Текст книги "Священный меч Будды"

Автор книги: Эмилио Сальгари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

– В Юаньяне!.. Почтеннейший и ученейший господин, вы изволите шутить!

– Негодяй! – рассердился американец. – Неужели ты думаешь, что ученый может шутить? Итак, отвечай, скорее. Я не покину Юаньян, пока не увижу чудесный меч.

– Но ведь я ничего не знаю, – настаивал горожанин, хлебнувший больше, чем следовало. – Вам, почтеннейший ученый, должно быть лучше моего известно, где он находится.

– К черту почтенного ученого! – закричал Джеймс, начинавший терять терпение. – Говори живо, мерзкая желтая рожа, я требую этого!

– Какой же вы ученый?

– Ученый, который переломает тебе ребра, если ты будешь упрямо отмалчиваться.

Китаец побледнел и хотел было удрать, но американец схватил его за горло и стал душить. Капитан бросился между ними и оттолкнул рассвирепевшего «ученого».

– Вы с ума сошли? Разве вы не видите, что все на вас смотрят? – сказал он. – Подумайте только! Ученый душит честного горожанина!

– Разве вы не видите, что он упрямо отмалчивается?

– Ну так что же? Мы поищем другого.

– Если мы будем так действовать, то никогда ничего не узнаем.

– Терпение, Джеймс. Никогда не следует спешить в таких делах. В этот день им не удалось ничего узнать, хотя они расспрашивали еще двоих обывателей, предварительно хорошенько их подпоив. Странная вещь! Все объявляли, что не знают, где был спрятан священный меч Будды.

Путешественники, немного обескураженные, покинули кабачок и пошли кружить по городу, посетили два-три храма, выпили громадное количество чашек чаю, купили одеяла, палатку и еще несколько необходимых им предметов. Капитан, кроме того, обменял несколько бриллиантов на золото.

Вечер они провели на набережной, любуясь фейерверками, а также нао-чу, или шелестящим бамбуком, шум которого, похожий на шелест листьев на деревьях, столь сладостен ушам китайца, что он был даже воспет в романсе Гун-ло-мен («Видения красной комнаты»). В десять часов, после гонга, все вернулись в гостиницу.

V. Курильщики опиума

На другой день, около полудня, после того как капитан и китаец отправились добывать новости, американец и поляк, замаскированные богатыми горожанами и вооруженные своими bowie-knifes, покинули гостиницу с намерением предпринять что-нибудь великое. Оба джентльмена желали до наступления сумерек иметь в своих руках священный меч Будды!

Едва они вышли на улицу, как, несмотря на предостережения и советы капитана и китайца, закурили трубки, подняли вверх усы, сдвинули шляпы на затылок и стали пробивать себе дорогу, американец – расточая удары и шлепки, а поляк – тыкая пальцами в глаза тех китайцев, которые сопротивлялись такому грубому обхождению.

Таким образом, то сбивая с ног какого-нибудь поселянина, то теребя за косы горожан, то опрокидывая ударом ноги носильщика или задирая лодочников, они дошли до набережной.

– Куда мы идем, сэр Джеймс? – спросил поляк, нахлобучивая на глаза шляпу толкнувшему его оборванцу.

– Пить в кабак, мой мальчик, – сказал американец. – Необходимо перепоить полдюжины этих негодяев, чтобы узнать от них что-либо.

– Но скажут ли они что-нибудь? Мне кажется, что ни у кого нет охоты болтать о священном мече Будды.

– Ты увидишь, мальчик, что мы заставим их говорить.

– Разве вы купили какой-нибудь чудесный напиток?

– Этого вовсе и не требуется, мой милый. Если мы найдем человека, который что-нибудь знает, но не хочет говорить, мы его выкрадем и изжарим на медленном огне. При таком способе допроса все языки развязываются и делаются болтливыми.

– Тысяча чертей! Ваши средства не лучше тех, которые пускают в ход краснокожие.

– Если мы не будем к ним прибегать, нам никогда ничего не удастся сделать. Ну-ка, поищем кабак…

– Вон смотрите, этот нам подойдет. По правде говоря, он кажется мне несколько грязным и…

– Тем лучше, мой мальчик, – перебил его американец. – Нам можно будет свернуть не одну шею и вырвать не одну косу, не привлекая к себе особого внимания.

Оба джентльмена вошли в кабак, который, судя по его виду, был самым худшим во всем городе. Он был очень обширный, с низкими потолками, плохо освещенный восемью или десятью тальковыми фонарями и заставленный хромыми бамбуковыми столиками, залитыми водкой и салом, вокруг которых неистовствовали и орали носильщики, лодочники, воришки, бандиты, карманники и солдаты, проглатывавшие огромные чашки крепких напитков.

Кругом виднелись разбитая посуда, фонари с выбитым дном, сломанные трубки, такие же табуреты и горы объедков; под столами валялись пьяные, а на бамбуковых циновках громко храпели и конвульсивно ворочались курильщики опиума.

Американец и поляк, задыхаясь от дыма трубок и винных испарений, оглушенные криками, песнями и сквернословием всех этих пьяниц, пьющих без просыпу две или три недели, стали осматриваться, отыскивая местечко, где бы присесть.

– Бог мой! – воскликнул американец. – Да ведь это сущий ад! Сторонись пьяных, Казимир, и берегись наступить на кого-нибудь из спящих, если не хочешь получить удар ножом. Здесь мы среди разбойников.

– Признаюсь вам, сэр Джеймс, что в кантонских кабачках я никогда не видывал подобной мерзости. Посмотрите вон туда, сколько курильщиков опиума!

– Те, что сидят прислонясь к стене и держа голову между колен и выглядят точно мертвецы, должно быть, едоки опиума?

– Разве опиум едят?

– Капитан говорил мне, что в Центральной Азии много потребителей опиума и что отвыкнуть от этого порока очень трудно. Несчастный продолжает до тех пор, пока яд его не убьет.

Поляк приблизился к этим людям, по-видимому монголам; распростертым на полу, дрожавшим и дышавшим с большим трудом. Глаза их утратили свой обычный блеск; губы неподвижно отвисли, обнаруживая судорожно сжатые зубы; бледные лица производили тяжелое впечатление. Временя от времени сильная дрожь, сопровождаемая нервными подергиваниями лица и хриплыми вскриками, вырывавшимися из глубины души, потрясала члены этих несчастных. Казимир в ужасе остановился.

– Я боюсь их, – сказал он.

– Они в самом деле отвратительны, – подтвердил американец.

Прибывшие покружили по всему кабачку, останавливаясь перед игорными столами, за которыми носильщики, лодочники и воры проигрывали свои деньги, хижины, даже одежду, а затем вошли во вторую комнату, гораздо меньшую. Здесь они сели за хромой стол, прямо напротив китайца, который, растянувшись на бамбуковом ложе, бледный как мертвец, с потухшим взором, находясь, по-видимому, в полном спокойствии – нечто вроде сомнамбулизма – курил трубку, набитую опиумом.

– Из этого курильщика ничего не вытянешь, – сказал американец.

– У нас есть здесь игроки, сэр Джеймс, – возразил поляк. – Предложим им выпить, а когда они опьянеют, заставим их говорить.

– Ты прав, мой мальчик. Эй, чертов кабатчик! О-э! Китаец, хозяин, прислужник, несите нам виски!

На шумный призыв американца прибежал мальчишка.

– Есть у тебя бочонок виски? – спросил американец, показывая ему золотую монету.

– Виски? – воскликнул китаец, делая гримасу. – Что это такое?

– Какой осел! По крайней мере, может быть, у тебя есть джин, бренди, ром или… одним словом, какой-нибудь напиток?

– Не знаю, про какие это напитки вы говорите. Если желаете, у нас имеется сам-шиу лучшего качества.

– Ну, неси твою сам-шиу, да столько, чтобы можно было напиться десятерым.

Видя, что у обоих вновь прибывших много золота, мальчишка принес целую лохань вместимостью пятнадцать литров.

– Тысяча молний! – удивленно воскликнул поляк. – Неужели вы хотите выпить всю эту емкость, сэр Джеймс?

– Мы выпьем ее, мальчик, – отвечал американец. – Смелей! Давай пить, и без промедления.

Они погрузили чашки в громадную миску и стали пить адский напиток, как будто это было простое пиво.

Через полчаса содержимое миски уменьшилось на добрую треть, и двое приятелей, сильно опьяневших, без всякой предосторожности раскачивались на некрепких стульях. Американец, в глазах которого все двоилось, предложил выпить нескольким китайцам, сидевшим за соседним столом, в надежде их споить и заставить разговориться. Двадцать раз, поговорив о. политике, истории и географии собственного изобретения, он выводил на сцену священный меч Будды, но без всякого успеха. Все эти люди ничего не знали об этом оружии.

– Уф! Сил больше нет! – объявил хриплым голосом американец, с которого градом катился пот. – Здесь ничего не добьешься. Эти господа пьют, а говорить не хотят. Скажи мне, Казимир, у тебя голова немного не на месте, да?

– Чуточку, сэр Джеймс.

– И у меня также, мой мальчик. Они, должно быть, подмешали чего-нибудь наркотического в сам-шиу!

— Нет, это, вероятно, действует дым от опиума.

— Давай попробуем подвигаться.

– Куда же мы пойдем?

– Раскинем горсть таэлей за тем столом. Разве ты не видишь, что там играют?

– Да, да, давайте играть, сэр Джеймс. Мы выиграем, я в этом уверен.

Оба друга, не очень твердо держась на ногах, подошли к столу, за которым лодочник и носильщик занимались тем, что постепенно проигрывали с себя всю одежду. Вокруг них стояло семь или восемь отвратительных фигур – без сомнения, их же товарищей.

– Ого! – проговорил Корсан, видя, как один лодочник снял с себя куртку и потом швырнул ее на стол. – Этот дьявол проиграл свой последний сапеке, а теперь проигрывает одежду.

– А там он проиграет свою лодку, если у него таковая имеется, а потом и свой дом, – подтвердил Казимир.

– Партия будет интересна. Постоим немного и посмотрим. Лодочник, постояв в нерешимости несколько секунд, бросил на стол две кости, потом их же бросил и носильщик.

– Проигранная партия, – заявил американец.

Лодочник покосился на него, потом бросил на стол свои башмаки, но опять проиграл.

Американец, ужасно заинтересовавшийся, только собрался бросить горсть сапеке этому неудачнику, как тот вытащил свой нож и воткнул его острием в стол.

Играющие обменялись шепотом несколькими словами, потом носильщик стал кидать кости. За ним кинул их и лодочник. Внезапно с его уст сорвался дикий крик: он опять проиграл.

Вдруг он схватил нож и с ужасным хладнокровием отрезал себе мизинец на правой руке, который, как оказалось, он проиграл на таэль!3030
  Подобные варварские обычаи весьма распространены среди китайских игроков. – Примеч. автора.


[Закрыть]

Он еще не успел положить нож на стол, как могучий удар кулака сбил его с ног.

– Подлец! – загремел янки, который был не в состоянии больше сдерживаться.

– Эй! – крикнул один из игроков, подходя к нему. – Тебе что надо?

Корсан, вместо того чтобы отвечать, вытащил свой bowie-knife. Испуганные игроки поспешно направились к двери в сопровождении изувеченного.

– Какие негодяи! – воскликнул янки. – Я жалею, что не разбил головы всем этим подлецам.

– А я видел одного китайца, сэр Джеймс, который таким образом отрезал себе все пять пальцев, – сказал поляк. – Китайцы гораздо более азартные игроки, чем мексиканцы и перуанцы.

– Ты прав, Казимир. А теперь пей, кто жаждет!

Они вернулись к своей посудине, которая была уже наполовину пуста, и стали опять пить с такой жадностью, что скоро окончательно опьянели.

Американец, уже не контролирующий свои поступки, забыл о всякой осторожности и, решив кутнуть на славу, велел подать новую порцию водки, которой, между прочим, угостил еще нескольких таких же пьяниц; потом, подбив не один глаз и разбив не одну голову, стал распевать на английском, китайском, итальянском и французском языках свой национальный Yankee-Doodle3131
  «Янки дудл», популярная американская песня времен войны за независимость США.


[Закрыть]. Кончив петь, он остановил одного из слуг, крича ему:

– Эй, разбойник, неси мне трубку! Сегодня день веселья, и я хочу курить опиум.

– Что вы делаете? – спросил поляк, еще сохранивший проблеск рассудка. – Вы опьянеете, сэр Джеймс.

– Кто это опьянеет? – загремел американец. – Тысяча трубок опиума не могут опьянить двоих таких людей, как мы. Эй, малый, две трубки!

– Капитан запретил нам курить.

– Мы покурим немного, две или три затяжки, лишь бы нам вознестись в рай Будды, освещенный ста тысячами фонарей. Опиуму, опиуму!

Слуга подал две перламутровых трубки с двумя шариками опиума величиной с чечевичное зерно. Оба пьяницы, забыв своих друзей, которые, может быть, ожидали их с тревожным нетерпением, растянулись на бамбуковых циновках и разожгли трубки.

Первыми впечатлениями, испытанными ими при вдыхании ядовитого снотворного дыма, были невыразимое спокойствие и чувство такой легкости в голове и во всем теле, что можно было подумать, будто они плывут по воздуху; потом наступила необычайная веселость и по всему телу разлилось ощущение живости и энергии. В восторге от этих ощущений, они продолжали курить, пока веки их не отяжелели. Лица их не замедлили побледнеть, вокруг глаз появились синеватые круги, движения стали конвульсивными, удары пульса заметно участились, губы начали дрожать, а силы совершенно их оставили. Находясь как бы под влиянием сомнамбулизма, они выпустили трубки изо рта, сами того не замечая, откинулись на подушки и погрузились в мир сновидений.

Перед их глазами стали вереницей проходить видения, одни ужаснее и страннее других, сильно действуя на их фантазию и парализуя их силы.

То какие-то чудовища гигантских размеров, покрытые латами и цветами, запачканные кровью и молоком, тянулись им навстречу, беспорядочно танцуя; то безобразные карлики с уродливыми телами, с глазами, мечущими пламя, украдкой выглядывали из-за колоссальных мисок сам-шиу и бутылок виски; то появлялись китайские божества из храмов Фо, кривлявшиеся на тысячу ладов; то возникали черные существа, покрытые длинными волосами, с длинными косами, пожиравшие детей; то тянулись процессии прокаженных с распоротой грудью, изувеченными частями тела и сплющенными головами.

Мало-помалу за этими ужасными видениями последовали другие, более приятные: пиры, веселые праздники, на которых странные волшебницы в китайских одеждах протягивали к ним руки, как бы приглашая на пир. И они чувствовали, как их уносит в вихре сумасшедшей пляски.

У американца видения оборвались на том, что он полетел головой вниз в море из виски, а у поляка – на том, что он тонет в гигантской чашке кипящего цветочного чая.

Было уже семь часов вечера, когда проснулся мистер Корсан, удивленный, что не утонул в море виски. Он чувствовал себя чрезвычайно слабым и был еще полупьян. Американец разбудил поляка, громко храпевшего.

– Пойдем отсюда, мальчик, – пробормотал он. – Последнюю чашку… сам-шиу… и уйдем… из этого ада. Я сам ничего… ничего не помню.

Они бросили на стол еще несколько таэлей, выпили еще посудинку водки, взялись под руки и вышли, один распевая по-английски Yankee-Doodle, а другой – по-польски гимн Домбровского, в такой унисон, что встречные от них убегали.

Некоторое время они продвигались вперед, расталкивая народ и расточая направо и налево удары кулаком и шлепки; потом остановились на набережной возле кучки людей, собравшейся вокруг таотце, прорицателя, заставлявшего маленькую птичку вынимать кусочки исписанной бумаги.

– Мальчик, – сказал американец, – что, если мы спросим этого человека о… о том, чтобы… узнать, где спрятан меч? Вот блестящая мысль!

– Хорошо придумано, сэр Джеймс. Ура!.. Ура священному мечу Будды!

Поддерживая один другого, они проложили себе дорогу и протиснулись к столу.

Американец ударом кулака раздавил бедную птичку и, став под носом у прорицателя, стал кричать:

– Милейший… я подарю тебе… понимаешь, подарю тебе золота, но берегись… желтая рожа… берегись, если ты меня обманешь… Я надену тебя на вертел или раздавлю… как раздавил твою птицу.

Он бросил на стол таэль, который прорицатель, несмотря на свой страх, поспешил поднять, и продолжал, покачиваясь из стороны в сторону:

– Скажи мне, красавец с желтой рожей… Скажи мне, знаешь ты где… где эти канальи спрятали священный меч… Будды. Ты, наверное, знаешь, ты, ты, не… Что случилось, что земля не стоит на месте?

– Ты пьян, – сказал прорицатель.

– Я пьян! – крикнул янки, разбивая стол одним ударом своего могучего кулака. – Я пьян! Смотри на меня, мерзкая рожа!

Янки стащил с себя шляпу, обнажив голову, покрытую волосами, и, отбросив прокопченные очки, показал свои отнюдь не раскосые глаза. У прорицателя и людей, стоявших ближе к нему, вырвался крик изумления.

– Ты не китаец! – воскликнул таотце, отскакивая назад. Американец начал хохотать как сумасшедший. Поляк, менее пьяный, взял его за руку, стараясь утащить подальше, но безуспешно.

– Что тебе до того, что я не китаец? – кричал Корсан. – Я Джеймс Джеймс Корсан, свободный американский гражданин… а ты… ты мошенник. Ха, ха! Какая у тебя мерзкая рожа… Ха!.. Ха!.. Ха!..

– Смерть американцу! Смерть, смерть! – стал кричать прорицатель.

Корсан, хотя и был пьян, понял, что подвергается страшной опасности. Кулак его с силой опустился на нос прорицателя и разбил его до крови. Крик ярости раздался в толпе.

– Смерть иностранцам! Бей этих собак!

Американец и поляк, несколько испуганные таким оборотом дела, хотели удрать прежде, чем сбежится все население; но сорок или пятьдесят рук успели их схватить.

– Дорогу, ребята! – кричал Корсан. – Я китаец… Китаец, как и вы. Кой черт!.. Эй, ребята, будьте умники.

Голос его был заглушен криками неистовой толпы.

– В реку иностранцев! Лови! Бей! Смерть! Смерть! – слышалось со всех сторон.

Американец попытался оттолкнуть ближайших к нему китайцев, но в ответ получил шесть или семь ударов кулаком. Поляк, как более трезвый, все-таки проложил себе дорогу.

Носильщики и лодочники, подстрекаемые ругательствами и криками таотце, у которого ручьем текла кровь из носа, яростно подступали к ним, потрясая кулаками.

Поляк и американец, вооруженные ножками стола, напали на толпу, выбивая глаза, разбивая головы, ломая ребра.

Им было достаточно пяти минут, чтобы разогнать всех этих китайцев.

– Бежим! – сказал поляк.

– Вот еще! – ревел американец. – Мы захватим город.

– А капитан?

– К черту капитана!

– Но придут солдаты и будут в нас стрелять. Бежим, сэр Джеймс! В конце улицы показался патруль солдат. Американец при виде

ружей пустился бежать в сопровождении своего достойного спутника.

Пять минут спустя, запыхавшиеся, все еще с ножками стола в руках, они вбежали в гостиницу.

VI. Храм бога Фо

Капитан и маленький китаец, часа четыре назад вернувшиеся из своей разведки, собрались уже покинуть гостиницу и идти на розыски пропавших товарищей, как беглецы наконец явились. Нечего и говорить, как удивились капитан и китаец, видя прибывших друзей такими истерзанными, бледными и изнуренными, в разорванной одежде, без шляп и без кос, с ножками от столов в руках.

– Великий Боже! – спросил изумленный капитан. – Откуда вы?

– С улицы, – спокойно отвечал американец.

– В таком виде?

– В таком виде.

– Вы что же, несчастные, опять дрались?!

– Мы? Напротив! Это китайцы нас преследовали и били.

– Где же вы были?

– Сначала в кабаке. Мы хотели напоить одного китайца, но этот человек оказался настоящей губкой, и мы опьянели раньше его.

– Так что вы ничего не узнали?

– Разумеется. Я же вам говорю, что мы были пьяны, сильно пьяны, и в таком состоянии, конечно, ничего не могли узнать. Может быть, бездельник и говорил, может быть, даже и во всем признался, но я ничего не помню, да не думаю, чтобы и Казимир помнил что-нибудь.

– А после этого вы затеяли драку?

– Мы? Нет; первыми начали китайцы, которые на нас напали на улице, вероятно с целью ограбить. Но, клянусь вам, злодеи поплатились и понесли жестокое наказание: на мою долю пришлось около двадцати желтых рож, да, думаю, столько же изувечил и Казимир.

– Я напрасно отпустил вас одних. Я должен был ожидать, что вы учините какое-нибудь побоище.

– Клянусь вам, что первыми начали китайцы.

– Вы или китайцы, все равно. Поговорим о священном мече.

– О! – воскликнул американец. – Разве вы его уже нашли?

– Нашел? Нет; но я знаю, где он находится.

– Говорите скорей!

– Слушайте меня, Джеймс.

– Я весь обратился в слух.

– Сегодня утром в одном загородном кабачке мы допрашивали трех человек: горожанина, солдата и капитана джонки.

– Вы их напоили?

– Само собой разумеется.

– Что же они вам сказали?

– Горожанин сказал нам, что священный меч Будды был украден около 1790 года шайкой воров, а потом продан бирманскому королю.

– Бирманскому королю!

– Да, Джеймс.

– Где же он его спрятал?

– В Амарапуре, столице королевства. Солдат, напротив, говорил, что меч был приобретен пегуанским князем, который и велел спрятать его в великой пагоде Швемадо.

– Черт возьми! Еще немного, и нам придется отправиться в Индию.

– Вовсе нет; по словам капитана, мечом владеют бонзы Юаньяна, которые и спрятали его в одном из своих храмов.

– А вам известно, в каком?

– Да, и мы его уже осмотрели. Меч должен быть спрятан в животе серебряного позолоченного идола.

– Видели вы этого идола?

– Да, Джеймс.

– Храм этот обитаем?

– Да, там живут бонзы.

– Мы их всех передушим. За это я берусь.

– Чтобы нас забрали всех четверых?

– Как же мы туда проберемся?

– Пробьем крышу. Потом по веревкам спустимся вниз.

– А бонзы?

– По ночам они не сторожат.

– А когда мы попытаем счастья?

– Нынешней ночью. Все уже готово.

– Не слишком ли вы спешите, Джорджио?

– Что делать, надо торопиться. Я и так боюсь, что уже кое-что известно о нашем приезде и наших розысках. Мы купили четыре новых лошади, которые ждут нас во дворе, нагруженные съестными припасами и амуницией для длительного путешествия; кроме того, мы запаслись веревками, фонарями и всеми необходимыми инструментами. Остается только заплатить по счету и ехать.

– А если меча там не окажется? – спросил поляк.

– Мы будем продолжать наше путешествие и розыски до самой Амарапуры.

– А если его и в Амарапуре не окажется?.. – спросил американец.

– Тогда мы направимся к пагоде Швемадо.

– Я везде готов за вами следовать, Джорджио.

– Знаю, Джеймс, и благодарю вас за это. В путь, друзья, и да поможет нам Бог!

Друзья позвали хозяина, заплатили ему по-княжески и вышли во двор. Четыре сильные лошади, нагруженные провизией, амуницией, оружием, веревками и одеждой, были готовы к отъезду.

Путешественники вскочили в седла и направились по широкой улице, которая тянулась от одних городских ворот до других, как бы разделяя город на две половины.

Ночь была довольно темна, и все небо покрыто большими тучами. Не слышно было ни малейшего шума, за исключением дикого визга тысячи флюгерков, колеблемых ветром, и глухого рокота реки.

Около полуночи, проехав несколько совершенно пустынных переулков, всадники очутились на широкой площади, посреди которой уединенно возвышался гигантский храм, окруженный тяжелыми колоннами, балюстрадами и лестницами, с вершиной, украшенной маленькими идолами из желтого фарфора, железными флагами, змеями из голубого фарфора и тонкими, довольно высокими башнями.

– Мы приехали, – сказал капитан, соскакивая с лошади.

– Это и есть тот самый храм? – спросил американец, осматриваясь, чтобы удостовериться, что никто за ними не подглядывает.

– Да, Джеймс.

– Кто полезет наверх?

– Я, вы и Мин Си. А ты, Казимир, отведи лошадей за эту группу деревьев и жди нас там.

Нельзя было терять ни минуты. Едва только сдали лошадей поляку, как Мин Си, помогая себе руками и ногами, отважно начал взбираться на крышу храма. Добравшись туда, он развязал обмотанную вокруг туловища веревку и прикрепил один ее конец к одной из башенок, а другой бросил своим спутникам.

Американец и капитан в две минуты очутились на крыше. Присоединившись к товарищу, они сняли с себя башмаки и лихорадочно принялись за работу, прокладывая путь между черепицами и стараясь производить как можно меньше шуму.

– Стой! – сказал китаец, пройдя несколько шагов.

– Что там такое? – спросил американец.

– Небольшое отверстие.

– Через это отверстие в храм проникает свет, – проговорил капитан. – Оно находится как раз над головой большого идола.

– Вы уверены в этом? – спросил Корсан.

– Я его рассматривал сегодня утром.

– А можно через него пробраться внутрь?

– Нет, здесь и кошка не пролезет, – отвечал китаец. Капитан разобрал лежавшие вокруг отверстия кирпичи, потом нагнулся, просунул в отверстие руку и стал ощупью измерять толщину крыши.

– Тут придется преодолеть не более одного фута, – сказал он. – Это не займет много времени.

– Разве вам кажется, что крыша не окажет нам никакого сопротивления? – спросил Мин Си.

– Очень слабое. Я чувствую, как она гнется у меня под ногами.

– Предоставьте мне увеличить отверстие. Вы слишком тяжелы.

– Ты прав, Мин Си. Отодвинемся назад, Джеймс.

Китаец прополз до самого отверстия, вытащил свой bowie-knife и медленно приподнял слой глины, под которым обнаружился бамбуковый переплет. Китаец перерезал его несколькими ударами ножа, проделав таким образом широкое отверстие.

Отодвинув обломки в сторону, Мин Си заглянул в храм.

– Ты ничего не видишь? – спросил капитан, подползая к нему.

– Я вижу лампаду, горящую перед алтарем, – отвечал китаец.

– А где идол? – спросил американец.

– Под нами.

– Ты не видишь ни одного бонзы?

– Храм совершенно пуст.

– Значит, все хорошо, давайте спускаться. Ну, друзья, смелей! – сказал Лигуза.

Мин Си обмотал один конец веревки вокруг толстого железного шпиля, поддерживавшего дракона, и сбросил другой конец во внутренность храма. Потом прислушался, еще раз внимательно посмотрел вниз и стал спускаться с ножом в зубах. Капитан и американец в точности воспроизвели молчаливый маневр китайца и наконец очутились рядом с ним.

Храм был довольно обширный и слабо освещался тальковой лампадой, спускавшейся с потолка. Посреди храма возвышалась пирамида из кирпича, на вершине которой на красной шелковой подушке восседал идол из позолоченного серебра.

Вокруг по стенам храма, в нишах, были другие, меньшие идолы, одни из желтого фарфора, другие из металла, а то и просто из дерева, украшенные цветами и травами.

– Где же живут бонзы? – спросил американец, несколько озабоченный.

– Видите эти восемь или десять дверей? – отозвался китаец. – Это их кельи. .

– Кто-нибудь, пожалуй, может выйти?

– Весьма возможно.

– Вынимайте ножи, – прервал их разговор Джорджио, – и довольно разговаривать.

Он подошел поочередно к каждой двери, прислушиваясь, а потом поднялся по ступенькам лестницы на вершину пирамиды, где находился идол. Во время восхождения сердце его сильно билось, и крупные капли пота падали со лба.

Вдруг он остановился в нерешительности, испуганный, с ножом в руках. Его товарищи быстро отпрыгнули назад, прячась за пирамиду.

В конце храма послышался легкий шум. Казалось, будто повернули ключ в замке.

Прошла всего одна минута, показавшаяся им целой вечностью. Трое авантюристов со страхом смотрели на двери, боясь, что вот-вот одна из них отворится и появятся бонзы.

– Мы ошиблись, – пробормотал маленький китаец после еще целой минуты пугливого ожидания. – Смелей, капитан!

– Смелей, Джорджио! – ободрял американец. – Первого кто покажется, я возьму за шиворот.

Капитан не нуждался в ободрениях: огненная кровь бурлила в его жилах. Он быстро взбежал на пирамиду, добрался до идола и всадил ему свой bowie-knife в грудь. Острие ножа углубилось с сухим скрипом, ударившись о какое-то препятствие. Восклицание, с трудом подавленное, слетело с губ моряка.

– Что такое? – спросил американец с сильным волнением. – Говорите, Джорджио, говорите!

– Молчите! – сказал капитан, который первый раз в своей жизни дрожал как лист. – Здесь какое-то препятствие…

– Может быть, меч?

– Тише, Джеймс, тише.

Он вновь стал работать ножом, который все никак не продвигался вперед, и наконец распорол идолу грудь.

Вдруг он покачнулся, потом отступил, бледный, со стоящими дыбом волосами и выпученными глазами.

– Великий Боже! – послышалось его восклицание, произнесенное сдавленным голосом.

– Меч? Меч Будды? – спросил американец. Капитан сделал жест отчаяния.

– Джорджио!.. – прошептал Корсан.

– Капитан!.. – пробормотал Мин Си.

– Джеймс!.. Ничего нет!.. Ничего!.. – сказал Лигуза. Американец издал настоящее рычание.

– Ничего!.. Священного меча там нет?.. – воскликнул он.

– Нет, Джеймс, нет!

– Тише! – проговорил в эту минуту китаец. – Спускайтесь, капитан, спускайтесь!

Одна из дверей отворилась с продолжительным скрипом, и на пороге показался бонза, одетый в длинную желтую тунику и со светильником в руках.

Капитан, янки и китаец, испуганные этим неожиданным появлением, поспешили спрятаться за алтарь.

И вовремя. Бонза, внимательно прислушиваясь и не менее внимательно осматриваясь, неслышными шагами приближался к пирамиде. Он поставил светильник на первую ступеньку, развязал четки, висевшие у него на поясе, и присел на землю, бормоча молитву.

Мин Си показал на него капитану, точно испрашивая разрешения.

– Я понимаю тебя, – прошептал Джорджио. – Будь осторожен. Китаец удалился на цыпочках, обходя вокруг алтаря, чтобы не быть замеченным. Капитан и американец, неподвижные, как статуи, почти не дыша, повторили смелый маневр товарища, готовые прийти к нему на помощь.

Вдруг китаец кинулся вперед. Бонза, пойманный за косу, в одно мгновение был брошен на землю, и рот его оказался заткнутым прежде, нежели бедняга успел издать хотя бы малейший крик. Капитан и американец, захватившие с собой веревки, в одну минуту крепко связали пленника по рукам и ногам, так что несчастный не мог даже шевельнуться.

– Что мы с ним сделаем? – спросил американец.

– Мы вынесем его отсюда наружу и заставим говорить, – отвечал китаец. – Он скажет нам, где священный меч.

– Но что же было в животе идола?

– Железная полоса вместо меча Будды. Ну-с, нам тут больше нечего делать; постараемся же уйти поскорее, пока не пришли другие бонзы.

Мин Си, видя, что не очень-то будет легко подняться вместе с пленником на крышу, отворил дверь храма. Американец взвалил себе на плечи бедного, полумертвого от страха бонзу и перетащил его на берег Юаньцзяна, где и положил под деревом. Его товарищи, заперев дверь, поспешили присоединиться к нему.

– Друг мой, – сказал Лигуза пленнику, открывая ему лицо и поднося к носу револьвер, – прежде всего предупреждаю тебя, что я пущу в дело это оружие, если ты упрямо будешь молчать или если расскажешь неправду. Ты ведь знаешь, что пуля поможет тебе присоединиться к Будде.

Бонза, испуганный, дрожащий, только стонал в ответ.

– Смилуйтесь! – прошептал он. – Смилуйтесь! Я бедный человек.

– Я не трону ни одного волоса на твоей голове, если ты ответишь на мои вопросы. Выслушай меня хорошенько и не пропусти ни одного слова. В 1790 году из государственного дворца императора Киен Лунга исчез священный меч Будды. Знаешь ли ты, кто его украл и куда спрятал? Подумай хорошенько прежде, чем говорить, и не забывай, что есть горячие щипцы, вырывающие мясо кусок за куском, ножи, сдирающие кожу с костей, и жаровни, прижигающие подошвы ног.

– Я ничего не знаю! – прошептал бедный бонза, у которого кровь застыла в жилах.

Капитан сделал вид, что хочет стрелять.