Текст книги "Чащоба"

Автор книги: Эмэ Бээкман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

За столом Эвелина сама вела разговор – родственникам можно было довериться, – а сестры все кивали. Да они и не умели говорить столь громко, чтобы Эвелина услышала их. Зато, когда машина тронулась, принялись тараторить так, будто хотели расквитаться за навязанное им молчание.

Лео понял, что разговоры, которые женщины вели между собой на кухне, теперь повторяются для его ушей.

– Эвелина сказала, что денег у нее навалом, дети не будут ни в чем нуждаться.

– Деньги-то у нее, может и есть, только они не заменят детям семьи.

– Они еще маленькие, не понимают, чего лишены.

– Сейчас, летом, еще ничего, страшно подумать, что они станут делать там в долгую темную осень.

– А случись, заболеет Эвелина?

– Хоть криком кричи, никто не услышит.

– Окрест ни души.

– Того и гляди, дети и в развитии отстанут.

– Телевизора и радио Эвелина тоже не признает.

– Я ей посоветовала, так она только рукой махнула и сказала, чего это зря мелькать будет.

– У меня мурашки побежали по спине, когда Эвелина сказала, что, уходя на работу, запирает детей на замок.

– Почему?

– Боится, вдруг свалятся в колодец.

– А если у них в руках окажутся спички?

– Да уж лучше и не говори.

– И зачем было Хелле рожать детей, если они ей не нужны.

– Видно, лень было что-то делать, будь что будет.

– Но сейчас у Эвелины хоть смысл жизни появился.

– Забот больше, чем прежде.

– Но она не жаловалась и Хелле тоже не поносила.

– И Вильмут в Виллаку носа не показывает.

– Чего уже там Вильмут!

– Ему бы только гусли, бутылка да бабы. Вольный казак.

– Не станет Вильмут беспокоиться о Хелле и ее малютках.

– Он никогда не был привязан к Хелле.

– Так она вовсе и не его дочь.

– Мог бы все же быть поучастливее.

Эти фразы, как ножи, вонзались Лео в спину.

Он удержался, чтобы не выпалить какую-нибудь грубость. Смотри, какие умные! Все разложили по полочкам, знают в точности, что каждый должен делать, чего не делать. Какие у кого обязанности. А сами-то они умели жить? Повисли между небом и землей, сбились с испугу в кучку, поселились в старом доме. Теперь думают, что оправились от ударов судьбы, могут самоуверенно поучать других. Пусть копаются в собственном прошлом да сожалеют о своих ошибках.

Но на это они ни за что не осмелятся.

16

Лео решил внушить себе, что нельзя взваливать на свои плечи все земные горести. Две маленькие девочки, две внучки, не будут счастливее или несчастнее, если он начнет болеть душой за их судьбу. Они вообще ничего не знают о своем происхождении, о прошлом и будущем; все общие и абстрактные понятия еще надолго останутся в кругу осязаемого: еда, сон, игры. Нет у них еще сожаления об ушедшем и печали о будущем. Они никогда не слышали шума вековых деревьев на хуторе Нижняя Росса, их восторг вызвали большие пни, на которых можно было попрыгать.

В старину предков и потомков связывали крепкие узы. Самое малое приходилось делить, и кров и еду, родители помогали детям стать на ноги, о чувстве благодарности никто никогда не смел забывать; теперь всяк улетает туда, куда хочет, и никто никого не попрекает куском хлеба. Лишь сестры, живущие праздно, пекутся о своем происхождении, да и то ради собственной забавы и успокоения души, чтобы не изводить себя мыслями о приближающейся старости. Просто восхитительно! Обнаружили свежего родственника. А раньше им было до Лео дело? Теперь щебечут об общей прародительнице. Все-то им известно наверняка. Стояли небось со свечами в руках и все подмечали. Какой-нибудь болтун в родне, может, и в старину без конца судил-рядил о прижитом Йонасом сыне, так все для того, чтобы порассуждать о власти хутора над человеком: из-за хутора Росса хозяйский сын не смог жениться на бедной девушке. Не так просто было распутать чужие тайны. Возникали тысячи препятствий, притом непредвиденных.

Йонас не взял Лео под свое крыло, и отцом для него стал другой человек. То же самое повторилось и с ребенком Лео: Хелле родилась в семье Вильмута. В свою очередь детей Хелле растит Эвелина, которая вообще не является им родственницей по крови. Это не мешает ей любить Яану и Мерике. Главное, пусть другие не суются, неосторожное слово способно посеять отчуждение. Разве все это не отражает углубляющегося демократизма человеческих отношений? Или это просто распущенность и упадок нравов?

Бесполезно определять пути развития человеческих взаимоотношений, у каждого своя колокольня, и угол зрения перекошен.

Может, поэтому в пожилом возрасте жизнь и становится столь трудно переносимой, что прежние простые истины, помогавшие раньше отыскивать в запутанном ребусе жизни четкие контуры, со временем становятся все более смехотворными. Быстротечное изменение пути жизненных явлений то и дело порождает неразбериху, попробуй тут сориентироваться в буреломе человеческих взаимоотношений.

В последний раз Лео видел Хелле много лет тому назад на ее свадьбе. Девушка только что отпраздновала совершеннолетие и могла тут же выскочить замуж. Эрика устроила дочери пышную свадьбу, как водится в деревне, о вместимости помещений не задумывались, часть гостей рассадили в саду за сколоченным на скорую руку столом, а гости все валили, запахи разносились, слова взлетали ракетами и гасли в общем шуме; без конца кто-то сновал на кухню и обратно, носил еду, представлял гостей, дарил подарки, оттаптывал ноги, кто-то пролезал за чьей-то спиной – Лео чувствовал себя в этом кавардаке лишним. Нелла не поехала – оно и лучше, – хотя в обществе жены было бы естественнее отстраниться от этого клокочущего суетливого котла, чтобы поговорить и подождать, пока всем найдут места и воцарятся хоть какая-то ясность и порядок. Лео не оставалось ничего другого, как бродить, позволять толкать себя, перекидываться случайными фразами; когда он попытался было завести разговор с Вильмутом, тот лишь развел руками. Вильмут важно разносил кружки с пивом, сам постоянно в пенных усах; тут же он присаживался на приступок крыльца и принимался наигрывать на гуслях. На свадьбе все время должно было что-то происходить.

Лео топтался на дворе посреди людской толпы, заложив руки за спину, оглядывался по сторонам и удивлялся: смотри-ка, моя дочь выходит замуж, а поздравляют-то все Вильмута. Собрались какие-то чужие люди – чьи это знакомые? Чьи родственники? Лишь одна Эвелина служила неким мостом между Лео и другими гостями. Эвелину украшал большой, в кружевах и сборках, передник, она таскала блюда из дома во двор, суетившиеся люди невольно толкали ее, иногда от толчков дюжая Эвелина покачивалась, однако не сердилась на бесцеремонность. Лицо ее как-то помолодело и просветлело, время от времени она останавливалась, опускала руки, вытягивала шею и выискивала среди скопления людей невесту. Хелле парила то тут, то там, Эвелина не уставала следить за ней. Когда невесте случалось оказаться поблизости, на лице Эвелины появлялось умиление, от полноты чувства она готова была разразиться слезами. Но Эвелина сдерживала себя, хотя казалось, что она всерьез борется с подступающим потоком слез. И все же она не отказывалась искушать судьбу, сопереживая чужому счастью, она словно бы наслаждалась своим душевным трепетом.

Следуя Эвелине, и Лео начал следить за Хелле. Его поразила ее непринужденность, граничащая с легкомыслием. То и дело она чмокала в щеку кого-нибудь из мужчин, ей хотелось быть в центре внимания. Она словно бы подчеркивала, что празднество устроено только ради нее. Жених оставался и вовсе в тени, он понуро бродил по задворкам, давая себя толкать, пихать и наведывался к тестю тянуть из кружки пиво. Чем больше Лео наблюдал молодую пару, тем более странным казалось ему их решение пожениться. Стеснительного вида парень выглядел моложе невесты, хотя и успел уже пройти военную службу и обрести профессию сварщика. Вильмут гордо объявил: у зятя в общежитии гостиничного типа есть комната, во всех отношениях самостоятельный и преуспевающий в жизни человек. И все равно он в чем-то еще оставался ребенком, краснел до ушей, когда счастливая невеста кого-нибудь обнимала или, подхватив подол платья, пускалась пританцовывать среди гостей. Кто кого сосватал? Хелле без конца кокетничала: позванивала тоненькими браслетами на запястье, длинная фата развевалась. Когда с поздравлениями являлись новые гости, Хелле все же не забывала про своего новоиспеченного спутника жизни; продираясь сквозь толпу, она отыскивала жениха и тащила его за руку. Хелле действовала столь привычно, будто так и должно быть, что она ведет мужа туда, куда нужно.

Поздним вечером все притомились от еды и питья; посреди двора покачивалась на проводе электрическая лампочка под тарелочным абажуром, освещая прохаживающихся гостей. Все были очень разговорчивыми и нетерпеливыми: едва успевали образовываться группки, как тут же распадались. Какой-то молодой человек уселся под березой и тянул из аккордеона танцевальную музыку. Несколько пар уже принялись топтаться в освещенном электрической лампочкой кругу.

Лео побрел по подворью, огорченный своим дрянным настроением, водка не шла ему в глотку, а еда вызывала лишь отвращение. Вдруг он увидел светлую фигуру под яблоней; белая фигура застыла в странной позе – руки подняты вверх, тело откинуто назад. Боль пронзила Лео: что случилось с Хелле? Ничего, кроме пошлости. Густые сумерки скрывали одетого в черное рослого молодого человека, обнимавшего невесту.

Лео бросился к дому. Вдруг все показались ему оскверненными: он сам, Эрика, да и Хелле. Хелле, спустя годы, словно опозорила тот пронизывающий ноябрьский день и украденные ночи, когда Эрика и Лео принадлежали друг другу.

Лео искал Эвелину. Неуклюжая и глуповатая сестра Вильмута в этот момент казалась ему здесь, на свадьбе, единственным человеком, который не был оскверненным. Лео хотелось побыть немного в ее отсвете, чтобы собраться с духом.

Он не смог пробраться к Эвелине, хлопотавшей вместе с другими женщинами у плиты. Пьяный в стельку жених задержал Лео на пороге кухни. У парня между пальцами торчала рюмка, он, видимо, забыл, что держит ее вместо сигареты; размахивая рюмкой, он встал перед Лео и во что бы то ни стало решил поговорить.

– Скажи, что ты думаешь о моей невесте?

Лео молчал и ждал, пока тот отпустит его пуговицу.

– Да нет, ты скажи, – канючил новоиспеченный муж.

Лео посмотрел в его грустные глаза и оторопел: уж не потому ли Хелле пристроилась к нему, что ожидала случайного ребенка?

Однако так просто жизненные круги не повторялись.

Под утро Лео собрался уходить, во дворе он столкнулся с Эрикой. В тот миг – единственный раз за многие десятилетия – Эрика вызвала у Лео неприязнь. Лео беспокойно ерзал и поглядывал на часы, показывая этим, что спешит на первый автобус. Эрика поняла, что Лео почему-то не в себе, это ее задело, и в глазах сверкнул недобрый огонек. У нее не было причины лебезить. Она сказала спокойно, даже безразлично:

– Я провожу тебя до дороги.

Они шли молча, пока Эрика не выпалила:

– Теперь можешь выбросить все из головы. Нет больше ребенка, есть замужняя женщина.

Лео не мог не понять, как многого хотела Эрика сказать этими словами.

Почему человек должен подчиняться своим настроениям! Почему он не способен вырвать себя из мутного водоворота данного момента, чтобы рассмотреть явление в более общем плане? Хорошо, Хелле замарала их с Эрикой. Но в чем виновата Эрика? В этот момент Эрика была ему не по нутру. Ну и что? Один горький миг и вся долгая жизнь, полная тайной тоски по Эрике. Может ли пылинка перевесить гору?

Как смел Лео забыть великодушие Эрики? Почему он не попытался войти в ее положение? Откуда брала Эрика силы быть неизменно благородной? Ни одного дурного намека за все эти годы, когда Лео влез в семью Вильмута и стал своим человеком. Может, Эрике было больно снова видеть Лео, но она выдержала. Как перенесла и многое другое. О разладе в ее семье Лео лишь догадывался. Во всяком случае, сосуд разочарований был переполнен.

Теперь Лео оставалось лишь сожалеть о своем молчании и безучастности.

Превыше всего блага и настроения собственного я! Когда-то время вынуждало все взвешивать, ради того чтобы выжить, можно было и поюлить. Но чем объяснить все позднейшее?

Уже невозможно высказать того, что осталось несказанным.

Очень долгое время Лео то реже, то чаще думал об Эрике. Многие годы Эрика как бы возвышалась над другими женщинами. Лео преданно любил ее, но в решающий момент оказывался не в состоянии выразить это. Миг грустной нежности, он бы согревал обоих до последнего вздоха; теперь он переживал надлом. В тот утренний час, когда они вдвоем медленно шли к шоссе, дул свежий предрассветный ветерок. Что мешало ему обнять Эрику, поцеловать ее натруженные руки, погладить по волосам. Теперь ему так недостает этого: они стоят с Эрикой рядом, держатся друг за друга, молчат. На небе гаснут теплые августовские звезды, солнце еще не взошло и не начался будний день с его заботами и привычками, принадлежностью кому-то или чему-то.

Нелепая свадебная пьянка и гомон остались где-то далеко позади; они могли бы вообразить себя на поляне своих желаний, которая была для других за семью замками. Это была бы утешительная остановка, перед тем как продолжить навязанный жизнью путь. Один период времени кончился, неистовый шторм далеко позади, они могли бы ощутить свое благородство: быть выше того, что было. Может, именно поэтому они ценят и берегут друг друга больше, чем когда-либо раньше. Если бы их осенила мысль: они всегда значили друг для друга невероятно много. Разве не здорово, если они это поймут? Немногие люди осенены подобным светлым пониманием. Скорее походя проживают жизнь. Все мимо, мимо, мимо. Куда?

Ожидание Эрики упиралось в отчужденность Лео. Иначе почему бы она, не доходя до дороги, безмолвно повернулась и, не попрощавшись, поспешила домой.

Почему Лео не побежал за ней?

Почему люди боятся в своей искренности показаться смешными себе и другим?

Ну почему он все-таки не побежал за Эрикой!

Почему он не сотворил прекрасного воспоминания для них обоих?

С того дня им больше всего нравились бы свежий ветер летнего утра и гаснущие звезды. Они оказались бы на кроху богаче: случается, что жизнь бывает милостива к человеку. Пусть хоть на мгновение.

Теперь можно было лишь представить несвершившееся, умозрительная картина – это бездушная тень, которая в недосягаемой дали ускользает прочь.

От свадьбы Хелле в памяти Лео осталась горстка мелочей. Будто он приехал туда для того, чтобы набраться чепухи и не увидеть главного. Почему-то он обратил внимание, что многие женщины носили отвратительные кольца с красными камнями. Поставленные возле двери березки стегали ветками по лицу, когда кто-нибудь входил в дом. Невеста совала подаренные цветы в ведро, стоявшее неподалеку от крыльца, и кто-то из мужчин не глядя бросил туда окурок. Глаза у Эрики были красные от бессонницы, и она все время моргала, будто хотела согнать песок усталости. Пиджак Вильмута был запачкан пивной пеной.

Почему память зафиксировала подобную дребедень?

Примерно на рождество – со свадьбы не прошло и полугода – Хелле позвонила Лео и скучающим голосом сказала, мол, мама просила передать, что она, Хелле, развелась с мужем. Не сошлись характерами. Разводу препятствий не чинили, детей у них не было. Слова Хелле прозвучали как-то заученно, на манер попугая; она обращалась к Лео на «вы», хотя ребенком говорила «ты», – отчуждение свойственно разведенной женщине.

– Могу ли я чем-нибудь помочь тебе? – спросил оторопевший Лео.

– Да нет, – почему-то рассмеялась Хелле. – Подумаешь, незадача! Работа и жилье у меня есть. Я не жалуюсь.

И положила трубку.

Для Лео так и осталось загадкой, почему Эрика велела Хелле позвонить ему. Возможно, за этим скрывался какой-то намек? Может, Эрика хотела сказать, мол, смотри, ты разбил мою жизнь, я была вынуждена выйти за Вильмута, с которым так и не ужилась: дома у нас то и дело собиралась гроза. Хелле вышла замуж, чтобы вырваться и вздохнуть свободнее. Теперь молодая девушка помечена. Разведенная. А в начале этого ряда стоишь ты.

После свадьбы Лео много лет не видел Хелле. Возможно, лишь мельком, прошлой зимой. Он не был в этом уверен. Машина остановилась перед светофором, люди валили мимо. Внимание Лео привлекла женщина в заячьем полушубке. Странно, он так и остался в сомнении, была это Хелле или нет. Лео проводил взглядом молодую женщину, он с таким напряжением следил за заячьим полушубком, что сидевшая рядом Нелла удивилась – кого это ты там увидел!

Глупо было признаваться, мол, знаешь, смотрю и думаю, уж не моя ли дочь там идет. Может, все-таки она? Мог ошибиться.

Нелла приняла бы это за неудачную шутку.

Лучше не увлекаться сомнительными шутками. Нелла знает, что у Лео – единственная наследница: их общая дочь Анне, хорошая, тихая девочка, рожденная в законном браке, которую отец и мать безумно любят и которая, в свою очередь, любит живую природу, особенно жучков.

Теперь груз тайн Лео в очередной раз потяжелел. Нелла не знает, что у него есть взрослая дочь, но еще меньше ей могло прийти в голову, что у ее мужа имеются две внучки.

Интересно, что бы Нелла предприняла, если бы однажды его тайна всплыла наружу. Этого не должно случиться.

О происхождении своего первенца Эрика никогда никому не заикалась. Это было видно по всему, прежде всего по отношению Вильмута и Хелле к Лео. Даже на смертном одре Эрика не смогла исповедаться. Ее нашли на обочине без сознания. В больнице она никого не узнавала и не произнесла ни одного вразумительного слова.

Как-то перед свадьбой Вильмут за глаза поносил Хелле, мол, крутит с парнями, того и гляди с пути собьется, в подоле принесет дите, возьмет пример с матери.

Вообще-то Вильмут старался быть справедливым и не отделял Хелле от сыновей. Под пьяную руку, правда, забывал благородные принципы равенства, сомнения всплывали и терзали его. Странное дело, но чем дольше они с Эрикой жили, тем более ревнивым он становился. Выпивая по ночам с Лео, Вильмут вспоминал лесных братьев, и, хотя он, случалось, даже пускал по ним слезу, в душе его в то же время начинало что-то вскипать. От его жалости до ярости был всего один шаг. Он размахивал кулаком и ругался, что, если бы он встретил того, кто наделил Эрику ребенком, он бы этой морде показал! Всякий раз Лео приходилось делать над собой усилие, чтобы остудить Вильмута, вразумить его и напомнить, что с мертвыми счеты не сводят. Успокоившись, Вильмут впивался остекленевшими глазами в стену и извиняюще бормотал: ладно, друзья и без того по-глупому сгинули, хорошо, если хоть после кого-то осталась на земле живая искорка. Нечего и мечтать, чтобы прожить свой век, не зная горестей. Добро уже то, что душа в теле осталась, подумать только, какие времена пришлось пережить.

В те серые ночи, когда Лео в компании Вильмута глушил водку, ему всегда становилось жалко связанных с поездкой хлопот и того, что глупо убивает время. Развеяться? Непринужденность и раскованность, о чем он мечтал в городе – ничего подобного. Неужели смена одного отчаяния другим и есть обновление в сегодняшнем понимании?

Конечно, пьяная хандра Вильмута, его взрывы озлобленности и непонятная ревность были просто отвратительны. Чем старше Вильмут становился, тем чаще он приходил от вина в ярость, в прошлом, под хмельком, он, бывало, бренчал на гуслях и болтал чепуху.

Иногда Вильмут представлялся Лео просто мерзким, и все равно его снова неудержимо влекло наведаться к другу. Увидеть мельком Эрику? Она с полночи уходила на ферму и возвращалась поздно вечером.

Зачем он только лез в семью Вильмута? Наслаждаться своим страданием? Копаться в себе?

Ведь он жил в городе пристойной и трезвой жизнью, у него жена и дочь.

Наверное, чего-то в его жизни не хватало.

Теперь Лео очутился в старой усадьбе, под покровительством трех сестер, однако и в солнечном покое этого дома ему не удалось найти удовлетворение. Снова и снова он перебирал свои отношения с Вильмутом, покойной Эрикой, внебрачной дочерью Хелле, а теперь еще и с ее детьми.

Может, Лео в своем сознании просто раздувает мыльный пузырь?

Возможно, правы были те, кто связывал происхождение Хелле со сгинувшими лесными братьями.

Глуша с Вильмутом водку и следя за его озлоблением, Лео всегда со страхом думал, что стойкость друга начала опасно сдавать. Вильмут частенько прикладывался к горькой, надо думать, что не в одиночестве, – чего он там мог наплести при других?

Может, и сам Лео тоже не помнит, что лопочет под пьяную руку.

Сейчас уже, в общем, не боялись говорить о прошлом. Быть может, Вильмут настолько ослаб духом, что однажды возьмет и брякнет где-нибудь за выпивкой, а вы знаете, когда мы в сорок первом взяли с Лео винтовки и подались на виллакуское дальнее пастбище…

Будь проклят этот миг в их жизни!

Сотни раз Лео внушал Вильмуту: есть вещи, о которых до самого смертного часа и пикнуть нельзя.

Не все были такими стойкими, как Эрика.

На следующий год после свадьбы Хелле и ее развода, Эрика присутствовала в качестве свидетельницы на судебном процессе, наделавшем много шуму. Не подтверждалось утешение, что время залечивает все раны.

В августе сорок пятого лесные братья провели наглую вылазку в поселок. Учинили настоящий разбой. На втором этаже магазина убили семью заведующего кооперативной лавкой – сам он, правда, был тяжело ранен, его потом вернули к жизни. Разграбили дочиста магазин, подожгли сельсовет, а уполномоченного милиции, выбежавшего из своей квартиры, просто изрешетили из автомата. Того самого, не знавшего эстонского языка русского парня, который без лишних расспросов подмахивал удостоверяющие личность документы, – не одна подозрительная личность восстанавливалась в правах с его помощью. За добро и раньше платили злом.

Эрика обладала способностью всегда оказываться свидетельницей потрясающих событий.

Вот и на этот раз. Около полуночи она возвращалась через поселок домой с какой-то свадьбы и не думала, что ей придется рассказывать об этом на суде спустя почти четверть столетия. Бандиты знали о свадьбе, воспользовались тем, что туда сошлось полсела. Подходящий момент для вылазки – люди далеко, гуляют где-то на гумне, уши оглохли от музыки, а сами разомлели от самогона.

Эрика тогда была еще девчонкой, только этим и можно было объяснить, что она послушно, ближе к полуночи, поплелась домой. Другая бы со страху бросилась бежать, но Эрика не испугалась, осталась стоять на месте. Пули бояться не умела. Или же стрельба и для нее была обычным явлением.

Сразу после случившегося она могла и не знать, что наблюдала за убийством и поджогом. Когда ее стали расспрашивать, ответила, что было темно и она никого не узнала. Столько-то у нее разума хватило, чтобы никого не называть, иначе и ей бы скоро пришел конец. В тот раз история на том и кончилась. Лесные братья на какое-то время исчезли из окрестностей Медной деревни, даже бункер на болотном острове пустовал. Неизвестно, в каких далеких пущах они прятались во время участившихся облав. Явно старались замести следы, через два месяца снова повторили вылазку, на этот раз напали на магазин в другом поселке и там убили семью заведующего, но это произошло в соседнем уезде, и у властей должно было создаться впечатление, что действует бродячая банда.

Прошло более двадцати лет, когда оставшийся в живых заведующий кооперативной лавкой случайно столкнулся с одним из бандитов. Лесной брат за это время сменил имя и жил среди людей верноподданной жизнью. Но ниточка отыскалась, и старую историю вытащили на свет божий.

Тогда-то Эрика и стала свидетельницей на судебном процессе. Несколько раз ездила в город. Вильмут упоминал об этом в письме к Лео; видать, снова заволновался и почувствовал страх. И у Лео захолонуло под сердцем, но он не стал поджидать Эрику у дверей суда и узнавать, что и как. И без того было ясно, что уж теперь начнут перебирать людей в их краях, изучат жизненный путь каждого человека, при расследовании деталей того налета может всплыть и другое.

В те напряженные дни Лео не хотел попадаться на глаза Эрике; лучше, если она забудет о его существовании, пусть минует смутное время. И все же они нечаянно встретились, чуть было не столкнулись на людной улице, не было возможности увильнуть в сторону. Не было даже кепки на голове, чтобы приподнять и вежливо прошагать дальше. И без того было неловко, что Лео никогда не приглашал Вильмута и Эрику к себе переночевать, хотя сам жил у них иногда по неделям. Нелла, понятно, не терпела Вильмута. Глупейшего положения Лео не мог себе и представить: он спит возле Неллы, а в другой комнате, за тонкой панельной стенкой, лежит Эрика. Если уж сойти с ума, то именно в таком случае.

Так что для Лео его дом оставался вроде бы крепостью.

Они с Эрикой свернули с главной улицы и пошли в маленький зеленый скверик между домами, где прохаживались взад и вперед по короткой, покрытой кирпичной крошкой дорожке.

Лео ни о чем не осмеливался расспрашивать. Будто разбиравшееся на процессе дело и не касалось родного края и знакомых людей.

И у Эрики не было настроения говорить.

– Многие не могут сейчас спокойно спать. Да и ты, наверное, тоже, – сказала она устало.

Лео кивнул и поспешил заверить:

– В то время я был уже в городе, и Вильмут тоже.

– Ну, конечно, – вяло усмехнулась Эрика. – Странно, о мертвых принято говорить хорошее. Я же на суде говорю о покойниках и только плохое. Ни одного живого я не тронула. Но когда я закрываю за собой тяжелые двери, выхожу на улицу и оказываюсь в людском потоке, то с ужасом думаю, что у этих мертвецов остались родственники. Чего не видела, о том не говорю, ничего не солгала, другое дело, что оставила при себе. И все равно такое чувство, будто я измызгалась в луже перед свинарником.

17

На свете нет ничего ранимее человека и ничего более хрупкого, чем человеческие взаимоотношения. Лишь в детстве, когда сознание пребывает еще в мире фантазии и беззаботности, можно верить, что чья-то судьба подобна идеально отшлифованному шару, который катится в заданном промежутке времени по жизненному ландшафту, чтобы в какой-то миг навсегда исчезнуть за горизонтом. В действительности нет ни начала, ни конца. Человек не помнит своего рождения, и едва ли он сознает свой последний вздох. Умерший человек лишь физически покидает мир, его личность еще долго излучает свой свет, влияет на деяния и умонастроения окружавших его людей, позволяет им использовать его опыт в ситуации собственного выбора. Небесное тело еще долго продолжает светиться после своего угасания.

Так же и Эрика.

В последние годы Вильмут говорит о ней больше, чем когда-либо раньше. Когда она была жива, о ее существовании иногда можно было просто и забыть.

Жизнь Эрики давала повод для воспоминаний, зачастую ее поступки оставались для других непонятными, у ее внутренней пружины были какие-то особые витки; первозданная женственность и острый ум поразительно переплетались в ней, и все же у ее несколько неясной натуры был нержавеющий, отливающий прозрачной синевой стержень. Он помогал ей держаться своей линии, иначе как бы смогла она вопреки всему плохому, что причинили ей Лео и Вильмут, не предать их обоих. Ярость не возникает там, где царит равнодушие. В отношении Лео и Вильмута Эрика никогда не была безучастной, это было бы невозможно, Хелле – дочь Лео, двое сыновей от Вильмута; именно из-за этих болезненных связей ее возмужание в какой-нибудь кризисный момент должно было прорваться неимоверным взрывом. Лео десятки лет боялся этого, да, пожалуй, и Вильмут, но лишь временами, поскольку его открытая натура позволяла ему отмахнуться от всего и забыться, особенно если на горизонте появлялись какие-нибудь соблазны.

Будучи человеком, который в продолжение своей сознательной жизни лишь планировал и проектировал и привык полагаться на исходные данные и конечные результаты, Лео пытался и человеческие отношения замкнуть в какие-то воображаемые контуры. Глупость, конечно. Если сравнивать соединяющие людей нити с паутиной, то последняя плетется просто из конопляных веревок. И все же вряд ли кто способен разбрасываться в своих чувствах – от одного порыва к другому, – к чему тогда вообще разум? Всякие рассуждения о душевных невзгодах, в глубине которых бушуют темные силы, казались Лео противными. Спасательный круг для поверхностных и бесхребетных людей: оттуда-то, из темной расщелины протягиваются извивающиеся щупальца, хватают жертву и толкают ее от одного необъяснимого поступка к другому. Потом человек может с легким сердцем и не утруждая себя угрызениями совести воскликнуть: и почему это именно со мной должно было так случиться?

Нормальный человек вменяем. В неразрешимых ситуациях мало пользы от бездонных душевных пропастей. Удерживаться на плаву человеку помогают смелость и хитрость либо же предосторожность и робость.

После похорон отца Вильмута Лео совершенно сознательно искал возможности избежать удручающего одиночества, угрызений совести и снедающей тоски по Эрике. Он хотел, чтобы кто-то занял место Эрики, – это был бы выход. Спустя годы выяснилось, что такая надежда была с самого начала обречена: никогда никто не занял место Эрики. Другие женщины, которые на короткое или более продолжительное время сближались с ним, испуганно шарахнулись бы от него, если бы узнали, что в мыслях Лео они не обрели равнозначного места с Эрикой, лишь их доступность и реальность унимали его великую тоску.

Лео оторопел от такой мысли: едва ли все это можно положить на чаши весов. Возможно, теперь, задним числом, его привязанность к Эрике становится фанатичнее, воображение может оказаться ярче действительности. Ведь и другие женщины кое-что значили для него. Особенно Нелла. Словно какой-то крайне необходимый для существования элемент, отсутствие которого вызывало бы трудно переносимые сбои.

В свое время и Айли не была пустым местом.

Эту женщину он знал даже дольше, чем взрослую Эрику, не говоря о Нелле. Хотя уже давно не желал о ней ничего знать.

Айли вроде была рядом уже тогда, когда ранней весной сорок четвертого года Лео бежал в Финляндию.

После принудительной мобилизации, которую объявили немцы, жизнь стала адом. В сорок первом появилось понятие: лесной брат; впоследствии было удобно объявлять себя лесовиком и бродить по лесам – на всякий случай, – чтобы увиливать от работ и забот. В холодное время все забирались в теплое гнездышко под родной кров. Когда немцы обнародовали свой приказ, лесные сеновалы снова стали убежищем, туда пробирались по сугробам, в овчинных шубах и в валенках: неуклюжие фигуры, которые вновь должны были обрести чутье и сноровку лесного зверя. Вообще над головой сразу повисла темная туча: повсюду шныряла немецкая полевая жандармерия, люди перестали доверять друг другу, боялись предательства – мало ли было хозяйских сынков, которые еще совсем недавно у себя на хуторе в чистых комнатах выпивали с немцами и устраивали гулянки, а с грамофонных пластинок неслась песенка про Лили Марлен.