Текст книги "Невеста из империи Зла (СИ)"

Автор книги: Эльвира Барякина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Невеста из империи Зла

ГЛАВА 1. БЕССОВЕСТНЫЙ ПЕРЕВОДЧИК

Штат Калифорния, США

1982 год

Жаркий день клонился к закату. Пора было складывать бумаги и выключать вентилятор, но капрал Брэдли задержался на службе. Пять минут назад в кабинет полковника вошел переводчик Алекс Уилльямс, и теперь его за что-то распекали.

Брэдли хотелось посмотреть – с каким лицом этот подонок выйдет от начальства.

Алекс Уилльямс был крайне неприятным молодым человеком: у него было столько природного обаяния, что его хватило бы на всю военную базу, и это не раз выручало его из беды.

Даже суровый полковник, любитель порядка и служака в десятом поколении, ругал Алекса лишь для вида. Кроме того, проклятый переводчик нравился женщинам. Офицерские дочки и девчонки из машинописного бюро обсуждали его с таким пылом, будто он был голливудской звездой.

«Ведь я красивее его, – думал Брэдли, разглядывая свое отражение в дверце шкафа. – В спортзал я хожу чаще, стреляю лучше… Он тоже неплохо... и один раз я от него в морду получил, но это не считается, потому что я был не в настроении драться».

Стук в дверь отвлек Брэдли от возмущенных мыслей.

– Можно?

В приемную сунулось заплаканное девичье личико.

– Вам кого? – удивился капрал.

Девушка подошла к столу.

– Понимаете, пропал мой жених, Алекс Уилльямс, – в слезах проговорила она. – У нас завтра свадьба, мама ресторан заказала, гости приглашены… А Алекс подъехал позавчера на рефрижераторе и сказал, что у него срочное задание.

Осклабившись, Брэдли покосился на дверь, за которой скрылся пропавший жених.

– И какое же задание ему дали?

Девушка уткнула нос в платочек.

– Полковник Кроссон погиб в автокатастрофе, и Алексу поручили отвезти его труп в Лос-Анджелес. Неужели у вас некого было больше послать?!

Брэдли почувствовал, как у него медленно отвисает челюсть.

– Погиб, стало быть…

– Совсем молодым – всего сорок шесть лет, – подтвердила брошенная невеста.

Встав из-за стола, Брэдли взял ее за локоток.

– Ладно, мисс, не расстраивайтесь. Ничего с вашим женихом не случилось – он как раз сейчас возле усопшего. Пойдемте, я вас отведу к нему.

Тем временем "покойник" вовсю ругал своего "сопровождающего".

– Еще раз, Уилльямс, слышите! Еще раз я услышу, что вы что-нибудь натворили, и вы у меня вылетите из полка!

– Что вы, сэр… Никогда больше, сэр… – божился переводчик.

– Тут к вам юная леди пришла, – тихонечко поскребся в дверь Брэдли и, введя в кабинет посетительницу, добавил: – Вот, мисс, ваш жених, вот труп полковника Кроссона. Разбирайтесь.

В течение нескольких секунд девушка молча переводила взгляд с одного лица на другое.

– Мерзавец! – набросилась она с кулаками на вероломного суженого. – Ты же говорил, что женишься! Ты говорил, что от вашего полковника только фарш и тряпочки остались!

Алекс, как мог, защищался от ее нападок.

– Ну что ты кричишь? Медицина сейчас и не на такое способна…

– Вон! – наконец обрел дар речи "покойный". – Вон отсюда немедленно!

Алекс попал на военную службу, купившись на рекламу. Уж больно все красиво показывали по телевизору: «Честь и Мужество, Товарищество и Братство».

На самом же деле армия не хотела, чтобы Алекс был героем. Она предпочитала видеть в нем маленький безотказный винтик в своем огромном механизме. Думать и принимать решения здесь не полагалось.

– Мне не нравится, когда чужие стремления выдаются за мои собственные! – возмущался Алекс дозвонившись до матери в Лос-Анджелес. – Как только контракт истечет, я уволюсь.

Мама от подобных заявлений лишь тихо ахала:

– Но ты же всегда мечтал быть военным переводчиком! Ты столько труда положил, чтобы выучить русский язык!

– Мам, я все равно здесь ни черта не перевожу, кроме дурацких статей и складских документов!

– А что ты собираешься делать на гражданке?

– Пойду в университет, получу степень, потом, может быть, займусь преподаванием. Мне почему-то кажется, что студентки будут обожать меня.

– Ты весь в своего покойного папочку, – устало вздыхала мама. – У него тоже цель жизни состояла в выпендреже.

Определенная доля правды в маминых словах имелась. Алекс действительно любил производить впечатление. Во многом ради этого он и выбрал такую экзотическую профессию, как переводчик с русского.

В самом слове «Россия» было заключено многое: трагедия императорской фамилии, драгоценные яйца «Фаберже», меха, икра, балет, скорбный трагик Достоевский… А с другой стороны – преступные планы коммунистов и ядерная угроза. Красота и порок в этой стране шли рука об руку.

К тому же Алексу не пришлось особо надрываться, чтобы в совершенстве выучить язык: его бабка по отцовской линии была из старинной петербургской семьи, так что к семи годам он уже довольно бойко болтал по-русски.

– Бабушка тебя все время портила, – утверждала мама. – Отправишь к ней нормального ребенка, а через месяц получаешь бог весть что. По-английски говорить не хочет, сандвичи есть не желает, да еще и капризничает постоянно. Упрется как мул: «Я сам!» – и все тут! Шнурки завязывать – сам, мыться – сам… Даже стричься – и то сам хотел.

Алекс только посмеивался. Ему нравились подобные рассказы.

Бабушка Анна – строгая, сухая, с неизменной ниткой жемчуга на шее – была героиней его детства. Аристократка до мозга костей, она до самой смерти сохранила горделивую осанку и великосветские манеры. И дом у нее был ей под стать – резная мебель, бронзовые люстры на цепях, кровать с бархатным балдахином…

– Никогда и никому не позволяй манипулировать собой, – поучала она Алекса. – Запомни, большинство далеко не всегда право, а всеобщее «так надо» может таить в себе страшные вещи.

Алекс соглашался, кивал… И в результате сделал все наоборот – записался в армию не потому, что страстно хотел стать военным, а насмотревшись рекламы и наслушавшись красноречивого рекрутолога.

И как же он потом жалел, что не последовал бабушкиному совету!

– Хоть какую-то пользу принесете обществу, – проворчал полковник Кроссон, когда Алекс в последний раз появился в его кабинете. – Ваше увольнение одновременно повысит уровень дисциплины и в армии, и на гражданке. У нас одним разгильдяем будет меньше, а у них появится хоть кто-то, кто умеет застилать койки.

Алекс тут же поклялся не посрамить честь полка и всемерно способствовать распространению своих постельных навыков.

– И не смейте больше морочить голову своей девушке, – смягчившись, сказал полковник. – Как ее там?

– Эми, – подсказал Алекс.

– Так вот, раз вы обещали Эми жениться, то женитесь. Для девушек это очень важно.

Алекс и Кроссону пообещал все, что тот хотел услышать. Хотя в глубине души он очень надеялся, что Эми больше не пожелает связывать с ним свою судьбу.

Однако его невеста не собиралась так легко сдаваться: она переехала в Лос-Анджелес, познакомилась с мамой Алекса и начала соблазнять ее рассказами о будущих внуках.

– Зачем ты сказал, что женишься на ней? – спросил у Алекса его приятель Хесус. – Это ведь не девка, а асфальтовый каток: кого хочешь расплющит в лепешку!

В ответ Алекс только хмурился:

– Ничего я ей не говорил! Я только промычал «угу», да и то в состоянии аффекта. Дело-то было после секса! А она сразу кинулась рассылать приглашения на свадьбу.

– Ну и что ты теперь собираешься делать?

Алекс задумчиво поскреб коротко остриженный затылок:

– Отращу волосы, куплю себе широченные штаны, сделаюсь нищим студентом… Может, она сама от меня сбежит?

Под Рождество к дому Алекса подкатил папа Эми. На заднем сиденье его «бьюика» лежала увесистая бейсбольная бита. Намекнув, что у Эми есть четыре брата – морских пехотинца и дядя-полицейский, папа потребовал назначить дату свадьбы.

– Этим летом, – мрачно сказал Алекс и на следующий день отправил свои документы в IRЕX, организацию, занимающуюся международными студенческими обменами.

Через несколько месяцев ему пришло подтверждение: его зачислили в группу, вылетающую в Москву.

Услышав об этом, мама пришла в ужас.

– Там же медведи по улицам ходят! – схватилась она за сердце.

– Ну и что? – невозмутимо отозвался Алекс. – У нас на Аляске тоже такое бывает. Зато в России я смогу сходить в Большой театр, сфотографироваться на Красной площади и посмотреть на мумию Ленина.

Но маму подобные перспективы не впечатляли. Она организовала целый комитет из всевозможных тетушек, соседок и приятельниц, которые должны были отговорить ее сына от самоубийства.

– Они там все вечно пьяные! У них там круглый год зима! – хором скандировали мамины союзницы.

А мама доставала из кармана вырезку из газеты, где черным по белому было написано, что у русских на целый квартал одна зубная щетка.

– Так, леди, отставить разговорчики в строю! – скомандовал им Алекс. – В армию вы меня отпускать не боялись, а в Россию боитесь?

На что тетушки ответили ему, что в худшем случае его бы привезли из армии в цинковом гробу – овеянного славой, накрытого цветами и звездно-полосатым флагом. А в России он просто пропадет, и мать даже не сможет как следует его оплакать.

После этого Алекс решил, что непременно поедет в СССР, ибо в Москве у него не было ни родственников, ни друзей семьи, ни папы любимой девушки.

Кстати, Эми он так ничего и не сказал: просто уехал, и все. И мысль о том, как он ловко сбежал из-под венца (без скандалов, слез и истерик), доставила ему немало приятных минут.

ГЛАВА 2. НЕ ВЕДИТЕ СЕБЯ КАК ШПИОНЫ

В Россию летели группой в двадцать семь человек. Багажа набрали целую гору: по слухам, в СССР многие вещи вовсе не продавались. На лицах – улыбки первооткрывателей, в душе – нервная эйфория.

Лидер группы Ховард – аккуратный, лысенький, в старомодных золотых очках, – раздал всем по зеленой брошюре с инструкциями.

Сев в самолет, Алекс полистал ее странички:

ЗАПРЕЩЕНО:

– передавать кому бы то ни было бумаги, свертки, конверты и т.п.;

– менять валюту у частных лиц;

– продавать частным лицам свои вещи;

– фотографировать аэропорты, вокзалы и мосты.

НЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ:

– ходить, сидеть или лежать на газонах;

– жевать жвачку в общественных местах;

– улыбаться незнакомым людям;

– спорить о политике и государственном устройстве.

– Одной леди кагэбэшники подсунули в карман гранату и беднягу тут же арестовали, – сообщил Алексу здоровенный парень, сидящий в соседнем кресле.

– Ну, тебе-то это не грозит! – усмехнулся Алекс, оглядывая массивную фигуру одногруппника. – Ты от целого взвода голыми руками отобьешься. Ты чем занимался: борьбой или американским футболом?

– Хорошо кушал, – скромно потупил глазки сосед.

Несмотря на свои внушительные габариты, он панически боялся России. По всей видимости, его тоже предварительно обработали сердобольные родственницы.

– В этой стране живет более двухсот миллионов человек. Ведь как-то они там выживают, правда? – попытался приободрить его Алекс.

Парень только нервно сглотнул.

Выяснилось, что его зовут Бобби Кид и он едет в Москву писать диссертацию по русскому сентиментализму. «Небось поет в церковном хоре и падает в обморок при слове «попа», – подумал Алекс. Его всегда восхищали подобные незамутненные личности.

«Возьму его под опеку и научу плохому», – решил он. Это была его месть всем тетушкам мира.

Москва навалилась на них как лавина. Вроде бы сто раз видели ее по телевизору и на фотографиях, вроде бы представляли, как все должно выглядеть, но действительность оказалась совсем другой.

Всю дорогу до общежития Алекс и Бобби не отлипали от окна автобуса.

– У них вообще нет рекламы!

Алекс ошарашенно кивал. Не было ни придорожных щитов, ни уличных экранов. Зато в избытке имелись плакаты: «Миру – мир!», «Слава рабочему классу!» и «Решения XXVI съезда КПСС в жизнь!».

Дома были другие! Многоэтажки, похожие на обувные коробки, чуть поближе к центру – массивные здания сталинского классицизма, еще ближе – старинные особняки, переделанные под конторы различных ведомств.

И ни одной знакомой марки машин на улицах!

«Другая планета!» – пронеслось в голове у Алекса.

– Смотри, смотри! – возбужденно зашептал Бобби, показывая на стайку девушек у остановки.

– О! Симпатичные! – оценил Алекс.

Насчет русских женщин он читал самые разные вещи. В одной книге говорилось, что все они коренастые, широкие в кости и толстые. В другой – что русские, как и вообще славянки, весьма красивы. Оказалось, что правы и те, и те: молодые девушки действительно были очень милы. Но вот красивых женщин среднего и пожилого возраста что-то не было видно.

«Ну, средний и пожилой возраст нас и не интересует», – подумал Алекс. Пока что Москва ему нравилась.

Комендантша студенческого общежития, грудастая и задастая, как шумерская богиня плодородия, выдала вновь прибывшим ключи от комнат.

– Вы будете жить по двое, – сказала она, сверяясь со списком. – Так… Вас тут нечетное количество… Значит, последний по алфавиту будет жить с нашим студентом.

Последним по алфавиту шел как раз Алекс.

– Ну вот! – вздохнул Бобби. – А я хотел с тобой поселиться…

Алекс пожал плечами:

– Да ладно! Все равно мы через стенку друг от друга будем.

– Мы вас подселим к Мише Степанову, – разъяснила ему комендантша. – Он у нас комсомолец, отличник и активный общественник. Так что можете ни о чем не беспокоиться.

– Не буду, – пообещал Алекс. Хотя, если честно, он предпочел бы обладателя менее роскошной репутации: активные общественники никогда не внушали ему доверия.

Ховард несколько раз хлопнул в ладоши, призывая группу к вниманию:

– Сейчас распаковывайтесь, принимайте душ и идите спать. Кто хочет, может немного прогуляться по городу. Схема метро у всех есть?

– Есть… – нестройно отозвались студенты.

– Вечером, в шесть часов, собираемся в первом корпусе, в комнате триста четыре. Это международный отдел нашего института. Я ознакомлю вас с расписанием и дам кое-какие инструкции.

Алекс поднял руку:

– А где здесь ближайший «Макдоналдс»?

Ховард улыбнулся:

– Здесь вообще нет фаст-фуда.

– Что, серьезно? – растерянно произнес Алекс. – А где же тогда питаться?

Ховард посовещался с комендантшей.

– Через дорогу имеется круглосуточная столовая, но сегодня она закрыта на учет. А продукты продаются в гастрономе напротив. На вашем этаже есть кухня, так что можете сготовить себе что-нибудь.

Перспектива готовить самому Алекса не вдохновляла. Из всего многообразия кулинарных рецептов он знал только один – как из подручных средств состряпать хот-дог: покупаешь сосиску и булку, вставляешь одно в другое, поливаешь кетчупом и ешь.

– Ты куда сейчас? – спросил Алекс у Бобби, когда они, сгибаясь под тяжестью чемоданов, направились к своим комнатам.

– Спать! – отозвался тот. – Устал сильно.

– А я на разведку. Надо вызнать, что тут есть съедобного в гастрономе.

ГЛАВА 3. ЯДОВИТЫЕ ПЕЛЬМЕНИ

Студент Миша Степанов терпеть не мог иностранцев.

Поначалу, когда его только-только поселили в иностранном секторе общаги, он был на седьмом небе от счастья. Как-никак своя комната, санузел, который делишь лишь с соседом по блоку, из окошка – вид на девушек-физкультурниц. Красота!

Да и, кроме того, престиж, уважение! Все-таки к иностранцам допускают только самых надежных и проверенных.

Миша не мог похвастаться ни влиятельными родственниками, ни богатством гардероба, ни московской пропиской. Единственное, что дали ему родители – скромные учителя из города Пучеж, – это воспитание в духе марксизма-ленинизма. Мише не было и семи лет, когда мама определила его будущую стезю: «Вот вырастешь – поедешь в Москву учиться на руководителя».

Все так и вышло.

В институт Миша поступил с первой попытки, и вскоре руководство его заметило и полюбило, как родного.

– Тебя, Степанов, мы будем бросать на самые напряженные участки, – сказал ему секретарь комитета комсомола. – С нового учебного года переедешь в иностранный сектор общаги: будешь помогать иностранцам проникаться нашей прогрессивной идеологией.

Миша рьяно взялся за дело, но… не тут-то было.

Иностранный сектор был укомплектован в основном ребятами из стран третьего мира. Учеба в СССР была престижной, поэтому лидеры прокоммунистических стран присылали туда либо ударников социалистического труда, либо собственных детей и внуков. Но зачастую они были далеко не самыми блестящим студентами.

С первым же соседом по блоку, парнем из Центральной Африки, возникли такие проблемы, что Миша проклял день, когда согласился работать с «заграницей».

Соседа звали Дэвид Кокунада, и по-русски он знал всего три слова: «девочки», «водка» и «расист».

Каждое утро у него начиналось со звуков тамтамов, мощного негритянского хора и криков экзотических животных.

– Дэвид, выключи магнитофон! – колотил кулаком в стену Миша. – Ну имей совесть, в конце концов! Шесть утра!

Но поколебать черного человека не было никакой возможности.

– Ты не должен так со мной разговаривать, – воспитывал он Мишу на ломаном английском. – Я принадлежу к правящей народности нашей страны. Мой папа – личный повар Его Превосходительства. Ты, Миша, будешь сельским учителем, а я буду министром культуры.

К тому же выяснилось, что Дэвид является страстным коллекционером: не бабочек и даже не марок, а просто разнообразного барахла. Уже через месяц ему стало не хватать собственной комнаты, и вскоре к Мише переехал и соседский холодильник, и две коробки из-под телевизоров. В коробках Дэвид хранил стибренные из ресторанов вилки, трусы знакомых женщин и учебники.

Главным сокровищем его коллекции был семикилограммовый чугунный бюст Брежнева, приобретенный на какой-то толкучке.

– Он так похож на нашего главного бога! – умилялся Дэвид.

Вскоре в далекой центральноафриканской стране произошел государственный переворот, и Дэвид отправился на родину – воевать за министерский портфель.

Его последователи были ничем не лучше, и к пятому курсу Миша окончательно понял, что дружба между народами – это не для него.

– Не дай бог, в этом году опять подселят какого-нибудь африканского царя, – делился он опасениями со своим приятелем, Жекой Пряницким. – Надоело! Ненавижу!

– Ничего ты не понимаешь! – отмахивался тот. – Иностранцы – это ж здорово! Шмотки, пластинки, экзотическая любовь…

– Да?! – негодовал Миша в ответ. – А ты когда-нибудь нюхал жареную селедку по-вьетнамски? А слышал, как поют индусы? А знаешь, что такое социальная справедливость по-северокорейски?

– Что?

– Это вымыть половину чайника, а вторую половину оставить соседу по блоку!

– Тогда перебирайся в советский сектор! – разводил руками Пряницкий. – А я – на твое место.

«Перебирайся»… Подобные заявления донельзя раздражали Мишу. Он сам, своим трудом добился этой комнаты. Сколько часов было отсижено на собраниях! Сколько досок перетащено на субботниках! А Пряницкий что для этого сделал? Пару раз поприсутствовал при оформлении стенгазеты?

– Ты москвич, тебе не положена комната в общежитии, – топтал Миша Жекины мечты.

Несмотря на неприязнь к иностранцам, в глубине души он очень гордился своей причастностью к «загранице» и ворчал лишь для проформы.

Трудно было найти двух более непохожих людей, чем Жека Пряницкий и Миша Степанов. Они даже внешне представляли собой полную противоположность: Миша – русоволосый, невысокий и широкоплечий; Жека – темный и вертлявый, как майский комар.

Что их сближало? Пряницкий объяснял это так:

– Я Мишкой маму успокаиваю. Она меня спросит: «Кто твои друзья, сынок?» Не буду же я ей перечислять Генку с Арбата или Майонеза с Бубой-Медвежатником! Они ее напугают. А так приведу домой Степанова, он маме про комсомол что-нибудь расскажет. Или про шефскую помощь… И всем хорошо.

Миша же просто пал жертвой обаяния Пряницкого. С ним было интересно. Он так легко и весело прожигал свою порочную жизнь, так смешно рассказывал байки и передразнивал ближних, что ему можно было простить все – вплоть до хронических долгов по членским взносам.

Но знакомые Жеки порой доводили Мишу до сердечного приступа. Например, он водил дружбу с Коровиным, которого отчислили из института за написанный на парте анекдот:

 «Включаю радио – там Ленин. Включаю телевизор – опять Ленин. Читаю газету – Ленин. Теперь боюсь открывать консервы».

И стоило ради такой ерунды рисковать? Особенно при такой биографии, как у Коровина? Все его родственники сидели – кто за хулиганство, кто за растрату.

За последний год Жека довольно тесно с ним общался: вдвоем они проворачивали какие-то темные спекулятивные делишки.

– Надо поминки устроить, – сумрачно объявил он Мише. – Все-таки товарища потеряли… В неравных боях… Водку пить будешь?

– Э-э…

– Значит, едем к тебе, – сделал вывод Жека.

Миша поморщился. Поминки – дело неплохое, но сегодня в общежитие заселялась новая партия иностранцев, и было бы лучше обойтись без дебошей и пьянства. Ну да как Пряницкому откажешь? Он тут же вытаращит глаза и начнет упрекать в трусости, подхалимаже и предательстве студенческих идеалов.

Пару недель назад Жека устроился в общагу электриком, так что путь в вожделенный иностранный сектор был для него открыт. На этот учебный год у Пряницкого были грандиозные планы: выменивать у иностранцев сувениры и шмотки, продавать их по спекулятивной цене и богатеть, богатеть, богатеть.

– Что, опять лампочки пошел проверять? – спросила Жеку бдительная Марь-Иванна.

– Ага, – с готовностью кивнул Пряницкий.

– А чего ж парень, который до тебя работал, не проверял их каждый день?

– Так ведь он без души к делу подходил!

В результате этих нехитрых переговоров Марь-Иванна всегда пропускала Жеку на вверенную ей территорию. А тот в свою очередь баловал старушку шоколадными конфетами и витиеватыми комплиментами. Ему нужно было здесь примелькаться.

– Ничего, я еще разворошу это сонное царство! – пообещал он Мише, когда они завернули за угол. – Я тут такую коммерцию разведу – мама не горюй!

– И вылетишь из института вслед за Коровиным, – ворчливо отозвался Миша. – Приставать к иностранцам запрещено правилами внутреннего распорядка.

Но воевать со спекулянтскими наклонностями Пряницкого было совершенно бесполезно: когда ему грозила финансовая прибыль, он был готов поменять даже великую Родину на меньшую с доплатой.

Очутившись в своей комнате, Миша достал из кармана пол-литру.

– У тебя есть чем закусывать? – спросил Жека, вытаскивая из тумбочки стаканы.

Миша пожал плечами:

– Вчера последнее печенье прикончил. Хочешь, я на кухню сбегаю, спрошу у кого-нибудь хлеба?

То, что в кухне кто-то варит пельмени, Миша учуял еще из коридора.

У плиты стоял незнакомый парень – судя по всему, один из вновь прибывших иностранцев. Он сразу не понравился Степанову – ну что это такое? Волосы до плеч, на шее цепочка, на плече татуировка…

«Пижон!» – с неприязнью подумал Миша, лазая по шкафам в поисках какой-нибудь горбушки. Но кругом было пусто – ни украсть, ни посторожить. Вчера вьетнамская община отмечала какой-то праздник и вычистила даже соль из общей банки.

Запах у пельменей был весьма волнующий. Миша искоса посмотрел на их владельца.

– Ты откуда? – спросил он по-английски.

Парень широко осклабился и протянул Мише руку:

– Из Соединенных Штатов. Меня зовут Алекс Уилльямс.

Вот это была новость! Еще ни разу в жизни Степанову не приходилось так близко находиться от потенциального противника. В иностранном секторе жили арабы, индусы, поляки… Иногда даже попадались немцы и греки… Но американцев никогда не было.

Миша испытывал ненависть к США с младых ногтей. Еще бы! В новостях только и говорили о том, что американцы кого-то разбомбили, кого-то замучили, кого-то посадили в тюрьму за политические убеждения… К тому же они постоянно грозились развязать ядерную войну и одним ударом расправиться с СССР.

– Прости, ты не мог бы мне помочь? – обратился Алекс к Мише.

– Ну? – почти враждебно отозвался тот.

– Я не знаю, сколько нужно варить эти пельмени. На упаковке почему-то не было рецепта.

Миша заглянул под крышку и вдруг понял, что никогда себе не простит, если не подшутит над американцем.

– О, да они у тебя все порченые! – печально произнес он.

На лице Алекса отразилось полное непонимание.

– Почему?

– Если пельмени всплыли, значит, они того-с…

– Но они же все всплыли!

– Не ешь, отравишься на фиг.

Разочарованию американца не было предела.

– Тогда почему их продают в магазинах?

– А это для собак. Знаешь, у кого есть большие псы, так им очень удобно. Сварил кастрюлю тухлых пельменей – и забот не знай.

Хихикая в душе, Миша взял с подоконника ничейную тарелку.

– Давай я их выкину. А то ведь ты, наверное, не в курсе, где у нас мусоропровод.

Алекс покорно отдал ему свой обед.

– Это странно. Я понятия не имел…

 – Ничего, научишься, – пообещал ему Степанов.

– Мишка, ты злодей! – полушутя-полусерьезно сказал Жека, выслушав рассказ о краже пельменей. – Ты мне всю потенциальную клиентуру распугаешь. Разве можно так с гостями столицы поступать?

Миша поделился с ним половиной своей добычи.

– Поживи с мое в иностранном секторе и не такое проделывать будешь. Ну бесит меня, когда наши иностранцам задницу лижут! Иностранцам все можно, им везде зеленый свет. Прикатит какой-нибудь Мумба-Юмба: сначала по стеночке ходит, боится лишний раз рот раскрыть, а потом глядишь – освоился: девочек по ресторанам водит, сам себе козырным кажется. И еще критикует: это у вас плохо, то у вас нехорошо. Не выношу этого!

– Ну, за светлую память Коровина, – поднял свой стакан Пряницкий.

– За Коровина.

Внезапно в замке зашевелился чей-то ключ. Миша с Жекой переглянулись.

– Комендант? – тихо прошептал Пряницкий, пряча бутылку под кровать.

Но это был не комендант: – это был тот самый американец.

– О, так вы мой сосед? – расплылся он в улыбке.

И тут его взгляд застыл на тарелке с пельменями. Твою мать!

– Что же вы мне сразу не сказали, что любите корм для собак? – спросил он, враз переменившись в лице. И, не добавив больше ни слова, исчез за своей дверью.

– Это ты у него спер пельмени? – потрясенно произнес Жека.

Миша кивнул. В его голове все смешалось. Они что там, в международном отделе, с ума посходили?! Это ж додуматься надо: подселить к нему американца! Ну все: теперь ни на какую ответственную должность не устроишься! В любой момент спросят: имел контакт с Западом? Имел. Значит, вполне можешь быть завербованным агентом.

– Слушай, давай его к себе пригласим! – вдруг горячо зашептал Жека. – Познакомимся, поболтаем…

Мишка приблизил к нему ошалевшие глаза.

– Ты что, с ума сошел?! А вдруг он кому расскажет?

– Да ладно, не будь свиньей! – отмахнулся Жека. – Мы его пельмени сожрали, а в ответ даже ста грамм не нальем? Он же обидится!

– Пусть обижается! Ты что, не понимаешь? С американцами могут общаться только специально обученные люди из Интуриста!

– Я его сейчас позову! – ничего не слушая, заявил Жека. – Эй, Алекс! – постучался он к соседу. – Выпить хочешь?

«А наш блок наверняка поставили на прослушивание, – в тоске подумал Миша. – И все наши с Пряницким разговоры уже записаны на пленочку».

В этот момент на пороге появились американец с Жекой.

– Осторожно! Тут в углу у Степанова удочки стоят, не запнись, – заботливо кудахтал тот. – А здесь у нас лыжи… Не смущайся, будь как дома. Мишка, наливай!

– Я – Жека! – представился Пряницкий, протягивая Алексу руку. – Надеюсь, ты не обижаешься на нас? Мы же просто пошутить хотели.

– Нет-нет, – заверил его Алекс. – Я сразу так и понял. А тебя как зовут? – обратился он к Мише.

Тот поднял на него недоверчивый взгляд:

– Михаил Степанов.

Глаза Алекса округлились.

– Неужели?! Тот самый Михаил Степанов?! Я столько о тебе слышал! – Схватив его ладонь, он бешено затряс ее.

Миша ничего не понимал.

– Ты же вроде только-только приехал…

– Мне уже все про тебя рассказали: что ты активный комсомолец, общественник, но при этом… – тут Алекс хитро ему подмигнул, – у тебя всегда можно достать кокаин.

Миша с Жекой переглянулись.

– Кто тебе сказал?!

– Да об этом все говорят! – невозмутимо произнес Алекс. – Не возражаете, если я стащу у вас пару пельменей? А то есть очень хочется.

Миша сидел за столом бледный как мел. Кто мог распустить про него подобные слухи?! Враги? Завистники из советского сектора? Комендантша?

Черт дернул этого американца за язык! Теперь из-за него Мишу потащат в КГБ объясняться насчет наркотиков. Комната-то прослушивается!

А Пряницкому все было нипочем. Он пил водку, хохотал и вовсю кокетничал с новым знакомым.

– Мы из тебя сделаем настоящего московского студента, – клялся он Алексу. – Через месяц ты будешь владеть сорока семью рецептами блюд из картошки и тридцатью восемью – из макарон. Ты будешь знать о тараканах и мышах больше, чем любой средний биолог. Узнаешь, что тараканы – бессмертны…

Миша опрокинул себе в глотку очередные пятьдесят грамм. Нужно было как-то доказывать, что на самом деле он никакой не наркоторговец, что он всю жизнь был идеологически выдержанным и морально устойчивым.

– А что ты думаешь насчет борьбы с агрессивной политикой американского империализма? – наконец обратился он к Алексу.

Тот перевел на него непонимающий взгляд:

– Чего?

– Матом тебя прошу, ну не надо про политику! – поморщился Жека. – Спроси-ка лучше товарища Уилльямса, почем у них, в Америке, джинсы продают?

– Начиная с десяти долларов, – отозвался Алекс.

Жека схватился за сердце.

– Мама дорогая! А на наших барахолках по двести рубликов толкают!

– А курс доллара какой?

– Официальный – шестьдесят копеек, – чуть не плача, произнес Пряницкий. Ему только что открылась страшная правда о несправедливости жизни.

Месть Алекса удалась на славу. Он так и подумал, что комсомольцу и общественнику Степанову дурно станет, если он бросит тень на его незапятнанную репутацию. Алексу и раньше доводилось встречать подобных типов: например, капрал Брэдли тоже впадал в коматозное состояние, если ему намекнуть, что «все знают о его тайных пороках».

Зато во втором русском, Жеке Пряницком, Алекс тут же почувствовал родственную душу. «Аферист и пройдоха, каких свет не видывал, – с уважением подумал он. – Надо будет сойтись с ним поближе. Он наверняка знает, как здесь можно весело провести время».

Без пятнадцати шесть Алекс распрощался с новыми знакомыми и отправился в международный отдел.

От выпитой водки в голове было тихо и глухо.

В США было довольно много эмигрантов из России, но судить по ним о современном Советском Союзе не имело никакого смысла.

В двадцатых – сороковых годах в Америку перебрались белогвардейцы и их потомки – из тех, кто был побогаче и у кого были нужные связи. Но они жили по законам старой, дореволюционной России и знать ничего не знали о том, что в действительности творится в СССР.

А новая волна эмиграции в большинстве своем состояла из евреев, бежавших в США от антисемитизма. Они хоть и являлись плотью от плоти советской системы, но статус национального меньшинства накладывал на них свой отпечаток. Для многих из них слова «русские» и «Россия» никогда не были равнозначны словам «я» и «мы».