Текст книги "Убежище (СИ)"

Автор книги: Эмили Низбродская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

В салоне опять воцарилась тишина. Я заметил, как девушка еще раз провела ладонями вверх-вниз по бедрам. Протянув руку, включил обогреватель на минимальную мощность – на случай, если она замерзла.

Подсветки приборной доски было достаточно, чтобы озарить нижнюю часть лица и оголенную шею. Я снова сжал руль, ощутив новую волну энергии, пронесшуюся по телу. Во мне скопилось слишком много этой энергии.

Я так давно ни с кем не был.

Может, я должна позволить тебе поохотиться за мной?

Моргнув, я попытался заглушить охвативший меня жар. Бэнкс завладела моим вниманием, но мне нельзя было отвлекаться. Вокруг полно других женщин, доступных для игр. Черт, Алекс раз пятнадцать вручала мне свою визитку. Она была всегда готова, если я передумаю.

Тишину нарушил тихий звук – я понял, что это заурчало в животе у Бэнкс.

Взглянул на часы: было уже начало двенадцатого ночи.

– Когда ты в последний раз ела? —поинтересовался я.

Девушка не ответила.

– Вообще-то я ни разу не видел, чтобы ты ела, – сообщил я, переводя взгляд с дороги на нее.

– Думаю, про тебя можно сказать то же самое.

Истинная правда. Я придерживался странного распорядка дня и все делал в собственном темпе.

Но проигнорировать свой болезненно ноющий от пустоты желудок тоже не мог. После ряда встреч я завозился с платежными ведомостями и звонками и забыл перекусить.

– Ты права, – согласился я, резко свернув, чтобы не пропустить развилку. – Ужасно проголодался. Что бы ты хотела на ужин?

– Я бы хотела попасть домой.

Ага, даже не сомневаюсь.

– Без проблем, – ответил я.

***

– Я имела в виду свой дом, – раздраженно огрызнулась Бэнкс полчаса спустя.

Тихо засмеявшись, я прошел мимо нее. Она застыла у стены в столовой моих родителей.

Вместо того чтобы отвезти Бэнкс к Уиллу, я привез её к себе домой. Точнее, в родительский дом. Мама и папа спали в данный момент наверху и не подозревали о нашем визите. Они до сих пор жили в Саратове, как родители Кирилла и Андрея, и отец Дэвида, разумеется.

Я поднес тарелки к длинному деревянному столу, который блестел в мягком свете висевшей над головой кованой люстры. Несмотря на любовь моего отца к традиционному японскому стилю, мама победила и декорировала дом с использованием большого количества темного дерева, ковров, картин и цветов.

Но она все равно хотела угодить ему, поэтому из окон открывались прекрасные виды, а в доме преобладало естественное освещение.

Поставив на стол посуду и приборы, завернутые в салфетки, я заметил:

– Это лучший ресторан в городе, – после чего бросил ей бутылку воды, которую нес под мышкой. – Садись.

Бэнкс скрестила руки на груди, обняв ими бутылку, и отвела глаза, проигнорировав меня.

– Теперь я могу уйти?

Я рывком выдвинул стул.

– Я знаю, что ты голодна.

Взгляд девушки опустился на тарелку, но тут же снова метнулся в сторону.

Расправив салфетку, я сел, взял вилку с ножом и начал резать филе-миньон, которое ждало меня в холодильнике к моему приходу, как и обещала мать.

Бэнкс не двинулась с места, и я опустил локти, теряя терпение.

– Сядь.

Она подождала примерно три секунды, вероятно, чтобы меня позлить, а потом наконец выдернула стул и плюхнулась на него задницей.

Поставив бутылку, девушка вновь поспешно сложила руки.

– Не люблю стейк.

Я решил не спорить с ней по этому поводу, хотя знал, что она врет. Это просто повод не любезничать со мной за трапезой.

То есть, черт побери, кому мог не нравиться стейк? Только если Бэнкс не была вегетарианкой. Без обид, но у меня создалось впечатление, что в детстве она ела все, что ей давали. И чаще всего это наверняка оказывались объедки других людей и фаст-фуд из «Макдоналдса», а не органическое пюре из брокколи или гребаное миндальное молоко.

Опустив глаза, я посмотрел на тарелку с едой. Молодой картофель, зеленый горошек и толстый кусок нежнейшего мяса, которое, без сомнений, можно резать, как масло.

Незаметно для самого себя я погрузился в размышления. У нас, скорее всего, было больше общего, чем Бэнкс думала.

Я положил вилку и нож; мой живот заурчал от аромата любимой поджаренной корочки.

– Когда я был маленьким, – начал я, откинувшись на спинку стула. – Мы жили в захудалой двухкомнатной квартирке в городе, – я мысленно вернулся в прошлое, пытаясь вспомнить каждую мелкую деталь. – Дыры в стене моей спальни были настолько глубокими, что мы сразу же чуяли, если наши соседи курили травку или дама, жившая сверху, готовила карри.

Глядя на скатерть, я думал о том, как моей бедной маме приходилось каждый день взбираться по лестнице вместе со мной.

– Однако мама всеми силами старалась создать уют… – мне вспомнились мои корявые рисунки, которыми она украшала стены. – Ей удавалось грамотно распоряжаться нашим мизерным бюджетом.

Бэнкс молчала.

– Папа учился на последнем курсе и постоянно работал, поэтому дома практически не появлялся, – пояснил я. – Я так часто ел «мак-н-чиз», что никогда не спрашивал, что у нас на ужин. Да я и не возражал, макароны с сыром – это круто.

На моих губах появилась полуулыбка.

– Но мама всегда стремилась даже из них сделать изысканное блюдо – подавала на каком-нибудь хлебе и добавляла веточку петрушки.

Подумать только, по-моему, я не ел макароны с тех пор, как мы съехали с той квартиры.

– Однажды вечером – мне было около пяти – папа вернулся домой, – продолжил я тихо, будто разговаривал сам с собой. – Я уже поужинал, макаронами с сыром, разумеется, и смотрел телевизор, а она поставила перед ним на кухонный стол стейк. До сих пор слышу, как он шипит на тарелке. Помню, как пахло масло, на котором мясо было поджарено. Отец был вне себя от ярости…

Сидя на стуле, он поднял взгляд со смесью злости и непонимания на лице. Мой отец привык обходиться малым. Он вырос в бедности. В отличие от мамы. Она родилась в богатой семье и бросила обеспеченного жениха, которого ей выбрали родители, чтобы выйти замуж за папу. Родня отреклась от нее. Бабушка и дедушка до сих пор ни разу не встречались со мной.

– «Как ты могла растратить деньги? – повторил я слова отца, изображая его строгий тон. – Если моя семья не может позволить себе стейк, значит, я тоже его есть не буду!». Но мать ответила: «Стейк – это блюдо для важных людей», ведь ей хотелось напомнить отцу, что он – важный человек.

Посмотрев Бэнкс в глаза, я заставил себя улыбнуться.

– В итоге он стал великим человеком, и теперь мы можем позволить себе стейки, когда вздумается, – подытожил я, опустив глаза, и пробормотал себе под нос, рассеянно отодвинув тарелку: – И мне для этого даже не обязательно быть важным.

Я не был важным человеком. Пока.

Отец работал не покладая рук, чтобы дать матери все, чем она пожертвовала, выбрав его, и как я отплатил ему? Вел себя как скотина, разъезжал на машинах, за которые платил он, и ел все, что хотел, наплевав на цены. Я ни черта не заслужил.

В тени отцовских достижений я был ничтожеством.

Стараясь хоть чего-то добиться самостоятельно, я использовал свой трастовый фонд, когда вышел на свободу в прошлом году, инвестировав большую часть в различные проекты, но ярлык преступника по-прежнему висел на мне тяжелым бременем. Во взгляде отца я всегда видел этот немой упрек. Мне никогда не удастся смыть позор.

В глазах начало печь, и я моргнул, посмотрев в сторону. Я не был достоин места за этим столом, не говоря уже о праве есть гребаное мясо, купленное им.

Вдруг я заметил, что девушка шевельнулась. Подняв взгляд, увидел, как она развернула салфетку, взяла вилку с ножом, аккуратно отрезала кусочек стейка и робко положила его в рот.

Медленно пережевывая, Бэнкс внезапно зажмурилась и накрыла губы ладонью.

Мое тело окутало теплом, и я тихо спросил:

– Вкусно?

Она открыла глаза и кивнула, издав едва слышный стон удовольствия.

Мои плечи расслабились. Наблюдая за тем, как Бэнкс отрезала еще один кусочек, на сей раз быстрее, я улыбнулся.

Мама готовила фантастический домашний маринад, но и я умел правильно жарить мясо.

Посмотрев на свою тарелку, снова придвинул её к себе и поднял столовые приборы.

– Что ж, я рад, что смог переубедить тебя насчет стейка, – заметил я, принявшись за собственную порцию.

Девушка вздохнула.

– На самом деле я никогда не пробовала стейк.

Очередной кусок нежного, сочного мяса подействовал на мои вкусовые рецепторы словно наркотик.

– Никогда?

Она пожала плечами и отвела взгляд.

– Что ты обычно ешь?

Не прерываясь ни на секунду, Бэнкс продолжила резать свой стейк. Похоже, она проголодалась.

– Яйца, тосты… Все в таком роде.

– Этим, наверное, особо не насытишься.

Девушка вновь отвела взгляд, проигнорировав мое любопытство. Я посмотрел на её руки. Под ногтями виднелись тонкие черные полоски грязи, манжеты черной толстовки выглядели потертыми. Яйца и тосты, значит? Проклятье, у меня появилось смутное подозрение, что ничего другого Бэнкс себе позволить не могла. Сколько Уилл ей платил?

Полагаю, теперь за её жалование был ответственен я, не так ли? Завтра разберусь с этим.

– Раньше ты не носила перчатки, – подметил я, указав на её кожаные полуперчатки. – Появилась какая-то причина?

– Так я не поцарапаю свои костяшки, когда врежу тебе, – хмыкнула она и вновь набила рот едой.

Я затрясся от слабо сдерживаемого смеха. Может, я и позволю ей нанести один удар. Хотя в нашей схватке Бэнкс точно не победит.

Она съела стейк, зеленые бобы и почти весь картофель, после чего наконец открыла бутылку воды и сделала щедрый глоток.

Бэнкс выглядела… удовлетворенной, как это ни странно.

Не знаю почему, но мне было приятно её накормить. Она не из тех людей, которые позволяли другим помогать, так что этот случай стал исключением. И я наслаждался представленной возможностью.

Сделав еще один большой глоток, девушка закрыла бутылку и вытерла рот рукавом.

Я продолжил есть, пока она сидела молча, теребя салфетку, лежавшую на столе.

Спустя несколько секунд Бэнкс нарушила тишину и, устремив на меня свой решительный взгляд, произнесла:

– Я не знаю, где он. А если бы знала, то не сказала бы тебе.

Она не пыталась запутать меня, была честна и прямолинейна. Обдумав её слова, я кивнул.

Подняв салфетку, вытер рот, затем положил её обратно и ответил, не отводя взгляда:

– Понимаю. Но все равно тебя не отпущу.

Комментарий к

Вау

========== Часть 12 ==========

Бэнкс

Наши дни

Следующим утром пронзил воздух громкий звонок. Резко проснувшись, я попыталась нащупать его на прикроватной тумбочке у себя над головой. Когда тот свалился с края, подхватила его, выдернув шнур из розетки, и моргнула, отгоняя усталость.

На экране высветилось имя Уилла. Я сразу же приняла вызов.

– Бэнкс, – прокашлявшись, ответила я и села, свесив ноги с кровати.

– Посыльный доставит контракт в его додзё сегодня утром, – сообщил отец. – Проследи, чтобы он подписал.

Пытаясь окончательно проснуться, я потерла лицо рукой. Черт, не стоило вчера наедаться. У меня было больше сил, когда я мало ела.

– Как я тебе уже говорила, мне кажется, что он не собирается его подписывать. Ему нужен доступ в «Понтифик», потому что он думает, будто Дэвид там. Курт водит нас за нос.

– Какая мне разница, что он думает? – рявкнул отец. – Мальчишка оседлал этого пони. Пусть теперь прокатится на нем.

Курт не подпишет этот проклятый контракт. Не знаю, чего он хотел от меня, не уверена даже, что он сам это знал. Однако я не сомневалась: он хотел больше не делать ошибок. Судя по услышанному вчера, Курт никогда не женится на девушке, которую не знает, и не станет объяснять своему отцу, почему связал жизнь с Торренсами. Пути наших отцов редко пересекались. Несмотря на тот факт, что их сыновья когда-то были хорошими друзьями, Кристиан и Уилл чертовски сильно ненавидели друг друга.

– Дэвида ведь нет в «Понтифике», верно?

Я встала и подошла к окну. Отодвинув видавшую виды штору, обнаружила, что на улице шел дождь.

– Об этом я тебе тоже говорила. Думаю, он отсиживался там на определенном этапе, но уже ушел.

Уверена, у моего брата было несколько убежищ в городе. Если даже он находился в «Понтифике», то наверняка успел заметить наше приближение и сбежать.

– Ты бы сообщила мне, если бы он тебе позвонил? Или если бы увидела его? – продолжал давить отец. По голосу было понятно, что он нервничал. Дэвид – это бомба замедленного действия, и Уилл терял контроль над ним. – Мне понятно, что ты предана ему, только плачу тебе я. Ты под защитой лишь благодаря моей благосклонности, девочка. Помни об этом.

Я отпустила штору, начиная злиться.

– А ты можешь руководить им только с моей помощью. Помни об этом.

Закрыв глаза, я мгновенно пожалела о своей дерзости. Черт.

Отец молчал. Я перечила ему всего один раз в жизни, и этого хватило, чтобы навсегда усвоить урок.

Глубоко вздохнув, я уверила отца более спокойным тоном:

– Я на твоей стороне, не беспокойся. И поверь, мне удастся найти лучший способ, чтобы выполнить свою задачу. Я знаю Дэвида лучше всех и верну его домой.

Несколько секунд никто не отвечал, хотя я слышала голоса на заднем плане. Слава богу, что этот разговор происходил не лично, иначе в его арсенале оказалось бы гораздо больше вариантов наказания за мою наглость.

К моему удивлению Уилл лишь выдохнул.

– Ладно, – сказал он, а затем добавил: – Тебе следовало родиться мальчиком. Из тебя получился бы такой сын, каким должен был стать Дэвид.

Я стояла на месте, ощущая, как на плечи давит тяжкий груз. Отчасти было приятно услышать, что брат должен был в большей мере походить на меня, а не наоборот. От слов отца сердце наполнилось гордостью.

Но я не была мальчиком. И никогда не буду. Все сводилось к тому, с чем я родилась между ног.

Как бы усердно я ни старалась, что бы ни делала, эту маленькую деталь не изменить.

– Конечно, женщины не совсем бесполезны, – продолжил он. – Ты нравишься Курту, поэтому используй таланты, которыми тебя наградил Бог, и заставь его подписать контракт. Не смей возвращаться, пока не добьешься этого.

Затем Уилл повесил трубку.

Я выключила телефон и бросила его на кровать. Скрестив руки на груди, стиснула зубы и попыталась вновь сфокусироваться на своей гребаной цели.

Как же я устала.

Вчера мне стоило сразу вернуться домой. Не нужно было садиться в его машину, есть его еду или позволять ему рассказывать свои идиотские истории, от которых в животе завязался узел из-за непрошеных чувств.

Какое мне дело, что он любил макароны с сыром, ради всего святого?

Я провела рукой по макушке, откинув назад пряди, выбившиеся из французских косичек.

Проклятье. Зажмурившись, я застонала и впилась ногтями в кожу головы. От внезапно возникшего чувства, что волосы слишком туго затянуты, хотелось сорвать резинки и растрепать косы. Голова болела. Кожа горела. А желудок ныл от голода, требуя вновь быть наполненным, как прошлой ночью.

Я заставила себя сделать несколько глубоких вдохов.

Где ты, Дэвид? Мы не обязаны так жить. Почему ты оставил меня?

Ответ был известен: он ушел, потому что знал – я обязательно дождусь. Так было всегда.

Хотя стоит признать, чем больше времени я проводила с Куртом, тем более растерянной себя ощущала. Он казался настолько искренним вчера, вспоминая квартиру, в которой провел свое детство. Но потом, после упоминания об успехах отца, на его лице появилась неприкрытая грусть. Курт многое оставил недосказанным. Да ему и не нужно было говорить, полагаю.

Он считал, что не оправдал ожиданий своей семьи.

Я обвела взглядом свою крошечную однокомнатную квартиру с потрескавшимися половицами, которые вибрировали под ногами каждый раз, когда кто-то проходил по коридору перед моей дверью.

Грязное окно скрывалось за желтой шторой. Раковина пустовала; тарелка, миска, чашка и набор столовых приборов – все в единственном числе, стояли рядом с ней на сушилке. Еще у меня имелся футон, купленный в комиссионном магазине, а несколько бетонных блоков, накрытых доской, выполняли функцию кофейного столика.

Курт Мори не подозревал, как ему повезло. По крайней мере, в его жизни были люди, на которых он мог положиться, образование, возможности, шансы.

У меня даже аттестата об окончании школы не было, и денег тоже. К тому же я не могла бросить единственного небезразличного мне человека.

Курт имел возможность добиваться новых высот, а я устала от его близости и постоянных напоминаний о том, что у меня подобной возможности не было.

Моя жизнь навсегда останется такой.

***

Взбежав по пролету узкой лестницы, я обогнула перила и продолжила подниматься на второй этаж.

Растоптанные окурки валялись в трещинах деревянных половиц. Я дышала через рот, чтобы сдержать рвотный рефлекс из-за витавшей здесь вони. Юность, проведенная с Дэвидом и Уиллом – это не подарок, но я была чертовски благодарна брату за то, что он вытащил меня отсюда одиннадцать лет назад.

Громко постучав кулаком в дверь квартиры матери, я выкрикнула:

– Мам! Мама, это я!

Над глазком в номере 232 не хватало тройки, от нее остался лишь засохший клей в форме цифры.

Мы обе жили в бедном районе Москвы, поэтому потребовалось меньше десяти минут, чтобы сюда дойти.

После переезда в город, когда Дэвида посадили в тюрьму, полагаю, я могла бы просто вернуться к матери, чтобы объединить ресурсы и все такое, но не захотела. К счастью, она и не предложила. Мама по-прежнему вела такой стиль жизни, которому дети стали бы помехой, так что…

Мне нужно было поговорить с ней и придумать достоверную историю на случай, если кто-нибудь – Курт, например, – придет с расспросами насчет меня. Уилл не числился отцом в моем свидетельстве о рождении. Все люди, знавшие, что я его дочь, работали на него, поэтому мать оставалась единственным слабым звеном. Я должна была удостовериться, что она не проболтается. Курту ни к чему знать, какой козырь он держал в руках.

Спустя минуту никто не ответил; в квартире царила полная тишина. Я достала украденный ключ и открыла дверь. Войдя внутрь, быстро огляделась, изучая разгромленную гостиную.

– Какого черта? – выдохнула я, поморщившись от зловонного запаха.

На диване лежал мужчина в отключке, одна нога свисала с края. Я захлопнула за собой дверь, даже не пытаясь не шуметь.

Он явно не слышал, как я стучала несколько секунд назад.

Сунув ключ обратно в карман, я продолжила рассматривать мрачную, неряшливую комнату. Свет проникал только через дыры в пошлых шторах из голубого вельвета. Я подошла к кофейному столику, усыпанному коробками с блюдами китайской кухни однодневной давности, сигаретами, опрокинутыми пивными бутылками, и подняла бонг. Стекло было мутным от остатков того, что горело внутри. Каждая мышца в теле напряглась; я с презрением смотрела на него, качая головой.

Бросив бонг обратно на стол, я перевела взгляд на байкера с расстегнутыми штанами и ремнем, развалившегося на диване. Затем, слегка подняв глаза, заметила на подлокотнике камеру – хорошую, навороченную, с внешним микрофоном.

Пошла она к черту.

Я развернулась, стремительно подошла к кухонному столу, перевернула один из стульев и, несколько раз ударив по нему пяткой, отломила одну ножку. Потом подняла её, пронеслась по коридору к спальне и распахнула дверь.

Ручка врезалась в стену. На кровати я обнаружила свою мать с еще одним мужиком, правда, помоложе. Они оба спали, запутавшись ногами в простынях. На полу валялась перевернутая лампа. Дождь капал на подоконник через приоткрытое окно. Повсюду была разбросана одежда. На меня волной накатила сигаретная вонь, и я едва не закашляла.

Переместив взгляд вправо, заметила трипод для камеры.

Сукин сын. Я взмахнула ножкой стула, отшвырнула штатив, который врезался в шкаф, и закричала:

– Пошел вон! Убирайся к черту!

Еще раз замахнувшись, смела с комода флаконы духов.

– Что происходит? – мужчина внезапно проснулся и попытался сесть, потирая глаза.

– Вставай, козел! – я поставила одну ногу на кровать. – Сейчас же выметайся отсюда!

Мама натянула на себя простыню и села. Её черные волосы падали на лицо.

– Что? Что происходит?

– Заткнись, – прорычала я, подняв палку.

Парень, вероятно, всего на несколько лет старше меня, смотрел в мою сторону со смесью ужаса и непонимания.

Хорошо, объясню более доходчиво.

Я нависла над ним и заорала:

– Пошел вон! – я снова и снова ударяла ножкой стула по стене у него над головой. – Вали отсюда ко всем чертям! Прочь! Прочь! Прочь!

– Какого хрена? – рявкнул он, быстро слез с кровати и начал суетливо собирать свои вещи. – Твою мать, что с тобой такое?

– Ник, что ты делаешь? – услышала я вопрос своей матери, но проигнорировала его.

Тяжело дыша, я сглотнула подступившую к горлу желчь. Камера, мужчины, наркотики… Чертова шлюха.

Парень натянул джинсы, подхватил свою обувь, сдернул рубашку с кресла и пустился наутек из комнаты, напоследок одарив меня недовольным взглядом.

Мама быстро надела ночную сорочку и халат, а я последовала за парнем, чтобы проверить, забрал ли он своего дружка.

Тот начал подниматься с дивана, но я нагнулась и схватила камеру.

– Эй, это наше! – крикнул тот, что помоложе. – Мы ей заплатили! Все, что там записано, принадлежит нам!

Я стояла на месте, сжимая палку в кулаке, и с вызовом смотрела на них.

– Уилл, – медленно произнесла я, – Торренс.

Парочка быстро обменялась взглядами. Их физиономии вытянулись. Именно. Это имя было полезно, когда требовалось.

Эти мужчины понятия не имели, что моему отцу было плевать на то, чем занималась мать.

– Пошли вон, – повторила я в последний раз.

Они зашевелились, правда, не очень быстро. Взяли свои куртки, собрали наркотики и вышли за дверь. Уже выходя, парень снова сердито посмотрел на меня.

– Она все равно оказалась не так уж хороша, – огрызнулся он, переведя взгляд мне за спину.

Мужчины вышли в коридор, а я подбежала к двери и захлопнула её.

Услышав сзади шорох, резко обернулась и бросила ножку стула на диван.

Мать, только что вышедшая из коридора, остановилась в гостиной. Её красный шелковый халат достигал середины бедра, частично пряча розовую сорочку.

Она грызла ноготь большого пальца; её подбородок дрожал.

– Для чего камера? – спросила я.

– Мне нужны деньги.

– Я даю тебе деньги.

– Этого недостаточно даже для оплаты аренды!

Глаза мамы наполнились слезами. Я подлетела к дивану и сбросила на пол новые подушки, которые она недавно купила.

– Откуда тогда это дерьмо? – выпалила я, продолжив расхаживать по гостиной, отчего настенный гобелен и ваза, стоявшая на самом краю приставного столика, покачнулись.

Развернувшись, я посмотрела на её нарощенные ногти с французским маникюром и автозагар. Уилл платил мне гроши, «женскую зарплату» по сравнению с тем, что получали Дамир, Лев и Майкл. Я вносила ренту и оплачивала коммунальные счета, а остаток отдавала матери, и каким-то образом обходилась малым! Почему она не могла? Чувствуя рвавшиеся из груди рыдания, я хотела просто придушить её.

– В мире миллионы других людей, и они как-то справляются! – выкрикнула я, подойдя к матери вплотную.

Стены вокруг меня как будто сжимались. Все шло наперекосяк, я ненавидела свою жизнь. Ненавидела Дэвида, отца, Курта, всех. Мне хотелось впасть в спячку на целый год. Когда все наладится?

– Он был прав, – процедила я, глядя на нее и вспоминая себя, когда со мной говорил Уилл. – Ты просто жалкая шлюха и наркоманка! Что ты будешь делать, когда никто не захочет платить за твое старое изношенное тело? Твои сиськи и так уже свисают до колен!

Она дала мне пощечину, отчего моя голова метнулась вправо.

Я шумно втянула воздух и оцепенела.

Жгучая боль, словно от змеиного укуса, распространялась по щеке, становясь все сильнее, и я зажмурилась.

Господи. Мать никогда меня не била.

В детстве, возможно, мне иногда доставались шлепки – я этого не помнила, – но она никогда не била меня по лицу.

Я медленно повернула голову и увидела боль в её покрасневших глазах. Целое море боли. Мама стояла, закрыв рот рукой. Не знаю, была ли она шокирована своим поступком или огорчена тем, до чего мы дошли.

Глядя в пол и чувствуя, как по щеке покатилась слеза, я сунула руку в карман, достала шестьдесят четыре доллара, собранные зажимом для денег, подошла к столу и бросила на него купюры.

– Это все, – отрезала я, мысленно пообещав себе, что сегодня она в последний раз получит от меня хоть что-то.

Хотя знала, что завтра, скорее всего, опять добавлю немного, «чтобы хватило на несколько дней».

А на следующей неделе принесу еще больше.

Я всегда возвращалась. Что мне оставалось делать? Я не хотела, чтобы моя мать жила на улице, потому что несмотря ни на что её любила.

Не обращая внимания на тихий плач и мамино лицо, уткнувшееся в ладони, я открыла входную дверь.

– У тебя есть деньги на еду? – спросила она.

Я усмехнулась и указала на бонг:

– Сделай пару затяжек. Тебе станет все равно.

Захлопнув за собой дверь, я выдохнула и закрыла глаза, пытаясь подавить душившие меня рыдания.

– Я важна, – прошептала себе под нос.

Слезы скатывались по щекам, но я заставила себя отмести сомнения. Отмести подозрения, что меня использовали. Нет. Нет, отец с каждым днем нуждался во мне все больше. Дэвид никогда не пользовался мной. Он хотел, чтобы я была счастлива. Знаю, что хотел. И когда-нибудь это случится.

И если я перестану заботиться о маме, кто взвалит на себя эту ношу?

Я была нужна и полезна.

От меня не избавятся, как от нее. Они не поступят так со мной. Кто будет делать для них то, что делала я?

Камера хрустнула в моем кулаке. Каждая мышца лица ныла от сдерживаемых рыданий, потому что я больше не верила своим собственным словам.

О боже. Я сорвалась с места и побежала. Перед глазами все поплыло из-за нахлынувших слез. Меня ждала мамина судьба. Месяцы превратятся в годы. У людей вроде меня никогда ничего не получается.

Она умрет в этой квартире, а я умру в этом городе такой же глупой, необразованной и бедной, какой была сейчас.

Спустившись по лестнице, я вырвалась на улицу. Холодные капли дождя падали на лицо, словно льдинки, принеся долгожданное облегчение: казалось, от всех этих переживаний моя кровь превратилась в расплавленную лаву.

Я судорожно втянула воздух, а затем рванула вперед по тротуару, лавируя между людьми, спешившими на работу. Я не знала, куда идти, просто хотела выбраться отсюда. Подальше от этого места, как можно быстрее. Бежать, бежать, бежать…

И я побежала. Дождь барабанил по асфальту. Опустив взгляд и несясь по улице, я не видела ничего, кроме ног прохожих. Машины сигналили, но я не смотрела, кому.

Мои армейские сапоги промокли – не удивительно, ведь шнурки опять были не завязаны, а шапка, потяжелевшая от воды, вскоре практически прилипла к голове.

Разбрызгивая лужи, я ощущала, как моя одежда все больше липла к коже, и вытерла капли дождя с лица. Ливень падал стеной, видимость была не дальше пяти метров.

Но я не остановилась, а продолжала бежать; мне было плевать, даже если впереди в любую секунду меня мог ждать обрыв или столкновение с вынырнувшей из тумана машиной.

Это они во всем виноваты. Дэвида арестовали из-за брата Кирилла. Слава богу, он был мертв, иначе я бы сама его прикончила. Если бы не вмешательство младшего Незборецкого, Дэвид уже окончил бы университет, и мы бы сбежали.

И остальные… Мой брат готов был броситься под пули ради своих друзей, но они, не колеблясь, выбрали Клэр Пирс. Годами он прикрывал их, а они избавились от Дэвида, словно от ненужной вещи, и даже не попытались бороться за него.

Послышался пронзительный гудок. Я подняла свои утомленные глаза и поняла, что нахожусь на тротуаре моста. Переведя взгляд на реку, увидела буксир, тянувший баржу вниз по течению. Звук его туманного горна вновь разнесся эхом среди грозовых туч.

Взглянув на камеру, которую до сих пор сжимала в руке, я замахнулась и швырнула её в воду, казавшуюся почти черной. Та сразу же пошла ко дну.

Я закрыла глаза и покачала головой. Мне была ясна позиция Дэвида, потому что я знала, сколько страданий он перенес. Я понимала ход его мыслей.

Дома моего брата никто не любил. Наш отец был тираном, а его мать… Она терроризировала Дэвида. От воспоминаний обо всем, что происходило в той башне, меня затошнило, и я застонала. Он не хотел мне ничего показывать, а она не знала, чему я стала свидетельницей.

Из-за этого Дэвид собственнически относился к тому маленькому кругу хороших людей, что присутствовали в его жизни.

Ко мне, к своим друзьям…

Любой, кто нам угрожал, автоматически превращался во врага.

Поэтому он ненавидел Клэр. Дэвид был неправ, но я понимала, что им двигало.

Он обрек себя на арест, трахнув Викторию – девушку, которая была под запретом. Во многих смыслах, и моему брату это было известно.

Дэвид сам перегнул палку в прошлом году, после чего ему пришлось податься в бега.

Если бы он хотел, чтобы мы жили своей жизнью, то забрал бы меня с собой. Забыл бы друзей, забыл Клэр. Мы оба покинули бы этот город и наконец-то обрели свободу.

Только этого не случилось, и теперь я понимала, что никогда не случится.

Я прикусила нижнюю губу, стараясь больше не плакать. Мы никогда не уедем, верно? Значит, он тоже меня использовал.

Скрестив руки на груди, я двинулась дальше. Пыталась заглушить свои эмоции, но не могла. Стиснув зубы и дрожа, я бездумно шла вперед, пересекла мост, миновала старый фермерский рынок, разоренные, опустевшие кварталы. Нет, я не плакала – слезы сами катились по щекам.

Дождь намочил всю одежду, голова казалась тяжелой из-за промокшей шапки, кожу охватил леденящий холод. По телу побежали мурашки; я чувствовала, как каждый волосок встал дыбом.

Стуча зубами от холода и обхватив себя руками, я остановилась и подняла глаза.

На эмблеме, изображавшей один лабиринт, заключенный в другом, горела красная надпись «Сэнсо» с японскими иероглифами в центре. Похоже, мои ноги сами знали, где мне положено находиться.

Я словно робот.

Подняв дрожащими пальцами свою манжету, посмотрела на часы: было восемь утра. Курт вчера сказал, чтобы я пришла в девять.

Нужно позвонить Дамиру и объяснить, что ему не придется подвозить меня сегодня.

Я направилась к додзё и дернула дверь, но она оказалась заперта. Решив проверить запасной выход, обогнула здание и вышла на темную аллею. Здесь все кирпичные строения и даже пожарные лестницы были выкрашены в черный цвет. Съежившись и укрываясь под навесом, я подбежала к черному ходу, но там тоже было закрыто.

Я вновь обхватила себя руками и прислонилась спиной к стене.

Холод пробирал до костей; я опустила голову и закрыла глаза.

Мать, наверное, в эту минуту прокуривала те деньги, которые я ей оставила, или покупала себе новый наряд. Все, что угодно, лишь бы почувствовать себя лучше.

Она была бы рада увидеть, как я делаю все возможное, чтобы заработать для нее еще больше, да? Разумеется, потом мама ощущала бы вину, как в тот роковой день, но неужели ей было невдомек, что могло случиться после того, как Дэвид выкупил меня столько лет назад? Она спросила его, зачем я ему нужна. Мой брат просто ответил: «Это имеет значение?».