Текст книги "Собрание сочинений. Т. 9. "

Автор книги: Эмиль Золя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 52 страниц)

– Поцеловать его? Нет, ни за что! – сказала Луиза. – Он наговорил мне слишком много дерзостей.

– Никогда! – воскликнул Лазар.

Полина от души расхохоталась.

– Ну, хватит дуться. Ведь вы знаете, что я великая упрямица… Обед подгорает, гости ждут… Я подтолкну тебя, Лазар, если ты откажешься повиноваться. Ну-ка, становись перед Луизой на колени. Обними ее, так, так, покрепче!

Полина заставила их обняться и весело, с торжествующим видом смотрела, как они целуются. Ни тени досады не промелькнуло в глубине ее ясных глаз. Огонь радости горел в ней ярким пламенем, возвышая ее над ними. Лазар, снедаемый угрызениями совести, обнимал Луизу, а она, в матине, с обнаженными руками и шеей, отвечала на его ласки, рыдая еще сильнее.

– Сами видите, это лучше, чем ссориться. Я убегаю, вы уже не нуждаетесь во мне.

Распахнув дверь, она громко захлопнула ее, и позади остался этот приют любви с приготовленной на ночь постелью, разбросанной одеждой и запахом гелиотропа, который теперь умилял ее; он казался ей союзником, он поможет супругам окончательно помириться.

Внизу, на кухне, Полина стала напевать, помешивая рагу. Она подбросила хворосту в печку, подняла вертел с уткой и опытным глазом окинула жаркое. Стряпня забавляла Полину, она надела большой белый фартук и была счастлива, что может накормить всех, что не гнушается черной работой, что близкие будут обязаны ей сегодня и своим весельем, и своим здоровьем. Теперь, когда благодаря ей Лазар и Луиза помирились, она мечтала устроить для них праздничный обед, что-нибудь очень вкусное, пусть только едят с аппетитом и улыбаются за столом.

Тут она вспомнила о дяде и племяннике, выбежала на террасу и была очень удивлена при виде Лазара, сидевшего подле ребенка.

– Как! – воскликнула она. – Ты уже здесь?

Лазар лишь кивнул головой, им снова овладело равнодушие, усталость, плечи его ссутулились, руки повисли как плети. Полина с тревогой спросила:

– Надеюсь, вы не принялись за старое, как только я вышла?

– Нет, нет, – сказал он наконец. – Луиза одевается и скоро придет. Мы простили друг друга. Но надолго ли? Завтра произойдет какая-нибудь новая история, и так ежедневно, ежечасно! Разве можно переломить себя, разве можно что-либо изменить?

Полина стала серьезной, в глазах ее появилась печаль, и она опустила их. Он прав, она предвидела череду одинаковых, однообразных дней, непрерывно возникающие ссоры, которые ей придется улаживать. Да и она сама не была уверена в том, что окончательно исцелилась, что никогда не поддастся своей неистовой ревности. Ах! все повторяется, и эти повседневные невзгоды тоже! Но Полина тут же подняла глаза, ведь она привыкла преодолевать себя. Посмотрим, кто скорее устанет – они ссориться или она мирить их. Эта мысль развеселила ее, и она, смеясь, поделилась ею с Лазаром. Она останется без дела, если в доме наступит мир! Ей станет скучно, нужно же лечить какие-нибудь болячки.

– Где доктор и аббат? – спросила Полина, удивленная их отсутствием.

– Вероятно, они на огороде, – ответил Шанто. – Аббат хотел показать доктору наши груши.

Полина собралась было выйти, но взгляд ее упал на маленького Поля.

– Вот мы и проснулись! – воскликнула она. – Смотри, он уже бегает!

И правда, Поль, встав на коленки, начал ползать по красному одеялу, он убегал на четвереньках, озираясь. Но не успел он добраться до кучи песка, как споткнулся о складку одеяла и, покачнувшись, опрокинулся на спинку, платьице его задралось, а ножки и ручки болтались в воздухе. Розовое обнаженное тельце барахталось на фоне красного одеяла и походило на расцветший пион.

– Хорош! Показывает нам все свое достояние, – весело продолжала Полина. – Погодите, сейчас увидите, как он стал ходить со вчерашнего дня.

Она опустилась на колени подле малыша и попыталась поставить его на ноги. Он развивался как бы нехотя, даже отстал для своего возраста, одно время боялись, что у него будут слабые ножки и он не скоро научится ходить. Поэтому вся семья была в восхищении, глядя, как он делает первые шаги, хватаясь ручонками за воздух и падая при малейшем препятствии.

– Ну, брось баловаться! – твердила Полина. – Докажи нам, что ты мужчина… Так, держись крепче, иди обними папу, а потом обнимешь деда.

Повернув осунувшееся от острой боли лицо, Шанто наблюдал за внуком. Несмотря на свое подавленное настроение Лазар тоже принял участие в игре.

– Иди сюда, – сказал он ребенку.

– Да не так! Протяни ему руки, – объяснила Полина. – А то он боится, он должен заранее знать, где упадет… Ну-ка, мое сокровище, смелее!

Нужно было сделать три шага. Раздались возгласы умиления, всех охватил безмерный восторг, когда Поль прошел это небольшое расстояние, раскачиваясь, как неуверенный в себе канатоходец. Он рухнул в объятия отца, который поцеловал его в реденькие волосенки; и он смеялся захлебывающимся, восхитительным смехом, как все маленькие дети, широко открывая рот, влажный и яркий, как роза. Крестная хотела заставить его говорить, но язык мальчугана явно отставал от ног, он издавал лишь гортанные крики, в которых одни только родные могли разобрать слова «папа» и «мама».

– Это еще не все, – сказала Полина, – он обещал обнять деда… Ну как? На этот раз предстоит целое путешествие!

По меньшей мере восемь шагов отделяли стул Лазара от кресла Шанто. Никогда Поль еще не пускался в такое далекое странствие. Это было серьезное испытание. – Полина стала на пути, чтобы предупредить беду. Минуты две пришлось убеждать малыша, наконец он двинулся, растерянно размахивая ручонками. Один миг Полине казалось, что придется его подхватить. Но он ринулся вперед, как положено смелому мужчине, и уткнулся в колени деда. Раздались крики «браво».

– Видели вы, как он бросился?.. Да, он молодец, наверняка будет храбрым малым.

Теперь его заставили раз десять проделать этот путь. Он уже бесстрашно кидался вперед по первому зову, переходил от деда к отцу и потом снова возвращался к деду, громко смеясь, очень довольный этой игрой, вот-вот готовый упасть, словно земля дрожала под его ногами.

– Еще раз к папе! – крикнула Полина.

Лазар начал уставать: дети, и даже его собственный ребенок, быстро надоедали ему. Видя сына таким веселым и окрепшим, Лазар подумал, что это маленькое существо переживет его, вероятно, закроет ему глаза, и тут несчастного охватила дрожь и начал душить страх. С тех пор как он решил прозябать в Бонвиле, его беспокоило лишь одно: он, конечно, умрет в комнате, где умерла его мать. Он ни разу не поднимался по лестнице, не подумав, что когда-нибудь неизбежно его гроб пронесут здесь. Коридор в одном месте сужался, поворот был трудный, и Лазар беспокоился, удастся ли людям пройти с гробом. По мере того как шли годы и Лазару оставалось жить все меньше и меньше, мысль о смерти ускоряла распад его существа, уничтожая остатки мужества. Он конченый, бесполезный человек, говорил про себя Лазар. «К чему барахтаться?» – спрашивал он, опустошенный бездействием и скукой.

– Еще раз к дедушке! – кричала Полина.

Шанто даже не мог протянуть руку, чтобы подхватить маленького Поля. Тщетно он раздвигал колени, хрупкие пальчики, которые цеплялись за его брюки, причиняли ему нестерпимую боль, и он испускал протяжные стоны. Малыш, живя рядом, уже привык к вечным стонам старика; вероятно, в его едва пробудившемся сознании сложилось представление, что все дедушки так кряхтят. Но сегодня, когда Поль уткнулся в колени деда, вскинул головку и увидел старика при ярком дневном свете, он перестал смеяться. Обезображенные руки Шанто напоминали чудовищные обрубки; красное лицо, изборожденное глубокими складками, искаженное страданием, было слегка повернуто вправо, а все тело в буграх и изломах напоминало разбитую и плохо склеенную каменную статую святого. Поль с удивлением смотрел на деда, который казался таким старым и больным при ярком солнечном свете.

– Еще раз! еще раз! – кричала Полина.

Излучая радость и здоровье, она непрерывно толкала ребенка от одного к другому, – от погруженного в свои страдания деда к отцу, которого терзал страх перед грядущим.

– Может, он вырастет не таким бестолковым, как его предки, – неожиданно сказала Полина. – Он не станет обвинять химию в том, будто она исковеркала его жизнь, и будет любить жизнь невзирая на то, что когда-нибудь придется умереть.

Лазар смущенно рассмеялся.

– Едва ли! – ответил он. – У него будет подагра, как у папы, а нервы еще хуже, чем у меня… Погляди, какой он слабый! Это закон вырождения.

– Что за вздор! – воскликнула Полина. – Я сама буду воспитывать его, и увидишь, какого мужчину я из него сделаю!

Наступило молчание, она снова взяла ребенка на руки и обняла его с материнской нежностью.

– Почему ты не выходишь замуж, если так любишь детей? – спросил Лазар.

Она застыла в изумлении.

– Но ведь у меня есть ребенок! Разве ты не отдал его мне?.. Выйти замуж? Вот еще, ни за что на свете!

Полина убаюкивала маленького Поля, звонко смеясь, и шутливо уверяла, что кузен обратил ее в свою веру: она поклоняется великому святому Шопенгауэру и хочет остаться старой девой, чтобы трудиться во имя всеобщего освобождения. И действительно, она была олицетворением самоотверженности, любви к окружающим, доброты, изливаемой на несчастное заблудшее человечество. Солнце садилось в необъятное море, с побледневшего неба струился покой, а бесконечные просторы воды, неба и воздуха навевали сладостное умиление, которое всегда охватывает на закате прекрасного дня. Только маленький парус искоркой вспыхивал вдали, вскоре и она погасла, когда солнце скрылось за прямой и четкой линией горизонта. На неподвижную морскую гладь стали медленно спускаться сумерки. Бодрая и веселая Полина продолжала укачивать маленького Поля посреди террасы, залитой голубоватым призрачным светом, стоя между подавленным Лазаром и охающим дядей. Она отрешилась от себя, отдала все, что у нее было, но в ее звонком смехе слышалось счастье.

Появилась Луиза, на ней было кокетливое платье из серого шелка.

– Сегодня не будет обеда? – спросила она.

– У меня все готово, – ответила Полина. – Не пойму, что это они так замешкались в саду.

В эту минуту вошел аббат Ортер, он был очень взволнован. Его стали встревоженно расспрашивать, что случилось, и, помедлив немного, тщетно пытаясь найти слова, которые смягчили бы удар, он сказал:

– Только что мы нашли бедняжку Веронику, она повесилась в саду, на грушевом дереве.

Раздались возгласы изумления и ужаса, все побледнели от пронесшегося дуновения смерти.

– Но почему она пошла на это? – воскликнула Полина. – Не было никаких причин, она даже начала готовить обед… Боже мой! Уж не потому ли, что я сделала ей замечание? Ведь я сказала, что она переплатила за утку десять су!

Вскоре пришел доктор Казенов. Целых четверть часа он тщетно пытался привести в чувство Веронику, которую с помощью Мартена перенесли в сарай. Разве можно что-нибудь понять, когда речь идет об этих сумасбродках, старых служанках! Она никак не могла примириться со смертью хозяйки.

– Вероятно, она недолго страдала, – сказал он. – Она повесилась на шнурке от фартука.

Лазар и Луиза, похолодев от страха, молчали. А Шанто, выслушав все, вдруг возмутился при мысли, что долгожданный обед под угрозой. И этот несчастный, лишенный рук и ног, которого приходилось укладывать спать и кормить, как младенца, это жалкое подобие человека, чья жизнь сводилась лишь к тому, что он орал от боли, воскликнул, охваченный яростным негодованием:

– Ну можно ли быть такой дурехой? Подумайте только – лишить себя жизни!

КОММЕНТАРИИ

ДАМСКОЕ СЧАСТЬЕ

Одиннадцатый роман серии «Ругон-Маккары» «Дамское счастье» был впервые опубликован в газете «Жиль Влас» («Gil Bias») в виде фельетонов в 1882 году. В марте 1883 года роман вышел отдельной книгой у издателя Шарпантье.

Писатель кропотливо собирал материалы для нового произведения, пользуясь, с одной стороны, жизненными наблюдениями и свидетельствами современников, с другой – документальными данными и литературными источниками.

В годы, предшествовавшие выходу в свет романа, в Париже один за другим возникали большие торговые предприятия – универсальные магазины («Лувр», «Бон-Марше», «Пти-Сен-Тома», «Весна» и др.); Золя знакомился с их устройством, архитектурой, организацией торговли, положением служащих. В его рукописях имеются подробные описания магазинов «Бон-Марше» и «Лувр» со множеством технических деталей, указанием суммы выручки, заработка служащих разных категорий, расходов на рекламу; приводится меню служебной столовой при магазине, стоимость отдельных блюд, отмечается плохое качество питания, тяжелые условия быта продавцов, произвол администрации.

В материалах к роману есть свидетельства продавщицы «Лувра» мадемуазель Дюли; продавца Бошана, который девять лет прослужил в том же магазине, заведовал отделом и в один прекрасный день был выброшен хозяевами на улицу. Значительное место в подготовительных материалах к роману занимают «Заметки Карбонно» – сведения, полученные писателем от заведующего отделом в магазине «Бон-Марше», ставшего в эти годы постоянным корреспондентом Золя. Именно от него стали известны автору «Дамского счастья» подробности о расширении в 1869 году магазина «Бон-Марше», захватившем соседние здания и прилегающие к нему улицы; о нравах продавщиц, об арго, распространенном среди персонала предприятия.

Золя использовал для романа фельетоны о больших магазинах, появлявшиеся в начале 80-х годов в парижской прессе: статью в газете «Фигаро» («Figaro») от 22 марта 1881 года, подписанную «Неизвестный»; фельетон Жана Ришпена «Девица из магазина», помещенный в газете «Жиль Блас» 16 января 1882 года, и фельетон «Аршинник», напечатанный в той же газете 23 ноября 1881 года. Автор «Аршинника» между прочим сообщал читателям, что два видных французских писателя, Альфонс Доде и Эмиль Золя, одновременно работают над романами о больших магазинах (имелись в виду «Фромон Младший и Рислер Старший» Доде и «Дамское счастье» Золя).

В романе нашли отражение личные наблюдения писателя над работами по прокладке новой улицы – улицы Десятого декабря, которые велись в Париже в 1868–1869 годах.

Большую помощь в собирании фактов оказал Эмилю Золя Франц Журден, тогда еще начинающий архитектор, впоследствии известный специалист по проектированию и сооружению больших торговых зданий в Париже. Об этом сотрудничестве рассказал сам Журден (статья в газете «Фар де ла Луар» – «Fare de la Loire» – от 19 марта 1883 года, подписанная псевдонимом «Спиридион»):

«Чтобы описать магазин новинок в романе „Дамское счастье“, автор потребовал у одного архитектора, моего друга, не только записи, по и настоящий архитектурный проект, совершенно такой, как будто на основании его должно быть действительно построено здание. И он наводил справки о строительных материалах, о внутреннем устройстве, декорировании, о технической терминологии, о смете…» И далее Журден вспоминает, что Золя «изучал проект как владелец предприятия и как конструктор» – спорил, возражал, делал встречные предложения.

Придавая большое значение документальной точности в своем произведении, Золя критически отнесся к данным, полученным от Журдена. В письме к архитектору от 18 мая 1882 года он писал:

«Должен поблагодарить вас, милостивый государь, а между тем я рискую вызвать ваше неудовольствие. Ваши заметки обладают совершенной ясностью и окажут мне большую помощь. Но вы правы, лучше мне лично поговорить с вами. Ваша величественная мечта о большом современном базаре неприменима полностью к моему магазину. Прежде всего мои сцены происходят до 1870 года, и если я допущу анахронизм, на меня набросится вся критика. А потом, я вынужден придерживаться уже сделанного, уже виденного… О, какой великолепный фон сделал бы я из вашего базара, если бы меня не удерживала щепетильность историка!»

Французская пресса, встретившая бурей негодования романы «Накипь» и «Нана», с небывалым единодушием приветствовала «Дамское счастье».

Писатель Поль Алексис, один из наиболее горячих приверженцев Золя во Франции, писал в газете «Ле Ревей» («Lo Reveil») 4 марта 1883 года:

«…поразительная красота романа „Дамское счастье“ состоит вот в чем: единство замысла, простота и последовательность главной идеи. С первой строки до последней это произведение есть не что иное, как торжество реальности, показ и прославление своего рода коммерческой революции 1789 года… Четырнадцать глав книги – это скорее четырнадцать песен поэмы новой торговли».

Большая часть критиков с одобрением отметила, что роман Золя приближается к общепринятой буржуазной морали. В этом смысле типично высказывание Альбера Леруа на страницах газеты «Ле Мо д’Ордр» («Le Mot d’Ordre») 6 марта 1883 года:

«Здесь мы далеко от так называемого смакования грязи, в котором многочисленные Аристархи из пивных упрекали Золя… и если книга кончается вознаграждением добродетели и традиционной женитьбой в духе скрибовских водевилей, то это и не могло быть иначе, ибо чистое повествование неизбежно должно было получить такой эпилог».

В таком же духе высказался в газете «Ле Радикаль» («Le Radical») от 14 марта 1883 года критик Альбер Сим. «Господин Золя не приучил нас к такой деликатности и к такому изяществу», – пишет он и далее замечает, что характер Денизы «скорее принадлежит идеалу, чем натурализму».

К хору похвал присоединился на сей раз и враг Золя, Эдуард Дрюмон (газета «Ла Либерте» – «La Liberté» – 23 марта 1883 года).

Критик называет «Дамское счастье» «приятным сюрпризом». «Девицы из магазинов, – пишет он, – которые, может быть, прочитают эту книгу в своих мансардах при свете огарка, в час дурных искушений, поднимающихся к ним от веселящегося ночного Парижа, найдут в этой книге больше утешения, чем в „Нана“, а читатели всего мира получат от нее несравненно больше удовольствия, чем от „Накипи“».

Единственная отрицательная рецензия, появившаяся в «Ревю Политик и Литтерер» («Revue Politique et Littéraire») 17 марта 1883 года и принадлежавшая перу Максима Гоше, не выдвигала против романа Золя принципиальных возражений, ограничиваясь обвинениями в однообразии описаний, повторениях и скуке: «Целый том все об одном и том же – это слишком длинно».

Замысел романа «Дамское счастье» возник у Золя на ранней стадии работы над серией «Ругон-Маккары», – уже в «Списке романов», датированном 1871 годом, значится: «Роман о крупной коммерции, новинки. – Октав Муре». В то время произведение мыслилось автором несколько иначе, чем в окончательном варианте: фабула его разворачивалась в кругу семейных отношений; владельцы «Каприза» (как тогда назывался в романе магазин) и хозяева окружающих лавчонок все состояли в родстве между собой. Драматический конфликт строился на борьбе владелицы «Каприза» Каролины и ее мужа против любовницы их компаньона. Денизу звали Луиза Бодю, старшего из ее братьев – Пьер, другие имена носили и некоторые второстепенные персонажи.

В процессе оформления замысла акцент в романе передвинулся с семейной драмы на проблемы более общего порядка, а вся борьба была перенесена в сферу экономических отношений: «Для денежной интриги у меня есть первоначальная идея: большой магазин, поглощающий, подавляющий всякую мелкую торговлю в целом квартале» (Набросок к роману). На примере магазина «Дамское счастье» Золя один на первых в литературе показал существенно новое явление в жизни буржуазной Франции конца XIX века: переход к крупнокапиталистическому хозяйству – концентрацию капитала, бурный рост больших предприятий и массовое разорение мелких в результате ожесточенной конкуренции. Этот процесс он показал как захватывающую драму. Наступление крупного капитала в области торговли представлялось писателю таким же переворотом, каким было в свое время введение машинного производства: «Мелкая торговля, раздавленная большими магазинами. Последние – это настоящие паровые машины в действии» («Набросок»). С большим знанием дела в романе раскрыта механика увеличения прибыли капиталиста за счет усиления эксплуатации наемных работников, ускорения оборота капитала, новой организации труда. В социальной значительности темы – сильная сторона романа.

Но Золя односторонне истолковал чутко замеченное им в жизни новое явление. Он задумал воспеть буржуазное предпринимательство как проявление биологической силы и энергии, показать экономический прогресс буржуазного общества как безусловное движение вперед, оставив в стороне его оборотную сторону, трагические последствия для народных масс:

«Я хочу в „Дамском счастье“ создать поэму о современной деятельности. Поэтому полная перемена философии; прежде всего – больше никакого пессимизма, не умозаключать к глупости и меланхолии жизни, напротив, умозаключить к вечной ее работе, к могучей силе и радости рождения нового. Одним словом, идти в ногу с веком, выразить наш век – век действия и победы, век усилий во всех смыслах» («Набросок»). Наметив в плане романа тему гибели мелких лавочников под ударами, наносимыми конкуренцией «Дамского счастья», Золя замечает: «Но я не стану их оплакивать, напротив, ибо я хочу показать триумф современной деятельности; они устарели – тем хуже для них! Они раздавлены колоссом».

Оптимистическая философия романа «Дамское счастье» противопоставлена резко критической картине буржуазной действительности, нарисованной в предыдущих романах серии «Ругон-Маккары» и в задуманном еще до «Дамского счастья» романе «Радость жизни».

«Затем, как следствие, показать радость действия и наслаждение бытием; несомненно, на свете есть люди, счастливые тем, что они живут, не упускающие радостей, по горло сытые благополучием и успехом; именно этих людей я и хочу нарисовать, чтобы получить другую сторону истины и таким образом достигнуть полноты; ибо „Накипи“ и прочего достаточно для показа посредственности существования и житейских неудач» («Набросок»).

Однако роман оказался шире этого замысла. Верность писателя художественной правде привела к тому, что он выставил капиталистическое предпринимательство в двойном свете: воспев триумфальное шествие крупного капитала, Золя не скрыл осуждения его аморальных и хищнических методов и вместе с тем – своего горячего сочувствия его жертвам. Противоречие между демократическими и буржуазными сторонами мировоззрения Золя отчетливо проявилось в изображении магазина «Дамское счастье»: с одной стороны – поэтизация коммерческой деятельности, любование богатством и изобилием, размахом торговли, ловкостью и изобретательностью в погоне за наживой; но с другой стороны – резко обличительная картина безжалостной эксплуатации служащих, тяжелых условий их труда, их полного бесправия и зависимости от произвола хозяина.

Столь же противоречиво отношение Золя к главному герою романа. По общему плану «Ругон-Маккаров» Октав Муре – сын виноторговца Муре (внук безумной Урсулы Маккар) и Марты Ругон, от которых ему передались наследственные черты семьи: чувственность и жажда преуспеяния. Но в развитии образа героя «Дамского счастья» наследственность не играет никакой роли; его характер мотивирован социальными причинами. Впервые Октав Муре появляется в романе «Накипь», где он, по словам автора, еще «выжидает» и «изучает Париж». Женившись на владелице магазина новинок «Дамское счастье» и овдовев, он становится хозяином предприятия. В романе «Дамское счастье» попавший в столицу провинциал, похожий на героев Бальзака, обретает новые черты – типические черты буржуазного предпринимателя конца XIX века.

«Особенно хорош мой Октав, – писал Золя в рабочих набросках к роману, – малый не слишком совестливый, которого я сделаю относительно порядочным постольку, поскольку он преуспевает», «…в этом баловне женщин живет человек идеи, купец, обладающий коммерческим чутьем». «Он с активными, с людьми действия, которые поняли сущность деятельности в наше время, и он бросается в гущу дел весело, играя своей силой».

Золя настаивал на обобщающем значении образа Октава Муре, деятельность которого, по замыслу писателя, олицетворяет общественно полезную активность человека: «Борьба ради жизни. Веселая. Октав, эксплуатирующий женщину, потом сам эксплуатируемый и побежденный женщиной. Воплотить в этом весь материалистический и фаланстерский век» («Набросок»). Золя то любуется Муре как «коммерческим гением» (он «вносит в коммерцию фантазию. Здесь выступает поэтическая сторона книги»), то обличает в нем буржуазного хищника. При всем бессердечии и безнравственности Муре в нем есть обаяние сильной личности, человека действия. Оправданию героя служит и то обстоятельство, что на его стороне Дениза – воплощение авторского нравственного идеала.

И все же наибольшей художественной убедительностью обладают не те страницы, на которых рисуются коммерческие и любовные победы Муре, а те, где показана трагедия гибнущих под его безжалостными ударами мелких конкурентов и мытарства преследуемой администрацией магазина бедной продавщицы.

Демократизм Золя нашел выражение и в том, что идеальной героиней он сделал девушку из народа, наделив ее тонким умом, душевной чистотой и высоким чувством собственного достоинства. Образ Денизы восходит к веренице скромных, трудолюбивых работниц, мужественно борющихся с невзгодами жизни, образы которых создавали на протяжении XIX века авторы французского социального романа различных направлений от Бальзака и Гюго до Эжена Сю и Альфонса Доде. Но есть у этого образа и еще один источник.

Тесно связанный с середины 70-х годов с петербургским журналом «Вестник Европы», Золя следил за русской литературой. По свидетельству современника, ему стал известен роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?», который был выпущен во французском переводе в Италии в 1875 году и в следующем, 1876 году, появился в продаже в Париже.

В конце 1889 года русский журналист и переводчик И. Павловский в корреспонденции из Парижа, помещенной в «Новом времени» и подписанной псевдонимом «И. Яковлев», сообщал:

«Когда Золя писал „Au bonheur des dames“, я застал его однажды за чтением „Что делать?“ Чернышевского. С той милой откровенностью, которая свойственна ему, он сознался, что хочет переделать русскую героиню, устраивающую фаланстеры, на французский лад. И ведь переделал!»

Впечатление от романа Чернышевского могло отразиться на описании преобразований в магазине «Дамское счастье», улучшения положения служащих по инициативе и настоянию Денизы. Разумеется, сама Дениза не имеет ничего общего с героиней Чернышевского. Русский революционный демократ нарисовал в образе Веры Павловны одну из представительниц «новых людей», Золя же наделил Денизу традиционными буржуазными добродетелями, вознагражденными в финале романа, что очень хорошо заметила и одобрила французская буржуазная критика.

В России роман «Дамское счастье» появился в переводе почти одновременно с французским отдельным изданием.

Осенью 1882 года И. С. Тургенев, проживавший тогда в Париже и близко знакомый с Золя, передал последнему, что московский журнал «Будильник» желает приобрести у него право перевода на русский язык очередного романа из серии «Ругон-Маккары». Золя согласился предоставить для этой цели «Дамское счастье». По рекомендации того же Тургенева перевод романа непосредственно с рукописи был произведен И. Павловским еще до выхода в свет французского издания. Первое русское издание «Дамского счастья» появилось в качестве бесплатного приложения к журналу «Будильник» в 1883 году, уже после смерти Тургенева. Революционно-демократическая критика, охладевшая к Золя после его статей «Экспериментальный роман», «Литература и республика» и других (опубликованных в конце 70-х годов в «Вестнике Европы»), в которых высказывались взгляды, противоречившие представлению русских демократов о реализме, осталась равнодушна к «Дамскому счастью». Либеральная критика встретила новое произведение Золя единодушным одобрением.

Влиятельный критик журнала «Вестник Европы» К. К. Арсеньев писал в 1883 году (книга 6):

«Читая последние романы Золя, в особенности „Nana“ и „Pot-bouille“, мы часто спрашивали себя, неужели один из самых крупных талантов эпохи обречен на окончательный упадок, на безнадежное погружение в бездну протокольных описаний, скабрезных сцен и стертых, как старая монета, фигур, вечно равных себе, застывших в какой-нибудь привычке или страсти? Новый (одиннадцатый) том ругон-маккаровской серии устраняет эти опасения, по крайней мере на время. „Au bonheur des dames“ – одно из самых свежих, самых жизненных произведений Золя. Мы опять узнаем в нем автора „Fortune des Rougons“, „Ventre de Paris“, „Conquête de Plassans“, глубокого знатока и оригинального живописца современной общественной жизни». Буржуазная позиция К. Арсеньева обнаруживается в его утверждении, что изображенное Золя тяжелое положение работников «Дамского счастья» «не может считаться нормальным результатом нового порядка»; напротив, в реформах, внушенных Денизой, критик видит «просвет в будущее, может быть и не близкое, но во всяком случае вероятное». «Золя едва ли ошибается, – пишет он, – называй преобразованный „Дамский базар“ зародышем обширных рабочих колоний XX века».

Журнал «Новости» (1892, № 21) поместил статью Л. Е. Оболенского, в которой отмечается жизненность темы романа Золя. «Дамское счастье», по словам критика, «…иллюстрация одного из основных положений некоторой части современной экономической науки, состоящего в том, что развитие капитализма в Европе должно привести к постепенному поглощению всех мелких предприятий крупными, к поглощению крупным капиталом мелких и к объединению в конце концов всех производств в руках немногих лиц, образующих синдикаты или союзы».

Обстоятельная статья о романе «Дамское счастье» принадлежит писателю Боборыкину, одному из самых горячих поклонников и популяризаторов Золя в России. Боборыкин поместил в журнале «Наблюдатель» (№№ 11–12 за 1883 год) большой критический очерк о жизни и творчестве Золя. Вслед за Арсеньевым критик видит достоинство романа «Дамское счастье» в отсутствии натуралистических крайностей. Преувеличивая социальную значительность романа, он пишет: «Что же такое роман „Au bonheur des dames“ в главном своем замысле? Целая поэма на тему современной индустрии: изображение борьбы между промышленным централизмом и кустарным промыслом, между сложным коллективным телом и отдельными усилиями розничной торговлю). Никогда еще ни в каком романе, – продолжает критик, – власть денег, абсолютный произвол патрона, борьба из-за лишнего франка не выступали так поразительно живо и беспощадно, как в этом романе». Боборыкин видит художественное новаторство произведения в «сочетании лиризма с трезвым исследованием жизни». По мнению критика, некоторые «страницы написаны в каком-то балладном стиле, новом и для самого Золя, и вообще для современного романа».