Текст книги "Любить того, кто рядом"

Автор книги: Эмили Гиффин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

Глава 23

Спустя несколько дней я как примерная хозяйка принимаюсь за наклейки для кухонных шкафчиков (дань синдрому навязчивых состояний) под ток-шоу Опры Уинфри по телевизору. Красивым шрифтом вывожу «Кулинарные лопатки», когда раздается стук в дверь. За стеклянными панелями – Марго.

Не успеваю ответить, как она уже в комнате:

– Привет, это я.

Приглушая голос Опры, и откладывая в сторону маркер, испытываю смешанные чувства: с одной стороны, ужасно, что кто-то пришел и оторвал меня от нудного занятия, с другой – поведение Марго кажется чересчур самоуверенным. «Могла бы и не так бесцеремонно заявиться», – думаю, к тому же мне стыдно, что я смотрю телевизор днем – в Нью-Йорке меня никто не заставал за столь позорным занятием.

– Здорово, – устало говорит она, что на нее вообще-то не похоже. На ней свободный топ без рукавов, черные леггинсы и «вьетнамки». В первый раз за все время у Марго по настоящему «беременный» вид, тяжеловесный и неуклюжий – по крайней мере, по ее стандартам. Кажется, даже ноги отекли.

– Ну что, вы на ужин к нам сегодня приходите? – спрашивает она.

– Конечно. Я как раз собиралась позвонить. А где ты была? – спрашиваю я. Вообще-то я обычно знаю, где находится Марго в каждый конкретный момент суток.

– Йога для беременных. – Марго со вздохом опускает ноги на диван. – А ты чем занималась?

Я молча пишу «Половники» и показываю ей:

– Навожу порядок на кухне.

Марго рассеянно кивает и внезапно осведомляется:

– А Джозефина?

Я не сразу понимаю, о чем она. Ах, она ведь имя выбирает! Опять, Боже мой. Мы вот уже неделю ни о чем другом не говорим. Конечно, каждый знает, как важно правильно назвать ребенка, ведь очень часто человек оправдывает данное ему имя. Да и в слова поиграть я люблю, но не до такой же степени! Если Марго хотя бы знала пол младенца, всем было бы вдвое меньше работы.

– Джозефина. – Я словно пробую имя на вкус. – Мне нравится. Необычно, красиво…

– А Хейзел?

– Гм, не слишком ли претенциозно? К тому же, если не ошибаюсь, так зовут дочь Джулии Робертс. Обязательно скажут, что ты копируешь знаменитостей.

– Да, действительно, я не подумала, – бормочет она в задумчивости. – А как тебе Тиффани?

Тиффани, по правде говоря, мне совсем не нравится. Оно совсем не к месту. Тем не менее, отговаривать не буду. Мало ли в жизни бывает – ляпнешь, что тебе имя не нравится, а друзья именно так и назовут дочь. Примерно так же можно заявить, что тебе не нравится парень подруги, а они возьмут и поженятся.

– Не уверена, – осторожно говорю я. – Хорошенькое, но такое легкомысленное имя… А потом, я думала, вы за традиционные фамильные имена.

– Это и есть фамильное – так звали двоюродную сестру Уэбба, которая умерла от рака груди… Но маме не нравится. Оно, говорит, как-то уж очень опростилось. Да и сам брэнд обесценился!

– Да, у меня в Питсбурге были знакомые Тиффани, – иронизирую я, – так что Стелла, пожалуй, права насчет опрощения.

Марго иронии не улавливает и весело продолжает:

– А я вспоминаю «Завтрак у Тиффани», Одри Хепберн. О! Как насчет Одри?

– Одри лучше, чем Тиффани. Но ассоциируется со смертным одром.

Марго буквально заливается смехом – она обожает, когда я склоняю имена на разные лады, подвергая их испытаниям.

– Ну какой, скажи на милость, ребенок знает слово «одр»? – сквозь смех спрашивает она.

– Они сейчас еще и не то знают.

– Ты ненормальная, – хохочет Марго.

– А что случилось с Луизой? – говорю я.

Луиза, совсем недавно лидер соревнования в номинации «Имя для девочки», тоже освящено традицией семейного употребления. Марго даже купила на распродаже в детском магазине милый детский купальничек и вышила на нем это имя «на всякий случай», как она объяснила. Становится ясно, что она мечтает о девочке. Я уже начинаю волноваться, а вдруг родится мальчик?! Как воспримет это молодая мать? Я на днях говорила Энди, что Марго напоминает актрису, номинированную на «Оскар». Вот-вот прочтут имя победителя, и ей предстоит либо подпрыгивать от радости, либо изображать равноценную радость за более удачливую конкурентку.

– Луиза мне по-прежнему нравится. Я просто еще не до конца выбрала.

– Так выбери уже что-нибудь, – говорю я. – У тебя на раздумья меньше месяца осталось!

– Знаю, знаю, – кивает она. – Кстати! Надо поторопиться с «беременной» фотосессией. В понедельник я иду к парикмахеру, а Уэбб обещает, что сможет освободиться раньше, когда надо будет. Так что выбирай день, Эллен.

Ох уж эта «беременная» фотосессия. Несколько месяцев назад Марго попросила меня сделать серию «таких, знаешь, стильных черно-белых фото» ее самой и ее живота. Я соласилась – в то время мне это казалось интересным. Теперь же, принимая во внимание мое настроение и тот факт, что придется снимать еще и Уэбба, идея потеряла всякую привлекательность (если не сказать больше). Представляю: будущий отец перед камерой смотрит на жену «любящим взглядом», ласково поглаживает ее живот, а может, даже целует торчащий пупок… Меня заранее тошнит от всего этого сюсюканья. Как низко я пала… Того гляди забуду, как фотографировала для журнала «Платформа», стану вытирать детям носы и трясти погремушками.

Ничего удивительного – решаю удостовериться еще раз, нет ли возможности улизнуть.

– А тебе не кажется, что это как-то слишком сентиментально, что ли?

Я очень стараюсь смягчить нелестное замечание и, наверное, скрыть свою неохоту выполнять обещанное.

На лице Марго мелькает обида, но только на секунду.

– Нет, не кажется. В холле я такие фотографии, конечно, не повешу, а вот в спальне – другое дело. Или вставлю в альбом. У Крейга и Джинни полно таких фотографий и знаешь, потрясающе смотрятся.

Я бы на ее месте не стала подражать этой парочке. Джинни и Крейг возглавляют мой личный список первейших зануд Атланты.

Джинни – самая давнишняя подружка Марго (получается, что я лишила ее трона лучшей подруги). Я миллион раз слышала историю их знакомства – главным образом от самой Джинни. Когда девочки были маленькие, их матери и еще несколько молодых мам решили организовать домашний детский сад. К сожалению, Марго и Джинни ходили туда недолго, поскольку не все родители разделили здравомыслие их матерей. «Союз» разрушили… хлопья, принесенные одной из мам в качестве лакомства; более того, бестолковая мамаша предложила их не только детям, но и присутствующим взрослым. «В большой пластиковой миске, наивная душа», – как неизменно комментирует этот эпизод Джинни. Замечание столь же характерное для южан, сколь и неискреннее, и расшифровывается как «дура несчастная».

После такого оставаться в детсаду не было никакой возможности. Мамы Джинни и Марго отделились и образовали собственную группу, с собственными правилами. Дальнейшее хорошо известно. Девочки стали буквально неразлейвода, что доказывает обилие совместных фотографий в альбоме Марго. Вот они выступают в группе поддержки, встали в пирамиду (Джинни, кстати, всегда поддерживает левую пятку Марго – красноречивый символ их дружбы); вот они у бортика бассейна в одинаковых желтых бикини; вот они вместе на балу дебютанток. Всегда с широкими улыбками, загорелые, неизменно окруженные не столь эффектными, но преданными ровесницами. Как не похожи эти фотографии на мои – где мы с лучшей подружкой Кимми в парке на роликах. Взъерошенные по моде волосы с разноцветными «перьями», неоновых расцветок майки, причудливые фенечки.

После выпускного наши с Кимми пути разошлись. Она пошла учиться на парикмахера, и теперь штампует точно такие же «взъерошенные» прически в своем салоне красоты в Питсбурге. У Марго и Джинни были очень похожие годы студенчества – Джинни (как и по меньшей мере половина их класса) выбрала Университет Джорджии и тоже поступила в женский клуб. И все-таки это были годы, прожитые врозь, – именно они чаще всего превращают лучшую подругу в просто подругу. Джинни вращалась в одном и том же обществе в Атланте, а Марго вела новую жизнь в Уэйк-Форесте. Эта ее жизнь включала, помимо прочего, дружбу с янки, которая разительно не вписывалась в традиционную систему ценностей Атланты. Сейчас мне иногда кажется, что Марго подружилась со мной именно поэтому – хотела быть оригинальной, отстоять свое право самостоятельно выбирать друзей. Я, кареглазая темноволосая католичка с северным акцентом, довольно резко контрастировала с исконным окружением Марго. И еще, подозреваю, в глубине души Марго нравилось, что я умная – чуть ли не умнее ее. В отличие от Джинни – у той школьные оценки весьма приличные, но интеллектуального любопытства она начисто лишена. Когда они учились в разных колледжах, я невольно оказывалась свидетельницей их редких телефонных переговоров и в итоге заключила, что, кроме вечеринок, нарядов и парней, Джинни ничто на свете не интересует. Марго, которая тоже живо интересовалась всем перечисленным, все-таки не была такой поверхностной.

Так что отношение Джинни ко мне было вполне предсказуемо – ревность и плохо скрываемое соперничество по мере того, как менялась расстановка сил. Она, впрочем, никогда не демонстрировала враждебность открыто – только легкую холодность и пристрастие к историям, имеющим место «до меня», и только им двоим понятным шуткам. Может, у меня паранойя? Но почему-то в моем присутствии Джинни с редкостным упорством вспоминала все, к чему я не могла иметь отношения, – например, их серебряные медальоны: когда Марго и Джинни родились, их крестные выбрали подарки в одном и том же ювелирном магазине Бакхеда. Или последние сплетни местного автомобильного клуба – я-то машину не вожу. Или, еще лучше, идеальный пример бриллиантовых сережек. Сами посудите: бриллианты меньше одного карата – это для школьниц, а больше двух с половиной – уже вульгарно, только для нуворишей.

Со временем стало ясно, что Джинни могла претендовать только на прошлое Марго, в то время как у нас общее настоящее в виде университета и Нью-Йорка. Потом я стали встречаться с Энди, и Джинни поняла, куда все клонится. Сколько бы лет они ни дружили, это было не в счет, поскольку я становилась членом семьи. Не было никакого сомнения, кто станет свидетельницей на свадьбе Марго, – конечно, я. Быть свидетельницей – все равно, что получить официальное звание «Лучшая подруга». Джинни, несмотря ни на что, держалась непринужденно, посещала все предсвадебные вечеринки и беспечно щебетала. Но я не могла отделаться от впечатления, что она недоумевает, что нашла во мне Марго и уж тем более Энди.

Меня все эти девчачьи страсти не особенно занимали, пока Марго не переехала в Атланту, и ей самой поначалу не нравилось, что приходится окунаться в прежнюю атмосферу. К Джинни Марго всегда была лояльна – большое достоинство, – но время от времени роняла о ней нелестные замечания. Как, например, Джинни ездит в отпуск только в Си-Айленд и никогда не читает газет. И как «забавно», что Джинни никогда в жизни не работала. (Это правда. «Никогда» это значит никогда. У Джинни никогда не было ни общественых обязанностей в школе, ни простенькой работы в офисе после окончания университета. Она сразу же вышла замуж и родила – мальчика, разумеется, а спустя два года – девочку. Она не проработала ни дня, ни разу не получила зарплаты. Для меня, трудившейся с пятнадцати лет, подобный индивид – примерно такая же экзотика, как цирковой акробат или сиамские близнецы. И для меня это не «забавно», а по меньшей мере странно и немного печально.)

Но теперь, когда мы с Энди живем в Атланте, Марго изменила свое отношение к Джинни. Она больше не замечает ее ограниченности, а приветствует как верную закадычную подругу после долгой разлуки. По моему мнению, у взрослых, вполне состоявшихся людей, есть более важные дела, чем выяснять, кто чей лучший друг, однако здесь, в гламурном мире Бакхеда, я неизменно ощущаю дискомфорт в компании своей белокурой «соперницы».

Марго говорит:

– Да! Забыла тебе сказать: я Джинни и Крейга тоже пригласила. Ты не против?

Лучезарно улыбаюсь и отвечаю:

– Да ты что! Это изумительно.

Вот самое подходящее слово для жизни в штате Джорджия.

Вечером я умудряюсь собраться на обед к Марго с опозданием. Любопытно, как не хватает времени, когда весь день нечего делать. Отжимаю только что вымытые волосы, наношу на лицо крем и вдруг слышу, как Энди взбегает по ступенькам и зовет меня безмятежным голосом.

– Милая! – кричит он. – Я дома!

На ум приходят выдержки из допотопной книги по домоводству, которая курсирует по Интернету. Особая важность уделяется тому, как жена должна встречать мужа с работы вечером трудового дня. «Посвятите вечер ему, приведите себя в порядок, красиво уложите волосы… Помогите ему снять ботинки… Говорите ласковым голосом».

Я целую Энди в губы и выпаливаю:

– Грандиозные новости. Джинни и Крейг тоже идут на обед к Марго.

– Да ладно тебе! – говорит мой добрый муж, улыбаясь. – Потерпи. Не так уж они плохи.

– Правильно, – говорю, – они ужасны.

– Ну, потерпи, – повторяет он, – ругать друзей не прилично.

Кажется, это тоже было в той книжке: «Никогда не говорите правды – это неприлично».

– Ну что ж, хорошо. Буду соблюдать приличия до пятого раза. Как только она скажет «суперско» в пятый раз я становлюсь сама собой, идет?

Энди смеется, когда я изображаю Джинни, передразнивая ее манерный голосок:

– «Платье суперское. Коляска суперская. Джессика Симсон и Ник Лаки та-а-ак суперско смотрелись вместе! Мне ужасно жаль, что дела на Ближнем Востоке неважные, и все такое. Но ведь такая суперская пара рассталась – быть не может ничего печальнее!»

Энди продолжает веселиться, а я иду к громадному шкафу-купе, который заполнен едва на треть, и выбираю джинсы, кожаные «вьетнамки» и ярко-оранжевую винтажную футболку.

– Нормально для обеда? – спрашиваю я, натягивая футболку через голову и почти надеясь, что он раскритикует мой выбор.

Но он лишь целует меня в нос:

– Конечно. Ты выглядишь суперско.

Как и следовало ожидать, Джинни разодета в пух и прах – шелковое платье, босоножки на каблуках, нитка жемчужных бус. На Марго очень симпатичное голубое платье для беременных и тоже жемчуг, хоть и не столь чопорный. У нее бусы несколько карнавальные – жемчужины крупные, как шары, и на шее завязываются большим шелковым бантом.

Энди наклоняется погладить китайскую хохлатую собачку Джинни (хорошо, что он не видит, каким взглядом я его наградила). Лысое создание зовут Делорес. Джинни никуда без нее не выходит, и – клянусь – наносит ей солнцезащитный лосьон. Собачонку она любит больше собственных детей. Особенно достается сыну – у мальчика такой тяжелый случай гиперактивности, что мать всерьез рассуждает, не следует ли давать ему бенадрил перед автомобильными поездками и походами в гости.

– Все такие нарядные… – Я вручаю Марго бутылку вина, которую мы захватили из дома. – Ты же, помнится, ничего не говорила о парадной форме.

Джинни торжествует. Ей, бедняжке, и невдомек, что я чувствую себя в своих джинсах прекрасно, а вот она чересчур расфуфырена. Она вежливо наклоняется ко мне в ритуальном объятии, и мы соприкасаемся ключицами. Марго благодарит за вино и говорит:

– Все правильно, не говорила. Ты прекрасно выглядишь. – Наливая всем коктейли в огромные стеклянные фужеры ручной работы, она задумчиво добавляет: – Мне бы твой рост, Эллен. Особенно по нынешним временам. Посмотри, Джинни, какие ноги – загляденье, правда?

Джинни неопределенно мычит, грустно меряя меня взглядом. После родов она так и не обрела прежнюю форму, несмотря на личного тренера и липосакцию, – она не знает, что мне об этом известно. Она бы наградила меня другими комплиментами, будь ее воля, как тогда, несколько дней назад, когда мы покупали открытки для вечеринки в честь будущего ребенка Марго (это событие, кстати, заранее наводит на меня ужас). Мы тщательно обсудили текст приглашения, выбрали бледно-розовую, с каймой, бумагу и чудный рисунок – старинную коляску с изогнутой ручкой.

Условились, что текст будет написан угольно-черной тушью. Я уже, было, вздохнула с облегчением и взяла сумочку, собираясь уходить. В этот момент Джинни осторожно дотронулась до моей руки, снисходительно улыбнулась и сказала: «А шрифт, дорогая? Нам еще нужно выбрать шрифт».

Я усмехнулась и вспомнила свою мастерскую в Нью-Йорке. Я уже тогда знала о различных типах шрифта больше, чем эта дуреха узнает за всю жизнь, сочиняя приглашения на свадьбы и крестины. Но я не смогла отказать себе в удовольствии.

– А что, «Таймс нью роман» не подойдет? – наивно спросила я.

Джинни сначала попыталась объяснить хорошенькой рыжеволосой продавщице весь ужас ситуации, а потом в изнеможении обратилась ко мне:

– Эллен, как у тебя получается оставаться беспечной Я та-а-ак восхищаюсь этим твоим качеством! У меня вот никогда не выходит…

«Наивная я душа».

А теперь я сижу в гостиной Марго. Оранжевая футболка выделяется на фоне окружающей пастели, будто я ненароком забрела на школьный выпускной. Как выясняется, я единственная из присутствующих – не в курсе очень важного события, а именно: Касс Филипс обнаружила, что ее муж Морли купил для своей любовницы арфу за три тысячи долларов. Девица едва достигла совершеннолетия и приходится крестной дочерью близкой подруги Касс. Можете себе представить, какой фурор произвела эта новость в «Чероки» – местном клубе, куда входят все присутствующие. Опять же кроме меня.

– Надо же, арфа, – говорю я. – Почему не нижнее белье?

Джинни с жалостью смотрит на меня. Кажется, я пропустила самое важное.

– Потому, Эллен, что любовница – арфистка, – сообщает она.

Я объясняю, что вообще-то догадалась, но кто захочет получить в подарок такой громоздкий предмет?..

– Элизабет Смарт, – говорит Энди и подмигивает, – та, которую похитили…

И припоминаю: действительно, когда похищенную разыскивала полиция, в новостях показывали фотографии Элизабет за арфой. У Энди поразительная способность приводить подходящие примеры на все случаи жизни. До Джинни это, конечно, не доходит – с потрясающей серьезностью она сообщает мне, что на генеральной репетиции их с Крейгом свадьбы играл струнный квартет, и в состав его входила арфа.

– А кто это – Элизабет Смарт? – Крейг с напряженным лицом поворачивается к Энди. Напряжение сменяется недоумением: среди его бакхедских знакомых Элизабет Смарт, по-видимому, не числится.

– Ну, помните, пару лет назад, – поясняю я, – пропала пятнадцатилетняя девушка. Целый год о ней ни слуху, ни духу не было, а потом ее обнаружили в Солт-Лейк-Сити вместе с бородатым похитителем.

– Понятно.

Крейг отворачивается, отрезает кусок бри и укладывает между двумя крекерами, намереваясь отправить в рот. «А ведь они с Уэббом похожи», – приходит мне в голову. Оба румяные, спортивные, оба любят похохмить и посмеяться, впрочем, Уэбб поделикатнее будет. А Крейг, тот, кажется, меня в упор не видит, будто меня и нет. Вот он смахивает крошки с шортов и изрекает:

– Не знаю, как эта самая Элизабет, а арфисточка, как слышал, очень даже!..

– Крейг! – восклицает Джинни с притворным ужасом, будто только что застала его за нехорошим занятием в ванной комнате в компании журнала «Плейбой».

– Прости, детка. – Крейг буквально прилипает к Джинни с поцелуем, словно они только что начали встречаться. Между тем они вместе с первого дня колледжа.

Уэбб с ухмылкой интересуется, каким же образом Касс удалось застукать Морли.

Джинни поясняет, что покупка была сделана с помощью «Американ экспресс», общей кредитной карты супругов Филипс.

– Касс заподозрила неладное и перезвонила в магазин, потом сопоставила с тем фактом, что Морли в последнее время как-то неожиданно увлекся симфонической музыкой, – с горящими глазами смакует она подробности скандала.

– Как же он не догадался, что она проверит их общую карту, при его-то репутации сердцееда?

Крейг подмигивает и говорит:

– Обычно это надежно, как в танке.

Джинни опять укоряюще восклицает: «Крейг!», и подталкивает мужа локтем.

– Только бы ты меня и видел! Я бы сразу ушла от тебя.

«Черта с два ты уйдешь», – думаю я. Джинни из тех жен, которые в состоянии простить мужу буквально все, включая постоянные измены, только бы сохранить видимость идеальной семьи. И не лишиться содержания, конечно.

Все присутствующие увлеченно муссируют сагу с арфой, а я уношусь мыслями к Лео. Меня терзает один и тот же вопрос: считается ли то, что было с Лео ночью в самолете, изменой? Интересно, что ответили бы сто корреспондентов, выбранных наугад на Таймс-сквер? Вплоть до сегодняшнего вечера я страстно хотела получить отрицательный ответ – так было бы лучше Энди, так было бы лучше мне. Но сейчас вдруг замечаю, что вовсе не прочь попасть в категорию изменниц – все, что угодно, только бы не сидеть в этом болоте верных женушек! И как я здесь очутилась? Так и слышу голос Джинни, которая могла бы сказать: «Я просто теряюсь в догадках – что Марго нашла в этой янки? Какие-то футболки дурацкие, волосы не прокрашены, даже шрифта приличного выбрать не умеет!»

Дальше все идет без приключений – джентльмены говорят о гольфе и бизнесе, дамы – о детях, пока Джинни не решает обратить внимание на свой бокал. Она отхлебывает кино, морщится и спрашивает:

– Марго, дорогая, что ты нам налила?

– Мерло, – быстро отвечает Марго. Тон у нее какой-то тревожный, и я настораживаюсь. Бросив взгляд на бутылку, я понимаю, что это наше вино. А нам, в свою очередь, эту бугылку подарили мой папа и Шэрон, когда мы только поселились в Нью-Йорке.

– Ужасная гадость, – с ужимками комментирует Джинни. Она бог весть по какой причине, разговаривает с английским акцентом, что у нее плохо получается.

Марго бросает ей взгляд-предупреждение. Предполагается, что они понимают друг дружку без слов практически с детского сада, но тут система условных знаков дает сбой. Джинни не понимает (или не желает понимать), что происходит, и продолжает:

– Где ты взяла эту кислятину? В забегаловке за углом?

Марго, без сомнения, спасла бы положение, но вмешивается Крейг. Он хватает бутылку за горлышко, изучает этикетку и фыркает:

– Разлито в Пенсильвании. Ясно. Филадельфия известна всему миру своими виноградниками! – Крейг зычно хохочет, весьма довольный своей шуткой, да и всем прочим. Ему удалось показать, как здорово он разбирается в виноделии, а стало быть, во всех удовольствиях красивой жизни. – Да-да, не смейтесь, – говорит он в ожидании по меньшей мере бури веселья.

Энди умоляюще смотрит на меня. «Пускай его», – словно говорит он. Подобно матери и сестре он избегает любых явных конфликтов. С точки зрения здравого смысла мне надо последовать их примеру. В глубине души я знаю, что никто и не думал меня оскорбить. Простодушные Крейг и Джинни понятия не имеют, что это я принесла вино. Все сказанное не более чем дружеское подначивание, которое неизменно присутствует в любой компании.

Однако шутка исходит от Крейга и Джинни. А я не люблю Крейга и Джинни, так же как и они меня. Мало того, я желала бы очутиться где угодно, лишь бы не за одним столом с этими надутыми болванами, да еще в Атланте – своем новом доме… К черту, я не собираюсь сдерживатьсн

– Питсбург, – тихо говорю я.

– Питсбург? – переспрашивает Крейг, сбитый с толку.

– Питсбург, а не Филадельфия – центр виноделия, по твоему выражению. – Я делаю красноречивую гримасу. – Это мерло из Питсбурга.

Крейг понятия не имеет, откуда я родом, а узнавать специально ему и в голову не пришло. Поэтому он только хлопает глазами, а Марго с Уэббом переглядываются.

– Я из Питсбурга, – извиняющимся тоном говорю я, вот и принесла это вино. – Перевожу взгляд на Джинни и легким жестом повожу бокалом в ее сторону. – Так что извините, если у него букет не очень… Вам не по вкусу.

Крейг заметно скисает, Джинни начинает путано объяснять, что она вовсе не это имела в виду, Марго нервно хихикает, Уэбб торопливо начинает новую тему, а Энди не делает ничего. Я подношу бокал к губам и делаю большущий глоток дешевого вина из Питсбурга.