Текст книги "Священный меч Будды"

Автор книги: Эмилио Сальгари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

IX. Белые и желтые

Бедный американец только теперь понял, какую страшную ошибку он совершил, отправившись на розыски злополучного джина, вместо того чтобы спешить в гостиницу к ожидавшим его друзьям, а оттуда на джонку. Он готов был отдать половину жизни за то, чтобы выбраться из этой западни. Мысленно он утешал себя тем, что кто-нибудь из его спутников придет ему на помощь, а пока, в ожидании этой помощи, видел перед собой воющую мстительную толпу, потрясавшую мушкетами, пиками, топорами и палками и готовую разорвать его на куски. Среди них особенно бесновался каким-то чудом уцелевший кабатчик, побуждая самых храбрых вломиться внутрь кабачка и разрушить баррикаду.

В продолжение нескольких минут вся эта толпа ревела и вопила, время от времени забрасывая американца целыми грудами камней, от которых вдребезги разлетались сосуды с вином; потом, убедившись, что неприятель не смеет показаться, шесть или семь человек, вооруженных пиками и мечами, приблизились к двери.

При виде их американец тяжело вздохнул.

– Ну, теперь кончено! – прошептал он. – Я попался, как неопытный мышонок в ловушку. Ну да что делать! Побольше храбрости, Джеймс! Надо постараться отделаться от всех этих желтых рож. Смелее!

С этими словами он придвинул поближе к себе стол, зарядил револьвер и направил дуло на дверь.

Семь или восемь китайцев, ободренных прибытием целой шайки носильщиков, решительно вошли в кабачок и приблизились к баррикаде. Но, увидев американца, поднимавшегося им навстречу с револьвером в руках, остановились в нерешимости, а трое или четверо, трепеща за свою шкуру, показали пятки.

– Недурно! – проворчал Корсан. – Эти мерзавцы не очень-то храбры. Не прыгнуть ли мне вперед?

Он подобрался, как тигр, и прыгнул на лавки, крича за десятерых и направляя вперед дула своих револьверов.

Китайцы, толкая один другого, пустились наутек. С улицы раздалось несколько залпов аркебуз, не причинивших никакого вреда осажденному.

– Негодяи! – ревел Корсан. – Погодите, вы еще у меня попляшете!

Спрятавшись за баррикаду, он прицелился в громадного китайца, заряжавшего мушкет возле двери.

– Ступай к Будде в гости! – крикнул американец, спуская курок. Великан упал, испустив крик ужаса и боли. Несколько человек

бросились к нему и вытащили вон, пока другие палили из аркебуз.

Американец снова поднял револьвер, готовясь стрелять, но вдруг остановился.. В эту минуту его осенила блестящая мысль.

– Увидим! – пробормотал он. – Да! Конечно! Я уверен, что так будет отлично.

Он уперся в ближайшую стену, частично защищенную баррикадой, и налег на нее посильнее; при этом он почувствовал, что стена слегка поддается.

– Я спасен, – сказал себе Джеймс. – Одним ударом плеча я ее высажу, а если уж я буду на свободе, то не советую вам за мной следовать, поганые желтые рожи!

Затем он подошел к стене так близко, как только мог, собрал все силы и начал яростно трясти ее, так что она, не выдержав, дала трещину. Вторым ударом он ее совсем выбил и, нимало не заботясь о потолке, который обрушивался, покрывая собой все, что было в кабачке, вылетел вон. Нельзя было терять ни минуты. Нахлобучив на глаза шапку, засунув руки за пояс, где были спрятаны револьверы и bowie-knife, янки бросился на первую открывавшуюся перед ним улицу и помчался со всех ног. Он уже считал себя вне опасности, когда услышал хриплый голос позади:

– Вот он!.. Лови!.. Держи!..

Тем не менее американец даже не повернул головы, а, подобрав свой кафтан, побежал еще быстрее.

Тридцать или сорок китайцев пустились за ним вдогонку, завывая и паля из аркебуз.

– Я пропал! – прошептал бедный Корсан.

В четыре прыжка он достиг конца улицы, сбил с ног двух человек, пытавшихся преградить ему дорогу, и помчался по другой улице, сопровождаемый толпой солдат, лодочников, носильщиков, торговцев и простых горожан.

– Держи!.. Держи!.. – ревели они.

– В реку иностранца! – вопили другие.

– Бейте его! – кричали солдаты.

Это было еще не все. Из окон, с террас, с крыш дождем летели в беглеца посуда, горшки, черепица, камни, палки, шторы и потоки вонючей жидкости.

Несчастный американец, преследуемый со всех сторон, оглушенный криками и выстрелами, промокший от вылитых на него помоев, избитый камнями и черепицей, совсем изнемогал. Сделав последнее усилие, он долетел до утла новой улицы, которую загораживали четверо лодочников, страшно горланивших и грозно потрясавших увесистыми палками.

– Дорогу! Дорогу! – загремел он, замахиваясь своим ножом.

– Держи его! Лови! Бей! Бей! – кричала вслед разъяренная толпа.

– Подлые трусы! – отвечал американец, бледнея от ярости. – Вы и в самом деле думаете убить меня? Дорогу!

Сильным ударом он сбил с ног одного лодочника, кулаком пригвоздил к стене другого и помчался во весь опор. В затылок ему попал камень, лицо было исцарапано черепком; упавшим горшком пробило шляпу, – а он все продолжал бежать. Наконец в конце улицы он увидел знакомые очертания своей гостиницы. Теперь ничто уже не было в состоянии его остановить.

В десять прыжков он одолел остававшееся до нее расстояние и бросился вверх по лестнице. В эту самую минуту капитан, поляк и Мин Си выпроваживали из двери хозяина и четверых его прислужников.

– Джеймс!

– Джорджио!

Больше они ничего не сказали. Затем все четверо поспешно вошли в дом и забаррикадировали дверь мебелью, находившейся в нижнем этаже.

– Тысяча миллионов чертей! – воскликнул капитан, когда они с этим покончили. – Что вы наделали, неосторожный?

– Я?! – отвечал янки, обтирая кровь, струившуюся со лба. – Я ничего не знаю, ничего ровно не понимаю. Все лодочники, все солдаты, все горожане и, наконец, все крестьяне преследовали меня с целью убить, а я ровно ничего им не сделал. Ведь я всегда говорил, что все китайцы негодяи и разбойники!..

– Вы, наверное, выкинули какую-нибудь штуку. Но об этом после; скажите мне, видели ли вы Луэ Коа?

– Да, и я сказал ему, чтобы он готовился к отъезду.

– Как же мы теперь отсюда выйдем? – спросил поляк.

– Через дверь, – сказал американец. – Может быть, вы хотите выпрыгнуть в окно? А я не…

Он не успел докончить начатой фразы. Снаружи снова послышались страшные крики и раздалось несколько выстрелов. Капитан бросился к окну и увидел разъяренную толпу, яростно потрясавшую оружием.

– Мы в осадном положении, – объявил он, отходя от окна. – Если не найдем средства убежать отсюда, то ни один из нас не увидит завтрашней зари.

– С нами оружие, – сказал поляк. – Мы будем защищаться до последнего.

– Но нас только четверо, а китайцев тысячи, – заметил американец.

– Они выбивают дверь, – добавил Мин Си.

Еще более дикие крики раздались на улице. Две или три сотни ружей направились на окна, и началась осада.

Целый град пуль посыпался на гостиницу, пробивая стекла, разнося вдребезги посуду и фонари, пробуравливая стены, ломая в щепки тростниковую мебель и шторы.

Положение становилось все более и более опасным. Капитан, американец, поляк и китаец отчаянно защищались, сея своими меткими выстрелами смерть в рядах неприятеля; но они чувствовали себя бессильными перед такой толпой. На каждый их выстрел китайцы отвечали пятьюстами из аркебуз; кроме того, дверь гостиницы, яростно разбиваемая, угрожала уступить напору.

– Невозможно сопротивляться всем этим негодяям, – сказал американец, присоединяясь к Джорджио, – у меня осталось лишь около дюжины патронов.

– А у меня всего два, – объявил поляк, показывая совершенно пустой патронташ.

– Давайте выкинем за окно всю мебель, – предложил капитан. – Необходимо во что бы то ни стало продолжать защиту.

– Что, если мы взберемся на крышу? – спросил американец. – Оттуда с помощью целого дождя черепицы мы можем очистить улицу.

– Но ведь этот дом того и гляди обрушится, – заметил Мин Си.

– Подождите! – сказал капитан.

Рискуя получить пулю в лоб, он подошел к окну и бросил оттуда быстрый взгляд вдоль улицы. Несколько пуль просвистело вокруг него, но ни одна не задела.

– На крышу! – воскликнул он. – Спешите, друзья, мы не можем терять ни минуты.

– Разве вы хотите закидать черепицей наших преследователей? – спросил Корсан.

– Нет, я хочу спасти вас. Я успел заметить, что рядом с гостиницей идут вдоль улицы несколько десятков домов, и там почти совсем не видно людей. Мы вылезем на крышу, пройдем по крышам соседних домов и спрячемся на каком-нибудь чердаке или спрыгнем на улицу.

– Браво! – воскликнул американец. – Вы великий полководец.

– Живей, живей! И смотрите берегитесь, чтобы не скатиться, так как кто упадет – тот будет мертв.

Они кинулись по лестнице вверх на чердак, а оттуда вышли на крышу.

– Смелее, друзья! – крикнул капитан.

Прячась за трубами, чтобы их не могли увидеть солдаты, стоявшие на балконах, террасах и окнах противоположных домов, они стали то подниматься, то спускаться, поддерживая один другого, цепляясь то за шпили, то за флагштоки, то за выступы крыши, которых тут наверху было великое множество.

– Вперед! Вперед! – говорил капитан. – Старайтесь не упасть, смотрите, куда вы ставите ноги. Если вы скатитесь вниз, то попадете, как цыплята, на китайские пики. Осторожней, Джеймс, тише ступайте, вы давите черепицу своими ногами. Эй, Казимир, взберись на эту террасу! А ты, Мин Си, просунь голову в это слуховое окно!

– А! – проговорил бедный американец, еле держась на крыше, несмотря на все свои усилия. – Кто бы мог подумать раньше, что настанет день, когда я буду лазить по крышам, да еще по китайским, и даже спасаться бегством от этих желтых рож? Достоуважаемый гражданин свободной Америки должен скрываться, как вор! Ах, если бы у меня была пушка! Как бы я отделал этих негодяев!

Восклицания американца, несмотря на критическое положение, заставляли поляка и его товарищей покатываться со смеху. Хитрый мальчишка между прыжками находил время поддразнивать американца.

Полчаса спустя, добравшись до одного высокого дома, они увидели, что находятся на крыше крайнего дома квартала, откуда не более чем в пятистах шагах виднелся Сицзян.

Капитан посмотрел вниз. Они были на высоте двадцати метров.

– Невозможно отсюда спрыгнуть вниз, – сказал он.

– Вон там я вижу слуховое окно! – объявил поляк. – Оно наверняка ведет в чье-нибудь жилище. Войдемте, господин капитан!

– Браво! – сказал американец. – Вынимай ножи и вперед! Друзья прошли через окно и очутились на пустынном чердаке; напором плеча они отворили себе дверь в комнатку, в которой жила какая-то старая колдунья.

Капитан подскочил к старухе, которая начала было кричать.

– Тише! Тише! Мы не хотим причинить тебе зла!

Капитан загнал ее в чуланчик, запер там на замок, а затем в сопровождении своих спутников спустился на улицу. Поблизости никого не было, но в районе гостиницы еще слышались выстрелы.

Беглецы бросились вперед, рискуя сломать себе шею, и подбежали к реке в ту минуту, когда Луэ Коа и его гребцы, вооружившись палками, собирались идти к месту побоища.

– Скорее к джонке! К джонке! – кричал капитан.

– Что случилось? – спросил судовладелец.

– В городе вспыхнуло восстание. Солдаты и горожане режут друг другу горло.

Китайцам этого было достаточно; они поспешили обратно к реке.

X. Вероломство Луэ Коа

Каждая минута была дорога, так что четверо путешественников, не оборачиваясь, чтобы посмотреть, преследуют их или нет, влетели на джонку, одним ударом перерезав веревку, за которую она была привязана к берегу. Гребцы, думавшие, что в городе действительно вспыхнуло восстание и боявшиеся быть арестованными в случае, если вмешаются в свалку, поспешно схватили весла и стали грести с нечеловеческой силой.

Быстро надвигалась ночь. В отдалении все еще слышались залпы мушкетов, а в том направлении, где должна была находиться гостиница, виднелись широкие огненные языки, которые то поднимались, то опускались, корчась как разъяренные змеи, а над ними стояло черное облако дыма и вздымался громадный столб искр, разносившихся ветром в разные стороны.

Капитан, Джеймс, китаец и поляк, еще бледные от волнения, еще не отдышавшиеся после бегства, с любопытством смотрели на это пламя, которое, разгораясь все больше и больше, освещало все вокруг зловещим светом.

– Это горит гостиница, – сказал американец.

– Вижу, – отвечал Джорджио.

– Что, если бы они подожгли ее часом раньше?

– Ни один из нас не был бы здесь. Бедный хозяин! Теперь он разорен! – пожалел Казимир.

– Эй, негодный мальчишка! Ты жалеешь эту каналью?

– Немного, сэр Джеймс.

– Напрасные труды, мой мальчик. Я всадил ему пулю в лоб, и теперь он болтает и играет в шашки с мессиром Вельзевулом или с его кузеном Буддой.

– Клянусь трубкой!..

– Это слишком, мальчик. Китайцы тебя ненавидят.

– Я их больше не боюсь.

– Они способны будут преследовать нас и дальше, если завтра не найдут наших костей под развалинами дома.

– Но до завтрашнего дня мы успеем отплыть так далеко, что эти желторожие потеряют всякую надежду нас догнать.

– Если только гребцы будут продолжать так же отчаянно работать, – сказал капитан. – Они догадались, друзья мои, что восстание вспыхнуло по нашей вине.

– Так что?.. – спросил американец.

– Так что я не был бы удивлен, если бы они отказались плыть вперед.

– Мы их заставим.

– Будьте осторожны, Джеймс! Луэ Коа способен сыграть с нами гадкую шутку.

– Каким образом?

– Тише, пожалуйста! Может быть, в кустах вдоль берегов сидят китайцы.

Американец замолчал и устремил взгляд на берега, покрытые густым тростником, среди которых прекрасно могли скрываться люди. Капитан же, наоборот, смотрел на пожар, который быстро ослабевал.

В полночь джонка, довольно быстро продвигавшаяся вперед, подплыла к огромной черной массе, неподвижно лежавшей на середине реки.

Ночью Луэ Коа и его гребцы просто-напросто бежали. Пользуясь непроглядным мраком ночи и глубоким сном иностранцев, они решили, что дальше не поплывут, и из боязни быть узнанными и забранными китайскими солдатами молча прокрались к реке, взобрались на джонку и поплыли вниз по реке, по всей вероятности, обратно в Чжаоцин.

Им, конечно, и в голову не пришло, что своим бегством они ставят в крайне затруднительное положение путешественников, покидаемых на пустынном островке, среди бурной реки, без всяких припасов и без лодки хотя бы для переправы на берег. Отважное предприятие угрожало кончиться гибелью смелых искателей приключений. Американец, окончательно выйдя из себя, разразился ужасными ругательствами.

– Как! Почтенный гражданин свободной Америки, чистокровнейший янки – и одурачен таким образом погаными китайцами! Это, – говорил он, – нечто неслыханное, феноменальное!

Он ходил взад и вперед по берегу как помешанный и рвал на себе волосы, разражаясь угрозами, от которых мороз продирал по коже слушателей, и эпитетами, которым, по-видимому, не предвиделось конца.

– А! Каторжник Луэ Коа! – гремел он, ломая руки от ярости. – Поганая желтая рожа! Надругаться над таким, как я, над янки моего сложения и силы! Попадись только мне в руки, я сверну тебе голову, как цыпленку, я тебя изрублю, истолку в порошок, живым изжарю! Украсть у меня шу-шу! У-у! Берегись, если только попадешь ко мне в руки! Осел, каналья, разбойник, предатель, вор…

– Тише, Джеймс, тише, – говорил капитан. – К чему весь этот шум?

– Тише, говорите вы?! Вам, кажется, все равно, что нас одурачили эти мошенники, эти бритые головы? Канальи! Осмеять американца!

– А разве они также не осмеяли и итальянца?

– И поляка? – добавил Казимир.

– А тем временем у нас нет ни одного глотка водки на всех четверых. Как жить хотя бы без самой малюсенькой чашечки водки?

– Найдем еще. А между тем советую вам не горевать о том, что мы наконец-то избавились от этих негодяев, которые в конце концов непременно бы нас убили.

Американец мгновенно смолк.

– О! – воскликнул он, меняя тон. – Пожалуй, вы правы. Я не скажу, чтобы эти негодяи внушали мне страх, но, если уж говорить правду, они ужасно надоедали мне своими вечными угрозами. Между тем я также не знаю и того, как мы будем продолжать путешествие без лодки или лошадей.

– А ноги на что, сэр Джеймс? – сказал поляк. – Надеюсь, что американцы умеют ходить пешком.

– Еще бы! Мы ходим, как поезда по железной дороге; мы ведь железные.

– Тогда все пойдет прекрасно.

– А провиант? – спросил Мин Си.

– О провианте я позабочусь, – сказал Корсан. – Завтра я пройдусь по лесам и болотам и выгоню из логовищей слонов, бегемотов, тапиров…

– Но где же вы видите болота? – перебил его капитан.

– А где леса? – сказал Казимир. – Ах, сэр Джеймс, вы ведь забыли, что ваши владения не имеют даже двухсот метров в окружности. Поставьте крест на слонах, бегемотах и тапирах.

Американец стоял несколько секунд, словно пораженный, но потом, видимо, утешился.

– Ба! – воскликнул он. – Мы найдем фазанов, гусей, уток. Ты увидишь, мой мальчик, какое побоище мы им устроим. Ни одна птица не ускользнет от меня, уверяю тебя. Самое трудное будет покинуть наши владения.

– Об этом мы подумаем завтра, – сказал Мин Си. – Пословица говорит, что утро вечера мудренее; воспользуемся этим советом и давайте ляжем спать.

– Мне кажется, что наш канонир прав. Я всегда говорил, что чем меньше голова, тем умнее в ней мозги. А можем ли мы уснуть без боязни, что не проснемся завтра без голов?

– Не бойтесь этого, сэр Джеймс, – сказал поляк. – Я буду сторожить и своевременно предотвращу всякую опасность.

– Вот и отлично. Спокойной ночи, мальчик.

Американец, капитан и Мин Си улеглись в палатку, а Казимир сел на траву, положив ружье на колени, и устремив глаза на берега река

XI. Переправа через Сицзян

Остальная часть ночи прошла совершенно спокойно. Тишина нарушалась только ревом диких зверей, приходивших утолять жажду водами Сицзяна.

– Ну что, вернулись эти негодяи? – спросил на другой день американец, едва выйдя из палатки.

– Я не видел ни одного, сэр Джеймс, – отвечал поляк. – Наши гребцы летят теперь к Чжаоцину на всех парах, уничтожая наш провиант и подкрепляясь нашей водкой.

– Неужели у нас даже нечего положить в рот?

– Нет даже ни крошки сухаря.

В эту минуту они увидели капитана и Мин Си, по-видимому только что окончивших длительное совещание.

– Ну, – спросил американец, – что случилось?

– Мы покидаем остров, – отвечал капитан.

– Мне ужасно не хочется покидать этот рай. А когда мы доберемся до того берега, то куда пойдем?

– Все прямо до самого Юаньяна.

– Разве вы не рассчитываете добраться до какого-нибудь города, чтобы купить лошадей?

– Это опасно, Джеймс. Ведь мы иностранцы, а вы уже по собственному опыту знаете, что значит быть иностранцем в этой дьявольской стране.

– Да, я уже имел тому доказательство в Чжаоцине.

– Не могу понять, почему эти мерзкие желтые рожи так боятся иностранцев, – сказал поляк.

– Так всегда было, милейший Казимир, – отвечал капитан. – Они боятся, что иностранцы, введя новую одежду, изменят обычаи страны, привнесут с собой новую религию, а из-за этого могут возникнуть беспорядки, а то и произойти целая революция. Китайское правительство чувствует себя очень неуверенно и делает все возможное, чтобы удержать страну от распада.

– Но, – заметил американец – эти самые иностранцы, если и введут новые обычаи, то научат и новым ремеслам, давая тем самым толчок торговле, расширяя связи и улучшая таким образом условия жизни народов.

– Совершенно верно, Джеймс, но китайцы считают эту самую торговлю с иностранцами ненавистной и нежелательной для себя. И на самом деле она лишает их громадного количества шелка, чая, фарфора и тысячи других товаров, которые, оставаясь в китайской империи, стоили бы гораздо дешевле, чем они стоят теперь.

– Но ведь в обмен они получают продукты европейские, американские и другие.

– Эти продукты не нужны китайцам, которые умели жить без них целые тысячелетия.

– Но ведь они от этого богатеют.

– Кто же богатеет? Только одни коммерсанты, а народ умирает с голоду.

– Позвольте мне в этом усомниться.

– Я сейчас докажу вам это на примере. Одно время в Китае существовали тысячи и тысячи прядилен, которые давали заработок миллионам рабочих; явились европейцы, привезли свои готовые бумажные товары – и все фабрики закрылись.

– Почему?

– Потому что китайские изделия стоили вдвое дороже европейских. Завтра европейцы найдут способ точно также конкурировать в торговле шелком, расписной бумагой и так далее. Вследствие этого еще масса фабрик, дающих теперь заработок нескольким миллионам людей, закроется, и нищета увеличится. Что вы на это скажете?

– Говоря правду, Джорджио, китайцы неплохо рассуждают. Скажите мне, скольких миллионов достигает их торговля с Европой?

– До 1842 года, по мнению Сомнерата, она достигала только двадцати четырех или двадцати шести миллионов и велась исключительно Ост-Индской компанией, которая отправляла туда четыре больших корабля и штук двадцать поменьше; Франция присылала туда два корабля и вывозили на два или три миллиона товаров; Голландия посылала четыре, Португалия – столько же и немного Америка. В настоящее время насчитывается несколько тысяч кораблей, посещающих китайские порты, так как все государства ведут торговлю с Китаем.

– Скажите мне…

– Довольно, Джеймс. Теперь пойдем в наш лесок рубить деревья на постройку плота.

– Если вы построите плот, то вырубите весь мой лес, – сказал американец с сожалением.

– Вам это не нравится?

– Отчасти, каюсь.

– Тем не менее, надеюсь, вы не станете оказывать нам сопротивление.

– Я сам вас туда проведу, – сказал янки, смеясь.

– Итак идемте, а вы, друзья, постарайтесь убить нам уточек; мы вернемся голодные как волки.

– Я обещаю вам великолепное жаркое, – торжественно объявил поляк.

– Смотри только, чтобы оно было не слишком пережарено, – предупредил его американец. – Если ты его испортишь, я отдеру тебя за уши.

– Оно будет приготовлено, как в лучшем ресторане, сэр Джеймс.

Поляк вместе с толстеньким китайцем взяли ружья и отправились на охоту, а капитан с Корсаном углубились в знаменитый лес, состоявший из четырех тутовых деревьев, пятнадцати кустарников и двадцати четырех бамбуков, которые, по счастью, были достаточно толсты и высоки. Менее чем через час весь лес лежал на земле.

Добыв материал, они построили себе плот на самом берегу. Плот был невелик, но довольно крепок и мог держать на воде пять или шесть человек.

– Теперь пойдем есть, – сказал капитан, когда работа была окончена, – а потом поплывем.

– Охотники, инженеры, американцы, итальянцы, поляки – всех прошу к столу? – кричал Казимир.

В четыре прыжка американец долетел до лагеря. Повар поистине сотворил чудо. Две утки и полдюжины птичек, называемых чиуе-уен2222
  Перцеед. – Примеч. перев.


[Закрыть] и особенно рекомендованных китайцем, дожаривались на вертелах и, кроме того, что-то булькало в горшочке, распространяя какое-то особенное благоухание.

– Ого, мальчик! – воскликнул Корсан. – Ты, кажется, кроме жаркого, состряпал еще и второе блюдо?

– Конечно, сэр Джеймс. Наш маленький канонир, обозревая ваши владения, нашел какое-то растение, похожее на капусту.

– Ого! – проговорил американец, облизываясь. – Я всегда любил капусту. Садитесь, господа, если не хотите, чтобы я сбежал вместе с горшком.

Они уселись на землю и с жадностью стали уничтожать овощ, вкусом напоминающий капусту, которую китайцы называют пенпан. Американец нашел ее чрезвычайно вкусной. Когда подали жаркое, он взялся за перцееда.

– Вот незнакомая мне птица, – сказал он. – Эй, Казимир, оставь уток в покое и попробуй-ка вот эту деликатесную птицу!

Поляк повиновался, но и тот, и другой, укусив раза два, остановились, глядя друг другу в лицо.

– Что это за порода птиц? – спросил американец. – Она имеет какой-то особенный вкус…

– Клянусь трубкой! – воскликнул поляк. – Я тоже заметил странный вкус моего жаркого. Эй, Мин Си, что это за штука?

– Вы едите вкуснейшую вещь, – отвечал китаец в свои свешивающиеся вниз усы. – Перцеед, лакомое блюдо.

Американец рискнул проглотить еще кусочек, потом отшвырнул далеко от себя птицу и стал так плеваться, будто только что выпил целую чашку яда.

– А, проклятая птица! – завопил он в ужасе. – Она пропитана ядом! Выплюнь, Казимир, выплюнь ее вон!

– Великий Боже! – стонал поляк, вскакивая. – Я умираю! Помогите, капитан, помогите! А! Каналья канонир отравил двух джентльменов!

Между тем капитан помирал со смеху.

– Клянусь пушкой! – гремел янки, на самом деле думавший, что он отравился. – Чему же вы смеетесь! Неужели вам смешно видеть нас умирающими от яда?

– Мои несчастные друзья, – сказал наконец капитан Джорджио, – вы попробовали перцееда в сильной приправе. Разве вы не знаете, что эти птицы питаются перцем?

– Перцем?! В этой проклятой стране есть птицы, питающиеся перцем, и, должно быть, в таком же количестве, как мы, люди, упиваемся виски? Эй, Казимир, утешься! Это был только перец.

– Но у меня все горло в огне.

– Затушим огонь великолепной уткой! Ну же, полно!

Оба джентльмена напали на остатки жаркого и так исправно работали зубами, что десять минут спустя остались одни кости. Обильное запивание жемчужной водой Сицзяна, как прозвал ее американец, окончательно уничтожило огненный вкус перцееда.

В четыре часа капитан решил наконец переправляться. Путешественники поспешили забраться на плот, захватив с собой оружие, провизию и палатку. Поляк стал к рулю, остальные трое поместились у носовой части, вооружившись длинными шестами.

Плот, отойдя от берега, минуту поскрипел, раскачиваясь на одном месте, а потом поплыл по середине реки с быстротой семивесельной шлюпки.

Стоявшим у носовой части наконец удалось, упираясь шестами в дно реки, придать плоту боковое направление, но это продолжалось всего несколько минут. Подгоняемый течением, заливавшим борта, плот попал в водоворот и так бешено завертелся, что наполовину обломался.

Поляк, нетвердо державшийся на ногах, хотел одним ударом шеста направить его на нужный путь, но был сбит с ног. Руль и шесты в одно мгновение были вырваны у них из рук.

– Проклятие! – заревел Казимир.

Плот, ставший добычей водоворотов, которых так много на середине Сицзяна, кружился с такой страшной скоростью, что можно было подумать, что они попали в ужасный водоворот Мальстрем в Норвегии. Он то выбивался из водоворота и летел к востоку с быстротой стрелы, то вдруг мгновенно останавливался, попав во власть новых пучин, угрожающе ревевших вокруг него.

Четыре путешественника, не будучи в состоянии остановить этот беспорядочный бег, собрались в центре плота, навьючив на себя все свои принадлежности, твердо убежденные в том, что им придется потерпеть крушение на песчаных отмелях, деливших на многие каналы яростное течение реки. Иногда они чувствовали, как под их ногами выпячивался тростник, как будто царапая дном по твердой земле.

– Смотри в оба! – крикнул внезапно капитан.

Плот налетел прямо на песчаный островок, ударился об него со страшной силой, подпрыгнул над водой, и большая его часть разлетелась в щепки. Затем, дробясь на более и более мелкие куски о новые отмели, жалкие остатки плота с едва державшимися на них пассажирами полетели вниз по течению.

Нельзя было терять больше ни одной минуты. Капитан, Корсан, Казимир и китаец вытащили из обломков плота несколько толстых тростниковых палок и, работая шестами как веслами, старались направить плот к берегу, что и удалось им наконец после длительных усилий.