заказывать экскурсии, чтобы хорошенько испугаться. Это может принести барыши, но не способствует репутации. Его дом получит такой же статус, как дом Фритцля, и от него потом ни за что не избавишься.

Все жильцы съедут. Придется потратить большие деньги на перестройку здания. Его рыночная стоимость упадет, а об убийстве Лили таблоиды будут трубить десятилетиями.

Это его собственность, он купил ее законно и должен со всем разобраться. Он должен сам поймать убийцу. И он найдет человека, живущего между стен.

* * *

Вэ зажег свечу и поставил ее на пол. Когда он перемещался, то предпочитал использовать налобный фонарик, но, когда ждал чего-то, ему было уютнее со свечой. Свеча, возможно, немного какой-нибудь еды и кроссворд, чтобы скоротать время, – вот что ему требовалось в таких случаях.

Он притулился к облицованной гипроком стене. Кое-где он не удосужился окончательно ее отделать, и там видна была древесина. Еще кое-где торчали гвозди и острые края, готовые поранить неловкую руку. Но там, где он сейчас сидел, все было сделано на совесть, он справился мастерски, и по этому участку можно судить о том, какой он опытный строитель.

Вэ поднялся и принялся обследовать закрывавшую лючок панельку. Первая защелка поскрипывала, поэтому он достал из кармана маленькую жестянку с машинным маслом и смазал ее. Удостоверившись, что теперь ничего не заскрипит, сдвинул вторую защелку. Прислушавшись к звукам в квартире, он откинул панельку и окинул взглядом гостиную. Там смотрел телевизор молодой человек, наверное лет двадцати пяти. На коленях у него беспрерывно плакала крошечная девочка, совсем еще младенец.

Вэ больше нравилось, когда девочка спала и он мог стоять с ней рядом, глядя на безмятежное маленькое личико. Склоняясь над кроваткой и положив руку на одеяльце, он чувствовал, как поднимается и опускается под ним грудная клетка малышки. Он был нежен и осторожен, как если бы птенчика гладил, но при этом знал, что ему достаточно всего лишь всем весом опереться на руку, чтобы раздавить ребенка.

Отец стал расхаживать по комнате с девочкой на руках. Ее личико покраснело, по щекам катились слезы и капали на пижамку. Лицо отца тоже было красным, а глаза обведены темными кругами.

Вэ коснулся собственного лица. Его нос был острым, а лоб – высоким. Клочковатая борода неровно расползлась по щекам и подбородку. Глаза были светло-серыми, едва ли не одного цвета с кожей лица. Волосы, давно уже начавшие седеть, стали почти бесцветными. Его жизнь в созданном им лабиринте словно заявляла о себе через его внешность: тело Вэ не нуждалось в красках, когда он, будто призрак, перемещался впотьмах по своим бесконечным переходам.

Вэ закрыл лючок и снова стал искать себе дело. Он провел рукой по стене. Она была не закончена, и он, взяв банку шпаклевки и шпатель, принялся замазывать саморезы. Спустя несколько часов тут можно будет все зашкурить и покрасить. Мысль об этом его успокоила.

Здесь его королевство, его тайна. Не сновидение и не реальность. Он построил эти лабиринты для себя, чтобы из них можно было выходить. И подбираться ближе к людям.

Этот мир должен существовать, потому что он его создал и потому что он его любил. А еще потому, что он в нем нуждался.

Он отклеил с рук старые пластыри. Длинные царапины на предплечьях снова воспалились. Вэ открыл шкафчик над раковиной и рылся в медикаментах, пока не отыскал спирт, стоявший рядом с кружкой, где хранилась его зубная щетка. Эта щетка была украдена в квартире на верхнем этаже. Раньше мать покупала все необходимое в магазине, но с тех пор, как ей стало хуже, и по сей день ему приходилось заимствовать всякие вещи у соседей.

Когда мать заболела, он подумал, что, возможно, ему пора наконец выйти из дома. Единственная попытка сходить в магазин стала первой за пятнадцать лет вылазкой во внешний мир. Он откладывал ее так долго, как только мог, потому что его пугало отсутствие крыши, которая защищала от неба, а общество других людей всегда заставляло нервничать.

Однако он все равно думал, что справится. От дома до магазина на углу было всего пятьдесят метров. Так говорила мать, но сам он никогда там не бывал. Он двинулся в ту сторону, но чувствовал себя все незащищеннее, и каждый шаг словно бы грозил все большей и большей опасностью. Небо было таким высоким, таким огромным и безграничным, а вокруг – ничего, что защищало бы от него. Разве оно не может в любой момент обрушиться вниз? И раздавить его? Ничто не связывало Вэ с землей, и при отсутствии крыши над головой существовал риск, что его просто-напросто утянет в открытый космос. Бесконечный космос, непостижимо громадный, непонятный. Ему вдруг показалось, что его поднимает над землей, несет над крышами и он летит, как надутый гелием воздушный шарик, взмывая все выше и выше к облакам.

Он очнулся на тротуаре. Возле него присела какая-то женщина. Ее теплая рука касалась его шеи, а сама она наклонилась близко-близко к лицу Вэ. Он пришел в ужас. Женщина будто бы проникала к нему вовнутрь, выталкивая его самого куда-то под облака. Она может захватить его тело, поймать в ловушку душу, контролировать и использовать его. Он резко сел, оттолкнул женщину и бросился обратно в дом. Ему удалось незамеченным проскользнуть в свою квартиру.

С того дня Вэ ни разу не выходил на улицу. При одном воспоминании о той женщине ему делалось дурно.

Пока мать была жива и в себе, она всегда решала вопросы такого рода. От этой мысли в нем проснулось страстное желание, чтобы все стало как прежде, но он не жалел, что покинул свою старую квартиру.

Выбора у него все равно не было. Его нашли бы, и тогда все всплыло бы наружу.

Приняв решение, он сразу начал действовать. Дождался, пока в доме станет тихо, и отправился в подвал. В запертой комнате у прачечной, где раньше находился бельевой каток, теперь был склад стройматериалов. Их он заказывал в фирме, у представителя которой имелся ключ от подвала. Благодаря этому у него был запас бруса, утеплителя, гипрока, саморезов, шпаклевки и краски.

Он работал методично; по сути, такую работу он мог бы делать даже во сне. Подходящее место, задняя стена квартиры, было давно выбрано. Сидя у безжизненного тела матери, он ждал десяти часов утра, времени, когда большинство жильцов уходили на работу. Потом приступал к делу, планируя время так, чтобы к их возвращению самые шумные работы были закончены, а мусор убран.

Вэ воплотил свой замысел всего за несколько дней. Доски были на своих местах, покрытые сверху гипроком, а свободное пространство он заполнил изолирующим материалом. Вэ понимал, что, когда он будет пробивать в стене выход к главному коридору лабиринта, не избежать шума и сквозняка. Он также отвел в сторону вентиляционный канал, чтобы не отрезать квартиру от потока воздуха, зашпаклевал гипрок, покрыл его краской и приколотил плинтус. Он даже перекрасил остальные стены, чтобы они стали того же оттенка, что и новая. Крышки лючков крепились саморезами и болтами.

Вся конструкция была идеально замаскирована. Наверняка никто ничего не заметит. Он гордился собой и хотел бы показать новую стенку маме, но она уже не могла оценить результат его трудов.

На четвертый вечер после окончания работ он собрал свои вещи. Их было совсем немного. Коробки со своей детской одеждой и игрушками он сложил в чулан на чердаке.

Три сумки он отнес в главный проход на втором этаже, туда, где было больше всего места. Там же он повесил несколько фотографий: одну – Джима, тогда ученика плотника Ларрсона, и две, снятые во время семейных вылазок на меловой карьер. Еще Вэ нашел собственные младенческие фотографии. На них он выглядел невероятно, почти до прозрачности бледным. Его серые глаза мерцали в темноте.

Вэ некоторое время постоял у кровати, глядя на тело матери, а потом проверил, не осталось ли в квартире каких-нибудь его следов.

Суть была в том, чтобы не позволить себя обнаружить. Если кто-нибудь узнает о его существовании, его заставят объединиться с остальными, стать частью того огромного, странного, чего он не понимал. Частью гигантского, внушающего ужас мира.

* * *

Струйки дождя барабанили по окну и стекали к карнизу. Альва наблюдала, как капли ползут по стеклу, а потом сливаются с другими каплями и исчезают.

Ей было убийственно скучно. Она весь день просидела тут, глядя на дождь. Снег на крыше растаял, в садике по колено стояла талая вода пополам со льдом. Время было уже довольно позднее, поэтому Альва надела пижаму, но и спать тоже не тянуло. Будь это летняя гроза, небо иногда освещали бы вспышки молний, но сейчас его всего лишь затягивали черные тяжелые тучи. Ничего не происходило, совсем ничегошеньки. И ничто больше не радовало.

– Раз ты скучаешь, почему бы тебе не постучаться к Фриде? – спросила ее Ванья. Она совершенно ничего не понимает! Фрида вовсе не тот человек, в обществе которого можно воспрянуть духом. Да еще и часы словно бы остановились.

Альва ненавидела Ванью и все то, что, по мнению матери, было лучше всего для семьи. Ванья отказывалась говорить о папе. Альва до сих пор не получала от него вестей, и бабушка больше не пыталась вступить в контакт. Альва уже начала подумывать, не были ли стуки в стене всего лишь ее выдумкой. Мысли вернулись к ритуалу, не давшему желаемого эффекта, и крысе, которую она напрасно убила.

Ночью она проснулась в холодном поту, в который, судя по всему, ее бросило из-за пригрезившегося кошмара. В нем полузадушенная крыса вырывалась из Альвиных пальцев и барахталась в ведре, пока ее душа не отделилась от тела. Альва пыталась избавиться от образа крысы, которую засунула в два полиэтиленовых пакета и выбросила в мусоропровод. Когда мертвое тельце приземлилось куда-то в мусорные баки внизу, она услышала слабый стук.

Может, все-таки следовало убить кота? Похоже, крысы оказалось недостаточно, к тому же Альва не пила ее крови. Она вздохнула и снова прислонилась спиной к стене.

Если бы только она могла попытаться еще раз провести сеанс с бокалом! Но Ванья, убирая у нее в комнате, нашла лист с кружочками и запретила Альве заниматься подобными вещами.

– Ты всех этих идей набралась в своей энциклопедии? – сказала она, разрывая лист с кружками. Энциклопедию она тоже изъяла и где-то спрятала. Альва никак не могла ее найти.

Девочка взяла с полки книгу про Нэнси Дрю и пролистала страницы. Она прочла ее уже дважды, и не было никакой надежды, что в третий раз книга станет интереснее. Может, порисовать, поразгадывать головоломки или написать что-нибудь в дневнике, который папа подарил ей на день рождения два года назад?

Альва вернулась к стеллажу и поставила книгу на место, рядом с копилкой. Встала на цыпочки, чтобы дотянуться до полки с дневником. А потом увидела кое-что краем глаза.

Лицо. За стеллажом с книгами было мужское лицо.

Она отступила на шаг.

И увидела глаз, который блестел за книгами и шкатулкой для украшений. Альва стояла посреди комнаты, уставившись туда, где он только что был. Теперь глаз исчез, но девочка заметила темную полоску там, где полагалось быть задней стенке стеллажа.

Это была щель. В стене за книжными полками имелось отверстие. Альва подошла ближе. Приглядевшись, она смогла разглядеть в темноте мужской силуэт.

– Здравствуйте, – сказала она тихо.

Ее сердце бешено колотилось в груди, но ей хотелось знать, кто там, с другой стороны. Кто за ней наблюдает?

– Здравствуйте, – снова сказала Альва, на этот раз чуть громче. – Выходите, я знаю, что вы там. Я не боюсь.

Она слышала собственные слова: «Я не боюсь». Сердце билось все быстрее и быстрее, и Альва вдруг почувствовала, что ей надо в туалет, но нет, она не боялась. Она была взбудоражена.

Она снова засекла движение в черной щели за полками. И сама щель чуть увеличилась.

– Кто вы? – спросила Альва. Ее голос снова стал тише.

Теперь она хорошо видела лицо, залитое светом лампы. Это был пожилой мужчина, лет, наверное, около шестидесяти. Похоже, ужасно высокий. Небритые щеки ввалились. Волосы, брови и ресницы были светлыми, почти что белыми. Глаза казались бледно-голубыми, а может, серыми, и как-то странно мерцали. Зрачки у него были маленькими, а взгляд – пронзительным. Он выглядел настороженным и нервным. Взвинченным.

– Можете не волноваться, – сказала Альва, – я неплохой человек.

Тут она прикусила губу. Так ли это? Она стала вспоминать, с кем за последнее время действительно общалась по-хорошему. Чарли все еще лежал в больнице, Санна и Эбба не хотели играть с ней после того вечера, когда они рассказывали друг другу страшные истории. Фрида не заходила к ней с тех пор, как они пытались вызвать духов с помощью свечки и бокала. А еще Альва очень давно не обнимала Ванью. Потому что не могла.

Но этот мужчина казался добрым, а Альве хотелось поговорить. Мужчина выглядел как человек, с которым она могла бы подружиться.

– Здравствуй, – сказал он. Голос прозвучал хрипло, и мужчина откашлялся.

– Не хотите войти? – спросила Альва.

Мужчина показал на небольшую щель в стене:

– Она слишком маленькая. Мне не протиснуться.

Чтобы смотреть ему в лицо, Альве приходилось запрокидывать голову так, что шея изгибалась под странным углом.

– Но как вы туда попали? – удивилась она.

Взгляд мужчины метался от Альвы к щели в стене и обратно.

– Твоя мама еще не легла?

Альва прокралась в прихожую и заглянула в гостиную. Свет не горел. Она вернулась в свою комнату.

– Все спят.

– Я скоро приду, – прошептал мужчина. – Никуда не уходи.

Щель закрылась, и Альва села у окна ждать.

Это было похоже на сон. Девочка сильно ущипнула себя за руку. Было больно, и она не проснулась. Она выжидательно уставилась на дверь.

Потом дверная ручка опустилась, и мужчина шагнул в комнату. Альва ахнула. Все тело ее гостя было деформировано, согнуто и скрючено, будто его скелет перекрутили и заставили расти в таком вот неправильном положении. У него была спина колесом, а когда он обернулся, чтобы закрыть дверь, Альва увидела большой горб прямо под шеей. Его ноги были чересчур длинными и тонкими, и казалось, что их обладатель может в любой момент рухнуть на пол.

– Меня зовут Альва, – сказала она. Мужчина серьезно посмотрел на нее.

– Меня зовут Вэ. – Заметив недоумение Альвы, он пояснил: – Ну, настоящее мое имя – Вильхельм.

Альва села на пол, и Вэ устроился напротив. До девочки донеслась какая-то затхлая вонь и еще довольно сильный запах пота. Ей вспомнилось, что так пахло в ее комнате в то утро, когда она неожиданно вернулась домой.

– Вы уже были тут раньше? – спросила она. Вэ стиснул зубы. – Я так и знала! А что вы делаете в стене?

– Я там живу.

Альва хихикнула. Вэ тоже засмеялся, но его смех был больше похож на завывание. Он почесал у себя за ухом, и на шею посыпались крупные белые чешуйки. На нем был рабочий комбинезон, запачканный на плечах и с вытянутыми коленками.

– Вы есть хотите? – спросила Альва.

Вэ пожал плечами:

– Может, немножко.

– Ладно, я вам чего-нибудь принесу, – сказала Альва, – подождите тут.

Она поднялась и исчезла за дверью, но через секунду сунула в комнату голову:

– Пообещайте, что никуда не уйдете.

Через пять минут она вернулась с тарелкой, полной бутербродов. Каждый кусочек хлеба был намазан толстым слоем масла, на котором лежали ломтик колбасы и два ломтика сыра. В другой руке Альва держала бутылку сквоша, а в кармане ее пижамы лежало два стаканчика.

Стук дождя по карнизу усилился. Вэ жадно жевал бутерброды, его нижняя челюсть ходила ходуном, как у лошади. Альва решила, что лучше не допытываться, почему он так странно ест.

– А почему вы зашли в тот раз ко мне в комнату? – спросила она, лишь только Вэ покончил с последним куском хлеба.

Он потер пальцем уголки губ, забрасывая в рот крошки.

– Вы за мной подсматривали? – добавила Альва.

Вэ поднял взгляд от пола и кивнул.

Первым делом Альва почувствовала разочарование. Возможно, всегда, когда она слышала стук, это был Вэ, а значит, бабушка вовсе не пыталась вступить с ней в контакт.

– А зачем вы за мной подсматривали? – спросила она.

– Мне было одиноко, – ответил Вэ.

Разочарование исчезло. Светло-серые глаза Вэ поблескивали в свете прикроватной лампы.

– Я знаю, как это бывает, – сказала Альва.

Она потеребила большой палец ноги, под ноготь которого набился какой-то пух. В этом человеке было нечто особенное, даже помимо того вопиющего факта, что она обнаружила его в стене за стеллажом у себя в спальне. Нечто большее, такое, чего она никогда не испытывала при общении ни с кем, кроме разве что папы. Альва не боялась, что ей нечего сказать, она могла просто сидеть и радоваться тому, что говорить ничего не надо.

Они посидели так некоторое время, а потом Альва зевнула.

– Мне надо лечь, – сказала она Вэ.

– Мне тоже, – ответил он, вставая.

Вэ с поразительной грацией передвигался на своих деформированных конечностях. И Альва снова удивилась, насколько он высок. Он возвышался на фоне белой стены, как настоящий великан.

– А где вы ляжете? – спросила девочка.

– Между стенами, – сказал Вэ.

Альва снова засмеялась и зажала рот рукой, чтобы не разбудить Эббу и Санну. Ей хотелось обнять его, но она подумала, что, наверное, лучше не надо. Вэ не выглядел как человек, которому нравится обниматься, а она не хотела, чтобы ему было неловко.

– Вы завтра вернетесь? – прошептала Альва, на этот раз потише.

– Хорошо, но ты никому не говори.

– Про вас?

– Да, ни одному человеку.

– Не скажу, – проговорила Альва, – честное слово. Я люблю секреты.

Вэ пригнулся, проходя сквозь дверной проем, и свернул в прихожую. Он двигался так бесшумно, что Альве пришлось затаить дыхание, чтобы услышать его шаги, но даже и это не помогло.

Как же он вошел? Она неожиданно вспомнила, что не слышала звона колокольчика в прихожей. И Ванья заперла на ночь входную дверь.

Альва прокралась в прихожую и подергала дверную ручку. Заперто. Девочка старательно осмотрела все вокруг. Поискала в кухне, в платяных шкафах и за диваном, но Вэ исчез.

* * *

Свет его налобного фонарика метался по стенам. Он хотел войти, но не посмел. Может быть, девочка передумала.

Весь день он бродил вокруг, думая о случившемся. Она знает. Она видела его. Он больше не был невидимкой для всех обитателей этого дома, и это обернулось и облегчением, и проклятием.

Закрывая глаза, он видел ее лицо. Ее улыбку, ее яркие глаза, то, как шевелились ее губы, когда она с ним разговаривала.

– Я люблю секреты, – сказали эти губы.

Она вовсе не казалась маленькой девочкой, он чувствовал, что она – тот человек, с которым наконец-то можно поговорить. Пусть даже он не то чтобы много наговорил ей, а она – ему, это вовсе не казалось странным. Они словно бы разговаривали, даже когда ни один из них не произносил ни слова. Это было так просто! Они сидели рядышком, ели бутерброды, смотрели в окно и друг на дружку. Такие вот дела…

Вэ опять был у лючка. Гостиную он уже проверил. В квартире стояла тишина, все уже легли спать.

Он выбрался в прихожую и тщательно прислушался. Из спален не доносилось ни звука. Он подкрался к Альвиной двери, нажал на ручку и тихонько раскрыл ее.

Альва сидела на полу, поставив на стол тарелку с булочками и печеньем. Там были еще два стакана и бутылка газировки.

– Привет! – прошептала она.

Вэ закрыл дверь и сел напротив девочки.

– Я сто лет ждала, – сказала Альва. – Уже думала, что вы не придете.

Ее щеки порозовели. Длинные волосы были распущены и свисали вдоль плеч. Поверх пижамы она надела тоненький фланелевый халатик. От всего этого он немедленно почувствовал себя древним старцем.

Альва подошла к двери, показала на книжную полку и вытащила из кармана халатика рулетку.

– Вы же не шутили, когда сказали, что живете между стенами, правда? – спросила она.

Вэ взял булочку и откусил огромный кусок, который тут же прилип к нёбу. Он сделал несколько глотков из своего стакана и проглотил булочку, наблюдая, как Альва разматывает рулетку на полу.

– Я сегодня измерила, – сказала она. – Эта стена шириной в один метр, а глубина полки всего двадцать один сантиметр. Значит, остается семьдесят девять сантиметров, где вы можете стоять.

Она приложила рулетку к стене, проверяя свои измерения.

– Ну, там чуть поменьше, – сказал Вэ, – сама стена занимает довольно много места.

Альва улыбнулась и снова села.

– Я это знала, – сказала она, – знала, что моя комната должна быть больше.

Альва взяла печенье и стала с хрустом жевать его. Мысленно она велела себе говорить потише, чтобы не разбудить Ванью или сестер.

– А как вы забираетесь за стенку? – спросила она, почесывая бедро.

Вэ до сих пор не решил, сколько ей рассказать. Он не привык говорить о своем лабиринте. На самом деле он вообще не привык говорить.

– Туда можно попасть из кухни. – Он показал на стенку за книжным стеллажом. – Там есть лестница, так что я могу пролезть над дверью, а потом по двойной стене за прихожей выйти в главный проход. В некоторых стенках есть лючки. Обычно они в прихожей, в кладовке или в стенном шкафу.

– Вы сами все это построили? – спросила Альва. Она провела пальцем по стакану. Тот был липким.

– Конечно.

– А это заняло много времени?

Вэ взял очередную булочку. Он говорил с набитым ртом, поэтому получалось невнятно.

– Первая стенка появилась в восемьдесят первом году. Папа умер, и мне пришлось вместо него следить за порядком в доме. Дом принадлежал маме. Мы жили вместе в одной квартире до ее смерти. Это было год назад.

Воспоминание о матери, безжизненно лежащей в кровати, заставило его замолчать.

– Но как вышло, что я никогда раньше вас не видела? – спросила Альва. Ей на глаза упала челка, и она забрала волосы за уши.

– Ну, я хожу везде по моим проходам в стенах.

Альва широко раскрыла глаза:

– А тут много двойных стен?

– Они везде, по всему дому.

– Как в лабиринте?

– Да. Думаю, так.

Альва примолкла и наморщила лоб.

– А много народу о них знает?

Вэ застенчиво улыбнулся:

– О них не знает никто.

Она поймала воздух ртом:

– Совсем никто?

– Только ты и я.

Альва улыбнулась Вэ. Теперь ее щеки совсем раскраснелись. Стало совсем тихо, не считая газировки, которая шипела в стаканах, когда пузырьки поднимались к поверхности и лопались.

– Как вы их построили?

– Мама всегда поручала мне перекрашивать и ремонтировать квартиры, когда выезжали одни жильцы и заселялись другие. Я строил фальшивые стены и присоединял их к остальной системе.

– Наверное, это было трудно, – сказала Альва.

Во рту у Вэ пересохло оттого, что он говорил так долго.

– Меня папа научил строить.

Он подлил себе газировки. Он не привык к пузырькам, и теперь у него в животе неприятно щекотало.

– Можете показать мне, где вы спите? – спросила Альва, вставая.

К губе Вэ прилипла сахарная крошка. Он провел по лицу тыльной стороной ладони, и крошка упала на пол.

– Иногда я сплю у людей дома, то есть у них в квартирах. А иногда я сплю между стенами.

Прижав большой палец к крошке, он подобрал ее с пола и отправил в рот.

– Покажете? Пожалуйста! – попросила Альва. Она, сгорбившись, сидела на краешке кровати.

– Пока что нет. Может, когда-нибудь. Я не знаю.

Вэ бросило в пот. Он не хотел, чтобы по его тоннелям шатались толпы людей. Тоннели принадлежат ему. Он понятия не имел, как повел бы себя, если бы встретил там кого-нибудь.

Он представил, как кто-то вламывается в его мир, представил ярко, будто это произошло в реальности. Он разозлился, кровь в жилах закипела. Вэ хотелось ударить воображаемого незваного гостя, колотить до тех пор, пока он не упадет. Тогда Вэ схватит его и будет бить головой о кирпичную стенку, снова и снова.

– А что вы имели в виду, когда сказали, что спите в квартирах? – спросила Альва, отвлекая его от мысленной расправы.

– Я пробираюсь туда ночью и ложусь под кровать. Тогда мне не снятся кошмары.

– А у меня в комнате вы спали?

– Да, спал.

– И вам было хорошо?

– Да, мне ни одного плохого сна не приснилось.

Альва подняла взгляд. Ее глаза потемнели.

– Гм… – произнесла она. – Я подумала об одной вещи. – Она закусила губу. – Это вы убили Лили?

Плечи Вэ затряслись. Внезапно все его тело словно запылало в огне.

– Я не хочу об этом говорить, – сказал он. Его голос был едва слышен.

Альва положила ладонь ему на колено. Это его успокоило.

– Я никому не скажу, честное слово, – пообещала она.

В голове у Вэ будто застучали молотки. Он прижал руку к виску, но боль не ослабла.

– Я не хотел. Просто так получилось. Она начала кричать. Она рассказала бы Йенсу.

Альва убрала руку с колена Вэ, но по-прежнему не сводила с него глаз.

– Что рассказала бы?

– Что я существую.

– Но я же знаю, что вы существуете, – проговорила Альва.

– Да, – ответил он, – но ты же никогда никому не скажешь, правда?

Альва медленно и уверенно покачала головой. Ее волосы наэлектризовались от трения об одежду, и несколько прядок встало дыбом.

– Правда, я никому не скажу, – подтвердила она.

Вэ сразу стало легче. Он расслабился, и головная боль начала уходить. Он потер глаза.

– А что чувствуешь, когда кого-то убиваешь? – спросила Альва.

Вопрос повис в воздухе. Внизу во дворе залаяла собака. Вэ вспомнил, как извивалось у него в руках собачье тельце, но потом вернулся мыслями к вопросу девочки.

– Нет там никаких чувств. Один только запах, и все.

* * *

Альва стянула с кровати одеяло и накинула его на плечи.

– Моя бабушка умерла, – сказала она. – Вон те три картины она написала.

Вэ сидел на полу Альвиной комнаты и ел булочки, которые она согрела ему в микроволновке. Обыкновенным человеком он не был, уж это-то Альва поняла. Он не был похож ни на кого из тех, кто встречался ей раньше. Ну, пожалуй, его глаза немного смахивали на папины. Их голубая радужка была настолько светлой, что казалась серой, а под определенным углом – почти что белой. Еще у него были маленькие зрачки, делавшие его взгляд жестким, но Альва к этому привыкла. Пожалуй, кисти его рук тоже походили на папины. Вэ был высоким и худым, но с широкими, большими, в точности как у папы, руками. И на костяшках правой тоже были отметины. Запястья усеивали мелкие, чуть больше миллиметра в диаметре, веснушки, как будто там браслеты надеты.

– Я бы хотела, чтобы и моя мама умерла, – сказала Альва и поежилась, услышав собственные слова. Ведь она, конечно, не хочет этого? Или хочет? Это очень сильно бы все упростило.

Вэ никак не отреагировал на ее признание. Лишь зевнул, забыв прикрыть рот ладонью.

– Я устал, – сказал он. – Можно я лягу спать? Пожалуйста!

– Вы имеете в виду тут? Но у меня нет лишнего матраса.

– Нет, я на полу лягу.

Вэ скользнул под Альвину кровать. Девочку снова изумило, как тихо и плавно он движется. Она заглянула под кровать. У кровати был короткий каркас, и Вэ пришлось согнуть колени, чтобы ноги не торчали наружу.

Его глаза были уже закрыты. Альва взяла в изножье кровати подушку-думочку и протянула ему.

– Вот, возьмите, – сказала она. Вэ сунул ее под голову и снова улегся.

Разочарование из-за того, что за ней наблюдала не бабушка, не прошло, но Вэ был потрясающим. На самом деле «потрясающий» – это еще очень слабо сказано.