Текст книги "Изящная месть"
Автор книги: Элоиза Джеймс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)
И Хелен решила, что бы он ни делал, подыгрывать ему, притворяться, что ей все это нравится. Но тут Рис убрал руку.
– Ты не готова, – сказал он, положив ладонь на ее бедро.
Хелен казалось, что его рука жжет ее кожу. У нее упало сердце так, что она даже закусила губу от отчаяния. Хелен могла обманывать мужа, изображая страсть, но ее тело не умело лгать.
– Что же мне теперь делать? – спросила она.
– О Боже, Хелен, – промолвил Рис, – неужели ты действительно не имеешь никакого представления о том, что происходит между мужчиной и женщиной в постели?
– Вот еще! Конечно, я имею представление об этом, – с негодованием заявила Хелен. Она села на кровати и подтянула колени к подбородку. В таком положении Хелен чувствовала себя менее беззащитной. – Надеюсь, ты не забыл, что я была твоей женой? Вернее, я до сих пор твоя жена… И я прекрасно помню то время, когда мы жили вместе. А на прошлой неделе мы возобновили наши интимные отношения.
– Но в течение девяти лет ты ни с кем не спала, – промолвил он, погладив ее по плечу. Ему было приятно прикасаться к ее гладкой бархатистой коже и чувствовать, как по ее телу пробегает дрожь. – Это длительный срок.
«Значит, Хелен не спала с Фэрфаксом-Лейси, хотя и встречалась с ним прошлой весной», – подумал он, чувствуя странное удовлетворение.
Хелен грустно улыбнулась:
– Ты прав. Ты ведь знаешь, Рис, я не создана для половой жизни. Поэтому не буду делать вид, что мне очень не хватало близости с мужчинами.
– В свое время я наговорил тебе много глупостей, – промолвил Рис, поглаживая ее по руке. – Ты такая изящная, Хелен! Как я не замечал этого раньше!
Хелен хотелось поддержать его и сказать, что у него член намного больше, чем она себе это раньше представляла, но она сдержала себя. Возможно, Рис воспримет это не как комплимент, а как выражение страха, ведь она всегда жаловалась на то, что половой акт причиняет ей боль.
Его пальцы прикасались к ее руке так нежно, будто он трогал струны арфы.
– Ты не будешь возражать, если я дотронусь до твоей груди? – вдруг спросил Рис, потупив взор.
– А тебе этого хочется? – удивилась она.
– Очень.
– Конечно же, можно, – сказала она таким обыденным тоном, как будто давала ему разрешение закурить в своем присутствии.
Но через секунду Хелен позабыла обо всем на свете. Рис прикоснулся к ее груди с такой силой и страстью, как будто дотрагивался до клавиш фортепиано. Хелен бросило в дрожь. Ощущения от его прикосновений были очень острыми и странными. Смуглая рука Риса четко вырисовывалась на фоне ее белоснежной кожи. А когда большой палец Риса начал поигрывать с ее соском, Хелен невольно вздрогнула.
Улыбка заиграла на губах Риса.
– Тебе нравится, когда я так делаю? – спросил он.
Она открыла было рот, но ничего не произнесла. Да и что она могла сказать?
Он снова поиграл с ее сосками.
– Тебе это нравится, Хелен? – повторил он свой вопрос.
– Да, – наконец выдавила она из себя. – Мне приятно. Между ними все еще существовало напряжение, мешавшее Хелен посмотреть мужу прямо в глаза. Все происходящее сейчас казалось ей невероятным. Она сидела голой перед Рисом, а он ласкал ее грудь так, словно это была грудь…
Воспоминание о Лине было словно холодный душ. Оно сразу же вернуло ее к действительности.
– Теперь-то мы сможем приступить к делу? – спросила она. Хелен не хотелось, чтобы Лина подумала, что она намеренно задерживает в своей спальне Риса, рассчитывая вернуть его.
– М-м, – произнес Рис нечто нечленораздельное.
От звука его голоса Хелен затрепетала. Она решила расслабиться и не возражать, что бы он ни делал с ней.
– Думаю, что сегодня вечером у нас с тобой ничего не получится, – через некоторое время неожиданно заявил Рис.
– Почему? – разочарованно спросила Хелен. – Что-то не так? Может быть, тебе следует сразу приступить к главному?
Хелен было неприятно оттого, что она как будто умоляет мужа овладеть ею.
Рис покачал головой.
– Я не могу приступить к главному, как ты выражаешься, – промолвил он, – потому что боюсь причинить тебе боль. Кажется, Хелен, теперь-то я понял, почему близость со мной вызывала у тебя неприятные ощущения. Я никогда не ждал того момента, когда ты будешь готова к половому акту.
Слезы набежали на глаза Хелен. Она вдруг поняла, что во всем все-таки была виновата она, ее слишком хрупкое тело!
– Пусть мне будет больно, я потерплю, – сказала она. – Прошу тебя, Рис, ну пожалуйста… К тому же в прошлый раз мне совсем не было больно. Обещаю, что ты не услышишь от меня ни одной жалобы!
– Прости меня, Хелен, – промолвил Рис, вставая. – У меня мало опыта в амурных делах. – Стоя у кровати, он смотрел на нее сверху вниз. Прядь непокорных волос упала ему на глаза. – Знаешь, ты была моей первой женщиной.
– Первой женщиной? – изумленно переспросила Хелен.
– Да, – криво усмехаясь, ответил Рис.
– О Боже! Я и понятия об этом не имела! Ты казался таким самоуверенным. Я думала, что до меня ты переспал, пожалуй, с сотней женщин.
– Я просто хотел произвести такое впечатление, пытаясь скрыть свои недостатки.
– Какие недостатки? – растерянно спросила Хелен, стараясь не смотреть на мужа.
От вида его крепких ягодиц она испытывала какое-то странное чувство, от которого у нее все внутри сжималось.
– Ну, например, свою неопытность, – ответил он. – Я стыдился того, что был девственником. Мне очень жаль, Хелен, что я так глупо вел себя в нашу первую ночь. Моя неумелость навсегда отвратила тебя от близости с мужчинами. Я испортил тебе жизнь…
– Но ведь ты не мог поступить иначе, – сказала Хелен, хотя ей были приятны извинения мужа. – Насколько я знаю, все женщины испытывают боль во время первого полового акта.
– Да, но почему-то считается, что все мужчины получают удовольствие от своего первого в жизни соития, – с иронией заметил Рис. И Хелен вдруг поняла, что он смеется над собой.
– Значит, ты не испытал никакого удовольствия, – грустно сказала она. – И в этом есть часть моей вины.
Рис надел рубашку.
– Я пойду поработаю, – промолвил он, стараясь заглушить в себе неприятные воспоминания. – Давай сделаем еще одну попытку завтра вечером, хорошо?
– А разве завтра что-нибудь изменится? – спросила Хелен, наблюдая за тем, как он одевается.
Рис промолчал, а Хелен настойчиво повторила свой вопрос:
– Неужели ты думаешь, что завтра что-нибудь изменится, Рис? Мы должны проводить вместе каждую ночь, только так я смогу забеременеть.
– Каждую ночь? – насмешливо переспросил он.
– Да, если только у тебя не будет уважительных причин уклониться от исполнения своих супружеских обязанностей. Эсме сказала, что неизвестно, когда наступит самый благоприятный для зачатия день. А если мы упустим наш шанс, нам придется продолжить попытки завести потомство и в следующем месяце. Но я не могу позволить себе исчезнуть из общества на столь долгий срок, ведь люди могут подумать, что я заболела чахоткой!
Он обулся и направился к выходу из комнаты. У двери Рис замешкался.
– Завтра я поговорю с Дарби и попрошу его поделиться опытом интимной жизни, – сказал он. – Я никогда не поддерживал подобные разговоры в клубе. А мой брат… – Рис пожал плечами. – Он ничем не может мне помочь. Иногда мне кажется, что Том родился в сутане священника. Само собой разумеется, что мы с ним никогда не обсуждали подобные щекотливые вопросы.
– Спасибо, Рис, – сказала Хелен. И муж вышел из спальни.
Глава 21
АНДАНТЕ
Через четыре часа после свидания с мужем Хелен поняла, что не в силах заснуть. Она долго смотрела в потолок, размышляя о случившемся. У нее из головы никак не выходили слова мужа о том, что он собирается поговорить с Дарби. Неужели занятия сексом требовали каких-то особых знаний и большого опыта? Ведь Рис долгое время спал с Линой… А чем, собственно говоря, она, Хелен, отличалась от мисс Маккенны? Почему к ней нужно было искать особый подход?
Хелен хотела от мужа только одного – чтобы он совершил с ней половой акт. Неужели она требовала слишком многого?
Из глубины дома до ее слуха доносились звуки фортепиано. Очевидно, Рис действительно собирался всю ночь работать над партитурой своей злосчастной оперы.
Она встала, надела халат, решив во что бы то ни стало заставить мужа выполнить свои супружеские обязанности. Выйдя из комнаты, Хелен спустилась по лестнице, осторожно ступая босыми ногами по гладким мраморным ступеням старого дома.
У дверей гостиной, превращенной Рисом в комнату для занятий музыкой, Хелен остановилась. Рис все еще работал над тем же фрагментом арии, который недавно показывал ей. Теперь он звучал немного лучше.
Набравшись смелости, Хелен открыла дверь. Рис поднял голову и взглянул на нее. Комнату освещали два канделябра, стоявших на пианино. Волосы Риса были взъерошены больше обычного, а под глазами виднелись темные круги. Он выглядел смертельно усталым и подавленным.
Хелен стало жаль его. Она отказалась от своих первоначальных планов. В таком состоянии он был не способен переспать с ней.
– Хочешь, я помогу тебе? – спросила она. Запахнув плотнее халат на груди, она переступила порог комнаты.
Он тряхнул головой, как будто хотел сбросить с себя оцепенение.
– Мне кажется, эта ария уже звучит намного лучше, – промолвил он и наиграл ту мелодию, которую Хелен слышала, стоя за дверью. – Как ты считаешь?
– Мне нравится этот вариант, – ответила Хелен и снова села рядом с ним на скамеечку за инструмент. – А если эту мелодию закончить на ноте ре на октаву выше? Ваше сопрано сможет взять такую высокую ноту? – Она сыграла несколько музыкальных фраз. – Здесь, на ноте ля, надо сделать паузу. А потом мелодия пойдет или вверх, или вниз на ре.
– Лучше все же вверх, – сказал Рис. – На мой взгляд, триоль звучит излишне цветисто, но вот этот минорный аккорд мне нравится.
Он убрал с клавиш ее руки и сыграл мелодию сам.
– Прекрасно! – воскликнул Рис. – Ты всегда была талантливее меня, Хелен!
– Я бы так не сказала, – возразила она. – Ты пишешь настоящую музыку, а я просто играю с нотами. Серьезные музыканты не тратят время на обработку произведений Бетховена для исполнения в четыре руки. Они сочиняют оригинальные пьесы так, как это делаешь ты.
Он опустил крышку пианино и закрыл клавиатуру.
– То, что я пишу, – не музыка, а полная чушь, Хелен. И ты это прекрасно знаешь. Когда мы с тобой только поженились, ты говорила, что я сочиняю нудные дуэты и что гармонический строй моих произведений слишком банален.
Хелен бросила на него изумленный взгляд.
– Я этого никогда не говорила! – воскликнула она. – И никогда так не думала. В прошлом году мне действительно не все понравилось в твоей опере «Белый слон», однако некоторые места были великолепно задуманы.
На его лоб вновь упала прядь непокорных волос. Он саркастически усмехнулся. Хелен отчетливо видела морщинки, собравшиеся в уголках его глаз.
– Я могу точно сказать, что именно тебе не понравилось в «Белом слоне», – промолвил Рис. – Ария для тенора в первом акте, дуэт гобоя и кларнета в третьем акте и минорная гамма в начале финала оперы.
– Ты прав, – согласилась Хелен. – Я помню, что говорила тебе об этом в прошлом году. Но я, к сожалению, не сказала тогда, что тебя можно было и похвалить. Музыкальные характеристики персонажей оперы были просто великолепны, да и повторяющееся пианиссимо верхних фа в арии герцога звучало очень изящно. Блестяще была передана в музыке паника, возникшая во время грозы, когда слон вырвался на свободу. А дуэт меццо-сопрано, как отметили все в Лондоне, был, несомненно, написан в порыве высокого творческого вдохновения.
Подняв бровь, Рис иронично поглядывал на жену. Но это была не насмешка, а самоирония.
– Почему ты никогда не говорила мне об этом?
– Потому что… – Она запнулась. – Мне, конечно, следовало похвалить тебя, но я не знала, что для тебя это важно.
– Тебе действительно понравилось пианиссимо верхних фа? Хелен кивнула:
– Это было смело… Вторая часть арии прекрасно уравновешивает первую…
– Правда? Я никогда не задумывался над этим. А ты читала критические отзывы о моей опере в «Газетт»?
– Ты имеешь в виду статью Гиддлсхерда? Но он же полный идиот! – фыркнула Хелен.
Лицо Риса расплылось в улыбке.
– Ему очень не понравилось именно то место в моей опере, о котором мы говорим.
– Я же говорю, что он идиот, – сказала Хелен. Немного помолчав, она смущенно спросила: – Так, значит, тебе не безразлично мое мнение?
Ответ на свой вопрос она прочитала в его глазах. Мерцание свечей в полутемной комнате настраивало их на лирический лад. Сейчас, как никогда, Хелен хотелось быть искренней с Рисом.
– Я всегда была убеждена, что из нас двоих ты – настоящий музыкант, – сказала она, отринув свою гордость и всегда преследовавшее ее желание уколоть мужа. – Я никогда не думала, что ты ждешь моей похвалы. – Она потупила взор. – И мне всегда хотелось, чтобы ты считал меня умной.
Рис молчал. Взглянув на него, Хелен увидела, что он в упор смотрит на нее. У него были красивые глаза, обрамленные густыми черными ресницами.
– Ты хотела, чтобы я считал тебя умной… – задумчиво повторил он.
Хелен вскинула голову. «Ну что ж, раз уж я начала говорить на эту тему, надо быть честной до конца!»
– Я всегда с большим пристрастием слушаю твою музыку, – призналась она. – Конечно, я не могла ходить на твои оперы больше одного раза, это показалось бы странным. Поэтому я внимательно вслушивалась в каждый звук, в каждую музыкальную фразу. Но я обычно только критиковала тебя… Прости. Я, наверное, дурно воспитана. Сейчас мне стыдно за свое поведение.
Рис взял жену за подбородок и вгляделся в ее серовато-зеленоватые глаза. Теперь он не сомневался в ее искренности.
– Значит, тебе действительно нравится музыка к «Белому слону»? – все еще не веря, промолвил он.
– Да, и не только мне, Рис. Ты это и сам прекрасно знаешь.
– Мне плевать на всех! Меня интересует только твое мнение, Хелен.
– Ты его слышал.
Рис опустил руку и расхохотался.
– А ты знаешь, как я работаю над партитурой новой оперы? – вскричал он.
– Нет, – растерянно ответила Хелен.
– Я сижу, сочиняю, наигрываю целые куски и постоянно спрашиваю себя, как бы Хелен оценила эту арию или этот музыкальный фрагмент. А потом я слышу твой голос, произносящий свой приговор. Ты говоришь, что музыка довольно слабая, нудная. Говоришь, что она идет от ума, а не от сердца. Но никогда еще в своем воображении я не слышал, чтобы ты от души похвалила то, что я пишу.
Хелен была ошеломлена его словами.
– О, Рис! – воскликнула она. – Я и не подозревала об этом!
– Я знаю, – криво усмехнувшись, сказал он. В комнате повисла напряженная тишина.
– Я чувствую себя настоящей дурой, – промолвила Хелен, нарушая тягостное молчание. – В течение последних девяти лет я разносила в пух и прах твою музыку только ради того, чтобы показаться умной.
Хелен боялась поднять глаза на мужа. Ей было не по себе.
– Ты никогда не была дурой, – сказал Рис и резким движением поднял крышку пианино так, что пламя свечей замигало. – Послушай, я написал этот кусок в си-минор, а потом переработал в ре-мажор кантабиле.
– Но почему ты предпочел мажорный лад? – удивленно просила Хелен и попробовала наиграть тот фрагмент, о котором говорил Рис. – Если бы ты выбрал соль-минор, эта фраза прозвучала бы более интересно.
– Но я хотел придать звучанию оригинальность, а не налет грусти, – заявил Рис, а потом еще раз исполнил фрагмент оперы.
Хелен посмотрела на его большие кисти рук с длинными изящными пальцами и перевела взгляд на поблескивавшие в свете мерцающего пламени темные волосы и сильные плечи. Она невольно отметила про себя, что Рис сильно изменился за последнее время.
– Ты невнимательно слушаешь, – сказал Рис. – Не отвлекайся.
– Сыграй это место еще раз и помедленнее, – попросила Хелен. – Анданте.
Глава 22
СВЯЩЕННИК ВЛЮБИЛСЯ
Спустившись утром на завтрак, Том обнаружил, что столовая пуста. Он никогда не обманывал себя. Сейчас он знал, что расстроился вовсе не потому, что не застал в столовой своего ворчливого брата или его загадочную жену. Все дело было в Лине.
– Хотите, я принесу блюдо с лососем, мистер Холланд? – спросил Лик.
– Нет, спасибо, Лик. Подайте мне лучше чашку кофе и пару гренков, пожалуйста, – сказал Том, не смея задать вопрос о том, где Лина. – Мой брат уже позавтракал?
– Лорд Годуин еще не встал, – ответил Лик. – Он всю ночь работал над партитурой.
Подав Тому завтрак, дворецкий удалился. Когда дверь за ним закрылась, Том невольно начал представлять себе лежащую в постели, сонную и немного растрепанную Лину. Его фантазия так разыгралась, что он готов был вскочить с места, взбежать по лестнице и постучать в дверь спальни мисс Маккенны.
Вообще-то в обычной жизни он редко испытывал искушения. Том служил в маленьком приходе. В его церковь не часто заглядывали аристократы, которые обычно посещали более величественный кафедральный собор в Беверли. Однако это вовсе не означало, что местные дворяне игнорировали Тома, младшего сына графа Годуина. Но он вел такой праведный образ жизни, что никому из дам даже и в голову не приходило попытаться соблазнить его.
Но Лине удалось это сделать без особых усилий. Его тянуло к ней, словно магнитом.
«Я хочу ее, – думал Том. – Я еще никогда в жизни так сильно не хотел женщину. И это не простая похоть, хотя мне трудно разобраться в охвативших меня пылких чувствах, которые я прежде никогда не испытывал. Я хочу всю ее, целиком… С ее глупым смехом, странным выборочным знанием Библии и ужасными анекдотами, которые она пытается мне рассказать».
Том привык следовать своей интуиции. Как известно, хорошо развитое чутье обычно не свойственно мужчинам, но оно досталось Тому в наследство от матери, часто помогая в жизни. С годами интуиция только еще больше обострилась. Это она заставила Тома вернуться в Лондон и попытаться выяснить отношения с братом.
Сейчас интуиция подсказывала ему, что Лина просто создана для него. Но разум говорил Тому, что эта женщина не годится на роль жены священника. Жениться на ней – это положить конец своей карьере. Он знал, что уже никогда не получит крупный приход.
Более того, если епископ узнает, что священник его епархии женился на любовнице своего брата, то Том лишится места. Но чувства Тома восставали против доводов разума. Он не желал слушать их. Том не мог жить без Лины. Сейчас ему было глубоко безразлично, к каким последствиям приведет брак с ней. Если бы это было возможно, он бы прямо сейчас увез ее в восточный райдинг.
Доев гренки, Том встал из-за стола. Он полдня не видел Лину. Она не спустилась к обеду. Впрочем, как и Рис. Хелен тоже не выходила из своей комнаты, но Том не мог винить жену Риса за то, что она попросила подать ей обед в спальню. Он удивлялся, что его невестка вообще согласилась вернуться к мужу. Устав бродить по дому в ожидании домочадцев, Том решил подняться в детскую, чтобы проведать Мэгги.
Оказавшись в коридоре на третьем этаже, он услышал звонкий заливистый смех Лины. В ее голосе не было никакой нарочитости, притворства или кокетства, свойственного куртизанкам. Скорее, это было детское непосредственное веселье.
«Она ведет себя так естественно потому, что на самом деле никакая она не куртизанка», – подумал Том, открывая дверь детской. У него было тяжело на сердце. Женщина, которую он любил, не могла принадлежать ему, потому что его брат, этот отпетый негодяй, сделал ее своей содержанкой, наложницей. Подобные мысли причиняли Тому острую боль. У него было такое чувство, как будто ему в сердце всадили нож.
Лина сидела на низком табурете у окна, а Мэгги старательно расчесывала ее длинные волосы. Они не заметили, как вошел Том. Мэгги внимательно смотрела на блестящий поток волос Лины, а Лина рассказывала девочке сказку.
– Вот видишь, Мэгги, – говорила она, – мельнику не оставалось ничего другого, как только послать трех своих сыновей на поиски счастья.
– А почему они не могли остаться дома с отцом? – спросил Том, подходя к ним.
Лина взглянула на него, и Том вдруг понял по выражению ее глаз, что та рада его видеть.
– Добрый день, мисс Маккенна, – поклонившись, поздоровался он. – Привет, Мэгги.
Но девочка даже не взглянула на него. Как завороженная, она смотрела на шелковистые волосы Лины, проводя по ним расческой.
– Мэгги, дорогая, – обратилась к ней Лина, – мне кажется, что ты хорошо расчесала мои волосы. Давай займемся прической позже.
Лицо девочки исказило выражение недовольства. Она хотела вцепиться в волосы Лины, но та мягко отстранила ее.
– Я же сказала, что мы продолжим несколько позже, – спокойно промолвила она, вставая.
Лина дала Мэгги муфту из ворсистой ткани, и малышка стала с увлечением расчесывать ворс.
– Если вы позвоните вон в тот колокольчик, мистер Холланд, – сказала Лина, – Роузи вернется в детскую и присмотрит за Мэгги.
Том позвонил в колокольчик, вызывая служанку.
– Мэгги, – обратился он к девочке, – ты хочешь сегодня покататься в парке?
Она ничего не ответила, не удостоив Тома даже взглядом.
– А может быть, ты хочешь посмотреть на тигров в лондонском Тауэре? – спросил Том.
Девочка снова промолчала.
– Ну что, принимаешь мое предложение? – попытался он разговорить ее.
– А где это находится? – не глядя на него, спросила Мэгги. – Рядом с постоялым двором «Оловянная кружка»?
– Нет, – ответил Том.
Губы девочки почему-то задрожали, и она снова принялась старательно расчесывать ворс на муфте.
В этот момент в детскую явилась Роузи, а Том и Лина вышли из комнаты.
– Мэгги сильно скучает по миссис Фишпоул, – промолвила Лина, как только они оказались в коридоре. – Она постоянно спрашивает, когда ей разрешат увидеться с ней.
– Я мог бы свозить ее в гости на постоялый двор, – сказал Том, не зная, чем помочь девочке. – Но ее нельзя оставлять там надолго. Мэгги в последнее время спала на груде тряпья в углу кухни. Миссис Фишпоул не имеет возможности взять ее к себе.
Они направились по коридору к лестничной площадке.
– Вы считаете, что спасли девочку? – спросила Лина. – Вы увели ее из трактира, не подумав о последствиях.
– У меня не было другого выхода, – стал оправдываться Том.
– Почему вы так решили?
– Потому что миссис Фишпоул настаивала, чтобы я ее забрал.
– Но как вы оказались на кухне трактира?
– Я увидел Мэгги во дворе и подумал, что она, наверное, живет в ужасных условиях.
– И вы захотели спасти ее, – сделала вывод Лина. – Вы решили помочь девочке сразу же, как только увидели ее.
– Все это не так просто, – возразил Том.
– Сколько детей вы уже спасли?
Лина шла впереди него, покачивая на ходу крутыми бедрами, и это мешало Тому сосредоточиться на разговоре.
– Немного, – ответил он.
– Вы, наверное, уже примериваете нимб святого, – насмешливо заметила она, входя в библиотеку, и села на диван.
Том последовал за ней. Ему показалось, что последнюю фразу Лина произнесла с легким презрением. Это рассердило Тома.
– При чем тут нимб святого? – пожав плечами, раздраженно пробормотал он.
– А при том! Все вы, священники, одинаковы, – категоричным тоном заявила она. – Желая быть добродетельным, вы лишили Мэгги приемной матери, единственного человека, которого девочка любит. Это было ошибкой.
Том пришел в негодование.
– Миссис Фишпоул больше не могла заботиться о ней, – заявил он. – Мэгги, как я уже сказал, вынуждена была спать на груде тряпья на кухне, и миссис Фишпоул была сильно обеспокоена этим обстоятельством. Она боялась, что с Мэгги может что-нибудь случиться. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Конечно, понимаю, – с досадой сказала Лина. – Именно поэтому вы, словно рыцарь в сияющих доспехах, бросились на помощь бедной девочке, не так ли? Вы, конечно же, потешили свое честолюбие. Только и всего.
– Все было совсем не так, – горячо возразил Том. – И я не понимаю, почему вы с таким презрением относитесь к моим попыткам помочь ребенку?
– Вы ошибаетесь. Я не испытываю к вам никакого презрения, – промолвила она. – Просто мне хорошо знакомо такое поведение. Такие люди, как вы, в своем благочестивом рвении часто бросаются спасать страждущих, когда их никто не просит об этом. И попадают впросак, оказывая тем самым медвежью услугу.
– Вы, вероятно, считаете, что мне не следовало забирать Мэгги у миссис Фишпоул? Может быть, вы полагаете, что я должен был взять с собой не только девочку, но и кухарку?
Лина кивнула:
– Вам не надо было разлучать девочку с матерью.
– Но миссис Фишпоул – вовсе не мать Мэгги, – возразил Том. Впрочем, в душе он был согласен с Линой. – Возможно, вы правы, но я совершил этот поступок вовсе не из ханжеского благочестия или желания выглядеть в глазах окружающих добродетельным.
Лина, нахмурившись, потупила взор и стала разглядывать свои ногти.
– Мы должны вернуть Мэгги на постоялый двор, – сказала она.
Том сел рядом с ней, не спросив разрешения.
– Но Мэгги не может жить на кухне трактира, – попытался он переубедить ее.
– Я все прекрасно понимаю, – промолвила Лина, бросив на Тома нетерпеливый взгляд, – но девочке нужна мать. Миссис Фишпоул может сменить работу и устроиться куда-нибудь в другое место. Жаль, что у Риса уже есть повариха.
– Думаю, что Рис не взял бы к себе кухарку, которая в основном готовит пирожки с рыбой и колбасой, – заметил Том. – Он платит своей поварихе сто гиней в год.
Лина сама понимала, что ее мечты о хорошем месте для миссис Фишпоул несбыточны.
– Мы должны что-то сделать, – сказала она. – Я не могу смотреть на бедную крошку. У Мэгги такие печальные глаза, что я боюсь разреветься, глядя на нее!
Никто никогда не видел на глазах Лины слезы. Она запретила себе плакать в тот день, когда сбежала из дома. Ведь приехав в Лондон, она вдруг обнаружила, что у нее украли кошелек. Лина осталась без денег в чужом городе.
– Я думал, что найду для нее приемную семью, когда вернусь в восточный райдинг, – оправдывался Том.
– Да кому нужна сирота! – с горечью воскликнула Лина.
Она не раз видела так называемых милосердных людей, которые отказывались подать нищему даже фартинг.
– Я мог бы выплачивать ей содержание, – промолвил Том.
– Вы? Священник? – Лина расхохоталась. – Могу представить, сколько фунтов в год вы получаете, мистер Холланд. Меня удивляет, что вы нашли деньги для поездки в Лондон. Но содержать сироту вы, конечно же, не сможете. В этом нет сомнений.
– И сколько я, по вашему мнению, получаю? – спросил Том.
– Возможно, у вас есть кое-какие сбережения, но служба в приходе, думаю, приносит вам не больше двухсот фунтов годового дохода. А подобной суммы хватило бы только на то, чтобы купить вот это платье.
И она тронула подол своего наряда. На ней было алое платье в русском стиле с белыми кисточками на плечах. Лина выглядела просто роскошно.
Том был не так беден, как это казалось Лине. Раньше он не придавал значения тому состоянию, которое мать оставила ему в наследство. Он понемногу тратил его на благотворительные цели, но теперь благодарил Бога за то, что у него были деньги. Лина, если бы захотела, могла бы щеголять в дорогих нарядах и быть самой красивой и богато одетой женой приходского священника.
– По вашему мнению, это платье стоит того, чтобы купить его за такую огромную сумму? – спросил он, положив вытянутую руку на спинку дивана. Однако он так и не осмелился дотронуться до плеча своей собеседницы. – Но вообще-то вам оно очень идет.
– Еще бы! Я всегда тщательно подбираю одежду. Особенно мне нравятся шелковая бахрома и кисточки на этом наряде. Сейчас это в моде. В этом году ни одна дама не выйдет за порог без бахромы.
– И вы думаете, что это платье стоит больше, чем я мог бы дать на содержание Мэгги в год?
Лина прищурилась.
– Я не люблю подобные словесные уловки, преподобный. Поверьте, вам не удастся разбудить во мне совесть. Даже не пытайтесь! Я не заблудшая овечка из вашей паствы.
Том усмехнулся:
– Да, вы не из моей паствы. Это неоспоримый факт, но я сожалею об этом.
Лина пожала плечами:
– Я понимаю, вы же священник, поэтому было бы странно требовать от вас другого поведения. – Внезапно она как будто потеряла к нему всякий интерес. Том почувствовал себя навязчивым гостем, которого Лине надоело развлекать. – Я попрошу Риса помочь миссис Фишпоул. Он может себе это позволить, к тому же Рис никогда еще не отказывался исполнить те мои просьбы, в которых речь идет о деньгах.
Лина произнесла эти слова ровным голосом, без тени торжества.
Том посмотрел ей в глаза, и она отвела взгляд в сторону.
Мысли об этом священнике с глубоко посаженными серыми глазами не давали Лине покоя. Он только внешне походил на Риса. Лина не обманывала себя, прекрасно сознавая, что граф никогда не любил ее. Это она была влюблена в графа. И вот Лина встретила этого странного священнослужителя с беспокойным взглядом и крупными, как у Риса, чертами лица. У нее было такое ощущение, будто Том смотрит ей прямо в душу. Это раздражало ее.
– А вы не хотели бы продать это платье? – спросил вдруг Том.
– Давайте оставим разговор о моей одежде, иначе я решу, что вы хотите только одного – раздеть меня, – сказала Лина.
Откинувшись на спинку дивана, она одарила Тома обольстительной улыбкой, которую долго репетировала перед зеркалом.
Он пристально посмотрел на нее. Так однажды в детстве на Лину смотрела мама, прекрасно понимая, что именно ее дочь оборвала ягоды ежевики в саду миссис Гирдл, хотя и не признавалась в этом.
– Это само собой разумеется, – сказал он с усмешкой, и вокруг глаз у него вдруг появились мелкие морщинки. – На свете не существует мужчины, у которого не зачесались бы руки при виде всех этих пуговиц и тесемок.
Лина не смогла сдержать улыбку. Том оставался для нее прежде всего священником, а их она не очень-то жаловала.
– Я думала, что священнослужители выше подобных соблазнов, – заявила она. – Мне кажется, вам следует подняться в свою комнату и помолиться о спасении собственной души.
– А кто вам сказал, что священники бесчувственны? – насмешливо спросил Том. – Любовь к вам, Лина, не наносит моей душе никакого вреда. Я впервые в жизни встречаю такое прекрасное Божье создание, как вы.
– Любовь? – удивленно переспросила Лина. – Вы, наверное, оговорились, преподобный!
– Нет, я назвал вещи своими именами, – спокойно возразил Том.
Лина засмеялась, но Том прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке, и она замолчала. Он долго и пристально смотрел на нее так, что Лина вдруг чего-то испугалась.
– Вы слышали анекдот о епископе, которого среди ночи разбудил какой-то шум? – спросила она, пытаясь подавить в себе непонятный страх. – Но когда он встал, чтобы посмотреть, в чем дело…
– Замолчи, – прошептал Том, не сводя с нее глаз, и медленно потянулся к ней.
У Тома были широкие плечи. Лина вцепилась в них, когда Том вдруг неожиданно припал к ее губам в пылком поцелуе. Так ее еще никто не целовал. Ни Хью Сазерленд, ни Харви Битл, ни даже Рис Годуин.
