Текст книги "Любить того, кто рядом"

Автор книги: Эмили Гиффин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 40 страниц)

Глава 29

Вечеринка у Марго закончилась несколько часов назад, и толпа гостей уже рассосалась. Я рассеянно передвигаюсь по грандиозной гостиной Джинни, собирая в пластиковый пакет обрывки ленточек и нарядной упаковочной бумаги.

Гостиная больше похожа на приемный зал дворца, чем на нормальную комнату: на драпированных занавесях – тяжелые шелковые кисти, на стенах – живописные портреты собак Джинни и шитый шелками семейный герб Крейга. В центре комнаты расположился кабинетный рояль. На нем, насколько я знаю, никто из хозяев играть не умеет – видимо, поэтому трогать рояль запрещено. Меня раздирают противоречивые чувства. Последнее время я то постоянно раздражена, то раздражаю других, а тут еще и поездка предстоит… В результате нервничаю я страшно.

С одной стороны, трудно отвлечься от мыслей о Лео, о том, что взять с собой, как мы встретимся, как (и надолго ли?) простимся и так далее. С другой стороны, я наслаждаюсь моментом. Против ожиданий, я вполне неплохо провела время на вечеринке. Кто бы мог подумать, что будет весело! Нет, я по-прежнему считаю, что, в общем и целом, нравы в Бакхеде царят самые мещанские – мне по крайней мере все эти суетные чаяния невыносимо скучны. Но каждая в отдельности обитательница самого престижного района Атланты вполне мила. И они гораздо более интересные личности, чем можно предположить, видя их за рулем «рейнджровера» с мобильником в руке и модно прикинутыми детишками на заднем сиденье.

Но это еще не все. По мере того как я составляла опись подарков – да, на меня была возложена эта почетная обязанность! – в душу снизошло чувство семейной гордости, принадлежности к славному клану Грэмов. Я тоже Грэм. Жена Энди. Золовка Марго. Невестка Стеллы.

В какой-то момент один из гостей спросил, где живут мои родители, и тут кристаллизовалась моя вечная моральная дилемма. На долю секунды я застыла – что теперь? Рассказывать, что папа живет в Питсбурге, а мама покинула этот мир? На помощь пришла Стелла – королева такта (и оперативности). Она нежно пожала мою руку и сказала, да так весело и естественно, будто и не думала отвечать за меня:

– Папа Эллен живет в Питсбурге, в том самом доме, где выросла его дочь! У них с Марго это общее.

Бриллиантовое колечко на пальце Стеллы сверкнуло, отражая свет хрустальной люстры. Я с благодарностью взглянула на свекровь. Ненавижу объяснять про мамину смерть. Одно из двух – или невольно нагоняешь на людей тоску, и сама неминуемо думаешь о том, что ты сирота, или избавляешь аудиторию от слезливых откровений, легко отмахиваясь ручкой: не беспокойтесь, мол, это уже давно было.

Это, спору нет, произошло давно. Да только от этого легко не отмахнешься.

Вот, например, сейчас: вроде мы все вместе пьем шампанское после ухода гостей, весело болтаем о том, о сем, но Марго и Джинни – обе со своими мамами, а я одна. Скорее бы уж Энди за мной приехал… и когда он наиграется в свой гольф! Обсуждение «результатов вскрытия» – в самом разгаре. Подробно перечисляются достоинства и недостатки полученных даров. Итак, самый лучший подарок – симтичная ярко-зеленая коляска от подруг по теннисному клубу; самый позорный подарок – одеяльце, на котором, прежде чем передарить, прозевали вышитое имя прежнего владельца; самый красивый наряд – винтажная «Шанель»; самый безвкусный наряд – ажурный розовый блузон поверх черного бюстгальтера. И наконец, все теряются в догадках, кто так неудачно залил красным вином один из парадный стульев Джинни.

– Жаль, я не включила видеокамеру! Ну, ту, что для наблюдения за няней, – хихикает Джинни. Ее слегка пошатывает на высоченных каблуках, и она едва успевает плюхнуться на стул, на сей раз не парадный.

Когда она выпьет, ее можно терпеть. Она даже ничего, когда не умничает, не кривляется и не пытается доказать, кто здесь самый лучший друг Марго. По-прежнему оставаясь стервой с поразительным самомнением, в такие моменты она, по крайней мере, становится веселой стервой с поразительным самомнением.

– У вас правда есть камера наблюдения? – Изумленная Стелла обводит глазами потолок.

– Не зря же они называются скрытыми камерами, – учу я, вертя в пальцах прелестную упаковочную тесьму. В другое время я, пожалуй, забрала бы мешок с ненужной упаковкой домой – уж очень она красивая, да и Марго разворачивала подарки чрезвычайно аккуратно, – но сейчас мне не до того – в себе бы разобраться…

– Конечно, есть, Стелла! – Пэм, мать Джинни, показывает на розетку искусственных цветов над встроенным книжным шкафом. – Марго тоже следует об этом подумать! Особенно сейчас, в ожидании новорожденного. Весь этот поток нянь и прочих помощников…

Меня передергивает от словечка «помощники». Этим эвфемизмом обозначаются все: садовники, медсестры, экономки, парни, которые чистят бассейны, и шоферы. Да-да, шоферы – Пэм уже четверть века не садилась за руль автомобили! Чем тут гордиться – для меня загадка. Когда обитатели мира Марго начинают на все лады обсуждать «помощников», меня просто трясет от этой ярмарки тщеславия. Особенно если учесть, в какие дорогущие частные школы они возят своих детишек, и какие великосветские приемы устраивают (часто для преподавателей этих самых школ и родителей учеников).

Стелла продолжает с широко раскрытыми от удивления глазами:

– А вы видели, чтобы помощники делали что-нибудь ну… предосудительное?

Странно наблюдать, как эта решительная и вполне уверенная в себе женщина стихает в обществе своей шумной и бесцеремонной подруги и, кажется, целиком полагается на ее авторитетное мнение. «Интересно, – думаю я, – а я тоже меняюсь в присутствии Марго?»

Джинни отрицательно качает головой и задумчиво берет пирожное в сиреневой глазури с блестящего как зеркало фамильного серебряного подноса – который, я уверена, сегодня утром отдраила «помощница».

– Нет, пока нет. Но когда дело касается детей, предусмотрительность не помешает!

Мы глубокомысленно замолкаем, как бы раздумывая над этой вековой мудростью и соглашаясь с ней. Джинни изрекает вековые мудрости торжественно и благоговейно, будто она первая, кому они приходят в голову. Мой любимый «джиннизм» прозвучал однажды, когда гости обсуждали, кто родится у Марго – мальчик или девочка. Похоже было, что мальчик – живот был покатый. И тут Джинни изрекла: какие они молодцы – ждут родов, чтобы узнать пол младенца. Ведь это единственный сюрприз, который остался в современной жизни!»

Тонко подмечено, Джинни, детка. Действительно, откуда взяться сюрпризам? Законспирированные до поры до времени вечеринки, анонимная доставка цветов и подарков – это так несовременно! Я, конечно, не судья Марго и Уэббу – они, кажется, весьма серьезно относятся к своему решению ни за что не ходить на ультразвуковое обследование, – но, Господи, с каких пор это считается сюрпризом! А ведь они наверняка не единственные, кто так думает, понимаю.

Допив шампанское, поворачиваюсь к Джинни и во всеуслышание заявляю:

– А я знаю, кто пролил вино!

– Кто? – раздается дружный хор голосов. К нему присоединяется даже Марго. Уж она-то могла бы раскусить, какой сюрприз я затеваю!

– Да эта уродина… – Я еле сдерживаю улыбку.

– Да кто, кто? – опять спрашивают все, а по лицу Джинни заметно, что она перебирает в уме имена не самых красивых гостей.

Я торжественно говорю:

– Люси.

Та самая Люси, которая была девушкой Энди в старших классах и на первом курсе. Марго страшно суетилась по ее поводу и включила в список приглашенных только после того, как я дала на это «добро». Марго раз тысячу повторила: «Если тебе неприятно, я не приглашу ее», – но снова и снова начинала подробно перечислять заслуги Люси, многочисленных общих знакомых и важность их родственных уз. (Люси замужем за троюродным братом Уэбба).

Мне пришлось долго убеждать подругу, что я ничего не имею против бывшей девушки моего мужа. Наоборот, мне будет ужасно интересно посмотреть на школьную любовь Энди. К тому же эта встреча будет запланированной – я по крайней мере буду при макияже! Но на самом деле, думаю, мной руководили соображения несколько другого характера. Если мы с Люси пересекаемся на вечеринках, то это служит еще одним звеном в цепи следующих аргументов: «Бывший парень Марго занимается дизайном ее сада; бывшая девушка Энди приходит на вечеринку к его сестре. Значит, и мне можно встречаться со своим бывшим по работе».

А сейчас я откровенно веселюсь. Кому же в голову придет называть Люси уродиной? С ее-то кукольным личиком, белоснежной кожей и рыжими колечками кудрей? Она очень хорошенькая, а фигура – просто загляденье; даже трудно поверить, что такое бывает. Ее удивительные пропорции, несколько даже преувеличенно женственные, проступали даже через ее – тоже преувеличенно консервативную – одежду.

Марго и Стелла вполне разделяют мое веселье – беспечно смеются. А Джинни с матерью насторожились, почуяв, как им кажется, пикантный скандал, и обмениваются многозначительными довольными взглядами.

Я гримасничаю.

– Шучу, шучу! Она просто красотка.

Какое разочарование для некоторых из присутствующих! Джинни смешалась, но не подает виду, а Пэм делает попытку рассмеяться и натужно принимается хвалить Люси: «Ох, она чудная, правда?»

– Правда, – чистосердечно подтверждаю я.

Люси была со мной вежлива, почти застенчива. Она сказала, что ужасно рада познакомиться со мной, и я ей ответила тем же. Причем говорила чистую правду. Я решительно отказалась от мысли представить девятнадцатилетнюю Люси, льнущую к моему Энди, и сказала:

– Я столько о вас слышала хорошего.

Должно быть, Люси тоже боролась со своим воображением, потому что покраснела, улыбнулась, а затем засмеялась. Рассказывая об Энди, она безошибочно выбрала еднственно верный тон – рассказывала больше о старых добрых временах, чем собственно об их отношениях.

– Надеюсь, он выбросил эти ужасные фотографии с выпускного. У меня там такая ужасная прическа! Мне казалось, что начес – очень круто. А вы, Эллен, тоже носили гривы в стиле восьмидесятых?

– А как вы думаете? Я же из Питсбурга! У меня не только начес был, но и полосатые гетры!

Вдоволь посмеявшись над прошлым, мы с удовольствием вернулись к настоящему и обсудили пятилетнего сына Люси. Его зовут Лиам, и у него аутизм в мягкой форме, но последнее время наблюдаются признаки улучшения, и знаете, благодаря чему? Верховой езде! Мы также обсудили наш переезд в Атланту и мою работу: Марго, оказывается, рассказала не только Люси, но и многим другим общим знакомым, что я фотографировала самого Дрейка. Поболтав таким образом с полчаса, мы спокойно разошлись по своим делам, но на протяжении всего вечера я время от времени ловила на себе любопытный взгляд Люси, и мне стало ясно, что Энди ей до сих пор не совсем безразличен. Что, в свою очередь, служило причиной самых различных чувств – то вины, то благодарности.

Вот и сейчас чувства опять овладевают мной, потому что Стелла прямодушно говорит:

– Люси очень хорошенькая, но ты, Эллен, гораздо красивее!

– И гораздо умнее, – добавляет Марго, поправляя драпировку на своем бледно-желтом платье с запахом.

– Энди так повезло с тобой, – продолжает Стелла.

Я только собираюсь поблагодарить их за теплые слова – но Джинни перебивает, инстинктивно чувствуя, как испортить теплую семейную минуту:

– Ну, где эти мужчины? Уже почти три… Крейг обещал посидеть с ребенком, пока я просплюсь от шампанского!

Я осматриваюсь в поисках сумочки. По-моему, нельзя скидывать друг на друга заботу о собственном ребенке, словно какую-нибудь тяжкую трудовую повинность.

– Проверю, нет ли пропущенных звонков от Энди. – Выуживаю из сумки телефон, и в этот самый момент он звонит у меня в руках, а на дисплее загорается «Лео». В животе ухает от счастья. Надо немедленно положить телефон обратно в сумочку.

Торопливо говорю:

– Ох, простите, я на минуту – это насчет завтрашней съемки.

Все кивают, а я бегу в кухню – там уже наведена чистота, и все благодаря невидимой экономке и другим «помощникам».

– Алло?

– Не передумала насчет завтра? – спрашивает Лео.

– Да ты что? – шепчу я. Самочувствие – как после инъекции адреналина.

– Я на всякий случай проверяю.

Из гостиной доносится взрыв смеха.

– Ты где? – спрашивает он.

– На вечеринке в честь будущего ребенка, – вполголоса отвечаю я.

– Ты что, беременна? – хохмит мой собеседник.

Я подыгрываю:

– А то как же.

К счастью, это только шутка. Черт, нехорошо испытывать такое облегчение, что я не жду ребенка.

– Насчет завтра, – продолжает Лео. – Может, остановишься у меня? Оттуда и поедем.

– Идет, – шепчу я.

– Прекрасно. Ну, тогда пока? Не стану тебя задерживать, – говорит он, но по тону ясно: он готов меня задерживать еще и еще.

– Пока! – Мне тоже неохота расставаться.

– До завтра, Эллен, – говорит он.

– До завтра, Лео.

Хлопает крышка телефона, со счастливой улыбкой на лице я поворачиваюсь и лицом к лицу сталкиваюсь с Марго. Она во все глаза смотрит на меня. Моя радость мгновенно испаряется.

– С кем ты разговариваешь? – еле слышно спрашивает она. Глаза впиваются в меня, и обвиняют, и не хотят верить.

– Это насчет съемки… – Я пытаюсь сообразить, что именно она успела услышать, но мысли плохо слушаются

Пустые хлопоты – Марго определенно слышала имя Лео, и главное, слышала, каким тоном я разговаривала.

– Что ты творишь? – вопрошает она.

– А что? – Я все еще пытаюсь отвертеться, несмотря ни краску стыда, заливающую щеки.

Брови Марго нахмурены, губы крепко сжаты в безжалостной гримасе.

– Ты едешь в Нью-Йорк на свидание с ним!

– Нет! Я еду в Нью-Йорк по работе…

Что в общем-то правда.

– Ах, по работе? Неужели? – Трудно сказать, чего в голосе Марго больше – обиды или гнева.

– Да, по работе, представь себе, – говорю я самым твердокаменным тоном, цепляясь за эту полуправду как за соломинку. – Вполне официальная работа – съемки на Кони-Айленде!

– Понятно, понятно. Кони-Айленд, значит.

Я судорожно вспоминаю, что именно она спрашивала о предстоящих съемках и что я ей рассказала, прежде чем перевести разговор на какую-нибудь более безопасную тему.

– Но это работа с ним? Вы ведь увидитесь?

Я киваю. Мне нужно совсем немного понимания, немного снисходительности. Ведь я же всегда оправдывала ее, даже когда она была не права!

– А Энди знает?

Марго опять задает этот вопрос, как тогда, в аэропорту, но теперь она того и гляди взорвется.

Я виновато смотрю на нее. Молчу. Понятно, что это «нет».

– Почему, Эллен?! Почему ты так поступаешь?

– Я… я не могу по-другому, – печально, но решительно говорю я.

– Не можешь? Что значит – не можешь?

Марго упирается в округлившийся бок, изящно переступает с ноги на ногу. Даже во время разборки она грациозна.

– Марго… – начинаю я, – попытайся понять, пожалуйста…

– Нет! – перебивает она. – Нет, Эллен, я не понимаю и никогда не пойму! Как можно понять такое безответственное поведение? Чем можно его оправдать? Одно дело – фотографировать Дрейка, и совсем другое…

– Да все не так, как ты думаешь, – пытаюсь объяснить я.

– Я все слышала, Эллен. Я слышала, как ты с ним разговаривала… Неужели тебе не стыдно! Ведь все было так хорошо, а ты испортила!

Я понимаю, о чем она: о своей вечеринке, о нашей дружбе, о моем браке. Наконец, о своей семье.

– Прости, пожалуйста, – говорю я.

Как только я произношу эти слова, мной постепенно начинает овладевать новое чувство. Этого тяжелого для нас разговора могло вообще не быть, если бы Марго была честна со мной много лет назад. Если она по-настоящему дорожила нашей дружбой, то должна была помнить – мы с ней дружили гораздо раньше, чем начался мой роман с Энди. Сказать ей об этом или не сказать? Решаю намекнуть:

– Мне просто надо кое-что для себя решить. Обдумать кое-что, хоть и с опозданием.

Марго явно не принимает выпад на свой счет.

– Нет, – возмущается она, – этому нет, и не может быть никакого оправдания!

– Ах, вот как? – У меня кончается терпение. – Любопытно услышать твое оправдание, Марго.

– Какое оправдание? – Марго сбита с толку. Я не знала, насколько хорошо она помнит тот эпизод и помнит ли вообще. Может, она начисто переписала свою (и заодно мою) историю и за ненужностью стерла фрагмент прошлого.

– Почему ты не сказала мне, что Лео приходил?

Говорю спокойно, но сердце оглушительно бухает:

Марго, было, теряется, но быстро приходит в себя:

– Потому что ты была с Энди. У вас было все хорошо.

– Ну и что?

– Как это «ну и что»? – с ужасом спрашивает оня. – Как «ну и что»?

– «Ну и что» не значит «ну и что, что я была с Энди», – с трудом объясняю я. – «Ну и что» значит… то есть что изменилось бы, если бы ты рассказала?

– Разве не понятно? Мы только что видели, что изменилось бы! – презрительно смеется она, складывая руки на груди.

Я не свожу с нее настойчивого взгляда. Где же справедливость?!

– Ты обязана была сказать мне. – Я повышаю голос. – Я имела право знать! Я имела полное право решать сама! И если ты допускала хоть малейшую возможность, что я выберу не Энди… Что ж, тем более надо было сказать!

Я нисколько не убеждаю Марго. Она качает головой в знак абсолютного, бесповоротного несогласия, и я вдруг понимаю, что она никогда не признает свои ошибки. На моей памяти – ни разу. Вот и сейчас она полностью игнорирует мою точку зрения.

– Во всяком случае, – заявляет Марго, – Энди имеет право знать о твоем телефонном разговоре. Он должен знать, чем занимается его жена! – После тягостной паузы она распрамляется, поднимает подбородок и медленно цедит ледяным от ненависти голосом: – Имей в виду, сама не скажешь – я это сделаю.