Текст книги "Изящная месть"
Автор книги: Элоиза Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)
– А вы уверены, Том, что действительно являетесь священником? – пролепетала Лина, когда тот наконец прервал поцелуй.
– В этом нет никакого сомнения.
Том не давал воли своим рукам, боясь прикоснуться к ней лишний раз, хотя она-то видела, что его неудержимо тянет к ней.
– Но священники так не целуются! – прошептала Лина. У него был такой красивый, четко очерченный рот, что Лине вновь захотелось испытать на своих губах вкус его поцелуя.
– Чужие любовницы тоже так не целуются, – хрипловатым голосом промолвил Том. – Если бы я не был священником, Лина, вы оказались бы в серьезной опасности.
Лина не думала, что ей грозит какая-либо опасность. Она была погибшим созданием, которому нечего было терять. И они оба прекрасно знали об этом, и это для Лины, конечно же, было унизительным.
Том, казалось, прочитал ее мысли.
– Вы не шлюха, Лина Маккенна, – сказал он, подняв ее голову за подбородок.
– Вам не нравится жестокая правда, поэтому вы и не признаете ее, – криво усмехнувшись, промолвила она.
– Я говорю то, в чем совершенно уверен, – твердо заявил он.
Ее поразили проникновенные нотки, звучавшие в его голосе. Том полностью доверял ей. Отец Лины был очень похож на него. Без сомнения, он встретил бы ее с распростертыми объятиями, если бы она решила вернуться домой. Для него она была заблудшей овцой. «Господь всемилостив, он все прощает», – говаривал ее отец, стараясь поступать по-христиански.
– А вам не надоело всегда быть таким добрым и хорошим? – раздраженно спросила она.
Лина и сама не знала, на кого злилась – на Тома или на своего отца…
– Да, надоело, – честно признался Том, погладив Лину по голове.
Ее длинные шелковистые волосы были приятны на ощупь.
Отец Лины никогда в жизни не сказал бы ничего подобного. Он был готов неустанно любить, понимать и прощать людей. И это совершенство утомляло Лину.
– Тем не менее, – сказала она, – могу предположить, что вы никогда не нарушали данных вами обетов. Вы всегда свято чтили Десять заповедей.
Том продолжал гладить Лину по голове. Это доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Во всяком случае, я могу не бояться, что нарушу заповедь «не прелюбодействуй», – мягко сказал он. – Ведь вы не замужем. А вообще-то из всех заповедей мне больше всего нравится «возлюби ближнего, как самого себя». – Он поцеловал ее в голову. – Я готов следовать ей, Лина. В конце концов, вы – мой ближний.
Лина усмехнулась, решив, что поймала его на слове.
– Значит, вы готовы вступить во внебрачную связь, преподобный? Разве это не грех?
– Меня зовут Том, – напомнил он ей. – А внебрачная связь – хоть и грех, но незначительный.
– Ах вот как! – с негодованием воскликнула она. – Да как же вы можете так говорить! Теперь я вижу, что вы действительно способны расстегнуть мое платье и раздеть меня!
Том прижал ее к своей груди и горячо зашептал на ухо:
– Грех совершается тогда, когда мужчина вступает в связь с женщиной, которую не любит и на которой не собирается жениться. А я испытываю сейчас искушение заняться с вами любовью до того, как церковь освятит наш союз. Это разные вещи. Заметьте, Лина, я говорю о любви, а не о похоти.
Лина покачала головой:
– Вы сумасшедший, как и все священники, преподобный. По-видимому, люди впадают в безумие, как только получают сан.
– А кто был священником в вашем приходе? – поинтересовался Том.
– Мой отец, преподобный Гидеон Маккенна, – ответила она. – Он до сих пор служит в Дамфрисшире, в Шотландии.
Лина не видела, как лицо Тома расплылось в улыбке. Он и не предполагал, что маленькая бунтарка Лина была дочерью приходского священника. Теперь стало понятно, почему она так хорошо знает персонажи Библии и часто говорит о Саломее. Лина поддалась искушению и бежала в Лондон. Но даже этот порочный город не смог испортить ее. Да, эта девушка стала содержанкой Риса, но только потому, что без ума влюбилась в него.
– А что за человек ваш отец? – осторожно спросил Том. Он сидел, боясь пошевелиться. Лина могла в любой момент вскочить с места и убежать из комнаты.
– Он совершенен во всех отношениях, – заявила она. – Мой отец – безупречный человек.
– Какая необычная характеристика, – удивленно заметил Том. – Вы считаете, что остальная часть человечества погрязла в пороках и не идет ни в какое сравнение с вашим отцом?
– О нет, дело вовсе не в этом, – покачав головой, промолвила Лина. – Нет ничего более утомительного и нудного, чем совершенство. Я терпеть не могу это качество.
– Я не совсем вас понимаю.
– Что бы я ни вытворяла в детстве, какой бы проступок ни совершила, отец всегда прощал меня.
Том глубоко задумался. Жизненный опыт Лины так сильно отличался от его собственного, что он просто не знал, как реагировать на ее слова.
– С вашей точки зрения, возможно, мой отец и похож на святого, – раздраженно сказала она, – но в детстве я сильно страдала от этого.
Том посадил Лину себе на колени. Эта поза не казалась ему сейчас интимной, однако все изменилось, когда мягкие округлые ягодицы Лины коснулись его паха.
– Понимаете, мой отец всегда соблюдал заповеди. Он был непогрешим, – продолжала она.
А Том изо всех сил пытался отогнать грешные мысли. Повернув голову, он взглянул в окно. На ветке орешника он увидел большую белку. В лапках она сжимала орех, похожий на облатку, ее пухлые щеки быстро двигались.
– Меня раздражало в отце то, что он больше любил Бога, чем меня, – с горечью сказала Лина.
Том сжал ее в объятиях, стараясь убедить себя в том, что не будет большого греха, если он поцелует Лину в нежное розовое ушко.
– Однажды меня попросили спеть в театрализованном представлении, которое ежегодно устраивалось в нашей деревне на Рождество, – продолжала она. – Я очень гордилась тем, что выбрали именно меня. Мне доверили исполнить роль архангела Гавриила, а также спеть лучшие сольные номера. Я репетировала в течение нескольких недель.
– Уверен, что вы прекрасно справились со своей задачей, – промолвил Том и не узнал свой сдавленный голос.
Его охватила тревога. Он так и не осмелился поцеловать ушко Лины, опасаясь, что она вот-вот заметит, на чем сидит.
– Возможно, так оно и было бы, – грустно сказала Лина, – но накануне представления отец застал меня с Хью Сазерлендом.
Мы целовались. Отец, конечно же, пришел в ужас. – Карие глаза Лины печально смотрели на Тома. – Он много молился, а потом вдруг заявил, что должен лишить меня того чего я хочу больше всего на свете, потому что Господь запретил развратничать. И меня отстранили от участия в представлении.
– Бедняжка, – сочувственно прошептал Том, целуя ее в нос, уголок глаза и щеку.
– Но это было еще не все, – продолжала Лина. – Отец решил, что сам процесс пения доставляет мне слишком большое удовольствие. Ему не нравилось, что я не обращаю внимания на смысл тех песнопений, которые исполняю. С самого юного возраста он внушал мне мысль о том, что я должна любить не свой голос, а те слова, которые произношу.
– «Восхвалите радостными звуками Господа своего», – процитировал Том.
– Да, это слова псалма, – устало сказала Лина. – Но той ночью, когда отец запретил мне участвовать в представлении, он взял с меня обещание не петь в течение шести месяцев.
Том затаил дыхание. Он понимал, как трудно было Лине сдержать свое слово. Разве можно заставить замолчать певчую птичку?
– Это было ужасно, – продолжала она свой рассказ. – Мама умоляла отца пожалеть меня. Думаю, в глубине души он и сам был сильно расстроен, но не хотел признавать, что совершил ошибку. Ведь наказывая меня, отец руководствовался благочестивыми целями. Он принес обет, понимаете? Отец пообещал Господу, что запретит мне петь в течение шести месяцев ради спасения моей души. И теперь он не мог нарушить клятву, даже если бы знал, какие негативные последствия повлечет за собой его поступок.
Лина уткнулась лицом в плечо Тома.
– Той же ночью я тайно убежала к Хью и в хлеву на подворье его отца лишилась девственности.
– Этому Хью повезло, – пробормотал Том.
– А в пять часов утра я села в почтовый дилижанс и уехала в Лондон. Я решила устроиться туда, где людям нужно будет мое пение.
– О, дорогая моя, – крепко сжимая ее в объятиях, прошептал Том.
– Поцелуй меня, Том, – попросила Лина.
– Я не знаю, что мне делать, – пробормотал он, легонько покусывая нежную мочку ее уха. – Мне, наверное, следует сейчас удалиться в свою комнату. Помолившись, я произнесу несколько суровых обетов, которые, впрочем, непременно нарушу завтра.
– Но ведь это можно отложить на некоторое время, – проворковала Лина, – а сейчас я хочу, чтобы ты снова поцеловал меня. Мне это очень нравится.
– Скажи, я лучше целуюсь, чем Хью Сазерленд? – спросил Том, не сводя глаз с ее чувственных губ.
– Поцелуй меня сначала, – прошептала Лина. И их губы слились в страстном поцелуе…
Глава 23
РАЗГОВОР О БРАКЕ
Кавендиш-сквер, Шандуа-стрит, 14 Дом леди Гризелды Уиллоби
— Дело в том, дорогой мой, что ты обязательно должен жениться. Это твой долг перед семьей. Впрочем, ты, конечно, и без моих нравоучений все это прекрасно знаешь, – сказала леди Гризелда Уиллоби, сделав неопределенный жест.
– Ты ужасно ленивое существо, Гриззи, – с усмешкой промолвил граф Мейн, нежно поглядывая на сестру. – Тебе даже лень искать аргументы, чтобы убедить меня в своей правоте. Впрочем, если бы ты приложила усилия и постаралась это сделать, у тебя бы ничего не вышло.
– Не понимаю, почему ты упрямишься. Я, например, рада, что в свое время вышла замуж за беднягу Уиллоби.
– Думаю, вряд ли ты помнишь, как он выглядит, – заметил граф.
– Не говори ерунды, – сказала Гризелда, уязвленная ироническим тоном брата. – Он умер всего лишь десять лет назад. Клянусь, от одного только упоминания его имени мне до сих пор становится очень-очень грустно.
Гризелда бросила на себя взгляд в зеркало и придала своему очаровательному личику трагическое выражение. Она была прелестной тридцатилетней женщиной, гордившейся тем, что выглядит по крайней мере лет на восемь, а при свете свечей – и на все десять моложе своего возраста.
– Не смеши меня, – сказал граф. – Конечно, Уиллоби был по-своему неплохим парнем, но ты пробыла замужем за ним всего лишь год или два, а потом он отбросил копыта. И с тех пор ты не делала попыток вступить в брак. Не понимаю, почему ты толкаешь меня на этот шаг?
– Мы сейчас говорим не обо мне, а о тебе, – заявила Гризелда. Порывшись в сумочке, она достала листок бумаги. – Хотя при желании я могла бы выйти замуж за Корнелия. Ты только посмотри, Гаррет, какое восхитительное стихотворение он мне написал!
– Корни Бамбер – фат и великосветский хлыщ, – презрительно сказал Мейн. – Но если тебя не тошнит от его манер, я не буду возражать против вашего брака.
– Моя любовь подобна льду, – мечтательным тоном прочитала Гризелда строчку из посвященного ей стихотворения.
– А я огню подобен, – продолжил ее брат.
– Откуда ты знаешь это стихотворение? – изумилась она. От удивления Гризелда выпрямила спину. Она делала это крайне редко, поскольку считала, что ее фигура выглядит лучше, когда она полулежит.
– Знаешь, я пришел к выводу, что тебе все же не стоит выходить замуж за Бамбера. Человек, без зазрения совести присвоивший стихотворение Спенсера, не достоин тебя.
– Какие глупости! – воскликнула Гризелда. – Я и не думала выходить замуж за Бамбера. А Спенсер… это, наверное, друг Байрона? Он еще жив? Мне бы очень хотелось познакомиться с ним.
– Этот поэт уже умер, причем давно. Его звали Эдмунд Спенсер, он был современником Шекспира.
Надув губки, Гризелда отбросила в сторону листок бумаги со стихотворением.
– Вернемся к вопросу, который мы обсуждали, – сказала она. – Тебе необходимо жениться, Гаррет. Пройдет еще какое-то время, и ни одна приличная невеста не посмотрит в твою сторону.
Мейн пожал плечами:
– Я ни разу не замечал, чтобы женщины косо или презрительно посматривали на меня.
– Это потому, что ты не общаешься с матронами, у которых есть дочери на выданье.
Граф хмыкнул:
– А с какой стати я должен общаться с ними? У таких женщин нет времени на любовные игры.
– Тебе пора думать не об играх, а о чем-нибудь более серьезном, – с упреком сказала Гризелда. – Мне не хотелось бы читать тебе нравоучения, Гаррет, но не забывай, что у меня нет детей. И если ты вдруг умрешь, все состояние нашего отца и его титул перейдут по наследству этому бездельнику, отпрыску кузена Хьюго. Запомни, Гаррет, я никогда не прощу тебе, если это произойдет.
– Я не собираюсь пока умирать, – заявил Мейн. Обилие роз, букеты которых стояли повсюду в гостиной его сестры, начало раздражать графа. – А что касается брака, то я женюсь, когда придет время.
– И в каком же возрасте ты намерен завести семью? – спросила Гризелда, насмешливо поглядывая на брата. Она была единственным человеком, от которого Мейн терпеливо сносил колкости и издевки. Несмотря на то что они постоянно пикировались, брат и сестра были искренне привязаны друг к другу. – Я хочу, чтобы ты произвел на свет наследника, пока еще полон сил и находишься в добром здравии, Гаррет. Ты должен успеть научить парня держаться в седле и править лошадью.
– Да что ты меня все время хоронишь! – возмутился Мейн. – Неужели, по-твоему, я так стар, что скоро могу оказаться совершенно беспомощным?
– Тебе уже тридцать четыре года. В течение многих лет ты вел себя как настоящий кобель, и вскоре ни одна женщина не будет воспринимать тебя серьезно.
Мейн вдруг разозлился.
– А ты могла бы обойтись без оскорблений? – процедил он сквозь зубы.
Гризелда раскрыла веер и начала обмахиваться им.
– Я намеренно оскорбила тебя, Гаррет, чтобы привести в чувство. Тебе нужна встряска. Пойми, скоро в Лондоне не останется ни одной женщины, с которой бы ты еще не переспал.
Мейн отвернулся к камину, хмуро уставившись на поленья. Закусив губу, Гризелда размышляла, стоит ли продолжать этот трудный разговор. Мейн резко поднял голову и повернулся к ней.
– Хорошо, я подумаю над твоими словами, – пообещал он. – И возможно, действительно приму решение жениться в ближайшее время.
– Вот и отлично, – обрадовалась леди Уиллоби.
– Но это произойдет не завтра, – предупредил он. – Я должен еще кое-что довести до конца.
Гризелда знала характер брата и понимала, что в этой ситуации его нельзя торопить.
– Речь идет об отношениях с графиней Годуин? – подняв бровь, спросила она.
– Ты угадала.
– Я слышала о том, что произошло на балу у леди Гамильтон. На твоем месте, Гаррет, я была бы осторожна. Граф не вполне вменяемый человек, ты же знаешь.
– Он держался в рамках приличия, когда застал нас с графиней наедине, – пожав плечами, небрежно заметил Мейн. – Но вся загвоздка в том, что леди Годуин внезапно исчезла. Никто не видел ее уже несколько дней.
– Возможно, она удалилась в деревню, расстроившись из-за того, что ей пришлось обкромсать свои волосы, – предположила Гризелда, невольно дотронувшись до своих роскошных белокурых кос.
Она ни за что на свете не обрезала бы их.
– Ее слуги говорят, что леди Годуин уехала на воды. Но я ездил в Бат и навел справки. Там никто ничего не слышал о ней. В своем имении она тоже не появлялась.
– Не надо принимать все так близко к сердцу, – насмешливо промолвила Гризелда. – Я вижу, ты сбился с ног, разыскивая эту даму. Даже в Бат ездил. А я ведь могу тебе совершенно точно сказать, где она находится!
– Где же она? – быстро спросил Мейн.
– Она прячется в укромном месте и ждет, когда у нее отрастут волосы. После своего скандального появления на балу леди Годуин наверняка пожалела о том, что сделала. И я ее отлично понимаю, Гаррет. Я сама оказалась в подобном незавидном положении, когда произвела фурор на праздновании дня рождения королевы, приехав в прусском наряде, украшенном синими страусовыми перьями.
– Но где именно она, по твоему мнению, прячется? – спросил Мейн. – Я хочу разыскать ее. Что же касается волос Хелен… На мой взгляд, у нее восхитительная стрижка!
– Ты непременно найдешь ее, – успокоила Гризелда брата, поглядывая на него в карманное зеркальце, которое незаметно достала из сумочки. – Но я прошу тебя побыстрее закончить этот флирт. Ты должен нынешним летом наконец-то определиться в жизни, выбрать себе невесту и попросить руки у ее родителей.
Мейн невольно содрогнулся от ее слов.
– Я не могу себе представить, что найду ту женщину, которую захочу каждое утро видеть за завтраком, – признался он.
– Не беспокойся, вам вовсе не обязательно завтракать вместе, – промолвила Гризелда, подкрашивая кисточкой губы. – Когда я узнала, что Уиллоби обожает есть по утрам пироги с телячьими мозгами, мы стали завтракать в разных комнатах. И поверь, наш брак от этого нисколько не пострадал.
– Ну, я пошел, – сказал Мейн. Наклонившись, он чмокнул сестру в щеку. – Прихорашиваешься для Бамбера, то есть для Эдмунда Спенсера?
– Конечно, – ответила Гризелда, любуясь на себя в зеркальце. – Я с нетерпением жду, что еще он придумает, чтобы обольстить меня. Дорогой братец, ты оказал мне неоценимую услугу. Я всегда поражалась твоим многочисленным талантам. Бьюсь об заклад, что ни один человек в Лондоне не смог бы определить настоящего автора стихотворения, которое Корнелий выдал за свое.
Граф Мейн пропустил ее комплимент мимо ушей. Он невысоко ценил свою цепкую память. Время от времени граф тоже использовал любовную лирику, пытаясь обольстить ту или иную даму, но он никогда не приписывал авторство этих стихотворений себе.
Сейчас же его интересовало только одно – местонахождение пропавшей графини Годуин.
Ее исчезновение привело его в настоящее бешенство. Он никак не мог выбросить из головы мысли об этой стройной грациозной женщине с нежной линией плеч, огромными глазами, тонкими изогнутыми бровями и оригинальной стрижкой. Нет, Мейн был уверен, что Хелен не собиралась отращивать волосы. Такой изящной даме не нужны были кукольные кудряшки или локоны, похожие на те, которые были у его сестры.
Волосы Хелен были шелковистыми и гладкими. И ему хотелось вновь и вновь ласкать ее великолепное тело.
Выйдя из особняка сестры, граф постоял на крыльце, поправил накидку и направился к ожидавшему его во дворе фаэтону. «Если Хелен действительно прячется в укромном месте, дожидаясь, когда отрастут ее волосы, – с усмешкой подумал он, – то она наверняка не откажет себе в удовольствии поразвлечься со мной в своем добровольном изгнании».
Его улыбка стала шире, когда он представил себя в интимной обстановке вдвоем с Хелен. Граф не верил, что Хелен уехала на воды, как бы слуги и друзья ни убеждали его в этом. Она была не из тех женщин, которые способны часами сидеть у источника и пить маленькими глоточками воду, пахнущую тухлыми яйцами. Нет, версия Гризелды казалась Мейну более правдоподобной. Скорее всего Хелен действительно жалела, что остригла волосы, и теперь пряталась ото всех, как куропатка от охотников.
Щелкнув хлыстом по крупу лошади, Мейн направил свой фаэтон по Шандуа-стрит. Он знал, кто может ему сказать, где сейчас скрывается Хелен. Мейн был хорошим охотником и умел выслеживать дичь.
Глава 24
«ПОЙДЕМ, ПОЙДЕМ, ПОЙДЕМ НА БАЛ!»
Хелен и Рис всю ночь работали над партитурой, сидя за пианино в комнате для занятий музыкой. Но когда в окнах забрезжил рассвет, Хелен почувствовала, что смертельно устала. У нее страшно разболелась голова. Поднявшись в свою спальню, она прилегла.
Через некоторое время в комнату тихонько вошла Сондерс и спросила свою госпожу, когда ей будет угодно встать.
– Не буди меня до вечера, – издав тихий стон, сказала Хелен и махнула рукой, приказывая служанке удалиться.
Хелен отвратительно чувствовала себя.
В два часа дня дверь спальни снова распахнулась. Хелен услышала сквозь сон чьи-то торопливые шаги, приближавшиеся к ее кровати. С трудом открыв глаза, она увидела, что это была не Сондерс. У ее постели стоял Рис, свежий и энергичный. Хелен даже поморщилась.
– Уйди, – простонала она, прижав ладонь ко лбу, словно героиня мелодрамы.
– Пора вставать, – бодрым тоном заявил Рис. – Лик сказал, что тебе нездоровится, поэтому я принес средство от головной боли, которое приготовила моя кухарка.
Хелен покосилась на стакан в руках мужа.
– Спасибо, но я не буду это пить. Мне не нравится пена, она выглядит просто отвратительно, – содрогнувшись, сказала Хелен.
– И все же я настаиваю, чтобы ты выпила лекарство. Обняв жену за плечи, Рис все же заставил ее сесть и поднес стакан к ее губам.
– Да как ты смеешь! – возмутилась она.
Однако слабость, которую чувствовала Хелен во всем теле, мешала ей сопротивляться. У нее кружилась голова. Попробовав напиток, Хелен убедилась, что он отвратителен не только на вид, но и на вкус.
– Ты должна выпить все до последней капли, – настаивал Рис.
– Зачем ты меня мучаешь? – простонала она.
– У меня появились новые идеи. Я хочу переработать весь второй акт. Меня осенило после твоих вчерашних слов по поводу арии для тенора из «Белого слона».
Возможно, некоторым женщинам и понравились бы творческие переживания графа, да еще лихорадочный блеск в его глазах, но Хелен они оставляли равнодушной.
И все же она сдалась. Выпив залпом приготовленное кухаркой отвратительное зелье, она оттолкнула руку мужа и откинулась на подушки.
– Уйди, умоляю тебя, – простонала она.
Но через несколько минут ей уже стало намного лучше.
В комнату без стука вошел лакей с двумя ведрами горячей воды, от которых поднимался пар, за ним следовал второй слуга, внесший в спальню жестяную сидячую ванну.
– Жаль, что слугам пришлось поднимать все это по лестнице, – заметил Рис. – Знаешь, Хелен, я провел водопровод в туалет, который находится рядом с моей спальней. Надеюсь, ты как-нибудь зайдешь посмотреть на это чудо техники.
Хелен закрыла глаза. Ей хотелось уснуть и больше не видеть того, что творилось вокруг. Неужели ее муж думает, что она переступит порог его спальни, в которой ощутимо присутствие любовницы? И как ни в чем не бывало пойдет взглянуть на чудо слесарного мастерства? Может быть, она спит и все это видит в дурном сне? Тогда почему у нее так сильно болит голова?
Впрочем, Хелен вынуждена была признать, что боль потихоньку отступала.
– Тебе нужна помощь, чтобы принять ванну? – спросил Рис. Судя по всему, он был готов сгрести ее в охапку и окунуть в горячую воду.
– Нет, – пробормотала Хелен, спустив ноги на пол. – Выйди из комнаты, Рис, умоляю тебя.
– Я буду ждать тебя внизу, – сказал он.
– Я больше не могу работать над твоей партитурой. Мне нужен свежий воздух.
– А где ты собираешься гулять? У меня нет сада, и ты это знаешь.
– Я прокачусь по Гайд-парку в карете с задернутыми шторками, – сказала Хелен. Действительно, все в Лондоне считали, что она находится на водах в Бате, и Хелен не должна была забывать об этом. – Я не сяду за фортепьяно, Рис, как бы тебе этого ни хотелось, пока не почувствую себя лучше.
– Так давай отправимся на прогулку вместе, – легко согласился он. Казалось, ничто не могло испортить его хорошего настроения. – В сущности, это прекрасная идея! Я буду напевать тебе арии, которые уже знаю наизусть, а ты скажешь мне, что думаешь о них.
Хелен схватилась за голову.
– Убирайся вон, – глухо промолвила она. – Вон, вон, вон!
– Знаешь, мне очень нравится твоя прическа, – с озорной улыбкой заявил Рис. – Особенно этот хохолок на затылке. Он придает тебе воинственный вид.
– Вон, я сказала! – завопила Хелен, неистово зашлепав босыми ногами по полу.
Через час она спустилась к Рису с таким трагическим видом, как будто была одной из его несчастных героинь. Хотя ее роскошный синий костюм для прогулок стоил, пожалуй, больше, чем квакерская одежда для всех хористов в его новой опере.
Рис сидел за клавесином. При ее появлении он поспешно встал.
– Карета ждет во дворе, – сообщил он. – Кроме того, я приказал кухарке собрать корзинку с едой. Ты же еще не завтракала.
– Я не могу есть, – слабым голосом промолвила Хелен.
– В таком случае я все съем сам, – пожав плечами, заявил Рис.
Через полчаса они въехали под сень густых деревьев в запущенной части Гайд-парка.
– Я и не подозревала, что здесь существуют такие безлюдные места, – сказала Хелен, с восторгом разглядывая живописную местность.
Выйдя из кареты, они направились к зарослям по извилистой тропинке. Трава была такой высокой, что своими верхушками задевала нижние сучья огромных развесистых дубов. Между крапивой и чертополохом виднелись яркие соцветия маргариток, похожих на бравых солдатиков.
– Я никогда не встречал здесь ни единой живой души, хотя часто прогуливаюсь по этим тропкам, – промолвил Рис. – Светские люди предпочитают посыпанные гравием дорожки.
В некоторых местах нижние ветви дубов так низко нависали над тропой, что Рис и Хелен вынуждены были сходить с нее и огибать эти участки пути, ступая по изумрудно-зеленой траве и маргариткам.
Минут через двадцать до них перестали доноситься городские шумы, грохот карет, звон колоколов и крики торговцев.
– У меня такое чувство, словно мы уехали в деревню, – удивленно сказала Хелен.
Через несколько шагов деревья расступились, и они оказались на поляне.
– О Боже, как красиво! – в восторге прошептала Хелен, увидев перед собой пенное озеро белых звездчатых мелких цветов.
Выйдя на середину поляны, она наклонилась и нарвала маленький букет.
Обернувшись, Хелен увидела, что Рис все еще стоит у раскидистых деревьев. Выражение его лица было непроницаемым. Солнце ярко освещало крупные черты его лица, морщинки вокруг глаз, сведенные на переносице брови, пухлую нижнюю губу, ямочки на щеках…
Хелен почувствовала вдруг, как бешено забилось ее сердце. В этот момент она осознала, что в ее душе все еще жива та первая безумная страсть к Рису, которая заставила ее бежать из дома и без родительского благословения сочетаться с ним браком в Гретна-Грин.
Хелен едва не выронила цветы из рук.
Рис с невозмутимым видом подошел к ней и бесцеремонно уселся на траву, примяв цветы. Хелен молча наблюдала за его действиями. Она была не в силах что-либо сказать. В течение девяти лет Хелен старательно убеждала себя, что ее безумное увлечение Рисом Холландом было всего лишь наваждением, кратковременным помрачением рассудка. Однако теперь она поняла, что все обстояло гораздо серьезнее.
Все еще находясь в полной растерянности, она помогла Рису расстелить скатерть на траве и выложить на нее из корзинки куски цыпленка, пирог, фрукты и бутылку вина.
Впрочем, она отказалась пить вино.
– Твои волосы похожи на собачью шерсть, – ухмыляясь, заявил Рис. – На красивую ухоженную шерсть.
Он взял куриную ножку и начал обгладывать ее жадно, словно дикарь. Время от времени Рис бросал на Хелен озорной взгляд, от которого у нее замирало сердце. Перед ее мысленным взором невольно возникла его мускулистая широкая грудь, скрывавшаяся сейчас под белой рубашкой.
Наблюдая за мужем, Хелен вдруг поняла, что тоже хочет есть. Поставив тарелку с цыпленком себе на колени, она попыталась резать его ножом.
– Не утруждай себя, – лениво сказал Рис. Развалившись на траве, он чувствовал себя не менее комфортно, чем в своей гостиной. – Хелен, обгладывай косточки, и дело с концом!
Она бросила на мужа презрительный взгляд.
– У меня нет привычки есть руками, – заявила она. – Меня отучили от этого еще в раннем детстве.
– А кто тебя видит? Здесь никого нет, кроме тебя и меня, а мы старая супружеская пара.
Старая супружеская пара! От этих слов веяло покоем и уютом, а Хелен было некомфортно рядом с Рисом. В особенности ей мешали покалывание во всем теле и странные ощущения внизу живота. Рис сбросил сюртук и закатал рукава рубашки. Хелен не могла отвести глаз от его смуглой кожи.
– Где бы ты ни был, ты постоянно раздеваешься, – с упреком промолвила она, бросив на мужа колючий взгляд.
Как он смеет находиться в прекрасном расположении духа, когда она страдает от жары и голода?! Солнце припекало ей спину, и Хелен поняла, что оделась не по погоде. Ее изящный короткий синий пиджачок был слишком теплым.
Рис наклонился к ней, и Хелен невольно отпрянула. Близость мужа повергала ее чувства в смятение.
– На вот, поешь, – сказал он, поднося куриную ножку к ее рту.
– Я же не могу! – вскричала она, однако голод давал о себе знать.
У Хелен заурчало в желудке. Рис засмеялся:
– Ешь, не ломайся, никто тебя не видит.
– Ты меня видишь, – продолжала упрямиться Хелен.
– Я не в счет, – сказал Рис, бросив на жену многозначительный взгляд, от которого у нее все затрепетало внутри. – В этом и заключается прелесть брака.
Она откусила от ножки. Цыпленок был великолепно приготовлен. Его мякоть хорошо пропиталась лимонным соком.
– Как вкусно, – пробормотала Хелен и откусила еще немного.
– Я не зря хорошо плачу своей кухарке, – с довольным видом сказал Рис. Оторвав полоску куриного мяса, он поднес ее ко рту жены.
От его мягкого бархатистого голоса у Хелен сладко заныло сердце. И когда он отодвинулся, Хелен едва не вскрикнула от разочарования.
– Моя идея заключается в следующем, – заговорил он. – Я хочу, чтобы действие второго акта оперы разворачивалось не в пуританской деревне, а при дворе. Понимаешь? Принцесса покинула своего возлюбленного, капитана Чартериса, а его пытается соблазнить другая дама.
– Значит, в центре этого акта будет капитан? Рис кивнул.
– Я задумал написать соло для тенора на слова, которые в созданном Феном либретто произносит дочь квакера, влюбленная в принца.
– Удивляюсь, как ты различаешь всех этих влюбленных, – с улыбкой промолвила Хелен.
– А теперь послушай и скажи, что ты об этом думаешь, – попросил Рис и запел:
Любовь, ты пьянишь, как вино, Любовь – ты сладкая напасть, Я мечтаю о тебе давно, Безумная божественная страсть!
У Риса был чистый приятный баритон, от которого у Хелен закружилась голова так, словно она опять выпила бренди. Мелодия, сочиненная Рисом, была легкой, напевной и удивительно трогательной.
Откинувшись немного назад и опершись на руки, Хелен внимательно слушала мужа. Рис пед, не сводя с нее пристального взгляда, и от этого ей стало не по себе. Закрыв глаза, Хелен постаралась сосредоточиться на его пении. Портаменто несколько смущало ее. Такое легкое скольжение от звука к звуку прекрасно звучало в исполнении теплого баритона, хотя Хелен знала, что в диапазоне тенора оно будет казаться слащавым. Но больше ей не к чему было придраться, хотя за последние девять лет Хелен привыкла критиковать его произведения. Так она пыталась доказать Рису, что обладает умом и музыкальным вкусом.
Пойдем со мной, пойдем на бал. Любовь и розы блекнут днем. А ты прекрасна, как цветок… Пойдем со мной на бал! На бал!
Его голос звучал так настойчиво и проникновенно, что у Хелен защемило сердце. Это был манящий зов искусительниц-сирен, предупреждавших, что не пойти на бал – значит упустить целую жизнь, упустить любовь, упустить все самое прекрасное.
